"Тридцатник, и только" - читать интересную книгу автора (Джуэлл Лайза)

Глава тридцать вторая

В пять тридцать утра Надин сосредоточенно занималась сборами, до выхода из дома оставалось пять минут. Если очень надо, то в пять минут можно втиснуть все то, на что обычно уходит сорок пять. Накануне вечером Надин упаковала вещи, достала из шкафа дорожный костюм, насыпала кофе в чашку, добавив молока и сахара, и хорошенько отмокла в ванной, чтобы не принимать душ утром.

Действовала она с привычной четкостью, но сегодня режим пятиминутной готовности осложнялся сверхплановой задачей: проконтролировать, встал ли Фил и готов ли он к отъезду. Она провела ночь на диване и, когда зазвонил будильник, первым делом распахнула дверь в спальню и включила верхний свет. Жестоко, но ей было плевать: шла почти военная операция.

— Как твоя нога? — спросила она, заглянув в спальню полминуты спустя с зубной щеткой во рту.

— У-у-ф-ф, — ответил Фил, прикрывая глаза рукой.

— Вставай, — подбодрила его Надин, — от тебя требуется лишь одеться… Вот, — она швырнула его одежду на кровать. — Я повесила ее на батарею на ночь, и теперь она сухая и теплая. В твоем распоряжении… — она глянула на часы — … две с половиной минуты. Пошевеливайся.

Тридцать секунд миновало, а Фил не пошевелил не то что ногой, ни единым мускулом.

— Фил! Будь любезен, поторапливайся!

— Черт побери, Дин, — буркнул он, косясь на нее из-под локтя, — ты прямо как майор в казарме.

— Да… я во многом переменилась. Дай-ка посмотреть на твою ногу. — Она шагнула к кровати и безжалостно отдернула одеяло.

Фил плотоядно наблюдал за ней, довольная ухмылка кривила уголки его губ.

— О да-а, — протянул он, такой ты мне больше нравишься. — Суровая мисс Розга. Ты меня отшлепаешь? — произнес противным детским голоском.

У Надин мурашки побежали по коже. Она выпрямилась. Боже, кто этот отвратительный человек?

— Слушай, — Фил попытался сесть, — это прямо как в «Мизери»[11]! Привяжи меня к кровати на выходные, а когда вернешься, свяжешь лодыжки, стреножишь, как лошадь, чтобы я не мог сбежать! — Он рассмеялся, слишком громко, наблюдая за реакцией Надин: разделит ли она его веселье? Не встретив желаемого отклика, Фил приподнял бровь, словно говоря «ну, как знаешь», и откинулся на подушки.

Пересилив себя, Надин занялась его ногой — та походила на переваренную сосиску, взбухшую, почерневшую и комковатую.

— Слушай, твою ногу надо лечить. Отвезти тебя в больницу и ли поедешь домой?

— Если честно, я никуда не собираюсь. — Фил насмешливо покосился на нее.

Одеяло выпало из рук Надин, с затаенным ужасом она уставилась на Фила:

— Что это значит?

— Это значит… что на своих двоих мне сейчас дальше двери спальни не добраться.

— Но… но вчера все было в порядке!… Ты дошел сам до квартиры, а потом из ванной в спальню, и…

— Так то было вчера, — с печальным видом перебил Фил. — А ночью случился рецидив. — Он пошевелил ногой-сосиской и поморщился. — Знаешь, она совсем затекла. Не шевелится. Похоже, мне понадобится инвалидное кресло, чтобы выбраться отсюда.

Надин сглотнула. Пятиминутный график летел ко всем чертям. Инвалидные коляски, калеки, грязные шуточки, похотливый козел в ее постели — и все это в пять тридцать утра! В глубине души она подозревала, что Фил врет: опухоль, насколько она могла судить, уменьшилась, да и Фил для несчастного калеки пребывал в подозрительно приподнятом настроении. Но что она могла? Обвинить его во лжи? Сказать: «Пошел ты со своими тухлыми байками», вытолкать из постели и усадить в машину? Ничего не оставалось, как поверить ему. А раз так, ситуация менялась, и ее требовалось обмозговать. Она не может оставить Фила в своей квартире… одного… это немыслимо. Надин снова глянула на часы. Теперь, когда отпала необходимость забрасывать Фила домой, у нее высвободилось немного времени.

Думай, думай, думай… Но о чем тут думать! В половине шестого утра ей не хватит наглости позвонить кому-либо, даже собственному отцу, и попросить вывезти из ее квартиры бывшего и временно обезножившего любовника. Она потянулась к телефонной книге.

— Что ты делаешь? — внезапно встревожился Фил.

— Звоню в больницу. Узнаю, не пришлют ли инвалидное кресло.

— Нет! — рявкнул Фил, хватая ее за запястье. — Я же сказал: никаких больниц.

Надин осторожно выдернула руку и покосилась на Фила.

— Ладно. — Она положила справочник на место. — Но почему?

— Потому… потому… Видишь ли, в моей крови болтается кое-что, чего там не должно быть… смекаешь? И сейчас мне совершенно ни к чему банда настырных медсестер, сующих свой нос куда не следует.

— Хорошо… не стану звонить в больницу. Но надо вызвать кого-то. Кому я могу позвонить? — с надеждой спросила она. — Другу, приятелю… может, той девушке, Джоу?.. Она приедет и заберет тебя, и, возможно, даже инвалидное кресло найдет. — Надин закусила губу, надеясь что не выдала голосом эгоистичное и страстное желание избавиться от Фила.

Фил скривился, словно от боли, и покачал головой:

— В такое время Джоу не найти. Она наверняка все еще в клубе, а больше, как ты знаешь, — он страдальчески глянул на нее, — у меня никого нет. — И понурился, ссутулив плечи.

Чувство вины в который раз гарпуном впилось в Надин. Черт, с Филом надо быть начеку. Стоит ей ощутить к нему неприязнь, как он обязательно словом или делом напомнит ей, какая она мелочная и эгоцентричная, напомнит, что у нее все есть — родители, друзья, будущее, прекрасная квартира… и здоровые ноги.

Вздохнув, Надин не вытащила гарпун, но подалась туда, куда ее тянули, как на привязи. В этом нет ничего страшного, правда? В том, чтобы оставить Фила у себя дома? То есть… ну что он может натворить, если хорошенько подумать?

Устроить бардак? Запросто.

Покопаться в ее вещах? Ничего особенно интересного он там не найдет.

Съесть всю еду? Ради бога, все равно стухнет.

Пригласить дружков-студентов? Что в этом плохого?

Проторчит здесь до ее приезда? Надин вздрогнула. Нет… этого она не допустит. Ни за что.

Господи, мысленно взвыла она, ну почему это происходит со мной? Почему?

— Ладно, — решилась она, — можешь остаться. Но обещай, что вызовешь помощь. Обещай дозвониться до Джоу. Хорошо?

К ужасу Надин, Фил опять прикинулся маленьким мальчиком, слегка надул губы и покаянно кивнул:

— Обесяю.

Надин подавила приступ тошноты и неуверенно попятилась к двери:

— Отнесу вещи в машину. Скоро вернусь.

С тяжелым сердцем она стаскивала вниз ящики с фотооборудованием и складывала их в багажник. На улице все еще было темно, невидимые птицы вдохновенно чирикали на деревьях. Я, кажется, сошла с ума, мрачно размышляла Надин. Оставляю квартиру, мою прекрасную квартиру, мою башню из слоновой кости, на Филипа Рича, человека, к которому и подходить не желаю. Лежит себе в моей постели, валяется в вонючих подштанниках на моих чудесных простынях из индийского хлопка, под лоскутным одеялом, сшитым моими руками, и я не желаю, чтобы он был там, но поделать ничего не могу, потому что самолет на Барселону отправляется через два с половиной часа, и меня ждет бригада моделей, парикмахеров, стилистов, и если я не появлюсь, меня уволят, и уже половина шестого утра, и я не хочу оставлять его там, очень, очень не хочу.

Надин набросила пальто на коробки, чтобы они не бились о крышку багажника, захлопнула багажник и попыталась взять себя в руки.

Вернувшись в дом, она в последний раз проверила, не забыла ли чего. В кухне заметила желтое пластиковое ведро за дверью и на секунду задумалась. Ладно, не повредит… и никогда не знаешь… а вдруг он не врет. С ведром в руках она опасливо вошла в спальню.

— Ну вот, — нарочито бодрым тоном объявила Надин, — я уезжаю. — Она торопливо приблизилась к тумбочке и бросила на нее ключи. — Запасные для тебя. — Надин заправила прядь волос за ухо. — Брось их в почтовый ящик, когда будешь уезжать. Я… э-э… оставила тебе кофе и чай, но вряд ли ты сможешь добраться до кухни, а? — Фил уныло пожал плечами, словно он уже смирился с ролью беспомощного инвалида. — Можешь звонить, куда угодно и… м-м… — она поставила ведро у кровати — Наверное, тебе это понадобится. Ты ведь не можешь дойти до туалета. — Фил беззащитно улыбнулся. — Что ж, выздоравливай. Надеюсь, с ногой все будет в порядке. И, Фил… извини. За то, что вчера случилось. Надеюсь, ты сможешь меня простить. — Она натянуто улыбнулась.

Фил взял ее руку, безвольно висевшую вдоль тела, и благодарно улыбнулся. Надин смутилась. Размеренным жестом он поднес ее руку к губам и впился в нее долгим страстным поцелуем, вдыхая запах и слюнявя кожу. Надин смотрела на него сверху вниз, еле сдерживаясь, чтобы не выдернуть руку. Она попыталась снова улыбнуться, попытка не удалась.

— Надин Кайт, — прочувствованно начал Фил, не выпуская руки, — тебе цены нет. Ты самая прекрасная девушка на свете. Ты приносишь мне ведра, заботишься обо мне, беспокоишься. Как же я могу в тебя не влюбиться! А возможно, — он ухмыльнулся и сжал ей руку, — я уже влюбился.

Надин удалось вырваться, не проявив грубости, она попятилась к двери. Лицо горело, и это ее бесило, ибо Филу хватит наглости вообразить, будто она покраснела от желания и удовольствия, а не от неодолимого отвращения и ужаса, которые на самом деле испытывала.

— Мне пора, Фил, — она глянула на часы. — Я позвоню… из аэропорта или еще откуда-нибудь. Счастливо.

Фил поднял руку и опять улыбнулся.

— Прощай, небесное созданье, — произнес он, подражая актерам в шекспировских пьесах, затем крутанул запястьем и сделал вид, будто отвешивает поклон.

Надин натужно улыбнулась, нащупала дверную ручку и вышла вон.

С глубокой печалью она запирала дверь своей чудесной квартирки, словно мать, оставлявшая прелестную дочурку наедине с распутной нянькой.

— Прости, — шепнула она, направляясь к машине, — прости меня.

Она села за руль. Сердце сжималось от ужасных предчувствий.

Включив зажигание, Надин двинулась в Хитроу.