"Каменное Сердце" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

XIV. Развязка

Прошло несколько дней после падения Сан-Лукаса.

Город был разграблен дотла с присущим индейцам варварством. Только самые богатые дома по приказу Тигровой Кошки остались нетронутыми, их он пожаловал своим приближенным — начальникам.

Тигровая Кошка устроил свою главную квартиру в бывшем доме дона Торрибио Квироги в старом предместье, которую тот любезно предоставил своему новому начальнику.

Донна Гермоса с отцом поселилась в своем доме. Город, где теперь хозяйничали индейцы, приобрел плачевный вид. От прошлой веселой и беззаботной жизни мексиканской колонии не осталось и следа. Во всем его облике были отчетливо видны следы жестокой бойни: груды камней от разрушенной крепости, зловонные трупы на каждом шагу, тучи хищных птиц, круживших над ними, запустение и мрак

Спустя неделю после событий, описанных в предыдущей главе, утром в гостиной дона Педро де Луна три человека о чем-то беседовали вполголоса Эти трое были сам дон Педро, донна Гермоса и Люсиано Педральва, который, облачившись в костюм вакеро, походил на заправского разбойника, что невольно смешило донну Мануэлу, стоявшую на страже у окна

— Итак, решено: Люсиано, друг мой, — говорил дон Педро. — Надо настроить флейты и приготовиться к танцам.

— Стало быть, церемония назначена на сегодня?

— Да, друг мой. Мы живем в странные времена в странной стране. На своем веку я видел много революций, но такую вижу впервые.

— А я нахожу происходящее вполне логичным, с точки зрения индейцев, — сказала донна Гермоса.

— Может быть, дитя мое, я не буду спорить с тобой, но признайся, разве месяц тому назад мы могли предположить, что здесь опять воцарится власть апачей?

— Я, конечно, в политике ничего не смыслю. Только мне кажется, дон Педро, что, претендуя на пост будущего властелина, Тигровая Кошка поступает не слишком хорошо.

— Что ты имеешь в виду, Лючиано, друг мой?

— То же, что и все. Письмо, отправленное им третьего дня дону Фернандо, с угрозой повесить его, если тот окажется в колонии.

— Если он еще сумеет его захватить! — живо откликнулась донна Гермоса.

— Конечно, это само собой разумеется, сеньорита.

— Почему ты удивляешься этому, Люсиано? — спросил добродушно дон Педро. — Боже мой! На свете случается столько необыкновенного! Я знаю множество людей, которым угрожали тем же, а между тем они живехоньки.

— Все равно, я на месте дона Фернандо поостерегся бы.

— Но сейчас речь не об этом. Возвращайся в асиенду, Люсиано, и не забудь моих распоряжений.

— Положитесь на меня, сеньор, но еще одно слово.

— Говори, друг мой, только поскорее.

— Я очень встревожен насчет дона Эстебана, — сказал он, понизив голос, чтобы не услыхала донна Мануэла. — Вот уже шесть дней, как мы о нем ничего не знаем.

Донна Гермоса лукаво улыбнулась.

— Эстебан не такой человек, чтобы исчезнуть, не оставив следов, — сказала она. — Успокойтесь, вы увидите его, когда придет время.

— Тем лучше, сеньорита, потому что это человек, на которого можно положиться в любой ситуации.

— Дон Торрибио! — сообщила донна Мануэла.

— Гм! Стало быть, мне пора убираться.

— Пойдемте, пойдемте, — сказала Мануэла.

Поклонившись дону Педро и донне Гермосе, Лючиано последовал за Мануэлой.

Едва захлопнулась одна дверь, как отворилась другая, и вошел дон Торрибио.

На нем был великолепный индейский костюм, но выглядел он озабоченным и печальным. Поклонившись донне Гермосе, он дружески пожал руку дону Педро и сел на предложенный ему стул. После положенных приветствий дочь асиендера, встревоженная видом молодого человека, наклонилась к нему и с весьма искусно разыгранным трогательным участием спросила:

— Что с вами дон Торрибио? Какие-нибудь неприятности?

— Нет, сеньорита, благодарю вас за трогательное участие, которое вы неизменно принимаете во мне. Будь я честолюбив, все мои желания были бы удовлетворены через несколько дней. Получив вашу руку, я осуществлю мечту всей моей жизни. Вы видите, сеньорита, — добавил он с печальной улыбкой, — я открываю перед вами сокровенные глубины моего сердца.

— Я благодарна вам, дон Торрибио, однако все эти дни вы были совсем другим. Должно быть, что-нибудь случилось…

— Ничего, уверяю вас, касающееся меня лично, — перебил он. — Но чем ближе минута, когда должна совершиться церемония вступления во владение этой завоеванной нами землей, тем сильнее овладевает мною уныние. Я отнюдь не одобряю намерения Тигровой Кошки официально объявить себя независимым начальником. Это сумасбродство, которое я не могу понять. Тигровая Кошка должен прекрасно понимать, что ему не удастся удержаться здесь. При всей своей храбрости апачи не в состоянии противостоять хорошо обученному и снаряженному войску, которое мексиканское правительство незамедлительно направит против нас, как только узнает о случившемся.

— Нельзя ли уговорить Тигровую Кошку переменить свое намерение?

— Я употребил немало усилий, чтобы убедить его в неблагоразумии задуманного им, но он ничего не желает слушать. Человек этот преследует какую-то цель, которую он тщательно скрывает. Все его рассуждения о необходимости защитить индейцев от истребления и сохранения их, как биологического рода, представляются мне всего лишь предлогом.

— Вы меня пугаете, дон Торрибио. Если так, то зачем же вам оставаться с этим человеком?

— Что я могу сейчас сделать? Я — отступник. Признаюсь вам, сеньорита, хотя внешне все обстоит благополучно и, по-видимому, меня ждет лучезарное будущее, но вот уже несколько дней меня снедает тоска, все видится мне в мрачном свете, словом, меня мучит какое-то тягостное предчувствие, и я буквально не нахожу себе места.

Донна Гермоса окинула его проницательным взглядом.

— Прогоните прочь эти печальные мысли. Ваша судьба уже решена, ничто не может ее переменить.

— Я это понимаю, сеньорита, как гласит пословица, пока несешь чашу к устам, она может ненароком разбиться.

— Полно, полно, дон Торрибио! — весело сказал дон Педро. — Прошу к столу. Вероятно, это последний наш завтрак до вступления во владение Тигровой Кошки. Ведь церемония, если не ошибаюсь, назначена на сегодня?

— Да, — ответил дон Торрибио, предлагая руку донне Гермосе, чтобы проводить ее в столовую.

Завтрак был великолепен.

Поначалу за столом царило молчание. Казалось, сидевшие там были чем-то стеснены, но мало помалу, благодаря усилиям донны Гермосы и ее отца, атмосфера оживилась, и потекла спокойная беседа. Однако дону Торрибио было трудно скрыть обуревавшие его тревожные мысли.

В конце завтрака дон Торрибио обратился к донне Гермосе.

— Сеньорита, сегодня вечером решается моя судьба. Присутствуя на сегодняшней церемонии в костюме индейского начальника, я открыто бросаю вызов моим соотечественникам и тем самым подтверждаю, что перешел на сторону краснокожих, и то, что они сочли обычным набегом индейцев, в действительности было организованное Тигровой Кошкой и мною восстание целого народа. Мне известны амбиции белых. При том, что они просто не в состоянии обрабатывать земли, которыми владеют, они не захотят позволить нам пользоваться законно приобретенными нами посредством оружия землями. Мексиканское правительство предпримет против нас войну. Могу я положиться на вас?

— Прежде чем отвечать, прошу вас, дон Торрибио, объясниться яснее.

— Сейчас я это сделаю. Испанцы опасаются, что после восстания индейцы начнут истреблять белых. Мой брак с мексиканкой будет служить залогом мира, гарантирующим испанцам в дальнейшем свободу торговли и прочих сношений, которые мы установим с ними. Каковы бы ни были возражения старейшин индейских племен, Тигровая Кошка и я не сойдем с избранного нами пути. Поэтому прошу вас, сеньорита, честно и прямо ответить на вопрос: вы действительно решили отдать мне вашу руку?

— Какая необходимость сейчас обсуждать столь важный вопрос? — ответила она. — Разве вы не уверены во мне? Дон Торрибио нахмурился.

— Всегда один и тот же ответ. Дитя, вы играете со львом. Если я не взял бы вас под защиту в эту неделю, вы были бы убиты. Неужели вы думаете, что мне неизвестны ваши уловки и что я не вижу ваших намерений? Вы затеяли опасную игру и сами угодили в расставленные вами сети. Вы целиком в моей власти. Теперь я диктую свое условие: завтра вы обвенчаетесь со мною. Залогом вашего повиновения будут служить головы дона Педро и дона Фернандо.

Схватив хрустальный графин со свежей водой, он наполнил свой стакан и разом опорожнил его.

— Через час, — продолжал он, так грохнув стаканом по столу, что он разлетелся вдребезги, — начнется торжественная церемония. Вы должны стоять рядом со мной.

— Я там буду, — спокойно ответила донна Гермоса.

— Прощайте, — все так же мрачно сказал он и вышел, бросив на нее холодный взгляд.

Донна Гермоса быстро поднялась и, налив из графина воды, прошептала:

— Дон Торрибио, дон Торрибио, ты же сам сказал: пока несешь чашу к устам, ненароком можешь ее разбить. Или жаждущий умереть…

— Пора кончать, — сказал дон Педро.

По знаку дочери он вышел на террасу и поставил у балюстрады две жардиньерки с цветами. Должно быть, это было условным сигналом, потому что буквально через несколько минут Мануэла вошла в гостиную, говоря:

— Он здесь.

— Пусть войдет, — воскликнули одновременно дон Педро и его дочь.

Дон Эстебан вошел в столовую.

Дон Педро приказал донне Мануэле быть как никогда бдительной, тщательно запер двери и, сев возле молодого человека, вполголоса спросил:

— Ну, Эстебан, друг мой, что нового?

Главная площадь в этот день выглядела празднично. Огромная эстрада, обитая красным бархатом, возвышалась в самом ее центре.

На этой эстраде было установлено кресло красного дерева, справа от него — еще одно, поскромнее, а за ними полукругом стояли стулья.

Ровно в полдень, в ту минуту, когда солнце достигло зенита, пять пушечных выстрелов возвестили о начале торжественной церемонии.

В ту же минуту с разных сторон на площадь ступили племена апачей, составлявших армию Тигровой Кошки, в парадной одежде, под предводительством своих главных начальников.

Воинов было немного, не более полуторы тысячи человек, потому что, по индейскому обычаю, сразу после взятия президио добыча была отправлена по индейским селениям в сопровождении живущих в них индейцев. В торжественной церемонии участвовали только самые знатные воины, всей душой преданные Тигровой Кошке.

После победы над мексиканцами Тигровая Кошка не счел нужным держать при себе большое войско, тем более что оно немедленно соберется по первому сигналу.

Собравшиеся на площади индейцы построились в три колонны, четвертую составили появившиеся за ними вакеро, в количестве двухсот человек.

Индейцы были пешие и почти безоружные, если не считать заткнутые за пояс ножи. Вакеро же на конях были вооружены с головы до ног.

Оставшиеся в городе иностранцы, англичане, французы, немцы, испуганно выглядывали из окон домов, выходящих на площадь.

Индейские женщины, тоже пришедшие на торжество, в беспорядке столпились позади воинов, вытягивая шеи.

Перед эстрадой, у подножия наскоро сооруженного жертвенника в виде стола с глубокой выемкой, стоял главный колдун апачей в окружении колдунов низшего ранга. Все со скрещенными на груди руками, с опущенными вниз глазами.

Когда все заняли свои места, прозвучало еще пять выстрелов. И пышная кавалькада въехала на площадь. Возглавлял ее Тигровая Кошка, важно восседая на своей красивой лошади со знаменем в руках. По правую руку от него ехал дон Торрибио со священной трубкой, а позади на некотором расстоянии дон Педро, его дочь и другие почетные граждане города.

Тигровая Кошка сошел с лошади, поднялся на эстраду и стал пред большим креслом, но не сел в него.

Дон Торрибио помог донне Гермосе сойти с лошади и стал пред вторым креслом.

Лицо дона Торрибио, всегда бледное, сейчас покрылось красными пятнами. Он без конца отирал пот со лба и всячески старался скрыть внутреннее волнение.

Донна Гермоса стала позади отца в нескольких шагах от эстрады. Она также испытывала внутреннее волнение, нервный трепет то и дело пробегал по ее телу. Ее бледное лицо то и дело покрывалось лихорадочной краской. Она неотрывно смотрела на дона Торрибио.

Начальники апачей приблизились к жертвеннику. И в третий раз загремели пушечные выстрелы. Колдуны расступились, и взгляду присутствующих открылся лежавший на земле накрепко связанный человек.

Главный колдун обратился к толпе.

— Вы все, слушающие меня, знаете, по какому поводу мы здесь собрались. Наш дед Солнце благословил нас на правое дело, Ваконда вел нас в бою. Мы победили, как нам обещали месяц тому назад великие начальники. От имени Тигровой Кошки, нашего высокочтимого начальника, и от нашего собственного принесем же Властелину жизни жертву и попросим его не оставлять нас своим всемогущим покровительством. Колдуны, принесите жертву!

Колдуны схватили несчастного и положили его на жертвенник. Это был мексиканец-бармен, захваченный в плен при взятии старого президио, тот самый трактирщик, который фигурировал в одной из первых глав этого романа. Снедаемый жадностью, он не пожелал покинуть свой жалкий трактир и оказался в руках индейцев.

Между тем дону Торрибио становилось все хуже: глаза его наливались кровью, в ушах стоял звон, стучало в висках. Он вынужден был ухватиться за ручку кресла.

— Что с вами? — спросила донна Гермоса.

— Не знаю. Может быть, жар, а может быть, волнение. Мне не хватает воздуха, но, надеюсь, это пройдет.

Между тем с трактирщика сняли одежду, оставили только панталоны. Несчастный страшно кричал. Колдун приблизился к нему, размахивая ножом.

— Ах, это ужасно! — воскликнула донна Гермоса, закрыв лицо руками.

— Молчите! — прошептал дон Торрибио. — Так надо! Шаман, не обращая внимания на душераздирающие крики жертвы, хладнокровно прикидывал, куда лучше нанести удар, в то время как несчастный взирал на своего палача глазами, полными мольбы и ужаса.

Вдруг шаман взмахнул ножом и вонзил его глубоко в грудь жертвы. Несчастный страшно завыл и тотчас же умолк навсегда. Тогда шаман, погрузив руку в зияющую рану несчастного, вырвал еще трепещущее сердце. В эту минуту индейские вожди устремились на эстраду и подняли кресло с сидящим в нем Тигровой Кошкой.

— Да здравствует победитель бледнолицых, великий сахем апачей! — восторженно кричали они.

Колдуны орошали толпу кровью жертвы. Обезумевшие от восторга индейцы топали ногами и оглушительно кричали.

— Наконец, — торжественно изрек Тигровая Кошка, — я сдержал обещание: белые навсегда изгнаны из этого края!

— Пока еще нет, — громко сказал дон Педро, — смотри!

Произошла как бы перемена декораций в театре.

Вакеро, до той поры бесстрастные свидетели сцены, вдруг устремились на беззащитных индейцев, между тем как со всех сторон на площадь хлынули мексиканские войска, окна близлежащих домов ощетинились ружьями, стрелявшими по индейцам.

Над толпой индейцев были отчетливо видны фигуры дона Фернандо Карриля, Лючиано Педральвы и дона Эстебана, безжалостно разивших безоружных вояк.

— О! — вскричал дон Торрибио, размахивая знаменем. — Какое коварное предательство!

Он хотел броситься на помощь индейцам, но у него подкосились ноги и кровавое покрывало застлало ему глаза.

— Боже мой! Что это со мной? — с ужасом прошептал он.

— А то, что ты умрешь! — услышал он голос дона Эстебана, крепко схватившего его за руку.

— Лжешь! — дон Торрибио попытался приподняться. — Я хочу спасти моих братьев.

— Братья твои мертвы. Ты намеревался убить дона Педро, его дочь, дона Фернандо и меня! Умри, злодей, тебя настигло возмездие. Я напоил тебя ядом.

— О! — в отчаянии простонал дон Торрибио, пытаясь на коленях добраться до края эстрады. — Горе! Горе! Господь справедлив…

На площади мексиканцы яростно колотили индейцев.

— Это вам за дона Хосе Калбриса! — кричали они: — А это за майора Барнума!

Это было не сражение, а настоящая бойня. Несколько начальников попытались взобраться на эстраду, преследуемые доном Фернандо и его друзьями.

Дон Торрибио, собрав последние силы, как ягуар, прыгнул на дона Фернандо и схватил его за горло.

— По крайней мере я не погибну неотомщенный, — крикнул он, но в следующую же минуту он разжал руки.

— Нет, это было бы низко с моей стороны. Моя жизнь принадлежит этому человеку, он ее выиграл.

Присутствующие не могли удержаться от восторженных возгласов. Дон Эстебан хладнокровно прицелился в грудь дона Торрибио и выстрелил.

— Такой конец ждет всех предателей, — сказал он.

— Боже мой! — закричал дон Торрибио, усилием воли заставивший себя приподняться, и, обратив сияющий взор к небу, продолжал: — Великий Боже, благодарю тебя, ты меня простил!

Лицо его приняло умиротворенное выражение и, опрокинувшись назад, он умолк навсегда.

Донна Гермоса внезапно исчезла.

Когда Тигровая Кошка понял, что продолжать сражение бессмысленно и дальнейшее пребывание здесь опасно для жизни, он собрал горстку преданных ему храбрых воинов, схватил донну Гермосу, невзирая на ее крики и мольбы, перекинул через седло и на полном скаку помчался сквозь гущу сражения.

Когда мексиканцы сообразили, что произошло, было уже поздно, словно орел, уносящий в когтях добычу, он мчался на бешеной скорости прочь от разрушенной крепости.