"Росас" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)ГЛАВА V. Начинается буряЕдва прошло пять минут с тех пор, как Эрмоса отправила Тонильо к дону Мигелю с извещением об ожидаемом посещении полиции, а дон Бернар-до Викторика, полицейский комиссар, и Николас Мариньо в сопровождении старого Хосе уже входили в гостиную, где в кресле сидела молодая женщина, одинокая и беззащитная. Викторика, этот страшный человек, перед которым трепетали все жители Буэнос-Айреса, на самом деле не был, однако, так жесток, как его обыкновенно считали. Он был лучше, чем о нем думали. Никогда не отступая от суровости, которую предписывали ему приказы диктатора, он в тех случаях, когда это было возможно делать, не компрометируя себя, вел себя с известной учтивостью и известной полуснисходительностью, что, по мнению Росаса, было преступлением; но начальник полиции считал себя вправе действовать так, если ему при исполнении своих обязанностей приходилось обращаться к лицам, которые, как он полагал, были скомпрометированы вследствие своекорыстных доносов или подвергались чрезмерной строгости правительства. Он почтительно снял свою шляпу и, сделав глубокий поклон донье Эрмосе, проговорил: — Сеньора, я начальник полиции и явился исполнить тягостный долг произвести обыск в этом доме по экстренному предписанию сеньора губернатора. А этим сеньорам также поручено произвести обыск в моем доме? — спросила молодая вдова, указывая на Мариньо и полицейского комиссара. — Этому сеньору — нет, — отвечал начальник полиции, указывая на Мариньо, — другое же лицо — полицейский комиссар! — Могу я узнать, кого или что вы пришли искать у меня по приказанию сеньора губернатора? —Я вам скажу это сейчас, — отвечал начальник полиции, несколько смущенный тем, что его не пригласили сесть. Молодая женщина позвонила, и в гостиную немедленно вошла Лиза. Госпожа сказала ей: — Проводи того сеньора и открой все двери, которые он тебе укажет! Дон Бернардо Викторика поклонился донье Эрмосе и последовал за камеристкой в сопровождении полицейского комиссара. Пройдя через кабинет, они вошли в роскошную спальню молодой вдовы. Начальник полиции был человеком, не обладавшим настолько утонченным вкусом, чтобы понять всю изысканность той роскоши, в которой он очутился. — Гм… — пробормотал он про себя, — возможно, как говорит Мариньо, что здесь никто не скрывается, но, несмотря на это, здесь нет недостатка в унитариях. И он прошел в туалетную комнату, покачав озабоченно головой. — Откройте эти шкафы! — сказал он Лизе. — Что вы хотите увидеть в шкафах, сеньоры? — спросила молодая девушка, подняв свою маленькую головку и смотря прямо в лицо сеньору Викторике. — Ну, ну, открой эти шкафы, я тебе говорю. — Вот любопытство! Ну, вот они открыты. — Закрой их. — Не угодно ли вам убедиться, что никто не спрятан в садках для птиц? — спросила она, насмешливо указывая на клетки. — Нинья, ты очень смела, но я прощаю тебя из-за твоего возраста! Открой эту дверь! — Эту? — Да. — Это дверь в мою комнату. — Ну, и открой ее! — Там никого нет. — Все равно открой. — Нет, сеньор, я не открою. Откройте ее сами, если вы не верите моему слову. Викторика внимательно посмотрел на этого ребенка двенадцати лет, который осмеливался так говорить с ним. Наконец, он сам решился повернуть ручку двери и вошел в спальню Лизы. — Войди, нинья! — сказал он, видя, что она осталась в уборной. — Я войду, если вы прикажете этому сеньору следовать за нами. Полицейский комиссар бросил на молодую девушку грозный взгляд, которого она нисколько не испугалась, и вошел в комнату. — Сеньор, не мните мою постель и не сердитесь за то, что я вам сказала про клетки с птицами! — Куда выходит эта дверь? — На двор. — Откройте. — Толкните ее, она не заперта. Выйдя во двор, Викторика сделал знак комиссару вернуться в дом, а сам в сопровождении Лизы направился к той части дома, где и находилась комната дона Луиса и столовая. — Кто живет в этой комнате? — спросил он, оглядывая спальню дона Луиса. — Сеньор дон Мигель, когда он приезжает сюда на несколько дней, — отвечала Лиза с величайшим спокойствием. — Сколько раз в неделю он приезжает? — Сеньора приказала мне показывать вам дом, а не рассказывать о том, что в нем происходит. Об этом вы можете спросить саму сеньору. Викторика закусил губу, не зная, что отвечать девушке, он прошел в другую комнату и, наконец, в столовую, не найдя нигде ни малейшего признака того, кого искал. В то время как происходил этот полицейский обыск, сцена совсем другого рода, но не менее интересная разыгралась в гостиной. Как только Викторика и полицейский комиссар последовали за девушкой, донья Эрмоса, не поднимая глаз на Мариньо и не удостаивая его взглядом, сказала ему сухо: — Вы можете сесть, если намерены дождаться сеньора Викторики! Лицо доньи Эрмосы не было в этот момент красным, оно было пунцовым. Мариньо, напротив, подавленный высокомерным манерами этой дамы, был бледен как мертвец. — Моим намерением было, сеньора, — проговорил он, садясь в нескольких шагах от нее, — оказать вам большую услугу при настоящих обстоятельствах! — Благодарю! — ответила она сухо. — Вы получили сегодня утром мое письмо? — Я получила бумагу, подписанную Николасом Мариньо. Предполагаю, что это вы. — Хорошо, — отвечал глава серенос, стараясь оправиться от своего замешательства. — В этом письме или бумаге, как вы его называете, я постарался уведомить вас о том, что вам угрожает. — Могу я узнать, сеньор, причину, которая заставляет вас действовать таким образом? — Желание, чтобы вы приняли те меры предосторожности, которые я вам советовал. — Вы слишком добры ко мне и, следовательно, слишком дурны по отношению к своим политическим друзьям, потому что вы их предаете! — Я их предаю? — Мне кажется, что так. — Это слишком сильно сказано, сеньора. — Однако это правда! — Я постоянно стараюсь творить добро, насколько это возможно. Вот почему я сопровождаю сюда сеньора Викторику, чтобы оказать вам помощь в случае нужды. Вот в чем суть, сеньора! Если я изменяю своим друзьям, то причина, заставляющая меня это делать, оправдывает меня вполне. Эта причина святая, она основывается на постоянной симпатии, которую я почувствовал тотчас же, как только имел счастье познакомиться с вами. С тех пор я посвящаю всю свою жизнь стремлению приблизиться к этом дому. Мое положение, мое состояние, мое влияние… — Ваше положение и ваше влияние не помешают мне оставить вас одного, если вы не понимаете того, как ваше присутствие тягостно мне! — отвечала она, поднимаясь со своего места. И, бросив на него уничтожающе презрительный взгляд, она вышла из гостиной и удалилась в свою спальню, где села на софу. — О, я отмщу, собака-унитарка! — вскричал Мариньо, побледнев от ярости. Едва молодая вдова успела войти в свою спальню, как туда вошел Викторика в сопровождении Лизы. — Сеньора, — произнес он, — я исполнил первую часть полученного мною предписания и, к счастью для вас, могу доложить его превосходительству, что не нашел той особы, которую искал. — Могу я узнать, что это за особа, сеньор начальник полиции? Могу я узнать, почему у меня в доме производят оскорбительный обыск? — Будьте любезны приказать этой нинье удалиться. Донья Эрмоса сделала знак, и Лиза вышла, не преминув, однако, сделать гримасу начальнику полиции. — Сеньора, я должен вас допросить, но я желал бы избежать известных скучных формальностей, чтобы этот допрос более походил на беседу. — Говорите, сеньор. — Вы знает дона Луиса Бельграно? — Знаю! — С какого времени? — Две или три недели! — отвечала она, покраснев и опустив голову от стыда за свою ложь. — Однако его уже давно видели здесь. — Я уже ответила, сеньор! — Можете вы сказать, что дон Луис Бельграно не скрывался в этом доме с мая и до настоящего месяца? — Я не буду пытаться утверждать подобную вещь. — Итак, это правда! — Я не сказала этого. — Однако же вы сами говорите, что не будете утверждать, что это не так. — Потому что это ваше дело, сеньор, доказать мне противное. — Не знаете ли вы, где он находится сейчас время? — Кто? — Бельграно. — Я этого не знаю, сеньор, а если бы знала, то не сказала, — ответила она просто. — Разве! Вы не знаете, что я исполняю поручение сеньора губернатора? — возразил Викторика, который начинал раскаиваться в своей снисходительности. — Вы уже говорили мне об этом. — Тогда вы должны отвечать с большим почтением, сеньора. — Кабальеро, я хорошо знаю с каким почтением я обязана относиться к другим, но я знаю также, какое почтение они обязаны оказывать мне самой, и если сеньор губернатор и сеньор Викторика ищут доносчиков, то уж, конечно, не в этом доме они найдут их! — Вы не доносите на других, но доносите на саму себя. — Как так? — Потому что вы забываете, что говорите с начальником полиции и открыто выдаете себя за сторонницу унитариев. — О, сеньор, в стране, где их считают тысячами, нет большой важности в этом. — К несчастью для отечества и для них самих, — сказал Викторика, поднимаясь с недовольным видом, — но наступит день, когда их не будет столько, клянусь вам в этом! — Или их будет еще больше. — Сеньора! — вскричал он, бросив на нее угрожающий взгляд. — Что такое, кабальеро? — Вы злоупотребляете тем, что вы дама. — Как вы вашим положением. — Вы не опасаетесь за эти слова, сеньора? — Нет, сеньор. В Буэнос-Айресе мужчины трусы и забывают свое достоинство, а мы, женщины, умеем защищать наше. — Конечно, женщин более всего следует бояться! — пробормотал дон Викторика про себя. — Ну-с, окончим, сеньора, — продолжал он, обращаясь к молодой женщине. — Будьте добры открыть этот секретер. — Зачем, сеньор? — Я должен исполнить последнее поручение. — Какое поручение? — Осмотреть ваши бумаги. — О, это переходит все границы, сеньор! Вы пришли искать у меня одного человека. Вы его не нашли, уверяю вас, что я больше не потерплю унижений. Викторика улыбнулся. — Откройте, сеньора, откройте, — сказал он, — поверьте мне. — Нет. — Вы не хотите открыть? — Нет, тысячу раз, нет! Начальник полиции решительно подошел к секретеру, ключ находился в замке. Внезапно Мариньо, слышавший все, решил попытаться завоевать это гордое сердце красивым жестом. Стремительно войдя в комнату, он вскричал с жаром: — Мой дорогой друг, остановитесь! Я ручаюсь за то, что в бумагах этой сеньоры нет ничего компрометирующего наше дело: ни журналов, ни писем нечестивых унитариев. Викторика сделал шаг назад, уже Мариньо был уверен в своем успехе, но неожиданно молодая женщина с глазами, пылающими гневом, бросилась к секретеру, чуть не сломав, открыла его и, повернувшись спиной к Мариньо, сказала Викторике: — Вот все, что находится в этом секретере, — вскричала она, — смотрите! Мариньо до крови закусил себе губы. Начальник полиции бросил рассеянный взгляд на письма и бумаги, не касаясь, однако, ни одной из них, и произнес: — Я видел, сеньора. Донья Эрмоса поклонилась и села на софу, она была совершенно измучена. Двое мужчин, низко поклонившись, вышли и присоединились к полицейскому комиссару, который ждал их во дворе. Как раз в тот момент, когда они садились на лошадей, к даче подъехал дон Мигель. Они обменялись холодным поклоном, и дон Мигель вошел в дом, проговорив про себя: — Скверно, я начинаю опаздывать — это плохой признак! Мариньо в это время говорил Викторике: — Этот должен все знать. Это унитарий, несмотря на поведение его отца! — Да, с ним надо держать ухо востро. — И кинжал наготове, — прибавил Мариньо сквозь зубы. И оба быстрым аллюром понеслись по направлению к городу. Дон Мигель недолго пробыл у своей кузины. Он старался успокоить ее, рассказал ей о Луисе, затем уехал задумчивый. Положение становилось угрожающим. Молодой человек чувствовал, что надежда покидает его. В размышлениях он проехал мимо барранки генерала Брауна, въехал на улицу Завоевателей и остановился перед домом доньи Авроры. Он испытывал потребность в счастье, чтобы придать себе силы для начатой им страшной борьбы. Но это был несчастный день. Войдя в гостиную, он заметил, что мадам Барроль лежала в глубоком обмороке, а ее дочь, поддерживая своими руками голову матери, смачивала ей виски одеколоном. — Иди, Мигель! — вскричала молодая девушка. — Что произошло? — спросил Мигель. — Тише, не говори так громко: она в обмороке. Дон Мигель опустился на колени и взял бледную и холодную руку мадам Барроль. — Это ничего, она скоро придет в себя! — заметил он, пощупав пульс. — Да, она начинает дышать, ступай в спальню, принеси плащ, платок, все равно что, Мигель! Молодой человек повиновался и сам закутал свою будущую тещу в плащ, затем он и Аврора опустились перед нею на колени, каждый взяв ее за руку. — Но что же такое произошло? Этот обморок неестествен. С вами случилась какая-нибудь неприятность? — Да. — Сегодня? — Только что. Ты не встретил Викторики? — Нет. — Он был здесь! — Он? — Да, он приходил с комиссаром и двумя солдатами и обыскал весь дом. — Чего же он искал? — Он не говорил об этом, но я думаю, что он искал Луиса, так как он задал матушке несколько вопросов о нем. — И… — Она не хотела отвечать. — Хорошо. — Она отказалась также открыть дверь одной из внутренних комнат, которая случайно была заперта — Викторика приказал взломать ее. — Но зачем же не открыли эту дверь тотчас же? — Потому что когда он пришел, матушка сказала что она не будет помогать ему ни в чем и что, имея в своих руках силу, он может действовать по своему усмотрению. Пока этот человек оставался здесь, матушка не обнаружила своей слабости, но сразу после его ухода она упала на мои руки и потеряла сознание. Но посмотри, Мигель, она кажется открывает глаза! — Девушка встала и бросилась в объятия своей матери. Мадам Барроль действительно пришла в себя. — Мигель, — сказала она, — надо покинуть этот город вам и Луису завтра, сегодня, если это возможно. Эрмоса, моя дочь и я последуем за вами. — Хорошо, сударыня, не будем говорить об этом теперь, когда вы нуждаетесь в покое. — А вы думаете, что его можно иметь в этой стране, когда каждую секунду приходится дрожать за свою безопасность. С тех пор как глаза Росаса устремлены на мой дом, он осужден на постоянные доносы, каждый, кто переступает его порог, подвергается выслеживанию и преследуется. — Через неделю, может быть, мы все будем спасены. — Нет, Мигель, нет! Бог отвратил свой взор от нашей несчастной страны, мы можем ожидать только катастроф. Я не хочу, чтобы Эрмоса появлялась здесь. — Эрмоса испытала ту же самую неприятность, что и вы, час тому назад. — Это было час тому назад? — Да, приблизительно. — О, все это дело доньи Марии-Хосефы, матушка! Дон Мигель рассказал о том, что произошло на даче в Барракасе и затем прибавил: — Впрочем, во всем этом нет еще никакой серьезной опасности. Луиса они не найдут, я за это ручаюсь. Чтобы обеспечить Эрмосе и вам спокойствие, я поспешу предупредить Викторику о личных доносах, направляемых к Росасу с целью дискредитировать полицию. Что касается меня, то мне решительно нечего бояться! — проговорил Мигель, чтобы внушить дамам немного веры в будущее, хотя этой веры начинало недоставать и ему самому. — Матушка, — сказала девушка, — так как теперь ничто не помешает Эрмосе навестить нас, то я хотела бы, чтобы она и Мигель обедали у нас и мы закончили бы этот день вместе. — Да, да, — отвечал Мигель, — я хотел бы, чтобы мы были вместе и более не разлучались! Но страшное предчувствие сжало сердце отважного молодого человека. — Хорошо, пошли за нею! — отвечала дочери мадам Бар-роль. В эту минуту раздался стук в дверях гостиной. Все замерли. Наконец, Мигель встал, открыл дверь и сказал: — Это Тонильо. Что такое? — прибавил он, отводя своего слугу в переднюю, чтобы дамы ничего не могли расслышать в том случае, если он узнает еще о какой-нибудь неприятности. — Дон Кандидо здесь! — отвечал Тонильо. — Где это? — Под навесом. В два прыжка молодой человек очутился возле своего профессора. — Что нового о Луисе? — быстро спросил он. — Ничего, он доволен, спокоен, отдыхает. Дело идет о тебе. — Обо мне? — Да, о тебе, молодой безумец, ты стремишься в… — В преисподнюю, хорошо. Но что же случилось? — Слушай. — Живее! — Тише, слушай. Викторика говорил с Мариньо. — Хорошо. — Мариньо с Бельостехи. — Дальше. — Бельостехи с Араной. — Дальше. — А я слышал разговор Бельостехи с Араной. — Результат всего этого? — Результат тот, что Бельостехи сказал Аране, что, по словам Мариньо, Викторика сообщил этому последнему, будто он отдал приказание комиссару твоего участка следить этой ночью за твоим домом, так как в отношении тебя существуют страшные подозрения. — Ого! Очень хорошо! Что еще? — Что еще?! Ты находишь, что мало того, что тебе угрожает чудовищная, огромная опасность, которая, естественно относится и ко мне, так как всем известны наши взаимные отношения, тесные, дружественные, родственные? Ты хочешь… — Я хочу, чтобы вы подождали меня минутку, мы продолжим этот разговор в экипаже по дороге отсюда ко мне. — Я у тебя в доме, безумец?! — Подождите, мой дорогой друг! — отвечал Мигель, оставляя его под навесом. — Тонильо, садись на мою лошадь и возвращайся домой! — сказал он своему слуге. — Что случилось? — спросили дамы, когда молодой человек вернулся в гостиную. — Ничего, новости о Луисе. Он нетерпелив, безумствует от желания выйти из Своего убежища, чтобы явиться в Барракас, но я отправляюсь к себе и напишу ему одно слово, которое вернет ему благоразумие. — Не ходите к нему! — сказала мадам Барроль. — Обещайте мне это, Мигель! — вскричала Аврора! — Клянусь вам в этом! — отвечал он, улыбаясь. — Вы уже уходите? — Да, я беру экипаж, на котором должна приехать Эрмоса, а свою лошадь я уже отослал. — И вы вернетесь? — В три часа. — Хорошо, до трех часов! — сказала Аврора, пожимая ему руку. Распрощавшись, дон Мигель вышел, обнаруживая полнейшее спокойствие, которого, на самом деле, вовсе не было в его душе. — Знаешь ли ты одну вещь, Мигель? — спросил молодого человека дон Кандидо, ждавший его под навесом. — После, после! Сядем в экипаж! Дон Мигель так стремительно вышел из дома, что чуть не опрокинул какого-то толстого человека в шляпе на затылке, проходившего в тот момент размеренными шагами, с высоко поднятой головой. — Извините меня, кабальеро, — проговорил молодой человек, приближаясь к дверцам экипажа и не обращая никакого внимания на неизвестного. Обратившись к кучеру, Мигель крикнул: — Ко мне! — О, этот голос! — вскричал неизвестный, останавливаясь и вглядываясь в дона Мигеля, который уже поставил ногу на подножку. — Извините меня, кабальеро, — прибавил он учтиво, — не сделаете ли вы мне честь выслушать два слова? Сколько вам будет угодно! — отвечал молодой человек. И он задержался у дверец экипажа, повернув голову к незнакомцу, которого не успел еще разглядеть, между тем как дон Кандидо, бледный как мертвец, протиснулся между ногами молодого человека и нырнул поскорее в экипаж, где и уселся в дальнем углу, принявшись нарочно вытирать лицо платком, с очевидной целью не быть узнанным. — Вы меня узнаете? — Мне кажется, я имел несчастье толкнуть преподобного сеньора Гаэте! — отвечал дон Мигель самым естественным тоном. — Мне кажется, я уже слышал раньше ваш голос. А другой сеньор, сидящий в экипаже… Как ваше здоровье, сеньор? Дон Кандидо, не отвечая ни слова, сделал два или три поклона, не переставая вытирать платком свое лицо. — А, он немой! — продолжал падре. — Что же вам угодно, сеньор Гаэте? — Я испытываю сильное желание услышать ваш голос сеньор… Не угодно ли вам сказать… — Что я должен делать, сеньор! — прервал его молодой человек, который, вскочив в экипаж, сделал знак кучеру. Кучер пустил лошадей крупной рысью по направлению к площади Победы, а почтенный падре Гаэте с выражением адской улыбки на лице остановился возле дома мадам Бар-роль, пытаясь рассмотреть его номер. |
||
|