"Ночь греха" - читать интересную книгу автора (Росс Джулия)

Глава 14

Урия Торнтон остановился на расстоянии удара ножом от Джека и устремил взгляд на его лицо.

– Что вы им сказали? – спросил Торнтон. – Вы думаете, тайные разговоры с моими слугами помогут вам?

Джек улыбнулся:

– Слугами? Я не уверен, что эти люди именно так смотрят на ваши отношения, сэр.

– Если я дам им знак, они покажут, что такое верность.

Все еще улыбаясь, Джек смахнул несуществующую пылинку с плеча более низкорослого собеседника. Торнтон напрягся, но ничего не сказал.

– К несчастью, их верность не принадлежит ни одному из нас. Она принадлежит твари, которую они считают священной. Неужели вы еще не огляделись? Эта комната – оплот драконьих знаний. Это также славная выставка оружия. На вашего друга это произвело впечатление. Честно говоря, он охвачен благоговейным страхом.

– Присутствие целой армии ничего не изменило бы – сказал Торнтон.

– Ах, но мы с вашим другом обменялись любезностями на одном из тех языков, которые знаем он и я, а вы – нет. Однако если сами вы поговорите с ним на одном из тех языков, который оба вы понимаете, я смогу понять каждое ваше слово. Это дает мне определенные преимущества, как вам кажется?

– Вы обменялись любезностями?

– Насчет драконов, – сказал Джек. – Окаменелость Тоби вернулась домой.

Торнтон подался вперед, как собака, почуявшая игру.

– Значит, она у вас?

– Да, она у меня. Мы оба охотились за ней по всему свету, но Клык Дракона наконец-то попал в мои руки, а не в ваши.

Пот блестел над его синими глазами, как кружевная бахрома.

– Клык мой.

– Если вы не получите его, они вас убьют, не так ли? – спокойно спросил Джек. – Когда вы сказали им, что он святыня, когда вы наплели россказней о его таинственной силе, вы думали только о том, чтобы заполучить этот приз и погубить работу вашего кузена. Так, чтобы его открытия исчезли бесследно. Так, чтобы он исчез бесследно.

– То была работа дьявола, – сказал Торнтон. – Мой кузен хотел подорвать священную правду Бога, Его слово, как показано в Священном Писании.

– Увы! – сказал Джек. – Дьявол давно уже распространил свою работу над земным шаром. Кости других огромных рептилий уже найдены в Англии.

Торнтон отступил, спина напряглась.

– В Англии?!

– Пока мы с вами, сэр, воевали из-за азиатских находок вашего кузена, англичане у себя дома тоже занимались раскопками. Наука недавно открыла и дала имена нескольким новым существам: игуанодон, мегалозавр…

– Все они дьяволы! – прошипел Торнтон.

– Твари или ученые? Такие окаменелости будут и дальше выкапывать из земли, пока доказательство не станет явным. Вы запоздали, сэр. Ваши верования никуда не годятся.

– Моя вера бесспорна, – сказал Торнтон, стиснув руки. – Без ошибок.

– Скроете вы работы вашего кузена или нет, кости все равно будут там, и их найдут будущие искатели.

– Значит, вы не отдадите окаменелость? Вы опубликуете все эти глупости, чтобы привести невежественных глупцов к проклятию?

– Если я так поступлю, это обернется для вас несчастьем. Если вы не получите окаменелость обратно, кто-нибудь из этого сброда скользнет ночью вам за спину с проволокой. Вы им обещали. Вашим единственным желанием, когда вы заручались их помощью, было вернуть Клык Дракона и уничтожить его, но ваши россказни начали жить собственной жизнью. Нанятые вами убийцы стали вашими хозяевами.

– Значит, вы не отдадите ее мне?

– Напротив, я попросил вас приехать сюда именно для этого.

– Но вы хотите что-то взамен. Что?

– Записные книжки вашего кузена.

– Я сжег их.

– Вот беда, – сказал Джек. – В таком случае я надеюсь, что вы пребываете в мире с вашим Богом, потому что очень скоро встретитесь с ним. Всего хорошего, сэр.

– Вы не можете уйти, не обещав мне по крайней мере окаменелость!

Джек улыбнулся, словно отмахиваясь от собеседника.

– Разумеется, могу. Я могу сказать вашим друзьям, что вы никогда не собирались искать для них Клык Дракона, что их ввели в заблуждение, обманули и притащили с другого края света в эту холодную сырую страну напрасно. Не думаю, что они отнесутся к этому с пониманием.

– Они убьют меня, – сказал Торнтон.

– Без вас, сэр, мир может стать чище.

Человек с собачьими глазами схватил Джека за рукав.

– У меня несколько штук – этих записных книжек, но я уже уничтожил описания и зарисовки поля с костями…

Джек стряхнул его руку.

– Значит, вам следовало бы не так усердствовать, сэр. – Он отошел к камину, роняя слова через плечо: – Посмотрим, …однако, может ли спасти вашу жалкую шею то, что вы сохранили.

Человек в синем тюрбане, который не сводил взгляда с резных драконов, повернулся. Его стойка обещала действие. Джек остановился и заговорил с ним. Человек зашипел в ответ на том же неведомом языке. Последовал быстрый разговор, потом матрос низко поклонился, прикоснулся ко лбу обеими руками, после чего обратился к другим морякам. Кое-кто упал на колени и прижался лбом к полу.

– Что вы делаете? – спросил Торнтон.

– Возвращаю вам ваши жалкие долгие дни жизни.

Джек потянул за ленту звонка. Вошел лакей – Грейем, который вызвал их из усыпанного лепестками дворика. Он был по-прежнему бледен.

– Изволили звонить, милорд?

– Этих людей нужно проводить обратно через мост и позволить им свободно уйти. Сам мистер Торнтон вернется позже. Его нужно провести в мой кабинет в башню Досент. Я приму его наедине. Не нужно нам мешать.

– Очень хорошо, милорд.

Джек кивнул человеку в синем тюрбане, который дал знак остальным. Они двинулись из комнаты вслед за Грейемом. Урия Торнтон смотрел, как они уходят, – взгляд бледен, как зимняя луна.

– Мы с вами встретимся сегодня вечером в девять часов, чтобы произвести обмен, – сказал Джек. – Вы принесете мне записные книжки вашего кузена, а потом, возможно, получите окаменелость.

Собачьи глаза бросили на Джека взгляд, исполненный настоящей ненависти, и Торнтон отвернулся. Урия Торнтон, стуча каблуками, вышел из комнаты следом за своими наемными убийцами.

Энн встала. Каждый мускул был напряжен, как тугие струны скрипки. Джек обернулся – какое-то странное, мрачное спокойствие в глазах.

– С вами все в порядке? – спросил он. – Вы не испугались?

– Нет. Да. Я ничего не понимаю, – сказала она, – кроме того, что вы отдадите нашу окаменелость, чтобы спасти жизнь вашему врагу.

Гибкий, явно расслабившийся Джек провел пальцем по бьющему хвосту резного каменного дракона.

– Единственную вещь, которая, вероятно, важнее, чем знание? – Он улыбнулся. – Если я могу еще спасти чью-то жизнь – даже такую бесполезную, как жизнь Урии Торнтона, – и получить при этом другие важные сведения, почему бы и нет?

Она отвела глаза, чтобы скрыть отчаянный вопль своих нервов. «Думаю, что ему так или иначе все равно, жить или умереть…»

– Но что, если сделка – ваша жизнь в обмен на его? Этот человек уже пытался причинить вам вред, но вы собираетесь снова с ним встретиться?

– Да.

Совладав со вспышкой паники, Энн взмахом руки обвела комнату, словно посетители все еще стояли здесь в своем странном великолепии.

– Почему вы хотели, чтобы я присутствовала при всем этом?

– Не знаю. Может быть, какая-то моя часть хотела бы, чтобы вы поняли. Может быть, я почувствовал, как только что почувствовал ваш отец, что вы имеете право присутствовать при окончании вашего приключения.

– Но это еще не окончание, – сказала она. – Это только начало. – Она попыталась улыбнуться, осветить мрачные тени, которые таились в его глазах. – Я полагаю, мы все еще обязаны пожениться, милорд.

– И вы считаете, что женитьба для меня опаснее, чем встреча с безумцем и его приспешниками?

– О, я знаю, что это так.

– Уверен, что вы говорите серьезно, мисс Марш. Не одарите ли вы меня толикой этой прямой честности диссентеров и не скажете ли почему?

Ее глаза отчетливо видели кровоподтеки и тени. Ее сердце видело только красоту и приятные изгибы мужских губ. Сердце тяжело забилось.

– Благодарю вас, милорд, но я даже не знаю уже, кто я. Я в совершенной растерянности. Все, на что я полагалась в прошлом – спокойный разум, тихий свет в сердцевине моего существа, – побито, как пшеница в грозу.

– Ах! – Он протянул руку и обвел ее щеку кончиком пальца. – Да. И вам жаль.

Ласка была прохладной, твердой и прохладной, словно ее лицо вдруг охватил жар лихорадки под его строгим прикосновением. Огонь вспыхнул под ее корсетом, и пламя распространилось по всей ее крови.

Энн отодвинулась.

– Вы не должны. Именно это я и имела в виду. Это несправедливо.

Он опустил пальцы, точно ожегшись.

– Конечно, – сказал он.

Звук его шагов по плитам был похож на погребальный звон, когда он выходил из комнаты, его гроза следовала за ним, как альбатрос.

«Как трус, – думал Джек. – Я хочу ее и не могу устоять перед ней. И вот бегу, как трус!»

Ему страшно хотелось схватиться с кем-нибудь на шпагах или на кулаках или сесть на быстрого коня. Но вместо этого Джек пробежал по лабиринту Уилдсхея к зубчатому ограждению на верху стены. Он оказался над входом в замок, где арочный мост простирался ветвью над рекой Уильд.

Ветер в волосах, и ласточки вьются над головой, а он смотрит, как его враг отъезжает верхом на гнедом с римским профилем морды. Матросы бегут следом за Торнтоном стаей, как гончие. Одинокий лакей сидит на каменной стене, обрамляющей мост, и смотрит им вслед.

Джек уперся лбом в кулаки, лежащие на зубце. Энн Марш!

Она великолепна. Она не сует нос в чужие дела. В ее вопросах никогда не услышишь обычного любопытства или глупости. С этой ее чистой, честной прямотой она просто погружается в самую суть проблемы.

Почему он позволил ей наблюдать за его встречей с Торнтоном? Хотелось ли ему ее молчаливого присутствия при каждой акте этой нелепой драмы? И какой он ждал от нее реакции, если вообще ждал?

Он собирается жениться на ней. Он не будет больше никогда ласкать ее. Он лишил ее невинности в момент безумия, а потом, как лунатик, повторил это преступление в саду роз.

Эти три факта совмещают в себе всю ироническую нелепость его существования.

Он не хочет ее присутствия в своей жизни или в своем будущем. Но он жаждет ее стройного тела и ее невинной, страстной отдачи, жаждет всеми фибрами своего существа.

Сумерки бросали на ковер мягкие тени. Ее отец беседует где-то с герцогиней. Потом они с Джеком обсудят брачный контракт, чтобы решить будущее Энн. Каковы бы ни были результаты этого разговора, она будет обвенчана до того, как ее молодой муж уедет в Азию. Наверное, она никогда больше его не увидит.

Энн закрыла глаза, ища покоя. И ей показалось, что она находится в Лайм-Реджисе. Над головой кричат чайки. Ветер теребит плащ и прижимает юбки к ногам. Прибой грохочет, как если бы она стояла на краю Кобба – на древнем каменном молу, который выдается из берега, – а нетерпеливый океан раскачивает лодки.

Это место не изменилось с тех пор, как она его помнит, – скользкие, усыпанные окаменелостями скалы, твердые под ногой. Лодки, чайки, прибой – все осталось неизменным. Только она стала другой.

Да. И вам жаль?

Почему бы и нет? Что она приобрела от этого приключения? Это глубоко засевшее беспокойство? Эту позорную жажду мужских прикосновений?

«Если я чему-то и научился в Такла-Макан, мисс Марш, так это вот чему: если нет пути назад, нужно идти вперед. Уже слишком поздно отступать, не так ли? Вы совершенно ничего не теряете».

Или он не понимает? Она потеряла все: самоуважение, предсказуемое будущее, доверие отца, даже обещание заняться изучением этой окаменелости. Унижена до мозга костей.

Что-то коснулось ее руки. Энн открыла глаза. Рядом с ее локтем сидел серо-белый котенок и смотрел на нее – взгляд ярко-желтый, упорный.

– Ну, киска. – Энн, протянула руки к котенку. – Я захандрила, как дурочка. Что ты скажешь на это?

Котенок замурлыкал, бодая ее головой, потом прыгнул ей на колени.

Она почесала ему шейку.

– Ты живешь только этим мгновением, да? – спросила она. – Не беспокоишься о будущем?

Котенок уселся на ее юбках, и золотые глаза превратились в маленькие щелки в знак согласия.

– Понимаешь, – сказала она, – я могу идти только вперед, киска. Я не могу отступить, даже если бы хотела. Но полагаю, что имею право побарахтаться в этой маленькой жалости к себе. В конце концов, в любом случае я обречена на неудовлетворенность.

– Неужели? – раздался мужской голос. – Почему? Энн вздрогнула и резко обернулась, а котенок спрыгнул на пол.

– Джек!

Его стройная тень простиралась от открытой двери.

– Я стучал, но безуспешно, – объяснил он. – Я не хотел вас пугать. Хотите, чтобы я ушел?

Энн смущенно стояла у своего стула.

– Нет, – ответила она, сложив руки. – Нет. Входите, пожалуйста.

Джек закрыл за собой дверь и вошел в комнату, а потом присел на корточки и постучал пальцами по ковру. Подняв усы, котенок бросился на его руку.

– Вижу, вы нашли друга, – сказал Джек. Она снова села.

– Нет. Он нашел меня.

– Но вы друзья, или мне кажется? – Он сгреб котенка. – Этот малый достаточно подрос, чтобы уйти от матери. Как вы его назовете?

– Назову?

– Даже у кошки должно быть имя, – заметил Джек. – Мне кажется, что он очень похож на Цицерона.

– О нет! Думаю, он скорее походит на Горация.

– Тогда он будет Горацием, – сказал он, возвращая котенка Энн. – Ваш, если вы этого хотите.

Навострив ушки, Гораций начал бить по ее пальцам.

– Вы очень бесцеремонны с жизнями свободных существ, не так ли? – сказала она. – Неужели каждый ваш раб должен устраиваться по вашему желанию?

Легкая дрожь прошла по его спине. Все еще на корточках, руки расслабленно висят между его согнутых колен, Джек словно на миг застыл на месте.

– Нет, – возразил он. – Я не распоряжаюсь ничьей жизнью, Энн. Рабство не вызывает у меня симпатии. Конечно, кошки нам не принадлежат. Они выбирают нас, если нам повезет, и я думаю, что вас выбрали. Этот малыш прошел долгий путь от конюшен, чтобы найти вас.

Котенок чуть не соскользнул с коленей Энн. Она подхватила его и прижала пушистое существо к щеке. У нее какое-то странно мечтательное настроение, словно она побывала на Коббе и в лицо ей дул бриз.

– Я вовсе не уверена, что когда-либо полностью принадлежала себе, – проговорила она. – Я всегда принадлежала другим – родителям, братьям, сестрам, общности ожиданий, которые даны нам нашей верой…

Он поднял глаза и встретился с ней взглядом. От пустоты в его глазах ее охватило недоброе предчувствие.

– Не говорите так! Не говорите, что вы всегда принадлежали другим! Это вздор! Вы могли чувствовать долг, любовь. Вы могли чувствовать связанность общественными условностями. Вы никогда не были собственностью другого человека.

– Да, но буду, не так ли, когда выйду за вас замуж? Одним гибким движением Джек поднялся на ноги и отошел.

– Если бы я так думал, я никогда бы не согласился жениться на вас, что бы ни говорили в обществе.

– Жена должна слушаться мужа.

– В вашем мире, наверное. Не в моем. – Его голос опалял. – Когда я уеду за моря, вы будете совершенно независимы. Как жена герцогского сына вы будет владеть богатством и общественным положением. Вы сможете устраивать ваши дни, …как вам захочется. Хотите покровительствовать науке? Или, может быть, благотворительности? Стать благодетелем для молодых ученых вроде Артура Трента? Или вы предпочтете превратить весь дом в геологический музей?

Энн наклонилась и отпустила Горация гоняться по ковру за движущейся тенью Джека.

– Какой дом?

– У меня есть дом неподалеку от городка Уизимаут, – сказал Джек. – Он ваш.

– Уизимаут? Но ведь это…

– Да, чуть дальше по берегу, около Лайма. – Он обернулся и улыбнулся. – Так что, как видите, вы останетесь вблизи вашей семьи. Береговая линия там тоже полна окаменелостей. Найдите ваше личное счастье, Энн. Возьмите любовника…

– Нет!

– Вы говорите так уверенно.

– А вы не думаете, что я выучила свой урок? – спросила она. – Я не возьму любовника.

Он стал на одно колено, чтобы подразнить Горация уголком своего носового платка.

– Значит, вы намерены отрицать жизнь тела?

– Я не отрицаю этого, но жизнь духа важнее.

– Да, но без тела нет ни разума, ни духа, – сказал Джек. Энн встала. Котенок побежал, задрав хвост.

– Значит, вы отрицаете существование души?

– Ах, – сказал он, глядя на нее из-под ресниц. – Теперь я вас шокировал.

– Вы не ответили.

Он встал и подошел к ней.

– Я не знаю ответа, мисс Марш. Я пришел сказать вам, что утром мы обвенчаемся по специальному разрешению. Ваш отец согласился на брачный договор, а герцог и герцогиня одобрили все наши договоренности. Завтра вы сможете уехать домой.

– Домой? В Хоторн-Аксбери?

– В Уизикомб-Корт, мисс Марш, в один из самых красивых старых домов в Дорсете – там обнесенные стенами сады, деревья, на которых зреют плоды и цветы. Двести акров земли, включая утесы и холмы, и пара речек. Там есть даже потайная лощина, где моя тетка, которая оставила мне этот дом, когда-то посадила восемь тысяч луковиц весенних цветов. С тех пор они размножились. Вам не придется ехать одной. Я велел выслать за вами карету. Ваш отец поедет с вами, и остальные члены вашей семьи будут привезены из Хоторн-Аксбери. И даже я присоединюсь к вам позже, чтобы помочь вам приветствовать ваших доброжелателей, если пожелаете.

Котенок пробежал по ковру и вспрыгнул на юбку Энн. Она протянула руку, чтобы вытащить острые, как иголки, коготки из ткани, и посадила его к себе на колени.

– Вы, ваша светлость, сама душа предупредительности. Джек отошел к двери и поклонился.

– Что я, по-вашему, должен на это ответить? – осведомился он с язвительными нотками в голосе. – Сказать, что у меня вообще нет души?

Гораций свернулся клубочком на кровати – чуть пестрая тень на подушке. Энн погладила его мягкую шерстку. Урия Торнтон прибудет в башню Досент через несколько минут на встречу с Джеком. Это будет конец ее приключению с окаменелостью.

Ее порочный ангел женится на ней завтра утром. Это будет конец ее приключению с ним. Ей придется самой устраивать свою новую жизнь в доме, который называется Уизикомб-Корт, где нарциссов больше, чем звезд. Она ела, ходила по комнате, молилась, хотя ее молитвы были всего лишь бессвязными порождениями стыда, а все мысли окрашены смятением от страстного желания.

Но хандрить и тревожиться не стоит. Ее ждет будущее, отличное от всего, чего она ждала от жизни! Единственным ответом было обнять его со всей храбростью, которую она может собрать. Она по крайней мере будет иметь комочек серо-белого утешения и удовольствия – благородного котенка из Уилдс-хея – со всеми его герцогскими связями!

Энн рассмеялась своим мыслям и потянула за ленту звонка. Если она хочет оставить Горация у себя, ему понадобится пища и ящичек с песком.

На этот раз, когда Энн принялась искать то тихое место, ясный белый свет окутал ее в молчании. Спокойствие наполнило ее сердце, как бы для того, чтобы залечить боль там, где оно ЧУТЬ было не разбилось.

Кто-то постучал в дверь – без сомнения, в ответ на ее вызов. Котенок соскочил с кровати. С легкостью несомого ветром листочка Гораций на негнущихся ногах запрыгал за воображаемой мышкой, а потом исчез под комодом. Энн присела на корточки, чтобы достать своего нового любимца.

Стук повторился.

– Войдите! – крикнула она через плечо.

Гораций забрался в темный угол, вынудив Энн нагнуть голову почти до пола, чтобы увидеть его. Желтые глаза глянули на нее, а потом котенок бросился на ее постукивающие пальцы. Тяжелые шаги протопали по комнате. Энн приподняла голову и увидела крепкие ноги лакея.

– Я ждала Роберте, – сказала Энн. – Мне нужна еда для кошки и ящик с песком.

Путаясь в юбках, она попыталась встать. Лакей отступил. Она заметила тюрбан и сальную косицу, и два босоногих матроса бросились на нее. Наступая на юбки, она отступила к комоду. Блеснула проволока. Энн все еще стояла на коленях, и Гораций прыгнул ей на подол, когда удавка обвила ее шею.

Она застыла на месте, глядя на белое лицо лакея. Это был Грейем.

– Если вы тихонько пойдете с нами, мисс, – сказал он, – вам не причинят вреда.

Проволока стягивалась, причиняя боль. Энн не могла говорить или хотя бы кивнуть, так что выразила согласие движением руки. Сжатие чуть-чуть ослабло. Хотя ноги ее подкашивались, ей удалось встать. Она почувствовала, что Гораций когтит путь вверх к разрезу в ее юбке, и опустила его в карман, где он свернулся тихим шариком страха.

Энн не могла этого видеть, но она это знала, потому что ее сердце проделало то же самое.

Одна часть ее разума приняла это с невозмутимым спокойствием. Другая часть наполнилась возмущенной яростью. Куда более глубокий, чем мысль, первобытный ужас парализовал сердце. Не потому, что она думала, что матросы действительно хотят причинить ей вред. С какой бы это стати? Она не имеет отношения к их драме и никогда не имела.

Но враг Джека находится сейчас в башке Досент. Это его люди. Торнтон, должно быть, решил, что можно использовать ее против Джека. Он, конечно, не знает, что Джек совершенно безразличен к судьбе мисс Энн Марш из Хоторн-Аксбери и всегда был безразличен.

Джек откинулся и оглядел своего посетителя. Глаза Торнтона метались по кабинету, охватив книги, бумаги и маленького Будду на письменном столе. Его руки стискивали верх кожаного мешка. Он сидел рядом с камином и явно потел.

– У вас записные книжки, – сказал Джек. – У меня окаменелость. Видите, как все просто? Нам ни к чему терпеть общество друг друга.

– Надеюсь никогда больше вас не видеть. – Торнтон поставил кожаный мешок на стол, открыл его и высыпал оттуда горку маленьких записных книжек и свитков желтой бумаги.

Джек пролистал их, и сердце у него тяжело забилось – то были важные записи, ради которых они с Тоби стольким пожертвовали. Он не утруждал себя контролем над своим пульсом. Волнение громом отдавалось в жилах.

– Это все, что у меня есть, – сказал Торнтон. Бисеринки пота блестели на его лбу.

Джек наугад осмотрел кое-какие бумаги: быстрая запись, набор цифр, неразборчивая скоропись, которую он изобрел, чтобы делать быстрые заметки в темноте – или, если его увидят пишущим, это грозило его жизни. Еще более важными были начертанные Тоби рисунки, похожие на пути паука по шелку. Несколько таких большего размера рисунков, сложенных и развернутых, также приехали с другого конца света.

Не все, но достаточно. Достаточно, чтобы оправдать все эти безумные поиски, хотя большая часть записей показалась бы бессмысленной всем, кроме него. Облегчение потоком мчалось под его кожей. Он поднял глаза.

– Весьма удивлен, что вы не уничтожили всего этого до сих пор, – сказал Джек. – Особенно эти научные зарисовки, содержащие доказательство порочной работы дьявола…

– Вы называете это наукой. Я называю это богохульством.

– Но все же вы позволили мне получить эти нечестивые свидетельства, которые, как вы верите, могут только погрузить человечество в бездну греха, и все ради окаменелости и спасения собственной жизни?

– У меня веч эта дрянь была недолго, – сказал Торнтон. – Вы это знаете. Вы едва не добрались до нее первым.

Джек подошел к шкафу, где лежал окаменелый зуб.

– Да. Но если бы я веровал, как вы, я бы сжег все и проклял последствия.

Торнтону явно было неловко.

– Клык важнее. Бумаги без него ничего не значат.

– Вот здесь мы расходимся, сэр, что весьма удачно, поскольку в противном случае этот обмен не мог бы иметь место.

Тени глубоко залегли в комнате. Не зажигая лампы, Джек положил окаменелость на письменный стол – свидетельство вымерших чудовищ невообразимой свирепости – и подумал, что Энн не согласилась бы на это.

– Прошу вас, сэр, – Клык Дракона. Ваш пропуск в несколько лет жалкого существования.

Урия уставился на клык так, словно тот пригвоздил его к стулу, и отблески огня плясали на его влажном лице.

Кто-то постучал в дверь.

Бдительность мгновенно потребовала полной боевой готовности! Каждый мускул напрягся, он сунул окаменелость в карман. Урия ожидал этого!

– Если вы пошевелитесь, – сказал Джек, – я вас убью. Не думайте, что я не могу этого сделать, не важно, нахожусь ли я в пяти футах от вашей вонючей туши или в пятидесяти.

Торнтон оставался на своем стуле – глаза вытаращены.

– Может быть, просто горничная, – промямлил он.

– В этом чертовом доме нет такой прислуги, которая решилась бы помешать нам сейчас, и вы это знаете.

Готовый биться насмерть, если понадобится, Джек распахнул дверь. Серый тюрбан, сальная косица. Кто-то из лакеев… Грейем?

И Энн!

Гордая, прямая, храбрая, напуганная. В ее глазах отразилось его потрясение, хотя она высоко держала голову. Тонкий темный шов виднелся на шее – сокрушительная хватка удавки. Словно пушечное ядро угодило Джеку в живот. Энн!

Проволока натянулась. Удар пушечного ядра отозвался слабостью во всем теле. «Я допускал все, кроме предательства со стороны одного из обитателей Уилдсхея. Они используют Энн как заложницу».

Джек сделал глубокий вдох, чтобы успокоить сердце, потом улыбнулся Энн со всем спокойствием, на какое был способен. Она встретила его взгляд так, словно ее вера в него была абсолютной.

«Ты – мой герой, – сказали ее глаза. – Я знаю, ты умеешь убивать драконов и сокрушать легионы демонов, а значит, ты спасешь меня».

Он не мог, не мог спасти ее от мгновенного удушения этой проволокой. Похоже, он не выдержал наипервейшего испытания героя. Он не мог спасти деву.

Она попыталась улыбнуться ему в ответ, только слегка изогнув уголок рта. Значило ли это, что она тоже увидела обман в его взгляде и поняла, что его попытка успокоить ее пуста?

– Вы пришли за Клыком Дракона, – сказал он на одном А из тех языков, которые, как он был уверен, захвативший ее поймет. – Отпустите эту женщину, и вы можете получить его.

Человек вопросительно взглянул на Торнтона. Урия Торнтон махнул рукой.

– Вряд ли в вашем положении вы можете ставить условия, милорд. Не пытайтесь заключать независимые сделки с моими людьми.

С нарочитой бесстрастностью Джек повернулся и пошел к камину.

– Раз вы претендуете на имя англичанина, – сказал он, – вы прикажете вашему прислужнику ослабить натяжение проволоки. И позволите леди сесть, пока она не упала в обморок. Искать с вами соглашения, пока за моей спиной задыхается женщина, оскорбительно для моих благородных чувств.

Торнтон дал знак. Держа удавку по-прежнему на горле Энн, но не так туго, матрос толкнул ее в глубь комнаты. Человек с косицей вошел сразу же за ними. С лицом пустым, словно он увидел привидение, Грейем закрыл дверь и подал Энн стул. Она смогла сесть, хотя и оставалась в руках убийцы.

Джек посмотрел на Грейема. Он прожил в Уилдсхее большую часть своей жизни. Его предательство казалось не – постижимым.

– Грейем будет делать то, что я скажу, – заявил Торнтон. – Он уже впустил моих друзей в замок и отвел в комнату этой женщины. Поскольку он таким образом лишил себя всякого будущего у Сент-Джорджей, я считаю его теперь одним из своих.

– Я полагал, что вы можете попытаться принудить кого-то из прислуги, – заметил Джек, пожав плечами. – Но я не думал, что это у вас получится.

– Мы взяли его брата, – сообщил Торнтон.

– Он сказал, что они убьют Джеймса, милорд. – Грейем был сокрушен. – Говорил, что мой брат будет в безопасности, только если я помогу им.

– Понятно, – кивнул Джек. – Вас нельзя винить.

– Они сказали, что с леди не случится ничего плохого.

– Значит, они солгали.

– Но вы обещали, – напомнил Грейем, глядя на Торнтона. – Вы обещали. Если я впущу этих людей и помогу им привести леди сюда, вы сказали, что освободите Джеймса, и никому не будет никакого вреда.

– Никому не будет никакого вреда, если его светлость подчинится требованиям, – уточнил Торнтон. – Но все равно герцог никогда не возьмет вас обратно. Вы выбрали судьбу, вы – мой, сэр, хотели вы или нет.

Джек наблюдал за ними, сложив руки на груди.

– Вижу, что я в ловушке. Два заложника. Брат этого человека и эта леди. С помощью Грейема ваши люди сумели убрать сторожей, которых я поставил у ее комнаты. Но если бы он пришел за помощью ко мне, его брат был бы уже на свободе.

– Почему он должен вам доверять? Какие чувства может питать лакей к блудному сыну?

– Судя по всему, никаких, – ответил Джек. Грейем уставился в пространство.

– Положите окаменелость на стол, – велел Торнтон.

Джек подчинился, и клык клацнул о деревянную поверхность. Внимание матроса мгновенно приковалось к нему. Человек с косицей шагнул вперед, потом по знаку Торнтона сел на корточки у стены.

– Вот ваш Клык Дракона, – сказал Джек. – Но вам его и так обещали. Чего еще вы хотите?

Торнтон подался вперед, его глаза остекленели.

– Эти писания – все, что вас действительно волнует, не так ли? Что в них такого важного? Сентиментальный дневник ваших странствий с Тоби? Проклятая ложь, его россказни о костях?

– Что-то вроде этого.

– На самом деле мне наплевать, почему они так нужны вам, – сказал Торнтон. – Только вы так страстно рветесь к ним. Вы бы отдали жизнь, чтобы заполучить эти бумаги задолго до этого, да?

– Вам нужна моя жизнь? – спросил Джек. – Как мелодраматично!

– Мне нужно только видеть ваше лицо, когда вы будете уничтожать все, к чему так стремитесь. Все эти бумаги. Сожгите их!

– Собственными руками? Это, пожалуй, жестоко.

– Я хочу видеть, как вы это делает! Прямо здесь, в вашем камине. Я мог бы уничтожить их сам, как только нашел. Я хранил их только ради этого момента – чтобы увидеть, как вы сжигаете работу дьявола, вашу работу…

– И вашего кузена. Прекрасно. Снимите удавку с шеи леди, и я это сделаю.

– О нет! – Странный свет безумия сиял в глазах Торнтона. – Мы все знаем, как быстро вы умеете двигаться. Один неправильный шаг с вашей стороны – и она умрет. Проволока остается. Если вы мне подчинитесь, может быть, она и не задохнется.

– А несчастный Джеймс?

– Будет свободен. Если только этот лакей не вмешается сейчас. Сожгите их!

Джек начал с более крупных кусков, любовных зарисовок окаменелых скелетов, странных костей, торчащих из красной земли, черепов, взирающих пустыми глазницами на карающее небо. Итак, один из Сент-Джорджей возвращал ужасных тварей во мрак. В этом был некий черный юмор. Корчась и умирая, драконы в последний раз изрыгали пламя.

Ум его искал выхода, любого выхода из этого тупика, …находил. Потому что даже если он согласится на любое требование, даже если он уничтожит все бумаги до последнего клочка, ничто не помешает человеку в тюрбане Сломать шею Энн последним прощальным жестом.

И даже если он решится, пустив в ход все свои боевые умения, все равно он не успеет.

Грейем прислонился головой к стене и закрыл глаза, матрос в сером тюрбане смотрит на окаменелость, лежащую на столе, но внимание его не рассеялось. Этот человек если и расслабился, то совсем немного. Энн глубоко втянула воздух, потом еще, хотя на глазах у нее блестели слезы. Нет, все равно – один рывок, один поворот, и, прежде чем Джек окажется рядом с ней, шея ее будет сломана.

Значит, ему ничего не остается, кроме как попытаться выгадать немного времени, чтобы поселить в головах врагов как можно больше самоуспокоенности, и быть готовым воспользоваться любым отвлечением, любым преимуществом, даже самым незначительным.

– Вы думаете, – сказал он, обращаясь к Торнтону, – что утрата этих свидетельств изменит реальность? Или ваш Бог так мал, что не в состоянии сохранить правду о собственном творении?

– Молчать! – Глаза Торнтона заблестели, пламя горело в темных глубинах. – Все, что создала ваша наука, все, к чему она привела Тоби, не более чем богохульство!

– «Но спроси у зверей, и они научат тебя… – тихо процитировал Джек, а в огне скрутилась еще одна бумага. – Или поговори с землей, и она научит тебя… Кто не видит во всем этом, что рука Господа создала это?»

– Не смейте цитировать передо мной Священное Писание!

– Особенно «Книгу Иова»? В конце концов, этот рассказ полон сомнений…

– Вы не сумеете отвлечь меня, – сказал Торнтон. – Вам меня не провести. Я долго ждал этого. Я хочу видеть, как дрожит ваша рука.

С мрачной решимостью Джек вернулся к своей ближайшей задаче – уничтожению всего, что он с такими невероятными усилиями старался сохранить в самый суровый год своей жизни. Слова свиваются и чернеют. Цифры превращаются в пепел. Страницы с таким трудом сделанных заметок, писанных при лунном свете, торопливо набрасываемые при каждом удобном случае, завивались дымом и вылетали в трубу. Подсчеты Тоби и наблюдения, блестящая концентрация этого блестящего ума, – пламя все обращает в забвение.

А когда все будет кончено, когда Торнтон убедится, что ничего не осталось, что может остановить его и не дать убить Энн, прежде чем он со своими людьми возьмет окаменелость и исчезнет?

Джек держал над огнем бесценные записи Тоби, свернутые в трубочку, и рука у него дрожала.

Энн думала, что она достаточно напугана, когда матросы вывели ее из ее комнаты с проволокой на шее. Но теперь страх проник глубже, в черные глубины, о существовании которых она не подозревала. Джек спокойно стоял у камина, беря записные книжки и клочки бумаги и швыряя их в огонь. Красный отсвет озарял его лицо, словно он горел изнутри.

Конечно, конечно, у него есть какой-то план! Он не мог не предвидеть, что что-то подобное случится, что возможно предательство!

Но он уничтожает бумаги, одну за другой, и вот его рука дрогнула – эта прекрасная мужская рука с изящными пальцами, которые имели дело со смертью, а теперь дрожат так, будто ее ужас охватил и его тоже.

Если Джек боится, значит, надежды нет никакой.

Пачка бумаг выскользнула из его пальцев и упала на пол.

– Виноват, – сказал он. Он прислонился головой к каминной полке. – Вы должны дать мне минуту. Мне это не доставляет удовольствия, как вы можете себе представить.

– Можете не торопиться, милорд. Но чем меньше вы торопитесь, тем дольше этой молодой леди придется сидеть и смотреть, размышляя, сколько еще минут ей осталось пробыть в этом мире.

– Черт побери! – Джек резко повернулся – в голосе ярость. – Какое это имеет значение! Убейте ее! По вашей философии она, как невинный человек, окажется прямо на дороге в рай?

– Вы не убедите меня, что вам все равно, – сказал, улыбаясь, Торнтон. – Никакие уловки вам не помогут – поздно уже притворяться, что вам все равно, умрет ли она.

Джек нагнулся поднять бумаги и швырнул в огонь новую пачку. Лицо у него застыло, словно он испытывал муки, но он улыбнулся:

– Герцогиня никогда не простит мне, если я замусорю ковры трупами ее гостей.

– Но Энн Марш не гостья, не так ли? Вы и это неизвестно откуда взявшееся существо завтра вступаете в брак. Очаровательная мысль. Плохо, что обещание венчания означает для нее смертный приговор. Неужели вы не поняли, милорд, что моя месть вам только начинается?