"Уловка-22" - читать интересную книгу автора (Хеллер Джозеф)

6. Заморыш Джо.

У Заморыша Джо на счету было пятьдесят боевых вылетов. Он уже собрал вещички и теперь сидел на чемоданax, дожидаясь, когда его отпустят домой. По ночам его преследовали кошмары, и он издавал жуткие, душераздирающие вопли, которые будили всю эскадрилью, кроме Хьюпла, пятнадцатилетнего второго пилота. Хьюпл скрыл свой возраст, чтобы попасть в армию, и жил вместе со своим любимым котенком в одной палатке с Заморышем Джо. Хьюпл спал чутко, но утверждал, что не слышит воплей Джо. Заморыш Джо был человек больной.

— Ну и что из этого? — обиженно ворчал доктор Дейника. — Я зашибал пятьдесят тысяч долларов в год и почти не платил налога, потому что брал с пациентов наличными. Меня поддерживала сильнейшая в мире торговая ассоциация. И посмотрите, что вышло. Как только я все наладил, чтобы развернуться по-настоящему, кому-то понадобилось устроить фашизм и начать войну, да еще такую ужасную, что она коснулась даже меня. Меня смех разбирает, когда я слышу, как какой-то Заморыш Джо исходит криком каждую ночь. Меня просто смех разбирает. Он, видите ли, болен! А каково, интересно, мне?

Заморыш Джо был слишком занят собственными горестями, чтобы еще интересоваться самочувствием доктора Дейники. Взять хотя бы шум. Самый легкий шум приводил Джо в ярость, и он орал до хрипоты: на Аарфи — за то, что тот причмокивает, когда сосет свою трубку; на Орра — когда тот паял; на Макуотта — за то, что тот щелкает картами, когда играет в очко или покер; на Доббса за то, что у него лязгают зубы, когда, спотыкаясь, он налетает на все, что лежит или стоит на его пути. Заморыш Джо был просто комком обнаженных нервов. Часы, монотонно тикавшие в тишине палатки, точно молотком, били его по темени.

Однажды поздним вечером он раздраженно заявил Хьюплу:

— Вот что, малыш, если хочешь жить со мной в одной палатке, тебе придется подчиняться моим правилам. Изволь каждый вечер заворачивать свои часы в шерстяные носки и класть их на дно ящика для обуви, который стоит вон у той стенки.

Хьюпл воинственно выдвинул нижнюю челюсть, давая понять, что уступать не намерен, после чего стал делать то, что от него требовал Джо.

Заморыш Джо был издерганным несчастным существом с костлявой, тощей, землистого цвета физиономией. На этом будто закопченном лице с глубоко запавшими глазами и щеками было написано отчаяние, и это лицо чем-то напоминало заброшенный шахтерский поселок. Заморыш Джо жадно ел, грыз ногти, заикался,задыхался, чесался, потел, брызгал слюной и метался с места на место,как безумный,со своим фотоаппаратом, постоянно пытаясь снимать обнаженных девиц. Снимки никогда не получались. Он забывал или вставить пленку в аппарат, или снять крышку с объектива,или ему не хватало света.Убедить девушек позировать голышом не так-то просто, но Заморыш Джо знал один хитрый прием.

— Моя большой люди, — кричал он, — моя большой фотограф из журнала "Лайф"! Большой снимок на большой обложка! Звезда Голливуд! Много-много деньги. Много-много разводов. Много-много шуры-муры целый день.

Редкая женщина могла устоять перед таким коварным обольстителем. Проститутки с готовностью шли ему навстречу. Женщины доконали Заморыша Джо. Его отношение к ним можно было назвать идолопоклонством. В его глазах они были прелестным, умопомрачительным, волшебным инструментом наслаждения — слишком сильного, чтобы его измерить, слишком острого, чтобы вынести, и слишком возвышенного, чтобы о нем мог даже помыслить низкий, недостойный мужчина. Когда перед ним оказывались обнаженные девицы, он никак не мог решить: то ли заключать их в объятия, то ли фотографировать. В результате он не делал ни того, ни другого. Во всяком случае, снимки никогда не получались. Однако самым удивительным было то, что в мирное время Заморыш Джо действительно работал фоторепортером в "Лайфе".

Сейчас он был героем, самым большим, по мнению Йоссариана, героем в рядах военно-воздушных сил, потому что на его счету было больше боевых вылетов, чем у любого другого героя. Он выполнил шесть норм боевых вылетов. Заморыш Джо выполнил первую норму, когда требовалось всего двадцать пять вылетов, чтобы начать собирать вещички, писать домой жизнерадостные письма и добродушно допекать сержанта Таусера вопросом, не при шел ли приказ об отправке домой, в Штаты. В ожидании этого радостного известия он проводил каждый день, околачиваясь возле палатки оперативного отдела, громко отпускал шуточки по адресу каждого проходившего мимо и, улыбаясь,величал паршивым сукиным сыном сержанта Таусера, когда тот выскакивал из дверей штаба.

Заморыш Джо налетал свои первые двадцать пять заданий в ту неделю, когда шли бои за плацдарм для высадки в Салерно и когда Йоссариана уложили в госпиталь с триппером, который он подцепил в кустах во время бреющего полета над одной дамой из женского вспомогательного корпуса в Маракеше, куда его посылали за боеприпасами. Йоссариан изо всех сил старался догнать Заморыша Джо, и это ему почти удалось — он сделал шесть боевых вылетов за шесть дней, но в день его двадцать третьего вылета в район Ареццо, когда Йоссариану оставалась самая малость до отправки домой, убили полковника Неверса. А на следующий день появился полковник Кэткарт, в новеньком мундире, сияющий и самодовольный, и отметил свое вступление в должность тем, что увеличил количество обязательных боевых вылетов с двадцати пяти до тридцати. Заморыш Джо распаковал свои чемоданы и написал домой новое письмо, но уже не такое жизнерадостное, как предыдущее. Он перестал добродушно допекать сержанта Таусера. Он начал его ненавидеть лютой ненавистью, хотя и знал, что сержант ни в чем не виноват: ни в том, что прибыл полковник Кэткарт; ни в том, что задержали приказ об отправке Джо домой.А ведь поступи этот приказ на неделю раньше—и все было бы о кей.

Заморыш Джо не мог больше выдержать напряженного ожидания и, едва закончив очередной цикл боевых заданий, впадал а состояние полного душевного расстройства. Всякий раз, когда его снимали с боевых вылетов, он устраивал выпивку для узкого круга друзей. Четыре дня в неделю он летал на связном самолете по тыловым базам и попутно закупал, виски "Бурбон". За сим следовали щедрые возлияния. Заморыш хохотал, пел, метался и орал в пьяном экстазе, пока хватало сил, и наконец мирно погружался в дремоту. Йоссариан, Нейгли и Даибэр укладывали его в постель, и тут он начинал визжать во сне. Утром Заморыш Джо выходил из палатки измученный, перепуганный, истерзанный чувством собственной вины, — не человек, а изъеденная оболочка человека.

Кошмары посещали Заморыша Джо с потрясающей регулярностью каждую ночь после того, как он, выполнив норму боевых вылетов, перестал летать на задания. Он все ждал приказа об отправке домой, а приказ так и не приходил,и это было для него слишком мучительным испытанием. Впечатлительных людей в эскадрилье,таких, как Доббс и капитан Флюм, жуткие вопли Заморыша Джо настолько выводили из себя, что они тоже начинали вопить в своих палатках.

Подполковник Корн принял решительные меры по пресечению нездоровых тенденций в эскадрилье майора Майора. Он приказал, чтобы Заморыш Джо четыре раза в неделю летал на связном самолете, что освобождало эскадрилью от его присутствия на четыре ночи, и эта мера, как я все меры подполковника Корна, оказалась целительной. Стоило полковнику Кэткаргу увеличить число боевых полетов и возвратить Заморыша Джо в строй, кошмары прекращались и Заморыш Джо с улыбкой облегчения возвращался в состояние нормального повседневного страха. Йоссариан читал лицо Заморыша Джо так же ясно, как аршинный заголовок в газете. Если Заморыш Джо выглядел хорошо, это было плохо, а если он выглядел плохо, это было хорошо. Ненормальная реакция Заморыша Джо Озадачивала всех, кроме самого Джо, который упрямо отрицал все.

— Кому снилось? — недоумевал он, когда Йоссариан спрашивал, что ему снилось.

— Джо, ты бы наведался к доктору Дейнике, — советовал Йоссариан.

— Зачем мне к нему наведываться? Я не больной.

— Тебя кошмары не мучат?

— Нет у меня никаких кошмаров, — врал Заморыш Джо. — Всем снятся кошмары.

Йоссариану показалось, что он понял его.

— Каждую ночь? — спросил он.

— А почему бы и не каждую? — отрезал Заморыш Джо.

Внезапно во всем этом появился смысл. В самом деле, почему бы и не каждую ночь? Изливать каждую ночь в крике свою душевную боль — право же, это не лишено смысла. Во всяком случае, в этом больше смысла, чем в поведении Эпплби, который в тупой приверженности уставам заставил Крафта приказать Йоссариану, чтобы тот перед полетом за океан принял таблетки атабрина.

Это случилось после того, как Йоссариан и Эпплби перестали разговаривать друг с другом. И по сравнению с Крафтом Заморыш Джо тоже оказался умнее: Крафт канул в небытие под Феррарой; он погиб при взрыве одного из двигателей, после того как Йоссариан вторично повел на цель свое звено из шести машин. Семь дней кряду авиаполк мазал по мосту у Феррары, несмотря на то, что прицелы на самолетах гарантировали попадание в бочку из- под огурцов с высоты сорока тысяч футов. А ведь сам полковник Кэткарт, которого никто не тянул за язык, дал слово, что его люди в ближайшие двадцать четыре часа разбомбят мост. Крафт был тощий, безобидный малый иэ Пенсильвании, но его убили, и кровоточащей головешкой, запрятанной в чудовищную кучу металла, он упал на землю вместе с машиной, потерявшей крыло. Он упал в районе Феррары на седьмой день недели, когда господь бог отдыхает. А Макуотт тем временем развернул машину, и Йоссариан вторично повел ее на цель, потому что Аарфи ошибся в расчетах и Йоссариан не смог сбросить бомбы с первого захода.

— Я полагаю, нам надо еще разок зайти, а? — спросил Макуотт по переговорному устройству.

— По-моему, тоже.

— Ты уверен? — спросил Макуотт.

— Ага.

— Как я рад, как я рад, мы попали к черту в ад! — пропел Макуотт.

И они полетели обратно, в то время как машины других звеньев разворачивались вдалеке в полной безопасности, так что теперь каждое изрыгающее смерть орудие дивизии Германа Геринга осыпало снарядами только их самолеты.

Полковник Кэткарт был человек мужественный и без малейших колебаний сам вызывался посылать своих людей на бомбардировку любых целей. Ни один объект не был слишком опасен для его полка, так же, как Эпплби был под силу любой удар в настольном теннисе. Эпплби был хороший летчик, а в настольный теннис играл, как бог. Мушки в глазах не мешали ему выигрывать очко за очком.

Двадцать одна подача — все, что ему было нужно, чтобы повергнуть противника" в прах. Его успехи в настольном теннисе стали легендой. Он выигрывал все встречи подряд, пока однажды вечером Орр, нахлебавшись джину с лимонным соком, не трахнул Эпплби по лбу ракеткой за то, что тот выиграл пять очков с первых пяти подач Орра. Орр швырнул ракетку в Эпплби, а затем вскочил на стол и мощным прыжком сиганул с другого конца стола, угодив обеими подошвами прямо в физиономию Эпплби. И началась заваруха! Эпплби потребовалась добрая минута, чтобы сбросить с себя Орра, который молотил его руками и ногами. Когда Эпплби удалось встать на ноги, Орр ухватил его одной рукой за рубашку, а другой размахнулся, намереваясь вышибить из него дух, но в этот момент вмешался Иоссаоиан и оттащил Орра. Не уступая Йоссариану ни ростом, ни бицепсами, Эпплби двинул его со страшной силой, отчего Вождь Белый Овес почувствовал необычайный прилив радостного возбуждения и, обернувшись, хватил полковника Модэса по ноcy. Этим он доставил тестю полковника, генералу Дриддлу такое душевное удовлетворение, что генерал приказал Вождю Белый Овес отправиться в палатку к доктору Дейнике и оставаться там под постоянным наблюдением врача для поддержания отличной спортивной формы, чтобы Вождь мог двинуть по носу полковника Модэса в любую минуту, когда это потребуется генералу Дридлу. Иногда генерал Дридл специально приезжал из штаба авиабригады с полковником Модэсом и своей медсестрой полюбоваться, как Вождь Белый Овес дает по носу его зятю. Вождь Белый Овес с большим удовольствием жил бы не у доктора Дейники, а в трейлере, который он делил раньше с капитаном Флюмом, молчаливым, усталым офицером службы общественной информации. По вечерам капитан Флюм чаще всего проявлял пленки и печатал фотографии, сделанные днем, чтобы разослать их потом вместе с информационными бюллетенями. Капитан Флюм Засиживался допоздна в своей фотолаборатории, а затем укладывался на койку и изо всех сил старался не заснуть. На шею он вешал счастливый талисман — кроличьи лапки -и скрещивал указательный и средний пальцы. Oн смертельно боялся Вождя Белый Овес. Капитана Флюма преследовала мысль, что однажды ночью, когда он будет спать крепким сном Вождь Белый Овес подкрадется на цыпочках и перережет ему горло от уха до уха.Эту идею подал капитану Флюму сам Вождь Белый Овес: однажды, когда Флюм засыпал, тот действительно подкрался на цыпочках и зловеще прошипел, что в одну прекрасную ночь, когда Флюм будет крепко спать, он перережет ему горло от уха до уха. Капитан Флюм похолодел — на него в упор были нацелены пьяные зрачки Вождя Белый Овес. Зрачки мерцали.

– Но за что? — только и смог прохрипеть Флюм.

— А просто так, ни за что, — ответил Вождь Белый Овес.

Каждую ночь после этого капитан Флюм заставлял себя бодрствовать как можно дольше. Этому способствовали кошмары, мучившие Заморыша Джо. Напряженно прислушиваясь к еженощным завываниям Заморыша Джо, капитан Флюм возненавидел его и стал мечтать о том, чтобы Вождь Белый Овес подкрался однажды ночью на цыпочках к койке Джо и перерезал тому горло от уха до уха. На самом же деле капитан Флюм большинство ночей дрыхнул без задних ног, и ему только снилось, что он бодрствует. Эти сны о том, что он будто бы не спит, были настолько убедительны, что он просыпался каждое утро в полном изнеможении и тут же засыпал снова.

Вождь Белый Овес начал проникаться любовью к капитану Флюму за его удивительные превращения. Вечером капитан Флюм укладывался в постель жизнерадостным гуманистом, а утром просыпался мрачным мизантропом, и Вождь Белый Овес гордился этим новым капитаном Флюмом как творением рук своих. Он вовсе и не помышлял о том, чтобы перерезать капитану Флюму горло от уха до уха. Когда он грозился сделать это, или умереть от воспаления легких, или вызвать доктора Деннику на индейскую борьбу, или стукнуть полковника Модэса по носу, он просто шутил на свой манер. Единственное, чего желал Вождь Белый Овес, когда изрядно поднабирался вечером, - поскорее лечь спать, но из-за Заморыша Джо это частенько оказывалось невозможным. Кошмары Заморыша Джо доводили Вождя Белый Овес до белого каления. Нередко ему хотелось, чтобы кто-нибудь пробрался на цыпочках в палатку Заморыша Джо и перерезал тому горло от уха до уха. Тогда бы вся эскадрилья, за исключением капитана Флюма, могла спокойно спать по ночам. Хотя Вождь Белый Овес продолжал на радость генералу Дридлу регулярно бить по носу полковника Модэса, он все-таки не мог попасть в число любимчиков начальства. И командир эскадрильи майор Майор тоже не мог попасть в их число. Майор понял это, когда узнал, что назначен командиром эскадрильи. Эту новость объявил полковник Кэткарт, примчавшись в своем прыгающем козлом джипе на следующий день после того, как над Перуджей был убит майор Дулут. Полковник Кэткарт со скрежетом затормозил свой джип в нескольких дюймах от края железнодорожной выемки. По другую сторону выемки находилась покатая баскетбольная площадка, где майор Майор бегал с мячом в компании офицеров и рядовых, с которыми почти успел подружиться.

— Вы назначены новым командиром эскадрильи! — объявил ему тогда полковник Кэткарт. — Только не воображайте, что это что-то значит. Это ничего не значит. Это значит лишь то, что вы — новый командир эскадрильи.

Круто развернув машину и отбросив бешено крутящимися колесами струю мелкого гравия в лицо Майору Майору, полковник Кэткарт укатил так же внезапно, как приехал. От услышанной новости Майор Майор окаменел. Он стоял разинув рот, безмолвный, неуклюжий, с потертым баскетбольным мячом в худых руках. А между тем семена зла, за один миг посеянные полковником Кэткартом, уже пустили корни в душах солдат, только что дружески игравших в баскетбол с Майором Майором... Подобно всем прочим офицерам штаба авиаполка, за исключением майора Дэнби, полковник Кэткарт был преисполнен демократического духа: он верил, что все люди рождены равными, и потому с равным усердием помыкал всеми подчиненными. Тем не менее он верил в своих людей. По его словам, они по крайней мере на десять боевых заданий были лучше, чем летчики любой другой части, а те, кто считал иначе, могли убираться ко всем чертям. Однако, как узнал Йоссариан при первой встрече с эксрядовым первого класса Уинтергрином, единственный способ убраться ко всем чертям заключался в том, чтобы налетать дополнительно десять боевых заданий.

— Я все-таки не понимаю, — горячился Йоссариан, — прав доктор Дейника или нет?

— А сколько, он сказал, нужно заданий?

— Сорок.

— Дейника говорит правду, — подтвердил Уинтергрин.

— Сорок заданий — это все, что требуется налетать, во всяком случае у нас, в двадцать седьмой воздушной армии.

Йоссариан просиял.

— Значит, я могу отправляться домой, а? У меня сорок восемь.

— Нет, ты не можешь отправляться домой, — возразил Уинтергрин. -Ты что, психопат или что-нибудь в этом роде?

— Ну, а если психопат?

— Сразу видно: плохо ты знаешь "уловку двадцать два".

Когда Заморыш Джо доставил Йоссариана обратно на Пьяносу, тот снова обратился за разъяснением к доктору Дейнтое.

— Выходит, я действительно обязан налетать пятьдесят боевых заданий, так, что ли?

— Пятьдесят пять, — уточнил доктор.

— Какие еще пятьдесят пять?

— Теперь полковник хочет, чтобы все выполнили по пятьдесят пять заданий.

Заморыш Джо громко, с облегчением вздохнул и расплылся в улыбке. Йоссариан схватил Заморыша Джо за глотку и заставил его лететь обратно к Уинтергрину.

— А что мне сделают, — спросил Йоссариан доверительным тоном, -если я откажусь налетать эти дополнительные задания?

— Вероятнее всего, мы вас расстреляем, — ответил экс- рядовой первого класса Уинтергрин.

— Мы? — воскликнул изумленный Иоссариаи. — В каком это смысле "мы"? С каких это пор ты на их стороне?

— Если ты хочешь быть расстрелянным, то на чьей стороне, по-твоему, должен быть я? — сказал Уинтергрин.

Йоссариан растерянно захлопал глазами. Полковник Кэт карт снова обвел его вокруг пальца.