"Следопыт" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)ГЛАВА VIII. В которой Твердая Рука рассказывает индейскую легендуВечером того дня, в который происходила казнь платеадос, три человека находились в удобно и роскошно обставленной гостиной асиенды дель-Пальмар дон Торрибио де Ньеблас, дон Порфирио Сандос и дон Родольфо де Могуэр, или Твердая Рука, — этот родовитый испанец, отказавшийся от жизни цивилизованного общества, чтобы жить между краснокожими. Все трое, утопая в мягких подушках, лениво перекидывались отдельными словами или отрывочными фразами и курили дорогие сигары, голубоватый дым которых полностью скрывал их в своих облаках. Разговор, весьма оживленный сначала, стал как будто ослабевать: курильщики, сами того не замечая, поддавались опьяняющему влиянию табака и становились как-то сонливее и ленивее обыкновенного, уходя каждый в свои мысли, а потому отвечали лишь односложными словами на вопросы другого. Часы медленно пробили одиннадцать звучных ударов. Дон Порфирио встрепенулся, выпрямился и обратился к дону Торрибио со следующими словами: — Вы не спите, дорогой гость мой? — Я? Нет, нисколько, я просто размышлял! — Вы устали и чувствуете себя утомленным? — Нет, вы шутите, любезный дон Порфирио! Я так же свеж и бодр, как вы! — Простите, что спрашиваю вас об этом! Но вы едва еще успели оправиться после серьезной и опасной болезни, так что мои вопросы весьма естественны! — Я очень признателен вам за вашу заботливость, но право, чувствую себя прекрасно! — Ну, в таком случае, друзья мои, поступим по пословице: «не откладывай того до завтра, что можешь сделать сегодня» Все кругом спит, и никто нас теперь не потревожит. Я прикажу подать шампанского, — этого искристого и веселого французского вина, — и оно поможет нам, в случае надобности, преодолеть сон. Слуг наших мы отпустим спать, а я расскажу вам то, что обещал, и что необходимо знать вам, чтобы предприятие наше удалось. У нас в распоряжении вся ночь, я успею все пересказать, если только вы ничего не имеете против. — Я буду очень рад и весьма благодарен вам. Дон Порфирио позвонил; тотчас же отворилась дверь; и на пороге появился пеон. — Накройте в столовой холодный ужин, а сюда подайте шандалы с незажженными свечами и четыре бутылки шампанского, вон на тот столик, что около софы! — приказал дон Порфирио. Пеон вышел и вскоре вернулся в сопровождении двух других, которые несли вино, бокалы и шандалы со свечами. — Теперь вы можете идти и ложиться спать: вы более не нужны. Пеоны, почтительно поклонившись молча удалились. На дворе стояла чудная тропическая ночь; мириады звезд усеяли небо; через большие итальянские окна, обтянутые тонкой белой кисеей, — единственное средство избавиться от бесчисленных мошек, мотыльков и других насекомых, являющихся настоящим бичом для жителей всех жарких стран, — врывался напоенный тонкими ароматами свежий ночной воздух. Кругом царила торжественная тишина, лишь изредка прерываемая меланхолическим тоскливым криком филина или совы в глубине темной чащи деревьев или отрывистым взвизгиванием мексиканской перепелки, торопливо бегущей в траве. Словом, то была тихая, светлая, благоухающая ночь, располагающая человека к мечтательности и размышлениям, возвышающим души над мирской суетой, полная чар и дивной гармонии, — одна из таких ночей, о каких мы, жители холодного севера, не имеем даже понятия. — Теперь, друзья мои, — сказал дон Порфирио, когда слуги удалились, — расположимся поудобнее в наших мутаках27, закурим свои сигары, наполним бокалы замороженным шампанским и, чтобы не смущать мошек и комаров, загасим свечи. Пусть луна и звезды светят нам и внимают нашей беседе, или вернее, рассказу дорогого нашего друга Твердой Руки. Вся эта программа была в точности исполнена, и тогда дон Торрибио обратился к хозяину дома со словами: — Любезный дон Порфирио, позвольте мне напомнить вам, что вы обещали рассказать мне нечто такое, что для меня особенно важно знать для дальнейшего успеха нашего общего дела, — а сейчас вы изволили сказать, что мы будем слушать рассказ дона Родольфо… — Говорите, пожалуйста, Твердая Рука! — поправил его, улыбаясь, вождь краснокожих. — Прекрасно! Итак, вы изволили сказать, что Твердая Рука будет рассказывать, а мы с вами слушать. — Да! Как вам известно, каждая повесть имеет свое вступление, а вступлением к тому, что я намерен сказать вам, является одна индейская легенда, известная мне далеко не так, как она известна нашему другу, который может рассказать ее нам, развязывая узелки своего Вам предстоит услышать повесть не одного человека, а целой семьи, знать которую для вас очень важно, а потому, конечно, необходимо ознакомить вас и с происхождением этой семьи. — Да, конечно, я буду очень рад услышать все, что вы или наш друг Твердая Рука найдете нужным сказать мне! — Итак, пока наш славный вождь будет отыскивать свои Развалины эти носят название, известное только одним индейцам; вероятно, это было некогда название самого города; зовут их Из всего этого большого города, некогда очень богатого и цветущего, уцелел только один массивный, громадный дом, построенный из гранита, грубо отесанного, но вековечно прочного. Это мрачное, темное здание гордо возвышается среди окружающих его развалин и как будто шлет вызов всеразрушающему времени. Это грандиозное внушительного вида здание, охраняющее, как вечный страж, безмолвную печальную пустыню, называется у индейцев Проследовав по диагонали с востока на запад через развалины города и углубившись в чащу мрачного, бесконечного леса на десяток миль или около того, вы, к немалому своему удивлению, видите, что мощные черные дубы вдруг широко расступаются на обе стороны, открывая площадь в несколько сотен гектаров взрытой почвы, усеянной множеством обломков гранита самых причудливых очертаний и форм, как будто она подверглась допотопному перевороту или каким-нибудь вулканическим потрясениям. Мутный поток, точно бешеный, с ревом мчит свои воды через камни, утесы и бурелом, местами подмывая и прорывая себе дорогу даже сквозь самые скалы. Эта мрачная дикая местность представляет собой живую и наглядную картину мирового хаоса, которую дополняет еще громадная гора, последний отрог Сьерры-де-Монгохон, оканчивающаяся большим пиком Вершина этого воладеро и представляет собой обширную платформу, служащую основанием громадному мрачному зданию (сооружению циклопов). Его Каким путем добраться до этой асиенды, к которой не ведет никакой дороги и которая висит над обрывом, почти упираясь своей крышей в облака?! Тем не менее, она была обитаема: не раз в темные и безлунные ночи в окнах ее видели красноватые огни, также видали, как какие-то тени сползали по крутым обрывистым скалам горы, слывшей недоступной. Не раз какие-то странные звуки, исходящие из этого таинственного дома, нарушали торжественную тишину и безмолвие пустыни. Не столько самая недоступность этой асиенды, сколько разные суеверные страхи и безотчетный ужас всегда удерживали людей от желания удовлетворить свое любопытство относительно этого загадочного жилища. Правда, время от времени какой-нибудь смелый охотник, более любознательный и менее зараженный всякими суеверными страхами, решались на опасное предприятие: добраться до неприступной асиенды и разгадать ее тайну, но все эти попытки оканчивались очень печально. Несчастные смельчаки всякий раз платились жизнью за свою отвагу, а их окровавленные, изуродованные почти до неузнаваемости тела находили полуисклеванными хищными птицами среди бесчисленных утесов и скал. — И эта асиенда до сих пор осталась такой же таинственной и недоступной? — осведомился дон Торрибио. — Да! — Однако должна же быть туда дорога! — Конечно, и даже не одна, но это тайна, которой владеют несколько человек, ревниво охраняющих ее. Вскоре вы узнаете, почему. — Отлично! Но скажите, кому могло придти на мысль построить эту асиенду в таком необычайном месте, и каким образом строители могли доставить туда необходимые для постройки материалы, добыть в этой глуши искусных рабочих и мастеров? — Это никому не известно! Но ответ на ваши вопросы вы найдете в той легенде, которую нам расскажет наш любезный дон Родольфо и его — Прекрасно! Что касается меня, то я очень люблю легенды. Это — поэзия истории и вместе с тем пояснение к ней, самое верное и несомненное. Многое, что нам в истории кажется темным и непонятным, объясняют легенды. — Так слушайте же, — сказал вождь, — и не удивляйтесь, если что-либо покажется вам странным и неправдоподобным! — О, будьте спокойны, дорогой вождь! Я всегда сумею отделить вымысел от истины, потому что хорошо знаком с характером легенд вообще! Твердая Рука стал проворно перебирать своими белыми тонкими пальцами узлы — В числе весьма многих легенд, сложившихся об асиенде дель-Энганьо, одна мне кажется наиболее поэтичной и простой, а, вместе с тем, и самой правдивой из всех. Вот она. «Прошло около пяти лет с тех пор, как пала могущественная империя тольтеков; пала она не вследствие кровопролитных войн или внутренних неурядиц и раздоров, а вследствие чумы, голода и страшных землетрясений, обративших их города в развалины, а весь народ в мертвецов. Великий Чичимек Ксолотль30 царствовал тогда в обширной стране, лежащей далеко на севере; страна эта называлась Чикомосток31. Ксолотль с давних пор желал жить в стране более плодородной, а главное, более близкой к солнцу и часто мечтал о завоевании земель тольтеков, но все не решался пойти войной на народ, с которым он постоянно находился в дружеских отношениях. Когда же весть о гибели государства тольтеков, распространяясь из конца в конец, достигла и ушей великого Чичимека, он тотчас же отправил гонцов в землю тольтеков, чтобы убедиться, справедливы ли эти слухи, и на самом ли деле эта прекрасная страна покинута. Гонцы, вернувшись, объявили, что, обошедши почти всю страну, они нигде не встретили живой души, а от цветущих больших городов остались одни печальные развалины. Тогда Ксолотль собрал весь свой народ в огромную долину: мужчины, женщины, дети и старцы — все поспешили на зов своего повелителя, готовые немедленно двинуться в путь и счастливые тем, что вместо своих темных пещер они будут жить в стране, где много света и тепла. И вот, когда все приготовления к переселению были окончены, великий Чичимек стал во главе своего народа и двинулся в поход, чтобы завладеть новыми землями и основаться на них. По прошествии ста девяноста двух дней, пройдя тысячу девятьсот шестьдесят восемь миль пути, Ксолотль и его народ достигли границы государства тольтеков. Это было в году Дав отдохнуть своему народу после столь долгого пути, — а они шли тридцать семь дней — великий Чичимек приказал снова двинуться в путь. Перейдя границу, он продвигался вперед, не останавливаясь еще в продолжении восемнадцати дней. И вот они наконец пришли к большому городу, называемому Амакстлан, который, надо полагать, был столицей, но от него теперь не осталось ничего, кроме развалин, среди которых уцелел только один дом громадных размеров и мрачного, внушительного вида. Великий Чичимек не хотел основаться в этом месте, но так как его народ был очень утомлен продолжительным странствием, то он согласился пробыть здесь сорок дней. Город этот лежал посреди очень плодородной долины и, как это видно из самого названия его, у слияния трех рек. Ксолотль объявил, что те, кто не может почему-либо следовать за ним далее, останется здесь с условием отстроить город. Тридцать тысяч семейств приняли это условие Великого Вождя. Ксолотль был великий воин, мудрый законодатель, но главной его страстью была охота, и он не имел соперников в ловкости и меткости. Каждый день с восходом солнца он покидал в сопровождении главнейших вождей своего войска общий лагерь и отправлялся в ближайшие леса охотиться на оленей, антилоп и бизонов, которые тогда встречались здесь целыми стадами. Однажды Ксолотль, преследуя оленя, зашел далеко в глубь темного дикого леса. Быстроногое животное все уходило от него и вдруг исчезло бесследно между скалами. Ксолотль оглянулся кругом и увидел местность, представлявшую собой страшную картину хаоса и разрушения вследствие могучей борьбы стихий, превративших ее во взбаламученное море камней, гранитных обломков скал, опрокинутых и с корнем вырванных гигантских деревьев, при полном отсутствии всяких признаков жизни. Эта мрачная, дикая пустыня производила удручающее впечатление; какой-то суеверный, безотчетный страх невольно сжимал сердце человека при виде окружающей безотрадной картины. Давящее молчание и тишина могилы царили кругом, вселяя ужас и леденящий душу страх. Все это ощутил и великий Чичимек. Однако вспомнив, что он находится очень далеко от лагеря, и спутники его теперь тревожатся о нем, он хотел вернуться, но чувствовал себя до такой степени усталым, что веки его сами собой опускались, и глаза закрывались, да и зной становился положительно нестерпимым. Поэтому он решил прилечь в тени под деревом и отдохнуть, пережидая, когда спадет жар. Едва успел он опуститься на землю, как тотчас же заснул и увидел странный, знаменательный сон. Ему приснилось, будто свет дневной, бледнея, угасает, сменяясь трепетным и мягким светом тихой лунной ночи; земля как будто содрогнулась при этом, послышался шум, подобный шуму сильной бури в открытом море, — и глазам спящего Ксолотля предстала женщина неземной, дивной красоты, с лицом светлым и бледным, как будто озаренным голубоватым светом луны в теплые ночи равноденствия, когда это светило особенно прекрасно. Ее зеленый наряд царственными складками ниспадал с плеч, обнаженных, как и пышная грудь, и белых, точно мрамор, но живых и прекрасных. Гибкий стан ее обвивал пояс из искусно сотканных нитей золота и серебра, с нанизанным на них драгоценным жемчугом; душистые цветы вплелись в ее кудри, блестящие, как шелк, и светлые как маис, созревший под лучами знойного солнца. В правой руке своей она держала тростник темно-зеленого, илистого цвета. Грустно и вместе ласково склонилась эта женщина над спящим и голосом более мелодичным, чем пение Ксолотль встал и пошел вслед за богиней, скользя, как ночной ветерок, по неровной, взрытой почве, через овраги, реку, скалы и утесы, голые камни й преграждающий путь бурелом, покуда не достигли правого ската высокой горы. Здесь богиня остановилась и дотронулась перстами своими до верхушки одного громадного гранитного обломка, который, тотчас же плавно ушел в землю, обнаружив вход в глубокую пещеру. Войдя в нее и пройдя несколько сажень, богиня и следовавший за ней Великий Вождь очутились у высокой стены, уходящей далеко в обе стороны. Богиня снова дотронулась до стены, — и та расступилась перед ними, давая им дорогу. За стеной открывался бесконечный узкий сводчатый коридор, вышиной около пятидесяти футов. Богиня обратилась к Ксолотлю и наказала ему быть особенно внимательным ко всему, что он теперь увидит. Затем они вошли в высокий коридор и долго шли им. В конце концов он привел их к громадной зале, при входе в которую богиня еще раз обратилась к Ксолотлю и сказала: «Смотри и помни». Войдя в залу, Ксолотль увидел, что вся она загромождена по самые своды большими ящиками и сундуками из драгоценного черного дерева, поставленными в шесть ярусов, один над другим, и доверху наполненными золотом в слитках, самородках, крупинках и монетах, а также драгоценными камнями и жемчугами. Тут были несметные богатства. Посреди залы оставалось еще довольно большое свободное пространство, и здесь у стены сидели, скорчившись, несколько человек совершенно неподвижно, глаза их были открыты, но не видели ничего перед собой, устремленные в одну точку. Одеты они были в туники из оленей кожи, прекрасно выделанной; ноги их были обуты в сандалии с ремнями, сплетенными из нитей алоэ; у некоторых было надето по большому золотому обручу и по ценному жемчужному ожерелью на шее; другие имели на голове шляпы из маисовой соломы или пальмовых листьев. Подле каждого из лиц первой группы стояли прислоненные к стене: золотой шлем и щит из того же металла и длинное копье с железным наконечником32. Подле остальных стояли также их шлемы, щиты и копья, но щиты были медные, а шлемы — железные, а самый крайний из них, кроме копья, имел еще громадную палицу со множеством железных остриев. Несмотря на свою не раз испытанную смелость, Ксолотль не мог удержаться от нервной дрожи при виде этих мрачных выходцев с того света. Но богиня, заметив это, усмехнулась благосклонной и ласковой улыбкой. «Не смущайся! — сказала она. — Эти призраки, столь страшные для другого, не имеют ничего грозного для тебя. Здесь, в этой зале, хранятся сокровища тольтеков; эти люди, которых ты видишь перед собой, последние цари этого народа и самые доблестные воины, сохранившие ему верность. Все они один за другим укрылись в этом месте, гонимые судьбой, желавшей спасти их от смерти; они все живы, но погружены в летаргический сон: они и видят, и слышат все, что происходит вокруг, но не в состоянии сделать хотя бы малейшее движение. Настанет день, когда они проснутся и оживут по воле Великого Теотля, чтобы избавить землю Анауак33 от угнетателей, пришедших из-за моря на плавучих больших домах, и поработить их». «Скажи мне, мать моя, суждено ли мне быть свидетелем этих грядущих несчастий?» — «Нет, сын мой! Ты умрешь, счастливый и могучий, процарствовав сто двадцать лет, ко благу и славе своего народа, который будет любить и бояться тебя. Потомки твои будут наследовать тебе на престоле вплоть до двенадцатого поколения, — и только после того, как род твой прекратится, его заменит другой народ, пришедший из Астлана, страны Гурона. Во время царствования некоего императора по имени Монтесума II все народы, живущие между двумя морями, будут ограблены и порабощены под железное иго чужеземцев, которые вдруг явятся сюда, вооруженные грозой и на животных, неведомых нам, — животных божественного происхождения. Это будет им в наказание за их пороки, распущенность и безумную роскошь. Сначала невежественные народы примут этих чужестранцев как своих освободителей, смешав их с воинами тольтеков, которых ты видишь здесь, потому что, как и они, и как ты, все они будут рослые, белолицые и бородатые. Когда же эти народы увидят свою ошибку, то будет уже поздно избежать позорного и возмутительного ига: их сумеют покорить хитрые и коварные пришельцы». «Воля всемогущего Теотля да будет над нами!» — грустно произнес великий Чичимек. Затем они покинули эту большую залу, проложив себе путь сквозь гранитную стену, и снова очутились в бесконечных подземельях, простиравшихся надо всей горой и имевших несколько выходов, которые богиня указала своему сыну. Наконец, после бесчисленных поворотов, они вышли на обширную площадь, которую представляет из себя вершина этой горы. Здесь, дав великому Чичимеку время подивиться необъятному горизонту, открывавшемуся отсюда во все стороны, богиня сказала: «Слушай мои слова со вниманием и удержи их в своей памяти: завтра, с восходом солнца, созови свой народ и прикажи ему приступить к постройке Текпана (королевского дворца) на этом самом месте, на вершине этой горы». «Слушаю, мать моя! Но каким образом доставить сюда камень, как поднять машины и установить их? Богиня улыбнулась. «Смотри», — сказала она и протянула правую руку. Несколько раз взмахнув своим зеленым тростником, она произнесла какие-то непонятные, таинственные слова. И вот широкая пологая дорога появилась на скате горы, спускаясь в самую долину; бурливая река куда-то скрылась, а гранитные скалы, утесы и обломки расступались на обе стороны, открывая широкую и гладкую дорогу, которая уходила в глубь леса и под конец совершенно терялась вдали. И это чудо совершилось менее чем в пять минут. Удивление ошеломленного и пораженного Ксолотля не имело границ. «Ну, что же, — спросила, улыбаясь, богиня, — теперь твой камень и твои машины можно будет доставить на вершину?» — «О да! Великий Теотль! Да будет воля его!» Тогда богиня достала сверток бумаги из алоэ, на котором было начертано несколько линий, и, вручая этот сверток Ксолотлю, сказала: «Вот план будущего дворца. Ты выполнишь его в точности, до последних мелочей. Он должен быть окончен по прошествии семидесяти девяти дней. Когда все уже будет готово, и мастера, а также и все рабочие удалятся, ты здесь останешься один и проведешь первую ночь в этом новом дворце. В эту ночь я вновь явлюсь тебе и сообщу волю Теотля. Ну, а теперь дай мне твою руку!» Великий Чичимек повиновался, и богиня, взяв его в объятия, понеслась над землей и тихо опустила его поддеревом, на том же самом месте, где он уснул. Затем, склонясь над ним, она нежно поцеловала его в лоб и, прошептав: «Запомни все!» — исчезла. И вот послышались крики и шум — и Ксолотль внезапно пробудился. Солнце уже скрывалось за горизонтом. Великий Вождь окинул местность недоумевающим взором и убедился воочию, что все здесь совершенно изменилось и нимало не походило на то, что он видел своими же глазами прежде, чем заснул. К нему с разных сторон спешили его товарищи по охоте. Ксолотль встал, отозвался им и тогда спохватился, что держит в руке сверток, врученный ему богиней, представлявший собой план будущего дворца. И все виденное им во сне разом воскресло в его памяти; он понял, что это не простой сон. Вздрогнув, он поспешно спрятал под тунику сверток бумаги из алоэ. Между тем спутники встретили его с великой радостью, так как продолжительное его отсутствие внушило им серьезное беспокойство. Вслед за тем все они вернулись в мертвый город по превосходной дороге, только что созданной богиней Мистли Истаксаль. На следующий день с восходом солнца целый народ, численностью в несколько миллионов душ, с Ксолотлем во главе, принялся за работу. В камне, конечно, не было недостатка, а пути сообщения были превосходны, так что подвоз материала не представлял никаких затруднений. Одни добывали камень, другие обделывали и обтачивали его, третьи подвозили, четвертые поднимали наверх посредством хитро придуманных машин, так что каменщикам оставалось только складывать и скреплять, возводя стены. Одновременно с этим дровосеки и плотники валили лес и тут же пилили его на бревна, доски тесали, строгали, изготовляли двери, рамы, перегородки и даже мебель. Все готовилось разом; работали не сотни, а тысячи, миллионы рук; у каждого было свое дело, и каждый старался выполнить его добросовестно. Великий Чичимек приказал раскинуть свою палатку на самом месте постройки и лично наблюдал за ходом работ, строго следя, чтобы строители не отступили ни на йоту от плана, начертанного на листе алоэвой бумаги. При таких-то условиях это громаднейшее здание подвигалось удивительно быстро и за девять дней до определенного срока Текпан был уже совершенно готов и гордо возвышался на вершине воладеро. Тогда Ксолотль в сопровождении всех своих архитекторов и главнейших мастеров осмотрел дворец во всех мельчайших его подробностях. Не только все было в полной исправности, но и все комнаты дворца, от первой и до последней, были убраны и обставлены с истинно царской роскошью. Странной особенностью этого дворца являлось то, что он не имел ни одной явной двери, а только потайные, а те несколько дверей, что выходили на все четыре фасада здания, были так искусно замаскированы, что не было не только никакой возможности отворить их снаружи, но даже и заметить, где именно они находятся. Осмотрев все, великий Чичимек приказал снять леса, убрать оставшиеся материалы и все прибрать и очистить. На это потребовалось еще четыре дня, затем Ксолотль отпустил всех рабочих и остался один. Великий Вождь долго провожал глазами удалявшихся по направлению к главному лагерю рабочих, которые шли небольшими группами, разговаривая между собой. Когда они окончательно скрылись из вида за извилинами дороги, Ксолотль еще раз обошел все здание снаружи, чтобы убедиться, что он теперь совершенно один и кроме него на вершине горы нет ни одной живой души. Затем вошел в здание и затворил за собой дверь. Солнце клонилось к западу. Ксолотль зажег факел из дерева окоте, чтобы не оставаться впотьмах, затем поужинал заранее приготовленной пищей и, набив свой кальюмет священным табаком, стал курить, размышляя о выполненной им задаче. Табак уже издавна был знаком тольтекам и чичимекам, и они много употребляли era, особенно при всяких религиозных церемониях. Само растение было открыто божественным законодателем, который первый посетил совершенно еще дикие дотоле народы земли Гурона. Он научил их обрабатывать землю, засевать ее и собирать урожай, научил изготовлять всевозможные орудия, утварь и одежду, словом, — извлек их из мрака варварства и преподал им первые уроки цивилизации. Человек этот скрылся таким же непонятным образом, как и явился — неведомо откуда и куда, исполнив свою прекрасную миссию, не оставив по себе никакого другого следа, кроме своих благодеяний. Тольтеки и чичимеки считали его почти за бога и наделили символическим именем Кецалькоатль, что означает «змей, покрытый драгоценными перьями», а в аллегорическом смысле, — очень мудрый человек. Докурив свой кальюмет, Ксолотль почувствовал, что его одолевает сон; он лег на ложе, устланное звериными шкурами и мехами, загасил факел и заснул. Тотчас же ему явилась его божественная мать; склонившись над ним с любовью и запечатлев долгий поцелуй на его челе, она голосом, подобным звуку эоловой арфы, сказала: «Проснись, сын мой!» Ксолотль тотчас же открыл глаза и присел на своем ложе. «Слушай меня!» — продолжала она. «Слушаю!» — сказал он, благоговейно целуя ее руку. «Меня послал к тебе Теотль! Он приказал сказать тебе, что этот дворец, построенный тобой, будет служить в грядущие времена, которые только ему одному известны, для спасения народов Анауака и для возвращения им прежней свободы. Все другие народы будут мало-помалу уничтожаться и исчезать под давлением людей, пришедших из-за моря, и совершенно исчезнут с лица земли; одни только потомки чичимеков, тольтеков и других народов, живущих на обширном пространстве земель Анауака, будут по-прежнему множиться на земле своих предков, но уже в виде порабощенных и жалких рабов, под страшным гнетом бесчеловечных пришельцев, упорно ожидая дня своего возрождения, который наконец настанет для них. Все тайны этого дворца должны быть свято хранимы, и только в час смерти каждый вождь, имевший в своих руках верховную власть, должен передать их своему прямому наследнику. Когда последний император из рода Инка утратит свой трон и станет в своем дворце пленником бородатых людей, то пусть разделит уголья священного неугасимого огня между своими слугами, наказав им вечно хранить с благоговением и тщанием этот огонь. Что же касается самого ковчежца, в котором хранится священный огонь, то он тайно вручит его своему ближайшему родственнику, последнему из прямых своих потомков, которого будут звать Мистли Амантцин, что означает „божественный лев“. Ему он передаст план этого дворца и прикажет немедленно перенести сюда ковчежец, в котором постоянно будет поддерживаться священный огонь самим Мистли Амантци-ном или кем-либо из его ближайших родственников. Тайна эта еще строже будет хранима теми, кто будет знать о ней, и будет переходить из рода в род, от одного к другому, из вождей из рода Амантцин, до дня, определенного самим Теотлем. Наследник последнего из Инка не может быть никто иной, как потомок великого Чичимека самой чистой крови, без малейшей примеси какой-либо чужеземной крови. И вот для того, чтобы ты не забыл ничего из сказанного мной, возьми этот «Благодарю тебя, мать моя! — сказал Ксолотль, взяв «Теперь я добавлю еще несколько слов, — продолжала богиня, — завтра с восходом солнца ты покинешь этот дворец, в который не должен более возвращаться; дорога, проложенная мной, тотчас исчезнет, и местность снова примет вид мрачного запустения, а неприступные грозные скалы загромоздят все пути к горе. Надо, чтобы путь, ведущий к этому, по-видимому, неприступному замку, оставался неведомым для всех. Затем, Теотль не желает, чтобы Амакстлан восстал из пепла и развалин, а потому ты завтра же сделаешь перепись своего народа и затем двинешься дальше. Такова воля Теотля. Прощай, сын мой! Ты будешь счастлив всю жизнь, и мое материнское попечение всегда будет хранить тебя!» «Неужели я уже больше не увижу тебя, мать моя?» — «Нет, ты увидишь меня еще раз: в твой смертный час я приду за тобой, чтобы проводить тебя в блаженные долины». — «Прощай, мать моя, воля твоя и воля великого Теотля да будет во всем!» Богиня запечатлела долгий поцелуй на челе сына и скрылась. Поутру Ксолотль покинул таинственный дворец на вершине горы; едва он успел дойти до опушки леса, как, обернувшись назад, увидел, что дорога позади него бесследно исчезла; громадные обломки гранита, даже целые скалы и утесы загромоздили путь к неприступному дворцу, река бурливо помчала мутные волны по камням и скалам, пенясь и злясь, как разъяренный зверь. Великий Чичимек с трудом проложил себе путь к лагерю через дремучий лес, в котором теперь уже не было ни дороги, ни тропинок. Прибыв в свой главный лагерь, Ксолотль собрал весь свой народ и, сделав перепись ему, двинулся далее к стране Анауак. Вокруг дворца на воладеро воцарилась мертвая тишина, и вскоре все забыли о самом существовании этого удивительного сооружения. Прошли века. Испанцы высадились на берег в земле Анауака. Могущественная Мексиканская империя пала, — и последний император Мексики погиб самым жалким образом, а его палачи поделили между собой его достояние. Однажды вечером несколько всадников верхами на добрых конях прискакали перед самым закатом солнца к развалинам Амакстлана, где и переночевали. На утро, оставив своих коней под надзором двух своих товарищей, они решительно двинулись по направлению к лесу и не задумываясь стали углубляться в самую глухую чащу. Их было пятеро. Тот из них, кто, по-видимому, был их главой и проводником, нес что-то, очевидно, довольно тяжелое под полой своего плаща, но что это был за предмет, — никто не мог разглядеть. После довольно продолжительного пути эти люди достигли подножия воладеро. Предводитель маленькой партии окинул быстрым взглядом всю местность и затем решительно подошел к одному из обломков скалы, дотронулся до него в известном месте и нажал его, после чего обломок плавно сдвинулся с места и обнаружил ход в глубокое подземелье. Все пятеро вошли, — и затем громадная каменная глыба снова заградила вход. То было в день — Такова, — закончил рассказ Твердая Рука, — легенда об асиенде дель-Энганьо или, как называют его индейцы, Текпан-Тепетикиак, то есть «дворец на вершине горы». Рассказчик смолк. Некоторое время длилось ничем не нарушаемое молчание. Часы пробили два часа ночи. Дон Торрибио очнулся точно от забытья. — Вы кончили свой рассказ, сашем34? — спросил он у Твердой Руки. — Да, легенда на этом кончается! — задумчиво отозвался Твердая Рука. — Вы чудесно пересказали нам эту легенду, дорогой сашем! — Немудрено: я сотни раз слышал ее в детстве, и всякий раз глаза мои устремлялись с каким-то суеверным ужасом на окна таинственного дворца, освещенные в темные ночи каким-то красноватым светом. — Так эта асиенда на самом деле существует? — спросил дон Торрибио. — Да, и в таком виде, как ее описывает легенда! — Странно! — продолжал дон Торрибио, как бы думая вслух. — Слушая вас, я переживал нечто совершенно необычайное: я следил за ходом вашего рассказа, как заблудившийся путник, который понемногу выходит на знакомую ему издавна дорогу. Мне казалось, что все те подробности, какие вы сообщили нам, уже знакомы мне, что все эти индейские названия и имена привычны моему слуху. Мне казалось, что я, как бы сквозь сон, видел когда-то и эти громадные залы, и бесконечные ходы и коридоры, которые я как будто проходил когда-то. — Да, это странно!.. — прошептал дон Порфирио. — Разве вы уже бывали когда-нибудь в этой стране? — спросил его Твердая Рука. — Насколько мне известно, никогда! — То есть, как это, — я не совсем понимаю вас, сеньор! — сказал асиендадо. — Я, кажется, уже говорил вам, что родился в Мексике, в какой именно части ее — не знаю. Вероятно, я был очень малым ребенком, когда покинул родину, так как самые отдаленные воспоминания, воскресающие в моем воображении, — это воспоминания о большом судне, на котором со мной ужасно дурно обращались. Правда, впоследствии я узнал еще некоторые подробности из своей жизни, но в сущности память моя удержала ясно лишь те воспоминания, которые следовали за прибытием моим в Буэнос-Айрес. Все, бывшее со мной до этого времени, совершенно изгладилось из моей памяти, так что даже рассказы о том, что было, не могли ничего воскресить в моей душе. Не странно ли было бы, если бы я родился именно в этой провинции, и раннее детство мое прошло в окрестностях этого таинственного дворца?! — Да, это было бы ужасно странно! — подтвердил дон Порфирио, видимо волнуясь. — Неужели вы в самом деле решительно ничего не помните? — Ничего, ни даже фамилии моей семьи, ни собственного моего имени, хотя мне смутно помнится, что некогда я носил другое имя, чем Торрибио. Однако, оставим этот вопрос: дело не в нем, а в нашем общем деле, в том, каким образом нам следует бороться с сильным врагом. — Странно! — прошептал дон Порфирио, украдкой внимательно вглядываясь в черты молодого человека. — А как знать?! Быть может, во всем этом виден перст Божий! — Господа, не будем тратить времени в пустых разговорах! — сказал молодой человек. — Как вы сказали, эта легенда не более, как вступление, эпизод, быть может, не имеющий даже никакой важности, но который служит, так сказать, пояснением к тому, что вы обещали сообщить мне о том друге вашем, которого вы оплакиваете вот уже двадцать лет, и жизнь, и исчезновение которого вы хотели рассказать мне. — Я вас не понимаю, сеньор! — пробормотал асиендадо, становясь бледен, как мертвец. — О каком это исчезнувшем друге вы изволите говорить? — Простите, но не старайтесь увильнуть от меня, теперь настало время сообщить мне эту печальную историю! Признаюсь, с того момента, как я услышал от нашего друга сашема легенду об асиенде дель-Энганьо, я сильно сомневаюсь в смерти вашего друга тем более, что он последний в своем роде, — и вот теперь все мрачные предсказания легенды сбылись. Только то, что относится к нему, еще осталось без осуществления, но и оно должно исполниться, как и остальные. — Значит, вы верите этим предсказаниям? — с живостью воскликнул дон Порфирио. — Да, верю! Ведь все они осуществились в точности, это не подлежит уже теперь сомнению! Конечно, легенда — это поэзия истории, но для меня — это единственная достоверная история, потому что она всегда основана на каком-нибудь факте, особенно поразившем воображение очевидцев, — и этот факт, верно хранимый в народной памяти, передается от поколения к поколению и сохраняется до наших дней, конечно, немного изукрашенным кое-какими вымышленными подробностями, немного измененным, но с легко выделяющимся зерном истины, которая сама собой рельефно выступает из затейливой рамки чудесного, — вот почему легенда может служить основой для истории всех народов. — Мне кажется, вы правы! Конечно, я — простой индеец и верю всему, чему верили мои отцы, и потому я не раз внутренне вопрошал себя: неужели в самом деле этот славный род, предназначенный совершить так много, бесследно угас? И всякий раз, вопреки рассудку, и очевидности, какой-то внутренний голос твердит мне постоянно: «нет, нет!» Я расскажу вам всю эту повесть: я лично был не только свидетелем всех этих фактов, но и участником этой ужасной, мрачной трагедии. Вот уже двадцать лет, как все случилось, — со вздохом выговорил он, — и если только не чудо, то едва ли возможно… — Не говорите! — прервал его молодой человек. — Все возможно, даже и чудо! Я более, чем кто-либо, должен верить невероятному. Поэтому вы можете говорить смело, без утаек и без обиняков; мне надо знать все, чтобы быть вам полезным. — Ложь еще никогда не оскверняла моих уст, и теперь вы узнаете все, что хотели знать! |
||
|