"Мой темный принц" - читать интересную книгу автора (Росс Джулия)

Глава 14

В крохотные окошки бил дождик. Николас смотрел, как капли собираются в дорожки и сползают по стеклу. Погоде все-таки удалось загнать его на постоялый двор «Дикий олень», что в маленькой деревушке, расположенной в нескольких днях пути от Фраунфельда. По мере того как команда эрцгерцога продвигалась вдоль берега бурной речушки, пологие долины уступили место крутым подъемам. Вскоре они должны выйти к границам Глариена, осталось только забраться на высокие склоны Эрхабенхорна и пересечь перевал Сан-Кириакус.

Пенни теперь уже дома, под крылышком своей матери в Клампер-Коттедже, работает вместе с новым управляющим на благо Раскалл-Холла. Если закрыть глаза, то можно увидеть ее в ореоле света за кухонным столом, в ореоле радостного возбуждения, когда она училась кататься верхом на лошади. Если закрыть глаза, то можно увидеть ее в ореоле наготы, прикрытой лишь ее волосами да белоснежными лепестками.

Боль в сердце была настолько невыносимой, что ему становилось дурно.

Волкодав прижался к его ногам.

– Какой же я дурак, Квест. – Он присел и уткнулся лицом в ее шерсть. – Глупый, несчастный человек.

Королевский баркас медленно продвигался вверх по Рейну, леди Беатрис и Грета поддерживали фарс, который по иронии судьбы начал Карл: принцесса София плохо переносит дорогу и предпочитает не показываться на людях. Тем временем Лукас и Фриц должны спрятать настоящую принцессу. Когда двор Альвии пересядет в кареты, которые последуют по длинной дороге в их альпийское королевство, София присоединится к ним. Эрцгерцог Николас и его молодая жена с триумфом вернутся в Морицбург на коронацию, должную состояться в следующем месяце. Она подарит ему сына. Франция утратит всякую надежду наложить лапу на Альвию. Глариен сохранит свою независимость. Они с Софией смогут подарить народу конституцию, и их единовластному владычеству придет конец.

Идеальный план и абсолютно пустое будущее.

Кто-то постучал, и Квест тут же села. Николас разрешил войти. Маркос Хенц поддерживал мужчину, который еле стоял на ногах, – Лукаса. Эрик и Людгер пробежали мимо с обнаженными мечами.

– А! – сообразил Николас. – Граф Занич исчез?

Белый как полотно Маркос кивнул:

– И прихватил с собой несколько ваших придворных. Ларс был на посту. Он мертв. Лошадь копытом ударила, но это никакой не несчастный случай.

Сон на посту обычно карается немедленной смертью… Николас сглотнул, стараясь справиться с внезапным приступом горя. Ларс! Ларс, солдат из Харцбурга с кудрявыми каштановыми волосами.

– Ради Бога, да помогите же Лукасу сесть!

Шпион рухнул на стул, и без того прилизанные волосы намокли под дождем и облепили череп. Из дыры в одежде сочилась кровь. Маркое налил стакан бренди и протянул ему.

Лукас посмотрел на стакан и залпом опрокинул его.

– У нас ничего не вышло, сир. – Бледная кожа немного порозовела. – Мы не смогли освободить принцессу Софию. Ее нет в Бург-Заниче. – Он отставил в сторону стакан и провел рукой по лицу. – Нам даже не удалось выяснить ее местопребывание. Хоть Фриц и сделал так, как вы ему велели, но все равно по Глариену начали расползаться слухи.

Маркос снял с Лукаса разорванное пальто и зажал рану несколькими сложенными вместе шейными платками.

– Слухи о Софии, о свадьбе? – уточнил Николас.

– Старые басни. Половина населения зато, чтобы заменить вас Карлом.

– Значит, агенты Карла не дремлют? Народ верит, что я принудил Софию к этому браку, и жаждет моей крови? Ничего удивительного.

– Сир, вы предвидели это? – поморщился Лукас.

– Конечно. Но мне пришлось поехать в Лондон, чтобы заручиться поддержкой союзников. Если теперь Карл отважится на военный переворот, ему придется иметь дело с армиями доброй половины Европы.

Шпион проглотил остатки бренди. Кровь просочилась через повязку.

– Я бы не стал ни за что ручаться, сир. Люди вашего кузена охраняют перевал Сан-Кириакус. Мне с трудом удалось прорваться. Если вы попытаетесь там пройти, вас убьют.

Вода стекала по водосточным желобам, собираясь в спешащие по булыжникам ручейки. Над безлюдным постоялым двором нависло чернильное небо. Николас приторочил седло к спине низкорослой кобылки из той породы лошадей, что специально выведена для изнурительных путешествий по горам. Под широким навесом конюшни с шипением горел факел. Николас разослал распоряжения, выстраивая новую стратегию, настолько опасную, что Лукас умолял его даже не пытаться. Говорящим на глариенском языке народом должны будут управлять призраки, в то время как эрцгерцог попытается удержать хрупкое равновесие на тонюсеньком канате, уходящем в туманное будущее.

Он поднял переметные сумки и бросил взгляд в сторону постоялого двора «Дикий олень». В его комнате горел свет. Там Маркос пытался извлечь пулю из Лукаса, сжимающего зубами скрученную простыню. Считал ли Карл, что поставил ему мат: София по-прежнему сидит в заточении, а его враг остался за пределами страны или вот-вот попадет в ловушку на перевале? Николас мрачно усмехнулся. Конь всегда был его любимой шахматной фигурой, ведь он способен выкинуть неожиданный фокус и внезапно прыгнуть через головы всех остальных. Фриц и преданные ему войска расположились неподалеку от Морицбурга. Если ему удастся тайно добраться до них и взять под контроль столицу, он вполне может обставить Карла.

Правда, если Квест исчезнет, это вызовет подозрения, так что ей придется остаться с Лукасом. Несмотря на огромный риск, Николас отправится в путь один. Придворным – и тем, кто остался верен ему, и шпионам Карла, задача которых следить за ним, – Эрик скажет, что эрцгерцог неожиданно заболел и никого не принимает. Лукас займет его место так же, как леди Беатрис заняла место Софии на плывущем по Рейну баркасе после отъезда Пенни в Норфолк.

«Ах, Пенни, спишь ли ты? Или лежишь без сна и смотришь на луну? Или в Норфолке тоже идет дождь? Поливает Клампер-Коттедж и Раскалл-Холл, коров и овощи и оранжерею? Я схожу с ума от горя, любимая».

Николас поправил сумки и вывел кобылку из стойла вместе с вьючной лошадью. Принцы не должны влюбляться. Никогда. И все же он полюбил ее. Пенни Линдси из Раскалл-Сент-Мэри. Никогда в жизни ему не полюбить другую женщину. Слава Богу, мир решил защитить ее от него!

Он как раз подтягивал подпругу, когда во двор въехали две лошади. Николас наблюдал за ними из тени. Всадники оказались мальчишками. Один из них спешился и взял под уздцы вторую лошадь. Ботинки хлюпали по лужам. Второй, покачиваясь в седле, пытался оглядеться сквозь поливающий дождик. Лошадки повесили головы и прижали уши, их шкуры намокли и отливали серой сталью. Первый паренек поднял голову и сказал что-то второму. Лицо на мгновение попало в круг света: Алексис!

Николас в три шага подскочил к ним и подхватил второго всадника прежде, чем тот свалился с седла. Алексис тут же вытянулся по стойке «смирно», покраснев до самых корней своих желтых волос.

– Уведи лошадей! – рявкнул Николас. – И прочь с глаз моих долой!

Алексис бросился выполнять приказ.

Продрогшая и промокшая Пенни прижалась к его груди. С сырых косичек и кончика носа капала вода. Она была одета по-мальчишечьи, но он узнал бы ее в любом месте, даже здесь, темной ночью, неподалеку от снежной вершины мира, даже здесь, где небеса разверзлись, обрушив на их головы настоящую катастрофу. Он затащил ее в пустое стойло и прижал к деревянной перегородке. Ее фетровая шляпа превратилась в мокрую бесформенную массу, сжавшись в его руке в комочек, когда он стянул ее с головы Пенни. Вьючная лошадь испуганно попятилась назад.

Дождик бушевал, словно безумный, возвещая о надвигающемся несчастье.

– Это что еще за чертовщина? Нимфа, обернувшаяся рекой?

– Мне пришлось приехать, – упрямо насупилась она. – В Норфолке небезопасно, а здесь я смогла бы предотвратить… – Она тряслась, как будто не была ни в чем уверена, и этот трепет одурманивал его, сводил с ума, разбивал сердце. – Карл собирается убить и тебя, и Софию.

– Отлично, – ответил он ей. – В таком случае в мире сохранится идеальное равновесие, поскольку я намерен убить тебя.

Она дрожала в неверном свете факела, от кожи шел пар. Розовые губы блестели. Ему захотелось поцеловать ее. Бросить ее на ясли и целовать ледяные губы до тех пор, пока жар не прогонит ночь и не победит непогоду. Бросить ее на солому и сорвать с нее эту безобразную мужскую одежду. Ворваться в ее теплое женское тело. Но это будет не что иное, как жестокое насилие, бессердечное и безнравственное, над которым останется только рыдать в приступе презрения к самому себе.

– Ты монстр, – сказала она, вытирая с лица воду. – Я пересекла всю Европу, чтобы найти тебя, а ты угрожаешь мне смертью. Что ты сделаешь с моим телом? Закопаешь в мусорной куче?

Ресницы ее слиплись от влаги, одежда пристала к телу. Он хотел отправить ее в Раскалл-Сент-Мэри и встретить свою судьбу. Он с железной решимостью покорился этому будущему. И вот теперь его снова терзал демон желания. И ужасное понимание – куда глубже самого страшного страха: королева снова внезапно пересекла доску, но на этот раз он должен поставить мат, чего бы это ему ни стоило. Она здесь. Он может воспользоваться ею. Он должен воспользоваться ею. И нарушить данную самому себе клятву. У него просто нет выбора, но способна ли будет его любовь сберечь по крайней мере ее сердце, пока он будет претворять свои планы в жизнь?

Он стянул с нее мокрый пиджак. Мокрая рубашка облепила грудь. Его взгляд против воли задержался там на секунду. Она была прекрасна, словно нимфа из мифа, обреченная избегать объятий Пана:

– В мусорной куче? У меня имеются куда более увлекательные фантазии насчет того, как распорядиться твоим телом, любимая. – Он постарался придать голосу строгости. – Но увы, у нас совсем нет времени. Меня и так втянули в авантюру. А теперь благодаря твоей веселой затее мне еще и о тебе надо позаботиться.

– В авантюру? – Подбородок Пенни задрожал. – Граф Занич?

Он накинул ей на плечи свой пиджак.

– Лукас не смог найти Софию, так что она по-прежнему у Карла. Он не причинит ей вреда, как не причинил бы его тебе, хотя мы были на волосок от гибели, тебе так не кажется? Что, если бы мой кузен решил прямо сейчас выглянуть из окошка? Алексис заслуживает порки.

Пенни закуталась в его пиджак и отвела взгляд.

– Ты не испугаешь меня, да и наказывать Алексиса за мои прегрешения тоже вряд ли станешь.

– Я бы вздернул его на дыбе и заставил хорошенько помучиться, если бы не знал, что во всем виновата ты. Какой черт тебя дернул ехать за мной?

– Карл все равно выкрал бы меня из Норфолка и привез сюда.

«Мне следовало бы заставить тебя рыдать по мне, любимая, как я рыдал по тебе! Лежать по ночам без сна и завывать на луну, точно бешеная собака! Неужели ты думала, что я не защитил бы тебя, разделяй нас хоть сотни океанов?»

– Нет, не выкрал бы, – сказал он. – Я обеспечил тебе защиту, и твоей матери тоже, и даже твоей тете Горацио. Но увы, я по недомыслию упустил одну вещь: что Алексис и Эрик могут ослушаться моих прямых указаний.

– Господи! – снова взглянула она на него. – Ты и Эрика на дыбе вздернешь?

Он коснулся губами изгиба ее шеи. Голос от ярости и муки стал вкрадчивым и гладким, словно шелк.

– Хотя, хорошенько подумав, я, пожалуй, оставлю дыбу для тебя.

Она горела в его руках, будто факел.

– О! В таком случае, если ты будешь так добр и отпустишь меня, сяду-ка я, пожалуй, на солому и поплачу немного.

– Нет. – Его губы двинулись вверх по ее шее. – У меня в запасе имеются куда более изысканные пытки.

Ее тело трепетало под его ладонями, но она успела увернуться от него прежде, чем он коснулся ее губ.

– Расскажи, пожалуйста, пока я не умерла от любопытства.

Он разжал пальцы, как моряк, выпускающий из рук швартовы.

– Ты моя погибель, Пенелопа Линдси. Я не могу оставить тебя здесь. Не могу отослать обратно в Англию и гарантировать, что ты благополучно доберешься туда. Придется взять тебя с собой. Я уверен, что именно этого ты и добивалась, но уверена ли ты, что у тебя хватит смелости?

Она даже бровью не повела.

– Куда мы едем?

– Прямиком в ад, причем не по главной дороге. Так уж вышло, что Карл сбежал, прихватив с собой несколько моих придворных. Об оправданиях он даже не позаботился, зато позаботился о том, чтобы устроить для меня ловушку на перевале Сан-Кириакус.

Она пнула носком ботинка кучу соломы.

– О да, конечно. Шпионы и убийства. Потом он привезет в Морицбург настоящую принцессу Софию, а тебя закопает в снегу. Вот поэтому я и должна была приехать. Неужели ты не понимаешь?

– Ты не нужна мне здесь.

Вид у нее изможденный, губы дрожат.

– Нет. Я поняла это по тому, как ты оставил меня в Лондоне. И что ты намерен делать? Ваше высочество останется здесь в полной безопасности?

– Вовсе нет. Его высочество собирается отправиться прямиком в Глариен.

Он отступил назад, пропуская ее мимо себя, не потянувшись к ней, не прижав ее к своему сердцу и не утолив ее печаль поцелуем.

– Но ты же сказал, что твой кузен держит перевал под контролем. Если ты попробуешь пройти, тебя убьют?

– Все может быть. – Дождь грохотал по крыше. – Но кто-то ведь должен спасти Софию.

Она остановилась, ухватившись за железное кольцо у входа в конюшню.

– Я могу помочь тебе. Могу продолжать разыгрывать из себя принцессу, так что Карл ничего не выиграет, навредив ей… или тебе.

Какая отвага, какая доблесть!

– Да, – сказал он. – Я знаю.

– И что ты думаешь?

Ему хотелось взять ее за руки – почти такие же грязные, как и тогда, когда он впервые увидел ее с ежиками. Ему хотелось сжать ее ладошки и предложить защиту. Но он прислонился к яслям и скрестил руки на груди.

– Как я уже говорил тебе, моя сладкая реформаторша-искусительница, я – принц дьяволов.

– Какой вздор! – фыркнула она. – Между прочим, я здесь по твоей вине. Это ты научил меня ездить верхом.

Когда-то она считала приключения забавной прогулкой, как в сказках о Ланселоте или Джеке – победителе великанов. В сказках о путешествиях в прекрасные неизвестные места, где опасность заставляет сердце биться немного быстрее, пока ты не захлопнешь книгу, чтобы поспеть к чаю с тостами. Вместо этого она покинула баркас с одним-единственным спутником в лице Алексиса только для того, чтобы встретить свое несчастье: тревогу, неудобства, плохую еду, еще худшую постель и агонию многодневной верховой погони за принцем и его людьми, которые чуть ли не родились в седле.

И вот теперь она ехала следом за ним по темной дорожке, которая, казалось, вела в никуда, позади – только вьючная лошадь, по сторонам – лесная чаща. А дождь все лил и лил. Вода стекала по шее. Мокрые бриджи скользили по влажному седлу. Она ехала следом за человеком, обернувшимся незнакомцем. «И моя жизнь, и моя душа подверглись жестокой переделке, будто взяли металлическую безделушку, расплавили и залили в новую форму».

Каждая ее попытка сблизиться натыкалась на ледяную вежливость, холодный разум человека, у которого на шахматной доске вместо фигурок – люди. Его окружала непробиваемая раковина из сверкающего металла. Казалось невероятным, что она могла когда-то делить с ним постель, погрузившись в неистовую песню безумной страсти.

Опозоренного и попавшего в опалу Алексиса оставили на постоялом дворе вместе с Квест. Слава Богу, хоть волкодав был рад видеть ее. Эрик и остальные сидели в гостинице, прикрывая отъезд Николаса. Однако зачем ему было так рисковать и отправляться в путь без своей личной охраны? Она умоляла его, пыталась подольститься, но все без толку. Если люди Карла наткнутся на них, исход будет однозначным: «Что, если София и Николас умрут – тогда мы с вами будем править вместе? Вариант не идеальный, но какой уж есть».

Они находили укрытие в старых сараях и заброшенных хижинах и один раз ночевали в пещере. Николас заставлял ее отдыхать, пока сам ухаживал за лошадьми: чистил, поил, стреноживал и выводил на отборные луга, давал зерно.

Он делил с ней хлеб, сыр и вино, разламывая продукты своими длинными изящными пальцами, которые когда-то сыпали на ее грудь лепестки роз. Он не касался ее и практически не разговаривал с ней. Три дня шел дождь – с утра чуть моросил, превращаясь днем в ливень, а они забирались все выше и выше в Альпы, спешиваясь только на короткое время, чтобы поесть и немного отдохнуть, и так до наступления темноты. Она была мокрой день и ночь. И постоянно мерзла. Легкие жгло от недостатка кислорода.

– Может, мне почистить ботинки? – спросила она однажды, когда они спешились и повели лошадей в поводу вверх по скользкой ступенчатой скале. Острые камни впивались в подошвы и скатывались вниз по склону, стоило сделать неосторожный шаг. Она ловила ртом воздух, каждый вдох давался с трудом. – Я ослушалась приказа. Таково установленное наказание?

Он оглянулся на нее. По лицу текла вода.

– Почему ты спрашиваешь?

– Когда-то я посчитала это наказание проявлением милосердия. Но теперь я думаю, что порка куда милосерднее, чем вся эта суета по поводу ваксы и наведения лоска.

Он одарил ее натянутой ледяной улыбкой.

– Милосерднее, это точно. Но не менее оскорбительно. Однако именно я занимаюсь лошадьми, так что давай согласимся, что мы оба несем равное наказание.

Ей хотелось надерзить ему, заставить его сказать хоть что-то.

– Но почему это обязательно должно быть наказанием?

– Потому что такова цена честолюбия. – У нее было такое впечатление, что они говорят через стену. – И паломничества.

Вода ледяными струйками бежала по лицу под воротник.

– Паломничества?

– Мы с тобой на склонах Эрхабенхорна, священной горы всемогущих. Когда-то паломники выбирали этот путь в качестве расплаты за грехи. Сегодня и мы найдем приют в священном ските. Пошли?

Днем дождь угомонился. На смену темному сырому дню пришли серые сумерки. Тропа стала невероятно крутой. Им снова пришлось вести лошадей в поводу.

– Глянь туда, – остановился Николас.

Пенни посмотрела вверх. Прямо над ними возвышалась квадратная каменная башня с пирамидальной крышей и крестом. За этим невысоким зданием рядами поднимались горы, но церковь доминировала над скалой, на которой стояла, и окружавшим ее лугом, заросшим полевыми цветами. В этот самый момент белый луч солнца прорезал облака, высветив церковь на фоне темных отвесных утесов. Вид этой окруженной массивными скалами непритязательной церквушки растрогал ее, наполнил мучительным трепетом ее душу. У нее было такое чувство, что этот пейзаж создали специально для того, чтобы подчеркнуть значимость данного момента.

– Церковь паломников Святого Кириакуса-целителя, – сказал Николас. – Размером она едва ли дотянет до курятника, но ей больше тысячи лет.

– Зачем ее здесь построили?

– Потому что она смотрит через долину на Дракона. Горы Глариена одинаково кичатся и своими святыми, и своими демонами. Говорят, что в тех ущельях когда-то обитал дракон. Он поджаривал путников, пока святой не проклял его и не запер в пещере на веки вечные.

Она взглянула на него, своего загадочного принца ночи.

– Люди действительно верят в это?

– Конечно, – улыбнулся он. – Несмотря на то что святой Кириакус жил в Риме за несколько столетий до возведения этой церквушки, а Глариен – протестантская страна.

Пенни прошла за ним последние несколько ярдов, и они оказались у каменной хижины, притулившейся у подножия церкви. Николас привязал лошадей и расседлал их. Он всегда поступал именно так – сначала лошади, потом уже отдых и еда. Она не возражала. Если бы он позволил, она помогла бы ему. Но ей ничего не оставалось, как тяжело опуститься на порог и наблюдать за его гибкой спиной и сильными заботливыми руками да завидовать лошадям, которым он нашептывал на ушко всякие глупости.

Когда дверь за ее спиной распахнулась, она чуть не упала.

– Не бойся, дочь моя, – успокоил ее мягкий голос. Пенни заглянула в лицо старика в черном балдахине и с огромным распятием на груди. В одной руке он держал палку, второй осторожно нащупывал дверной проем.

– Вы пришли навестить храм? – спросил слепец. – Чтобы святой Кириакус благословил ваш союз?

– Мой союз не может быть благословлен, святой отец, – сказала Пенни.

Сучковатая рука мягко легла на ее волосы.

– Любая пара, которая посещает это место, благословенна. Святой Кириакус не поскупится ни на детей, ни на фрукты. Позволь мне взять за руку твоего мужа.

Николас вложил свою руку в ладонь старика. Незрячие глаза закрылись.

– Каждый год в День святого Кириакуса наследника эрцгерцога ставили на весы, и бедным раздавали столько золота, сколько он весил. Вы помните это?

– Помню, – отозвался Николас.

– В детстве вы мало весили, ваше королевское высочество. – Священник постучал своей палкой по земле. – Вам следовало больше кушать. Вы поэтому теперь столько добра людям делаете? – Он пожал руку Николаса и ухватился за его плечо. – А-ах! Из вас получился прекрасный мужчина и превосходный правитель! Но когда у принцессы Софии родится ребенок, это будет совсем крошечная мера для золота святого Кириакуса, предназначенного людям. Потребуется время, чтобы понять ваши реформы. Глариенцы – народ упрямый.

– Эрцгерцог Николас вводит реформы? – удивилась Пенни.

Старый священник усмехнулся:

– Новый эрцгерцог заменил все наши варварские обычаи добротой, дочь моя. Опустись на колени.

Эта идиллия внезапно привела ее в ярость, но Николас поймал ее за руку и поставил рядом с собой. Они стояли на коленях, бок о бок на мокрых грубых камнях, а священник наложил им на головы свои руки и начал читать длинное благословение. Ее пальцы лежали в сильной, уверенной руке, способной управлять лошадьми. Ей показалось, что она слышит, как его сердце бьется в унисон с ее сердцем, сковывая ее, навеки связывая ее в безумном браке с человеком, которого она любила, но с которым не могла быть вместе, человеком, который день за днем отвергал ее. Слезы смешались с дождем – мягким и благословенным посланником небес, скрывающим ее слабость.

По традиции им, как и всем паломникам, побывавшим тут до них, постелили на портике церкви.

– Как он узнал, кто ты такой? – прошептала Пенни, когда старик удалился.

Взгляд Николаса был прикован к возвышающимся за узкой долиной горным пикам.

– Никак. Он сумасшедший, безумный отшельник. Я подыграл ему, только и всего. В этом нет ничего такого, безобидная шутка.

– А что он говорил насчет реформ в Глариене? И о каких варварских обычаях шла речь?

– Понятия не имею. – Он уперся рукой в стену и прислонился к ней щекой. Изгиб его спины и плеча был до боли прекрасным, оживший бастион на фоне умирающего дня. – Может, о своде законов. О том, как работают суды. Школы и больницы. О потерянном праве голоса.

– Каком праве голоса?

– Население каждого города и округа всегда избирало двух представителей в совет консультантов эрцгерцога, пока мой дед не отказался созывать этот совет, и тогда все начало рушиться. Любая форма правления, базирующаяся на личных качествах одного человека, рано или поздно дает трещину. Я восстановил совет и умножил его численность. Кроме того, я упразднил самые худшие статьи закона и попытался загладить некоторые грехи своего народа, вот и все.

Она натянула одеяло до самого подбородка. Каменный пол нещадно впивался в ее бока, и она попыталась устроиться поудобнее.

– Я глупо вела себя, да? С самого начала, когда ты без возражений принял мои обвинения в том, что тебя не волнует судьба простых людей, твоих подданных, когда я ругала тебя за Раскалл-Сент-Мэри, ты уже сделал все это – ввел изменения, заложил основы парламента. Почему?

– Когда я был ребенком, меня ставили на весы каждый год в День святого Кириакуса, чтобы определить, сколько милостыни раздать беднякам. – Голос его звучал устало, измученно. – Как ты сказала тогда в Раскалл-Холле? «Заменить заработок милостыней – верный путь превратить человека в пьяницу или преступника». Я не хотел весить больше, чтобы дать народу Глариена еду, я хотел, чтобы они стали богатыми и процветающими благодаря своему труду и обрели чувство собственного достоинства. После смерти моего деда я начал делать то, что мог. Как только меня коронуют вместе с Софией, я смогу продолжить начатое.

– Почему ты не рассказал мне об этом?

«У мальчика золотое сердце было, – говорила миссис Хардакр. – Он плакал над мертвым воробышком. Принес свои игрушки моему маленькому брату Питеру, когда тот слег с оспой и чуть не помер».

– Ни к чему это было, – ответил Николас. – В то время мне казалось, что будет лучше, если у тебя сложится обо мне не слишком хорошее мнение.

– О Боже! Да ты просто самодовольный ублюдок!

Он повернулся к ней, но за его спиной горел свет, и она не могла разобрать выражения его лица и видела только резко очерченный силуэт. Внутри зашевелилось желание, кровь быстрее побежала по венам, в паху стало жарко, тоска по его телу и нежности переполнила ее.

– Да, тщеславия мне не занимать, как, впрочем, и многим другим, но я думаю, что умение принимать решение, когда бить в барабаны, а когда подождать, вовсе не связано с самодовольством. Королевская власть тоже имеет свои недостатки – ею ни в коем случае нельзя злоупотреблять. Я самодоволен и не отрицаю этого. Но я отрицаю, что самодовольство правит мною. Я отрицаю, что не способен хотя бы иногда принять правильное решение. Да, Господь свидетель, я принял немало плохих. За все приходится платить. Между прочим, ублюдок – то бишь незаконнорожденная – вы, принцесса.

– Я идиотка, которая позволила сделать из себя дуру, – горько хмыкнула она. – Спокойной ночи.