"Я убиваю" - читать интересную книгу автора (Фалетти Джорджо)

39

Фрэнк остановился у поворота на короткую грунтовую дорогу, ведущую к дому Елены Паркер, и заглушил двигатель полицейского «рено-меган» без опознавательных знаков. От обычных машин такой марки его отличало лишь радио, позволявшее связываться с управлением. Морелли объяснил, как пользоваться им и на каких частотах.

Поднимаясь в Босолей к дому, снятому генералом, Фрэнк позвонил Елене, что подъезжает.

Еще раньше он отвез Морелли на «Радио Монте-Карло», и они вместе проверили, все ли там в порядке. Прежде чем уйти, Фрэнк позвал Пьеро в сторону и прошел с ним в кабинет со стеклянными дверями недалеко от выхода.

– Пьеро, ты умеешь хранить секреты?

Парень испуганно посмотрел на него и сощурился, словно раздумывая, по силам ли ему такое.

– Секрет, это значит, больше никто не должен знать?

– Именно так. И потом ты ведь теперь тоже полицейский, участвуешь в расследовании, а полицейские никому не могут передавать свои секреты. Это top secret,[63] очень важный секрет. Понимаешь?

Парень стал энергично кивать в знак согласия, и торчащие волосы его забавно разметались, так и хотелось их причесать.

– Этот секрет будем знать только ты и я. Согласен, агент Пьеро?

– Так точно, сэр.

Он поднес руку ко лбу, отдавая честь, как в каком-нибудь телефильме. Фрэнк достал распечатку, сделанную Гийомом.

– Я покажу тебе сейчас конверт одной пластинки. Сможешь сказать мне, есть ли она в комнате?

Он развернул перед Пьеро страницу. Пьеро опять сощурился, как всегда, когда хотел сосредоточиться, потом поднял голову, посмотрел на Фрэнка, не проявляя никакой радости, и покачал головой.

– Нет.

Фрэнк скрыл свое огорчение, чтобы не расстраивать Пьеро. И спокойно ответил:

– Очень хорошо, Пьеро. Очень, очень хорошо. А теперь можешь идти, и прошу тебя, помни – никто не должен знать об этом, ни слова никому, полнейший секрет!

Пьеро приложил к губам указательные пальцы в знак того, что клянется молчать, вышел и направился в режиссерскую аппаратную. Фрэнк опустил бумагу в карман и ушел, оставив Морелли на посту. По пути он встретил Барбару в каком-то необыкновенном черном платье, она шла навстречу инспектору, явно собираясь что-то сказать ему.

Пока он раздумывал о переживаниях Морелли, ворота открылись, и появилась Елена. Фрэнк увидел, как ее фигура медленно возникла из полутьмы в рассеянном свете фар.

Сначала показался легкий силуэт, потом раздался скрип гравия и послышались уверенные шаги по неровной земле. Затем среди ветвей он увидел ее лицо в обрамлении светлых волос и, наконец, глаза – эти глаза, в которых, казалось, кто-то взращивал печаль, чтобы раздать ее потом всему свету. Фрэнк задумался, что может таиться в их глубине, какие страдания скрываются в них, сколько невольного одиночества, невостребованной дружбы, наконец, усталости оттого, что приходиться выживать, а не просто жить нормально, по-человечески.

Возможно, вскоре он узнает об этом, но, спрашивал он себя, так ли ему хочется знать и насколько он к этому готов. Внезапно он понял, что представляла для него Елена Паркер. Ему нелегко было признаться даже самому себе, что он испуган. Испуган тем, что история Гарриет превратит его в подлеца. Если так, он мог колесить по свету, вооруженный до зубов, арестовывать или убивать тысячи людей, мог бегом мчаться всю свою жизнь, но как бы быстро ни бежал, он никогда больше не вернется к себе самому. Если не сделает чего-то, если не произойдет что-то, этот страх останется навсегда.

Он вышел из машины, чтобы открыть дверцу Елене Паркер. На ней был темный брючный костюм, слегка в восточном стиле, со стоячим воротом, наверняка исполненный известным кутюрье. Ее одежда, тем не менее, говорила не о богатстве, а лишь о хорошем вкусе. Фрэнк отметил, что на Елене не было драгоценностей, а макияж, как и при первой встрече, был совсем незаметным.

Еще прежде, чем она приблизилась, его овеял экзотический аромат ее духов, который, казалось, источала сама ночь.

– Здравствуйте, Фрэнк. Благодарю, что вы открыли мне дверцу, но не считайте себя обязанным делать это каждый раз.

Елена села в машину и посмотрела на него, пока он стоял рядом.

– Это не просто вежливость…

Фрэнк кивком указал на «меган».

– Это же французская машина. Если пренебречь savoir-faire,[64] двигатель просто не заведется.

Елена слегка усмехнулась, видимо, оценив шутку.

– Вы удивляете меня, мистер Оттобре. В наши дни, когда остроумные мужчины, похоже, просто перевелись…

Ее улыбка показалась Фрэнку дороже любой драгоценности, какую когда-либо надевала женщина. И перед этой улыбкой он внезапно почувствовал себя одиноким и безоружным.

Он думал об этом, пока обходил машину, садился за руль и включал стартер. Он пытался понять, сколько еще будет длиться окольный разговор, прежде чем они подойдут к истинной цели их встречи. И кто из них первым наберется смелости заговорить о ней.

Он взглянул на профиль Елены. Ее лицо то ярко освещалось фарами встречных автомобилей, то пропадало во мраке, и ей неведомо было, что в мыслях человека, сидящего рядом, она выглядит точно так же – то мрак, то свет. Она повернулась к нему, и взгляды их встретились. Лучик веселья погас в ее глазах, они снова стали печальными.

Фрэнк понял, что кнопку запуска нажмет она.

– Я знаю вашу историю, Фрэнк. Пришлось выслушать от моего отца. Все, что знает он, должно быть известно и мне, я во всем должна быть похожа на него. Мне жаль, что я чувствую себя чужой в вашей жизни. Ощущение не из приятных, поверьте.

Фрэнку вспомнилась, как говорят в народе: мужчина – охотник, женщина – дичь. У них с Еленой роли определенно поменялись. Эта женщина, сама того не подозревая, была настоящей охотницей, возможно, потому, что прежде всегда бывала жертвой.

– Единственное, что я могу предложить вам взамен, это мою собственную историю. Не вижу другого оправдания тому, что сижу рядом с вами и ставлю уйму вопросов, на которые вам, конечно же, трудно найти ответ.

Фрэнк слушал Елену и медленно ехал в потоке машин, спускавшихся из Рокбрюна к Ментону. Вокруг текла обычная, нормальная жизнь, проезжавшие мимо люди радовались теплому вечеру и ярким огням побережья, скорее всего искали вокруг каких-нибудь легкомысленных удовольствий…

Нет ни сокровищ, ни островов, ни географических карт, только иллюзия, пока длится жизнь. И порой иллюзия обрывается при звуке двух простых слов: «Я убиваю…»

Сам того не заметив, Фрэнк выключил радио, словно опасаясь, что с минуты на минуту прозвучит неестественный голос и вернет его к трезвой реальности. Негромкая музыка, звучавшая фоном, умолкла.

– Дело не в том, знаете ли вы мою историю или нет. Дело в том, что у меня была своя. Надеюсь, ваша не похожа на мою.

– Думаете, если бы моя история намного отличалась от вашей, я сидела бы сейчас здесь?

Голос Елены вдруг сделался нежным – голосом женщины, желавшей мира.

– Какой была ваша жена?

Фрэнк удивился непринужденности, с какой она задала этот вопрос. И той легкости, с какой он ответил.

– Мне трудно сказать, какой она была. Как и в каждом из нас, в ней были два человека. Я мог бы сказать, какой она виделась мне, но сейчас это ни к чему.

Фрэнк замолчал, и Елена какое-то время разделяла его молчание.

– Как ее звали?

– Гарриет.

Казалось, она восприняла это имя, как давно знакомое.

– Гарриет… Хотя я никогда не видела ее, мне кажется, знаю о ней главное. Вы спросите, откуда такое чувство…

Он промолчал. Она с горечью продолжала:

– Никто лучше слабой женщины не поймет другую такую же слабую женщину.

Елена взглянула в окно. Ее путешествие так или иначе завершалось.

– Моя сестра Эриджейн оказалась сильнее меня. Она все поняла и сбежала от нашего отца с его безумием. А может, она не настолько интересовала его, чтобы он запер ее в одной тюрьме со мной. Я не могла убежать…

– Из-за сына?

Елена закрыла лицо руками. Ее голос звучал из-за ладоней приглушенно, словно из камеры пыток:

– Это не мой сын.

– Не ваш сын?

– Нет, это мой брат.

– Ваш брат? Но вы же сказали…

Елена подняла лицо. Такую боль способен выносить лишь тот, кто уже умер.

– Я сказала вам, что Стюарт мой сын, и это правда. Но он еще и мой брат…

У Фрэнка перехватило дыхание, и пока до него доходил смысл сказанного, Елена разрыдалась. Ее голос прогремел в тесноте машины так громко, словно на свободу вырвался наконец долго сдерживавшийся отчаянный крик.

– Будь ты проклят, Натан Паркер. Гореть тебе в аду не одну вечность, а тысячи!

Фрэнк приметил место для парковки по ту сторону дороги, возле какой-то стройки. Повернул туда и выключил мотор, не погасив фары.

Он повернулся к Елене. И самым естественным образом, какой только может быть на свете, она обрела защиту у него на груди, уткнувшись ему в пиджак мокрыми от слез щеками, и облегченно вздохнула, когда он погладил ее волосы, столько раз скрывавшие лицо, что сгорало от стыда при воспоминании о позорных ночах.

Фрэнку показалось, будто они нескончаемо долго сидели так, обнявшись.

В сознании мешались тысячи картин, судеб, реальность соединялась с вымыслом, настоящее с прошлым, подлинное с ложным, краски с мраком, ароматы цветов с запахом земли и резкой вонью разложения.

Он представил Елену в доме родителей и Натана Паркера, тянущегося к дочери, и слезы Гарриет, и кинжал, занесенный над привязанным к стулу Йосидой, и сверкание лезвия, вставленного в ноздрю ему, Фрэнку, и голубые глаза десятилетнего мальчика, живущего среди хищных зверей, не ведая того.

В его сознании ненависть обернулась ослепительным светом, превратившимся в безмолвный вопль, столь громкий, что он способен был взорвать любые зеркала, в которых отражалась человеческая злоба, любые стены, за которыми скрывалась подлость, любые запертые двери, в которые тщетно стучали кулаки тех, кто безнадежно просил выпустить их, ища помощи в собственном отчаянии.

Елена просила только об одном – забыть прошлое. И Фрэнк тоже нуждался в этом – именно сейчас, здесь, в этой машине возле заросшей плющом стены, обнимая эту женщину.

Неизвестно, кто из них первым пришел в себя. Когда в конце концов недоверчиво они посмотрели друг другу в глаза, оба поняли: произошло что-то важное.

Они потянулись друг к другу, и губы слились в их первом поцелуе с опасением, а не с любовью. С опасением, что все это неправда, что лишь отчаяние породило минутную нежность, а одиночество придало иной смысл их словам, и все не так, как кажется.

Они целовались долго, очень долго, прежде чем поверить друг другу, прежде чем сомнение превратилось в крохотную надежду, ведь никто из них не мог позволить себе такую роскошь, как уверенность.

Потом они еще долго смотрели друг на друга, затаив дыхание. Елена очнулась первой. Ласково провела рукой по его щеке.

– Скажи что-нибудь глупое, прошу тебя. Глупое, но живое.

– Боюсь, что наш столик в ресторане уже занят.

Елена порывисто обняла его, и Фрэнк почувствовал, как ее радостный смех трепетным пульсом коснулся его шеи.

– Мне стыдно, Фрэнк Оттобре, но я способна думать только о том, какой же ты замечательный. Разверни машину и поехали ко мне. В холодильнике найдутся еда и вино. Сегодня вечером я ни с кем не хочу делить тебя.

Фрэнк включил мотор и устремился назад той же дорогой, какой они приехали сюда. Когда это было? Может быть, час назад, может быть, одной жизнью раньше. Он совершенно утратил чувство времени и в одном только был уверен: окажись перед ним в эту минуту генерал Натан Паркер, он наверняка убил бы его.