"Ночь в городе" - читать интересную книгу автора (Эдельман Николай)

Эдельман НиколайНочь в городе

Николай Эдельман

НОЧЬ В ГОРОДЕ

1.

Уже вечерело, когда Леонид Герц подъезжал к городу. Солнце в такт подъемам и спускам дороги выскакивало из-за зазубренной кромки леса слева от шоссе, и тогда Герц прищуривался, защищая глаза от его ещё яркого света. Лесные поляны и заросшие тростником болотца, появляющиеся по сторонам дороги, неторопливо натягивали на себя тот налет вечерней таинственности, который хорошо знаком всем, кому случалось путешествовать на поезде или в автомобиле в эти предзакатные часы, и Герц вновь чувствовал тоскливую неуверенность, которая возникала в нем, когда солнце исчезает за горизонтом, равнодушная природа готовится ко сну, и пора уже думать о ночлеге, а ты все гонишь машину по серой ленте шоссе навстречу неизвестности - хотя на этот раз все известно: он подъезжает к городу, в городе живет старинный друг Симон, а вот и его адрес: Бардачная, 25, квартира 28, телефона нет, но ещё две недели назад отправлено письмо, и Симон должен ждать гостя. Правда, почта нынче работает из рук вон плохо, и письмо могло ещё и не дойти, но Симон, конечно, все равно будет рад - сам сколько раз звал приезжать. Не то что бы они были настолько близко знакомы в том ещё недавнем, но безвозвратно ушедшем прошлом; хотя, признаться, немало водки вместе выпили и немало в памяти осталось походов по вонючим пивнушкам, невинного праздничного хулиганства и всего того, что называется приключениями бурной молодости. Но Герц знал, что попытки воскресить прошлое безнадежны и бессмысленны; ну, встретятся, посидят, потолкуют о былых временах, о старых знакомых, которых ни тот, ни другой не видели уже много лет, и на которых и тому и другому, в сущности, наплевать - и обнаружат, что, кроме воспоминаний, у них уже ничего общего нет. Поэтому, может быть, Герц и не торопился приезжать. К тому же дела всякие мешали, работа, да и не работа даже, а просто бессмысленное ожидание и откровенное убивание времени. Большую часть своей жизни Герц потратил на ожидание вначале он ждал какого-то им самим придуманного поворота колеса фортуны, чтобы на нем прокатиться на халяву - как ждут автобуса, чтобы проехать одну остановку, хотя за время ожидания сто раз можно успеть это расстояние пройти пешком. А последние два-три года он ждал, когда все кончится, и начнется то, что разом перечеркнет все прежние заслуги, сбросит всех с занимаемых ими позиций, и жизнь придется все равно что начинать заново, если в ней останется что-то, кроме судорожных попыток удержаться ещё немного в этом трижды проклятом мире. А уж в чем-чем, а в барахтанье посреди моря крови и бедствий Герц точно не видел никакого смысла. Впрочем, бесцельное и внешне довольно обеспеченное существование, единственный смысл и содержание которого состояли именно в ожидании грядущих социальных катаклизмов без каких-либо попыток изменить или отсрочить их приход, иногда настолько надоедало, что тогда Герц думал - лучше бы скорей все э т о приходило, потому что невозможно больше жить в напряженном ожидании падения подвешенного меча.

Автомобиль с грохотом провалился в гигантскую выбоину, у Герца лязгнули зубы, и на секунду ему показалось, что это - конец путешествия, но машина выбралась из ямы и покатила дальше. Шоссе к размышлениям явно не располагало; когда-то, видимо, весьма неплохое, нынче оно было покрыто большими и маленькими выбоинами и колдобинами, и лишь незначительную часть их удосужились заделать асфальтовыми заплатами, которые, однако, только усугубляли ситуацию. Крайняя правая полоса дороги была сплошь занесена песком, и на ней валялись негодные покрышки - ещё надо сказать спасибо, что их не оставили на середине дороги, а все-таки потрудились оттащить на обочину. Но с кирпичами этого никто не делал, и они валялись, полураскрошенные, прямо на проезде, заставляя водителя выписывать, чтобы не наткнуться на них, фигуры высшего пилотажа. К тому же кирпичи, равно как и бездонные ямы, имели неприятную тенденцию появляться именно тогда, когда их меньше всего ждали. Между тем давно уже остался позади поржавевший белый щит, отмечавший въезд в город, но по сторонам шоссе тянулись все те же березовые и еловые леса; иногда они расступались, давая место унылому оврагу, заросшему непролазным кустарником, одичавшему яблоневому саду или мрачной полуразвалившейся кирпичной постройке - то ли сараю, то ли конюшне. Само по себе все это можно было увидеть и в предместьях столицы, но здесь запущенные и дикие пригороды тянулись что-то слишком долго. Много раз Герцу казалось, что за поворотом дороги, наконец, начнется город, но там оказывалась только очередная роща. "Может быть, все это и есть город?" недоумевал Герц. Но правдоподобной казалась и другая версия - что это шоссе есть лишь объездная дорога, и к самому городу надо было где-нибудь свернуть, только где? - указателей ведь никаких не было.

Неожиданно на дороге возникло препятствие - железнодорожный переезд. Рельсы появились так внезапно, что Герц едва успел затормозить, вполголоса выругавшись: где же предупреждающие знаки - кресты с красно-белыми полосками? Остановившись и оглядев препятствие, он выругался ещё раз, теперь уже громко. Переехать через рельсы не было никакой возможности. Деревянное покрытие, когда-то настланное вровень с рельсами, исчезло. Ветка, видно, была не из важных - одноколейная, неэлектрифицированная и, судя по покрывавшей рельсы ржавчине и проросшей между шпалами высокой траве, по ней давно не ходили никакие поезда.

Препятствие выглядело столь непреодолимым, что Герц даже заглушил мотор, вылез из машины и встал около капота, почесывая затылок. Возможно, только незначительностью ветки и редким по ней движением можно было объяснить то, что здесь не сделали ни туннеля, ни моста, как поступают все разумные люди при пересечении крупного шоссе с железной дорогой. Герц поймал себя на том, что удивился, хотя давно уже зарекся удивляться и тем более апеллировать к разуму в этой несчастной стране. Но это было дело второе, а главным вопросом оставалось - как проехать. Солнце окончательно спряталось за лесом, и предметы отбрасывали длинные слабо различимые тени. Герц поискал глазами - хоть бы пару досок найти и с их помощью попробовать перебраться через рельсы. Отошел на десяток метров в сторону, как будто надеясь найти там место для проезда, но не обнаружил ничего, кроме кучи шлака пополам с битым бутылочным стеклом.

- Тоже мне город, - произнес Леонид вслух. - Ни одного дома не видно. Тайга кругом. И что прикажете теперь делать?

Место выглядело таким глухим и безлюдным, как будто от ближайшего населенного пункта его отделяла не одна сотня километров. И ни одной машины. Леонид вспомнил, что шоссе уже очень давно было совершенно пустынным, и теперь понятно, почему: местные знали, что здесь дорога непроезжая и пользовались другими путями. Герц решил, что он, наверное, прозевал где-нибудь объезд, и теперь надо возвращаться и искать его. И спросить-то не у кого. Впрочем, кажется, в сотне метров позади стоял какой-то дом... Герц сел в машину, развернулся и, не торопясь, поехал назад, высматривая обитаемые места.

Слева от шоссе он действительно увидел дом, и не один - несколько неопрятных грязно-желтых кирпичных построек выстроилось вдоль отходящей вбок незамощенной липовой аллеи с глубокими лужами, в конце которой виднелась полуразрушенная церковь со снесенными маковками.

Где-то залаяла собака, когда Герц подъехал к первому дому. В нем светилась пара окон на втором этаже, и Леонид затормозил. Он очень обрадовался, когда входная дверь открылась, и из неё вышел какой-то человек - Герцу ничуть не хотелось стучаться в дверь, долго растолковывать, кто он такой и что ему надо, натыкаясь на подозрительность, неприязнь, глупость и откровенное нежелание иметь какое-либо дело с незнакомцем, и получить в конце концов невразумительный ответ, который при попытках следовать ему обнаружит полное несоответствие с реальностью. Но сейчас, по крайней мере, не требовалось ломиться в чужой дом. Герц вышел из машины и громко окликнул:

- Добрый вечер! Не скажете ли, где здесь можно переехать через железную дорогу?

- Чего? - человек прошел от крыльца к калитке мимо разросшихся кустов, полностью поглотивших маленький садик, окружавший дом, и оказался рядом с Герцем. Это был низкорослый мужчина в ветхом пиджачке, с красным, покрытым щетиной испитым лицом.

- Объезд где здесь, не скажете? - повторил Герц и махнул рукой в сторону переезда. - По шоссе через железную дорогу не переедешь ведь, верно?

- Не переедешь, - согласился мужчина. - Там уже года два никто не ездит.

- Вот я и спрашиваю, где проехать, - терпеливо сказал Герц, опершись о раскрытую дверку. По-видимому, с аборигеном предстоял долгий разговор, но Леонид надеялся получить от него какую-никакую информацию.

- Куда проехать? - спросил мужчина.

- Я же говорю, мне надо переехать через железную дорогу. У вас здесь поблизости нигде переезда нет?

- Не, через эту железную дорогу нигде переезда нет, - ответил мужик.

- В таком случае как же вы ездите?

- А мы не ездим. Если нам что нужно, мы в Пересылки ходим. А там автобус. А через эту железную дорогу вы нигде не переедете. Да и не надо через неё переезжать. За ней ничего хорошего нет. И не ездит туда никто. Вам надо было по Лесовскому шоссе ехать. Оно пересекает Южную железную дорогу. А здесь ты никуда не проедешь.

- Ну хорошо, а на это Лесовское шоссе как попасть? - спросил Герц.

В это время на втором этаже раскрылось окно, на светлом фоне появился силуэт, и сварливый женский голос громко осведомился:

- Суяк, с кем это ты там разговариваешь?

- Да тут один, спрашивает, как переехать через железную дорогу, ответил мужчина.

- Какую железную дорогу? - спросила женщина. Она далеко высунулась из окна, и Герц решил, что сейчас она свалится вниз. - Нет у нас никаких железных дорог. Или это та, что за Забалделым оврагом? Так это не железная дорога, а видимость одна, по ней и не ездит никто. И вообще она в стороне лежит. Пусть едет себе в Пересылки, если не увязнет.

- Да нет, - стал объяснять мужчина. - Он по шоссе ехал. Там, - он махнул рукой в пространство, но не в сторону шоссе, а наоборот.

- По шоссе ехал? А чего по нему ездить? По нему уже три года никто не ездит. Как Разбитый Завод появился, так и не ездят там.

- Так я и спрашиваю, где можно проехать! - громко сказал потерявший терпение Герц. Темнело на глазах. - Я же не знал, что там не ездят. Ведь нигде не написано.

От звуков его голоса на задах домов залаяло ещё несколько собак.

- Видно же, что никто не ездит, - ответила женщина и пробурчала под нос что-то, что Герц разобрал как: "Ездят тут всякие... Что им надо на Разбитом Заводе?.." - А ты, Суяк, давай, иди и не задерживайся, а то вон уже как темно.

Герц мысленно выругался и сел в машину. Он решил, что ничего здесь не добьется, и надо самому искать объезд. Кажется, километров за пять до злополучного переезда вбок отходила какая-то дорога. Но Леонид ещё не захлопнул дверку, как мужчина подошел к автомобилю.

- Так вот я и говорю, - сказал он. - Вам надо на Лесовское шоссе. А по этой дороге никто не ездит, потому что она упирается в Разбитый Завод.

- Что за Разбитый Завод? - спросил Герц, и тут же мысленно обругал себя за излишнее любопытство: теперь этот тип ещё битый час будет объяснять, что это за такой Разбитый Завод, между тем как сейчас главное побыстрее добраться до города. Но к его удивлению, Суяк сказал только:

- Ну, Разбитый Завод.

Сказал таким тоном, будто удивлен тем, что кому-то ещё надо объяснять, что такое Разбитый Завод, хотя о нем должно знать все человечество. И сразу же зачем-то повернул голову и внимательно поглядел в сторону заходящего солнца. Герц ещё больше заинтересовался, но на этот раз сумел сдержать любопытство и попробовал вернуться к основной теме.

- Значит, говорите, Лесовское шоссе? - он закрыл дверь, опустил стекло и говорил через окно. В вечернем воздухе кружились, противно зудя, комары.

- Это вам надо было ещё у Старых Поросят поворачивать направо и ехать через Рогатую балку. А здесь вот как ты поедешь, то доедешь только до Пересылок. А от них на Лесовское шоссе, не знаю, через Святой Сокол, что ли?

Он явно никуда не торопился и был не прочь поболтать. Облокотившись о ржавый железный столб изгороди, он вытащил из кармана кусок бумаги, намереваясь скрутить самокрутку. Герц, пошарив в бардачке, нашел пачку сигарет, которую держал именно для таких случаев, и протянул Суяку. Руки аборигена жадно потянулись к пачке, намереваясь забрать её всю, но он пересилил свой порыв и взял только одну сигарету.

- И откуда вы их только берете! - с завистью сказал он. - Сто лет сигарет не курил. У нас их не достать. Обходимся чем попало. Хорошо, у меня братан давеча на юг ездил, самосада привез. Только все равно в момент кончится, а потом хоть одуванчики кури.

Герц тоже закурил за компанию и, сделав пару затяжек, спросил:

- Далеко до этих Пересылок? И дорога как?

- Дорога ничего, сейчас, пожалуй, везде проехать можно. А в Пересылках асфальт начинается. Только ты поосторожнее на краю Забалделого оврага. Вниз не загреми. Сейчас темно уже, в лесу ни хрена не видно.

- А сколько дотуда километров? - спросил Герц.

Тут опять открылось окно в доме, и давешняя женщина вновь подала голос:

- Суяк, ты все ещё здесь?! Кому сказано, чтобы шел быстро? Хочешь к Лесным Рэкетирам попасть?!

Она громко захлопнула окно. Суяк обернулся, посмотрел, сплюнул и проворчал:

- Стерва, совсем замучила, жить не дает... Сколько километров, говоришь? - он долго чесал в затылке. - Да хрен его знает, сколько километров. О! Вон идет Кирилл. Сейчас у него спросим!

Из густой тени дерева выделилась темная фигура и подошла ближе. Новоприбывший оказался высоким худым белобрысым юношей в очках, он был, пожалуй, на четыре или пять лет моложе Герца.

- Добрый вечер, Суяк, - сказал он тихо, замедлив шаг, и хотел пройти мимо, но Суяк остановил его:

- Кирилл! Скажи нам, сколько километров до Пересылок? Ты туда каждый день на автобус ходишь. Вот, человек спрашивает.

- До Пересылок? - Кирилл наклонился к дверце машины, пытаясь разглядеть Герца, и сказал вежливо: - Добрый вечер. До Пересылок километра два, только ваша машина туда не проедет. Я сегодня ходил, видел, какие там лужи по всей колее.

- Лужи? - заспорил Суяк. - Да какие там лужи! Нет там никаких луж! Что я, не знаю, что ли?

- Может быть, и знаете, - вежливо, словно очень боясь рассердить его, возразил Кирилл. - Но я там сегодня ходил и сам видел.

- А другой дороги туда нет? - спросил Леонид.

- Я другой не знаю, - тихо и печально сказал Кирилл. Казалось, что он ужасно расстроился от того, что не может помочь. "Меланхолик чертов!" подумал Герц. - Вы можете попробовать проехать мимо Прожорливого сада, но я точно не знаю. Может быть, там и нет никакой дороги.

- Да брось путать человека! - сказал Суяк. - Доедешь ты до Пересылок спокойно, только на краю Забалделого оврага гляди в оба - там дорогу подмыло. А так вот здесь езжай, и в момент там будешь.

Он махнул рукой вдоль улицы - если можно было назвать её улицей - к церкви, и только тут до Герца дошло, что его собираются отправить по этой колее, по которой он съехал с шоссе, куда-то по полям и лесам.

- Послушайте, - сказал он. - Но на самом деле мне совсем не надо в эти Пересылки, я только хочу узнать, как проехать в город.

- В город? - спросил Кирилл. - В какой город? А это вам не город?

- Это? Не знаю... - озадаченно произнес Герц. Они что, всерьез считают, что живут в черте города? - Может быть, это уже и центр?

- Нет, не центр, - сказал Суяк. - И слава Богу. В центре нам совсем нечего делать. Там Заброшенные Кварталы... - он вдруг осекся и с опаской поглядел на темнеющее небо.

- Заброшенные Кварталы? - переспросил Герц.

- Ага.

Леонид вспомнил фразу из письма Симона: "Когда приедешь, покажем тебе наши Заброшенные Кварталы - занятная штучка". Ладно. Нечего сейчас этих граждан расспрашивать, все равно они толком ничего не скажут, а время идет, и того и гляди придется на опушке леса ночевать. Не в первый раз, конечно, но все равно досадно, что так глупо получилось - все-таки Герц ценил комфорт, и перспектива спать не на кровати, а на сиденьях машины не очень прельщала, тем более что до кровати оставалось максимум километров десять.

- Хорошо, - сказал он. - Вы можете сказать, как добраться до улицы Бардачной?

- Барда-ачной? - протянул Суяк. - Может быть, тебе нужна Барачная? Барачная - это недалеко, в Грубых Бандитах - через шоссе и за лесом. Это тебе надо выехать на шоссе и там повернуть налево. И вот как повернешь, так езжай, пока не увидишь над лесом слева от себя водонапорную башню. Только не перепутай - там ещё попадется прямо у дороги церковь, к которой вместо колокольни приделали водокачку - так тебе нужна не она, а та, которая стоит отдельно, сама по себе, без всяких церквей - и там повернешь с шоссе налево... то есть направо... - он несколько секунд соображал, потом подтвердил: - Да, направо. И там, за лесом, и будут Грубые Бандиты. И там, значит, и ищи Барачную улицу. Она будет налево, за прудом, за кладбищем и за усадьбой. Там в её начале ещё памятник стоит этим, как их, героям-партизанам. Грязная такая улица. На ней и домов-то никаких нет, все посносили, а взамен гаражей понастроили. Не знаю, зачем она вам понадобилась. Ну в общем, ты там сам спроси, как её найти - я тебе сейчас точно не скажу, уж больно мудреные там проезды. Ты как приедешь туда, в Грубые Бандиты, заверни лучше на вторую улицу направо. Там длинный такой желтый дом будет, с верандой. Ты там спроси Маманю Бьюги. Она тебе все объяснит. Скажи ей, что, мол, Суяк тебя прислал, и она тебе что хочешь сделает, хоть ляжет под тебя. Мировая телка! Ты к ней непременно заскочи. А ещё можешь там у въезда в парк спросить Тима. Тим Роркин. Это полицейский. Если он на месте будет, то скажет тебе, как на Барачную проехать.

Герц выслушивал этот монолог с тихим отчаянием. Почему-то его охватила тупая апатия и покорность неизбежной судьбе, и он только откинулся на спинку сиденья и слушал объяснения Суяка, не в силах даже прервать его и втолковать ему, что он может идти со своей Барачной и со своей Маманей Бьюги куда хочет, и желательно подальше. Он так и не успел объяснить, что ему нужна не Барачная, а именно Бардачная - в действие вновь вступила женщина, бывшая, по-видимому, женой Суяка. Открыв окно, она обрушила на незадачливого супруга потоки брани, в которых выражала надежду, чтобы по темноте его прибрали Лесные Рэкетиры, или чтобы он оказался на Разбитом Заводе и утонул в Мохнатой Луже. Она орала, визжала, брызгала слюной и не успокоилась до тех пор, пока Суяк не махнул безнадежно рукой и, заткнув уши, отправился прочь. Герц завел мотор, включил заднюю скорость и собрался отпустить сцепление, когда Кирилл сказал:

- Мне очень жаль, что я не могу вам помочь - но я всегда хожу до Пересылок, там сажусь на автобус, и потом на метро. Тем более я не знаю, где находится Бардачная улица. Но у меня дома сейчас находится одна знакомая, она живет ближе к центру и, наверно, лучше знает те места. А вы приезжий?

- Да, - ответил Герц. - Вы знаете, я, наверно, поеду и попробую ещё у кого-нибудь спросить.

- У кого вы сейчас спросите? С вами и разговаривать никто не станет.

- Почему?

- Так... Не принято.

- Боже мой, - простонал Герц. - У вас тут что, заговор молчания, что ли? Указателей никаких нет, никто ничего не говорит... Куда я приехал?!

- Так пойдемте? - спросил Кирилл. - Мой дом - вон тот, соседний.

- Хорошо, - согласился Леонид. Не то что бы он очень надеялся, что какая-то там знакомая сумеет объяснить ему дорогу, просто он решил покориться судьбе, потому что позволить другим вести себя гораздо проще, чем самому думать, по какой дороге пойти. И вся ответственность перекладывается на других, что тоже удобно. Он включил первую скорость и медленно поехал по колее, подминая высокую траву. Кирилл быстрыми шагами шел сзади. Доехав до его дома, Герц заглушил мотор, вылез из машины, дожидаясь хозяина, чтобы войти в дом вместе с ним, но когда Кирилл догнал Герца и повернул к дому - такому же, как дом Суяка, двухэтажному кирпичному строению с шиферной крышей - навстречу им из узкой входной двери выбежала девушка.

- Привет, Кирилл! - сказала она. - Кто это с тобой?

Она подошла поближе, и Герц смог разглядеть её. Ей было около двадцати лет, и у неё были маленькая стройная фигурка, светлые волосы и большие глаза. Что-то полузабытое кольнуло в сердце Герца - девушка напомнила ему одну знакомую, которую он не видел уже много лет, и в которую был когда-то почти что влюблен. Впрочем, нет, не было там никакого чувства. Он даже почти и не был знаком с Эльвирой. Он просто считал её одной из самых красивых девушек института, а любил другую, совсем другую...

Кирилл сказал:

- Это приезжий, спрашивает дорогу. Ему нужна Бардачная улица. И я подумал - может быть, ты знаешь, где это?

- Бардачная? - переспросила девушка. - Да, я знаю Бардачную. Есть там такая улица ближе к центру. А откуда вы приехали? - спросила она Герца.

- Из столицы.

- Из столицы? Что вам здесь понадобилось?

- Хочу навестить старого приятеля, - сказал Герц.

- Он что, живет на этой Бардачной?

- Да.

- Понятно, - сказала она очень выразительно, потом помолчала и добавила, - Я могу показать вам, где она находится. Если вы возьмете меня с собой.

- А так объяснить не можете? - спросил Герц. - Не станете же вы таскаться со мной.

- Понимаете, мне нужно отсюда уехать, причем по возможности побыстрее и незаметно, а сейчас это сделать почти невозможно. Так что услуга за услугу - вы отвозите меня в город, а я показываю вам Бардачную улицу. Идет?

- Ради бога, - ответил Герц. - Но ведь я не только не знаю, где находится Бардачная улица, но и не могу найти дорогу к центру города. А вы её найдете?

- От Пересылок я дорогу знаю. А отсюда...

Услышав слово "Пересылки", Герц заскрежетал зубами, но врожденная вежливость помешала ему высказать свои мысли вслух. Поэтому он ограничился замечанием:

- Нет. В Пересылки ваши я не поеду. Короче говоря, дорогу вы тоже не знаете... А вы не боитесь, что мы всю ночь где-нибудь проплутаем?

- Это неважно, - сказала девушка. - Мне самое главное - уехать отсюда.

Но тут вмешался Кирилл.

- Что ты затеяла? - тихо сказал он девушке. - На ночь глядя, с неизвестным человеком...

Герц слегка отвернулся и постарался не слушать - ему не хотелось вмешиваться в дела совершенно чужих ему людей, но кое-что долетало до его ушей. "Но он же из столицы" - говорила девушка. "Ну и что?" - спрашивал Кирилл. "Ну и то. Сам говоришь, что мне лучше скорее уехать отсюда, пока не..." "Да, но не так! И не ночью!" "Завтра может быть поздно. К тому же так никто не узнает, куда я уехала. Я же знаю этих..." В конце концов Кирилл сдался и сказал: "Ну хорошо. Но если что-то случится - ты сама будешь виновата. Я тебя предупреждал". "Да-да, разумеется" - ответила девушка и громко сказала, обращаясь к Герцу:

- Вы ещё не передумали? Тогда подождите одну секундочку, ладно? Я сейчас очень быстро соберусь. Кирилл, а ты пока напои человека чаем.

- Конечно, в самом деле, - сказал Кирилл. - Хотите чаю?

- Благодарю вас, - ответил Герц. - Но вообще-то мне нельзя терять времени. А если я начну пить чай, то получится долгая история.

Он сел за руль и стал разворачивать машину, стараясь не въехать в заборы домов, стоявших друг против друга, и в чугунную колонку, торчавшую чуть ли не посредине улицы. Потом выключил мотор, и в ожидании девушки, которая напросилась ему в попутчицы, закурил вторую за день сигарету, что с ним редко случалось - обычно он почти не курил. От нечего делать он разглядывал расположенную напротив облезлую халупу, над входом которой висела, освещенная фонарем, вывеска "баня". Кирилл несколько минут стоял рядом с машиной, видимо, боясь, что будет невежливо, если он сейчас бросит Герца, но потом, не сказав ни слова, ушел в дом. Через несколько минут он вновь появился, идя следом за девушкой. Она надела белую куртку и несла в руке большую сумку. Герц открыл ей дверь с правой стороны, но она, прежде чем сесть, кинула сумку на заднее сиденье, найдя место между заваливших его вещей Герца, и стала прощаться с Кириллом. Он нагнулся - он был сильно выше девушки - уронил очки и, близоруко щурясь, неумело поцеловал её в щеку.

- Ну, счастливо, Лора, - сказал он. - Чтобы у тебя все было хорошо.

- Пока, - ответила девушка. - Спасибо, что приютил меня.

- На здоровье, - ответил он. - Если тебе понадобится помощь...

- Ладно, - она села в машину, захлопнула дверь, и Кирилл сказал Герцу с раздражающей Леонида вежливостью:

- До свидания. Счастливого вам пути.

- Спасибо, - ответил Герц, возможно, более сухо, чем следовало. Затем он тронул машину по колее. Небо быстро темнело, окрашиваясь во все цвета радуги - густо-синее на востоке, и через голубой и зеленый оттенки переходило в красную полосу, оставшуюся после солнца, исчезшего за деревьями. Вскоре он выехал на шоссе - оно выскочило из полумрака как-то совсем неожиданно. По-прежнему не было видно ни одной машины. Герц повернул, включил третью скорость и поехал прочь от злополучного переезда, высматривая какой-нибудь приличный, желательно асфальтированный, поворот в сторону.

- Вас зовут Лора? - спросил Герц девушку.

- Да, - ответила она и взглянула в его сторону. Но Леонид глядел на дорогу, и их взгляды не встретились.

- А меня - Леонид, - сказал он. - Тоже на "л".

- Что вы хотите этим сказать?

- Ничего. Ровным счетом ничего. Просто заметил.

"Узнала меня или нет?" - подумал он. - Наверно, нет". Все-таки не настолько он был знаменит, чтобы все должны были узнавать его в лицо, к тому же и внешность у него была не то что бы очень примечательная. Но все же иногда ему приходилось сталкиваться с тем, что его узнавали на улице и просили дать автограф.

- Так все-таки куда вас везти? - спросил он.

- Ближе к делу посмотрим, - уклончиво сказала Лора. - Видите ли, я попала в сложное положение и пока не знаю, куда податься. Я подумаю, пока мы будем ехать.

Герц пожал плечами; но он не имел ничего против того, чтобы оказать услугу хорошенькой девушке. Вслух он сказал:

- Но все-таки, если я буду спрашивать дорогу, надо же мне знать хотя бы приблизительно, куда вас везти.

Лора подумала пару секунд и сказала:

- Ну хорошо. Сначала - на проспект Свершений.

- Ага.

- Мне, право же, очень совестно, что я так навязалась вам в попутчицы, - произнесла девушка, - и даже не могу вам точно сказать, куда меня везти. Но у меня не было другого выхода.

- Да ладно, чего уж там, - сказал Герц. Чтобы не продолжать дальше этот разговор, он решил сменить тему.

- Вы курите? - спросил он.

- Нет.

- А то я подумал, может быть, вы курите и стесняетесь попросить разрешения.

- Нет, - Лора улыбнулась. - Я бы не постеснялась.

- Это хорошо... - промолвил он, непонятно что имея в виду - то ли хорошо, что не курит, то ли хорошо, что не постеснялась бы; будучи сам стеснительным, Герц не любил это качество ни в себе, ни в других людях. Ага, вон кто-то едет, - сказал он.

Свет фар выхватил из темноты едущего по краю асфальтового полотна велосипедиста. Герц обогнал его и затормозил. Но когда он открыл дверцу и вышел на шоссе, то, к своему удивлению, увидел только лежавший на обочине велосипед; заднее колесо его ещё крутилось.

- Эй! - крикнул Герц. - Послушайте! Вы где?

В кустах зашуршало, и раздался осторожный голос:

- Что вам нужно?

- Зачем вы прячетесь? Я хочу спросить у вас дорогу.

- Куда? - велосипедист - парень ненамного младше Герца, в шортах и в белой кепке, вышел из-за куста, но остался стоять внизу, не поднимаясь на насыпь.

- В город. Ведь по шоссе нельзя проехать из-за переезда.

- Куда именно вам нужно? Город большой.

- Конкретно - улица Бардачная. Но ведь она где-то в центре.

- Так вы приезжий? - поинтересовался велосипедист. - То-то я смотрю, номер не местный.

- А что? У вас приезжих не бывает?

- Редко.

- Почему?

- Так, - парень пожал плечами. - Что им здесь делать?

- Так как насчет дороги? Мне тут советовали выехать на Лесовское шоссе. Это где?

- Нет, Лесовское шоссе здесь не при чем. Оно ещё дальше от центра, и идет совсем не туда. Вам надо ехать по Тормозному проспекту. Сейчас вы проедете километра два и свернете направо. Дорога там неважная, но не обращайте внимания - это недолго. Проедете с полкилометра, выедете к переезду.

- Опять переезд? - поморщился Герц. - А по нему можно проехать?

- Можно. Сразу за переездом поворот направо, езжайте по главной дороге, никуда не сворачивая, и выедете на Народный проспект. По нему вы доедете до площади Чудовищ, там влево отходит улица Голенищера, и по ней вам надо будет ехать до пересечения с Тормозным проспектом. Ну, и езжайте по нему, пока не приедете.

- Спасибо, - сказал Герц. Он не любил таких объяснений, все, мол, просто, и дурак дорогу найдет, ведь на самом деле опыт показывает, что там, где местному жителю все просто и понятно, приезжий ничего не найдет, потому что всегда, объясняя, забудут про какую-нибудь тропинку, мимо которой ходят по десять раз в день, и поэтому перестают её замечать; а свежий человек свернет именно на неё и в результате заблудится. Но делать было нечего; маршрут ему сообщили, и оставалось только им воспользоваться. Герц пошел к машине; велосипедист поднялся на шоссе, сел в седло и покатил дальше, пригнувшись к рулю.

- Я и не ожидала, что он вам ответит, - сказала Лора, когда Герц сел в машину. - Я бы на его месте просто осталась в кустах, и все.

В её низком голосе, не очень соответствующем её фигуре, все время проскальзывали чуть-чуть смешливые интонации, как будто она не относилась серьезно ни к одному своему слову.

- Почему? - спросил Герц. - И вообще зачем шарахаться в кусты?

- Ну, сами понимаете. Сумерки. Машина. Зачем она останавливается? Что ей нужно? Лучше не рисковать.

Герц тронул машину с места и потихоньку поехал. Когда он опять обогнал велосипедиста, ему показалось, что тот хочет ещё раз броситься в лес.

- Что, сурово у вас в городе? - поинтересовался Леонид.

- Не без этого.

- Это все чепуха. В столице ещё хуже.

- Почему?

- Народу там больше, правильно? Значит, бандитов тоже больше. Статистика.

Девушка натянуто рассмеялась.

- Не все так просто, как вы думаете. Ведь у нас есть Заброшенные Кварталы.

- Что за Заброшенные Кварталы? - спросил Леонид рассеянно, думая совсем о другом. - Лора, глядите вправо, считайте повороты. А вам знаком этот самый Тормозной проспект?

- Да. Я его знаю. Честно говоря, я бы не хотела там ехать, но другой путь мы вряд ли найдем.

- Почему вы бы не хотели там ехать?

- Он проходит совсем рядом с Заброшенными Кварталами.

- Ну и что? Проедем.

- Проехать-то проедем, но все равно неприятно.

- Почему?

- Вот какой-то поворот, - сказала вместо ответа Лора.

- Навряд ли его нужно считать, - усомнился Герц, потому что это была просто выходившая из леса почти непроезжая, заросшая травой колея. Мало того, что её перегораживал почти совсем сгнивший шлагбаум, не очень понятно даже было, как на неё попасть, а особенно - как с неё выехать на шоссе: колея подходила к высокой насыпи и обрывалась, не в силах взобраться на крутой склон. - Тоже мне поворот, - проворчал он.

- Да, так мы говорили о Заброшенных Кварталах, - сказал он через некоторое время. - Будь добра, объясни, что это такое, а то иначе я не смогу тебя понять.

Перейдя неожиданно для самого себя в обращении к девушке на "ты", он с любопытством ожидал, какой будет её реакция. Но Лора, кажется, просто не заметила или не обратила внимания. Боясь пропустить нужный поворот, Леонид все время смотрел одним глазом вправо, но Лора тоже пристально всматривалась в сумрачное пространство, повернув голову, и он не видел её лица. Некоторое время девушка молчала, наверно, подбирая подходящий ответ. Потом она сказала:

- Я бы предпочла о них вообще не говорить. Заброшенные Кварталы - это такая штука, что о них толковать не очень приятно. Особенно к ночи.

- "Не к ночи будь помянуто"? - усмехнулся Герц. - Но ты их поминаешь на каждом шагу. Давай, выкладывай. Дьявола не существует, это я тебе точно говорю.

- Может, не существует, а может, существует, - возразила Лора.

- Ну да, и он живет в ваших Заброшенных Кварталах!

- Нечего тут смеяться, - отрезала она. - Вот поворот.

- Номер один, - сказал Герц. - Ага, вон торчит водокачка, это, значит, поворот в эти, как их, Грубые Бандиты. Заедем в гости к Мамане Бьюги?

Лора, ничего не поняв, спросила:

- Почему номер один? Номер два.

- Так то не поворот был! На него ни одна машина не сможет выехать.

- Все равно, я думаю, что его тоже надо было считать.

- Ладно, доедем до следующего поворота, и там видно будет, примирительно сказал Герц, не желая спорить. - А ты давай, давай, рассказывай. Нечего увиливать.

Ему стало любопытно; к тому же он любил выслушивать истории о всяческих экстрасенсах, летающих тарелках и снежных людях, чтобы потом уверенно заявить, что все это - чепуха, и покончить ещё с одним предрассудком.

Лора начала рассказывать. Наверно, ей в свою очередь хотелось убедить Герца в том, что там у них действительно творится какая-то чертовщина.

- Все это началось лет десять назад. Однажды в центре города почему-то несколько домов были брошены и оставлены без присмотра. Их облюбовали бродяги с наркоманами и устроили там свое прибежище, а полиция их почему-то не трогала. У неё были дела и поважнее, надо думать. Потом туда - поближе к клиентуре - перебрались торговцы наркотиками, а вслед за ними и мафия. Ну, наши отцы города мер никаких не принимали, делая вид, что никаких-таких Заброшенных Кварталов в природе не существует - как они всегда делают, когда что-то нарушает их спокойствие.

Герц покивал в знак согласия, и Лора продолжала:

- Впрочем, они к тому же сами мафией все купленные-перекупленные, а может, и сами мафию давно и возглавляют.

Судя по всему, Лора не жаловала начальство.

- Но не в этом дело, - продолжила она более миролюбиво. - Понятно, соседство с бандитами жителям окрестных домов не понравилось, и они начали перебираться куда-нибудь подальше. И таким образом Заброшенные Кварталы стали разрастаться, и разрастались все дальше и дальше, и туда постепенно... Поворот! - вдруг крикнула она, и Герц непроизвольно нажал на тормоз. Машину занесло, и она остановилась, развернувшись поперек дороги.

- Попрошу в дальнейшем таких фокусов не делать, - сказал Леонид. - Так и перевернуться можно. Подумаешь, поворот. Нам же не сюда надо.

- Почему?! - возмутилась Лора. - Это же третий!

- Второй, - возразил Герц. - На ту колею нельзя было свернуть.

- Но нас и не просили на неё сворачивать! А поворот этот третий.

- Ты ещё каждую тропинку по дороге посчитай. Ни один нормальный человек не мог бы назвать ту колею поворотом.

"Да, но ни один нормальный человек не станет кидаться в кусты, когда его хотят спросить о дороге" - тут же возразил он мысленно самому себе.

- А откуда ты знаешь, что он был нормальным! - подтвердила его мысль Лора.

В пылу спора Герц даже и не заметил, что она тоже перешла на "ты".

- А если он не был нормальным, нечего вообще следовать его указаниям, - отрезал он. - Или ты лучше знаешь дорогу?

Лора замолчала, не в состоянии найти достойный ответ, и Леонид добил её и свои сомнения последним аргументом:

- И потом, он сказал, что там дорога неважная, а здесь - гляди асфальт, пожалуй, получше, чем на шоссе. Так что ты как хочешь, а я еду дальше. Если тебе очень хочется ехать по этой дороге, можешь вылезать. И вообще - высажу, если ещё будешь спорить.

Он поехал дальше, внимательно глядя на обочину. Лора, сжав тонкие губы, глядела прямо перед собой. Ее пальцы вцепились в выступы приборного щитка. То ли она обиделась, будучи уверена в своей правоте, то ли просто нервничала.

- Ну, вот и наш поворот, - сказал Герц, когда из темноты появилась отходящая вбок дорога, и свернул на нее. Под колесами запрыгал гравий. Успокоилась? Видишь, какая здесь гадость?

Дорога была разбита вдребезги; местами на ней и гравия почти не осталось, а только голый грунт, оббитый колесами машин до зеркального блеска, но не ставший от этого более ровным. Потом гравия стало даже слишком много. Машина чуть не вязла в нем, и камни немилосердно барабанили по её днищу. Видимо, не так давно прошедший дождь - во впадинах то и дело попадались лужи - слегка прибил пыль, но все равно за несколькими встречными тяжелыми грузовиками, громыхающими на колдобинах, тянулись хорошо видные в свете фар пыльные шлейфы. Пейзаж стал несколько более похож на городской - по сторонам разбитой дороги тянулись грязные стены каких-то складов или заводов, громоздились штабеля досок, горы металлолома. В одном месте дорогу пересекал журчащий ручеек, и машины переезжали прямо через него, взбаламучивая воду. Колдобины в этом месте были прямо-таки феноменальными. Герц рулил вправо-влево, чтобы объехать самые большие кочки, и все равно машина колтыхалась, как корабль на море в шторм. Леонид несколько раз столкнулся с Лорой плечами, и прядь её волос задевала его лицо. Это было скорее приятно Герцу, чем наоборот, но он тут же сказал про себя: "Нечего об этом думать! Ты довезешь её до этого проспекта Свершений, и никогда больше её не увидишь, и нечего забивать себе голову пустыми фантазиями, как будто в первый раз!"

После ручья на дороге начало проступать нечто вроде бетонных плит; но они были положены так давно, что уже успели если не рассыпаться, то выщербиться и полностью слиться по цвету и фактуре с окружающей землей, так что толку от них не было никакого. Пожалуй, они только мешали движению.

Герц уже стал подумывать, что они все-таки свернули не туда, и чтобы не дай бог, Лора не подумала о том же и не стала опять разводить панику, он решил отвлечь её мысли в сторону.

- Что там про Заброшенные Кварталы? - напомнил он, сжимая руль и вглядываясь в колдобины дороги, еле освещенные фарами. - Давай дальше. Ты остановилась на том, как они пошли разрастаться.

- Ну, туда собрались все преступники города, образовав там свое царство, - с некоторой неохотой продолжила рассказ девушка. Она говорила медленно и себе под нос. - Полиция не решалась проникнуть вглубь их владений, в крайнем случае проводила рейд-другой по окраинам. Так что все эти бандиты жили там совершенно безнаказанно. Но только друг с другом они тоже были на ножах, а оружия у них было полно, так что день и ночь там шла пальба, взрывы и пожары. А затем, - Лора остановилась и помолчала, - а затем вроде бы в самом центре Заброшенных Кварталов, там, откуда они начали расти, появилось что-то такое... Но я об этом говорить не буду, - внезапно прервала она рассказ.

- Почему? - спросил Герц, снижая скорость перед очередной колдобиной.

- Нельзя об этом рассказывать сейчас. А то плохо будет. И тебе, и мне. И вообще, мы едем не туда. Я же говорила - надо было на предыдущем повороте сворачивать.

- Не туда? Ты так думаешь? Вон переезд!

Железнодорожное полотно шло по насыпи в нескольких десятках метров впереди, и там светился красным светом огонек шлагбаума, а перед железной дорогой простирался обширный пустырь, на котором стоял только одинокий маленький домик со светящимся окном, видимо, относящийся к каким-то железнодорожным службам. Шлагбаум был поднят; машина проехала по усыпанному камнями крутому подъему и выскочила на рельсы. Прогромыхали под колесами плохо уложенные доски, и Герц подумал, что надо обладать немалым мастерством, чтобы успешно миновать это препятствие: вначале дать газ на крутом подъеме, а наверху сразу резко сбросить скорость, чтобы не так трясло на рельсах, причем тормозить надо точь-в-точь перед путями, иначе машина покатится обратно.

За переездом начался асфальт. Одна дорога шла вперед и очень быстро исчезала в больших воротах какого-то склада, а перед воротами был поворот направо, и совсем рядом - ещё один поворот, который вел к бензоколонке. Кроме нее, ничего не было видно, и светящаяся надпись казалась единственной каплей огня в темноте.

- Нам вон туда, - сказала Лора, показывая на склад.

- Почему ты так думаешь? - поинтересовался Леонид; он даже остановил машину.

- Потому что это прямая дорога, а остальные поворачивают.

- Эта прямая дорога ведет на склад! Неужели не видно?

- Значит, она проходит насквозь.

- В жизни не слышал подобной чепухи, - рассердился Герц. - Ты меня извини, дорогая, но ты чушь несешь. Не бывает таких дорог и таких складов. Я туда не поеду, и даже пробовать не буду. Не люблю, знаешь, оказываться там, откуда меня могут в три шеи погнать.

- В таком случае, куда сворачивать? - спросила Лора, больше не споря. Герц подумал, что её логика такова: "Либо едем прямо, либо сворачиваем. Но если мы сворачиваем, надо думать, куда - в ближний поворот или дальний. Значит, надо ехать прямо." Но он был уверен в своей правоте.

- В ближайший, - сказал он.

- Ближайший ведет к колонке, - возразила Лора.

- А если я хочу заправиться? У меня всего литров десять осталось, и чтобы потом не ездить... - сказал Герц, поворачивая к бензоколонке. - И вообще все колонки устроены так, что с них есть выезд на главную дорогу.

Лора ничего не ответила. Она чуть слышно вздохнула и бессильно откинулась на спинку сиденья. Ни одного окна в здании колонки не горело, и поэтому Герц даже не стал останавливаться и проехал мимо. Дорога, обсаженная с двух сторон тополями, шла вдоль насыпи. Мимо прогрохотал товарный поезд, довольно короткий - всего тридцать вагонов.

- И все-таки мне кажется, что мы едем не туда, - мрачно сказала Лора.

- Это катастрофа, да? Я же предупреждал тебя, что мы будем долго плутать. И почему, собственно, не туда? Пока что я точно выполняю все указания.

- Надо было ехать прямо.

- Дорога прямо ведет на склад, - поучающим тоном устало сказал Леонид.

- Ничего подобного! - воскликнула Лора. - Она проходит насквозь.

- Ну и бог с ней. А чем тебе, собственно, эта дорога не нравится?

- Ничем; просто мы не туда едем, и все.

- Ну хорошо, - раздраженно сказал Герц и затормозил. Машина остановилась около станции, точнее, платформы. Она примостилась на насыпи, и у её подножья большое пространство было покрыто асфальтом. Здесь стояло несколько киосков и будка автобусной остановки, и нигде ни одного человека и ни одного фонаря. - Хорошо. Если тебе не нравится эта дорога, поехали на склад. Только я не видел ещё ни одной дороги, которая проходила бы по складу и пересекала его насквозь. А я на своем веку немало поездил. И вообще ни к чему хорошему это не приведет.

- Почему?

- Если мы вот так, неизвестно с чего, будем все время откуда-нибудь возвращаться, менять дороги и так далее, то точно запутаемся, заблудимся и проплутаем всю ночь, - объяснил Герц. - Надо быть немножко последовательными. Ну что, возвращаемся? И вообще, возвращаться - дурная примета, - добавил он.

- Хорошо, едем дальше, - устало сказала Лора, придавленная его аргументами.

- Нет, ты как хочешь, - быстро сказал Герц. - Я тебя не принуждаю.

- Поехали, поехали, - она нетерпеливо стукнула ногой по полу.

- Тогда чтобы больше не капризничала, понятно? - сказал Герц, включая скорость. - И вообще, давай рассказывай дальше.

- Не буду.

- Почему?

- Плохо будет.

- Черт возьми! - взорвался Герц. - Мы живем в двадцатом веке или где? Или в дикой Австралии...

Лора внезапно схватила его за руку, и в тот же момент он услышал громкий рев, и машину обогнали один за другим четыре мощных мотоцикла; Леонид успел разглядеть только черные комбинезоны и тяжелые шлемы мотоциклистов. Они пролетели и исчезли за поворотом, и рев моторов ещё долго слышался вдали. Леонид подумал, что неплохо было бы, чтобы Лора ещё чего-нибудь испугалась, чтобы ещё раз ощутить прикосновение теплой нежной ладони. Но заехав за поворот, он понял, что её испуг не был лишен оснований - поперек дороги лежало тело. Герц затормозил и остановился рядом с ним.

- Что ты делаешь? - испуганно спросила Лора и ещё раз схватила его за руку, увидев, что он открывает дверь.

- Хочу поглядеть, что с ним, - сказал Герц. - Жив ли он?

- Едва ли. Нам лучше ехать дальше.

- Да что с тобой! - воскликнул Леонид. - Почему нельзя посмотреть, что с этим несчастным и оказать ему помощь? Разве от этого будет хуже мне или тебе?

Сбитый человек лежал на спине, и из угла его рта тянулась черная струйка крови. Он ещё не остыл, но был, без сомнения, мертв. Убедившись в этом, Леонид взял труп за ноги и оттащил его на обочину, в тень тополей. Он понимал, что полагается оставлять все как есть до приезда полиции, но боялся, что в темноте труп могут десять раз переехать, не заметив. Да и вообще, с ним и так было все ясно - сбит мотоциклистом на полном ходу, а положение мертвого тела ничего не скажет о том, кто его сбил.

Лора тоже вылезла из машины и стояла посреди дороги.

- Мертв? - спросила она, когда Леонид подошел к ней.

- Да.

- Ну и слава богу. А то я боялась, что ты ещё захочешь оказать ему помощь.

- А что, это запрещается?

- Лучше этого не делать. Чтобы тебя потом кто-нибудь не сбил.

- Да? Серьезно? Кто меня собьет и почему?

- Ну... - Лора замялась. - Это вроде приметы. Может быть, мы теперь поедем дальше?

- Разумеется, - Герц сел на свое место.

- Можешь считать, что это такая примета, - повторила Лора более уверенно.

- Ах, примета... - протянул Герц. Он ехал медленно, глядя по сторонам, чтобы найти телефон, из которого позвонить в полицию. - Я в приметы не верю.

- Ну, не совсем примета, - сказала Лора.

- Спасибо. Мне стало ещё понятнее. Так понятно, что дальше некуда. Благодарю вас за ценные разъяснения.

- Если ты думаешь, что это просто объяснить...

- А тебе, по-моему, все сложно объяснить. Лучше бы молчала, если не хочешь меня совсем запутать. Вон, про Заброшенные Кварталы начала говорить и бросила.

- Ты все равно не поверишь, - сказала Лора.

- Это мое дело - верить мне или нет. А твое дело - рассказывать.

- Тем более, что в основном все это непроверенные слухи. Мирные жители туда не ходят, а не мирные тоже перестали ходить с тех пор, как там все это завелось. Ты любишь непроверенные слухи?

- Люблю. Но мне сдается, что ты сама придаешь им слишком большое значение, если это всего лишь непроверенные слухи. Ломаешься, ломаешься, вместо чем сразу все рассказать.

- Только имей в виду - если потом с тобой что-нибудь случится, сам на себя пеняй.

Она говорила так серьезно, что Герц на секунду поверил ей. Но нет, это просто глупо. Он подумал, что, может быть, лучше оставить девушку в покое и не приставать к ней с расспросами, если она верит, что произнося имя духа, можно вызвать его. И ведь не то что бы он так горел желанием выслушать объяснения по поводу Заброшенных Кварталов, но почему-то ему казалось, что, узнав основные сведения из этой современной мифологии, он сможет понять причину сумасшествия всех встреченных им обитателей города, и в первую очередь, сумасшествия Лоры. Разумеется, в жизни он встречался со всякими фобиями, но тогда они его мало интересовали, и по сравнению с ними непонятные страхи, владеющие Лорой, казались чем-то исключительным.

- Что у вас там, черти над городом летают среди бела дня? - спросил он.

- Нет, черти не летают, - Лора даже не улыбнулась, восприняв шутку совершенно всерьез. - А вот иногда над Заброшенными Кварталами встает странное радужное зарево. Удары какие-то, будто сваи забивают. Говорят, что гуляют там привидения с рогами и какие-то Газовые медузы. Что там ходят чудовища с туловищем собаки и человеческой головой - нападают на людей, острыми клыками прокусывают их тела и пожирают внутренности. Или что где-то там некие человеконенавистники устроили фабрику по производству сверхъядовитого газа. Достаточно якобы десяток баллонов этого газа выпустить в атмосферу, и все население Земли погибнет. Еще говорят, что там уже и не люди обитают, а мутанты какие-то, которые и мысли читают, и светятся в темноте. Ну, и вообще - она почему-то понизила голос, и Герц напряг слух, чтобы слышать её, - говорят, что там выходит шахта прямо из Центра Земли, и по ней силы зла выбираются наружу из Преисподней, устроили там свой форпост на Земле и обдумывают планы порабощения мира. И оттуда потихоньку всякая гадость в наш мир лезет.

Она прошептала ещё что-то, чего Герц не расслышал, и замолчала, опустив голову. Леонид хмыкнул, постаравшись вложить в этот звук только сомнение, но не насмешку.

- И ты в это веришь? - спросил он.

- Пожил бы ты в нашем городе, ты бы и не в то поверил, - ответила она.

- Город как город, - не сдавался Герц.

- Но там серьезно что-то есть! - воскликнула девушка. - Не зря же оттуда все гангстеры убежали! Им, небось, видней, что в их владениях творится!

- А может, они сами эти слухи распускают, чтобы к ним посторонние не совались, - возразил Герц. И затормозил, увидев, наконец, телефонную будку. Дорога здесь шла между двух рядов деревенских домов за заборами. Два фонаря ярко освещали безжизненную улицу; в окнах домов не было ни огонька. Будка стояла в лежавшем на пыльном асфальте круге белого света одного из фонарей, поблескивая алюминиевыми ребрами.

- У тебя не найдется монетки? - спросил он Лору, пошарив по карманам и обнаружив отсутствие мелочи.

- Куда ты хочешь звонить?

- В полицию. Надо же сообщить, что тут сбили человека.

- Ни в коем случае! - вскричала Лора. - Если тебе ещё дорога своя жизнь!

- А собственно, почему? - Герцу уже надоела её сдвинутость, и он начал жалеть, что взял её с собой.

- Но это же очень просто, - сказала Лора. - Мафия. Вся полиция состоит на содержании у мафии. Ты сообщаешь в полицию, что неизвестные мотоциклисты сбили человека. Очень скоро об этом становится известно мафии, и она говорит: "А чего этот господин не в свое дело лезет?" И тебя вызывают для дачи свидетельских показаний, ты уходишь, и больше тебя никто никогда не увидит.

- Но это же чушь, моя милая! Какое отношение мафия имеет к диким рокерам?

- Они наверняка состоят в какой-нибудь мафии. А если даже и нет, то представь - ты сообщаешь в полицию, что кто-то сбит мотоциклистами. Полиция этих мотоциклистов ловить не может и не станет; а преступление есть и его надо как-то раскрывать. Так тебе говорят: "Вы сами его сбили, а теперь хотите свалить на других", заводят на тебя дело, и благополучно упекают тебя в тюрьму. У нас это так делается.

Такая картина показалась Герцу достаточно правдоподобной, ибо он был немало наслышан о нравах провинциальной - а даже и столичной - полиции и суда. Но тем не менее какие-то остатки гражданского долга ещё заставляли его что-нибудь сделать, тем более он как раз вспомнил, что в полицию можно звонить бесплатно; ему так редко приходилось оказываться в подобных ситуациях, что, естественно, он, как и большинство людей, все время забывал об этом обстоятельстве. Он высвободил локоть из сжимавшей его руки Лоры, но она сказала:

- Если тебе не жалко себя, хотя бы меня пожалей!

- Хорошо, - сдался он. - Если ты меня ещё немножко подержишь за руку, я не буду никуда звонить.

Лора была положительно неспособна воспринимать шутки - она покорно взяла Герца за руку, но он сказал:

- Нет, не так. Ты держишь неискренне. Ладно, Бог с тобой.

Он включил мотор. Действительно, какая разница, кто и когда найдет этого бедолагу - все равно ему ничем уже не поможешь. И скорее всего, девушка права, и рокеров искать никто не будет. Машина поехала дальше, и тут Леонид понял, что за всеми этими спорами начисто забыл все указания велосипедиста. Кажется, эта дорога (если, конечно, она - та, про которую ему говорили) выйдет к какой-то площади, где надо будет повернуть направо. Или налево? Или не сразу к площади, а надо будет ещё куда-то свернуть? Впрочем, название "Тормозной проспект" он ещё помнил, можно будет спросить, как доберутся до более населенных мест. И Лора, наверно, помнит, как ехать. А вообще дался ему этот проспект! Тогда уж надо спрашивать сразу Бардачную улицу или проспект Свершений.

Деревенские дома кончились, и дорога опять пошла по незаселенной местности с двумя рядами деревьев по сторонам. Потом из темноты прямо перед машиной выплыла длинная красно-белая полоса, обозначающая направление поворота. Она люменисцировала в свете фар. Герц свернул вправо, как предписывали красные стрелки, и обнаружил, что едет по кругу.

- Эстакада, что ли? - задал он риторический вопрос. Здесь не было ни одного огонька, равно как и ни одного указателя, и разглядеть, куда выведет поворачивающая дорога, было абсолютно невозможно. Герц выехал на развилку, наугад свернул налево, и через полсотни метров оказался перед несколькими бетонными брусками, положенными поперек дороги. Над ними был укреплен "кирпич" и доска с надписью "Ремонт дороги. Объезд" и стрелкой, указывающей вправо, на обочину.

- Это, должно быть, Загорбское шоссе, - сказала Лора. - Его столько времени строили, что когда, наконец, открыли, тут же опять закрыли на ремонт.

- Не нравится мне этот объезд, - поморщил нос Леонид. - Я боюсь, что не проеду в темноте по колее. Надо поискать другую дорогу. Ты какого мнения?

Лора не возражала.

Герц уже начал нервничать. Совсем стемнело, кромка леса была едва видна на темном небе, а он рисковал заблудиться в лабиринте дорог с малой надеждой найти верный путь. Если бы хоть настоящие городские кварталы начались! А тут действительно хоть ночуй в лесу. Но как посмотрит на это девушка?

- По-видимому, у вас в городе не принято ставить указатели, - сказал он, разворачиваясь.

- А зачем они нужны? Те, кому надо, и так дорогу знают. А кому не надо, тем и ездить нечего.

- Борьба со врагами? Чтобы шпионы дорогу не нашли?

- Может быть. Но только я тут не при чем. Не я это выдумала.

- Знаю, что не ты. Но надо же поругаться, отвести душу. А то совсем плохо станет.

Они вернулись на развилку.

- Разве мы здесь поворачивали? - спросила Лора. - По-моему, дальше.

- Опять начинаешь спорить? Здесь, здесь мы поворачивали. На шоссе не было ни единого поворота.

Он свернул на правую дорогу. Она была построена, видимо, тоже недавно: асфальт с двух сторон был аккуратно огорожен бордюром, из-за чего дождевой воде было некуда деваться, и она образовала обширные лужи. Машина с шумом форсировала их, как корабль, зарываясь носом в мутные волны и оставляя позади расходящийся конус кильватера. Здесь не было выбоин, но асфальт уже успел промяться и образовать "стиральную доску". Один раз их обогнала и на всем ходу обдала грязной водой другая машина - хорошо, что Герц, увидев сзади фары, предусмотрительно поднял стекло. Шоссе несколько раз повернуло, вышло на другую дорогу, и, проехав по ней немного, Леонид решил, что, наверное, он уже здесь ехал. Его подозрения усилились, когда опять появилась деревенская улица с яркими фонарями.

- Тебе не кажется, что мы здесь уже проезжали? - спросил он Лору.

- Не знаю... Похоже... Да, точно - вон телефонная будка!

Герц выругался - проклятая эстакада вывела их обратно.

- Придется ехать по тому объезду, - сказал он. - Если, конечно, мы его сейчас найдем, а не свернем ещё куда-нибудь.

- Может быть, поищем другую дорогу? - предложила Лора. - Мне тот объезд очень не нравится.

- Мне тоже он не нравится, - пожал плечами Герц. - Но я не хочу заблудиться окончательно. В вашей пустыне и дорогу спросить не у кого. Все-таки если мы ещё что-то будем искать, больше времени потеряем.

Лора хотела что-то возразить, но промолчала. Ее лицо скривилось, как будто она собиралась заплакать.

- Устала? - спросил Леонид. - Что делать, терпи. Сама со мной поехала. Хочешь, пересядь на заднее сиденье. Там удобнее.

- Мне и здесь хорошо, - отказалась девушка. Она напряженно смотрела перед собой, будто надеясь увидеть какой-нибудь пропущенный путь, который быстро выведет в цивилизованные места. На эстакаде её вновь охватили сомнения, и она опять начала спорить.

- Разве мы туда едем? - спросила она.

- Конечно, туда. Видишь, знак показывает - поворот направо. А других дорог здесь никаких нет.

И все-таки она не поверила и качала головой до тех пор, пока они вновь не выехали к бетонным плитам, перегораживающим новопостроенное шоссе. Леонид подвел машину к краю дороги, туда, где вниз по насыпи спускалась колея, и вылез посмотреть на нее. Две пробитые в земле полосы спускались под небольшим углом, внизу резко поворачивали и шли дальше по краю леса параллельно дороге. Герц спустился вниз, исследуя колею на предмет выбоин, глубоких ям и луж; особенно тщательно он осмотрел крутой поворот. Свет фар сюда не доходил, и Леонид долго топтался, буквально на ощупь определяя состояние дороги. Мест, где машина могла увязнуть в глине, сесть на диффер или оторвать глушитель, вроде не было, и он выбрался наверх. Лора сидела на своем месте, кусая ногти, и Герц увидел, что она заметно взволнована.

- Что случилось? - спросил он.

- Ничего не случилось, - ответила девушка. - Я думала, что ты куда-то пропал. Ушел и не возвращаешься.

- Да я внизу был, ходил, ты же меня должна была все время видеть.

- Ничего я тебя не видела; там глубокая тень. А представь, каково мне торчать здесь одной в машине, на пустынном шоссе.

"Все-таки у неё не все дома" - опять подумал Герц, но вспомнил про мотоциклистов. Он сам не очень их боялся - под сиденьем машины лежал пистолет, но Лора об этом не могла знать. "Или нет. Или просто у неё нервы не в порядке, а может, фантазия буйная - как у меня". Он представил, что на месте Лоры он бы сам тысячу раз вообразил, как он ходит, разглядывает дорогу, и тут из-за деревьев бесшумно выскакивают бандиты, набрасывают ему на голову мешок и волокут прочь.

- Как бы нам внизу не долбануться в дерево, - сказал он. - Проложили объезд, называется! Днем тут ещё можно проехать, а ночью...

- Вряд ли они рассчитывали, что ночью тут кто-нибудь будет ездить, сказала девушка.

Герц осторожно стал спускаться по колее, держа ногу на тормозе. Машину сильно трясло на колдобинах, колеса проваливались в ямы, дно скребло по высоким кочкам, слегка позвякивал, ударяясь о выступы почвы, глушитель. С черепашьей скоростью Герц добрался до нижней точки спуска, благополучно повернул и поехал по ужасно разбитой грунтовке, которая постепенно все больше забирала в лес. Машина тащилась еле-еле, и все равно её немилосердно трясло и дергало во все стороны. Перед каждой крупной ямой (а они попадались на каждом метре колеи) приходилось почти совсем сбрасывать скорость. Герц вел машину, стиснув зубы. Лора тоже напряженно всматривалась во тьму и тихо ойкала, когда автомобиль начинал медленно проваливаться в очередную яму.

- Интересно, сколько времени этот объезд будет длиться? - сказал Герц, и тут машину дернуло, мотор заглох, и она встала. Леонид включил зажигание, добавил газу, машина чуть тронулась, но тут же опять остановилась. Тогда он нажал акселератор до упора, мотор взревел, автомобиль мелко затрясся, но упорно не желал двигаться. Герц включил заднюю скорость и попытался стронуть машину с места задним ходом, но и из этого ничего не вышло.

- Засели, - сказал он.

Лора посмотрела на него испуганно:

- Это очень серьезно?

- Сейчас посмотрим.

Он вышел из машины, обошел её кругом, заглядывая под колеса, и увидел, что правое заднее колесо увязло в жидкой каше на дне глубокой ямы в одной из колей. Оно зарылось довольно глубоко и явно не собиралось вылезать оттуда. Лора, вместе с Герцем смотревшая, в чем дело, спросила:

- Мы сумеем сами выбраться?

- Не знаю, - сказал Герц.

Видимо, колесо довольно легко крутилось в жидкой глине, постепенно углубляясь в нее, и поэтому дифференциал не передавал на задний мост усилие. Герц решил ещё попробовать погазовать. Он сел за руль и раз за разом безуспешно жал на акселератор. Лора предпринимала героические, но жалкие попытки подтолкнуть машину, налегая на багажник всем телом. Герц опять вышел наружу.

- Оставь это, - сказал он. - Ничего не выходит.

Он открыл багажник, покопался в инструментах, нашел переносную лампу и, подключив её к электросети, посветил под дно машины, чтобы поглядеть, что там творится. Колесо зарылось ещё глубже; машина если не села на диффер, то была близка к этому. Герц взглянул на черную стену леса, встающую вокруг, и ему стало немножко не по себе. У Лоры дрожали губы и вытянулось лицо - она была готова расплакаться.

- Ничего, - сказал Леонид преувеличенно бодро. - Мы же не в пустыне. Помню, засел я так же на берегу озера Итык. Представляешь себе - берег покрыт коркой соли, а под ней мокрая глина. И машина села в эту глину по самые ступицы. Кругом голая степь - почти пустыня, жара, ни одного человека на десятки километров вокруг. Хорошо, что там до меня уже кто-то застревал, и оставил после себя какие-то доски. Я с помощью них и выбрался в конце концов. Без них ситуация была бы совершенно безнадежная. А тут - ну в крайнем случае просидим ночь в лесу. Утром поедет кто-нибудь и вытащит нас.

- Или то, что от нас останется, - мрачно сказала Лора.

- Ничего, ничего. Все будет в порядке. Скажу тебе по секрету - у меня есть пистолет.

Пять минут назад он бы и не подумал, что доверит ей такую тайну.

- Все равно, - она покачала головой. - Тут есть такое, от чего и пистолет не поможет!

- Ну-ну, - произнес Герц. - Между прочим, а ты-то машину водить умеешь?

- Нет.

- Жалко, - все-таки он ещё пару минут соображал: что, если её все же посадить за руль, а самому попытаться подтолкнуть? Но решил, что Лору надо будет два часа учить, как снимать ногу со сцепления и одновременно выжимать газ, а потом ещё - как тормозить, и все равно она перепутает все педали, вместо тормоза будет жать акселератор, и машину разобьет, и сама разобьется. Так что это слишком рискованно. Тем более Леонид был совсем не уверен, что ему хватит сил, чтобы вытолкать машину - скорее наоборот.

Он ещё раз поглядел на глубоко увязшее в грязи колесо и сказал:

- Даже не знаю, что тут можно сделать. Так значит, ты категорически против ночевки в лесу?

- Да! - энергично сказала девушка.

- А что? Разведем костер, песни попоем... Водки, правда, нет. Да и вообще, приезжать в лес на машине - это пижонство. И что же, по твоему мнению, нам угрожает?

- Ну, например Лесные Рэкетиры. Знаешь, кто они такие?

- Откуда!

- Я тоже не знаю. По-моему, никто точно не знает. То ли террористы, то ли просто бандиты. В общем, сидят в лесу, нападают на людей, похищают их зачем, тоже никто не знает. Кажется, иногда требуют выкуп.

- Ну, допустим, а еще?

- Еще... Лезет разная гадость из Заброшенных Кварталов.

- Что именно?

- Откуда я знаю! Все, кто с ней встречаются, потом уже никому ничего не расскажут.

- Ты хочешь сказать, погибают?

- Исчезают. С концами.

- А может быть, те, кто исчезают, никогда и не существовали? Ты знаешь хотя бы одного из тех, кто исчез?

- Я - нет. А вот соседка говорила...

- А! - махнул рукой Герц. - Тоже мне источник информации!

- Что ты в этом понимаешь! - воскликнула Лора. - Этот лес подходит к Разбитому Заводу! Может быть, эта колея никогда не выйдет ни на какое шоссе, и мы навсегда останемся здесь. О боже, боже! - простонала она и закрыла лицо руками. - Так я и знала, что нельзя было об этой мерзости говорить! Накликали на свою голову... И теперь она нас прямо к себе заманила.

Герц ожидал, что сейчас она расплачется, но этого не произошло. Лора прижалась спиной к машине, готовая в любой момент юркнуть в открытую дверь и захлопнуть её, если из-за черной стены деревьев выскочит что-нибудь ужасное. Что бы Леонид ни думал по поводу одолевавших девушку страхов, ему было попросту жалко её, и не хотелось подвергать испытанию её и без того расстроенные нервы. Иначе он бы действительно ничего не стал делать, а, сказав бы самому себе: "Значит, не судьба мне сегодня добраться до Симона", залез бы в машину и стал пережидать ночь, чтобы хотя бы дождаться светлого времени суток.

- Ладно, - только и сказал он, снимая пиджак и засучивая рукава рубашки, чтобы не испачкать манжеты.

Достав из багажника домкрат, он принялся поднимать машину в надежде, что заднее колесо немного поднимется из ямы и под него можно будет засунуть какие-нибудь ветки. В принципе следовало бы подложить под остальные колеса кирпичи или булыжники, чтобы автомобиль не вздумал покатиться и свалиться с домкрата. Но рядом ничего подходящего не было, идти искать было бессмысленно хотя бы из-за темноты, а фонарика у Герца не было. Поэтому он махнул рукой, решив, что и так сойдет, и энергично крутил железную ручку. Лора напряженно следила за его действиями. Она встала так близко, что Леонид, перекидывая рукоятку домкрата против часовой стрелки, ударил стержнем ей по ноге. Он сжал губы, как будто ударили его самого - он хорошо представлял себе ощущение, когда тяжелая железка бьет по щиколотке, самому сколько раз приходилось испытывать; не особенно больно, но ужасно неприятно - и поспешно сказал:

- Извини.

Лора, слегка поморщившись, отошла чуть в сторону.

- Может, мне что-нибудь сделать? - спросила она.

- Нет, ничего. Тут делать нечего, - сказал Леонид, продолжая поднимать машину. Наконец винт домкрата дошел до самого верха и остановился. Герц вытер руки и поглядел на колесо. Оно немного поднялось из грязи. Теперь хорошо бы найти деревянный брус и, подсунув его под задний мост, поднять колесо ещё выше - но ничего такого также под рукой не имелось. Леонид достал топор. Краем глаза он увидел, что Лора чуть сжалась - не вообразила ли, что он предательским образом заманил её в лес, а теперь собирается с ней расправиться? Может быть. С неё станется. Он срубил несколько не очень толстых веток и стал подсовывать их под колесо в грязь. Решив, что хватит, опять стал орудовать домкратом. Колесо постепенно опускалось в яму, потом на него стал давить кузов, и ветки затрещали под шиной. Из-за деревьев взошла яркая луна, осветив колею и деревья. И почти в это же мгновение откуда-то издалека поплыл непонятный тоскливый вой. Герц почти физически ощутил, как звук залезает ему в самую душу и раздирает её тысячей когтей. Можно было вообразить, что все собаки города разом взвыли на луну, яркое сияние которой уже стало ослабевать - на светило наползали черные тучи - но Леонид мог бы поклясться, что в слышимых им звуках нет ничего земного; этот вой был почти полным воплощением отвратительной сконцентрированной тоски, которой хватило бы, чтобы целый город покончил самоубийством. Лоб Герца покрылся испариной, по спине побежали мурашки. И тут невдалеке в лесу затрещали сучья - кто-то пробирался через бурелом, явно направляясь в их сторону. Леонид обнаружил, что Лора прижалась к нему, дрожа всем телом. Внезапно его охватил приступ панического страха. Он запихнул девушку в машину, захлопнул за Лорой дверцу, плюхнулся на свое место и врубил мотор. Машина рванулась вперед, её тряхнуло, и она остановилась. Леонид до крови закусил губу.

- Ну же! - заорал он, опять вдавливая в пол акселератор и до боли в руках вцепившись в руль, как будто это могло помочь исправить положение. Машина продвигалась на пять сантиметров вперед, останавливалась, потом откатывалась назад, и все начиналось сначала. Изрыгая чудовищные проклятия, Леонид вновь и вновь повторял попытки, отчаянно давя на акселератор; возможно, он просто подсознательно хотел за ревом мотора спрятаться от таинственных пугающих звуков и не слышать их. Машина упорно не желала освобождаться из ловушки.

- Ах, так! - крикнул он и переключил скорости. Дико заскрежетали шестерни - впопыхах он убрал ногу с педали сцепления раньше времени. Потом машина опять дернулась вперед, и мотор заглох - оказалось, что Леонид включил третью скорость вместо задней. Тогда он взял себя в руки, аккуратно переключил скорости и плавно нажал акселератор. Машина взвыла, взревела и выскочила из ямы. Тут же, даже не успев толком осознать, что произошло, Леонид включил переднюю скорость, вывернул руль, чтобы опять не угодить в ту же яму, и помчался по колее. Теперь он совершенно не заботился о том, чтобы машину не трясло, и гнал прямо по всем колдобинам. Потом колея повернула, вышла на шоссе, машину сильно тряхнуло при выезде на асфальт, и Леонид чуть не выбил зубы, ударившись подбородком об руль. Только здесь он затормозил, чтобы перевести дух и закрыть оставшийся распахнутым багажник. Впопыхах он забыл в лесу домкрат, но возвращаться за ним у него не было ни малейшего желания.

На шоссе было тихо; налетел порыв ветра, зашелестел в листьях деревьев, но не разогнал духоту - ночь была очень теплой. Рваные клочья облаков возникали из черноты неба и проплывали по диску луны, затмевая её призрачный свет. Потом послышался приближающийся рев. Сверкнули во тьме фары, включенные на дальний свет, ослепив Герца и высветив на мгновение его, машину, и девушку на сиденье, и мимо пронесся длинный черный автомобиль. Он на всем ходу свернул на какую-то боковую дорогу и улетел. Леонид вернулся за руль. Лора сидела, вцепившись руками в край сиденья. Она дрожала, её зубы стучали.

- Тебе холодно? - спросил Леонид и положил руку ей на плечо. - Что с тобой?

- Поедем скорее отсюда, - попросила девушка.

- Тебе страшно? - сейчас он уже сам не понимал, почему в лесу так испугался. - Подумаешь, ходил кто-то по лесу, - теперь он почти был уверен, что так оно и было. Но, повинуясь просьбе девушки, завел мотор и повел машину вперед, туда, где за голым пустырем светились огни городских кварталов.

2.

Герц, вспоминая потом события этой ночи, не мог с уверенностью сказать, встретили ли они "охотницу за мужчинами" до того, как попали на Тормозной проспект или после - на него свалилось столько событий, что в голове царил сплошной кавардак. Почему-то у него сложилось устойчивое впечатление, что это было после. Но по логике вещей должно было быть до ведь он у неё определенно спрашивал, как добраться до неуловимого Тормозного проспекта. Ему казалось, что они с Лорой никогда до него не доберутся. Вначале был ещё этот занудный мужик, который долго перечислял все магазины в округе, чтобы потом сказать, около которого из них надо свернуть, и они с Лорой опять поспорили, потому что пятиэтажный дом со статуями на крыше стоял на одной стороне улицы, а здание с разбитой неоновой вывеской - на другой стороне, да ещё на квартал в сторону. В конце концов они все-таки выработали компромиссное решение, но когда поехали дальше, у Лоры началось что-то вроде истерики. Без всякой видимой причины она внезапно категорически потребовала повернуть и не ехать дальше.

- А собственно, в чем дело? - спросил Герц. - Чем тебе эта улица не угодила?

Но Лора ничего не желала объяснять; она схватила Леонида за руку и тихо, почти шепотом, говорила:

- Поверни! Пожалуйста, поверни... Не надо туда ехать...

Он затормозил, остановившись прямо посреди пустынной улицы - только вдали вспыхивал и гас желтый свет на светофорах. Он был не удивлен, а скорее даже испуган странным поведением девушки; в тоне её голоса звучал не сколько приказ, сколько мольба, словно от того, повернет он или нет, зависели её жизнь и смерть.

- Пожалуйста, - повторила Лора. - Если ты не повернешь, я вылезу из машины. По этой улице нельзя ехать. Ну что же ты? Поверни, ради бога, поверни.

Собственно говоря, состояние, в котором она находилась, истерикой назвать было никак нельзя. Она не кричала, не рыдала, не била по полу ногой - просто тихо и настойчиво умоляла его повернуть. Внезапно Герц понял, на что это похоже: как если бы он домогался её, а она просила оставить её в покое. И тогда ему тоже стало страшно. Что бы он ни думал о её сдвинутости, он почти поверил, что на этой тихой и пустынной улице девушке действительно угрожает какая-то страшная опасность - как будто они приближались к некоему невидимому барьеру, за которым должно было случиться нечто ужасное, и Лора видела этот барьер, а он - нет. Пусть даже эта опасность существовала только в воображении девушки. В конце концов, какая разница между подлинными страхами и выдуманными, если они одинаково действуют на нервы? И Леонид решил не противоречить Лоре и выполнить её просьбу, но ему стало крайне интересно узнать, что же все-таки могло её так испугать.

- Может быть, ты все же объяснишь мне, что с тобой происходит? спросил он.

- Поезжай. Скорее. Надо уехать отсюда побыстрее, - сказала Лора, не желая ничего объяснять.

И Герцу пришлось разворачиваться.

В результате они ещё больше запутались, выехали на какой-то путепровод, закрытый, потому что он выходил к Разбитому Заводу, а на улицах людей практически не было, и спросить дорогу было не у кого. Леонид уже совсем отчаялся, когда на одном из поворотов, из-за окружавшего находившийся по левой стороне шестиэтажный дом постройки тридцатых годов забора, поставленного, видимо, затем, чтобы никому на голову не упал пришедший в ветхость и начинавший разваливаться балкон, вышла молодая женщина. Ярко накрашенные губы резко выделялись на её лице. Леонида поразил её наряд - она была почти совсем голая, если не считать небольших кусочков ткани, едва прикрывавших её интимные места. Лора сильно дернула Герца за рукав, когда он нажал на тормоз и машина остановилась.

- Едем, - тихо сказала она.

- Подожди, - ответил Герц, опустил вниз стекло и громко сказал, когда странная дама подошла ближе:

- Девушка!

Она остановилась и посмотрела ему в глаза. Секунду они смотрели друг на друга, потом Леонид спросил, но не то, что собирался спросить - у него неожиданно вырвался совсем другой вопрос:

- И вам не страшно ходить ночью в таком виде?

- Нет, - она тряхнула головой и насмешливо улыбнулась, показав ряд белых зубов.

Лора дернула его за руку, и Леонид вспомнил, что он собирался узнать:

- Вы не подскажете, как нам проехать на Тормозной проспект?

Лора яростно теребила его за рукав, чуть не разрывая его, но Леонид переключил все свое внимание на девицу в купальнике. Та подошла ещё ближе, нагнулась, взявшись одной рукой за машину, так что её ярко накрашенное лицо оказалось совсем рядом с Леонидом, и он чувствовал сильный приторно-сладкий запах парфюмерии и мог разглядывать её пышный бюст, и сказала:

- Тормозной? И с какой стати вам взбрело в голову туда ехать?

- Так вы можете мне сказать? - спросил Герц. Лора, похоже, действительно вознамерилась оторвать у него рукав; кроме того, она колотила его по плечу, но он, не поворачиваясь, только отмахнулся от нее, как от жужжащей над ухом мухи, чтобы она не отвлекала его.

- Вы не местный, что ли? - спросила девица.

- Нет. Я из столицы.

- Значит, вам Тормозной нужен... Не понимаю, кому ночью может понадобиться Тормозной проспект.

- Ну мне, мне понадобился, - нетерпеливо сказал Герц.

Он заметил, что девушка сразу отодвинулась от него подальше. Она выпрямилась и встала к машине боком, давая теперь Леониду возможность обозревать её практически совершенно обнаженные ягодицы. На одной из них был наклеен белый ярлык с надписью: "Попробуй меня трахнуть".

- Ну, значит, так, - сказала она, - поедете вон туда, - она махнула рукой вдоль улицы, - как будет площадь Динозавров, свернете на Крупнокалиберную улицу, потом повернете на улицу Партизана Кирпичуги, и там будет ваш проспект.

Лора тем временем оставила в покое рукав Леонида и принялась очень чувствительно бить его по ноге острым каблуком туфли.

- Спасибо, - сказал Герц. Девушка в купальнике обошла машину, цокая каблуками туфель по асфальту, и пошла прочь, пару раз обернувшись. Леонид включил сцепление, обогнал её и поехал в указанном направлении.

- Что за дива? - спросил он Лору. - Это у вас шлюхи такие?

- Нашел с кем разговаривать! - сказала Лора. Он только сейчас поглядел на неё и увидел, что лицо у неё бледное и злое, и губы дрожат. Сейчас она действительно была близка к истерике.

- Что с тобой, моя милая? - спросил он. - В чем дело? Так кто это такая? Я думаю - может, вернуться, забрать её - ведь черт знает что, ходит одна, ночью, да ещё в таком виде.

Лора толкнула его так, что он дернул руль, и машина вильнула.

- Ты совсем сошел с ума! - воскликнула Лора срывающимся голосом. - Это же "охотница за мужчинами"!

- "Охотница за мужчинами"? Что это значит?

- Ходят такие девушки ночью; кто-нибудь к ней наверняка пристанет, а у неё в руке игла с быстродействующим ядом - ну и все. А ты с ней говоришь, она обиженно отвернулась от него и смотрела в окно. - Вон, можешь полюбоваться - ещё одна идет.

Герц увидел на тротуаре у ограды парка ещё одну девушку в вызывающе легком наряде. Она стояла, оглядываясь по сторонам.

- Ну и что? - спросил Леонид. - Я же к ней не собирался приставать. Да ты что, ревнуешь меня, что ли?

- Да пошел ты в самом деле, - ответила Лора. - Я-то считала, что ты гораздо умнее. Ну нельзя с ними иметь дело, просто нельзя, ты понимаешь? И говорить нельзя. Никто не знает, кто они такие, откуда берутся - наверно, приходят из Заброшенных Кварталов. А все, что появляется оттуда, опасно.

- Да ты прямо свихнулась на этих Заброшенных Кварталах! - сказал Герц. - Подумаешь, никто не знает, откуда берутся... Ну, скучно им дома сидеть, вот они и идут на улицу развлекаться. Очень хорошо себе это представляю. Может, они считают, что надо таким образом бороться с сексуальными маньяками, раз полиция бездействует. Вы тут все с ума посходили со своими Заброшенными Кварталами. Впрочем, как и вся страна. Придумываете себе воображаемые напасти, и нет чтобы подумать о том, что на самом деле происходит.

- Я тебя очень прошу, - сказала Лора, - не упоминай их больше, ладно? Это очень опасно. И для тебя, и для меня. Если тебе хотя бы чуть-чуть небезразлично, что со мной станет. Какое ты имеешь право судить о том, что есть, чего нет? Может быть, я все-таки лучше тебя знаю, что происходит у нас в городе, а?

- Но, пардон, есть такая вещь, как здравый смысл, - ответил Герц. Должен я ему верить или нет? - он начал злиться. Жители его родины никогда особенным здравомыслием не отличались. Но этот город переходит все границы!

И в то же время он понимал, что не может так просто отмахнуться от Лоры и от того, что она говорит и думает, как будто это в большой степени касалось и его лично, а все её страхи и фобии были и его страхами и фобиями.

Тормозной проспект оказался чрезвычайно унылым и неприятным местом. Это была длинная мрачная улица, с обеих сторон которой тянулись бесконечные бетонные стены; в них не наблюдалось ни входов, ни ворот. Свет фар выхватывал из темноты тротуары, все заставленные ржавыми мусорными баками и старыми, без шин и стекол, автомобилями. А за стенами в ночном небе угадывались черные силуэты полуразрушенных домов, изъеденных и обгрызенных энтропией. Свет луны не отражался в их окнах, потому что они были лишены стекол.

- Ну, так оно и есть, - сказала Лора, когда они въехали на эту улицу, - конечно, мы к н и м приехали. Можешь любоваться на них сколько хочешь, ведь ты и м и так интересовался.

- Повернем назад? - предложил Герц, не без любопытства разглядывая еле различимые силуэты мертвых каменных коробок за забором.

Лора не успела ответить; она внезапно тихо взвизгнула и схватила его за руку. От неожиданности он резко, со скрежетом, затормозил, и успел увидеть, как из-под колес машины кинулись в стороны несколько черных, похожих на торпеды усатых длинномордых тварей, каждая длиной почти по полметра.

- Что за звери? - спросил Герц озадаченно.

- Крысы, - сказала Лора каким-то сдавленным голосом. Герц решил, что её тошнит.

- Остановиться? - предложил он.

- Нет, что ты! Поехали! Нельзя останавливаться, раз здесь крысы. Знаешь, что они с нами сделают?

- Но, моя милая, это не крысы. Крысы таким не бывают.

- Может, у вас в столице и не бывают, а у нас бывают, - заспорила Лора. - Они у нас такие с тех пор, как вот это, - она кивнула головой за окно, - появилось.

- Мутанты, что ли? Или это только вы их крысами называете, а на самом деле это вовсе не крысы?

- Может быть. Но других у нас нет. А что ты думаешь - я бы сама предпочла, чтобы они были какими-нибудь другими!

- Что, противные очень?

- Не только противные, но и опасные. Если их много, они не побоятся напасть и на человека и могут сожрать его, как пираньи. Живут на свалках, едят что попало - даже покрышки жуют. На свалках же размножаются, бегают по всему городу и все сжирают, что попадется. Родители из-за них уже детей боятся на улице оставлять без присмотра.

- А бороться с ними не пробовали?

Лора пожала плечами.

- Пробовали. Огнеметами жгли, яды раскидывали, но ничего не помогает. Им все только на пользу идет. Они ужасно живучие. А у наших властей и без крыс забот хватает. Им некогда такими мелочами заниматься.

Разговаривая о крысах, Герц забыл, что он предлагал поискать другую дорогу, и Лора, видимо, тоже. Как ни странно, сейчас Леонид не замечал в ней никаких следов беспокойства или боязни, и подумал, что вблизи этих самых Заброшенных Кварталов её страх к ним сильно уменьшился. И в общем действительно, с какой стати их бояться? Леонид старался не ослаблять внимания, чтобы опять не налететь на каких-нибудь крыс, но тем не менее с любопытством поглядывал по сторонам, и никак не мог понять, что такого страшного может таиться в этих покинутых домах. Мрачно, конечно, но не страшно. Вернее, не более страшно, чем в любом пустынном месте ночного города. Но Лора вдруг сказала раздраженно:

- Ну что ты плетешься как черепаха? Хочешь, чтобы нас Ночной Снайпер подстрелил?

- Ночной Снайпер? - переспросил Герц.

- Ну да, - кивнула Лора. - Живут т а м такие и ночью палят во всех, кого увидят. Не знаю, как они видят в темноте, может, телепаты, может, что, но стреляют очень метко.

- Опять сказочки? - сказал Герц, но скорости прибавил. Мертвая улица казалась бесконечной.

- Увидишь, какие сказки, - ответила Лора, - когда он всадит пулю тебе в голову. О! Слушай!

Герц услышал, что откуда-то сбоку, как раз со стороны Заброшенных Кварталов, несутся звуки, похожие на то, как если бы кто-то пилил ножовкой железный лист, тонкий и плохо закрепленный, и он при каждом рывке пилы начинал вибрировать и страшно грохотать. Только что это должна быть за пила и что за лист, чтобы он издавал звуки, хорошо слышные за много километров? Прислушавшись, Леонид уловил ещё некое шебуршение, как будто кто-то пробирался наугад через лес беспорядочно расставленных металлических конструкций, натыкаясь на них и круша; но этот шум был гораздо более слабым и выглядел просто как звуковой фон.

- Странно, - сказал Герц.

- Странно? - спросила девушка с какой-то неуловимой интонацией. - И что же ты думаешь об этих странных звуках?

- Подумаешь, оторвался где-то железный лист, и его треплет ветром.

- Да? А ты хоть смотрел в ту сторону?

- Нет. Мне некогда смотреть в ту сторону, я машину веду, - но все-таки он посмотрел туда, но не увидел ничего, кроме черного неба и силуэтов мертвых домов.

- Мерцание, - пояснила девушка.

Присмотревшись, Леонид увидел, что над крышами домов действительно видно какое-то мерцание, как будто далеко-далеко кто-то сваривает металл. Но Леонид не мог точно сказать, то ли там действительно что-то мерцает, то ли просто у него в глазах рябит от ночной тьмы. Он и хотел сказать об этом Лоре, но тут темноту одна за другой прорезали четыре яркие, совершенно беззвучные белые вспышки.

- Ну? - спросила Лора. - Видел? Ты ещё будешь говорить, что там ничего такого нет?

- Что ты от меня хочешь? - пожал плечами Герц. - Откуда я знаю, ну, рвануло там что-нибудь.

- Беззвучно?

Леонид на самом деле был сильно озадачен. Промелькнула в его голове мысль - а не началась ли война? Можно, конечно, сослаться на то, что свет распространяется дальше звука, но чтобы такие яркие вспышки - и абсолютно беззвучно?

- Ну что я могу сказать? - ответил он. - Все на свете можно объяснить вмешательством потусторонних сил, но зачем, когда можно объяснить и с позиций материализма?

- Вот я и хочу знать, как ты объяснишь это с позиций материализма.

Герц сказал:

- Если ты захочешь спросить, как работает компьютер, я тебе тоже не смогу сказать ничего, кроме нескольких туманных фраз, которыми ты вряд ли удовлетворишься. Вы слишком... - он замолчал.

- Что слишком?

- Ничего, - нечего было продолжать этот спор, все равно её не переспоришь. Они тут зациклились на мистике и не желают видеть ничего реального, вот что он ей хотел сказать. А это в конце концов начинает действовать на нервы.

- А вой ты помнишь? - спросила Лора. - Тот вой в лесу? Как ты его объяснишь?

Боже, она и его собиралась обратить в свою веру, да к тому же ужасно настойчиво!

- Вой? - он решил отшутиться. - Это дома воют, оставленные без присмотра на волю энтропии. Она их жрет, вот они и вопят от боли и страха.

Чтобы сменить тему, он спросил:

- Теперь-то ты можешь показать дорогу? Куда надо ехать, чтобы попасть на твой проспект Свершений?

- На проспект Свершений уже поздно ехать, - сказала Лора, подумав несколько секунд. - Лучше на Первую Глухоманскую. Я покажу.

- Как скажешь.

- Это недалеко отсюда. Я тебя надолго не задержу.

- Да ладно, - усмехнулся Герц. - Раз уж я взялся тебя катать...

- Сейчас направо, - сказала девушка.

- Направо? - переспросил Герц. Направо дороги не было. Там была глубокая канава, за которой поднимался все тот же бетонный забор. Впрочем, он обрывался рваным уступом в десяти метрах дальше, а за два метра от пролома в нем было проделано отверстие, закрытое калиткой.

- Ну да, направо, - нетерпеливо сказала Лора, показывая налево. Герц уже проскочил поворот. Поэтому ему пришлось развернуться, и в итоге он действительно повернул направо. Тем не менее он сказал:

- Это не направо, это налево.

- А я что говорю? - спросила Лора.

Герц решил не обращать на эту странность внимания.

По сторонам потянулись ряды облупленных, с забитыми фанерой окнами, домишек, какие-то длинные, с глухими стенами, строения вроде амбаров, высокие досчатые заборы, ужасно запущенные особняки с портиками, зияющими дырами от обвалившейся штукатурки, потом опять заборы, изукрашенные стандартными надписями и рисунками, казавшимися здесь очень к месту - было бы странно, если бы на таком заборе не было хотя бы ни одного трехбуквенного слова. Асфальт на мостовой был сильно разбит, местами почему-то сменялся брусчаткой, для разнообразия попадались канализационные колодцы без крышек, и Герц вел машину довольно медленно; рядом с ними, не отставая и не обгоняя, уже долго плелся, грохоча на плохо состыкованных рельсах, трамвай. Он был ярко освещен, но в нем не было ни единого пассажира. Его грохот, звон и непреклонная решимость ехать точно рядом сильно раздражали Герца, и он думал о том, что хорошо бы притормозить и отстать, если нельзя ехать быстрее, но решил, что это ребячество. В конце концов, какое ему дело. Пусть едет рядом, если ему хочется.

Проехали мимо темного парка, где у калитки в чугунной ограде горел единственный фонарь, освещая бюст какого-то деятеля на гранитном постаменте.

- Сильно вымоталась? - спросил Леонид девушку, чтобы нарушить затянувшееся молчание. Ему было как-то неудобно, что они ни о чем не разговаривают, она ещё решит, что он скучный и занудный человек. - Н-да. Но я не виноват. Это у вас город слишком идиотский, а я тебя предупреждал, что мы будем всю ночь плутать. Ты только не забывай показывать дорогу.

- Сюда, - указала Лора. Она была явно не намерена поддерживать разговор. Теперь они ехали по узкой, темной, застроенной мрачными высокими домами, сдавливающими проезд, как скалы - ущелье, улице. Фонарей здесь почти не было. Из черных подвалов подворотен тянуло сыростью и гнилью. На асфальте валялись какие-то тряпки, раздавленные картонные коробки, кучи мусора - видимо, все выкидывалось из окон прямо на мостовую. Герц несколько раз сбавлял скорость и осторожно объезжал пьяных, шагавших, шатаясь, по самой середине дороги. Какие-то ребята, собравшись в кучку, занимались на тротуаре чем-то непонятным, и когда Герц проезжал мимо них, в машину швырнули пустую жестянку из-под пива.

Потом они проехали рядом с распахнутой дверью. Очевидно, это был кабак - внутри освещенного помещения в клубах табачного дыма толпилось много людей. Из двери, шатаясь, вышел мужчина в грязной одежде и с грязной рожей, и вдруг свалился на дорогу чуть ли не под колеса машины. Герц еле успел его объехать.

- Стой! Б...! - заорал пьяный вслед. Леонид сморщился. Он терпеть не мог, когда при женщинах матерились. Но долго морщиться ему не пришлось где-то в стороне раздался сухой треск автоматной очереди.

- Стреляют, - заметил он. Странно, он совсем не испытывал никакого страха. - Похоже, это у вас частое явление?

- Почему ты так думаешь?

- Тебя выстрелы совсем не удивляют.

- Тебя тоже.

- Да, ты права. Но это мне самому странно. А ты привыкла?

- Да... То есть нет. Не знаю... Меня сейчас совсем другое тревожит.

- Что именно? - спросил Герц, и тут же добавил: - Если это твое личное дело, можешь не отвечать. Я не люблю лезть в чужие дела, чтобы только хуже не получилось. Но между прочим, хочу тебе сказать, что если тебе понадобится какая-нибудь помощь, то можешь располагать мной целиком и полностью.

- С чего ты взял, что у меня какие-то неприятности? - спросила Лора.

- Но, моя милая, что же ты ещё предлагаешь мне думать, когда я вижу, как ты на ночь глядя срываешься с места, едешь с первым попавшимся человеком в город, утверждая, что "не можешь там больше оставаться"? Впрочем, если тебе неприятно ещё раз обо всех этих делах вспоминать, или ты считаешь, что я лезу не в свое дело, ты так и скажи, и я мигом заткнусь.

- Все это чепуха, - махнула рукой Лора, но из её тона можно было ясно понять, что это вовсе не чепуха. - Но спасибо тебе. - Она помолчала и потом сказала, - А знаешь, я действительно не откажусь от твоей помощи. Понимаешь, мне надо тут кое с кем пять минут поговорить, и я хочу, чтобы ты присутствовал при разговоре. Просто присутствовал, и все. Ладно?

- И всего-то? - удивился Герц. Но это "всего-то" его заинтриговало.

- Останови, я позвоню.

Герц остановил машину рядом с телефонной будкой. Лора набрала номер, положив трубку на плечо, затем нетерпеливо дернула рычаг, снова повертела диск, и опять не прозвонилась.

- Поехали, - сказала она, садясь в машину. - Занято. Позвоню из следующего.

Они останавливались у всех подряд будок, и там, где телефон работал, Лора пыталась звонить. Наконец, она с досадой сказала:

- Ладно, поедем так. Если там все время занято, значит, дома должен быть кто-нибудь.

Следуя указаниям Лоры, через гадкую и вонючую подворотню, где у одной стены сгрудилась в кучу компания людей, то ли покупающих наркотики у продавца, то ли выясняющих отношения, Герц въехал во двор и остановил машину. Двор был таким же угрюмым, как и все городские пейзажи. Его углы были завалены мусором и заросли крапивой и чернобыльником. На полуразломанных скамейках виднелись силуэты каких-то угрюмых личностей. Лора устремилась в подъезд. Герц последовал за ней и оказался на лестнице, ступени которой были сильно выщерблены. В темноте он два раза чуть не свалился, и оставался на ногах, только хватаясь за липкие перила, которые оставляли на его руках и манжетах черные полосы. Вдруг девушка вскрикнула, и что-то с шумом бросилось вниз мимо ног Леонида.

- В чем дело? - осведомился Герц.

- Крыса, - сказала Лора. - Кажется, она меня укусила.

Они поднялись по лестнице к окну, прямо в которое светила луна. Лора, опершись о подоконник, сняла с ноги туфлю и сказала:

- Посмотри, пожалуйста, нет ли на ноге чего-нибудь?

Герц опустился перед ней, взял в руки её маленькую ступню и внимательно осмотрел её.

- Нет ничего, - сообщил он. - А впрочем... Поверни ногу. Нет, все нормально. Мне показалось.

Он уже собирался подняться, когда на лестнице раздались шаги. Герц поднял глаза, смущенный, что его застали в такой странной позе, и увидел, что по лестнице спускается какая-то непонятная процессия, наряженная в бело-голубые хламиды. Их было человек десять, всех возрастов, от сгорбленной вдвое, совершенно лысой старухи, до молоденькой девушки; были там и солидные мужчины, и ребята с панковскими гребнями на головах. Они прошли мимо бесшумно; последний в процессии держал подвешенную на цепочке консервную банку и раскачивал её, как кадило. Несколько капель из неё попало на Герца, и он почувствовал запах спирта.

- Кто это такие? - спросил он Лору, поднимаясь и отряхивая колени.

- Страждущие, - ответила она.

- Страждущие чего? Это что, секта такая?

- Да нет.

- А что?

- Так, - она только пожала плечами, не желая толком ответить, и направилась дальше по лестнице.

На площадке третьего или четвертого этажа она толкнула незапертую исцарапанную дверь и вошла в коридор, тесный и запущенный, потолок которого, совершенно черный, был покрыт несколькими слоями пыльной паутины. Герц двинулся вслед за Лорой вглубь коридора, огибая какие-то коробки, штабеля стульев с обломанными ножками и вешалки с грудами рванья. Где-то за стеной бубнили голоса - высокий женский визгливо орал: "Не дам я тебе ничего! Убирайся!" - в ответ на что мужской голос, низкий и сиплый, с ужасающей монотонностью повторял: "Сука! Сука!"

Потом он оказался в комнате, узенькой и грязной. Он сидел рядом с навечно закрытым невероятно пыльным окошком с двойной облезлой рамой, за которой жужжала неведомо как попавшая туда муха. Стекло было перечеркнуто трещиной, и за ним ничегошеньки не было видно. На широченном подоконнике стояли запыленные химические колбы и растрескавшиеся чашки, и в некоторых из них было полно паутины и дохлых мух. Герц держал в руке такую же разбитую и склеенную чашку, в которую ему налили чай. Под неимоверно высоким, теряющимся в полумраке потолком, горела электрическая лампочка без абажура. С одного из углов потолка, дальнего от Герца, штукатурка полностью осыпалась, обнажив сине-черные гнилые, опасно прогибающиеся балки перекрытий, и взгляд Леонида то и дело возвращался к этой неприятной картине, как будто он всерьез опасался, что аварийный потолок сейчас свалится ему на голову; было почти несомненно, что в один прекрасный день такое произойдет - да и состояние ещё целой, но сильно потрескавшейся штукатурки внушало серьезные опасения. Весь тот угол был завален пустыми бутылками, и некоторые из них явно попали туда только что. Обитателей в комнате было трое: один, мужчина неизвестного возраста, спал на красном диване, уткнувшись лицом в потертую обивку, и заливисто храпел, а время от времени громко пускал ветры. Хозяйкой комнаты оказалась довольно молодая и стройная ещё дама, но из тех, про которых говорят "потасканная". Бурный образ жизни оставил на её лице многочисленные морщины и черные мешки под глазами. Это не мешало третьему присутствующему, огромному экспансивному мужчине с выпирающим над ремнем брюхом постоянно хватать её сзади за бедра, класть руку ей на грудь и отрывочными междометиями выражать желание переспать с ней. Присутствие спящего его совершенно не смущало, но на новых гостей он бросал неприязненные взгляды и даже не предложил им выпить, хотя на голом столе, не покрытом скатертью, стояла початая бутылка.

Лора сидела на шатающемся стуле и слушала, что ей говорит потасканная дама, энергично жестикулируя тощими синеватыми руками:

- Моя дорогая, вы сами подумайте, какой может быть толк от такого человека, как Эдмонд, если он не в силах подойти к Монсоху и прямо сказать все, что он думает об этом негодяе Горбазе? Если он согласен терпеть за своей спиной такую сволочь, то что о нем после этого можно сказать? А я на него так надеялась! И Нина тоже. Мы ждали-ждали, но сколько это может продолжаться? В конце концов, что в этом сложного? Монсох, мол, не хочет ссориться с Кпоиждосом, а тому Горбаз приходится троюродным племянником. Но это просто отговорки. Под него ведут подкоп - я это так понимаю - но зачем он сидит как последняя рохля и ждет, когда его опутают по рукам и ногам, и все, что может - жаловаться Нине, как ему плохо живется. Он, что ли, считает, что от этого они оба будут счастливы? Я ей так и говорю: оставь, мол, это дело... Вам ещё налить? - обратилась она к Герцу, увидев, что он допил свой чай и поставил чашку на поверхность деревянного письменного стола, на которой навеки отпечатались круги от стоявшей на нем когда-то посуды. Леонид покорно подал ей чашку. Кажется, ему только и оставалось делать, что пить неслащенный чай и жевать какие-то окаменелые сухари. Он слабо понимал, зачем Лора притащила его сюда, чего они ждут, кто эта женщина, и о чем они с Лорой ведут бесконечный и малопонятный разговор. "Боже мой" - тихо вздохнул он и поглядел на часы. Часы не работали. Дисплей был пуст, и только включалась подсветка, если нажать на кнопку. Ему стало совсем скучно и тоскливо, и чтобы как-то убить время, он стал разглядывать попавшуюся ему на глаза грязную бумажку, лежавшую на подоконнике. Видимо, раньше в неё заворачивали селедку. Это была листовка, отпечатанная на плохом ротапринте, и содержала она, судя по заголовку, ни много ни мало как "каталог инопланетных пришельцев", коих следовало опасаться по причине их сильной вредности. Здесь было шесть или семь картинок, изображающих крайне неприятного вида существа. Все они, как один, имели разверстую пасть, набитую устрашающего вида зубами, а также бессчетное количество когтей, клыков и прочих режущих и колющих орудий, торчащих изо всех частей тела. Под каждым рисунком следовало краткое описание, содержащее псевдонаучное название данной особи, её отличительные черты, и название цивилизации, к которой она принадлежит. Особенно Герцу понравился Антропофаг Саблевидный, присылаемый цивилизацией Ычгурурущсычъ-НАХ34Б6, который обитает в оврагах, развалинах и на свалках, отличается крайней агрессивностью, бомбо - и танкоустойчивостью, жертву пожирает полностью и не прекращает преследование до собственного распада, а также Горгозоонг Псевдоголографичный, который вдобавок обладает способностью парализовать жертву благодаря излучению гипнополя. Досмотрев листовку до конца, Герц обнаружил, что изображения пришельцев выполнены художником Доримедонтом Зуммером изотранспрецендентным методом и одобрены Комитетом по Проверке Деятельности Неземных Сообществ. "Интересно, видела ли это Лора? А если видела, то что она об этом думает?" - подумал Герц и посмотрел на девушку.

Лора сидела, положив одну ногу на другую. Ее легкая белая юбка подвернулась, обнажив её колени, на которые девушка опустила скрещенные руки. Герцу почему-то показалось, что она гораздо старше, чем он думал сейчас она тянула лет на тридцать. Судя по всему, она весьма внимательно, даже можно сказать, напряженно, подавшись вперед, слушала, как хозяйка квартиры рассказывала, почему какой-то Аврелиан Штейнберг отказался от места приемщика стеклопосуды в Кривопяткинском санатории и какие выгоды он от этого потерял. Но поглядев на Лору ещё немного, Герц внезапно понял, что девушкой владеет какая-то непонятная тревога, которая нарастает тем больше, чем больше длится этот явно не относящийся к делу рассказ. Ее лицо побледнело, она кусала губы, и потом принялась за ногти. От Лоры тревога передалась Герцу, как будто он с минуты на минуту ждал ареста - когда хочется вскочить и бежать куда-то и что-то предпринять, но мозг сдавлен железным обручем, и ты не в состоянии ничего сообразить и ничего сделать, и остается лишь покорно сидеть и ждать.

Чтобы отвлечься, Герц стал наблюдать за ещё одной особой, оказавшейся в комнате. Он как-то пропустил тот момент, когда она появилась - не исключено, что она присутствовала с самого начала, и только он её не сразу заметил. Это была некая старуха, которая ползала на коленях по досчатому полу и старательно вычищала пыль из щелей между половицами, откуда, по мнению Герца, её было вычистить просто невозможно. Тем не менее она тыкала уголком тряпки во все щелки, убеждалась, что там стало не более чисто, и тыкала опять. Ее тряпка была ещё грязнее, чем все эти щели, и при каждом неосторожном движении из неё сыпались горы мокрого мусора. Тогда бабка ожесточенно принималась собирать его, а потом, после долгой возни, половина мусора опять высыпалась из тряпки, и все начиналось сначала. Как ни медленно было продвижение странной старухи, все-таки она постепенно подбиралась к стулу Лоры, кружась вокруг её ног. Девушка не сделала ни одного движения, чтобы подвинуться и освободить бабке поле деятельности. К этому времени старуха уже надоела Герцу, и он опять стал слушать разговор. Теперь речь шла о новом средстве для выведения тараканов, которое продавалось в аптеке на углу улицы Дракойна и Козлозлорадского переулка, и опять Герц остался в недоумении, потому что, судя по способу применения, препарат был рассчитан на тараканов, которые летали и опыляли комнатные цветы. Полная бессмысленность этого разговора стала настолько угнетать Герца, что он стал фантазировать, будто женщины говорят о чем-то совсем другом, на никому не известном языке, использующем совершенно другие, нежели обычные человеческие языки, звуки, и уши Герца, не привыкшие к этим звукам, воспринимают их как нормальные слова, но стоящие в совершенно бессмысленных сочетаниях. Тем временем Рина (именно так назвала её Лора, задав ей какой-то вопрос) заметила, что у Леонида опять опустела чашка, и мигом подлила ему еще, с явным облегчением выбравшись из неуклюжих объятий своего ухажера. Старуха же переместилась к самым ногам Герца. Протерев пол рядом с ним, она двинулась дальше, но тут Леонид, рассеянно жевавший печенье, уронил несколько крошек на пол. Тотчас же старуха, как пантера на добычу, бросилась на эти несчастные крошки, стремясь поскорей устранить непорядок. При этом, похоже, она совсем не замечала Герца, как будто тот был не человек, а предмет мебели. Леониду захотелось нарочно намусорить, чтобы посмотреть, какова будет реакция бабки. Может быть, он бы действительно успел претворить свое намерение в жизнь, но Лора внезапно поднялась со стула и сказала ему: "Идем". Он послушно вышел вслед за ней в коридор.

- Что это за люди? - спросил он.

- Ну, Рину я тебе представляла, - удивилась Лора. - А остальных сама в первый раз вижу.

- Да-да, действительно представляла, - кивнул он, хотя на самом деле был далеко не уверен в этом. - Куда тебя везти дальше?

- На проспект Свершений, как договаривались, - ответила она. Я надеюсь, что больше не буду тебя задерживать.

- Ну что ты, я тебя готов возить хоть всю ночь, только прикажи, сказал он, обнимая её за плечи.

- Спасибо, - сухо ответила она, осторожно высвобождаясь.

- Только ты мне потом покажешь эту несчастную Бардачную?

- Покажу.

- Или нет... Пожалуй, поздно туда уже ехать.

- Почему? Еще и одиннадцати нет.

- Да? А я думал, уже два или три ночи. Но впрочем, все равно, если ты будешь ещё где-нибудь беседовать по два часа, мне лучше гостиницу, что ли, поискать, чем ломиться к людям среди ночи.

- Кто беседовал два часа? - возмутилась Лора.

- Я же не говорю, что сержусь на тебя, - сказал Герц. - Я просто констатирую факт.

- Хорош факт. Пять минут всего посидели, даже толком поговорить не успели.

- Пять минут?? Ну, значит, я успел за эти пять минут заснуть и увидеть сон. Что-то не в порядке с чувством времени либо у тебя, либо у меня.

Они спустились по темной лестнице. Теперь один пролет был оккупирован компанией угрюмых - с такими не захочешь встречаться на улице - ребят с взлохмаченными, спускающимися на плечи волосами. То ли они были поддатые, то ли наширялись - они лежали вповалку, загородив весь проход, и совершали слабые беспорядочные движения. Герцу пришлось переступать через ноги девицы, разместившейся на коленях у парня в кожаной куртке с заклепками; он расслабленно тыкался носом в её обнаженную грудь. Спустившись на лестничную площадку, Герц обернулся и увидел, что за ним - или за его спутницей? наблюдает из темноты пара блестящих глаз.

И опять они куда-то ехали в полной тьме по угрюмым улицам ночного города. Видимо, Лора хорошо знала дорогу; она уверенно указывала, куда надо поворачивать, и временами у Герца возникало ощущение, что это она ведет машину, а не он. Он покорно следовал её указаниям, и скоро совершенно перестал ориентироваться, и без девушки, наверно, запутался бы в лабиринтах извилистых улиц. Лора же, похоже, чувствовала себя в этих неприятных трущобах как рыба в воде. Ничто не говорило о том, что ещё полчаса назад она вздрагивала от каждого шороха и закатывала невероятные скандалы из-за малейших пустяков.

"Ну и слава богу, наконец, она образумилась" - подумал Герц, не желавший принимать её страхи всерьез. Но через секунду он сам от неожиданности вздрогнул, и первым его импульсом было немедленно развернуться и укатить прочь. За очередным поворотом ночная тьма была нарушена идущим откуда-то из конца улицы ярчайшим светом, режущим глаза; сияние сопровождалось ритмичным тарахтением, грохотом, стуком и урчанием.

- Эт-то что ещё такое? - еле выговорил Герц. Его спине покрылась потом, руки задрожали, и он изо всех сил вцепился в руль. - Нам что - туда?

- Да, - просто ответила Лора.

Ему ничего не оставалось делать, как, превозмогая страх, сжав зубы, ожидая увидеть каждую секунду что-нибудь неописуемо ужасное, вроде рогатого монстра с огромными треугольными глазами, от живота которого расходится багровое сияние, ехать по улице прямо к источнику ослепительного света и непонятных звуков.

Полуослепленный, он не заметил в темноте и чуть не сшиб перегораживающий дорогу красный заборчик с висевшим на нем знаком "ремонтные работы". Мостовая действительно заслуживала ремонта, и очень давно. Эта прозаическая деталь частично привела Герца в чувство - не станут такой знак ставить, чтобы загородить проезд к чему-то ужасному и сверхъестественному. Но он же породил новые сомнения. Леонид опять притормозил и вопросительно поглядел на Лору.

- Едем, - сказала она. - Здесь можно проехать.

Через сотню метров запрещенный участок кончился - здесь стояла ещё одна оградка, но ориентированная в другую сторону. А потом стал ясным и источник шума и света. Тут действительно шел ремонт, но каким-то странным образом. Свет исходил от мощных прожекторов, ток к которым поступал от содрогающихся в яростном реве автомобилей на толстенных шинах высокой проходимости. Несколько человек в ярко-оранжевых жилетах ожесточенно буравили отбойными молотками ещё вполне приличный асфальт, а за ними, наступая им на пятки, двигались асфальтовые катки, укладывающие новое покрытие. Все это и издавало дикий шум, и непонятно было, как посреди ночи такое могут терпеть окрестные жители - если, они, конечно, вообще существовали, поскольку в окнах окружающих домов не горело ни единого огонька, лишь отражались в стеклах блики от света прожекторов, такого яркого, что рабочие носили очки с темными стеклами.

Леонид проехал слева по узкой свободной полосе, огибая все это скопище техники.

- Вот идиотизм, - зло произнес он. Непонятно, на кого он больше злился, то ли на этих ремонтников, то ли на себя - за беспричинное впадение в панику, то ли на Лору - в конце концов, это она своими россказнями подготовила его к тому, что он принял несколько странное, но вполне реальное явление за какую-то мистику. - Они совсем сошли с ума.

- Почему? - возразила Лора. - Они работают там, где светло. Не будут же они ковыряться в темноте.

Герц внимательно поглядел на нее. Кажется, она говорила совершенно серьезно.

- Но их никто не заставляет работать ночью, - сказал он.

- За ночную работу больше платят.

Герц не нашел, что возразить на это; он сказал:

- Вот видишь. Я, глядя издали на весь этот свет и шум, уже решил, что это все из Заброш...

- Молчи! - воскликнула Лора. - Я же сто раз говорила, что о них нельзя даже упоминать!

- Да ладно! Сколько раз о них уже говорили. И вообще кончай дурака валять, все это чепуха. Я что и хотел сказать - давешние вспышки и так далее - это выглядит издали не более странно, чем этот ремонт, а вблизи наверняка точно окажется, что там происходит что-то вполне реальное.

- О боже, как ты мне надоел, - сказала с отчаянием Лора. - Почему ты не в состоянии понять элементарные вещи? Мне некуда деться, а то бы я давно покинула тебя. Сходи туда сам, а как вернешься, так и расскажешь всем, что же это там такое вполне реальное.

- И схожу, - заявил Герц. - Прямо сейчас. Вот все брошу и пойду. Ну ладно, завтра. Как рассветет.

Лора покачала головой.

- Ты действительно неисправим. Но туда нельзя ходить.

- А вот я возьму и пойду, - заявил Герц. - И докажу всем, что нет там ничего такого.

И тут Лора произнесла фразу, вызвавшую у него ощущение легкого шок.

- Если ты не вернешься, я не знаю, что со мной будет.

3.

Они ехали по освещенной редкими фонарями набережной реки; её волны поблескивали в свете случайных огней. Другой берег был почти неразличим в темноте; там не было ни огонька, и только смутно угадывались поднимающиеся в небо силуэты труб и длинных строений, вроде цехов или складов. От воды тянуло сыростью и прохладой, и кроме того - ещё какими-то кисловатыми запахами, от которых щипало в горле.

- Что это там? - спросил Герц, когда луна вышла из-за туч, осветив широкое водное пространство, и стал отчетливо виден лес труб, больших уродливых зданий и ажурных металлических конструкций, загромождавших весь противоположный берег.

- Разбитый Завод, - ответила Лора.

- Разбитый Завод? Что-то я о нем уже слышал. Или про него тоже нельзя ночью говорить?

- Да нет, вроде можно. Правда, это место точно такое же поганое и гиблое.

- А в чем его суть?

- Ну, там раньше был завод - даже не один, а много - химия всякая, металлургия и прочая гадость. А когда Забр... ну, э т и до них доползли, там какой-то сильный взрыв произошел - не знаю, случайно так совпало, или нет - и все в развалины превратилось, ядовитые выбросы пошли, в общем, восстанавливать ничего не стали и никто туда больше не показывался. Я помню - ещё месяца два после этого по радио объявляли, чтобы поменьше находились на улице, и воду откуда-то в цистернах привозили. И в реке вся рыба передохла. С тех пор вот все это и называется Разбитым Заводом. Чувствуешь - оттуда до сих пор какую-то дрянь ветром несет. Там ещё местные обитают.

- Какие местные?

- Такие. Живут на развалинах Завода и всех убивают, кто забредет в их владения.

- Зачем?

- А им больше питаться нечем, - сообщила Лора и выразительно поглядела на Герца. Тот только фыркнул.

- Фольклор! - раздраженно сказал он.

- Как знаешь. Они все то ли мутанты, то ли выродились от всякой химии и радиации, все такие низенькие, тощие и уродливые, но стреляют как лучший снайпер. И вообще на этом Разбитом Заводе бог знает что происходит.

- Откуда же они патроны берут?

- Кто знает...

- Чушь все это, - безапелляционно заявил Герц, но тут же добавил, - А впрочем, тебе виднее, - ему эти споры уже надоели. Вопреки распространенному заблуждению, в спорах никакая истина не рождается. Если Герц для чего и спорил, так только чтобы переубедить Лору, но похоже, она на своих позициях стояла крепче, чем он - на своих.

- Вот, что ты скажешь на это? - спросила Лора.

- На что?

- Остановись на секунду.

Герц заглушил мотор. Впереди над рекой поднималась черная безжизненная глыба моста. На нем не было ни одного огня и никакого движения; видимо, им не пользовались, потому что он вел туда, куда поехать захочет только сумасшедший. Справа от моста возле того берега реки в воде чернело что-то бесформенное, и это что-то издавало громкий, хорошо слышный металлический лязг, грохот, скрежет и рев пьяных динозавров. Звуки эти резко контрастировали как с полной неподвижностью их предполагаемого источника, так и с общей тишиной и безжизненностью ночи. Временами жуткая какофония почти утихала, но потом все начиналось сначала.

- Это творится здесь каждую ночь, - сказала Лора. - И заметь, днем там, где сейчас это черное, ничего нет. Оно появляется, только когда темно становится.

Похоже, её саму это страшноватое непонятное явление не только не пугало, но и вообще нисколько не волновало, и она обратила на него внимание Герца, только чтобы привести ещё один аргумент, который мог бы поколебать его скептицизм.

В другой раз это потрясло бы Герца, но сейчас, после ремонта дороги, его ничто не могло удивить.

- Подумаешь, - сказал он.

- Тогда что это, по-твоему, может быть? - поинтересовалась Лора.

- Землечерпалка.

- Ночью?

Герц пожал плечами:

- Почему бы и нет? Ты сама говорила, что ночью больше платят. Больше тут ничего интересного нет?

И получив утвердительный ответ, он поехал дальше.

В какой-то момент после набережной он, повинуясь указаниям Лоры, заехал в широкий двор, обсаженный деревьями и сравнительно ухоженный. В большом доме, окружавшем двор, похоже, было много целых стекол, и из окон лился на улицу уютный желтый свет люстр и торшеров. Посреди двора находилось странное, чрезвычайно уродливое (по крайней мере, так казалось в темноте) здание неизвестного назначения.

- Пойдем, - сказала Лора. - Я сейчас поговорю с Полиной, и мы поедем дальше.

- Может быть, я здесь посижу? - спросил Герц. Почему-то ему ужасно не хотелось вылезать из машины.

- Нет, лучше пойдем со мной. Это быстро.

Леонид подчинился и вылез из машины. Они прошли по узенькой асфальтовой дорожке, протянувшейся через вязкую непроходимую глину; Лора открыла почти незаметную дверь в нелепой кирпичной пристройке без окон, и они стали спускаться по лестнице куда-то в подвал. Проход был очень узким и очень крутым - даже двоим было трудно в нем разминуться, а посредине его к тому же разместилась кое-как сколоченная, обляпанная незасохшей белой краской, стремянка. На её верху примостился человек в грязной рабочей одежде и красил потолок, макая кисть в ведро, очень неустойчиво поставленное на самом краю стремянки, так что часть его дна торчала над проходом. При каждом движении маляра стремянка начинала раскачиваться из стороны в сторону, и оставалось непонятным, почему она до сих пор не развалилась. Герц и Лора с большим трудом преодолели это препятствие, протиснувшись по узенькому проходу между стремянкой и стеной, и только чудом не измазались краской. Герц облегченно вздохнул, когда они удалились от хлипкого сооружения и ведро с краской уже не грозило свалиться им на голову.

Внизу Лора открыла ещё одну дверь, и они оказались в ярко освещенном длинном помещении с потолком, подпертым беспорядочно натыканными колоннами. Все помещение было заставлено столами, за которыми сидело десятка полтора женщин; одни из них стучали на машинках, другие считали что-то на счетах и калькуляторах, третьи читали какие-то бумаги или просто перекладывали их из одной большой стопки в другую. Посредине помещения одна из женщин, забравшись на стол, привешивала к люменисцентной лампе большой плакат, нарисованный на ватмане; её окружили ещё четыре или пять женщин, наблюдая за её действиями и давая ей советы. Лора на несколько секунд застыла у входа, привстав на цыпочки и высматривая кого-то в глубине помещения; потом она помахала рукой, и Герц увидел, что к ним приближается, улыбаясь, некая невзрачная девушка в сером бесформенном халате. Они с Лорой расцеловались, и Леонид решил, что сейчас начнутся обычные женские восклицания типа "сколько лет, сколько зим", но девушки еле-еле поздоровались, как будто расстались час назад.

- Это Леонид, - сказала Лора, представляя Герца. Он кивнул Лориной подруге и вежливо улыбнулся. Похоже, он её совершенно не заинтересовал - он ожидал, что эта девушка тут же начнет расспрашивать Лору: "Ой, а кто это с тобой", и так далее, но она вела себя так, как будто Лора всегда приходила в этот подвал, сопровождаемая каким-нибудь мужчиной. Герца неприятно кольнула мысль - а может, так оно и было? - но он тут же заставил себя не думать об этом. Какое ему дело до её личной жизни?

- Ты видела Стаффа? - спросила Полина (Лора забыла её представить, но Герц решил, что это она и есть).

- Нет, - ответила Лора. - Еще не успела.

Они сказали друг другу ещё несколько малопонятных фраз, после чего Полина внезапно предложила:

- Хотите выпить? - и тут же затащила Лору и Герца в узенькую каморку, отгороженную от помещения пыльной портьерой, где на трех стенах висело какое-то рванье, и извлекла из угла початую бутылку коньяка. Вначале она приложилась сама, затем дала Лоре. Лора сморщилась, отпила глоток и закашлялась, закрыв рот ладонью.

- Хотите? - протянула Полина бутылку Леониду.

- Спасибо, я за рулем, - отказался он.

- Когда ты сегодня будешь дома? - спросила Лора.

- Не знаю. Я иду к Карлу. А ты - нет?

- Не знаю... - сказала Лора. - Я с ним слабо знакома. Да и вообще мне как-то не до того. А Шарлотта там будет?

- Должна быть, - сказала Полина.

- Тогда приеду. Ты ещё долго здесь?

- Нет, я уже все. Так вы на машине?

- Да.

- Отлично! Тогда не надо будет все это тащить, - и она выкопала откуда-то три здоровенных, очень тяжелых свертка, торт и бутылку шампанского. Все это было навьючено на Герца. Потом Полина сняла свой халат, и под ним обнаружился роскошный праздничный наряд, совершенно неуместный в окружающей обстановке. Девушка в нем сразу заметно похорошела. Они поднялись наверх - маляр со своей стремянкой уже успел исчезнуть, и ничего не напоминало о том, что он только что здесь работал, - погрузились в машину и опять поехали куда-то по улицам ночного города. Лора по-прежнему показывала дорогу, но Полина то и дело начинала спорить с ней: "Сейчас налево." - "Нет, направо, ты опять все перепутала". Лора обычно с ней соглашалась, но в результате Герцу то и дело приходилось разворачиваться, чтобы попасть в пропущенный поворот. Он плюнул на все правила и не обращал внимания ни на какой красный свет - тем более, что улицы были практически пусты, другие машины им почти не попадались.

Потом они поднимались на лифте, который застрял на полпути - к счастью, на этаже, и пришлось чуть ли не высаживать дверь, чтобы выбраться наружу - и попали на вечеринку в какой-то шикарной квартире, какую Герц совершенно не ожидал увидеть после всего, что ему попадалось в городе; здесь все было в коврах - ковры на стенах, и кажется, на них ещё было развешано старинное оружие; ковры на полу, в которых нога тонула по щиколотку; клубы табачного дыма, за которыми порой не было видно лиц людей; над ухом постоянно играла громкая музыка, да ещё и видео тут же было включено; чашечки кофе на передвижном столике, и из комнаты в комнату бегала огромная черная собака. Лора покинула Герца и ушла, кажется, на кухню, где, как Леонид понял, имела с кем-то ещё один сверхважный разговор. А он остался в комнате на диване в окружении нескольких людей разного возраста, но в основном молодежи. Его наверняка со всеми знакомили, но как всегда, имена мужчин он забыл через минуту после того, как услышал; другое дело - с девушками. Одну звали Изабеллой, другую Инной, и третью Леной. Впрочем, были и другие, но они либо находились в других комнатах, либо же Герц счел их не достойными его внимания. Он сидел на диване, курил, стряхивая пепел в приспособленную под пепельницу ракушку, пил кофе, одним глазом смотрел на видак, стоящий напротив него (в чем суть событий, он понимал слабо, при всем желании следить за действием - все происходило в джунглях; время от времени там появлялся кто-то полупрозрачный, с жуткими клыками и дурными наклонностями, и кидался на всех по очереди. "А, Антропофаг Псевдоголографичный!" - обрадовался Герц, словно встретив старого знакомого), другим - на сидящую около него Изабеллу, и вел разговор о политике с неким, весьма зрелых лет уже, мужчиной.

- Лично у меня не осталось никакой надежды, - говорил Герц. - Эту страну населяют слишком глупые люди. Они насквозь отравлены ядом лживой пропаганды, и не в состоянии понять, что хорошо, а что плохо. Потребуются десятилетия, чтобы научить их думать, но у нас нет этих десятилетий. Не позже чем через год экономика полностью развалится, и наступит бардак. Да что я говорю - она и сейчас уже совсем развалилась. Просто мы привыкли к трудностям! Мы жить не можем без трудностей! Нашему человеку чем труднее, тем лучше. И только поэтому нам кажется, что жить ещё можно, а на самом деле жить уже давно нельзя. Это не жизнь, а нелепое, бессмысленное медленное умирание и деградация. И что ни пытайся сделать, все будет только хуже. То есть существуют два-три пути, которые могут увести нас от края пропасти, но я не вижу, кто может повести страну по этим путям. И захочет ли она сама по ним идти? Все так привыкли жить на всем готовеньком. И самое главное - чиновники. У нас полстраны чиновников. И никакие революции не в силах ничего изменить, потому что во время любой революции ко власти приходят не самые лучшие, а самые худшие. А мирным путем исправить положение времени нет. И что самое плохое - все эти чиновники достаточно умны, чтобы оставить свою власть при себе и никому её не отдавать, но они слишком глупы, чтобы понять, что если продолжат свою политику, страна потонет в гражданских войнах и экономических катастрофах, и вряд ли им при этом будет хорошо. Так что положение совершенно безвыходное. Остается смотреть, как на нас наползает волна мрака и отчетливо осознавать, что невозможно сделать н и ч е г о, чтобы хотя бы задержать её на мгновение.

- Вы имеете в виду Заброшенные Кварталы?

- При чем здесь Заброшенные Кварталы? Слушайте, я не верю в эти сказочки. И вообще, если вы в них верите, как вы можете говорить про них ночью? Это, кажется, считается опасным?

- Ну, все не так просто. По крайней мере лично я о них ночью говорить не боюсь.

Но поговорить о Заброшенных Кварталах им не удалось. Сидевшей рядом с Герцем Изабелле, вдруг надоело смотреть видак, она толкнула Леонида и сказала:

- Ну, развели занудство. Адам, ты танцуешь?

- Танцую, только я не Адам, - ответил Герц, вставая.

- Как - не Адам? - возмутилась девушка. - Нечего тут дурака валять. Думаешь, Валентин не рассказывал, что ты любишь выдавать себя за другого?

- Очень может быть, но тем не менее я все-таки не Адам. Адам был лишь моим отдаленным предком.

- Да брось! Я помню, как тебя Валентин представлял. Он столько про тебя наговорил, что я бы поняла, что это ты, даже увидев тебя первый раз в жизни. Так что не пытайся отвертеться.

- Сейчас мы это выясним, - сказал Герц. - Где Валентин?

- Где-где? Ты что? Его же здесь не было.

- В таком случае, как он мог меня представить, если его не было?

- Ну ладно, хватит! Он же представил тебя нам всем ещё у Герасима, месяц назад! Вон, и Лена подтвердит.

Лена, стоявшая у стены, сказала:

- Конечно. Перестань дурью маяться. Как будто мы тебя в первый раз видим.

- You're crazy, - пробормотал Герц, но спорить ему надоело, и он отошел к проигрывателю и занялся музыкой. Он поставил свою любимую "Still Loving You", протянул руку Изабелле, она поднялась навстречу ему с дивана, он обнял её, и они начали медленно покачиваться в такт музыке. Леонид крепко прижал девушку к себе и видел её лицо прямо перед собой; её блузка вылезла из юбки, и, обнимая её, Герц чувствовал ладонью кожу её спины. Ему было очень хорошо, и он не обращал внимания ни на яркий свет, ни на бормочущий над ухом видак, из которого неслись какие-то вопли и монотонный, без тени выражения, гнусавый полупридушенный голос переводчика. Только музыку он, пожалуй, выбрал неудачно - песня была слишком тяжелая и чересчур эмоциональная, сейчас нужно было что-нибудь помягче и полиричнее.

- Ты сладкая, - говорил он. - Хочешь, я тебя съем? - и нагибался, делая вид, что хочет укусить девушку.

- Да ну тебя, Адам! - увертывалась она. - Перестань! Тебе что, делать нечего?

- Ну сколько раз говорить, что я не Адам? Мне это надоело. Ну не Адам я, не Адам!

- Но Валентин...

- Да я с ним даже не знаком! Забудь своего Валентина и своего Адама. Ты видела-то его всего раз в жизни, и уже сама забыла, как он выглядит. Я не Адам, меня зовут Леонид, и я только сегодня приехал из столицы.

- Ладно, перестань. Это уже не интересно.

- Неужели ты мне не веришь? - спросил Герц и поцеловал её - Изабелла не ожидала этого и не успела отвернуться. - Нет, в самом деле!

- Ах, ладно, - сдалась она. - Если тебе так больше нравится...

- Нет, ты все-таки не веришь мне. А почему? Ну что вы все вбили в голову, что я Адам! Вот если бы ты была Евой, я бы согласился. А так, сама понимаешь, никакого резона быть Адамом у меня нет.

Потом они целовались, сидя на широком подоконнике за занавеской, скрывавшей их от посторонних взоров. Или он не с Изабеллой целовался, а с Леной? Ведь он с ней тоже танцевал - с обеими девушками по очереди. А теперь он не мог вспомнить, с кем из них его отношения зашли так далеко. Когда они опять оказались среди общества, там откупоривали новую бутылку шампанского. Герцу протянули бокал.

- Благодарю, я, к сожалению, за рулем, - отказался он.

Он подумал: может, плюнуть на все, никуда больше не ездить и напиться? В этот момент он уже почти забыл про Лору, так давно она не появлялась, к тому же на нем висела, положив голову на его плечо и обняв за пояс, одна из девушек (кто - он потом не мог вспомнить, да вряд ли и понимал тогда), и если бы его попробовали уговаривать, неизвестно, как бы он действовал дальше. Но в действие вступил некий человек, которого Леонид раньше не видел. Возможно, тот находился до этого в другой комнате. У него была низкая плотная фигура, тяжелое лицо и массивная челюсть. Едва он, расталкивая всех, пролез вперед и заговорил, ссутулившись, выставив голову вперед, засунув руки в карманы брюк и качаясь, Герц понял, что тот находится в той последней степени опьянения, когда ещё держатся на ногах. Подойдя почти вплотную к Герцу, он завел речь:

- Ну, Адам, ты меня извини, но я не люблю такого. Мы, понимаешь, по честному-благородному, все, значит, в порядке, а ты тут зачем-то выпендриваешься, как будто тут самый умный. Никто тебя не заставляет, но не люблю я, когда ему наливают, а он говорит, что, мол, не будет пить. Как будто, значит, наше общество его не устраивает. Почему ты не хочешь с нами пить? Если ты с нами пить не хочешь, так зачем было приезжать? Не люблю я такого, ты понимаешь?

Герцу было не в первый раз выяснять отношения с пьяными, а ещё чаще он наблюдал такие выяснения отношений со стороны. Он сказал:

- По-моему, я лично тебя ничем не обидел. Если ты считаешь, что я не хочу с тобой пить, потому что ты мне не нравишься, то это твои трудности.

Возможно, он говорил слишком резко и непонятно, но причиной было его крайнее раздражение. Опять его называют Адамом, и ему уже надоело объяснять, что он - не Адам. Тем более, что его всегда раздражали такие выяснения отношений. Было в них что-то постыдное. И зачем вообще таких людей пускают в приличное общество?

Пьяный сказал:

- Не нравишься ты мне. И зачем ты только приехал? - и тут же неожиданно пошел вперед и сильно толкнул Герца. Тот еле удержался на ногах. Девушка, обнимавшая его, вскрикнула и отскочила. Пьяный продолжал наступать с заведенностью автомата, и Герц сжал кулаки, чтобы защищаться, но на драчуна повисло с двух сторон несколько людей, не пуская его и успокаивая: "Что ты пристал к человеку? Он тебе ничего не сделал". Но тот вырывался от них, и похоже, ещё больше взъярился. Неизвестно, чем бы кончилось дело, но Герц неожиданно увидел в дверях лицо Лоры, какое-то бледное и озабоченное, выглядящее совсем чужим на этом празднике.

- Поедем? - полувопросительно, полуповелительно сказала она, и Герц, разом перестав обращать внимание на все происходящее, протискался через толпу и вышел в коридор.

- Ну, кажется, все, - сказала Лора, когда они спускались по лестнице. - Еще в одно место, и я больше тебя эксплуатировать не буду. Как тебе здешнее общество?

- Общество ничего, - сказал Герц. - Только они меня за кого-то другого принимают.

- Я вообще-то здесь почти ни с кем не знакома. Просто мне надо было поговорить с Шарлоттой, а её только здесь можно было найти.

- Ну и как? Поговорила? Все нормально?

- В основном. Тебе ещё нужна Бардачная улица?

- Не знаю. Поздновато уже. Лучше бы найти где-нибудь гостиницу и переночевать. Это реально?

- Думаю, да. Приезжих в городе почти нет, гостиницы стоят пустые, тем более что и цены в них не слабые. Только вряд ли тебе это понадобится. Шарлотта дала мне ключи от квартиры, и если все будет нормально, мы сможем переночевать там.

Ладно, теперь он по крайней мере знал, куда они едут. Лора по-прежнему указывала дорогу, и он сам при всем желании не смог бы повторить путь, по которому они ехали. А потом вдруг лопнула шина, и машина встала посреди улицы.

- Черт возьми, - сказал Герц. Ему было, мягко говоря, неприятно. Они находились на пустынной улице, по бокам тянулись не подававшие признаков жизни коробки обветшалых домов, и ни одного огонька не было видно в их окнах.

- Что с машиной? - тихо и немного испуганно спросила Лора.

- Шина накрылась, - внутренне слегка содрогаясь, Леонид все же вылез из машины, чтобы посмотреть, что можно сделать - домкрат-то он забыл в лесу. Не успев ещё обогнуть автомобиль, он чуть не заорал от неожиданности - из полной тьмы внезапно рядом с ним возникла фигура в огромной и невероятно рваной ковбойской шляпе. Подойдя ближе, неизвестный произнес:

- Гарантия прокисла? Налево хлипко стукало, - после чего ударил ногой по спустившей шине.

- Щавельно, - задумчиво сказал он и ударил ещё раз.

- Кто вы такой? - спросил обалдевший Леонид.

- Тараканы потребляют, - сказал неизвестный, повернувшись к Леониду, Бесчувственно, - и опять засунув руки в карманы и сгорбившись, он пересек улицу и исчез в тени на другой её стороне. Герц пару минут ошарашенно глядел ему вслед.

- Ну, что там? - наконец не выдержала Лора, открыв свою дверь и выглянув наружу.

Герц уставился на недееспособное колесо.

- Плохо дело, - пробормотал он. - Даже не знаю, что предпринять. Что будем делать? Сидеть здесь и ждать, что мимо пройдет человек с домкратом?

- Может быть, пойдем? - предложила Лора. - Тут недалеко осталось. Мне бы не хотелось торчать на улице.

Герц огляделся, прикинул, что к чему, и сказал:

- Пошли, - и сунул пистолет в карман.

Лора повела его по каким-то задворкам. Один раз она остановилась в нерешительности, не зная, какой путь выбрать, но преодолела колебания и пошла дальше. Они шли по темным переулкам, мимо куч мусора, древних, полурасплющенных остовов автомобилей, около которых иногда попадались какие-то оборванцы, сидящие или лежащие прямо на полуразрушенном асфальте, проходили через дворы, поднимались по лестницам. Где-то проходили по подземному туннелю, еле освещенному слабыми лампочками, с трубами, тянущимися вдоль бетонных стен. Лора внимательно глядела под ноги, чтобы не наступить на что-нибудь; она ухитрилась потерять где-то одну туфлю, и шла теперь босиком. Хорошо, что у неё был фонарик (откуда он взялся, Леонид никак не мог понять), и она иногда освещала им дорогу. Несколько раз Герц слышал где-то в стороне одиночные выстрелы, и тогда его рука тянулась к пистолету.

Они шли и шли, и вдруг Лора остановилась, огляделась вокруг и с тревогой сказала:

- Ничего не понимаю. Мы же должны выйти к пруду. Неужели я что-то напутала? Надо было вообще в обход идти, но с той стороны близко к Разбитому Заводу, и я не хотела туда соваться.

Герц зачем-то тоже огляделся.

- Ничего, - сказал он легкомысленно. - Пойдем обратно и найдем, где мы свернули не туда.

- Если бы я точно помнила, где мы шли, - сказала Лора, невесело усмехнувшись.

Перспектива блужданий по ночной темноте мало устраивала Леонида.

- Ну, надо спросить кого-нибудь. Или давай дождемся где-нибудь утра. Наверно, скоро рассвет будет.

- Бог с тобой! Ночь только началась.

- Да? Ну все равно, не блуждать же в темноте. В любом случае я предлагаю попробовать поискать место, где мы можем дождаться утра.

Он говорил так, но вообще-то слабо представлял себе, как это можно сделать.

- Если дождемся, - сказала мрачно Лора.

- Может, тут гостиница какая-нибудь найдется. Ну, я не знаю! Неужели мы действительно заблудились настолько основательно, что ты совершенно не знаешь, куда идти?

Мимо них прошел какой-то человек. Несмотря на то, что из его рта торчала зажженная сигарета, он спросил:

- Покурить не найдется?

Герц машинально засунул руку в карман, убедился, что сигарет там нет, и покачал головой.

- Ну ничего, обойдемся, - сказал мужчина. - Сэ-у здесь не проходил? бросил он вопрос, уже повернувшись и продолжая свой путь.

- Нет, - озадаченно сказал Герц. - Не знаю. Не видел. О! Куда мы хотим попасть? - быстро спросил он девушку.

- Жмуряцкий переулок, - ответила она.

- Слушайте! - крикнул Леонид вслед незнакомцу. - Не знаете, как дойти до Жмуряцкого переулка?

- За угол направо, два квартала, и налево через сквер, - ответил тот на ходу, даже не повернувшись и не замедлив своих шагов.

- По-моему, он наврал, - сказала Лора.

- Но надо пойти, проверить. Все равно больше делать нечего.

- Ой, не нравится мне это, - почему-то она очень встревожилась, и Герц совершенно не мог понять, с чего. - Боюсь я, что-то произойдет.

- Чепуха, - он нагнулся к ней и поцеловал её в щеку. - Все будет в порядке.

- Я чувствую это, - сказала она не слишком убедительно.

- Нет, - заявил Герц. - Пока ты со мной, с тобой ничего не случится. Потому что со мной никогда ничего не случается, как будто всякие злобные силы вообще не знают о моем существовании.

- Ну, так уж и ничего, - недоверчиво сказала Лора. Но Герц заметил, что тревоги в её голосе поубавилось - видно, он своей болтовней все-таки сумел её немного отвлечь.

- Абсолютно ничего, - повторил он. - Ладно, пошли направо за угол и посмотрим, куда придем. Терять-то нам все равно нечего.

Он решительно направился вперед. Лоре ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Они проходили мимо мрачной церкви, выпучившей во тьму черные провалы окон - было в ней какое-то сходство с черепом - когда неподалеку раздалась автоматная очередь.

- Слушай, давай спрячемся, - сказал Герц. - Что-то очень близко стали палить.

Еще одна очередь прогремела чуть ближе. Леонид не стал ждать, что ответит Лора. Он схватил её в охапку и потащил к церкви. Вход в нее, к счастью, не был заделан, и через дверной проем с неровными, как будто обгрызенными, краями, они проникли внутрь храма. На черном фоне ротонды еле видными пятнами выделялось несколько окон, обращенных к небу.

Стрельба приблизилась - теперь она шла уже где-то совсем рядом, на этой же улице. Герц вытащил из кармана пистолет и взвел затвор.

- Пригнись, - шепнул он Лоре. - И к стене прижмись.

И тут кто-то заорал дурным голосом, а затем раздалось цоканье, как будто по улице шла лошадь.

- Лошадь? - удивленно спросил Герц.

Лора ничего не ответила.

Раздался ещё один выстрел, а потом Леонид услышал такой крик, что все внутри у него похолодело, и волосы встали дыбом - столько в этом отчаянном вопле было чудовищного, невиданного ужаса; так мог бы закричать, разрывая рот, человек, увидевший нечто в тысячу раз ужаснее всех ужасов, которые только могут существовать на Земле, вместе взятых. Он мгновенно пропитал всю душу Леонида паническим страхом, и Герца охватило неудержимое желание немедленно бежать куда-то, спрятаться, закрыть глаза, залезть под одеяло, или в конце концов упасть лицом вниз прямо в слой пыли и грязи, покрывавший пол в церкви, лишь бы не дай бог не увидеть того, что только что стало причиной этого безумного вопля, рожденного ужасом, поднявшимся из самых глубин Преисподней. Он чувствовал, что у него от страха отвисла челюсть и трясутся губы. Лора стояла, изо всех сил пытаясь вжаться спиной в стену, и Герц даже в темноте видел, как побелело её лицо. Ее глаза чуть не вылезали из орбит, а руками она зажимала рот, чтобы не заорать. Чудовищный крик не повторялся, стрельба тоже стихла, а затем Леонид вновь услышал цоканье подков по асфальту - звуки не торопясь удалялись, постепенно затихая.

- Что это было? - прохрипел Герц, когда к нему вернулся дар речи.

- Тише! - отчаянным шепотом ответила Лора. - А то о н о услышит и вернется!

- Что о н о? Что? - его страх прошел, и он устремился к выходу, чтобы выглянуть наружу и узнать, что же там все-таки произошло. Но Лора вцепилась в его одежду.

- Стой! Ты куда?! - воскликнула она. - Не надо! Там о н о!

- Да что? Что?! - заорал в полный голос Леонид.

- Это же Смертный Ужас! - сказала Лора, все ещё не отпуская его. Помнишь, тот человек ещё спрашивал нас, не встречали ли мы Сэ-у? Я сразу не поняла, в чем дело, но ведь я знала, что есть здесь такое. О боже, - она отпустила Герца и закрыла лицо руками. - Я так и знала, что Заброшенные Кварталы до нас доберутся. И зачем я тебе столько про них рассказывала! Все ты виноват! И вот, накликали мы на свою головю!

- Что за Смертный Ужас? Что за чушь?

- Это Смертный Ужас, - повторила Лора. - Говорят, что одного взгляда на него достаточно, чтобы умереть со страха! Поэтому никто не знает, как он выглядит. Не ходи, не ходи туда! - она опять схватила его обеими руками.

- Значит, я буду первым, кто его увидит. Да нет его, - сказал Леонид, пытаясь высвободиться. - Он уже ушел.

С трудом оторвавшись от Лоры, он подбежал к дверному проему и выглянул наружу.

- Никого, - сообщил он. - Ушел твой Сэ-у. Я его не вижу.

- Ну подождем хотя бы пять минут, чтобы он ушел подальше, - взмолилась Лора.

- Странно, - сказал Герц, оглядываясь, - тут улица далеко просматривается. А он не мог так далеко уйти. Может быть, он за угол завернул? Знаешь что? - обратился он к Лоре. - Постой здесь минутку. А я добегу до угла и посмотрю. Может, ещё его увижу.

- Нет, что ты! - бурно запротестовала девушка, но Герц, увлеченный своей идеей, отключился и не слушал её. Он сунул ей в руку пистолет, - На, держи на всякий случай. А я сейчас! Мигом! Только до угла, и все.

Он почти бегом кинулся к угловому дому. Не без некоторой внутренней дрожи заглянул за угол, и ничего там не обнаружил. Только одинокий покосившийся фонарь освещал часть мостовой. Леонид повернулся и крикнул:

- Нет там ничего! - и только пойдя обратно, сообразил, что Лоры нет на том месте, где он её оставил. Он подумал, что, наверно, она зашла обратно в церковь, и позвал:

- Лора! Выходи! Идем дальше!

Но никто не отозвался. Герц дошел до входа в церковь и заглянул внутрь, но девушку не увидел. Впрочем, там было темно, как в гробу.

- Лора! - ещё раз крикнул он. Гулкое эхо разнеслось под сводами, и посыпался какой-то мусор. - Ты где? Ты что, обиделась? Выходи, нечего прятаться! Надо идти! Слышишь?

Ничего не понимая и уже начиная тревожиться, он вышел на улицу и опять закричал:

- Лора! Лора! Ты где?!

Все его крики остались без ответа. Он беспокойно огляделся, потом бросил взгляд под ноги и увидел свой пистолет. Он лежал, аккуратно положенный, на половинке кирпича, а Лоры не было.

4.

Собравшись с духом - иметь дело с полицией никогда не казалось ему особенно приятным занятием - Герц поднялся по пяти бетонным ступенькам и вошел в полуоткрытую дверь. Оказавшись внутри, он увидел слева от себя, около входа, дежурного за стеклянной перегородкой и подошел к нему. Тот, продолжая прижимать к уху телефонную трубку, поднял глаза на Герца и вяло произнес:

- Слушаю вас.

Герц обнаружил, что ещё не продумал, какие слова нужно произнести.

- Только что пропала девушка, - сбивчиво сказал он. - Не знаю, что делать. Как сквозь землю провалилась.

- Одну секунду, - прервал его полицейский. Он внимательно прислушивался к трубке, а потом сказал в микрофон: - Терри, алло, Терри, у вас все готово? Да, через десять минут, - затем положил трубку и опять приготовился слушать. Герц, собираясь с мыслями, ещё не успел ничего сказать, как на улице раздался грохот и треск мотоциклетного двигателя без глушителя, и в помещение ввалился, сдирая с себя огромный шлем, какой-то человек. На лбу у него красовалась кровоточащая ссадина. Он подошел к дежурному и сказал:

- Джорди взял их. Сообщи Альфреду, - затем он совершенно оттер Герца в сторону и в ожидании ответа расположился в небрежной позе, облокотившись о стеклянную перегородку и с шлемом под мышкой. Дежурный долго куда-то названивал, а Герц от нетерпения кусал губы и барабанил пальцами по стеклу. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем дежурному удалось дозвониться, но, как понял Леонид из его слов, вовсе не Альфреду, а какой-то Розалинде, которую он просил перезвонить Альфреду.

- Сейчас она ему позвонит, - сказал он мотоциклисту. - Как там Анаксимандр?

- Грозится, что разгонит всех умников в Центральном штабе, когда покончит со Стиллом, чтобы они не лезли не в свое дело.

- Значит, никогда, - заметил дежурный и опять прислушался к трубке. Герц про себя произносил все слова, какие только знал - в конце концов, что за безобразие? Пока он ждет ответа, мог бы и его делом заняться. Это поважнее, чем какие-то Центральные штабы.

- Фарингосепт завтра женится, слыхал? - сообщил мотоциклист. Почему-то они оба заржали.

- Где? - спросил дежурный.

- В "Титанике".

- Ты там будешь?

- Зачем? Майор хочет туда свой отряд отправить, и то только на случай, если Толстый Эдди захочет отбить у Фарингосепта невесту, - и они опять засмеялись. Герц решил, что надо брать инициативу в свои руки и обратить внимание дежурного на свою особу, но тут тому стали что-то говорить в трубку; он поднял палец, когда мотоциклист опять открыл рот, выслушал все, что ему сообщили, и сказал:

- Альфред передает - порядок, пусть все идет по плану. Графнамла ведите сюда.

- Он ранен и помирает.

- Все равно сюда. Мы врачей вызовем. Если он попадет в больницу, сам понимаешь, что от него Ван Рубьюги оставит.

- Да! - мотоциклист кивнул и выбежал прочь.

- Извините. Я вас слу... - вспомнил дежурный о Герце и обратился к нему, но его опять прервали. В помещение с улицы ворвались два парня джинсовые драные куртки на голое тело, кроссовки, браслеты с заклепками на руках, свисающие до самых глаз лохматые волосы - один из них, не переставая жевать резинку, сказал:

- Начальник, булькают, Вилли шуршал до нас.

- Да-да, - ответил дежурный. - Идите к нему. Он ждет. Сто девятая комната, второй этаж.

- Сам крутил, - проворчал парень, и они направились прочь. Но не успели они скрыться, как опять зазвонил телефон, и дежурный вновь оказался занят. Говорил он недолго, но сейчас же стал звонить ещё куда-то. Пока он звонил, вошли двое в белых халатах.

- Где у вас тут раненый? - спросил один, худой черноволосый мужчина с изрезанным глубокими морщинами лицом.

- Сейчас привезут, - ответил дежурный. - Подождите. Пройдите пока наверх, в тридцать вторую. Его туда принесут.

- Черт знает что! - возмутился один из санитаров. - Опять два часа без дела ждать! Вечно так. И зачем его туда нести - грузите сразу в машину - и в больницу.

- Нет-нет, - ответил дежурный. - В больницу его нельзя ни в коем случае. Мы только хотим, чтобы вы проследили, чтобы он не помер, пока его будут допрашивать. Будьте добры, в тридцать вторую. Это быстро. Мы вас надолго не задержим.

- Вы понимаете, что мы - скорая помощь? - заорал врач. - Скорая! Помощь! Мы не занимаемся такими делами! Нас десятки больных ждут, вы это понимаете? Если он действительно ранен и нуждается в помощи, мы должны его забрать в больницу. Вы тут о себе уже невесть что воображаете!

- Вот, прочтите, - скучным голосом сказал полицейский, протягивая ему какую-то бумагу, - Это от Хромли.

Врач брезгливо взял бумагу и прочел. Пока он читал, его лицо все более и более вытягивалось. Наконец он вяло хмыкнул, пожал плечами и, сказав: "В какую, говорите? В тридцать вторую? Пошли, Исав", - молча прошел вглубь помещения. Герц вновь приготовился говорить, но опять не успел. На улице зашуршали шины, и к дому подъехал ещё один автомобиль. Дежурный вылез из-за своей перегородки, выскочил на улицу и поглядел, кто приехал. Вбежав обратно, он тут же принялся куда-то названивать.

- Машина приехала! - заорал он в трубку. - Спускайтесь!

- Сейчас, одну минутку! - крикнул он Герцу. - Буквально минутку, и мы вами займемся! - и он опять кинулся на улицу. Герц подумал, что какие-то тайные силы словно сговорились, чтобы помешать ему сообщить о происшедшем, и лучше всего плюнуть и уйти; может быть, это вовсе не злые силы, а добрые, и все это неспроста, особенно, если вспомнить предубеждение Лоры к полиции. Да и вообще, Герц был уверен, что полиция ему не очень-то поможет. Но надо было сделать хоть что-то! - и ему ничего не оставалось, как сесть на стоявшую у стены под портретом Основоположника скамью, рядом с каким-то щуплым мужичонкой, дремлющим, опустив голову на грудь. Потом из боковой двери вышел полицейский и вывел заплаканную женщину. Она всхлипывала и вытирала глаза насквозь мокрым носовым платком.

- Посидите, пожалуйста, и подождите, - сказал ей полицейский. - И успокойтесь, все будет в порядке.

Продолжая всхлипывать, женщина опустилась на скамью рядом с Герцем и запричитала, ни к кому конкретно не обращаясь:

- Ведь это надо же такому быть! Как небо могло это допустить! Бедный Ренни, он никому никакого зла не сделал! Он даже мухи обидеть не мог! Что же на свете творится?! За что ему такая злая судьба?!

Герц с отсутствующим видом глядел в пространство, сплетя руки на коленях. Он чувствовал себя очень глупо, но понимал, что больше ему некуда идти.

В дверном проеме вновь возник дежурный.

- Заносите, заносите его! - закричал он. - Осторожней, не заляпайте мне тут все!

Несколько человек неуклюже протащили в узкую дверь носилки, на которых лежал окровавленный человек. Во лбу у него зияла дыра, кровью была пропитана его разодранная одежда и простыня, подстеленная под него.

- Стоп, кладите его пока здесь! - скомандовал дежурный. - А то на лестнице с Ауреллием столкнетесь.

- Может, его сразу в морг? - угрюмо спросил один из сопровождающих. Похоже, что никаких показаний он уже не даст.

- Нет, в тридцать вторую! Он нам ещё нужен! - дежурный наклонился над раненым и прислушался, пытаясь понять, дышит тот ещё или уже нет. - Да, похоже, отдал концы... - проговорил он. - Черт, все-таки накапали! Будет теперь весь пол в крови. Ну, где там Ауреллий?!

В это время с улицы вошел ещё один полицейский. За ним Герц с некоторым удивлением увидел "охотницу за мужчинами", в микроскопическом купальнике и босую. Полицейский сказал дежурному:

- Габарит, будь другом, займись этой особой. Она ко мне пристала, а я даже толком не пойму, что ей нужно.

Дежурный обернулся, увидел девицу, и у него перекосилось лицо.

- А, старая знакомая... - еле выговорил он. - Констанция! Какого хрена тебе нужно?

Полицейский, приведший её сюда, немедленно смылся, бросив "охотницу" на дежурного.

- Этот бандит почти успел меня изнасиловать! Я еле успела убежать! громко сказала Констанция. У неё был высокий, чрезвычайно пронзительный голос, от которого немедленно начинала болеть голова.

- Что же это ты так оплошала? - осведомился дежурный. - Выходит, и на вас есть управа?

- Он выбил мне иглу из руки! - ответила она.

- Молодец мужик, - заметил дежурный. - А здесь что тебе надо? Ты что, хочешь, чтобы мы его поймали и отомстили за твою поруганную честь?

- Да ничего мне не надо! Я только здесь посижу до утра. Можно? А то как мне теперь? Мне теперь дальше и идти-то нельзя, обороняться нечем.

- Знаешь что? Шла бы ты лучше отсюда. А то ишь ты, хватает у неё наглости здесь своим делишками заниматься!

- Да нет у меня ничего, нет! - она двинулась к дежурному; тот отшатнулся и чуть не свалился на убитого, споткнувшись о носилки. - Гляди! Хочешь - обыщи! - она развязала тесемки своего псевдолифчика и помахала им перед носом дежурного. - Найдешь иглу, можешь меня ею уколоть! И что тебе? Я тихо посижу в уголке, дождусь рассвета, и пойду.

Дежурный вдруг яростно замахал на неё руками, и в тот же миг грянула траурная музыка. Герц от неожиданности подскочил и, повернувшись, увидел, как несколько человек раскрывают широкие двери в задней части помещения; одна из створок никак не хотела открываться, с упрямым крючком долго не могли справиться, и в конце концов, потеряв терпение, его просто выломали, нажав на половинку двери посильнее. Несколько полицейских в парадной форме вынесли гроб, весь усыпанный траурными венками. На середине помещения гроб был опущен на пол. Затем через распахнутые двери в помещение вошло много других людей, как в полицейской форме, так и в цивильной одежде, и наконец появился, не переставая играть, оркестр. Все сняли головные уборы. То бледнея, то краснея, дежурный отогнал Констанцию к стене. При этом он тщательно старался не дотрагиваться до неё руками.

- Сиди здесь! - вытаращив глаза, шепотом закричал он ей. По-видимому, он ужасно желал, чтобы она исчезла куда-нибудь. Девица села на скамью рядом с Герцем и спящим мужиком. Тот уже давно проснулся от всего шума и, увидев, в каком соседстве оказался, стремительно отодвинулся на самый край скамьи, слегка сжавшись и бросая на девушку настороженные взгляды. Впрочем, было заметно, что его очень интересуют бедра и обнаженные груди Констанции. Решив, что он достаточно на них налюбовался, она стала не торопясь надевать свой бюстгальтер, зачем-то внимательно его оглядывая.

Тем временем к гробу вышел толстый краснощекий генерал и сказал:

- Ну вот, дадим же нашему незабвенному Ауреллию попрощаться с местом, где он прослужил всю свою славную жизнь. Это его последние минуты в этом здании. Дорогой Ауреллий, мы никогда не забудем тебя и твой самоотверженный труд в защиту спокойствия наших граждан!

Пока он толкал речь, дежурный тихо приказал людям, принесшим раненого:

- Давайте, несите его, некогда ждать. Только не перепутайте: наш покойник - этот, а не тот.

Четверо полицейских подняли носилки и стали пробираться через толпу к задней двери. При этом они неуклюже маневрировали, наступая публике на ноги и толкая носилками, и один из них чуть не заехал локтем в лицо Герцу. Дежурный шел впереди, распихивая всех, чтобы освободить проход. Раздался грохот: кто-то из музыкантов, отпихнутый в сторону, выронил свой инструмент. Но несмотря на толкотню, оркестр продолжал играть. Рядом с Герцем и плачущей женщиной оказался некий субъект, который сказал сиплым голосом:

- Какая ужасная потеря! Я сочувствую вам. Потерять такого друга! Вы, наверно, удивлены, но я знаю, как вы дружили с покойным. Он рассказывал мне о вас. Как это трогательно - когда вы вытаскивали его, раненого, из-под гангстерских пуль! Клянусь Идеями, такой преданной дружбы, такой самоотверженности я не встречал в наше гнилое время, когда повсюду предаются забвению и поруганию наши светлые идеалы! Я знаю, вы были у его постели в его последние минуты. Мне рассказывали. Как я вам сочувствую, у меня нет слов, - он очень ненатурально всхлипнул. Хоть он и обращался явно к Герцу, на него во время всей своей речи он почти не глядел. Его глаза все время шныряли по сторонам, чаще всего задерживаясь на Констанции. Та сидела, положив ногу на ногу, обхватив колени руками, и с независимым видом глядела по сторонам. Продолжая глазеть на нее, мужчина достал из кармана стограммовку водки. - Давайте выпьем за упокой его души. Вот только стаканов нет... Ну ничего, - он отвинтил пробку и одним махом вылил в рот всю бутылку, поперхнулся и страшно закашлялся, брызгая на Герца слюной и спиртом. Тут только Констанция подняла глаза и поглядела на него, постукивая босой ногой по полу. Видимо, не найдя в нем ничего интересного, она отвернулась. Своим кашлем мужчина заглушал все звуки, но никто даже не обернулся в его сторону.

- А бедная Джулия! - продолжал мужчина, имея в виду, видимо, плачущую женщину. - Как она убита горем! Я понимаю - потерять такого мужа! Не плачьте, дорогая, - только тут он оторвался от созерцания форм Констанции, подошел к плачущей женщине и положил руку ей на плечо. - Родина вас не забудет. Ваши дети ни в чем не будут нуждаться, государство позаботится о них.

Женщина продолжала плакать, не обращая на его болтовню никакого внимания. Тогда он вытряхнул из своей бутылки в рот последние капли водки, облизнулся и, вдохновленный, собрался сказать ещё что-то, но тут в двери, ведущей на улицу, появился огромный амбал с волосатыми ручищами.

- Долго я ещё буду ждать, мать вашу? - зычно гаркнул он. - Разводят тут речи, понимаешь! Мое время уходит! Повадились хоронить по ночам... - он развернулся и вышел, и было хорошо слышно, как на улице он сказал несколько более крепких выражений. Тут же все засуетились, стали поднимать гроб, но в суматохе уронили его кому-то на ногу, а покойник при этом чуть не вывалился из гроба, забегали туда-сюда и направились на улицу. У двери возникла пробка. Кое-как выбрались наружу, вынесли гроб, цепляя им за все углы и обрывая с него траурные ленты, своротили дверной косяк, но наконец, помещение опустело. Последними, не переставая играть, вышли музыканты. К этому времени Герц уже забыл, зачем он сюда пришел и что здесь делает. Дежурный же прежде всего вспомнил о Констанции.

- Ты ещё здесь?! - напустился он на нее. - А ну марш отсюда, и чтобы я тебя больше здесь не видел!

Девушка даже не ожидала такого натиска. Она от неожиданности прижалась к стене, а потом вскочила (полицейский сразу отодвинулся) и заголосила:

- Как же я уйду! Меня там убьют! Ты что, сам не понимаешь? Мне страшно!

- Убирайся, это не мое дело. А до этого было не страшно?

- Какой ты жестокий! Мне этот тип весь костюм разодрал, все на соплях держится, - она пошевелила ногой, и тесемка на её бедре лопнула. Констанция одной рукой прикрыла свою наготу, а другой схватила уползший кусочек ткани и захныкала, - Ну вот, готово. Как я теперь пойду голой по улице? У тебя нитки с иголкой не найдется, а?

Дежурный, в конец выведенный из себя, махнул на неё рукой и обратился к Герцу:

- Так вы говорили, кто-то похищен?

Он еле сдерживал кипевшую в нем ярость.

- Да, - ответил Леонид, вставая. - То есть не похищен, а просто исчез. Девушка. Я оставил её на несколько секунд, буквально только отвернулся - а её нет. Я просто не знаю, что и подумать.

- Габарит, дай нитку, - продолжала хныкать Констанция. - Небось ведь есть у тебя.

Дежурный совсем изменился в лице и сказал:

- Дам, если ты немедленно уберешься.

- Хорошо, хорошо. Костюм в порядок приведу и пойду.

Полицейский извлек откуда-то и швырнул ей катушку ниток с иголкой. Констанция, больше не стесняясь своей наготы, сняла с себя мини-трусики и стала пришивать оторванную тесемку.

- Идите к капитану Зигвапу, он вами займется, - торопливо сказал дежурный Герцу. - Двадцать девятая комната. Пройдете в ту дверь, подниметесь на второй этаж и по коридору налево. Я ему сейчас позвоню.

Он хотел побыстрее избавиться от Герца - ему и "охотницы за мужчинами" хватало. Он снял трубку с телефона, а Герц отправился в указанном направлении. Он уже подошел к двери, когда она распахнулась, и он чуть не столкнулся нос к носу с группой существ, таких странных, что Леонид еле устоял на ногах от удивления и испуга. Это, безусловно, были люди, но их облик заставил бы содрогнуться каждого, кто увидел бы их. Их было пять или шесть, и все они отличались чрезвычайно низким ростом и тщедущным строением: длинные, чуть ли не до земли, тощие узловатые руки, скрюченные ножки, ребра, выпирающие из-под кожи (это было очень хорошо видно, поскольку все они были одеты в неописуемые лохмотья), уродливые лысые черепа, темно-коричневая морщинистая кожа, имевшая такой цвет то ли от природы, то ли потому что они никогда не мылись; и вдобавок почти все они имели какие-то увечья: у одного вместо глаза выпучивалась отвратительная багровая опухоль, у другого было по семь пальцев на руках, у третьего нос был как будто полуоторван, и из него во все стороны торчали лохмотья мяса и хрящей, у четвертого на боку красовалась незажившая рваная рана, судя по её цвету - неотвратимо превращающаяся в гангрену. И все они были до зубов вооружены и буквально сгибались под весом нацепленных на себя пистолетов, автоматов и винтовок. Они, держась тесной кучкой и бросая по сторонам настороженные взгляды безбровых вылупленных глаз, как разведчики во враждебной стране, каждую секунду ожидающие нападения, прошли мимо Герца и направились на улицу. Леонид долго ошарашенно глядел им вслед.

- Кто это такие? - ошеломленно спросил он у полицейского, вышедшего из двери вслед за странными существами.

- Эти-то? С Разбитого Завода, - сказал тот спокойно; очевидно, он видел их далеко не в первый раз.

"А, те самые "местные", - подумал Леонид. - Не хотел бы я ещё раз встретиться с ними. Мерзость какая! "- сейчас утверждения Лоры о том, что они занимаются каннибализмом, уже не казались ему глупыми сказками.

За дверью обнаружилась узкая пыльная лесенка. Он поднялся на второй этаж, стараясь не наступать на пятна крови и отвалившиеся от траурных венков цветы, и попал в длинный, причудливо изгибающийся коридор, пронизывающий все здание. Таблички на дверях висели в какой-то странной последовательности, вернее, без всякой последовательности вообще, и Герц едва не прошел мимо двадцать девятой комнаты. Дверь слева от неё имела номер 102, а справа - 25. Леонид постучал и нажал на ручку двери. Дверь не открывалась. Тогда он постучал сильнее, и из-за двери донесся голос: "Подождите минутку!" Герц прислонился к противоположной стене - присесть было негде - и стал ждать. Стоять здесь было не очень приятно - коридор освещался лампой дневного света, которая все время мигала, то погасая, то вспыхивая вновь. Герц опять подумал, не лучше ли ему развернуться и пойти прочь. Но он уже столько прождал, можно подождать ещё пару минут и довести дело до конца. Он подошел к двери и прислушался. За дверью бубнили голоса, слов было не разобрать. Тогда Герц принялся мерять шаги на прямом участке коридора между двумя его коленами. Но через некоторое время это занятие пришлось прекратить - в коридоре появились люди, таскавшие на себе кресла двух цветов: черные и коричневые. Кресла были большие и мягкие, обтянутые кожей, но какие-то чрезвычайно неэлегантные и неуклюжие. Тут же суетился низенький мужичок в синем лабораторном халате, распоряжавшийся: "Заносите их в сороковую! Заносите в сороковую! Много там еще? В сороковую, ребята, заносите в сороковую!" Коридор был узкий, и Герцу пришлось прижаться к стене, но все равно грузчики то и дело чуть не задевали его. Они все шли и шли, и Леонид удивился, как такое количество мебели может уместиться в одной комнате. А тем временем появилось ещё несколько человек, которые тоже стали распоряжаться переноской. Теперь кресла носили уже в двух направлениях - взад и вперед, Герц оказался совсем прижатым к стене, и на него то и дело натыкался кто-то из командиров: "Эти в девяносто третью! Эти в сорок четвертую! Нет, давайте их обратно в сороковую. В тридцать шестую ставьте только черные! Только черные, я сказал! Заберите это отсюда! А впрочем, нет, лучше коричневые. Поменяйте их все и ещё два поставьте в сто одиннадцатой". У Герца совсем голова пошла кругом от этой лихорадочной деятельности, но тут дверь в двадцать девятую комнату открылась, в коридор выглянул полицейский капитан, увидел Герца и сказал:

- Вы ко мне? Заходите.

Леонид зашел в кабинет. Здесь, кроме впустившего его капитана, находился какой-то человек в штатском, с орлиным носом и длинным худым лицом. Герц подумал, что его лицо ему знакомо, и сообразил, кто это знаменитый два-три года назад следователь Кибдо, проведший несколько сенсационных расследований, связанных с крупными мафиозными организациями. Говорили, что он нащупал нити, тянущиеся от этих организаций наверх, в правительство и в прокуратуру, и грозился выступить с крупными разоблачениями, чего ему не простили. Его понизили в должности и послали сюда, в провинцию, возможно, с тайной надеждой, что местная мафия сумеет, наконец, его прикончить. Герц никогда не любил его и считал, что обвинения в адрес Кибдо, что он, де, применял недозволенные методы следствия, вовсе небезосновательны: подавляющее большинство следователей страны просто не умело работать по-другому. Поэтому нельзя сказать, чтобы Леонид был обрадован, встретив его здесь. Он снова пожалел, что пришел в полицию, и вспомнил рассказ Лоры на ночном шоссе о том, как работают местные органы правопорядка. Но отступать было поздно.

- Итак, приступим, - сказал капитан Зигвап, когда Леонид сел на стул, и они оказались лицом к лицу, разделенные столом. - Прежде всего, ваши имя и фамилия.

Герц назвал себя. Ни капитан, ни Кибдо и вида не подали, что когда-нибудь слышали его имя. Впрочем, Зигвап тут же спросил:

- Вы из столицы?

- Да.

- Когда приехали?

- Сегодня вечером.

- Место жительства в городе есть?

- Еще нет.

- Но собираетесь где-нибудь останавливаться?

- Посмотрим, - уклончиво сказал Герц. "Нечего ещё и Симона в это дело впутывать" - подумал он.

После чего он назвал свой адрес в столице, и только после этого они, наконец, приступили к делу. Герц сказал, что оставил свою спутницу на пять секунд, буквально только отвернулся от нее, и она исчезла.

- Почему вы считаете, что искать её - дело полиции? - спросил капитан. - Может быть, она просто сама ушла.

- Не могло этого быть, - заявил Герц. - Я обегал всю улицу. А она где-то потеряла туфли, была босиком, и просто не могла бы так быстро исчезнуть.

- А может быть, ей надоело ваше общество, и она спряталась от вас? вставил замечание Кибдо.

- Может быть, - сказал Герц, повернувшись к нему. - Но я не буду спокоен, пока не выяснится, что это именно так.

- Хорошо, - сказал капитан. - Как её зовут?

Тут обнаружилось, что Герц не знает фамилии Лоры. От него потребовали хотя бы описать его внешность. Леонид сделал это, как умел. Сейчас он понял, что даже не помнит, какого цвета у Лоры глаза - не обратил внимания. В конце концов, чтобы внести во все дело хоть немного ясности, он вынужден был рассказать, при каких обстоятельствах они с Лорой познакомились, и что с ними приключилось во время их совместной поездки.

- Значит, вы говорите, что её что-то беспокоило или тревожило, и из-за этого она на ночь глядя отправилась вместе с вами в город, - сказал Зигвап. - Вам не кажется, что её исчезновение связано с этим обстоятельством?

- Может быть. Я просто не знаю, что думать. Если уж с чем-то связывать, то... - Герц пожал плечами и подробно описал всю сцену, предшествовавшую исчезновению Лоры: "Смертный Ужас" и слова девушки о том, что они разговорами о Заброшенных Кварталах накликали беду на свою голову.

- Ну, в таком случае полиции здесь делать нечего, - сказал Зигвап. Заброшенные Кварталы не входят в нашу компетенцию. Вы считаете, что, не послушавшись её совета и отправившись поглядеть на этот "Смертный Ужас", вы тем самым привлекли внимание каких-то злых духов, и они утащили вашу подругу?

- Да ничего я не думаю! - воскликнул в отчаянии Герц. - Я не знаю, что здесь правда, а что нет. С позиций здравомыслящего человека я не верю в ваши Заброшенные Кварталы, то есть не верю в то, что там происходит что-то потустороннее. Или не должен верить. Но факты можно истолковать именно таким образом. А к вам я обратился, потому что не знаю, к кому еще. И если вы говорите, что не можете мне помочь, то... - он поднялся и собрался уходить.

- Подождите, - сказал Кибдо. - Я не знаю, поможет ли это найти вашу спутницу или нет, но ваш рассказ о том, что её что-то тревожило, показался мне интересным с точки зрения тех дел, которые я сейчас расследую. Будьте добры, взгляните сюда. Не узнаете ли вы в ком-нибудь из этих лиц вашу Лору?

Он выложил на стол перед Герцем пару десятков фотографий разных женщин. Фотографии были цветные и черно-белые, хорошие и очень плохие, профессиональные и любительские, в фас и в профиль, одно лицо или во весь рост. Среди них затесалась и фотография одного мужчины. Леонид отложил её в сторону и внимательно проглядел остальные.

- Нет, - сказал он. - Здесь её нет. Разве что эта... - он указал на нечеткую черно-белую фотографию, на которой была изображена женщина в купальнике, полулежащая, упираясь руками в землю. Ее лицо, повернутое в сторону от объектива, было трудно различимо. - Я не говорю, что это Лора, я только не могу утверждать, что это не она.

- Самое интересное, что эту женщину действительно зовут Лора, - сказал Кибдо. - Некая Лора Бертон, любовница Энджела, одного из "крестных отцов" местной мафии. И насколько мне известно, она сейчас прячется от него - то ли поссорились они, то ли она ему изменила...

- Вы хотите сказать, что её похитили люди этого Энджела? - спросил Герц. - Нет, я не могу в это поверить. Она не выглядела как любовница мафиози.

- А вы их когда-нибудь видели?

- Кого?

- Любовниц мафиози.

- Видел. Нет, это невозможно.

- В нашем деле нет понятий "я не верю", "это невозможно". Для меня эти высказывания никакого значения не имеют. А вот если вы расскажете нам точно, с кем и где говорила ваша спутница, мы сможем определить, является ли она тем лицом, которое нас интересует, или нет.

- Лучше покажите мне ещё какую-нибудь фотографию этой Лоры Бертон.

- Других у нас нет. Не достали. Да и зачем она? Если вы скажете "нет, это не она", то это ничего не докажет, поскольку вы уже относитесь к делу предвзято. А если вы сообщите нам все, что вам известно о знакомых вашей спутницы, это поможет нам найти её.

- Чтобы отдать её под суд? Нет уж, лучше тогда и не ищите.

Ему было очень неприятно и даже страшно. Похоже, что он действительно вляпался во что-то серьезное. Пока что его ещё не обвиняют: "Ты сам её убил и спрятал, а теперь строишь невиновного", но это может воспоследовать, знаем мы родную полицию и этого Кибдо. Что Лора - любовница гангстера, он поверить не мог. Это было более невероятно, чем Заброшенные Кварталы. Но в этой стране следствие может, если захочет, доказать все, что ему угодно, и суд послушно вынесет приговор. А теперь, того и гляди, неистовый борец с мафией Кибдо и его обвинит в пособничестве гангстерам, нежелании давать показания и неуважении к следствию. Герц убеждал себя, что Кибдо не осмелится его арестовать - Леонид считал себя достаточно заметной фигурой, чтобы следователь решился на такой шаг. Тем более Кибдо тоже числил себя в стане оппозиционных правительству сил, и по-видимому, дорожил своей репутацией. Но в глубине сознания вертелась мысль - а черт их знает, захотят и посадят. И тогда ни на какой справедливый суд надеяться не придется, потому что вся судебная машина в государстве испокон веков была направлена на подавление неугодных, и ничем другим не занималась. Как посадят его в камеру к уголовникам, так или вешайся, или подписывай все, что тебе дадут, чтобы остаться в живых. А потом судья послушно примет на веру все обвинения, и готово, вся жизнь переломана.

Впрочем, его гораздо больше тревожило, что будет с Лорой, если ещё и полиция заинтересуется ею. Вот уж действительно хотел как лучше, а что вышло... А ведь предупреждали его, дурака, предупреждали! Он думал, как бы получше заявить о том, что все равно о встречах Лоры он ничего не сможет сказать, потому что не запомнил и не понял ничего из этих встреч. И это было правдой. Он не помнил ни имен людей, ни адресов, ни разговоров. Но как сделать так, чтобы даже Кибдо убедился, что ничего он от Леонида не получит? Однако, тут дверь кабинета распахнулась, и внутрь ворвался возбужденный молодой человек.

- Привет, Зигвап! - заорал он. - Я только на одну секунду, совершенно некогда, дел по горло! - он кинул капитану на стол какую-то коробку, повернулся, увидел Герца, удивленно раскрыл глаза, посмотрел, приглядываясь, и сказал: - Боже! Леонид Герц! Какими судьбами вас занесло в наше захолустье? Разрешите представиться - Иван Кейс, - он поклонился, потом схватил руку Герца и принялся энергично трясти её. - Что вы здесь делаете? Как ваше здоровье? Как вам наш город? - засыпал он Леонида вопросами. - А что вы думаете насчет того, чтобы где-нибудь выпить? Пойдемте, а? Я знаю одно местечко...

Герц обалдел от этого могучего натиска, но сообразил, что надо воспользоваться моментом, чтобы сбежать. Капитан и Кибдо тоже, судя по всему, временно утратили способность соображать, ошарашенные потоком энергии, изливающимся из этого субъекта.

- Отлично, - сказал Леонид, вставая. - Это как раз то, что мне сейчас нужно. Всего хорошего, господа.

- Э, постойте, - неуверенно начал Кибдо, но Кейс перебил его:

- Сейчас, сейчас, мы пропустим по маленькой, и он вернется к вам. Не будьте эгоистом, Кибдо! Не вам одному хочется пообщаться со знаменитостью из столицы! - и он вытащил Леонида из кабинета.

Они вышли из дома каким-то черным ходом и уже шагали по темному двору, огибая горы мусора, когда Кейс хлопнул себя по лбу и громко (тихо он, наверно, не мог говорить) воскликнул:

- Черт! И как я мог забыть! Мне же надо... Ну ладно, раз я вас вытащил, нельзя теперь вас бросать. Ну надо же, дырявая башка...

- Что там у вас? - спросил Герц. Он решил, что пора и от этого типа избавиться. - Не беспокойтесь, я нисколько не обижусь, если вы покинете меня и пойдете по своим делам. Вы меня очень выручили, вытащив из кабинета от Кибдо. Я уж и не знал, как мне от него отделаться. Я на вас нисколько не в претензии, ничего лучшего для меня вы сделать не смогли бы.

- Ага, и вас он достал! Он всех достает, и я это всегда утверждал. Но как же, нет, мне, право, ужасно неудобно... Понимаете, этот конкурс красоты... Он должен начаться через пятнадцать минут, а без меня они ничего не смогут. Ох, совсем замучился я с ними, - он вытер лоб, безнадежно поднял глаза к черному небу, и вдруг сказал, - Слушайте, а может, вы согласитесь там присутствовать? Нам как раз хорошо бы ещё одного человека в жюри... Или, если хотите, почетным гостем.

- На конкурс красоты?! Увольте, я такими вещами не занимаюсь. И потом, мне сейчас не до того. Мне бы только найти такое место, где можно посидеть час-другой и собраться с мыслями.

- Идемте, сейчас что-нибудь устроим. А может, все-таки согласитесь, а? Это было бы очень здорово.

- Хорошо, - вдруг согласился Герц. Он представил, как он сейчас останется один на ночной улице незнакомого города, и некуда податься, до утра ещё черт знает сколько, и катастрофическое одиночество... Он чувствовал, что оказаться сейчас на конкурсе красоты после всего, что произошло, было бы почти святотатством - как танцевать на поминках - но перспектива остаться в одиночестве его пугала ещё больше. Раз помимо воли его несет могучий поток, то ничего не остается, как плыть по течению в надежде, что куда-нибудь доплывешь. - Так и быть.

- Отлично! Великолепно! - Кейс прямо запрыгал от радости. - Теперь Рамир не сможет вякать! Тогда скорее - нас ждут.

Он почти побежал вдоль улицы, и Герц последовал за ним. Они прошли пару кварталов, ещё какой-то двор, черный ход, коридор, Кейс распахнул дверь, втащил Герца в комнату, и тот обалдел от неожиданности. Помещение было полно женщин разной степени одетости; одни из них примеряли сверкающие блестками роскошные наряды, другие красились или приводили в порядок прически. При виде входящих мужчин некоторые из наиболее неодетых дам подняли переходящий в ультразвук визг, от которого у Леонида моментально заложило уши. А Кейс поднял руку и примиряюще закричал:

- Тихо, тихо, девочки, все в порядке, мы исчезаем, - он потащил смущенного и обалдевшего Герца через комнату, успевая по пути чмокнуть в щечку или ущипнуть за попку какую-нибудь из, как понял Герц, будущих конкурсанток. Они выбрались в коридор, из которого вышли в просторный полутемный холл, где толпилось много народу. Герц был немедленно кому-то представлен, кто-то его и так узнал, ему в руку сунули бокал с шампанским. Кейс тут же исчез, бросив Леонида на произвол судьбы. К Герцу немедленно пристали две довольно пожилые бабы, изо всех сил молодящиеся, требуя автографов и разных откровений о науках и искусствах. Не зная, как от них отбиться, Герц сделал вид, что страшно заинтересован картинами и рисунками, в изобилии развешанными по стенам холла. Их создателя нельзя было упрекнуть в отсутствии фантазии, но она имела чрезвычайно одностороннее эротическо-инфернальное направление - практически на всех картинах были изображены злобные демонические существа, которые самыми разными образами измывались над едва одетыми женщинами. Тут можно было видеть, как два гуманоидных существа с длинными когтями подталкивают обнаженную даму к краю ямы, на дне которой находилось что-то невнятное с бесчисленными головами, глазами и зубами; у дамы почему-то вид был не особенно испуганный, она даже как-то весьма кокетливо и соблазняюще поводила бедрами и плечами; на соседней картине была изображена ещё одна нагая красотка, сидящая в смиренной позе посреди колец огромного змея, вознесшего над ней голову с широко разверстой пастью; дальше было представлено, как две противные твари с лягушачьими головами расправлялись с очередной неодетой девицей; одна из тварей аккуратно придерживала её своими червеобразными щупальцами, которые заменяли ей конечности, в то время как другая методически обгладывала ногу женщины. Добравшись до очередной картины, на которой некое дьявольское существо готовилось огромным ножом то ли скальпировать ещё одну лишенную одежды женщину, то ли разрезать ей голову напополам, Герц обнаружил сверху большой плакат: "ВЫСТАВКА ХУДОЖНИКА-ГИПЕРТРАНСПРЕЦЕДЕНТАЛИСТА ДОРИМЕДОНТА ЗУММЕРА - ПЕРВАЯ ПОБЕДА СИЛ РАЗУМА И ДОБРА!"

- А, изобеспрецедентный метод, - произнес Герц, вспомнив листовку "Берегитесь инопланетян". - Помню, помню. Победа сил добра, говорите?

- Первая, только первая победа, - сказал кто-то над его ухом. - Борьба ещё предстоит.

Герц, обернувшись, увидел перед собой старого знакомого: толстого мужика, лапавшего потасканную даму на той странной квартире, куда они заходили с Лорой. Оказавшийся рядом Кейс немедленно засуетился:

- Леонид, разрешите вам представить - Маргинал Аллюзиан, издатель независимой газеты "Галактические известия" и спонсор этой выставки.

М. Аллюзиан, кажется, узнал Леонида и сперва посмотрел на него с явным неудовольствием. Но услышав фамилию Герца, произнесенную устами Кейса, он разинул рот и совершил странные телодвижения - раскрыл руки, намереваясь прижать столичную знаменитость к сердцу и одновременно чуть согнул колени, как будто хотел упасть перед ним на колени. В конце концов он избрал паллиатив - взял руку Герца и мужественно стиснул её. Леониду в этот момент он показался ничуть не более привлекательным.

- А где же художник? - поинтересовался Герц.

- К сожалению, не могу вас с ним познакомить - он находится в медитативном гипнотрансе, - отозвался Аллюзиан.

- Где-где?

- В медитативном гипнотрансе.

- Очень интересно. И что же он там делает?

Через секунду Герц пожалел, что спросил это, поскольку его собеседник буквально взорвался и произнес очень много непонятных слов, из которых Герц понял лишь то, что этот самый художник обладает способом телепатически общаться с какими-то высшими сферами и извлекать из этого общения сюжеты для своих творений.

- Ну хорошо, - невежливо прервал Герц поток словоизлияния Аллюзиана. Но при чем здесь победа сил разума и добра? Вот это, что ли - победа? - он ткнул пальцем в мрачную картину.

- Нет, разумеется. Победа - то, что эта выставка наконец состоялась. Сколько её запрещали - под самыми смехотворными предлогами! Какую злобную клевету не распускали про нашего гениального друга! Каких только провокаций не устраивали! Но тем не менее мы добились своего. Выставка - вот, и люди пришли сюда, чтобы приложиться к живительному роднику правдивого искусства! - Аллюзиан широким жестом обвел холл вместе со всей находящейся в нем публикой.

- Да? А у меня как-то сложилось впечатление, что все здесь явились поглядеть на бедра и ножки, - заметил Герц. - Ваш приятель их тоже умеет рисовать, но одно дело - рисунок, а другое - воочию. И все-таки почему победа сил разума? И почему первая? И самое главное - победа над кем?

- Над злом, которое проникло в наш мир и хочет поработить его!

- Не вижу, каким образом эти нашпигованные ужасами картинки могут побеждать зло. Они скорее сами его проповедуют.

Он почувствовал, что почти вывел из себя своего собеседника; но как раз этого Леониду сейчас и хотелось. К его удивлению, Аллюзиан довольно вежливо объяснил Герцу, что зловредные инопланетяне собираются захватить Землю и поработить, а то и просто уничтожить всех её обитателей, но никто об этом не подозревает, и только его друг-художник с помощью своего особенного дара дает людям возможность ознакомиться с теми ужасами, которые их ожидают в недалеком будущем, а это уже существенная победа.

- Вы хотите сказать, что это все вроде как рисовано с натуры? спросил Герц.

- Неужели вы думаете, что такое возможно нафантазировать?

- Да, обычный человек такого выдумать не в состоянии, - только и нашелся что ответить Леонид.

- Это никакой человек выдумать не в состоянии! - воскликнул Аллюзиан. - Только провидческий дар нашего друга...

- А зачем это вдруг инопланетянам понадобилась наша Земля? поинтересовался Леонид.

- Кто знает... Это существа с абсолютно другой психикой, с абсолютно другой моралью - если она у них есть вообще. Возможно, они не считают нас разумными существами. Неизвестно. Но так или иначе, они собираются в самом ближайшем будущем завоевать нашу планету. Они уже создают опорные базы, с которых начнется завоевание, и одна из этих баз расположена в нашем городе.

- Надо полагать, в Заброшенных Кварталах?

- Да.

Этого Герц вынести уже не мог. Он громко сказал подошедшему к ним Реджинальду Агуру, то ли кинорежиссеру, то ли кинокритику - его представляли Герцу, но тот уже забыл его профессию:

- Вот они, плоды брожения умов! С виду все это - безобидные пустяки, но ведь немало найдется людей которые воспримут всю эту чушь совершенно всерьез, тем более что она очень гладко накладывается на ту чепуху, в которую сейчас верят люди.

- Вы считаете это чепухой? - спросил Реджинальд; что касается издателя "Галактических известий", то он был так обижен неверием Герца, что даже не пытался с ним спорить, а ушел в сторону.

- Ну не верить же в это! По-моему, следует считать несомненным факт, что перед великими историческими потрясениями в сознании людей происходит какой-то сдвиг: снижается уровень общественной морали, развиваются эсхатологические настроения, вера в чудеса и нечистую силу, в экстрасенсов и в инопланетян, короче, что-то носится в воздухе, и возникает неуверенность на подсознательном уровне, которая и выливается в неадекватные формы поведения.

- Вы считаете, что у нас что-то должно произойти?

- Разумеется! Только дурак не может видеть этого! Будет что-нибудь как в революцию, а может, и того похуже.

- По-моему, вы слишком пессимистично настроены.

- Это не настрой, это глубокая уверенность, подкрепленная логическими выводами.

- Какими?

Герц не успел ответить; мимо, весь взмыленный, пробежал Кейс. Он орал на ходу своему спутнику, какому-то мужчине с гвоздикой в петлице:

- Я не знаю, что делать! Позвонил Абзац и сказал, что сюда нагрянет Рохар со своей бандой! У него, мол, есть сведения, что я храню порнографию, и он хочет её найти - прямо сейчас, чтобы поднять побольше шума. Этот подонок хочет раскопать ещё одну сенсацию и опозорить меня на всю жизнь! Он ведь сейчас мне все сорвет!

Они исчезли в толпе, а Герц спросил у одного из стоявших рядом:

- Кто такой Рохар?

- А, один тип с телевидения. Борец за справедливость. Любит выводить всех на чистую воду. Неужели вы о нем ничего не слышали? Он же у нас самый знаменитый человек в городе. Знаете его программу "Безвременье"?

- А, что-то такое слышал... Припоминаю.

- Да, он личность выдающаяся. Ага, а вот сейчас вы и лично с ним познакомитесь. Пожаловал сюда.

Герц повернулся и увидел, что, расталкивая толпу, по холлу движется группа людей. В середине её шел оператор, неся на плече телекамеру. Около него находились двое здоровенных молодцов, оберегая его от возможных покушений. Впереди быстрым шагом уверенно шагал человек в черной кожаной куртке с решительным и хищным выражением на лице. Перед ним, спиной вперед, семенил Кейс, пытаясь то ли загородить ему проход, то ли объяснить что-то. Толпа испуганно шарахалась в сторону, многие закрывали лица, не желая быть снятыми и опознанными.

- Ну вот вы, вы хотя бы! - закричал Кейс, хватая Герца за рукав. Будьте свидетелем, пусть все знают, что у меня нет порнографии! Этому типу ничего не стоит подкинуть мне все что угодно, лишь бы опозорить меня!

- Я знаю, что у вас где хранится, - железным голосом сказал Рохар, не останавливаясь, и последовал дальше.

- Черт возьми! - схватился за голову Кейс. - Что он натворит! Идемте, идемте, все станете свидетелями его незаконных действий!

Он устремился следом за Рохаром, который явно направлялся к женской уборной, где уже побывал Герц. Заинтригованная публика повалила следом. "Опять меня куда-то тащат" - подумал Леонид. Рохар действительно одним ударом ноги выбил дверь в уборную и проник внутрь. Кейс с отчаянными воплями, рвя на себе волосы, последовал за телевизионщиками. Изнутри донеслись громкие вопли, визг, шум и треск.

- Без нас обойдутся, - заметил Агур, останавливаясь. Герц последовал его совету. Наружу из двери посыпали полуодетые девушки, некоторые из них наспех неумело завернувшиеся в какие-то простыни и куски ткани.

- Вот! Вот! - кричал внутри Рохар. - Я же говорил! Снимай, Арчи!

- Неправда! - захлебывался в возмущенном вопле Кейс. - Вы не имеете права! Негодяй!

Около Герца оказалась девушка, которая прижимала к груди длинный кусок ткани. Видимо, растерявшись, она не замечала, что её зад выставлен на всеобщее обозрение.

- Девушка, у вас непорядок в одежде, - заметил Леонид.

- Где? - она от неожиданности чуть не выронила всю ткань, но потом увидела, в чем дело, покраснела и, пробормотав "спасибо", попыталась ухватить рукой нижний конец ткани и обернуть его вокруг себя, но при этом тряпка обнаружила тенденцию сползти с её груди.

- Давайте я вам помогу, - предложил Леонид.

- А, это ты, Марго, - сказал Реджинальд. - И ты здесь?

- Да, - ответила девушка. - Господи, я бы глаза вырвала этому мерзавцу!

- Кому? Кейсу?

- Да нет, Рохару. Вечно лезет, куда его не просят. Ну да, мы фотографировались без одежды - но ведь никто не принуждал. А теперь этот гад врывается к нам в уборную. Хорошо, я купальник успела захватить. Будьте добры, загородите меня, пожалуйста, пока я оденусь.

Мужчины отвели её в угол и держали перед ней её тряпку, пока она надевала купальник.

- Знаете что, зачем нам этот скандал? - сказал Реджинальд Герцу. Пойдемте куда-нибудь. Тут это теперь надолго. Все накрылось, это точно. Пойдемте к Эрвину, у него открыто.

- Можно я с вами? - спросила Марго. - Все равно мне некуда деваться, пока они там торчат.

- Ну идем, - сказал тот, критически оглядывая её наряд. - Только ты бы оделась поосновательней.

- Вся моя одежда - там. А я не хочу туда идти. Да ничего, на улице тепло.

5.

- Здорово, Эрвин, - сказал Реджинальд усатому человеку с курчавыми волосами, возвышавшемуся за полированной стойкой; за его спиной громоздилась батарея бутылок с яркими этикетками. - Налей нам чего-нибудь. Это Леонид Герц.

- Очень, очень рад видеть вас у меня! - сказал бармен, пожимая Леониду руку. - Я вас угощаю! А ты чего приперлась? - вдруг резко изменил он тон. Убирайся! Я таких, как ты, не обслуживаю!

- Тихо, Эрвин. Это не "охотница за мужчинами", это наша Марго, сказал Реджинальд, обнимая девушку за плечи. - Я ручаюсь, что она никогда такими делами не занималась. Или все-таки занималась, а? - хитро спросил он.

- Да что вы! - возмутилась Марго. - Никогда!

- Ладно. Поверим. Дай нам вермуту, - сказал он Эрвину. - Сядем, что ли, сюда, - они уселись за столик прямо около стойки, и Герц увидел перед собой некоего человека. Был он мал ростом, едва ли метр пятьдесят, неопределенного возраста - ему можно было дать и десять, и шестьдесят лет с коротенькими ручками и ножками и крупным, покрытым морщинами, лицом. Он был одет в неописуемые лохмотья - штанины и рукава кончались рваной бахромой, свисавшей грязными сосульками. Он взглянул детскими голубыми глазами на Герца и произнес:

- Был Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез него начал быть и мир Его не познал.

- Это Джери, - хмыкнул Реджинальд. - Не обращайте на него внимания, он тихий.

- И вот, есть последние, которые будут первыми, и первые, которые будут последними, - провозгласил Джери. Он обосновался за столиком и, видимо, никуда не собирался уходить.

Герц огляделся. Помещение было небольшое, хотя не слишком уютное, поскольку его освещал яркий электрический свет. Народу было не очень много, но все же почти за каждым столиком - грубо сделанным, но чистым и с полированной поверхностью - сидело по два-три человека. Леонид промочил горло вермутом и сказал:

- Эти "охотницы за мужчинами". Что-то я все же не понимаю... Кто они такие? Откуда?

- Блаженны плачущие, ибо они утешатся, - изрек Джери.

- Обыкновенные девушки, - ответил Реджинальд на вопрос Герца. - Из разных социальных слоев. Богатые и бедные.

- Я слышал, что они якобы приходят из Заброшенных Кварталов.

- Чепуха! Из Заброшенных Кварталов, конечно, много чего приходит, но они - нет.

- Они что, хотят сделать безопасными ночные прогулки?

- Да нет. Просто у них такое развлечение.

- Развлечение? Н-да... То ли ты убьешь, то ли тебя убьют. Понимаю, сказал Герц.

- Вся наша жизнь такова. Существование Заброшенных Кварталов накладывает существенный отпечаток на все происходящее в городе.

- Когда будет судиться, да выйдет виновным, и молитва его да будет во грех, да будут дни его кратки и достоинство его да возьмет другой, - сказал Джери.

Они сидели прямо напротив распахнутой двери, и оттуда, из непроглядной тьмы, задувал ветер, принося сухую пыль, окурки, и иногда сладко-кислый противный запах гниющих овощей. Полный мрак нарушался только фарами редких автомобилей, проносившихся по улице. Где-то невдалеке раздались автоматная очередь и звон разбитого стекла. Герц вздрогнул. Реджинальд остался невозмутим. В дверь вошел угрюмый детина в шляпе, надвинутой на самые глаза. Эрвин сказал ему пару слов, достал из-под стойки грязный мешок, в котором гремело железо, и вручил его новоприбывшему. Тот вышел и растворился в темноте, а вместо него появились две размалеванные девицы. Они были пьяны и еле держались на ногах.

- Миленький, дай выпить! - грубым голосом сказала одна из них.

- Иди на..., потаскуха, - ответил Эрвин. - Мне тебя в кредит поить надоело.

- На... - так на..., - отозвалась её подружка. Она висела на первой, но сейчас отцепилась от неё и упала локтями на столик, обратив к Реджинальду пьяное лицо, - Мужчина, дайте бедной девочке денег на пропитание, а она даст вам взамен... - но Реджинальд схватил её, поднял на ноги, развернул на сто восемьдесят градусов и толкнул прочь. Ее компаньонка, тверже держащаяся на ногах, поймала её и потащила к соседнему столику, где трое мужчин молча уничтожали бутылку за бутылкой и не пьянели. Девки были приняты в их компанию, и один из мужиков немедленно засунул руку более пьяной шлюхе в широкий вырез блузки.

- Если возможно, да минует меня чаша сия; впрочем, не как я хочу, но как ты, - сказал Джери.

От соседнего столика доносились смешки; одна из девок расположилась в кресле вниз головой; её ноги перевешивались через спинку кресла, юбка задралась, и один из мужиков гладил девку промеж ног. Эрвин громко сказал:

- Трахаться здесь начнете - на улицу выгоню. У меня не бордель.

В ответ одна из девок рассмеялась и произнесла уже совсем пьяным голосом:

- Ну, на чей ... пойти? Идем, миленький, - она поднялась с кресла, потянула одного из мужчин за руку, но не удержала равновесия, грохнулась на пол и взвыла, сначала громко, потом тише, и так и осталась лежать на полу, лицом в пыли, тихонько подвывая. На улице раздались, быстро приближаясь, выстрелы. Герц сунул руку в карман и нащупал рукоятку пистолета. На тротуаре перед дверью появился человек. Он ожесточенно отстреливался, но протрещала автоматная очередь, и человек покачнулся, вскрикнул, выронил пистолет, схватился за пробитый живот и упал; в полукруге света осталась только его нога в ботинке. Потом в двери возник другой - в блестящем черном облегающем комбинезоне и с автоматом в руках. Он потрогал ногой убитого, заглянул в дверь, вошел, выставив дуло перед собой, постоял несколько секунд над все ещё лежавшей на полу проституткой, и хлопнул ладонью в черной перчатке без пальцев по стойке.

- Виски! - потребовал он и, получив стакан, выпил одним залпом. Затем огляделся и сказал, показывая дулом автомата на Марго:

- Что вы с этой шлюхой возитесь? Шлепнуть её, и вся недолга! - он обращался скорее к Герцу, потому что девушка сидела рядом с ним.

- Это не твое дело, - ответил как можно более твердо, но внутренне содрогаясь, Леонид.

Тот хохотнул и сделал вид, будто собирается нажать на курок, потом бросил на стойку несколько монет и вышел наружу, сказав напоследок:

- Увижу её на улице - пристрелю!

Взревел мотор, и мимо двери пронесся набирающий скорость мотоцикл. Леонид выпил рюмку водки, чтобы прийти в себя и погладил побелевшую и сжавшуюся девушку по плечу.

- Весело у вас, - сказал он преувеличенно бодро. - И вам здесь не бывает страшно?

- Я привык, - сказал Эрвин. - Какой смысл жить, каждую минуту думая о смерти? Я и не думаю. А мое заведение пока что пользуется неприкосновенностью, - внезапно в его руке оказался пистолет, и он выпалил в дверной проем. Леонид успел увидеть черное существо, нырнувшее обратно во тьму, которая его и породила.

- Крыса, что ли? - спросил он. - И крысы у вас веселые.

- Да, - подтвердил Реджинальд. - Крысы хоть куда.

- Весь мир сошел с ума, - произнес Герц. - И ваш город тоже. Впрочем, оно не удивительно. Время сейчас такое - сумасшедшее. И лучше не будет.

- Считаете, что будет хуже? - спросил бармен.

- Конечно, будет хуже. Все ещё впереди.

- Но может, все ещё наладится? Ведь есть благоприятные тенденции.

- Да, многое изменилось за пять лет. Но неизвестно, чего больше плюсов или минусов.

- Реформы начались слишком поздно, - сказал Реджинальд. - Мы имеем то, что и должно было произойти благодаря деятельности старой системы.

- Не о том речь, какая чему причина, а о том, что у нас реально существует. Нынешнее руководство просто недееспособно и не в состоянии справиться с ситуацией. Своими колебаниями, нерешительностью и идиотскими указами оно только роет себе могилу, в которой скоро и окажется. В прямом смысле. Тем более верхи настолько погрязли в коррупции, настолько приросли к своим местам, что добровольно никто из них не уйдет, хоть это может стоит им жизни. Только они этого не понимают. Вечное заблуждение власть имущих накануне потрясения - возьмите любую революцию: верхи ни за что не желают расставаться с властью и слепо продолжают идти к пропасти. И в один прекрасный день народу это надоест, и он поддержит какого-нибудь генерала, который скажет: "Не надо вам вашей свободы, если жрать нечего, лучше тогда обратно тоталитаризм." Но дело-то в том, что к старому вряд ли вернется. Экономика уже развалилась, и я не верю, что сейчас можно вернуть жизненный уровень к тому состоянию, в котором он был пять лет назад. А что в результате? Бунт. Боюсь я, ждет нас ещё одна рреволюция.

- Ну и прекрасно! - Реджинальд налил по новой. - Выпьем за революцию!

- Чего тут прекрасного? Любая революция - это грязь и кровь, кровавая грязь и муть, поднимающаяся со дна людских душ и вскипающая на валах истории. Заметьте - во время всех великих потрясений все самое мрачное и темное, что только есть в людях, поднимается наверх и выплескивается наружу. Да от нас первых ничего не останется, захочет победивший народ отсеять из своих рядов слишком умных, и готово. А потом - гражданская война. А что такое гражданская война в ядерной державе, я не знаю и знать не хочу, - Леонид сделал ещё глоток, чувствуя, как пухнет, будто набивается ватой, голова, и продолжил, - Народ наш мрачен и темен. Если нет у нас демократии и свободы - значит, не хочет он её, не заслужил, не дорос. Разрушать он готов, а строить - черта с два, ломать - не делать! Возрастание энтропии, будь она проклята... Вспомните все великие революции - чем они кончались? Разгулом темных страстей, гильотиной, красным, белым, черным и серо-буро-малиновым террором, и причем моря крови проливали обыкновенно самые революционные элементы, и получалось такое, что если бы кто знал, к чему все дело придет, то он ни за что бы эту революцию не начинал! Ну, и потом - неизбежная реставрация. Бузили, бузили, а что толку? Нет, господа, за идеи других не убивают, за идею извольте сами жизнь отдать. А иначе никак нельзя. Идея сама потому что исчезнет.

- И не бойтесь убивающих тела, души же не могущих убить, - сказал Джери.

Герц продолжил:

- Добро, к сожалению, обладает тем свойством, что с первого взгляда оно вроде бы не может победить зло. Потому что когда оно сжимает, так сказать, кулаки, чтобы эффективно бороться со злом, то немедленно перерождается в это же самое зло. Именно поэтому демократию и вообще Светлое Будущее на крови построить невозможно.

- А как же тогда? Демократия все-таки в мире существует, пусть урезанная, но как-то ведь её построили? - спросил Реджинальд.

- А вот не угодно ли самим пострадать за собственные идеи, только так.

- По-моему, вы слишком пессимистично настроены, Леонид, - сказал Реджинальд.

- Нет, отчего же, напротив, я - оптимист, потому что все-таки верю, что в конце концов что-нибудь у людей да получится. И будет Царствие Небесное на Земле.

- Вы так считаете?

- Сейчас я вам попробую изложить свое мировоззрение. Глядите - сейчас вроде бы мир гораздо цивилизованней, чем раньше - всеобщая борьба за права человека, развитая демократия, успехи медицины, культура и компьютеры. Но с другой стороны - две мировые войны, каких не знала история. А одна Хиросима чего стоит - и устроили её, заметьте, граждане самой передовой, самой демократической в мире страны. А Освенцим? Это откуда? А Пол Пот и Папа Док - как они выросли на нашей просвещенной почве? Пол Пот, равно как и небезызвестный император Бокасса, оба, кажется, в Сорбонне учились. Да наше столетие было самым кровавым за всю историю человечества! Прогресс, черт возьми. Эн-тэ-эр. Но вы не заметили, кстати, что прогресс этот приобретает какие-то уродливые, болезненные формы? Взять хотя бы чудовищные, просто пугающие темпы развития. Лет через двадцать, если так дальше пойдет, любая новинка будет устаревать через пять минут после изобретения. И вообще складывается впечатление, что люди строят на Земле эдакую гигантскую Машину, такой сверхкомпьютер, и рано или поздно окажутся бесполезными и ненужными живыми придатками к этому механизму. А все возрастающая и грозящая затопить нас лавина информации? Чем дальше мы идем, тем больше проблем возникает. Побороли чуму и оспу - появился СПИД. Покончили с холодной войной - стали поговаривать о возможной мировой войне по линии север-юг. И ведь в самом деле, прогресс прогрессом, но наверно две трети человечества как жили тысячу лет назад, так и сейчас живут, и не знают, что Земля круглая. Да в конце концов, что происходит с человечеством поднимается ли оно на сияющие вершины цивилизации или готово скатиться в бездонную пропасть войн и насилия? - Герц обнаружил, что орет во весь голос и стучит по столу пустым стаканом. Он помотал головой, чтобы прийти в себя. - Бр-р... Да, и у нас вот... Впрочем, пардон, об этом я уже говорил. Короче, везде плюсы и минусы! Думал я - думал, и решил, что нет у нас ни прогресса, ни регресса, что никуда мы не движемся, а стоим ровнехонько там, где нас Господь поставил в начале мироздания - в нуле, и сумма добра и зла равна нулю, хотя абсолютное количество того и другого со временем прибывает. Теперь посмотрим - а нельзя ли нам все-таки каким-нибудь способом избавиться от зла? Ну, во-первых, сразу видно, что зло без добра существовать не может, равно как и добро без зла. Они - два конца одной палки. Можно ли вообразить палку с одним концом? В каком-то смысле зло есть даже непременное дополнение к добру - потому что добро, бездействующее перед лицом зла, перерождается в него, более того, добро само утверждает себя через борьбу со злом, а значит, зло для того и создано, чтобы добро боролось с ним и существовало через эту борьбу!

"Лихо завернул" - подумал он.

- А мне, - сказал Реджинальд, - честно говоря, все эти разговоры о борьбе добра со злом кажутся неосновательными. Несерьезно, знаете, все это звучит. То ли потому что эта тема уже сильно затаскана...

- Да, я понимаю, - сказал Герц. - Более того, могу сам сказать, что от подобных разговоров очень сильно несет морализаторством - вот уж чего терпеть не могу! Но так или иначе, а я просто не нашел более удачных терминов. Не хотите принимать мою концепцию, я не настаиваю. Это мои сугубо личные идеи, мой собственный предмет веры - а я большой эгоист, надо вам сказать - до которого я дошел после многолетних размышлений, и к которому меня привела, в общем-то, вся моя жизнь, все, что я в ней наблюдал и испытал. И надо в точности повторить мой жизненный путь, чтобы думать так же, как я.

- Да, ну а как же с царствием небесным? - напомнил Реджинальд.

- И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с нами; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

- Аминь, - Леонид подождал, пока Джери закончит цитату, и сказал:

- Ну-с, тут дело обстоит так. Если мы все-таки хотим уничтожить зло во что бы то ни стало, нам остается только проаннигилировать его с добром, и по-видимому, этот процесс и будет тем, что принято именовать Вторым Пришествием. Что там произойдет, я даже не представляю. Иоанну это однажды показали, но он, конечно, толком не сумел описать ничего из того, что увидел, и действительно - сможет ли человек из первого века от Рождества Христова составить адекватное описание, скажем, поездки на метро? Не зря же у Иоанна то и дело попадаются фразы типа "и видел я нечто, подобное тому-то и тому-то". Например, был у него пассаж про "как бы стеклянное море, смешанное с огнем". Как можно идентифицировать этот потрясающий образ? Короче говоря, предстоит что-то грандиозное, возможно, сопровождаемое полным исчезновением материи как носителя зла. Я считаю, что понятия добра и зла присущи только нашей, материальной жизни. В потустороннем мире, я полагаю, и без них обходятся. Короче, пришел я к выводу, что Страшного Суда все-таки не миновать, как бы мы ни надеялись на прогрессивное развитие человечества в этом мире - всякая там победа науки, всеобщая демократия, исчезновение физического труда и так далее. Не знаю, может быть, я легко поддаюсь внешним воздействиям и мое настроение меняется вместе с окружающей обстановкой, но сейчас, глядя, в какую пропасть мы катимся, я думаю, что никакого прогресса нет и не будет. Техника - это хорошо, но вся суть в том, как её использовать - если ею завладеют темные силы, все получится очень погано. Техника как бы усиливает тенденции, присущие тем, кто ею распоряжается. А тенденции неблагоприятные - наверно, в полном соответствии с моей теорией каждое новое завоевание разума будет сопровождаться новой вспышкой зла и насилия. А мы прожили сорок лет без войны и думаем, что так оно будет и дальше. Как же! То, что было - ничто по сравнению с тем, что будет! Все нам ещё предстоит - и мор, и глад. Все великие потрясения ещё впереди. Да и вообще, - Леонид понизил голос, как будто доверял собеседникам величайшую тайну, - я думаю, что Страшный Суд уже начался и идет.

- Как?! - воскликнул Реджинальд. - С какой стати!

- Да вот, пришло как-то в голову. Я же говорю, не следует понимать слова Иоанна буквально - он же то, что видел, описывал теми образами, которые были ему известны. Это как если кто-нибудь попытается говорить по-китайски, не зная звуков языка. Китаец такую речь вряд ли поймет. Например, возьмите вот это место - "И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая ветром, роняет незрелые смоквы свои". Что, здесь имеется в виду бомбардировка? Артобстрел? Страшный Суд, может быть, уже начался и идет, только никто этого не замечает. Все ждут его в каких-то сверхъестественных формах, а собственно, почему? И почему думают, что все это произойдет в один день? Это процесс долгий, только никто Апокалипсис не удосужился толком прочесть. Там же сказано: сначала был этот самый звездопад, потом, э-э, семь ангелов трубили в трубы, отчего проистекали всяческие бедствия, и было это все не сразу, потому что, скажем, некоей саранче дано было мучить людей пять месяцев. Там где-то в промежутке было то есть будет - наложение печатей на сто сорок четыре тысячи человек, а затем ожидаются еще, например, какие-то язычники, которые будут сорок два месяца, то есть три с половиной года, попирать Святый Город. Но произойдет переворот, и их сменят два Свидетеля Божии - по-видимому, крайне неприятные типы, потому что, после того, как они будут там пророчествовать около тысячи двухсот дней, их в результате очередного переворота прикончат, и народ будет этому весьма рад. Потом появится зверь с семью головами, которому будет дана власть тоже на три с половиной года.

Реджинальд слушал Герца внимательно, Джери блуждал взглядом в пространстве, а Марго так и уставилась Леониду в рот. Она робко спросила:

- Это тот, которого номер 666?

- Нет, это другой, который действует со всею властью первого зверя и заставляет поклоняться первому зверю - типа его заместитель. Или и. о., не знаю. Ну там ещё много всего происходило, но наконец, Ангел, сходящий с неба и имеющий ключ от бездны, берет дракона, змия древнего, который есть, прошу заметить, диавол и сатана, - он поднял вверх указательный палец, - и сковывает его на тысячу лет. А потом, когда эта тысяча лет окончится, сатана будет освобожден из темницы своей и попробует взять реванш, но будет ввергнут в озеро огненное и серное, и будет мучиться и день и ночь, и во веки веков, аминь. После чего произойдет собственно Страшный Суд - судимы будут мертвые сообразно с делами своими и все такое. Итак, от начала всех этих безобразий до ареста сатаны пройдет не менее десяти лет - и потом ещё тысяча лет, о которых вообще ничего не говорится, и только потом мы - те из нас, кто пройдет конкурсный отбор - увидят новое небо, новую землю и все такое. Я, конечно, далек от мысли верить в каждое слово этой древней фантастики, но факты говорят, что мы имеем наступление новой волны мрака и сил зла, перед которой все, что было прежде - ничто.

- И идет она из нашего города, - добавил Реджинальд.

- Чепуха! При чем тут ваш город!

- А вы знаете, что говорят по поводу наших Заброшенных Кварталов? Что там на поверхность Земли выходит шахта из ада, и что там обосновался ваш сатана собственной персоной, готовя наступление сил зла на мир точь-в-точь, как вы говорите.

- Истинная правда, - подтвердила Марго. - В центре сидит сатана и воет по ночам. И всякую нечисть в город засылает.

- Кто из нас обличит меня в неправде? - подал голос Джери.

- Да нет, нет, - раздраженно сказал Леонид. - Все вы тут помешались на своих Заброшенных Кварталах! Просто идет обыкновенное наступление энтропии на порядок.

- Энтропии? Думаете, я знаю, что это такое? Все говорят про энтропию, но никто не потрудился объяснить, в чем она заключается.

- Это элементарно. Попросту говоря, энтропия - это степень беспорядка в системе. Вообще-то термодинамика определяет её совсем по-другому, но для популярного объяснения сойдет и такое. Но главное её свойство - в закрытой системе она неизбежно возрастает, стремясь к некоему максимуму. То есть беспорядок имеет тенденцию к победе над порядком. Вот здесь у вас разупорядоченная область неудержимо наступает на упорядоченную. Конечно, и это можно рассматривать как наступление сил зла.

- Вы персонифицируете зло?

- Как раз наоборот. Это вы верите в дьявола. Я-то как раз считаю, что зло принципиально безлико, мертво, и для своего существования ни в каких дьяволах не нуждается. Зло - это свойство мертвой материи, да если хотите, энтропия - это зло, а зло - это энтропия. Почему? Да поглядите хотя бы на признак "ломать - не делать". Его можно так же легко применить к энтропии и к проявлениям зла; хорошее совершить сложнее, чем плохое, беспорядок создать легко, а порядок навести трудно. Во-вторых, что такое жизнь? Это борьба порядка с энтропией, самоупорядочивающаяся, точнее, самоподдерживающая порядок система. Она черпает энергию от солнца и за счет её поддерживает себя в более-менее упорядоченном состоянии. Когда человек или любое живое существо умирает, энтропия овладевает его телом и превращает сложнейший саморегулирующийся механизм в прах, в ничто. А отчего все зло на Земле проистекает? Не от того ли, что люди боятся смерти, не зная, что ожидает их после нее, и стремятся от жизни урвать побольше удовольствий, более того, чтобы продлить жизнь на ничтожные мгновения, многие сплошь и рядом отправляют в мир иной ближних своих. А добро как раз и начинается, когда презрев возможную смерть, делаешь что-нибудь эдакое хорошее-благородное... Из чего я делаю вывод, что все зло проистекает от наличия энтропии, а так как энтропия присуща материальному миру, значит, зло присуще материи, и, оставаясь в материальном мире, от него нельзя избавиться. Не знаю, зачем Богу это понадобилось, но он создал мир таким, какой он есть, и к чему все это, мы, наверно, узнаем, только когда попадем на тот свет. Мне иногда кажется, что все эти тайны бытия - почему мир устроен именно так, в чем смысл жизни и все такое - это что-то исключительно простое, но увы, мы как бы видим фрагменты узора, ползая по нему, но не можем понять весь узор - для этого нам надо подняться вверх и окинуть взглядом всю картину. Это что-то очень простое и в то же время абсолютно нам недоступное; как не может четырехмерный предмет существовать в трехмерном мире, так и понимание этой тайны не может вместиться в наш разум. Наши мозги очень ограниченны. Мы как бы разглядываем тень и тщимся получить полное представление о предмете, её создающем.

Герц чувствовал, что его язык работает отдельно от него, и он уже начал утрачивать контроль над тем, что говорит - как будто сидит в стороне и наблюдает, как некто от его имени тарахтит без умолку что-то очень интересное, но крайне запутанное и никому, кроме самого говорящего, не понятное - несмотря на то, что его язык с трудом ворочался во рту, и надо было приложить существенное усилие, чтобы заставить его выталкивать наружу слова. Он выпил ещё стакан, чтобы промочить глотку. Марго, сидя рядом с ним, уперлась своей ногой в его щиколотку, и от места прикосновения у Леонида по ноге шел как будто электрический ток. Но Герц и не думал убирать ногу - ему это было приятно.

- Вы верите в тот свет? - спросил Реджинальд.

- Я не верю, я думаю, что он существует. И вот почему. На мысль о существовании того света наводит эфемерность земного существования - все проходит, все не вечно, все одолевается энтропией. Дружеские связи распадаются, любовь проходит, музыка надоедает, счастливые моменты не повторяются, в конце концов все стареют и умирают, и вообще все хорошие начинания рано или поздно паршивеют. Материя гораздо более эфемерна, чем дух. А крошечные толики счастья, выпадающие иногда в этом мире на нашу долю - не являются ли они слабыми отблесками того, что ожидает нас на том свете? Если того света нет, и души нет, то зачем нужен разум? Как средство выживания? Но амебы тоже прекрасно живут уже много миллиардов лет.

По улице с ревом пронеслась колонна машин.

- Гангстеры поехали кататься, - сказал Реджинальд. - Они так всегда, на куче черных лимузинов.

Потом из глубины Заброшенных Кварталов понеслись тяжелые ритмичные удары. Дом вибрировал в такт им, дрожали, звеня, бутылки у Эрвина в шкафу, расплескивалось спиртное в рюмках.

- А это ещё что? - спросил Герц апатично. Он чувствовал себя ужасно пьяным.

Реджинальд сказал:

- Весьма заурядное явление, его даже не называют никак. Ну, скажите, если не дьявол, то кто же ещё производит эти звуки?

- Кто-то производит. Но почему непременно дьявол?

- Ну, пусть инопланетяне.

- Еще лучше. Нет, уж лучше дьявол.

Повернув глаза к двери, он увидел, что в помещение из темноты ночи вошли, держась за руки, две маленькие фигуры. Это были двое детей - мальчик и девочка; мальчику было, пожалуй, лет девять, девочке - лет двенадцать, но они были почти одного роста. Только странное, не по-детски серьезное выражение их больших глаз сбивало с толку, и возникала мысль, что они гораздо старше. Они были одеты в ветхую, но чистую и аккуратно починенную одежду. Почти бесшумно, все так же держась за руки, не говоря ни одного слова и даже не раскрывая ртов, они прошли по всему залу, задерживаясь у каждого столика и оглядывая сидящих своими пугающе серьезными немигающими глазами.

- Кто это? - тихо спросил Герц. Ему стало страшно и странно, как будто посреди жары кто-то окатил его ведром холодной воды. Секунду спустя он понял, что больше всего поразило его в облике этих детей: их взрослые, широко раскрытые глаза ни разу не мигнули.

- Ночные дети, - сказал Реджинальд. Дети подошли к стойке, и Эрвин взял их за руки, отвел за стоящий в углу столик и поставил перед ними тарелку с какой-то едой. Молча и бесшумно дети стали есть, аккуратно подбирая крошки.

- Появляются из ночи, как из тьмы выныривают, - рассказывал Реджинальд. - Приходят, съедят что-нибудь и, ни слова не говоря, уходят опять. Никто не знает, кто они и откуда. Одни в лохмотьях, другие в приличной одежде. У них только у всех взгляд один и тот же - по нему их и узнают.

- Да, - сказал Герц. - В их взгляде запечатлен весь ужас ночи.

Он хотел сказать всего лишь парадоксальное замечание, но сказав, понял, что был совершенно прав, и его даже передернуло. Сейчас ему казалось, что ничего более непонятного и пугающего, чем эти дети, он до сих пор в городе не видел.

Несколько минут он молчал, вслушиваясь в звуки ночной жизни - где-то вдали опять выстрелы и сдавленный вопль - потом снова взглянул в тот угол, где сидели "ночные дети" - но их там уже не было. Они ушли и исчезли во мраке так же бесшумно, как и появились. Осталась только тарелка, вылизанная до блеска, так что казалось, что с неё и не ел никто. Он ещё помолчал, а потом сказал:

- Значит, вы определенно считаете, что у вас здесь находится центр мирового зла? Ну что же, может быть. Только нет дьявола никакого. Это все она, энтропия поганая - всю жизнь она меня преследует. Общество распадается, город распадается, мир распадается. И нет никакого выхода. Переделать уже невозможно, настолько все прогнило, а разрушать - только хуже будет.

- Так может, лучше - разом, чем медленно подыхать?

- Не знаю, не знаю... Неохота ведь. Всегда остается надежда, что все обойдется. Хоть ещё год-другой пожить в относительном спокойствии. Я конченный человек. В прошлом только мерзость и кровь, а будущего не существует... Видеть, как на тебя надвигается волна мрака и осознавать, что ничем не сможешь её ни остановить, ни задержать! Зачем тогда рыпаться, что-то делать, о чем-то мечтать, чем-то рисковать? Никогда мы этого не узнаем - это вне нашей компетенции. Не хотел быть агностиком, да жизнь заставляет.

На него напала такая черная меланхолия, что хоть вешайся. Он привалился к плечу девушки.

- Ой, осторожнее! - воскликнула она. - Вы порвете мне купальник!

- Зачем тебе купальник? - спросил Реджинальд. Он, кажется, тоже находился в последней степени, и навалившись грудью на стол, с трудом боролся со своими съезжающими к переносице глазами.

Герцу внезапно стало весело.

- Ты не понимаешь, - сказал он. - Купальник, - он взялся двумя пальцами за край лифчика девушки, - вещь гораздо более развратная, чем нагота; вроде бы он и скрывает все, но на самом деле только привлекает к дамским прелестям внимание. Особенно когда он вот такой маленький узенькая полоска яркой ткани, и из-под края её уже что-то выглядывает. Трудно отказаться от искушения, оказавшись рядом с девушкой в купальнике, не попытаться снять его, - он сделал вид, что хочет привести свою угрозу в исполнение. Марго легко шлепнула ладонью по его пальцам, а Джери вдруг выдал:

- И держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её.

- Что за намеки! - возмутилась девушка.

- Он же дурачок, - стал успокаивать её Герц, обняв её и гладя ладонью по её руке. - Он сам не понимает, что говорит. Не обращай на него внимания.

- Слушай, а почему мы не выпили на брудершафт? - произнес, с трудом поднимая голову, Реджинальд.

- Ну давай выпьем, но по очень маленькой. Я, знаешь ли, ещё не собираюсь падать под стол. Мне охота переночевать где-нибудь в цивилизованном месте. Кстати, тут гостиницы где-нибудь поблизости нет? спросил он, повернувшись к Эрвину.

- Есть. За углом, на Бульдозерной улице. Называется "Эврика", ответил Эрвин.

- Как раз то что надо!

Ночь казалась бесконечной. Джери спал, положив голову на стол. Герц изо всех сил боролся с осоловением. На улице шуршал мелкий дождь, прибивая пыль, и его капли серебрились в свете фар проезжающих мимо машин. Леонид поглядел на часы, в очередной раз убедился, что они не работают, и сказал тихо:

- Пойдем, детка?

Марго кивнула, и он поднялся, чувствуя, что тело слабо слушается его и плохо держат ноги. Джери внезапно открыл глаза и сказал:

- Из них пять было мудрых, и пять неразумных. Неразумные, взяв светильники свои... - но даже не закончив фразу, он зевнул и вновь опустил голову на руки.

6.

- Холодно, - сказала Марго, когда они вышли на улицу, и обхватила голые плечи руками.

- В какую сторону гостиница? - спросил Леонид. - Туда? Ты куда идешь?

- Надо сходить забрать платье. Ой, да не стой же. Холодно, - она быстро пошла вдоль улицы.

- Подожди, сейчас... - Леонид стал снимать с себя пиджак. И в этот момент, промчавшись мимо Герца, на тротуар влетела большая машина, сшибив покатившийся с грохотом железный мусорный контейнер. Леонид успел увидеть перекошенное от ужаса белое лицо девушки и её руки, инстинктивно выброшенные вперед. В желтом круге света на стене дома вверх взметнулась огромная тень, раздался крик и глухой стук. Машина, скрипнув тормозами, остановилась, и из неё выскочил человек с бритым круглым черепом. Он подскочил к сшибленной девушке и ударил её ногой.

- Попалась, стерва! - заорал он и, повернувшись к машине, сказал, Шеф, она ещё жива! Разрешите, я ею потом займусь?

- Валяй! - донесся из машины голос.

Все произошло так быстро, что Герц только сейчас вышел из оцепенения. Он бросился к бритоголовому и закричал:

- Убийца! Что ты с ней сделал?!

Тот повернулся, и Леонид увидел его глубоко посаженные глазки под массивными надбровными дугами и пухлые губы; на его шее болталась золотая цепочка с крестом, а голые руки покрывали наколки. Он ощерился и сказал тонким голосом:

- Так, а ты чего тут расшумелся? Самый крутой, да? Увел девчонку от шефа и ещё права качаешь? - он начал угрожающе надвигаться на Герца, но тот, совершенно потеряв инстинкт самосохранения, петушился и кричал:

- От какого шефа? Что за бред? Совсем сбрендили?!

- Что тут происходит? - раздался голос позади Герца, и он резко обернулся. За его спиной стоял невысокого роста человек, выглядевший как преуспевающий дантист или советник президента - хороший, безукоризненно сидящий костюм, из рукавов торчат ослепительно белые манжеты; свои глаза он прятал под большими темными очками; у него был тонкий нос, густые усы и впалые щеки. Ему было лет сорок-сорок пять. Рядом с ним, чуть поодаль, стояли ещё двое - плотный крепыш, подстриженный ежиком, и высокий, с абсолютно невыразительным лицом, которое невозможно узнать через пять минут после того, как увидишь. - Что вы подняли скандал? Идите себе мимо, как шли, и не задавайте лишних вопросов, - у него был сладкий бархатный голос, в котором, однако, прорезались властные нотки.

- А вы кто такой? - набросился на него Герц. - Думаете, что если у вас "кадиллак", можете безнаказанно сбивать людей?!

- Тише, без эмоций. Я - Энджел.

- Кто?

- Энджел, - повторил тот скучным голосом.

- Энджел? - Герц мгновенно протрезвел. Он вспомнил разговор с Кибдо, и тут же странные слова про уведенную девчонку обрели совершенно явственный и зловещий смысл. Неужели Лора действительно была его любовницей, и за ними двоими все это время следили?

- Шеф, он, - бритоголовый бандит ткнул пальцем в Герца, - был с этой блядью, которая от нас улизнула. Я приставил к ней Аусвайса, велел, как ихний конкурс кончится, тут же - волосы на кулак наматывать и в машину тащить. И все равно не доглядел, паскуда.

- Ладно. С Аусвайсом поговорим, - пробормотал Энджел. Он еле заметно кивнул, его подручные заломили Герцу руки, и он от боли едва не потерял сознание. Тут же его обыскали и отобрали пистолет и документы.

Герца запихнули в машину. Он оказался в отделенном от водителя перегородкой из темного стекла салоне, обитом мягкой кожей, где запах дорогих духов перемешивался с табачным дымом. Энджел сел слева от Герца, а человек с невыразительным лицом - справа. Леонид увидел, что бритоголовый прошел мимо машины, держа сбитую девушку на руках; её тело неестественно изогнулось, голова с открытым ртом свешивалась почти до земли. Сзади хлопнула крышка багажника, бритый сел на свое место рядом с водителем, лимузин скатился с тротуара и поехал дальше.

- Что вы с ней сделаете? - проговорил Герц; его горло пересохло, и из него вырвался только хриплый шепот.

- Я? - спросил Энджел. - Ничего. Я подарил её Муги. Ну, а он-то что-нибудь придумает. Он у нас парень с головой, изобретательный... А ты все увидишь. Можешь не беспокоиться, я позабочусь, чтобы ты поглядел на это зрелище. Ты у меня не заскучаешь.

Леонида трясло; он чуть не сходил с ума при мысли о том, какие изощренные пытки уготовила ему и девушке эта банда. Он был уверен, что жить ему осталось немного, и почему-то подумал, что такой исход окажется логическим концом этой сумасшедшей ночи. Но он тем не менее ещё нашел в себе силы спросить:

- А где сейчас Лора?

Он был абсолютно уверен, что его спутница не имеет ничего общего, кроме имени, с любовницей гангстера, и её исчезновение не связано с ними, но хотел использовать малейшую возможность получить о Лоре какие-нибудь сведения - а вдруг все-таки Кибдо прав?

В тот же момент Энджел ударил его по щеке и закричал:

- Никогда не упоминай имени этой потаскухи, если хочешь остаться живым!

Успокоившись, он спросил:

- А откуда, собственно говоря, ты о ней знаешь?

- Мне рассказывал о ней Кибдо.

- А, этот мозгляк! - сказал гангстер пренебрежительно, но похоже, задумался. - Ты, что ли, с ним знаком?

- Да, - сказал Герц.

- Можешь передать ему привет, как встретишь. Он будет очень рад.

- Обязательно передам, - пробурчал Герц.

Неожиданно дома куда-то пропали, и улица превратилась в дорогу, проходящую в выемке между двух сливающихся с темнотой склонов; машина то и дело проезжала под пересекающими выемку трубопроводами. С труб, уложенных в два, а то и три ряда, свисали лохмотья фольги, поблескивающие в отсветах фар. Несмотря на то, что окна лимузина были плотно закрыты, в кабину через все малейшие щели проникала пыль. Она скрипела на зубах, от неё першило в горле и чесалось в носу, а на пальцах оседал тончайший серый налет, сбивающийся при попытках его стряхнуть в грязные комки. На одном из трубопроводов болтался обрывок длинного плаката. Герц успел разглядеть поблекшие буквы: "...вой подвиг"

Затем они оказались у огромной коробки недостроенного цеха. На его углу горел прожектор, освещая зачем-то стоявший около полуосыпавшейся со временем траншеи трактор с подъемником, с которого свешивались канаты, зацепленные за лежащую на земле трубу; чуть дальше целый штабель таких же труб лежал на земле, тщетно дожидаясь, когда их уложат в выкопанную канаву. Обогнув цех, машина остановилась.

- Выходите, - приказал Энджел.

Он вылез сам и выпустил Герца. Человек с незапоминающимся лицом встал у Леонида за спиной. Герц увидел, что они находятся на краю огромной песчаной воронки; вниз уходила колея, спускаясь на дно, разглядеть которое не было возможности. Воздух был сухим и горячим, как будто прокаленная до полной безжизненности земля отдавала накопленный за много лет жар. Неподалеку стояло ещё несколько машин, и прохаживались люди, большей частью вооруженные. Некоторые, оказавшиеся вблизи, подошли и почтительно поздоровались с боссом.

- Муги, покажи господину Герцу, что ты сделаешь со своей добычей! крикнул Энджел. - Он очень интересовался!

Муги подошел к багажнику, открыл его и одной рукой достал из него и бросил на землю девушку. Она застонала и открыла глаза. Из уголка её рта сочилась черная струйка крови. Ее тело было вывернуто, как резиновое, весь правый бок превратился в кровавый бесформенный синяк, и обломки ребер выпирали наружу, чуть не прорывая кожу. Левые рука и нога тоже были сломаны. Бандит наклонился над девушкой и сорвал с неё купальник. Герц почувствовал, что у него подкашиваются ноги, и ко рту подступает тошнота.

- Глядите внимательно, - сказал Энджел, - не упустите ни одной подробности! Больше вы такого нигде не увидите!

Муги поднял ногу в тяжелом ботинке и изо всех сил ударил девушку в бок. Она слабо вскрикнула и закатила глаза. Герц не мог этого выдержать. С криком "Мерзавцы!" он бросился вперед. Но Муги небрежно взмахнул рукой, ударил его по зубам и откинул назад. Невыразительный человек поймал Герца и заломил ему руки.

- Держи его крепче, Сэм, - приказал Энджел.

Муги ударил Марго ещё раз, но она не издала ни звука. Бандит нагнулся, поглядел на неё и заорал:

- Подохла, мать её и перемать, сука, стерва! - и на мертвое тело обрушился град ударов, под которыми оно быстро теряло свои очертания. Энджел зевнул и сказал:

- Ну, это уже неинтересно. Жалко, не получилось зрелище. Ну ничего, сейчас будет развлечение позабавее.

Герц держался на ногах только потому, что его держал Сэм; его мутило как с тяжелого похмелья, ноги не чувствовали земли, и сознание витало где-то в стороне от тела. Он с трудом выговорил:

- Никуда я не пойду.

- Пойдешь, куда ты денешься, - сказал Энджел, ударив его по лицу. Герц почувствовал, что ему с хрустом выворачивают руки, земля под ногами поплыла куда-то вбок, и его вырвало. Энджел сплюнул и сказал:

- И ты ещё осмеливаешься возражать мне? А если с тобой так, как с твоей подружкой - не желаешь попробовать, а? Ха-ха! Пошли! - он зашагал вперед. Герца, подталкивая в спину, повели за ним. Леонид еле переставлял ноги.

Они спустились по склону гигантской воронки, дно которой было завалено металлоломом, мотками проволоки, старыми автомобильными кузовами, разломанными бетонными плитами, горами битого стекла и кирпича, гнилыми досками, ржавыми корпусами электродвигателей, сгоревшими трансформаторами и черт ещё знает каким хламом. За полосой мусора поблескивала какая-то маслянистая жидкая поверхность, протянувшаяся до смутно видневшегося в темноте другого края воронки. Заливаясь в углубления между песчаными барханами, она образовывала причудливые языки. Над поверхностью жидкости торчали накренившаяся кабина и задние траки полузатонувшего в луже бульдозера. Когда со стороны водоема подул ветерок, у Герца начали слезиться глаза, а на языке появился металлический привкус.

- К вашему сведению, - сказал Энджел с легким смешком, - не советую туда нырять. Там и нефть, и бензин, и аммиак, и ртуть, и синильная кислота - всего понемногу.

Герц немедленно заподозрил, что его утопят в этом индустриальном коктейле, но у гангстеров нашлась другая жертва. К Энджелу подвели - а вернее, подтащили, так как он едва держался на ногах - человека со связанными за спиной руками. Он был безжалостно избит - рубец на лбу, рассеченные губы, разбитый нос, заплывший глаз. Едва двое конвоиров отпустили его, он повалился на песок. Энджел приказал:

- Вставай!

Связанный, кряхтя, начал подниматься - сперва перевалился на бок, потом поднялся на колени, и одним рывком встал на ноги. Едва он поднялся, один из бандитов, высоченный детина с густой бородой, толкнул его в грудь прикладом автомата, и тот свалился опять, упав головой на груду железных банок.

- Вставай! - повторил Энджел, осветив свои брюки фонариком и убедившись, что на них не попала грязь.

Связанный опять, тихо охая, поднялся на ноги, и опять полетел на землю. Эта процедура повторилась ещё раз, и когда Энджел вновь приказал ему встать, тот покачал головой.

Тут перед пленником предстал Муги. Он был разъярен и возбужден.

- Что, эта сволочь не хочет вставать? - завопил он и, подскочив к связанному, ударил его ногой под ребра: - Встать, кому говорят, если не хочешь пулю в лоб! - в руке у него появился пистолет. Под ударами взбешенного бандита человек с трудом поднялся на колени, но не дожидаясь удара, рухнул обратно. - А, сука, обмануть нас хочешь?! - Муги выстрелил из пистолета в землю, и рядом с головой пленника взметнулся песчаный фонтанчик. Он дернулся и попытался отползти. Тогда Муги выстрелил ещё раз, но по другую сторону от его головы. Выстрелы как бы обрисовывали контур лежащего на земле тела.

- Ты до тех пор жив, пока будешь двигаться, - сказал бандит, - тебе же обещали, что с тобой ещё побеседуют серьезно?

Тогда Энджел подошел к лежащему на земле, чуть наклонился к нему и сказал:

- Что ж ты, подлец, нас обманул? Думал, что мы ничего не узнаем? А ты знаешь, что никого так сурово не наказывают, как изменников и предателей? Тебя ведь предупреждали, что с тобой будет, если ты нас предашь? Или ты думал, что мы не посмеем с тобой расправиться? Или что твой Ван Рубьюги тебя защитит? Ишь какой умный нашелся - мы ему деньги платим, а ему все мало, и он продался этому ублюдку! Ну ладно бы получал от него бабки - это я даже приветствую: иметь своего осведомителя у Рубьюги никогда не помешает, но ты же, сволочь, ничего нам не говорил! А когда совсем запутался, совершил последний и самый страшный грех - побежал жаловаться в полицию! Допустим, полиция вся в наших руках - жить тебе осталось недолго, и я могу это тебе сказать - но принцип есть принцип! А ты подумал, что случится с твоей женой и детьми?

Тут в первый раз пленник заговорил. Из его разбитых губ вылетел хрип:

- Ради бога, не трогайте их!

- Как бы не так, - ухмыльнулся Муги, плюнув человеку в лицо и перекинув из руки в руку пистолет, - мы про них не забудем. У него две девочки, - сообщил он. - Одной пятнадцать лет, другой одиннадцать. А я люблю девочек. Трахнешь, а потом шею ей свернешь - бесподобно! - он прямо светился от сладостных воспоминаний. - И с супругой твоей любимой позабавлюсь, можешь быть спокоен.

- Негодяй! - просипел лежащий, и из его глаз потекли слезы.

- А ты что думал, дорогой мой? - произнес Энджел тоном, каким отец отчитывает нашалившего сына, - о чем ты думал, когда продавался Рубьюги? Что мы с тобой в бирюльки играть будем? У нас на этот счет просто: провинился - отвечай! Скольких моих людей Ван Рубьюги отправил на тот свет благодаря твоей измене? Четырех, не меньше. Вот и будет восстановлена справедливость. Да ты не бойся, может, мы твое семейство ещё оставим в живых - живую женщину лучше использовать, чем мертвую, правда, Муги?

- Это верно, шеф. Я мертвых не люблю - уж очень они холодные; ну разве что когда других нет. Ну, это будет зависеть от них самих - удовлетворят они нас, можно будет и помиловать их. Ты понял? - и на человека обрушился ещё один удар ботинком.

- Ну, - сказал Энджел, - есть тебе что сказать в свое оправдание? Эй, ты слышишь меня, Ангстрем?

- Слышишь шефа?! - заорал Муги и ещё раз ударил лежащего, - отвечай, когда с тобой разговаривает шеф!

- Пощадите меня, - промолвил пленник.

- Муги, помилуем его? - спросил Энджел.

- Не знаю, шеф, - произнес Муги озадаченно. - Вам виднее.

А Энджел объявил:

- Ты заслужил смерть, Ангстрем. Но я не хочу лишних трупов. И поэтому я тебя помилую, - он сделал паузу и добавил: - помилую, если ты сумеешь перебраться на ту сторону, - он показал на противоположный край ядовитой лужи. - Переплывешь туда - и ты свободен. Развяжите его!

Глаза пленника заблестели было надеждой, но вскоре потухли - он понял, сколь ничтожны его шансы перебраться через бассейн, полный кислот и ядов. Пленнику развязали руки и подняли на ноги. Он растерянно озирался.

- Ну, пошел! - крикнул Энджел. - Ребята, в голову не стрелять! - и пока до бандитов доходило, что от них требуется, Ангстрем, мужчина лет под пятьдесят, бросился к луже. Но Муги был наготове; вспышка осветила спину бегущего, и, отброшенный пулей, он свалился лицом вниз в щель между двумя старыми холодильниками.

- Готов, что ли? - сердито спросил Энджел. - Вечно ты перестараешься, Муги, обязательно тебе надо с первого выстрела! На, возьми другой пистолет, твой слишком большого калибра! - и он вручил Муги пистолет, отобранный у Герца.

Но Ангстрем завозился, загремел железом, встал на ноги - и тут же новый выстрел бросил его на кучу лома, загремевшего под его телом. Он с трудом поднялся, шатаясь, и плюхнулся в лужу после очередного выстрела. Около минуты было тихо, потом там, где он упал, раздался шорох и плеск.

- Жив еще, мерзавец, - проговорил Энджел. - Пойдем посмотрим, - он пошел вперед, смело шагая между кучами хлама. Вся его банда с громким хохотом двинулась вслед за ним. Герц надеялся, что его оставят в покое, но тщетно - его, по-прежнему выворачивая ему руки, так что он их почти не ощущал, повели вслед за бандитами, и пробравшись через нагромождения металлолома, он увидел Ангстрема, лежавшего лицом в черной жиже. Энджел осветил его фонариком, и Леонид увидел три кровавые дыры в его спине. Ангстрем, упираясь руками в землю, приподнялся, повернул к глядевшим на него свое лицо, и Герцу опять стало плохо; после падения на кучу железного хлама рот и щека пленника были разорваны почти до уха, глаз выдавлен, и на его месте зияла кровавая дыра. Оставшимся глазом он смотрел на убийц, на оружие, готовое выстрелить.

- Ха-ха-ха! - засмеялся Муги. - Как он жить хочет! - и выстрелил ему в левую руку. Пуля превратила ладонь в кровавое месиво. Бах! Второй выстрел и правая ладонь Ангстрема почти оторвана от руки, повиснув на лоскуте кожи. Еще две пули перебили ему ноги, - ну, плыви, плыви, - сказал, смеясь, бандит, - авось доплывешь! - ещё один выстрел снес Ангстрему ухо.

- Хватит, ребята, - сказал Энджел. - Пошли. Эй, Ангстрем, если ты меня слышишь - у тебя ещё есть шанс! Переплывешь - пощадим. Только не ошибись, тебе вон туда надо! Как доплывешь - свистнешь, идет? - и банда опять заржала. - Если прежде не растворишься!

Потом Герц опять оказался около лимузина. Сэм отпустил его, и Леонид едва не свалился. Его шатало, к горлу подступала, готовая вырваться наружу, кислая мерзость, а перед глазами все стояло обезображенное лицо Ангстрема с кровавой дырой вместо глаза. Энджел взял его под руку и спросил:

- Вам понравилось это маленькое представление, господин Герц? Вам немножко не по себе? Может быть, съели что-нибудь не то? Или с похмелья? Хотите коньяку? Одна стопка - и все как рукой снимет! Надеюсь, вы не преминете рассказать вашему знакомому Кибдо о том, что вы здесь видели? Ничего, ничего, я разрешаю. Можно. Да, кстати. Тело вашей знакомой не желаете забрать? Похороните его - где-нибудь на помойке. Крысы устроят ей погребение по первому разряду!

Герц почти не слышал его болтовню, до того ему было мерзко. Он пришел в себя, только когда лимузин нес его прочь по улице. Энджела в салоне не было. Рядом сидел с непроницаемым лицом Сэм.

- Куда вы меня везете? - мрачно спросил Герц.

- В постельку к мамочке родимой, на мягкую перинку, - ответил Сэм, сохраняя на лице бесстрастное выражение. - А ты думал, мочить тебя будем? Много чести, ещё руки марать об такого говнюка. Впрочем, у нас здесь это легко делается. Достаточно связать получше человека и бросить где-нибудь в переулке. Крысы сделают остальное. Но для тебя и это слишком большая честь. Кому ты нужен!

Машина повернула и внезапно резко затормозила. В тот же момент Сэм открыл дверь и вытолкнул Леонида наружу. Машина рванула с места и умчалась. Герц чудом умудрился удержаться на ногах. Он отошел к стене дома и прислонился к ней, не в силах стоять. Его мотало из стороны в сторону.

Чуть-чуть придя в себя, он нетвердыми шагами пошел вдоль улицы, надеясь хотя бы найти место, где можно посидеть и очухаться. На углу одного из домов светил фонарь, освещая стену, на которой висела табличка с названием улицы. Леонид прочел её и остановился. "Улица Бардачная" - было написано на ней.

Не успел он сообразить, что случай, наконец, занес его туда, куда он уже не надеялся попасть, как сзади послышались шаги. Леонид машинально обернулся, чтобы посмотреть, кто идет, и чуть не упал от удивления.

- Симон! - сказал он.

- Леонид, что ты здесь делаешь?! Как ты тут оказался?! - закричал Симон, устремляясь навстречу ему.

* * *

- Итак, в конце концов получается так, что я хотел как лучше, а что в результате вышло... - сказал Леонид. Они сидели у Симона, и Герц только что кончил рассказывать все, что с ним приключилось. - И что мне теперь делать? Если бы был способ исправить что-нибудь, сделать что-нибудь по-другому...

- Есть такой способ, - сказал Симон. - Я не гарантирую, что получится, но попробовать можно.

- Какой?

- Надо сходить в Центр.

- В центр Заброшенных Кварталов? Зачем?

- А ты знаешь, что там происходит?

- Ну, знаю... То есть, конечно, нет. Говорят, что там дьявол сидит, или Семь Хранителей Зла, или что-то в этом роде.

- Прекрасно. Вот и надо отправиться к ним.

- Зачем? Душу, что ли, продавать?

- Это уж твое дело - как ты с ним договоришься. Но больше я тебе ничего предложить не могу.

- А ты проведешь меня туда? - спросил Герц.

- Проведу. Я этим здесь только и занимаюсь.

- Ну, тогда идем, - решительно сказал Леонид и тихо добавил: - Я в это не верю, но ведь другого выхода все равно нет...

7.

В туннеле было сыро и гулко; свет фонарика выхватывал из непроницаемой для зрения тьмы чугунные ребра тюбингов, пучки кабелей и поржавевшие рельсы. Под ногами хлюпала вода, что-то где-то капало, булькало, шуршало и сочилось. От промозглой сырости Герц чувствовал, что у него начинают стучать зубы, а из иногда попадавшихся боковых ответвлений, низеньких и ещё более темных, как будто одна абсолютная тьма может быть чернее другой, тянуло совсем уже могильным холодом.

- Нет, крыс здесь нет, - сказал Симон, ступая по шпалам. - Вот летучие мыши иногда попадаются, но им же совсем нечем здесь питаться.

- Почему забросили эту линию? - спросил Герц, и его голос многократным эхом отразился от металлических сводов. - Подумаешь, что проходит под Заброшенными Кварталами... Задраили бы все выходы наверх и ездили бы. Поездам-то что? А теперь ни то ни се - метро в городе на две половинки разодрано. И в обход строить, насколько мне известно, не собираются.

- Не собираются, - подтвердил Симон. - Средств нет. А что бросили так машинисты отказывались поезда водить, пассажиры не хотели ездить; ремонтные рабочие тоже все поувольнялись. Понимаешь, пошли слухи, что из боковых проходов появляются страшные твари и набрасываются на поезда. Хочешь - не хочешь, а пришлось закрывать. А с тех пор, как в центре что-то появилось...

- Слышишь! - закричал Герц. - Поезд!

Вдали в туннеле послышался неясный гул, он быстро приближался, гудя в пустой трубе. И вот уже различимы грохот колес на стыках рельсов, вой сирены, ритмичное эхо, но вокруг по-прежнему было темно и пустынно. Все произошло так быстро, что Герц даже не успел сойти с рельсов и, закрыв глаза, чувствовал, как невидимый поезд проносится прямо сквозь него. Затем поезд удалился, пропал, и опять стало тихо, и только где-то шлепались капли воды.

- Что это? - воскликнул Герц. - Что это было?

- Не кричи, - сказал Симон. - Бывает иногда.

- Но это же... Я не знаю... Я слышал, как звенят рельсы при приближении поезда! Да что слышал, я чувствовал, как они вибрируют под моей ногой!

Почему-то он был очень взволнован.

- В Заброшенных Кварталах чего только не происходит, и чем ближе к Центру мы подходим, тем больше странного мы встретим. По крайней мере этот поезд никому не вредит. И что рельсы звенят, ещё не самое забавное. Гляди!

Он посветил фонариком Леониду под ноги. Герц взглянул и чуть не сел. Старые порыжевшие рельсы блестели сверху, как будто по ним сейчас действительно прошел поезд, сдирая колесами ржавчину.

Симон пожал плечами и пошел дальше во мрак туннеля. Леонид немного отстал от него, заглядевшись на реальные следы фиктивного поезда.

- А Разумная Вода здесь не появляется? - крикнул он.

- Не ори, пожалуйста, - попросил Симон. - Если ты думаешь, что здесь нас некому слышать... Может, появляется. И что? Я просто не знаю, никогда её здесь не встречал.

- Ты говорил, что Разумная Вода может распространяться на большие расстояния?

- Да.

- Слушай, а действующие туннели от заброшенных отгорожены?

- Отгорожены, там все засыпано. А что?

- Нет, если Разумная Вода проникнет в действующее метро, что тогда будет!

- Не знаю, что будет, а метро не будет, это я гарантирую. А что ты так волнуешься? Какое тебе дело до города? Все равно Заброшенные Кварталы рано или поздно поглотят его целиком.

- Ты так считаешь?

- Ну разумеется. Остановить их - не остановишь, попытаться уничтожить - тоже дохлый номер.

- Но почему не удастся остановить? Возвести, например, вокруг них сплошную бетонную стену.

- А ещё лучше - заключить их в один бетонный саркофаг. Стена, не стена - все равно желающих жить рядом с ними не найдется! Да если бы людям было куда ехать, город давным-давно перестал бы существовать! Сейчас скорость расползания Заброшенных Кварталов определяется главным образом квартирным вопросом.

Они миновали ещё одно боковое ответвление и порядочно отдалились от него, когда Леонид услышал позади себя тяжелый глухой топот.

- Это что? - шепотом спросил он Симона.

- Что?

- Ну, звуки.

- Какие? Я ничего не слышу.

- Что у меня, глюки, что ли? Глухой топот сзади.

Симон огляделся, всматриваясь в темноту.

- Там ничего нет, - сказал он.

- Но я же ясно слышу топот! Шаги удаляются.

Он тоже поглядел туда, откуда неслись звуки, и ему показалось, что чернота в туннеле стала ещё чернее, как будто там находилось какое-то огромное тело.

- Там определенно что-то есть, - прошептал он.

- Нет там ничего. Тебе мерещится. Это бывает. Мне поначалу тоже много чего мерещилось.

Герц пожал плечами и, то и дело оглядываясь, поплелся дальше, переставляя усталые ноги по нескончаемым трапециевидным бетонным обрубкам. Так они прошли ещё с полкилометра.

- А вот и станция, - сказал вдруг Симон. Он ловко вскочил на выступающий из темноты край платформы, которую Леонид заметил только после его слов. Симон подал Герцу руку, помогая ему взобраться наверх. Леонид встал на замусоренный мраморный пол, и тут же отпрянул и чуть не свалился на рельсы - из темноты на него уставилось холодное глазастое лицо, и торчал ствол револьвера. Когда первый момент испуга прошел, Леонид понял, что перед ним статуя человека с револьвером в руке, прислонившегося к массивной колонне. Напротив него, у другой колонны, сидел солдат в старой дореволюционной шинели, сжимая гранату. Герц замысловато выругался. Хоть скульптуры и были бронзовыми, находиться в их обществе, когда они таращатся из мрака, и на их полированных скуластых лицах отражаются блики от луча фонарика, было несколько неуютно. Герц подумал, что не удивился бы, если бы они вдруг ожили и кинулись на него - в Заброшенных Кварталах все может быть. Ровный ряд колонн с двумя революционно-аллегорическими фигурами около каждой терялся далеко впереди.

- Сейчас принесу дров, разведем костер, - сказал Симон.

- Дров? Откуда тут дрова? - спросил Герц почему-то полушепотом - в мрачной темноте, под сводами заброшенной станции, в окружении безмолвных статуй, его голос не мог звучать в полную силу. То ли пустота и заброшенность подавляли, то ли матросы с револьверами мешали - казалось, что они внимательно слушают.

- А скамейки на что? Я, не будь дураком, вовремя сделал приличный запас и спрятал под платформой.

Он спрыгнул на рельсы и зашагал вдоль станции, пока не скрылся в темноте. Герц слышал только его шаги и какое-то шуршание. Через пару минут он вернулся, неся охапку щепок и обломанных досок.

- А мы не привлечем внимания? - спросил Леонид, забирая у него груз.

- Тут кругом никого нет. Разве что покойники.

- И тут покойники!

- Ага. Без них у нас никак нельзя. Помнится, на том краю платформы валялась пара скелетов. Они и сейчас должны там лежать. Хочешь, сходи, посмотри.

- Нет уж, спасибо, - отказался Герц.

Симон сложил из щепок небольшой костер и зажег его. Пламя поднялось высоко вверх, осветив колонны, мрачные фигуры, как будто ожившие и сделавшие соседство с ними ещё более неуютным, когда отблески огня запрыгали по ним, создавая резкие меняющиеся контрасты между светом и тенью на их революционных рожах, и грязную платформу, заваленную консервными банками и бутылками, и Герцу показалось, что на другом конце платформы действительно виднеются белые кости. Симон стал шуровать в рюкзаке, доставая консервы. Пока он занимался едой, Леонид пошел осмотреть станцию. Скульптуры на другом её конце изображали мирных людей, занятых созидательным трудом во благо отчизны: поселян и поселянок, собравших богатый урожай, матерей с упитанными детьми, мускулистых спортсменок, шахтеров в касках, пролетариев в спецовках.

Когда он вернулся к костру, Симон стоял перед колонной и читал написанные краской на её полированной мраморной поверхности буквы.

- Хм, занятно, - произнес он.

- Что там? - спросил Герц, подходя ближе.

- Кто-то возвращался из Центра, видать, - сказал Симон. - Прочти.

Леонид прочел. Неровными буквами, с ошибками, там было написано:

"диржал в диснице своей семь звесзд и из уст Ево выходил острый с обеих сторон меч и лице ево как сонце сияющщее в силе своей"

- Не Джери ли писал? - пробормотал Герц, - в его стиле. Это же цитата из Откровения.

- Что ты бормочешь? - спросил Симон.

- Я говорю, это цитата из Откровения, - сказал Леонид громко.

- Вот и я говорю, - ответил Симон. - Видать, из Центра человек шел.

8.

Он сидел прямо напротив распахнутой двери, и оттуда, из непроглядной темноты, дул ветер, принося сухую пыль, окурки, а иногда - сладко-кислый противный запах гниющих овощей. Полный мрак только иногда нарушали огни редких автомобилей, проносившихся по улице. Где-то невдалеке раздались автоматная очередь и звон разбитого стекла.

Леонид сделал жест, употреблявшийся в Древнем Риме, ткнув отогнутым большим пальцем в опустевший стакан, и Эрвин плеснул туда неразбавленного виски.

- Как приехал в город, все пьешь, - проворчал он. - Совсем сопьешься.

- Может быть, я этого хочу. А тебе какое дело? Пока что у меня есть чем платить за выпитое. Вон, те тоже только и делают, что пьют, - Герц показал на соседний столик, где трое мужиков уничтожали одну бутылку за другой; с ними были две пьяные шлюхи, одна из которых расположилась в кресле вниз головой. Ее ноги перевешивались через спинку кресла, юбка задралась, и её кавалер терся щекой о её бедро.

- Они не пьянеют, - сказал Эрвин.

- Вот и глупо. Зачем пить, если не пьянеть. Тогда и воду можно пить, тем более она горло не дерет.

- Вот сопьешься...

- А я уже спился. Это мое дело. Как у вас в городе можно прожить, не накачавшись как следует. И вообще, отстань от меня, - он махнул рукой. - Ну не могу, н е м о г у я не пить!

- С тех пор, как все это случилось? Так может, тебе лучше уехать?

- Зачем? Везде одно и то же. И пил я всю жизнь, с тех пор, как понял, что энтропия преследует меня, и избавиться от неё невозможно. Думаешь, от неё можно где-нибудь спрятаться?

На тротуаре перед открытой дверью появился человек. Он держал в руке пистолет и ожесточенно отстреливался; Леонид услышал удар, треск, грохот, и в полукруг света, лежавший на асфальте, влетел, падая, мощный шоссейный мотоцикл. Он по инерции волочился боком по мостовой, и не успел ещё остановиться, как человек с пистолетом подскочил к нему и всадил всю обойму в мотоциклиста в черном комбинезоне. Потом он заглянул в дверь, вошел, выставив пистолет перед собой, постоял несколько секунд, глядя на развалившуюся в кресле проститутку, подошел к стойке и хлопнул по ней ладонью.

- Джин! - потребовал он, выхлебал содержимое стакана, кинул на стойку несколько монет и вышел наружу. Там он выстрелил ещё раз. Вслед за выстрелом раздался удар, и отсветы пламени озарили стены домов на другой стороне улицы.

- Хороший мотоцикл был, - заметил Эрвин.

- От шестого же часа тьма была во всей земле до часа девятого; а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? выдал очередную цитату Джери.

В двери возникла, как будто вынырнула из моря мрака, девушка. Яркие накрашенные губы выделялись на её красивом лице; она была почти совсем голая, если не считать микроскопического купального костюма, едва прикрывавшего её интимные места. Она постояла несколько секунд в дверях, потом пошла прочь, покачивая широкими бедрами.

- Они больше не пользуются иглами, - сказал Эрвин. - Теперь они отращивают длинные ногти, остро затачивают их концы и смазывают ядом. Считают, что так надежнее, - он хмыкнул и произнес непечатное слово.

Герц опустил тяжелую голову на руки. Какой мрак на улице, и какая тоска... Кажется, подходящий момент встать, выйти из двери и просто идти по тротуару, выщербленному до грунта, переступая через еле различимые в темноте кучи мусора и огибая ржавые корпуса автомобилей. А там - случайная пуля, выпущенная Ночным Снайпером из покинутого дома, или вылетающий из-за поворота черный лимузин, свет фар выхватывает на мгновение из темноты стены домов, удар...

Да, разумеется, все вышло именно так, как он ожидал. Ему давно было известно, что вся жизнь - иллюзия, и все цели и желания - иллюзорны, и что наметив цель, ты никогда её не достигнешь - любая дорога уведет тебя в сторону. И все иллюзии воплотятся в реальность, все неясные мечты и устремления, приходящие к нам в виде эфемерных облачков, приносимых ветрами, достигающими иногда нас из-за безбрежных океанов вечности, с берегов непознанного и непознаваемого, приобретут законченную четкую форму, и мы уже вполне сможем разобрать её и понять, чего же, собственно, хотим, только оставив свою телесную оболочку в этом мире и попав в мир иной в виде квинтэссенции своей духовной сущности - то есть эфемерное сделав реальным и доступным конкретному восприятию, став самим эфемерными. Так чего же он недоволен? Все произошло даже помимо его желания - он как будто попал в гигантскую воронку, откуда был только один выход - на дно.

Когда веришь, не говоришь: "я верю потому-то". Да, верую, ибо абсурдно - не потому верую, что такой мракобес и враг истины, а потому что если бы не было абсурдно, то не верил бы, а знал. Вера неуместна в обыденном мире с его причинно-следственными связями, логикой рациональности и стремлением к устройству земных дел, а если кто убеждает себя, что верит, так только для того, чтобы иметь якорь спасения на все случаи жизни, и руководствуясь тем же принципом причинности, когда за каждым действием следует либо награда, либо наказание.

Одно цепляется за другое; чтобы изменить что-то, надо изменить весь мир. Неверующий не увидит чуда, потому что в его мире чудес не бывает, даже если они будут происходить у него под носом. Для того, чтобы его разглядеть, надо изменить всю систему мировоззрения, то есть изменить самого себя - ибо душа выворачивается наизнанку, как резиновая перчатка. Внешний мир равен миру внутреннему и наоборот. Бросая взгляды из-под сводов черепа, не знаешь, куда ты смотришь - вовне или внутрь. Стоит ли менять себя, идти на такую жертву? Втайне каждый влюблен в себя, и Герц даже гордился своими слабостями и пороками, так как именно из них слагалась его личность, которую он любил за её незаурядность и оригинальность. Но вот ведь в чем дело: то, что он просил, он просил для своей личности! И получив то, что заказывал, он получил бы это для другой личности. Но нужно ли ей будет то, что он просил сейчас? Все равно что найти такое решение уравнения, которое изменяет само это уравнение. И к тому же он боялся, что жизнь и на этот раз обманет его, как обманывала всегда, и он снова останется в дураках, не сумев точно сказать, что ему надо, и в результате получив взамен что-то совсем другое. Да, страх - вот что самое главное. Тот же самый страх, что за все придется платить.

И вот в этот самый момент, достроив всю логическую цепочку, он понял, что рассчитывать ему не на что. Каким он был, таким и остался. Для того, чтобы получить подарок, достаточно поверить, что это просто подарок. А он поверить не сумел. Никто не собирался его обманывать, требовать его душу, заставлять менять себя. Просто: "мы таких не обслуживаем". И что дальше? Кабак, выходящий на ночную улицу - тот самый, что был раньше, или совсем другой, при всем их мнимом сходстве?

Возник из тьмы угрюмый детина в шляпе, надвинутой на самые глаза, и с грязным мешком за плечами. Эрвин пожал ему руку, сказал что-то, взял у него мешок, в котором загремело железо, и спрятал под стойку. Человек ушел, растворившись в ночи. Герц выпил еще. В его голове стоял шум как в раковине, поднесенной к уху. Казалось, что мрак на улице в эти поздние часы ещё сильнее сгустился. А может быть, все это ему только приснилось, и весь этот город с его бредовым миром Заброшенных Кварталов возник из его дурацких до тошноты снов, из его чувств и переживаний, из книг, которые он прочел, и музыки, которую слушал? Может быть, не было ни Симона, ни путешествия в Центр, ни гангстеров, ни Лоры, а просто он сидел все эти дни здесь, и все только примерещилось ему спьяну? Или, побывав в Центре, он получил неосознанную способность воплощать в действительность свои подсознательные фантазии?

Вполне безучастно он смотрел, как появляются какие-то люди, приходят, уходят, и он уже не пытался понять, кто они, зачем шатаются по полным опасностей улицам, и что им нужно в темноте.

В помещение вошли, держась за руки, двое детей - мальчик и девочка; им было лет по десять, и только странное, не по-детски серьезное выражение их широко раскрытых немигающих глаз сбивало с толку, пугало и подавляло. Они были одеты в ветхую, но чистую и аккуратно починенную одежду. Эрвин взял их за руки, отвел за стоящий в углу столик и поставил перед ними тарелку с какой-то едой. Молча и бесшумно "ночные дети" съели все и незаметно исчезли, растворились во мраке так же беззвучно, как появились.

Отвратительный тоскливый вой поплыл над городом, как будто миллион собак хором выл на луну, которой не было. "Уы-ууу... уы-ууу... уы-ууу..." неслись залезающие в самую душу и раздирающие её тысячами когтей протяжные звуки. И не было никакой возможности от них избавиться; чем больше Леонид пил, тем глубже вой проникал в его мозг, и вместе с ним наступал и наваливался мрак, гася разум волнами первобытного хаоса. В этот момент Герц физически чувствовал, как наваливаются на мир, сдавливая железными обручами черепа, страх и смерть, и всеобщий развал, и из центра Заброшенных Кварталов расползается по миру энтропия. А ночь продолжалась, и казалось, что конца ей не будет, а значит, зло уже завладело миром, и от него уже нет спасения.

- Рассвет, - сказал кто-то. Герц поднял голову и поглядел в дверной проем. Там светлело небо, гася холодные звезды, и проступала из уходящей тьмы изломанная линия силуэтов домов, от которых остались одни коробки стен с пустыми оконными проемами, и торчащий вверх обломанный зуб недостроенного небоскреба, который так никогда и не будет достроен. Леонид поднялся и вышел на свежий утренний воздух. Еще один день тоски, ещё один день борьбы с надвигающимся мраком, ещё один день погони за иллюзиями... Еще один день жизни.

Боже Мой, Боже Мой! Для чего ты меня оставил?

1989 - 1991; 1997