"Карденио" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

Глава IX

В то время, когда пожар бушевал вовсю, и паника охватила защитников плантации, потерявших надежду отбить атаку краснокожих, в одной из комнат главного дома собрались около тридцати бледных и дрожащих женщин. Среди них находились донья Хуана и Флора.

Чувствуя приближение смерти, все они, как испуганные овечки, теснились вокруг миссионера, который стоял посередине комнаты с распятием в руке, уговаривая несчастных молиться и приготовиться принять смерть по-христиански. Многие из женщин держали на руках грудных младенцев, которых они то прижимали к груди и покрывали поцелуями, то протягивали к аббату, с отчаянием умоляя спасти их.

Между тем крики на дворе становились все громче. Послышалось несколько выстрелов, гул битвы все приближался. Ища спасения, обезумевшие от страха женщины бросились врассыпную. В комнате остались лишь аббат, донья Хуана и Флора. Но вот дверь рухнула под ударами, и на пороге показались опьяненные кровью сиу.

– О сеньор падре! – с отчаянием воскликнула донья Хуана. – Мы погибли!

– Дети мои, – спокойным голосом проговорил миссионер, – предадимся воле Божьей! Если я не могу спасти вас, то умру вместе с вами!

Между тем краснокожие всей толпой бросились к женщинам. И в эту минуту произошло нечто необыкновенное. Быстрым движением аббат заслонил собой несчастных. Держа распятие так, будто в его руках был карающий меч архангела, он твердыми шагами пошел навстречу дикарям, которые как зачарованные не могли оторвать глаз от распятия и отступали все дальше и дальше, по мере того как он к ним приближался.

Эта немая сцена, полная величия и простоты, напоминала первые века христианства, когда святые мученики умирали в цирке, вознося молитвы за своих палачей.

Дикари, продолжая отступать перед распятием, были почти у дверей. В душе миссионера уже воскресла надежда на спасение, за которое он мысленно благодарил Бога, как вдруг между краснокожими произошел переполох.

Сомкнутые ряды их расступились, и в комнату впрыгнул человек, увешанный скальпами. Он потрясал над головой топором, с которого капала кровь. Этот человек был Черная Птица!

– Ага! – заметив женщин, воскликнул он с дьявольским хохотом. – Мои молодцы приберегли для меня самую драгоценную добычу. Спасибо за это! Эти женщины – жена и дочь белого вождя. Он пожертвует всеми своими сокровищами, чтобы выкупить то, что для него дороже жизни!

Проговорив эти слова со свойственной индейцам театральностью, вождь подошел к донье Хуане и, положив на ее плечо свою окровавленную руку, проговорил:

– Пусть белая следует за мной. Она пленница вождя! Донья Хуана испустила сдавленный крик и без чувств упала на пол.

Легче серны бросилась тогда Флора к матери и, упав на колени, воскликнула с пламенной мольбой:

– О предводитель, не убивайте мою мать! Отвратительная улыбка скользнула по тонким губам индейца.

– Ах так? – воскликнул он. – Я смогу выместить злость на этом волчонке.

– Убейте меня, убейте меня, – с отчаянием повторяла бедная девочка, – только пощадите маму!

– Хорошо же! – вскричал индеец, замахиваясь на нее топором. – Вы обе умрете!

В эту минуту миссионер бросился на индейца и, вырвав у него топор, повалил на пол и изо всей силы сдавил горло.

Застигнутый врасплох, не успев осознать, что с ним произошло, Черная Птица не смог сопротивляться.

– Сеньор падре, не убивайте его! – с ужасом воскликнула Флора.

– Не убивайте его, – прибавила и донья Хуана, которая уже пришла в себя.

При этой великодушной мольбе женщин каменное сердце индейца невольно дрогнуло, но внешне он сохранил полнейшее равнодушие. Ни один мускул не шевельнулся на его лице, и, гордо глядя на миссионера, он проговорил невозмутимым тоном:

– Убей меня, темный человек, так как дух зла дал тебе силу победить!

Священник грустно улыбнулся и покачал головой.

– Я не хочу лишать тебя жизни, – сказал он. – Бог, которому я служу и которого ты не признаешь, запрещает мне проливать кровь. Но поклянись мне Великим Духом, что ты не сделаешь этим женщинам никакого вреда и не разлучишь меня с ними до тех пор, пока их не выкупят из плена.

Несколько мгновений длилось молчание.

– Что я получу, если пообещаю это? – спросил индеец.

– Я сниму колено с твоей груди, помогу подняться и отдам оружие! – спокойно ответил миссионер.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Посмотрим, хватит ли у тебя храбрости исполнить то, что ты обещаешь. Я же клянусь Великим Духом, что выполню все условия, которые ты мне предлагаешь!

При этих словах вождя миссионер поднялся, помог ему встать и подал ему его томагавк.

Индеец схватил топорик и несколько раз яростно взмахнул им над головой священника. Аббат же, по-прежнему держа перед собой распятие, с удивительной кротостью и решимостью взирал на него.

– Молодец! – проговорил дикарь, опуская топор. – Мой брат – истинный воин! Но хотел бы я знать, какой всемогущий дух дает ему силу смеяться над опасностью?

– Этот всемогущий дух – Господь, – кротко возразил миссионер. – Для него все возможно!

– Даже спасти тебя? – со злым хохотом спросил индеец.

– Да, если захочет! Не он ли только что смягчил твое сердце и вселил жалость в твою душу?

– Ооа! – в замешательстве промычал индеец. – Белый умеет говорить. Ну хорошо, вождь сдержит свое обещание. Пусть же брат мой и белые женщины следуют за нами!

При этих словах донья Хуана и Флора тотчас же придвинулись ближе к миссионеру.

– Идемте и не падайте духом, – сказал он им. – Господь охраняет вас!

В эту минуту между краснокожими произошло странное волнение. Они явно чем-то встревожились и с беспокойством переговаривались между собой. По-видимому, случилось нечто очень важное и неожиданное, так что на мгновение надежда воскресла в душе миссионера. Но это продолжалось недолго. По знаку, поданному вождем, краснокожие бросились к пленницам, и не успели те опомниться, как, окруженные толпой всадников, очутились на лошадях. Черная Птица испустил пронзительный крик, и вся ватага с гиканьем понеслась со двора плантации, ломая и топча все, что попадалось на пути.

Сиу были застигнуты врасплох нападением Пламенного Сердца. Теперь, перепуганные и дрожащие, они спасались бегством, бросив громадную добычу, которая уже была в их руках.

Бешеная скачка продолжалась несколько часов. Кругом расстилалась бесконечная однообразная равнина, но индейцы все не решались остановиться. Наконец, уже перед самым восходом солнца вождь испустил пронзительный крик, послуживший сигналом к отдыху. Краснокожие находились в эту минуту на берегу широкой реки, медленно катившей свои мутно-желтые воды. Направо возвышался довольно высокий холм, на вершине которого виднелась группа высоких деревьев. Дикари решили расположиться лагерем у подножия холма.

Несмотря на близость неприятеля, они не были в состоянии продолжать путь, утомившись битвой и скачкой. Много лошадей пало в пути, остальные еле держались на ногах. Что же касается несчастных пленниц, то они едва дышали. Бледные, измученные, они опустились на траву почти без признаков жизни. Все происходившее казалось им ужасным кошмаром.

Один миссионер сохранял бодрость и присутствие духа, черпая их в своем великодушном, полном любви сердце. Он собрал несколько охапок сухих листьев, постелил на них попону и уложил на нее обеих женщин, прикрыв их бизоньей шкурой, отнятой у одного индейца, который был настолько измучен, что даже не вздумал сопротивляться. Убедившись, что несчастные заснули, аббат опустился около них на колени и принялся горячо молиться.

Ночь выдалась холодная. Несмотря на опасность, которой они себя таким образом подвергали, индейцы принуждены были развести костры, чтобы хоть немного согреться.

Из предводителей в живых осталось только пять. Мрачно и молчаливо сидели они вокруг костра, покуривая длинные трубки.

Потери, понесенные Черной Птицей, были действительно ужасны: из шестисот воинов его племени более двухсот полегли на поле битвы. Потому и не было границ его отчаянию и злобе.

Между тем в лагерь прискакали несколько отставших дикарей, которые принесли тревожные известия. По их словам, сиу были со всех сторон окружены белыми и их союзниками апачами. Стан индейцев охватило волнение. Они осыпали Черную Птицу упреками, одного его обвиняя во всем происшедшее. Злоба и стыд за поражение все более туманили их рассудок. Подстрекаемые колдунами, дикари вообразили, что причина их неудач – миссионер, который наслал на них какие-то таинственные чары. Он же околдовал и их вождя, а потом помешал им умертвить жену и дочь их злейшего врага. Колдуны всеми силами старались поддерживать это обвинение, все более устрашая суеверных дикарей угрозами всевозможных новых несчастий, если они тотчас же не исправят проступок Черной Птицы и не принесут в жертву злому духу обеих пленниц и аббата.

Внушения эти возымели действие. Смерть трех несчастных была решена вопреки воле самого вождя, который принужден был отдать приказания для приготовления к казни.

Миссионер все слышал. Он тихонько разбудил донью Хуану и Флору. Сон значительно подкрепил их и возвратил им спокойствие.

– Сестры мои! – . кротко проговорил аббат. – Наш последний час настал. Через несколько мгновений мы вознесемся к Создателю. Помолимся же вместе за палачей, которые готовят для нас самые ужасные мучения!

Обе несчастные быстро поднялись с земли; они были бледны, но спокойны. Близость смерти наполнила их души той глубокой верой и отречением от всего земного, которые дают силу геройски переносить всевозможные мучения и которые по большей части свойственны только женщинам. Слабая и боязливая в будничной жизни, женщина нередко в решительные минуты делается героиней.

Между тем приготовления к казни были окончены: три столба врыты в землю и вокруг них разложены громадные кучи хвороста.

Черная Птица, мрачный и молчаливый, не принимал ни в чем участия; он чувствовал себя обесчещенным: его воля не была исполнена. Но он не имел сил противиться. Оба колдуна, одетые в ритуальные костюмы, расписанные какими-то странными рисунками, приблизились к приговоренным, которые, стоя на коленях, горячо молились.

– Пусть бледнолицые женщины следуют за мной, – проговорил один из колдунов. – Час их смерти настал!

– Несчастный! – воскликнул миссионер, вскочив и решительно заслонив собой женщин. – Неужели ты осмелишься дотронуться этими преступными руками до несчастных невинных жертв?!

– Человек молитвы болтлив, как старая баба. Пусть он побережет свой язык для предсмертной песни, а если белые женщины не хотят идти сами, мы их снесем к месту казни!

При этих словах индейца донья Хуана, с презрением взглянув на него, обратилась к аббату:

– Благословите нас, отче!

Миссионер возложил руки на обе склоненные перед ним головы и, подняв к небу полные слез глаза, проговорил глухим голосом:

– Да снизойдет на вас Божья благодать, сестры мои! После этого обе осужденные обратились к жрецам.

– Мы готовы! – сказали они твердо.

Опираясь на руку аббата, несчастные направились к месту казни; с возведенными к небу глазами и молитвенно сложенными руками, они в искреннем порыве устремились к Богу и, казалось, отрешились от земного. Всех троих привязали к столбам.

– Мужайтесь, сестры мои! Вознесите ваши мысли к Творцу небесному, – сказал миссионер. – Что значит этот миг мучений в сравнении с целой вечностью блаженства, которая ждет нас?!

– Мы готовы на все, сеньор падре! – отвечали обе женщины, охваченные священным экстазом.

Дикари толпились вокруг столбов. Казалось, с каким-то тайным ужасом наблюдали они приготовления к казни. Колдуны между тем закончили привязывать осужденных к столбам.

– Ну, собака, – насмешливо проговорил один из них, обращаясь к аббату, – зови теперь твоего Бога, чтобы он освободил тебя.

– Несчастный безумец! – ответствовал ему миссионер. – Может быть, ты сам в эту минуту ближе к смерти, чем я.

– Посмотрим! – с презрением молвил индеец, хватая горящую головню, чтобы зажечь костер.

И в это самое мгновение раздались выстрелы. Оба колдуна покатились по земле с пулями в черепах. Крик ужаса невольно вырвался у столпившихся вокруг столбов индейцев. И прежде чем они успели опомниться, в круг ворвался всадник. В мгновение она соскочив с лошади, он бросился к приговоренным, разрубил веревки, которыми они были привязаны, и заслонил их собой. Этот всадник был Карденио.