"Я ищу тебя" - читать интересную книгу автора (Мэйджер Энн)

Глава вторая

Джини… Джини… Джини…

Бархатный мужской голос умолк, Джини вернулась из мира грез в мир реальности и обнаружила, что все еще стоит в своей запушенной гостиной. Она чувствовала себя потерянной и сбитой с толку, плененной прошлым, а ведь она потратила большую часть жизни, чтобы забыть о нем.

Джордан закончил песню и раскланивался перед своими восторженными поклонниками. Вот он медленно выпрямился, поднял загорелое лицо к свету. Взгляд Джини встретился с чернотой его глаз, прекрасных притягивающих глаз, окаймленных самыми густыми и загнутыми ресницами на свете. Его глаза были слишком прекрасны, чтобы принадлежать тому грубовато-мужественному лицу, на котором сияли.

В самом деле, ни одна женщина не могла бы устоять перед чувственностью его взгляда, подумала Джини, а судя по крикам восторженных поклонниц, и не может.

Он неуверенно улыбнулся – она до сих пор помнила эту его манеру, – и ей внезапно показалось, что сердце сейчас разорвется. Если бы только… Нет, она правильно сделала, когда ушла от него. Вокруг него царит атмосфера чувственности. Как бы мог мужчина, принадлежащий миллионам, принадлежать одной женщине?

– Мам, ты плачешь?! – донесся мягкий голос Мелани, сидевшей на стареньком стуле, на спинке которого было навешано множество вещей. Девочка была поражена: как и другие подростки, она не замечала, что ее мать тоже человек из плоти и крови.

– Нет, не плачу, – возразила Джини, избегая взгляда дочери и, по мере того как в ней брал верх воспитатель, отдавая распоряжения: – Выключите телевизор, юная леди, принесите ведерко для мусора, поставьте велосипед под навес и принимайтесь за уроки.

– Ну, мам, – запротестовала Мелани, она с неохотой поднялась и выключила телевизор. – Я только недавно пришла.

В своей комнате Джини бросилась на неубранную постель, не обращая внимания на беспорядок, с которым она успешно боролась каждый день. После того, что она услышала и увидела на экране, ее тело горело как в огне. В песне Джордана слышалась невыносимая тоска, и в душе Джини вспыхнуло сожаление. Неужели он не так счастлив без нее, как она думала? Ну почему он не мог быть простым юристом, или учителем, или кем-нибудь еще, обыкновенным человеком? Почему эта мука до сих пор не кончается?

Но каким греховным очарованием, какой завораживающей прелестью веяло от него, когда на губах появлялась только ему присущая мягкая улыбка, делавшая его беспомощным, уязвимым!.. Джини казалось, она ощущает прикосновение его полных чувственных губ. Она вспомнила, как он, бывало, целовал ее – с той страстью, которая была частью его натуры. Она помнила прикосновение его губ к самым сокровенным своим тайнам, пробуждавшее в ней огонь желания. Страстность, принесшая ему славу великолепного музыканта, прежде делала его великолепным любовником.

С кем он спит теперь? Какая женщина теперь ощущает жар его губ, силу его стройного мужского тела, когда он обнимает ее сильными руками? Кто слышит, как он вздыхает от страсти? Чье тело сливается с его телом, как когда-то было с ней?

Дрожащие пальцы теребили уголок подушки. Да, невыносимо было думать, что он сейчас с другой. Она доведет себя до безумия, если будет думать об этом.

Она встала с постели и ринулась на кухню, словно в атаку на врага, пытаясь доказать, по крайней мере себе, что не покорится этому безнадежному желанию к единственному мужчине на свете, с которым она никогда не сможет быть вместе.

За ужином Мелани сказала:

– Ты что-то уж очень тихая сегодня, мама.

– Разве? Думаю, просто устала. Ребята сегодня были неуправляемы, особенно Брэд. Пока я была занята, он залез на лестницу и повис в сотне футов над сценой на одной руке. Когда я закричала ему, чтобы он слез оттуда, он чуть не упал от моего вопля. Это было ужасно! Мы ставим отрывок из «Юлия Цезаря» Шекспира, помнишь, я тебе говорила. Но ведь я учитель английского языка, а не режиссер…

– А почему ты сказала, что не плакала, ты же плакала тогда, – спросила Мелани, пристально глядя на мать. – Потому, что песня была о девушке по имени Джини?

Вилка в руке Джини стукнула по тарелке, но ей удалось сохранить спокойный голос:

– Просто глупо плакать. Вот и все. А тем более из-за дурацкой песенки.

– Джордан Джекс – это нечто, и в его-то возрасте!

– Ради всего святого, ему только тридцать восемь, – резко оборвала ее Джини.

– Это немало для рок-звезды. Очень немногие сохранили популярность после тридцати: Мик Джеггер, Брюс Спрингстен и он. Да, а откуда ты знаешь, сколько ему лет?

– Я… я… – Джини подняла голову от тарелки, вздрогнула, но тут же скрыла свой страх, – думаю, где-то прочитала.

– Даже не знала, что ты читаешь о рок-звездах, мама.

– Я и не читаю. Должно быть, попалось в газетах или что-нибудь в этом роде.

Мелани отбросила длинные черные волосы с лица. Ее темные глаза из-под густых ресниц, глаза, так похожие на те, другие, смотрели изучающе, и Джини задрожала. Дочь слишком похожа на отца, но все равно она не должна – никогда, никогда – узнать правду.

– Знаешь, такое впечатление, что ты потеряла голову из-за него, мам.

– Не будь смешной! – с гневом воскликнула Джини, щеки ее алели. – Очень жаль, что ты не думаешь ни о чем другом, кроме этой ужасной музыки и видео. Твоя комната – просто кошмар, эти возмутительные плакаты с рок-звездами на всех стенах… Ты должна приходить после школы домой и сразу садиться за уроки. А ты вместо этого играешь на гитаре или слушаешь эту бесконечную музыку, и я не понимаю, почему мне приходится говорить об этом каждый день.

– Все ребята так делают.

– Это самое идиотское объяснение на свете.

– Нет, правда, я не вижу ничего плохого в том, чтобы любить музыку.

Джини глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

– В этом все дело, Мелани, дорогая. Я хотела бы, чтобы тебя интересовало что-нибудь другое. А у тебя одно в жизни – рок. Это дает молодежи неверное представление о жизни, делает безответственными.

– Но если ты не слушаешь такую музыку, откуда ты знаешь? Ты должна быть счастлива, если мне что-то нравится. Многие думают только о наркотиках и сексе.

– О Господи! – Джини тихо застонала, обессиленная противостоянием дочери. – Секс и наркотики. Вы, подростки, используете эти вечные доводы, вроде ядерного оружия, в своей борьбе. Родителям от вас нечего ждать. Нам остается только умереть с благодарностью, если вы не совершенно ужасны. Неужели я не имею права надеяться, что из тебя получится что-то путное? Девушка может стать врачом или юристом…

– Но я не хочу быть врачом или юристом, мама! И школьной учительницей тоже! Я хочу заниматься музыкой. – С этими словами Мелани оттолкнула свой стул от стола.

– Тысячу раз говорила тебе, что это не жизнь для такой девушки, как ты!

– Я не собираюсь больше слушаться тебя! Ты пытаешься управлять моей жизнью. А этого я тебе никогда не позволю.

Пока Джини наблюдала, как дочь пронеслась по холлу с видом мелодраматической героини, которой неосознанно и неудачно подражала, как и почти все девочки-подростки, на нее нахлынуло чувство разочарования и безысходности. Ну зачем она так категорично возражает против музыки? Мелани ведь упряма и настойчиво стремится к цели, а сказанное ей «нет» только сделает девочку более решительной. Меньше всего Джини хотелось, придя домой после тяжелого дня в школе, ссориться со своей единственной дочкой, но, похоже, это стало у них традицией в последнее время.

Мать и дочь провели остаток вечера в полном мотании, Джини помыла посуду, проверила тетради, а Мелани сделала лабораторную работу. Когда Джини пришла в комнату дочери пожелать ей спокойной ночи, Мелани в темноте крепко взяла мать за руку, ее детский гнев уже прошел.

– Извини, я жутко себя вела за ужином, – прошептала она. – Ты думала о папе, правда? Поэтому ты и плакала.

Джини кивнула, не говоря ни слова.

– Какой он был? У нас нет ни одной его фотографии. Ты даже никогда не хочешь о нем рассказать.

Джини подняла глаза на самый блестящий плакат на стене комнаты и увидела неотразимую иронию в черных глазах Джордана. В ее теперешнем настроении эта белозубая улыбка казалась вызывающей. Длинные мускулистые ноги, одетые в черные джинсы, широко расставлены, на шее висит полотенце. С головы до пят он полон жизни и по-земному мужествен. Джини ощутила, как кровь быстрее побежала в жилах, и странное глубокое волнение охватило ее.

Она быстро отвела взгляд.

– Он был необыкновенный человек, дорогая, – сказала она спокойно, слабым, приглушенным голосом. – Но мы друг другу не подходили. – Чуть прикоснувшись, она поцеловала Мелани в щеку и поднялась, чтобы уйти. – Если бы мы остались вместе, мы бы погубили себя.

Мелани в замешательстве не сводила с матери глаз, а потом повернулась и долго рассматривала плакат с изображением Джордана Джекса. Ее заполнило непостижимое чувство ожидания, как будто она стояла на грани какого-то важного открытия. Что-то есть общее с Джорданом Джексом у ее матери, как бы она ни старалась это скрыть. Но чего же тут стыдиться? Все девчонки в школе считают, что Джордан Джекс «в порядке». Неужто ее мать обожает рок-звезду, точно школьница? Или все гораздо глубже? Что же так выводит ее из душевного равновесия?

Мелани включила свой приемник и надела наушники, мама не должна знать, что она слушает музыку.

Хрипловатый голос Джордана пел и по радио: «Я ищу тебя среди тысяч лиц».

Мелани не отрываясь смотрела в его глаза, так похожие на ее собственные, она была глубоко взволнована.

Если бы понять…

Девочка заснула, и его знаменитая слабая улыбка расцвела на ее губах.

А Джини в своей комнате лежала без сна, вспоминая концерт Джордана по видео, опять вставали перед ней каждый жест, мягкая улыбка, опять звучала его музыка и волнующий, с хрипотцой, чувственный голос. Наконец Джини забылась неглубоким сном, но и туда он последовал за ней.

Ее сон был заполнен высоким темноволосым мужчиной, чья дерзновенная яркая музыка обволакивала Джини, ведь он пел только для нее. В развевающейся ночной рубашке она бежала среди нежно-зеленых деревьев вдоль сверкающей реки, стараясь убежать, но, куда бы она ни повернула, всюду был он. Наконец она замерла, как маленький испуганный олененок, в ожидании, сердце ее бешено билось, а он бежал к ней с распростертыми объятиями. Вот он подхватил ее на руки, поднял и закружил, крепко прижимая к своей груди, зарылся лицом в мягкий водопад ее волос.

– Люби меня опять, Джини! Пожалуйста, не покидай меня никогда, – молил его прекрасный голос из облака ее блестящих волос, а руки бродили по ее телу.

Его желание – неистовый поток, он разрывает ее прозрачную рубашку, горячими руками прикасается к обнаженному телу, ласкает шелковистую кожу.

Больше она уже не может сопротивляться, с нежным стоном удовольствия она уступает теплым губам, проникающим прямо в душу, и его страсти, без которой она пыталась жить так долго.

В сновидениях она вспоминала свой восторг. Вместе они получали все мыслимые удовольствия. Она ощущала в себе его плоть, наслаждалась жгучей страстью, когда он овладевал ею, узнавал ее, доставлял ни с чем не сравнимое блаженство, безумный экстаз.

На другое утро, проснувшись, Джини чувствовала себя еще хуже. Как ей продолжать жить без него? Но она должна. У нее есть Мелани.

Она заставит себя с кем-нибудь встречаться. Смешно проводить время в мечтаниях о мужчине, с которым, как она давно и твердо решила, ей никогда не быть вместе. Джини вспомнила о Дэйве Ричардсоне, тренере баскетболистов в той школе, где она преподавала, и дала себе слово: в следующий раз, когда он пригласит ее, она не откажется.

Джини поднялась с черными кругами под глазами и вздрогнула, увидев в зеркале свое бледное, искаженное лицо. Вот почему она никогда не слушала песен Джордана, никогда не смотрела на его фотографии, не хотела думать о нем. А если не удавалось этого избежать, он завоевывал ее сердце и душу – все полностью, и она становилась жалкой тенью, едва похожей на живого человека.

Джини быстро оделась и вышла из дому в половине седьмого, чтобы попасть на работу как можно скорее: только в школе она могла совершенно забыть о Джордане. Так она поступала всегда. Бросив дочери «до свидания», Джини раскрыла зонтик и шагнула в темноту, к своей машине. А за Мелани попозже заедут ее школьные друзья.

Когда Джини, включив фары, выезжала задним ходом по дорожке, дождь лил как из ведра, а на шоссе было много машин, даже в этот ранний час.

Чувствуя себя очень усталой, Джини с напряжением вглядывалась в запотевшее ветровое стекло и без конца протирала его. Потом она включила приемник, и опять чарующий голос Джордана заполнил машину:

Все поплыло перед глазами от нахлынувшей на нее огромной волны чувств. А может, это всего лишь запотевшее ветровое стекло было виновато – она так никогда и не узнала, потому что в этот момент какая-то машина, мчавшаяся на огромной скорости по встречной полосе, ослепила Джини. Она вскрикнула и повернула руль. Старые покрышки заскользили на мокрой от дождя дороге, и потерявшую управление машину вынесло на обочину. В глубоком кювете она несколько раз перевернулась, как небрежно отброшенная ребенком игрушка, и наконец остановилась на размокшем от дождя поле. Передние фары светили под каким-то странным косым углом.

В перевернутом вверх колесами автомобиле Джини корчилась от боли, едва не теряя сознание, в салоне хлюпала вода и грязь, постепенно поглощая покореженный металл, порванную обивку и осколки стекла. А приемник работал, и голос Джордана пел последнюю строчку припева, зло упрекая: «Джини… Джини… Джини…»

Почти без сознания она лежала в сумраке безвременья, в преддверии ада. Она не могла двигаться, не могла дышать. Запах бензина душил ее, точно кляп. Она смутно осознавала, что снаружи раздаются удары, по стеклу кто-то бьет ногой в тяжелом ботинке, пытается открыть дверцу, вода и грязь просачиваются внутрь, заливая ее прекрасные пышные каштановые волосы. Вот сильные руки обхватили ее плечи, и она застонала от приступа боли.

– Господи, я не могу ее сдвинуть!

– Скорее! – во втором голосе слышался страх.

Ее подняли и понесли. Вокруг было множество огней, выли сирены. Потом раздался звук взрыва, и жар от объятой пламенем машины догнал их.

– Джордан! – едва слышно звала она. – Джордан… Мне нужен Джордан! Пожалуйста…

Как будто из другого мира, до нее донесся грубоватый мужской голос:

– Что она сказала?

– Не знаю, она в тяжелом состоянии. Надо срочно отправить ее в больницу, а то будет поздно.

В тот миг, когда машину Джини занесло на скользкой от дождя техасской дороге и она из последних сил звала единственного человека, которого любила, в Малибу, в Калифорнии, часы показывали 4.35 утра.

Джордан Джекс проснулся, как от толчка, от щемящей боли, вызванной необъяснимым, но ясно ощущаемым ужасом ночного кошмара. Он сел на своей огромной кровати, его мускулистое тело поблескивало от пота, несмотря на прохладу в спальне. Сначала он подумал, что заболевает, но отвратительный приступ тошноты прошел, и осталась странная слабость. Изнемогая, он своей большой бронзово-загорелой рукой откинул со лба прядь черных волос.

Черт побери! Этот сон о Джини был слишком реальным! Ее последний вскрик полоснул по сердцу. Во сне она казалась живой, и это опять разрывало ему сердце. Такая хрупкая женщина – и в смертельной опасности!

Щемящая боль, которую он не мог забыть и с которой он научился жить, вновь настигла его.

Она мертва. Уже более десяти проклятых лет. Непонятно, но Джордан все еще чувствовал боль утраты, все еще мечтал о встрече с ней. После того как он съездил в Техас и узнал, что она умерла, Джордану даже пришлось обратиться к психиатру (об этом визите он ни разу никому не проговорился); врачу он объяснил, что не может поверить, будто Джини мертва, и услышал: это происходит потому, что он узнал о ее смерти спустя год с лишним и не присутствовал на похоронах. Единственный совет, который Джордан получил, – сходить на кладбище, где ее похоронили. Но, дьявол, даже в малом утешении – положить цветы на ее могилу – ему отказала судьба. Когда Джордан поделился с родителями Джини своим желанием посетить ее могилу, они встревожились, и ее отцу пришлось рассказать, что после кремации прах дочери был развеян над Мексиканским заливом.

Его Джини кремировали! Кажется, все говорило о смерти. Так нет же…

Пытаясь отбросить болезненные мысли, Джордан посмотрел на часы. Дьявольщина, всего 4.35, а он лег около часа. Он собирался поспать подольше, ведь после обеда запись на студии и надо быть в хорошей форме.

Он нажал две кнопки у изголовья своей встроенной кровати, и перед ним возникла, как огромный экран, стеклянная стена, открывая панораму побережья. Потом отключил систему охраны и мониторы наблюдения. Встал с кровати и не спеша вышел на балкон своей виллы – самой роскошной даже в Малибу.

На двух акрах земли вокруг дома в причудливом беспорядке по замыслу умелого дизайнера появились россыпи камней, величавые деревья, декоративные вишни, три водопада, два пруда, плавательный бассейн и теннисный корт. Однако Джордан давно уже не замечал всей этой красоты, так же как и остальных внешних признаков своего богатства.

Семь лет тому назад его коммерческий директор Фелиция Бреннер потребовала, чтобы он купил дом. Джордан поручил ей найти архитектора, декораторов и специалистов по парковому искусству – в общем, всех, кто должен перестраивать виллу. Наверное, поэтому, несмотря на обилие золотых украшений из 24-каратного золота, на полы из итальянского мрамора, на изготовленные по особым эскизам ковровые покрытия и стены, отделанные замшей и натуральным шелком, вилла не стала для него домом. Он просто жил там, когда надолго прерывал работу: надо же было где-то жить.

А вот Фелиция обожала свое творение, и однажды Джордан в шутку сказал:

– Да, этот домик для тебя в самый раз.

– Я об этом думаю уже давно, дорогой, – отважилась ответить она, потому что была в ударе в тот вечер – на приеме в честь какой-то знаменитости в «Рангун-рэкет-клубе» она выпила довольно много коктейлей за успех будущего турне.

Джордан рассмеялся ее дерзости:

– Это что, предложение?

Глаза Фелиции засверкали. Она еще засомневалась, призывно помахав какому-то знакомому, а он все думал, какой же ответ она найдет на его вопрос.

– Не льсти себе, – колко ответила она наконец. – Я не какая-нибудь звездочка, мечтающая о карьере. Кроме того, я помню, ты не из тех, кто связывает себя узами брака, так же как и я. Это всего лишь мимолетная мысль, дорогой. Такой сексуальный мужчина – и так обворожительно наивен!

– И старомоден. Я всегда считал, что подобные «мысли» – прерогатива мужчин.

– Тогда зачем же ты медлишь, дорогой?

– Может быть, заказать еще по коктейлю?

– Чтобы разжечь огонь или чтобы заставить меня забыть о нашем опасном разговоре? – спросила она игриво, когда он сделал знак официанту.

Их глаза встретились.

– Ты меня удивляешь, Фелиция. Ты же мой коммерческий директор. А меня учили никогда не смешивать бизнес с удовольствием.

– А я-то думала, что такой человек, как ты сам устанавливает правила игры.

Только Фелиция брала над ним верх и разговаривала в манере, соединявшей самоуверенное тщеславие и дружеское расположение. Она обладала самым независимым характером в их команде, а это большая редкость в шоу-бизнесе.

До того момента Джордану и в голову не приходило, что Фелиция интересуется им не только как деловым партнером. Но ее взгляд, которым испокон веку обмениваются мужчина и женщина, обжег его и дал понять, что она давно ждет подходящего момента, когда он будет свободен от очередной связи с теми женщинами, которые хотели только использовать его.

Фелиция единственная не бегала за ним с тех пор, как он стал знаменит. Он доверял ей. Она ему нравилась, он ее уважал. Позже Джордан не раз вспоминал о ее словах и думал: а не пришло ли время найти себе умную женщину? Для разнообразия, после бесконечного парада красивых тел, которому позавидовал бы любой мужчина. Он рассуждал, что, пожалуй, такая умная женщина, как Фелиция, внесла бы в его жизнь законченность, которой не могли дать ему красавицы. Спустя достаточно долгое время, лишив Фелицию надежды, что он позволит ей управлять им, он бросил танцовщицу из Лас-Вегаса и время от времени стал провожать Фелицию домой, оставаясь у нее до утра.

Первая же ночь, проведенная вместе, доказала ему, что эта талантливая, блестящая женщина никогда, ни при какой близости не избавит его от ужасной пустоты, заполнившей его сердце и душу, с тех пор как ушла Джини. Джордан понимал, что искренне привязан к Фелиции, и если бы не был когда-то так влюблен в Джини, то, вероятно, женился бы на Фелиции. И потому оставался с ней в хороших отношениях, не позволяя, однако, переехать к нему на виллу и не предлагая жениться на ней. Он хотел невозможного.

Прислонясь мускулистым худощавым телом к перилам балкона, Джордан смотрел на залив Санта-Моника. Ближе, на знаменитом пляже, никого не было, и волны лениво перекатывались при свете луны. Ветер холодил обнаженную грудь и ноги сквозь тонкую пижаму.

Проклятье! Почему он не может спать, когда ему это нужно больше всего? Он слишком возбужден, чтобы опять вернуться в постель. Только еще одного кошмара ему не хватало.

Джордан вернулся в комнату и взял гитару, начал наигрывать новую мелодию, импровизируя слова.

– Приходи, ты как свет для меня, – тихо и проникновенно напевал низкий голос.

Только ты одна мне, как жизнь, нужна.

Но тебя больше нет со мной.

Солнца свет, мрак ночной.

Где ваш блеск и покой?

Все твержу: «Приходи, ты как свет для меня…»

Резкий звон струны оборвал мелодию. Джордан в молчании сидел на кровати, мука исказила его лицо.

Странно, несмотря на всех красавиц, бросавшихся в его объятия, несмотря на любовь Фелиции, бестолковый сон вновь доказал ему, что для него существует только одна женщина – Джини. Много лет назад он слишком поздно понял, каким глупцом он был, согласившись на развод, и поехал за ней в Остин. И тогда ее родители рассказали ему о смерти Джини.

Джордан закрыл лицо руками. К черту! Он должен найти какое-нибудь средство забыть все это.

Но как? Скоро он опять уезжает в турне. Неожиданно Джордан обрадовался: когда он много работает, ему удается забывать о чувстве одиночества, которое порой сводит его с ума.

Остаток утра у Джордана было такое ощущение, словно его заперли, он не находил себе места, как будто что-то важное не отпускало его.

Запись на студии в тот день не удалась. Ничто и никто его не удовлетворял. Хотя музыканты повторяли песни до хрипоты, играли, пока пальцы не начали кровоточить, Джордану не удалось добиться того звучания, какого ему хотелось.

Все устали, а Джордан требовал повторять снова и снова.

– Ну, парни, еще раз! – кричал Джордан. – Вулф, я хочу, чтобы слышен был твой бас.

Вулф сердито нахмурился, но подал знак остальным: повторить.

Джордан запел, стараясь передать всю гамму чувств – от печали до открытой ненависти, истовой страсти. Нежные легато и резкие переходы в его пении, импровизация в ритме и темпе привнесли в исполнение такие оттенки, о которых никто раньше не подозревал. Но когда Джордан закончил, кроме упреков, никто ничего другого от него не услышал. Вулф в бешенстве оттолкнул стул ногой и поднялся, как башня, возвышаясь даже над Джорданом.

– Не знаю, что тебя грызет, Джордан, но с меня хватит! Встретимся, когда ты придешь в себя.

– Что???

– То, что слышал.

Вулф и остальные музыканты бурей пронеслись по студии, и даже если бы Джордан пообещал им взять себя в руки, они ни за что не вернулись бы.

А в это время в Хьюстоне Джини лежала на каталке в переполненном приемном покое, сражаясь за жизнь.

Когда ее руки кто-то нежно коснулся, она застонала и открыла глаза.

– Мелани, – прошептала она.

– Не разговаривай. Скоро тебя повезут в хирургическое отделение, – проговорила девочка горячо.

– Нет времени… а сказать надо… так много…

– У тебя будет сколько угодно времени, мамочка. Ты поправишься. Все врачи говорят…

Ужасная боль в животе, там, куда ее ударил руль, стала еще сильнее. Джини попыталась шевельнуться, но побледнела как смерть. По-видимому, у нее были разрывы внутренних органов. Обезболивающие средства, которые ей ввели, уменьшили боль, но стоило пошевелиться, и ее как будто резало ножом.

– Я умираю.

– Нет! Мамочка, ты не оставишь меня одну!

Появился санитар, чтобы отвезти ее в операционную. Джини испуганно смотрела на дочь.

– Знаешь…

– Что, мамочка?

– Я должна сказать тебе об отце. Застывший ужас в голосе матери заворожил Мелани, увеличил зловещий страх, что мать не выживет. Девочка схватила ее за руку. Больше она не мешала Джини говорить. Она шагала рядом с каталкой и про себя молилась, хотя не пропустила ни слова.

– Ты не останешься одна. Отец позаботится о тебе.

– Но я ведь даже не знаю, где искать его. Фамилию Кинг носят в Техасе, наверное, миллионы.

– Нет… не Кинг. – Голос Джини смолк.

– Что? Мамочка, я не слышу тебя.

– Его фамилия не Кинг, доченька. Я понимаю, это звучит невероятно, и я бы отдала все, чтобы объяснить. Но… теперь, когда осталось так мало времени… Твоего отца зовут Джордан Джекс.

«Джордан Джекс». Это прозвучало как сюрреалистическая фантазия. При других обстоятельствах Мелани не поверила бы матери. Но Джини продолжала говорить, тихим голосом, абсолютно серьезно:

– Если я умру, ты должна разыскать его. Мелани, он не знает о твоем существовании. Он думает, что я умерла. Пожалуйста… он может не поверить тебе сначала. Ему не так-то легко смириться с тем, что ты есть, что у него дочь, а он и не знал об этом все эти годы. Видишь ли, деточка, он думал, что я умерла. Мелани…

– Что, мамочка?

– Пожалуйста… попроси его простить меня.

У Мелани возникли сотни вопросов, но каталка проскользнула между двумя дверьми из нержавеющей стали, и оттуда раздался добрый голос:

– Тебе туда нельзя, девочка.

Мелани продолжала двигаться, пока сильная мужская рука не остановила ее. Тогда она потеряла контроль над собой, стала вырываться, как пойманный дикий зверек.

Крик жгучей боли разорвал больничную тишину:

– Мамочка, пожалуйста, не умирай!