Эллисон ХарланМамуля

ХАРЛАН ЭЛЛИСОН

МАМУЛЯ

перевод В. Гольдича, И. Оганесовой

Вся семья собралась в гостиной за столом. Составили столики для игры в карты, и танте Элка подавала свои знаменитые крошечные мясные кничи[ Жареный или печеный пирожок с мясом (идиш). (Здесь и далее примеч. пер.)], блины из мацамел[ Мука из мацы (идиш).], готовую солонину на маленьких подносиках, пастрами, печеночный паштет, картофельный салат, копченого лосося со сливочным сыром, холодную копченую селедку (очищенную от костей видит Бог, на это должна была уйти целая вечность) и копченого сига; на столах высились горы кукурузного, пшеничного и ржаного хлеба; а еще салат из капусты, салат из курицы и множество маринованных огурчиков.

Ланс Гольдфейн сидел в пустой кухне, положив нога на ногу, и курил, глядя на заднее крыльцо в окно. Когда откудато сверху к нему обратился голос, он подпрыгнул от неожиданности.

- Прошло всего пятнадцать минут после похорон, а здесь уже воняет сигаретами. Фу!

Ланс принялся озираться по сторонам. В кухне, кроме него, никого не было.

- Не могу сказать, что это была самая пышная служба из всех, в которых мне доводилось принимать участие - если уж быть откровенной до конца. Не то что у Сэдди Фэртель.

Ланс еще раз, более внимательно огляделся. В кухне попрежнему никого не было. На заднем крыльце тоже. Повернулся к двери, ведущей в гостиную и столовую, но она была плотно закрыта. Никого. Ланс Гольдфейн только что вернулся домой после похорон матери и задумчиво сидел на кухне дома, который теперь принадлежал ему.

Он вздохнул, потом вздохнул еще раз; видимо, до него донеслись обрывки разговора между родственниками, собравшимися в соседней комнате. Ясное дело. Очевидно. Может быть.

- Ты что, теперь не разговариваешь со своей мамой, когда она к тебе обращается? С глаз долой - из сердца вон, так получается?

На этот раз голос явно опустился вниз, казалось, его источник находится где-то у Ланса под носом. Он махнул рукой, словно пытался избавиться от паутины. Ничего. Вглядываясь в пустоту, Ланс пришел к выводу, что смерть матери повлияла на его рассудок.

Ну и повод, чтобы свихнуться! "Когда я наконец избавился от нее, да благословит Бог ее душу, голос моей мамули продолжает надо мной нудеть. Иду, мамуля; если дело пойдет с такой скоростью, я очень скоро окажусь рядом с тобой. Прошло всего три дня, а у меня уже появился синдром вины".

- Они уже принялись фрес, - объявил голос его матери, теперь он исходил откуда-то снизу. - И если ты простишь мне мое нахальство, Ланс, дорогой сыночек, кто, черт возьми, пригласил этого мамзер Морриса на мои похороны? Пока я была жива, я бы того штуми даже на порог не пустила! Почему же я должна смотреть на его толстую морду после смерти?

Ланс встал, подошел к раковине, включил воду и погасил сигарету. Потом выбросил окурок в мусорное ведро. Медленно повернулся и сказал, обращаясь к пустой комнате:

- Это несправедливо. Ты ведешь себя нечестно. Совсем несправедливо.

- О какой справедливости ты говоришь? - отозвался лишенный тела голос его матери. - Я умерла, а ты говоришь мне о справедливости? Тогда скажи честно: умереть - это справедливо? Женщине в расцвете лет?

- Мамуля, тебе ведь было шестьдесят шесть лет.

- Для женщины, находящейся в трезвом уме и доброй памяти, это самый расцвет.

Ланс принялся вышагивать по кухне, насвистывая мелодию "Эли, Эли" просто так, чтобы немножко успокоиться, потом налил себе стакан воды и залпом выпил. Вновь обратился к пустой комнате:

- Мне довольно трудно осознать все это, мамуля. Я не хочу быть похожим на Александра Портного, но почему я? Никакого ответа.

- Где ты... Эй, мамуля?

- В раковине.

Ланс повернулся:

- Почему я? Разве я был плохим сыном? Разве давил насекомых, разве... разве я не протестовал против войны во Вьетнаме, когда только она началась? Какое я совершил преступление, мамуля, если теперь меня преследует призрак йенты?

- Ты уж, пожалуйста, следи за тем, что говоришь. Я ведь все-таки твоя мать.

- Извини.

Дверь из столовой распахнулась, на пороге стояла тетя Ханна в своих любимых галошах. За всю историю человечества в Южной Калифорнии ни разу не шел снег, но Ханна переехала в Лос-Анджелес двадцать лет назад из Буффало, штат Нью-Йорк, а там снег шел частенько. Ханна не хотела рисковать.

- В доме есть фаршированная рыба? - спросила она.

Ланс был озадачен.

- Хм-м-м, - загадочно ответил он.

- Фаршированная рыба, - повторила Ханна, пытаясь помочь ему разобраться в трудных словах. - Есть рыба?

- Нет, тетя Ханна, к сожалению. Элка забыла, а я был занят другими проблемами. Все остальное в порядке?

- Ну конечно, в порядке! Какие могут возникнуть неприятности в день похорон твоей матери?

Это у них семейное.

- Послушай, тетя Ханна, мне бы хотелось немного побыть одному, если ты не возражаешь.

Она кивнула и повернулась, чтобы уйти. На короткое мгновение Лансу показалось, что ему удастся выйти сухим из воды: тетя Ханна не слышала, как он с кем-то разговаривал. Однако она остановилась, посмотрела по сторонам и спросила:

- С кем ты разговаривал?

- Сам с собой, - неуверенно ответил Ланс, надеясь, что она купится на это.

- Ланс, ты нормальный парень. И не станешь разговаривать сам с собой.

- Я расстроен. Может быть, немного не в своей тарелке.

- С кем ты разговаривал?

- С одним типом из "Спарклета". Он принес бутылку горной весенней минеральной воды. И свои соболезнования.

- Тогда он сумел очень быстро выскочить за дверь: я слышала, как ты разговаривал с ним как раз перед тем, как войти сюда.

- Он большой, но очень шустрый. Один обслуживает всю территорию от Ван-Найс до Шерман-Оукс. Замечательный человек, тебе он понравился бы. Его зовут Мелвилл. Когда я с ним разговариваю, всегда вспоминаю о большой белой рыбе.

Ланс болтал чепуху, рассчитывая, что тетя Ханна примет все за чистую монету. Однако она удивленно посмотрела на него:

- Я забираю свои слова обратно, Ланс. Ты не такой нормальный, как я думала. Пожалуй, я вполне могу поверить, что ты разговариваешь сам с собой.

Она направилась обратно к обеспокоенным гостям. Прощай, фаршированная рыба.

- Мамуля, ты должна мне объяснить, что, черт возьми, здесь происходит. Ханна не может слышать твой голос?

- Думаю, нет.

-Что значит "думаю, нет"? Ты же привидение, неужели ты не знаешь правил?

- Я попала сюда совсем недавно. И есть вещи, в которых не успела еще разобраться.

- Ты уже нашла партнеров для маджонга?

- Прекрати-ка умничать, да еще так нахально. Я ведь могу дать тебе по губам.

- Как? Ты же всего лишь эманация.

- А ты, оказывается, можешь быть ужасно противным.

- Вот теперь я верю - это и в самом деле ты! Сначала мне показалось, что я малость тронулся. Но это определенно ты, мстя мамуля. Только в данный момент мне прежде всего хочется узнать почему?! Почему ты, почему я? Из всех людей на свете, почему это случилось именно с нами?

- Ну, мы не первые. Такое происходит все время.

- Ты хочешь сказать, что Конан Доил действительно разговаривал с привидениями?

- Я с ним не знакома.

- Очень милый человек. Вполне сойдет за подходящего жениха. Ты там поглядывай по сторонам, обязательно его встретишь. Кстати, ты и в самом деле там, наверху?

- Какого балбеса я вырастила!.. Нет, я не там, наверху, я здесь, внизу. С тобой разговариваю.

- Ну-ну, говори, говори, - пробормотал он себе под нос.

- Я все слышала.

- Извини.

Дверь из столовой снова распахнулась, у порога сгрудилось около полудюжины родственников. Все они смотрели на Ланса так, словно он только что свалился с луны.

- Ланс, дорогой, - сказала тетя Рахиль, - ты не хочешь пойти переночевать к нам с Ароном? Здесь такая мрачная обстановка. У нас тебе не будет одиноко.

- Мрачная обстановка? Этот дом остался таким же солнечным, как и раньше.

- Но ты кажешься таким... таким... расстроенным...

За кухонными шкафчиками кто-то пренебрежительно фыркнул. Мамуле явно не понравились слова Рахиль. Надо заметить, что ей Рашель никогда особенно не нравилась. Арон был мамулиным братом, и она не сомневалась в том, что Рашель вышла за него замуж только потому, что он владел процветающим бизнесом по производству домашней птицы. Ланс не разделял этой точки зрения, полагая, что они искренне любили друг друга. Дядя Арон был необыкновенно неприятным человеком. Он ковырял в носу в обществе. И от него пахло усопшими цыплятами.

- Я в полном порядке, Рашель. Просто у меня паршивое настроение, и я не знаю, чем мне теперь заняться. Если я пойду к вам, то решение проблемы отложится на день, а мне хочется начать как можно скорее. Именно поэтому я и разговариваю сам с собой.

Они смотрели на него. И улыбались.

-Почему бы вам не оставить меня в покое хотя бы на некоторое время? Не обижайтесь, но мне очень хотелось бы побыть в одиночестве. Вы понимаете?

Лью, у которого здравого смысла было больше, чем у всех остальных, вместе взятых, понял прекрасно.

- Совсем неплохая мысль, Ланс. Давайте-ка разойдемся по домам и дадим Лансу возможность прийти в себя. Подвезти кого-нибудь?

Они начали собираться, и Ланс перешел с ними в соседнюю комнату, где Ханна спросила у него, не возражает ли он, если она соберет себе пакетик с едой - не пропадать же таким отличным продуктам. Ланс сказал, что не возражает, и Ханна, Рахиль, Герт, Лилиан и Бенни (он был не женат) все как один достали мешочки и быстро переправили туда содержимое сдвинутых столов - вскоре на столе не осталось ничего, кроме одного кусочка пастрами (неприлично забирать все!), нескольких огурчиков и капельки картофельного салата. Целая армия муравьев не справилась бы с задачей лучше.

Родственники ушли, а Ланс устроился в большом кресле перед телевизором, облегченно вздохнул и закрыл глаза.

- Отлично, - произнес голос его матери из пепельницы на журнальном столике. - Теперь мы наконец можем поговорить откровенно, как и положено хорошему сыну с хорошей мамой.

Ланс еще крепче зажмурил глаза. "Ну почему я?" - подумал он.

Он надеялся, что его мамуля никогда не попадет в Преисподнюю, потому что в следующие несколько дней узнал, что такое настоящий ад: это когда мать возвращается из мертвых, чтобы преследовать сына. А если мамулю когда-нибудь пошлют в ад, ей там придется ох как несладко - за нее примутся давно умершая мать, бабушки по отцовской и материнской линиям, и один лишь Бог знает, сколько еще нудящих родственников из ушедших веков.

Едва ли не самое ужасное в такой ситуации - стремление призрака еврейской мамаши к чистоте и аккуратности. Мать Ланса была невероятной чистюлей. У нее в доме можно было есть прямо на полу. Ланс никогда этого не понимал, но мамуля считала, что именно в соблюдении чистоты и заключается умение вести хозяйство.

Сам Ланс был ужасным разгильдяем. Он таким родился и страдал от этого все тридцать лет совместной жизни с мамулей: его постоянно третировали за то, что он швыряет куда попало одежду, оставляет мокрые пятна от кофейных чашек на журнальных столиках, выбрасывает пепел на самый верх помойного ведра, не позаботившись о том, чтобы сначала вынести его вон. Он мог бы в любой момент воспроизвести скорбные речи мамули о его беспросветной глупости и нежелании жить по-человечески: в частности, он так и не научился опрыскивать помойное ведро дезодорантом.

Теперь, когда Ланс, казалось бы, мог жить так, как ему хочется тридцать лет мучений окончились! - ему пришлось заниматься бесконечными уборками.

Куда бы он ни отправлялся в доме, мамуля тащилась вслед. Висела на потолке, пряталась под ковром, разговаривала с ним из раковины, звала из кладовой, где в сладостной неге отдыхал пылесос.

- Свинство, - доносился из пустоты ее голос. - Натуральное свинство. Мой сын живет по уши в грязи.

- Мамуля, - отвечал Ланс, открывая свежую банку холодного пива или переворачивая страничку иллюстрированного журнала, - это совсем не свинство. Обычный, не слишком чистый дом, в котором живет нормальный американский парень.

- Раковина забита шмуцем, в ней полно остатков орехового масла и джема. Муравьи мигом проложат сюда дорогу.

- Конечно, у муравьев хватало здравого смысла не связываться с тобой. - Ланс обнаружил, что жить с каждым днем становится все труднее. - Мамуля, почему бы тебе не оставить меня в покое?

- Я видела, как прошлой ночью ты забрался в ванну и занимался там черт знает чем.

Ланс даже подпрыгнул на месте.

- Ты что, шпионишь за мной?

- Шпионю? И ты обвиняешь в шпионаже свою мать, которая озабочена тем, что в результате этого безобразия ты, можешь ослепнуть? Вот она, благодарность за то, что я тридцать лет пыталась воспитать из тебя достойного человека! Мой сын превратился в извращенца.

- Мамуля, мастурбация - не извращение.

- А как насчет мерзких журнальчиков с девицами, которые ты все время читаешь?

- Ты копалась у меня в шкафу?

- Я их не открывала, - пробормотала мамуля.

- Этому нужно положить конец! - воскликнул Ланс. - Все, я больше не могу. К-0-Н-Е-Ц. Конец! Если ты будешь меня преследовать, я свихнусь!

Наступило молчание. Долгое. Лансу хотелось пойти в туалет, но теперь он боялся, что она решит проверить, нет ли у него желудочного расстройства. А тишина была бесконечной.

Наконец он не выдержал, поднялся на ноги и проговорил:

- Ладно, извини.

Тишина.

- Я же сказал, что сожалею, черт возьми! Что тебе еще от меня нужно?

- Немного уважения.

- Именно это я тебе и даю. Немного уважения.

Снова молчание.

- Мамуля, ты должна посмотреть правде в глаза: я уже совсем не тот маленький мальчик, каким был когда-то. Я взрослый человек, у меня есть работа и, как у всякого взрослого мужчины, определенные потребности и... и...

Ланс начал бесцельно слоняться по дому, однако чувство вины и тишина продолжали его преследовать, тогда он решил пойти прогуляться, может быть, сходить в кино. Он надеялся, что мамуля, подчиняясь правилам для привидений, останется охранять дом.

Единственный фильм, которого он еще не видел, был продолжением старой картины, сделанной в Гонконге: "Возвращение уличного бойца". Ланс заплатил за билет и вошел в зал. Как только Сонни Чибо вырвал мужские гениталии, с которых капала кровь, и, продолжая сжимать в кулаке, показал их зрителям, Ланс услышал у себя за спиной голос матери:

- Это просто тошнотворно. Как может мой сын смотреть на такие мерзости?

- Мамуля! - завопил Ланс, и его немедленно вывели из кинотеатра.

Он даже не успел прикончить пакетик с воздушной кукурузой.

На улице прохожие без конца поворачивались и пялились на него, когда он шел, разговаривая с пустотой.

- Ты должна оставить меня в покое. Мне это просто необходимо. Это жесточайшая, нечеловеческая пытка. Я никогда не был настоящим евреем!

Возле своего правого уха Ланс услышал сдавленные рыдания. Он в отчаянии заломил руки. Дело дошло до слез.

- Мамм-у-у-ля, пожалуйста!

- Я только хотела, чтобы тебе было лучше. Если бы я знала, зачем меня послали обратно, может, я сумела бы сделать тебя счастливым, сынок.

- Мамуля, я буду счастлив, как свинья в теплой луже, если ты хотя бы на время оставишь меня в покое и перестанешь за мной подглядывать.

- Ладно.

И она пропала.

Когда Ланс убедился, что она таки ушла, он немедленно отправился в бар и подцепил там подружку на вечер.

Но как только они забрались в постель, мамуля вернулась.

- Стоило мне на секундочку отвернуться, и ты уже штап девку с улицы. Я дожила до того, чтобы это увидеть!..

Ланс в этот момент находился глубоко под одеялом. Девушка, которую звали Крисси, сообщила ему, что пользуется новым гигиеническим аэрозолем, и он пытался понять, действительно ли, как обещала реклама, у аэрозоля вкус папайи и кокосовых орехов, или это больше похоже на авокадо и молодой горошек, как подсказывали ему собственные вкусовые рецепторы.

Крисси испуганно вскрикнула:

- Мы здесь не одни!

В глубине, под одеялами, Ланс пожал плечами; когда его голова выбралась из простыней, он услышал, как его мать спросила:

- Она ведь даже не еврейка, не так ли?

- Мамуля?

Крисси взвизгнула:

- Мамуля?!

- Всего лишь привидение, тебе нечего бояться, - попытался успокоить ее Ланс. А затем проговорил в воздух: Мамуля, ради Бога, почему бы тебе не убраться отсюда? Это же самое настоящее проявление дурного вкуса.

- Только не говори мне про дурной вкус, мой дорогой Ланс. Чтобы я дожила до такого...

- Да перестанешь ты это повторять наконец?! - У него начиналась истерика.

- Шикса! Гойка! Какой позор!

- Мамуля, это же для тренировки!

- Все, к дьяволу, я ухожу! - заявила Крисси, выскакивая из кровати в ореоле длинных каштановых волос.

- Оденься, бессовестная буммерке, - взвыла мать Ланса. - О Господи, жаль, что у меня нет мокрого полотенца, вешалки, консервной банки, ну хоть чего-нибудь!..

Тут поднялся такой вой, начались прыжки, и толчки, и вопли, и ругань, и мольбы о пощаде, и синяки, о каких не слыхивали в этой части долины Сан-Фернандо. А когда все было кончено и Крисси исчезла в ночи в неизвестном направлении, Ланс, рыдая, остался сидеть на полу посреди спальни - но плакал он вовсе не из-за того, что его преследовал призрак, не потому, что мамуля умерла, и даже не от того, в какое тяжелое положение он попал - Ланс рыдал о своей утраченной эрекции.

С этого момента жизнь Ланса покатилась под гору. Мамуля пыталась утешить его, но это не помогало.

- Милый мой, не плачь. Мне очень жаль. Я потеряла голову, надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду. Но все делается к лучшему.

- Совсем не к лучшему. Мне хочется.

- Она не для тебя.

- Нет, она была для меня, для меня! - закричал он.

- Только не шикса. Тебе нужна милая, симпатичная девушка семитского происхождения.

- Я ненавижу еврейских девушек. Одри была еврейской девушкой; Бернис была еврейской девушкой; отвратная Дарлен, с которой ты познакомила меня в прачечной самообслуживания, тоже была еврейской девушкой; я их всех ненавидел. У меня нет с ними ничего общего.

- Ты еще просто не нашел подходящей.

- Я НЕНАВИЖУ ЕВРЕЙСКИХ ДЕВУШЕК! ОНИ ВСЕ ПОХОЖИ НА ТЕБЯ!

- Пусть Бог вымоет твой грязный рот мылом, - проворчала мать. А потом, после многозначительной паузы, словно произносила про себя торжественную молитву, добавила: Именно поэтому меня и прислали обратно. Чтобы найти тебе подходящую девушку, достойную подругу, которая пошла бы с тобой бок о бок по дороге жизни, любящую жену, которая к тому же будет прекрасно готовить. Вот что я должна сделать для того, чтобы ты был счастлив, мой милый Ланс. Я найду ту, кто станет заботиться о тебе вместо меня; да, кстати, эта нафке оставила трусики в ванне - буду тебе очень благодарна, если ты их сожжешь, как только представится удобный случай.

Ланс сидел на полу, свесив голову на грудь и раскачиваясь в разные стороны. Он придумывал все новые и новые способы покончить счеты с жизнью и раз за разом отказывался от них, как от недостаточно впечатляющих для его мамули.

Последовавшие за этим недели сделали вторую мировую войну жалким фарсом в стиле Гильберта и Салливана. Мамуля была повсюду. На работе. (Ланс работал инструктором по вождению - мамуля никогда не считала это занятие достойным талантов своего сына. "Мамуля, я не умею рисовать, лепить или петь; мои пальцы слишком неуклюжи, чтобы я мог стать хирургом; у меня нет стремления к власти, и я не настолько люблю кино, чтобы попытаться прибрать к рукам Голливуд. Мне нравится моя работа. И я могу забыть о ней, когда возвращаюсь домой. Оставь меня в покое".)

Однако она и не собиралась этого делать - наоборот, без конца отпускала колкости в адрес неумелых мужчин и женщин, попадавших под опеку Ланса. Они и так были невероятно напуганы от одной только мысли, что им придется выезжать на середину улицы, где носятся другие автомобили, поэтому, когда мать Ланса открывала по ним огонь, результаты получались ужасающими.

- И ты называешь эту идиотку водителем? Ей бы управлять дирижаблем тогда, может быть, она сумела бы въехать в большую обезьяну, забравшуюся на крышу небоскреба.

Или вслед отъезжающему автобусу:

- Ты только взгляни на этого типа! Слеп как литвак. Он наверняка сбежал из поликлиники при дурдоме!

Когда они въезжали во двор:

- Ну, теперь я видела все!.. Эта не только думает, что она Джейн Мейсфилд в. светлом парике и юбке, задранной до пупика, в надежде соблазнить моего невинного сына, но еще и ездит задом, как свинья.

Мимо остановки автобуса, мимо мойки машин, мимо заправочной станции...

Мамуля преследовала Ланса не только на работе, она оказывалась в клубе, куда он ходил танцевать и знакомиться с женщинами; и на новоселье, устроенном его приятелем (он продал дом на следующей неделе и клялся, что там поселились привидения); сопровождала Ланса в химчистку, в банк, в мастерскую, на балет и даже в туалет, где самым внимательным образом изучала качество его стула.

А еще ему каждый вечер звонили девушки. Девушки, которых что-то заставляло набрать его номер.

- Вы Ланс Гольдфейн? Вы мне не поверите, но я, э-э... м-м... только не подумайте, что я спятила, однако я слышала голос, когда пришла на бармицва[Религиозный обрйд, посвященный совершеннолетию еврейских юношей (тринадцать лет).] в прошлую субботу. Этот голос все время твердил мне, какой вы замечательный парень, и про то, как хорошо нам будет вместе. Меня зовут Ширли, я одинока и...

Они появлялись у его дверей, находили на работе, садились рядом за стойку бара, куда Ланс забегал перекусить, останавливали на улице, и все время звонили, звонили, звонили.

Все они были похожи на его мамулю. Толстые щиколотки, очки, сладенькие, как патока, каждая потрясающе готовила картофельные латкес получались легкими, как дыхание дриады. Ланс убегал от них с воплями ужаса.

Но где бы он ни прятался, девушки его находили.

Он молил маму о пощаде, однако та твердо решила найти ему самую лучшую пару на свете.

Не женщину - девушку. Замечательную девушку. Замечательную еврейскую девушку.

Возможно, кое-кому удавалось свихнуться и более легким способом, однако Лансу Гольдфейну ничего об этом известно не было. Теперь он временами действительно разговаривал сам с собой.

Ланс познакомился с ней в большом супермаркете. Их тележки стукнулись друг о друга, он сделал шаг назад и перевернул пирамиду консервных банок, а Джоанни помогла ему все собрать. Ее чувство юмора было таким черным, что временами переходило в ультрафиолет, а Лансу понравилась ее прическа эльфа. Он пригласил новую знакомую выпить чашечку кофе. Джоанни согласилась теперь Лансу оставалось только молиться, чтобы мамуля все не испортила.

Две недели спустя, в постели, причем мамули почему-то нигде не было слышно, Ланс сказал Джоанни, что любит ее; они долго говорили о ее будущей карьере в качестве журналистки по судебным делам в небольшом лос-анджелесском еженедельнике и решили, что должны пожениться.

Тогда Ланс понял, что пришло время сообщить невесте о мамуле.

- Да, я знаю, - сказала Джоанни, когда он все ей поведал. - Ты знаешь?

- Да. Твоя мама попросила меня с тобой познакомиться.

- О Господи!

- Аминь, - сказала Джоанни.

-Что?

- Ну, я встретилась с твоей матерью, и мы с ней мило поболтали. Она показалась мне очень симпатичной женщиной. Может быть, слишком любит командовать, но намерения у нее самые лучшие.

- Ты встречалась с моей мамочкой?!

-Угу.

- Но... но... Джоанни...

- Не беспокойся об этом, милый, - ответила она, прижимая Ланса к своей маленькой, аккуратной груди. - Я думаю, мы больше не услышим твою мамулю. Она не вернется. Некоторые и в самом деле возвращаются, кое-кто даже остается, но твоя мать отправилась в замечательное место, где ей больше не придется о тебе беспокоиться.

- Ты совсем не похожа на девушек, с которыми она старалась меня свести. - Тут до Ланса наконец дошло, и он немного помолчал. - Подожди минутку... ты с ней встречалась? Из этого следует...

-Да, дорогой, именно это отсюда и следует. Но ты не должен ни о чем беспокоиться. Во всех остальных отношениях я ничем не отличаюсь от обычной женщины. И самое замечательное заключается в том, что, как мне кажется, мы сумели ее перехитрить.

- Сумели?

- Да, я так думаю. Ты меня любишь?

-Да.

- Ну, и я тебя люблю тоже.

- Никогда бы не подумал, что влюблюсь в еврейскую девушку, которую мне подыскала моя мама.

- Хм-м, именно это я и имела в виду, когда сказала, что мы ее перехитрили. Я не еврейка.

- Правда?

- Да, просто у меня была вполне подходящая душа для того, чтобы твоя мать сделала соответствующий вывод.

- Но, Джоанни...

- Ты можешь называть меня Жанна.

Он никогда не называл ее Орлеанской Девственницей. И с тех пор они жили счастливо, в замке, не отличающемся особой чистотой и порядком.

МИНИ-СЛОВАРЬ СЛОВ, УПОТРЕБЛЕННЫХ В РАССКАЗЕ "МАМУЛЯ" НА ИДИШЕ

Буммерке - женщина без корней; девица легкого поведения. Иента женщина низкого происхождения или с вульгарными манерами; мегера; вздорная, наглая фурия; сплетница, любительница скандалов; не умеет хранить секретов; нудит. Если речь идет о мужчине, то лучше всего подходит слово "трепач".

Латкес - оладьи, обычно картофельные, однако иногда их изготовляют из муки. Когда за дело принимается моя мама, оладьи получаются похожими на мельничный жернов.

Литвак - еврей из Литвы; весьма эрудированный, но занудный, худой, лишенный юмора, образованный, но скептик, умный и хитрый; однако в данном контексте мамуля Ланса использовала это слово в пренебрежительном смысле: ведь она была галицианер, или австро-польской еврейкой; как говорят, антипатия между ними возникла еще во времена Каина и Авеля, один из которых был литвак, а другой - галицианер... но все это, как мне кажется, глупости.

Момзер - человек, не заслуживающий доверия; упрямый и неприятный; короче - малосимпатичный человек.

Нафке - проститутка-любительница; буммерке (см. выше); не то чтобы шлюха, но не та женщина, которую хорошая мать могла бы назвать "моя дорогая невестка".

Нудеть - надоедать, приставать, наводить скуку, заставлять лезть на стенку. Практикуется матерями всех народов, будь они еврейского, итальянского или американского происхождения. Заставлять доедать аспарагус, надевать галоши, вставать и провожать ее до дому и тому подобное. Ужасно давит на психику.

Пупик - пуп.

Танте - тетя.

Фрес - с шумом быстро есть; набивать рот; синоним - есть пюре руками.

Шикса - женщина не еврейского происхождения, как правило, молодая.

Штап - половой акт.

Штуми - несколько менее оскорбительное слово, чем шлемиль. Глупец, простофиля; постоянный неудачник; неуклюжий, неловкий человек; еще более бесцеремонный, чем шлемиль, но менее значительный; слово, которое вы используете, когда хотите отмахнуться от такого типа как от назойливого комара.

"Эли, Эли" - известная еврейская песня, написанная в 1896 году Якобом Коппелем Сандлером. Название означает: "Боже мой. Боже мой". Начинается с жалобного стенания: "Боже мой! Боже мой! (внемли мне); для чего ты оставил меня?" - из псалма 22:2 Старого Завета. Обязана своей популярностью кантору Иосифу Розенблату, записавшему песню и часто певшему ее на концертах в начале двадцатого века. Эл Джолсон тоже неплохо с ней справлялся. Отнюдь не из репертуара Перри Комо или Брюса Спрингстина.