"Ярмарка в Сокольниках" - читать интересную книгу автора (Незнанский Фридрих)

3

Кремлёвские куранты, должно быть, пробили двенадцать, когда он вышел из метро и по широкой аллее направился к парку. Остановившись у табачного киоска в начале пути, он купил «Приму», раскрыл пачку, достал сигарету. Разломил её пополам. Одну половинку спрятал обратно в пачку, другую вставил в коричневый деревянный мундштук. Прикурил от импортной газовой зажигалки. Пока он проделывал эту привычную процедуру, его новенький ярко-рыжий портфель стоял на лавочке, захламлённой афишками, газетами, бутылками. Закурив, он взял портфель и зашагал по аллее к центральным воротам парка «Сокольники».

Сегодня ещё стояла хорошая погода, но завтра, судя по прогнозу, начнётся зима.

У первого контроля он показал пропуск на выставку и сбавил шаг, чтобы утихомирить сердце и привести в порядок сбившееся дыхание. Он волновался, жалел, что не взял с собой валидол.

Подойдя к флагштокам посреди площади, ведущей к главному павильону ярмарки, открывающейся в этот день, он не пошёл ко второму контролю, а отступил назад и присел на зелёную скамейку под чахлыми без листьев деревьями. Его знобило. Не от болезни, от страха. Достав чёрный футляр, извлёк оттуда очки, протёр их бархоткой. Дальнозоркий, он надевал очки только при работе. Сейчас же ему хотелось хоть как-то замаскировать верхнюю часть лица. Он снял свою серую шляпу, протёр платком лоб, снова надел её, надвинув поглубже, стал тщательно тереть платком влажные ладони. Посмотрев на свои японские ручные часы, — было восемнадцать минут первого, — дал себе ещё несколько минут, чтобы окончательно прийти в норму.

Когда часы показали двадцать минут первого, он, щёлкнув квадратными металлическими запорами, достал из портфеля зеленоватую пачку, похожую на колоду карт, переложил её под пальто, в нагрудный карман пиджака, встал и, прихватив свой портфель, направился к главному павильону открывающейся международной ярмарки электронного оборудования. Судя по уверенности в движениях, ему удалось наконец справиться с нервами.

Международная ярмарка электронного оборудования, в которой принимали участие фирмы тридцати трёх стран, открывалась сегодня, в среду. Должна она была открыться ещё в прошлую пятницу, но смерть вождя спутала все планы, и учредители, быстренько согласовав и увязав все вопросы в ЦК, приняли смелое решение — открыть павильоны сразу же после похорон Леонида Ильича. Билеты и пропуска со штампом «12 ноября» были действительны на сегодня, 17 ноября 1982 года.

Перед главным павильоном царило оживление. Одна за другой подъезжали машины послов и иностранных корреспондентов. С минуты на минуту должен был состояться незапланированный визит генсека Юрия Андропова и предсовмина Николая Тихонова.

Тем временем он прохаживался вдоль флагштоков, делая вид, что его глубоко волнуют атрибуты национальных флагов стран-участниц ярмарки. Внимательно наблюдая за приездом иностранных гостей, он даже не заметил, что сам очутился «под колпаком». Ловко маскируясь в многолюдной толпе, за ним наблюдали двое: рослый блондин спортивного вида в куртке с капюшоном и среднего роста брюнет в коротком клетчатом пальто.

В час к главному павильону подкатила длинная машина американского посла, а вслед за нею несколько новеньких лимузинов с американскими корреспондентами.

Он встрепенулся, быстрой походкой направился ко второму контролю. Кто-то резко тронул его за плечо. Он оглянулся. Это был смуглый парень, лейтенант из дивизии Дзержинского. Эта эмвэдэшная воинская часть всегда несёт службу по охране ярмарок и выставок в Сокольниках.

— Молодой человек, вернитесь! — панибратски обратился к нему лейтенант, по возрасту годящийся ему в сыновья.

— Как же так, — нервно сказал он, — у меня же пропуск!

— А у меня инструкция, — лейтенант придерживал его за рукав, — от начальства приказ — пока никого не впускать ни с билетами, ни с пропусками. Видите — не вас одного, никого не впускаю. — Он махнул рукой в сторону толпы, окружающей турникеты. — Идите, гражданин, погуляйте. Пивка выпейте в «Праге». Через полчасика приходите, правительство уедет — я вас всех пропущу.

И молоденький лейтенантик прищурил в ухмылке и без того узкие азиатские глазки.

Хорошо зная наши порядки, он быстро сдался. Не стал спорить и гоношиться, с досадой щёлкнул пальцами и зашагал по аллее в сторону, указанную дзержинцем. Он шёл и думал, что ничего ужасного не случилось. Тот, с кем он назначил встречу на ярмарке, никуда не денется, подождёт. Не сию минуту, но через полчаса он передаст ему вот этот рыжий, пахнущий свежей кожей портфель.

Рослый, спортивного вида блондин в куртке с накинутым на голову капюшоном и брюнет в коротком клетчатом пальто неотступно шли за ним…

По Сокольническому лесопарку сновали оперативники из районного угрозыска, ведомые своим шефом — маленьким мужичонкой с забавной фамилией Братишка. Но больше всех суетились наши — умный Рэкс и дубоватый Панюшкин. Обнюхав подошвы красноватых туфель с рифлёной резиновой подошвой, в которые был обут потерпевший, Рэкс поволок своего хозяина сначала в сторону бара, потом обратно, на поляну, а затем к павильонам ярмарки.

Минут через пятнадцать оба, собака и человек, вернулись взмыленные. Собака скулила, человек матерился. Ещё через четверть часа Панюшкин протянул Меркулову «акт о применении служебно-розыскной собаки», написанный химическим карандашом на листке в клеточку, из которого следовало, что собака взяла след и вывела проводника через поляну к бару «Прага», где она облаяла пьяного мужчину, сидящего за столиком у дверей. Затем вышла из бара, вернулась к трупу, а от него повела к главному павильону ярмарки, где ввиду большого скопления людей потеряла след.

В это время Меркулов, эксперты Счастливая и Козлов и, конечно, я осматривали место происшествия.

Выражаясь языком медиков и юристов, мы увидели типичный случай повешения, которое определяется как удавление, возникшее при затягивании весом собственного тела петли, наложенной на шею. На первый взгляд присутствовали все признаки самоповешения: странгуляционная борозда, узел петли посередине затылка, голова неестественно вывернута в сторону, крупный сизый язык высунут, глаза навыкате. На земле стояли положенные один на другой четыре кирпича, тут же валялась серая шляпа.

Неподалёку от поляны, где был обнаружен труп, как водится, теснились зеваки. Один из старшин, обнаруживший труп, грубовато отгонявший зевак с места происшествия, обратился к Меркулову:

— У меня тут, товарищ следователь, для вас записаны двое: парень и девушка. Говорят, будто видели кое-что, Я их не отпускаю. Держу под наблюдением. Как с ними быть?

— Передайте их капитану, — почти нежно сказал Меркулов и кивнул на Грязнова, — а остальным лучше разойтись. Попросите всех удалиться. Только помягче, пожалуйста. Видите, какая сегодня публика в парке?

Старшина козырнул, а Грязнов, расположившись на пеньке, стал записывать объяснения очевидцев — испуганного парня и нервно хихикающей девицы.

Я почему-то сразу решил, что седого кто-то пришил. Но уверенность моя держалась лишь на интуиции, которая, как известно, ноль без информации.

— Константин Дмитрич, — в это время тихо сказала Рита, — очень даже похоже, что это убийство.

— Посмотрим, посмотрим. Не будем торопиться с выводами, товарищ Рита!

Началась обычная процедура осмотра места происшествия.

Следователь Меркулов исследует ствол, ветки, ползает под деревом. Встаёт, отходит от висельника, расширяя радиус осмотра. Потом подзывает криминалиста Научно-технического отдела Козлова, и они вдвоём рассматривают, а затем фиксируют следы ног, обнаруженные Меркуловым. Козлов фотографирует эти следы по правилам масштабной съёмки. Потом они присаживаются на корточки и осторожно удаляют из обнаруженных следов прутики, травинки, листики. Укрепляют грунт, а иными словами, брызгают на следы из пульверизатора специальным составом — растворенным в ацетоне целлулоидом. Когда эти приготовления заканчиваются, Козлов заливает следы гипсовым раствором. Через двадцать минут гипсовые слепки готовы и уложены сначала в целлофане, а затем в коробку с упаковочной стружкой. Меркулов и Козлов переходят к другой цепочке ног — особенно отчётливо следы видны в густой липкой грязи. Согласно трассологии — наука о следах — по дорожке следов можно судить не только о манере передвижения человека, но и о его росте, поле, возрасте и физическом состоянии…

После канители со следами Козлов ведёт себя как заправский киношник: он то укладывается на землю, то встаёт, приподнимаясь на цыпочки, — запечатляет висельника во всех ракурсах своим «Зенитом». Лишь после этого Меркулов даёт команду, и мы снимаем труп с осины. Проволоку Меркулов тщательно упаковывает в коробку, и Рита приступает к наружному осмотру трупа.

— Кто будет проводить оперативную работу по этому делу? МУР или районный розыск?

Длинный указательный палец Меркулова упёрся в коричневую папку с неотложными следственными действиями.

— Мы, пожалуй, — вздохнул Братишка, — раз наша территория, значит, мы в ответе. Даже если МУР потом подключится. Скажите, товарищ Меркулов, что здесь — убийство или самоубийство?

— Похоже, убийство. У него хорошо развит цианоз лица. Знаете, о чем я говорю?

Мы с Братишкой недвусмысленно молчим. Слово я, правда, слышал на лекциях по судебной медицине и знаю, что оно означает синюшность. Но это все.

— Цианоз, — начал объяснять Меркулов — то есть фиолетовое окрашивание кожи, это посмертное изменение, возникающее при постепенном закрытии сосудов.

— Ну и что? — не понял Братишка. — А разве в нашем случае не так?

— Если предположить, что он повесился сам, — вмешалась Рита, — при таком классическом положении тела, когда ноги не касаются земли, должно было произойти внезапное, понимаете, внезапное закрытие сосудов шеи, при котором цианоз никогда не образуется. У нашего клиента — отлично выраженный цианоз, с обширными точечными кровоизлияниями в кожу лица и конъюнктиву глаз.

Рита ещё что-то объяснила Братишке про цианоз, но я не слушал. Я просто смотрел на неё. Все нравится мне в этой удивительной женщине. И строгие серые глаза, и высокий лоб, и льняные волосы. Даже низкий, несколько хрипловатый голос, её манера курить и одеваться и на редкость стройная, аристократическая фигура. Я ловлю себя на том, что любуюсь этой красивой женщиной в неположенное время в неположенном месте. Мы стоим кружком, а посередине на спине, раскинув руки, сжатые в кулаки, и согнув в колене правую ногу, лежит мертвец.

По просьбе Меркулова я осмотрел содержимое карманов. Ничего путного не нашёл: расчёска, ключи, пачка метрошных билетов, семьдесят копеек мелочи. Даже записной книжки нет, не говоря уже о деньгах или документах!

Осталась последняя несложная операция и конец осмотру. С Ритиной помощью Козлов начал снимать отпечатки пальцев потерпевшего. Склонившись над телом, криминалист неожиданно поднял вверх свою широкую ладонь. Мы с Меркуловым нагнулись над трупом. Из разжатого правого кулака криминалист извлёк клочок бумаги. При неярком свете уходящего ноябрьского дня я разглядел обрывок американской стодолларовой купюры. Меркулов шумно потянул носом, мне показалось, что у него шевельнулись уши. Даже мне было ясно, что дело принимало крутой оборот.

Меж тем все шло, как положено. Меркулов отдал распоряжение — отвезти труп в морг. Два краснолицых санитара в грязно-серых халатах привычным движением спихнули беднягу на носилки, а носилки, словно пушинку, вбросили в труповозку — микроавтобус с красным крестом. Труповозка, присланная с час назад расторопным Поташевым, стояла все это время на парах, и непросыхающие санитары, эти перевозчики человеческих душ, канючили, чтоб Меркулов поскорее отпустил их «домой», в родной морг, поскольку они с утра «не пимши, не емши». Первому утверждению трудно было поверить.

Подошёл Грязнов, доложил Меркулову:

— Свидетели утверждают, что видели потерпевшего и с ним двоих: высокого, атлетически сложенного блондина и среднего роста брюнета. Первый был одет в куртку с капюшоном, второй — в короткое клетчатое пальто. Говорят, крепкие ребята! Больше о них никто ничего не знает.

Оказалось, что помимо парня с девушкой Грязнов с помощью оперов из Сокольнического УГРО опросил всю округу. Результат — нулевой. Есть, правда, показания старика-билетёра, лейтенанта и ещё одного огольца из его взвода. Но все это скорее относилось к потерпевшему.

— Очевидцы говорят, — продолжал доклад Грязнов, — что этот гражданин все рвался на ярмарку. Сильно нервничал. Перекладывал из руки в руку свой портфель…

— Портфель?! — воскликнул Меркулов. — Какой портфель?

— Толстый. На замках. Жёлтого цвета. Импортный. Скорее всего венгерский, новенький.

Меркулов застыл, как гончая перед броском. Обозначались контуры мотива убийства — преступники охотились за портфелем, в котором должно быть было что-то очень важное, раз они придушили ради него свою жертву.

По науке для того, чтобы раскрыть убийство, следует знать ответы на восемь вопросов. Мы знали пока полный ответ только на первый — место и время наступления смерти: Москва, Сокольники, 17 ноября, 13 часов 30 минут.

— Вечерело. Неожиданно подул резкий холодный ветер. Погода ломалась, как голос у подростка. Я начал прилично замерзать в своей нейлоновой курточке. Меркулов был одет по-зимнему, как старый дед: темно-синяя прокурорская шинель на ватине, каракулевая ушанка с кокардой, утеплённые ботинки.

Оценив ситуацию, Меркулов сказал негромко:

— Вот что, братцы-кролики. Сходите-ка вы в эту «Прагу». Товарищ Братишка вас проводит. Совместите, так сказать, приятное с полезным. Облаянного допросите и сами чего-нибудь перехватите. Будет ли ещё время для обедов, даже Рэкс не знает. Правду я говорю, гражданин Рэкс?

И он потрепал собаку за ухо.

— А вы что, разве не с нами? — спросила Рита. Я закашлялся. Мне показалось, что Рита очень уж кокетливо обращается к Меркулову.

— Я воздержусь, и понятые тоже.

Мы пошли к «Праге», Меркулов остался. Он стал медленно прогуливаться по полянке, так что со стороны могло показаться — военный отставник занят сбором поздних грибов в Сокольническом парке. Лисичек, к примеру.

«Конечно, — думал я, идя со всеми, — Меркулов — опытный следователь. Лучше других знает, первоначальный осмотр — краеугольный камень всех последующих следственных действий. Упустишь мелкую деталь вначале, потом ничего не исправишь, будь ты сам комиссар Мэгрэ или Эркюль Пуаро».

Обед, накрытый для нас в директорском кабинете, прошёл в тёплой, дружеской обстановке. Давненько, признаться, я так хорошо «не сидел»: солянка рыбная, шипящие шпикачки с тушёной капустой, свежее янтарное пиво «праздрой». Между первым и вторым мы с Грязновым допросили Кондратенко, типичного бродягу с трёх вокзалов. Ничегошеньки про гражданина с портфелем он вспомнить не мог. Помнил только, что пил и ел, то есть добирал из тарелок и допивал из кружек. А кто сидел с ним рядом, убей Бог, запамятовал!

Через полчаса мы возвратились. Меркулов все ещё «собирал грибы» — ходил по поляне, сосредоточенно смотря себе под ноги. Понятые — два сотрудника дирекции парка — стояли на тропинке и курили. Наконец Меркулов отвлёкся от своего занятия. Взял из рук Риты пакет с едой. Сел на пенёк и стал жадно есть. Я держал обжигающий руки бумажный стаканчик с его кофе. Когда с кофе было тоже покончено, Меркулов попросил меня сбегать к урне у бара — выбросить мусор. «Аристократ вшивый! — разозлился я. — Не мог запулить этот комок в кусты!»

Когда я вернулся, он уже дымил своим «дымком», сидя на пеньке. Чтоб отомстить за холостой пробег (а может, это все-таки была ревность?), я ехидно спросил:

— Ну что, Константин Дмитрич, нашли полезный гриб или одни поганки попадаются?

Меркулов удивлённо посмотрел на меня немигающим взглядом своих серо-голубых глаз, достал из кармана шинели сверкающую вещицу — на серебряном квадрате малиновой эмалью выведено: «Мастер спорта СССР». Он перевернул значок тыльной стороной — штырь, которым значок крепится к одежде, был сломан. Голосом, лишённым эмоций, Меркулов спросил:

— А вы сами как считаете, следователь Турецкий, это поганка или полезный гриб?

Из духа противоречия я промолчал, хотя находка, конечно, была, по крайней мере, интересной. И кто знает, может, именно этой вещице и суждено будет привести следствие к разгадке?

— Вы говорите — цианоз! Помимо цианоза на насильственную смерть указывают ещё два факта.

— Какие именно?

— У него на шее не одна борозда, а две.

Милицейский «мерседес» катил по Комсомольской площади, мимо трёх знаменитых московских вокзалов. Проехали Ярославский, похожий на боярский терем. Сквозь дремоту я с трудом улавливал смысл слов.

— Первая — горизонтальная, это от удавления петлёй, — говорит женский голос, — вторая поднимается вверх. Она возникла позже. При повешении.

— Положим, — слышится баритон Меркулова. — Ну, а второй факт? Что вы имели в виду?

— Петлю, — говорит Рита.

Она и Меркулов сидят на переднем сиденье, рядом с шофёром. Я — на заднем, с Козловым, Панюшкиным и Рэксом.

— Петля слишком короткая, чтобы нормальный человек сам мог просунуть в неё свою голову.

— Н-да, пожалуй. Короткая петля делает версию о самоубийстве вообще нереальной.

— А как вы думаете, Константин Дмитрич, — спрашивает Рита, — кто он, этот человек?

Меркулов отвечает не сразу, на мгновение задумывается:

— Внешность, знаете, у него типичная, явный русак. А вот одежда не согласуется. Понимаете, о чем я говорю? Одежда и прежде всего, пардон за подробности, трусы и майка — показатель уровня жизни и принадлежности к определённому классу. Так вот, трусы и майка у этого человека — импортные. Наш советский человек носит что? Ширпотреб. То есть чёрные сатиновые трусы до колен или кальсоны до пят. Этот же отоваривался за границей. Таких прелестных трусов и маек, насколько я разбираюсь в нижнем белье, нет даже в «Берёзке». А валюта откуда? На фарцу не похож — слишком солиден. Остаётся одно — номенклатурный работник. Какой-нибудь ответственный чин из МИДа или Внешторга. Через часок-другой, вот увидите, узнаем о какой-нибудь «драгоценной пропаже». Я дал задание Братишке «прочесать» кадры по крупным ведомствам…

«На фиг сдалось ему это дело, — думаю я. — Нам все равно его не вести. Наше дело сейчас шофёрское — открутил баранку и по домам».

Каждый московский следователь из опытных обязан отдежурить сутки по городу раз в два-три месяца. Расследованием же убийств, как правило, занимаются следователи районных прокуратур, на территории которых совершено конкретное преступление.

Я слышу, как Меркулов бухтит Рите про то, что здесь, мол, неясный клинический случай, будь это обычное убийство на почве ограбления, — денежки и портфель все же у него спёрли, — то уважающие себя бандюги не стали бы носить труп туда-сюда и прикреплять его на осине. К чему им такая шекспировщина? ещё я слышу, как Рита спрашивает, почему того дядьку не пропустили на ярмарку, но ответа уже не слышу, так как вдруг оказываюсь на залитой солнцем танцверанде Сокольников. На мне трусы и майка, а под мышкой у меня мой старый школьный портфель, и все танцующие стараются его у меня вырвать. Тёплый ветер треплет мои лёгкие, хорошо промытые волосы. Сильная боль перерезает мне шею — я оборачиваюсь — это подполковник Братишка в накинутом на голову капюшоне сдавливает мне шею эспандером. Раздаётся автоматная очередь. Танцоры, как подкошенные, один за другим штабелем складываются на дощатом полу. Впереди маячит неясный силуэт женщины. Она подходит ближе, ближе. В руках у неё «калашников». Она улыбается улыбкой Джоконды и жмёт гашетку. Я с ужасом узнаю в ней Риту и падаю мёртвым… Мой уход из жизни сопровождается чьим-то диким смехом.

Я открыл глаза. Рэкс лаял над ухом, узнавая родные места: наш тарантас въезжал во двор родимой Петровки, 38. Приснится же такое…

Комната за дверью с табличкой «Следователь» тщательно убрана. Графин на столе наполнен свежей водой, у зеркала висит чистое вафельное полотенце. У круглого стола, покрытого зелёной скатертью, две кушетки, два кресла. Дверь, ведущая в смежную комнату, резиденцию судмедэксперта, отворена настежь. Там Рита разговаривает с кем-то по телефону.

— Занята была, Сергей. Кроме того, очень плохо соединяют с Кабулом.

Значит, муж. Сердце у меня упало. Рита никогда не говорит о своём супруге, будто его и не существует. Но, конечно, все знают, что Сергей Иванович Счастливый, генерал-майор Советской Армии, служит сейчас в Афганистане. Однако это никак не влияет на мои отношения с Ритой. Иногда, мне кажется, я ловлю её взгляды — то ли вопросительные, то ли насмешливые. И не могу сам от себя дождаться — когда же я наконец сделаю первый шаг. Вот и сейчас, это звонок из Кабула, и мне остаётся делать вид, что все хорошо и спокойно, мы все просто делаем одно дело и ничего личного между нами нет и быть не может…

Меркулов сидел за круглым, почти обеденным столом и своим бисерным почерком заполнял толстую дерматиновую тетрадь — «Дневник дежурного следователя». На столе стопка таких же коричневых тетрадей, десять штук, по количеству месяцев. Эх, и отличная детективная серия получилась бы, если наши мастера детективного жанра, вроде Семёнова или Адамова, обработали бы все это сюжетное сырьё. Я даже название этому циклу придумал: «Дежурный следователь, на выезд!» Но идея эта, конечно, порочна в своей основе — кто же позволит обнажать язвы нашего социалистического общества? Их нет и быть не может.

Чувствуя себя лишним в этом «театре драмы и комедии», я вышел в коридор, в курилку. Тут всегда интересно. Милицейский демос — шоферня, техслужба, проводники собак — в курсе всех событий. Тут за минуту нового узнаешь больше, чем за месяц из радио- или теленовостей. Слышен стук домино, ядрёный милицейский мат. Кто-то сиплым голосом рассказывал:

— Зашли мы, значить, в подвал бериевского дома, а там скелетов — тьма-тьмущая! Наверное, штук сто, вот-те крест — честное партийное! Эксперт Живодёров говорит: «По всем признакам это бабы». Видать, как Берия какую девчонку использует, так её охрана в подвал — и в расход…

Кто-то уточнил:

— Это точно. Мне сват вчерась в Сандунах рассказывал, будто Берия за своё царство с полтыщи девок испортил. Сват знает, он в 53-м истопником в МГБ на Фуркасовском работал…

Увидев меня, наш мерседесовский шофёр, приземистый белобрысый старшина, сказал:

— Садитесь, следователь, сбацай вместо меня в домино, а я пойду сосну часок, оно, может, ночью не придётся.

Я отказался от столь заманчивого предложения и вышел из курилки. Сиплый заканчивал свою историю про убийства в «замке Берия»:

— Начальства понаперло — тьма: из МВД, из КГБ, из ЦК КПСС. Постояли, помолчали и велели кости понадёжнее закопать. Чтоб никто и никогда не откопал…

Меркулов по-прежнему сидел за столом и задумчиво чертил в дневнике следователя женский профиль с завитками у мочек ушей. Меня он как будто не видел, и я не знал, стоит ли нарушать его уединение. Вдруг из динамика над дверью послышался голос помдежа:

— Товарищ Меркулов, возьми трубочку, начальство из горпрокуратуры разыскивает.

Меркулов взял трубку, это был наш непосредственный шеф, начальник следственной части Пархоменко. Меркулов сидел ко мне в полуоборот, и я обратил внимание на паутинку морщин вокруг его глаз и раннюю седину на висках. Между тем он докладывал:

— Безусловно… Поставил в известность и КГБ, и МУР, и УБХСС… Уверен — через час мы будем все о нем знать… В первую очередь… Вы правы — через валютные отделы КГБ и УБХСС можно выйти на доллары. Но главная загадка — портфель! Не исключаю связи с иностранцами, совсем не исключаю… О, уже на контроле и в ЦК и горкоме. Что-то быстро, я вам скажу, Леонид Васильевич… Да, он мне очень даже помогает. — В этом месте разговора Меркулов неожиданно мне подмигнул. — Очень способный парень и, как говорится, подаёт большие надежды… — Это было явно обо мне. «Подаёт большие надежды» — комплимент малость сомнительный, но я все равно удивился, так как мне казалось, что Меркулов в ужасе от моих следственных талантов.

В кабинет вошёл Грязнов и сказал с татарским акцентом, явно копируя майора Сабирова:

— Дижюрная следоватил, на виизд!

— Ты это, Грязнов, серьёзно или шутишь?

Оказалось, очень даже серьёзно. Ровно в полночь, под звуки гимна Советского Союза, наша бригада в полном составе выехала в гостиницу «Центральная».