"Честь флага" - читать интересную книгу автора (Эхерн Джерри)

Глава пятая

Когда стихли последние выстрелы, со стороны Метроу подошла небольшая колонна автотранспорта, и теперь на машины быстро грузились люди — бывшие еще недавно заключенными — мужчины, женщины, дети, но детей было немного. Все они содержались тут совершенно незаконно, без суда и следствия, даже без консультации с адвокатом.

В основном им предъявлялось обвинение в незаконном хранении или ношении оружия, но, как правило, дела были сфабрикованы для того, чтобы изолировать как минимум на время политически опасных в перспективе лиц.

А в некоторых случаях — как, например, произошло с инженером из радиостудии Лема Пэрриша — людей брали в качестве предостережения для других, более влиятельных персон. Дескать, смотрите, чтобы и с вами этого не случилось. Такая вот угроза.

Роуз никогда не встречала этого парня и понятия не имела, какое из лиц, мелькавших в толпе, принадлежало ему. Знала только, что лицо это должно быть черным. Но тут было много чернокожих, впрочем, как и белых, и латиноамериканцев. Присутствовали даже несколько азиатов.

— Ладно, этот фургон уже полон, — сказала Роуз, наблюдавшая за погрузкой людей. — Им же надо еще как-то дышать.

Бывшие пленники тесными рядами расселись на полу фургона. Роуз поднялась по ступенькам и вошла внутрь. Так было задумано заранее — в каждый из фургонов, грузовиков и трейлеров должен войти кто-то из «Патриотов» и несколько минут поговорить с людьми. Целью выступления была попытка привлечь в организацию новых членов.

Тех, кто согласится вступить в ряды борцов за свободу, переведут в отдельный грузовик, а остальных развезут по небольшим фермам и деревушкам в Алабаме и обеих Каролинах. Там им помогут укрыться, а впоследствии и получить новые документы.

Уже сейчас отделение организации в Майами усиленно работало над массовым изготовлением карточек социального страхования и водительских прав. Но работа шла медленно, поскольку тут требовалось очень хорошее качество, а также не хватало бланков и специальных пластиковых покрытий.

Роуз Шеперд остановилась возле двери фургона и окинула взглядом сидевших на полу людей.

— Минуту внимания, — сказала она. — Мне нужно сделать сообщение для вас.

Глухой шум в фургоне постепенно начал стихать, все смотрели на женщину у входа.

— А затем я отвечу на ваши вопросы, если их не будет слишком много. Меня зовут Роуз Шеперд, — продолжала она. — Возможно, вам приходилось видеть мои фотографии.

Послышался негромкий смех.

Роуз прокашлялась, чувствуя, как вспотели ее ладони под перчатками. Она ненавидела публичные выступления.

— Если вы до сих пор не знаете, кто мы такие, — начала женщина, — или еще не заметили изображение американского флага у нас на рукавах, то могу прояснить этот вопрос.

Мы — «Патриоты», о которых вы наверняка не раз слышали. Но здесь сейчас вы видите лишь часть бойцов нашей организации, их еще тысячи и тысячи по всей стране, и это количество увеличивается с каждым часом.

Когда шеф ФБР Рудольф Серилья передал на телевидение ту знаменитую видеопленку, которая доказывала, что за убийством законного президента стоял Роман Маковски, многие люди по-другому взглянули на ситуацию в стране и сделали свой выбор.

— Кто-то из вас может спросить, — продолжала Роуз Шеперд, — какова наша политическая программа. Что ж, отвечу. Мы стоим за Конституцию и только за Конституцию. Мы требуем, чтобы Маковски был подвергнут импичменту и отдан под суд за убийство.

Мы требуем, чтобы законное правительство — кто из него еще остался — дало решительный отпор «Фронту Освобождения Северной Америки» и приняло меры к тому, чтобы никто из этих террористов больше не смог убивать.

Ну, а если это все произойдет, то мы хотим вернуться к прежнему положению вещей, каким оно было до этих всех событий. Но с одним исключением. Мы не хотим больше терпеть того, что мирные граждане зачастую становятся главными жертвами и преступников, и общества. Они несут ответственность за все, а бандиты гуляют на свободе или отделываются символическим наказанием. Это позор.

Наши тюрьмы переполнены, но смертный приговор практически никогда не приводится в исполнение. А суды служат каким-то проходным двором. Виновные в наиболее серьезных преступлениях очень редко подвергаются аресту. Основная часть приговоров выносится мелким жуликам и воришкам, а акулы уголовного мира ловко уходят от ответственности.

Поэтому в нашей стране принимается все больше законов, которые ограничивают права честных людей. Ведь честные люди и так подчиняются законам, а вот всякого рода мерзавцы — нет. Конечно же, гораздо легче прижимать порядочных граждан, чем вести войну с бандитами.

— Да, — продолжала Роуз, — мы хотим, чтобы Америка вновь стала Америкой. Для всех — белых, черных и остальных. Независимо от вероисповедания человека и его социального положения. Нам нужно к этому прийти, чтобы мы все наконец проснулись. И да поможет нам Бог, если мы проиграем в этой борьбе. Потому что тогда придется заплатить очень большую цену. Проиграют все и навсегда.

— Наверное, — Роуз усмехнулась, представив, как глупо она сейчас выглядит в своем черном армейском комбинезоне, с оружием на плече, с черной банданой на голове и щеками, вымазанными углем для маскировки. — Наверное, все же эта моя речь предназначена для того, чтобы завербовать кого-то из вас в наши ряды. Поверьте, никогда раньше я не делала ничего подобного. Я ведь была работником полиции, а не коммивояжером, рекламирующим пылесосы.

Кто-то снова негромко засмеялся.

— Но нам очень нужны люди, мужчины и женщины, в качестве бойцов и для выполнения многих других функций в нашей организации. Только вот платить за это нам нечем. Мы можем лишь предоставить дополнительные льготы: возможность иногда принять холодный душ и поспать на земле, а не в теплой мягкой постели. Что ж, время такое.

Она усмехнулась.

— Но хотя работы очень много, мы все же до сих пор могли обеспечить наших людей двухразовой кормежкой и, уверяю вас, иногда они получали даже горячую пищу.

Итак, какие будут вопросы?

Молодая девушка, еще подросток, сидевшая где-то в середине, поднялась на ноги. Ее лицо было в грязи, волосы растрепаны, голубые джинсы разорваны на боку. Впрочем, это последнее могло быть данью молодежной моде, но Роуз так не думала.

— Мэм? — несмело спросила девушка.

— Да, слушаю.

— А с какого возраста можно стать «патриотом»?

Женщина, сидевшая рядом с ней, настойчиво тянула ее за штанину, заставляя снова сесть.

— С какого возраста? — Роуз усмехнулась. — Что ж, возраст должен быть достаточным для того, чтобы человек мог рискнуть своей жизнью ради лучшего будущего. Вот единственный критерий.

Девушка сделала шаг вперед, чтобы отдалиться от женщины, тянущей ее за штанину, видимо, — матери.

— В таком случае я хочу записаться.

Роуз посмотрела на них обеих, а потом обратилась к девушке:

— Мы не против, если ты решишь этот вопрос со своей семьей. Мы не собираемся вносить разлад в семейные отношения. А если результат будет положительным, найдешь меня возле машины. Еще будут какие-нибудь вопросы?

Поднялся мужчина. На нем болтались остатки строгого черного костюма. Он был примерно одних лет с Роуз, очень худой и давно небритый.

— Судя по тому, что я услышал, — произнес он, — эти ваши «Патриоты» просто банда психов с оружием в руках.

Послышался недовольный гул, люди зашевелились. Роуз высоко подняла руку.

— Пожалуйста, тише. Каждый имеет право высказаться.

— Ну, — снова заговорил мужчина, — так что вы мне можете ответить на этот вопрос?

— Я отвечу, что мы, «Патриоты», верим в идеалы Америки, в Конституцию, законное правительство, свободу и справедливость. И мы считаем, что свободные люди должны нести ответственность за свою свободу и должны иметь право выбора…

— Но вы же носитесь вокруг с оружием в руках! Да вы посмотрите на себя — женщина в таком виде. Это же просто какое-то дешевое кино про войнушку.

— Стоп, — сквозь зубы произнесла Роуз. — Вы задали вопрос и теперь позвольте мне на него ответить. И это никакое не кино, а самая настоящая война. Оружие может быть таким же инструментом, как и многие другие предметы. Если вы берете ложку и с ее помощью едите свой суп, она остается ложкой. Если вы ею выколете кому-нибудь глаз, она останется ложкой, но выполнит уже функцию оружия.

Так и с винтовкой — вы можете с ее помощью защищать себя, свой дом, свою свободу, а можете и убивать ни в чем не повинных людей. Но ведь это вы пользуетесь этими предметами, а не наоборот.

Вы человек, и у вас есть право выбора, вы решаете, как использовать винтовку, ложку, машину, а они ведь не могут выбирать, в чьих руках окажутся. Неодушевленные предметы не могут быть ни хорошими, ни плохими, а вот человек — да.

Роуз чувствовала, как кровь приливает к голове, щеки покраснели, сердце билось чаще.

— Право выбора есть только у людей, — повторила она. — И в этом заключается весь смысл жизни. Никто не может указывать мне, что я должна говорить, думать, делать, разве что мои действия будут ущемлять права других людей.

Если я первая прибегну к насилию, — я виновна. Но если кто-то попытается применить насилие ко мне, я отвечу ему тем же, чтобы защитить себя, свою семью, страну, свободу — я имею право обратиться к насильственным методам, чтобы помешать ему это сделать.

— Я не знаю, — переведя дыхание, продолжала Роуз Шеперд, — за что вас посадили в этот концлагерь, но мне известно, что многие были незаконно арестованы якобы за нелегальное ношение или хранение оружия. Они подкупили какого-то негодяя-законодателя, и тот ввел в кодекс соответствующую статью. Да что же это такое?

Нет, так не пойдет. Я должна иметь право купить танк, или выращивать кактусы в спальне, или развешивать по стенам мои фотографии вверх ногами, или принимать ванну из кетчупа, или… да все что угодно, пока это не мешает другим. Почему же какой-то чертов лицемер должен указывать мне, что делать? Кто может мешать нам вести такую жизнь, которая нам нравится?

Почему вас могли схватить, привезти сюда, заточить в бараках, не дав даже поговорить с адвокатом, не предъявив никаких конкретных правомочных обвинений.

Почему, я спрашиваю?

Они держали вас тут под прицелом. А все потому, что у них было оружие, а у вас нет. Они прибегли к насилию, а вы нет. Мы освободили вас, потому что вас тут держали незаконно. Мы тоже захватили пленных, разоружили их. Сейчас их допрашивают, а потом отпустят, потому что держать нам их негде, а убивать мы не хотим.

Мы верим в права человека, а они нет. Вот, наверное, поэтому я и одета сейчас в военную форму, а не в розовое платье с кружевами. Я не могу идти на бал, потому что сейчас бал в стране правят они. И приглашают только тех, кого хотят, таких же негодяев, как и сами.

Ну что ж, а я и такие, как я организуем свою собственную вечеринку. И если это кому-то не нравится — это его проблемы, а не мои. Потому что я плачу за музыку и буду отстаивать свои права, и вот тут им просто не повезло. И…

Роуз умолкла.

Мужчины и женщины, сидевшие в фургоне, начали подниматься на ноги; некоторые из них аплодировали, другие выкрикивали какие-то приветствия, кто-то засвистел.

Еще никогда в жизни Роуз Шеперд не чувствовала такого смущения.