"Текучая Вода" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

Глава IV. Гремучая змея

Французская революция поколебала не только старые троны Европы. Страшное потрясение, произведенное ею, было так сильно, что его отражения заметно ощущались даже в ленивых и беспечных испанских колониях.

При звуке громких шагов полководцев молодой республики сильная электрическая искра пробежала по Новому Свету и озарила мысли его обитателей. Они поняли, что в один прекрасный день могут стать свободными, подобно своим североамериканским братьям.

Эхо гигантских битв той величественной эпопеи, которая известна под именем Империи, как громовой удар, раскатившийся над Атлантическим океаном, заставила вздрогнуть американские сердца и воспламенило их таким благородным жаром, какой не в силах были потушить сами вице-короли Испании.

Захват полуострова французскими войсками заставил Испанию сконцентрировать свои силы и покинуть земли, лежащие вдали от моря, на произвол судьбы.

Колонии, уже давно тяготившиеся игом метрополии, воспользовались случаем, чтобы отделиться от нее.

Перу, Мексика, Чили, Аргентина быстро обзавелись тайными обществами, которые распространились среди всех классов и сплели вокруг правителей неразрывную сеть.

Наконец, когда все приготовления были окончены, т. е. обучены солдаты, назначены полководцы и выбраны места для восстания, долгий возглас свободы полетел к небу разом с двадцати сторон. Революционеры призывали своих братьев к оружию. Началась ожесточенная война, в которой побежденные восстали против победителей и девизом которой было: “свобода или смерть!”

Это была святая борьба за освобождение. Американцы, не имевшие даже надлежащего знакомства с оружием, желали только одного — свергнуть иго испанцев. Энергично бросались они в битву с опытными испанскими войсками, перед которыми еще недавно трепетали.

Не будем передавать здесь ход этой войны и длинный ряд подвигов храбрости и самопожертвования, достойных лучших времен древности. Наша задача скромнее и легче, так как мы ограничимся только некоторыми скрытыми подробностями этой драмы, которыми пренебрегла история. Мы полагаем, что они придадут более законченный вид борьбе прогресса с варварством в начале девятнадцатого столетия. Мексиканская революция замечательна тем, что первый сигнал к восстанию подан был здесь духовенством.

Священники с крестом в одной руке и шпагою в другой подавали пример своим прихожанам. Дон Аннибал де Сальдибар был чистокровный испанец, но по некоторым причинам он не примкнул к своим соотечественникам, а соединился с революционерами.

Этому в немалой степени содействовал отец Сандоваль, духовник гасиенды дель Барио.

В Мексике, где города расположены далеко один от другого, каждая мало-мальски значительная гасиенда имела церковь и при ней священника.

Он совершал крещения, браки и держал индейцев в повиновении угрозой адских мучений.

Отец Сандоваль, о котором будет еще речь впереди, был человеком с добрым и простым сердцем, умным, кротким и энергичным. Он получил далеко не такое поверхностное воспитание, как большинство его собратьев в то время.

Одним словом, это был честный человек, истинный слуга божий. Индейцы за него были готовы броситься в огонь и в воду.

Молодой, богатый и красивый, с хорошим положением в свете, он мог бы легко достичь звания одного из первых чинов церкви. Но он предпочел отдать себя служению интересам бедного, всеми преследуемого класса, возбуждавшего его глубокое сострадание.

Будучи другом и соратником кюре Гидальго, он горячо проповедовал либеральные идеи и ненависть к испанскому игу.

Дон Аннибал, как и многие другие люди, невольно подчинялся влиянию этой личности, к которой он питал чувства дружбы, смешанной с уважением. Отцу Сандовалю нередко удавалось даже избавлять индейцев от наказаний разгневанного дона Аннибала. Немного усилий потребовалось ему и на то, чтобы убедить последнего стать на сторону революционеров. Недовольный испанским правительством, дон Аннибал возражал недолго. Мало того, он не захотел откладывать дела и пригласил отца Сандоваля стать вместе с ним во главе пеонов гасиенды и соединиться с кюре Гидальго. Последний только что поднял знамя восстания и вел своих прихожан, вооруженных пращами и стрелами, на армии вице-короля.

Этот проект дона Аннибала был чрезвычайно неблагоразумен, но священник напрасно возражал против него.

Владелец гасиенды упрямо повторял, что он обязан дать залог своего служения делу революции и открыто стать под знамя восставших.

Впрочем, доводы отца Сандоваля, подкрепленные просьбами донны Эмилии, боявшейся остаться без покровительства с пятнадцатимесячной дочерью на руках, все-таки оказали влияние на решение дона Аннибала. Он согласился с тем, что гасиенда дель Барио по своему положению на индейской границе, вблизи от нескольких мелких владений, как нельзя лучше подходила быть сборным пунктом инсургентов в этой части Мексики. Отсюда очень удобно было тревожить испанские войска и препятствовать их соединению с армией генерала Каллея и графа Кадена, выступившей против Гидальго, Альдана, Абазоло, Торреса и других, вставших под покровительство Св. Девы Лос-Ремедиос.

Гасиенда скоро превратилась в настоящую крепость. Дон Аннибал поднял индейцев и организовал партизанскую войну против соседних гарнизонов, отправив хорошо вооруженный и дисциплинированный отряд из двухсот кавалеристов под предводительством своего мажордома на помощь Гидальго. Тем самым он сжег за собой все мосты, окончательно определив свою позицию.

Между тем, война приняла громадные размеры, каких никто не ожидал. Правительство осталось верно Испании, большая часть крупных землевладельцев последовала его примеру, и революционеры вместо наступательного положения очутились в оборонительном.

Дон Аннибал де Сальдибар считал себя слишком скомпрометированным, чтобы надеяться на прощение, которого он и не расположен был просить. Напротив, с высоты своего орлиного гнезда он внезапно бросался на испанские отряды и если не всегда выходил из схватки победителем, то все-таки причинял довольно зла.

Наконец, правитель области, выведенный из терпения непрерывными нападениями этого неуловимого врага, решил уничтожить его гнездо.

Дон Аннибал, предупрежденный своими шпионами, приготовился к отчаянной обороне. Но он любил свою жену и, не желая подвергать ее случайностям штурма и зрелищу неизбежных при этом жестокостей, по совету отца Сандоваля решил поместить ее с ребенком в спокойное место.

Донна Эмилия вела весьма печальную жизнь в гасиенде дель Барио. Она целый день была одна и видела мужа только во время обеда.

К счастью бедной женщины, гасиенда имела великолепный сад.

Там, под сенью апельсиновых и лимонных деревьев, она проводила почти весь день, читая божественные книги и наблюдая за ребенком, которого кормила молодая квартеронка Рита. Последнюю донна Эмилия очень любила и сама выдала замуж за пеона гасиенды.

В день нашего рассказа около двух часов дня донна Эмилия отдыхала в гамаке, висевшем между двумя огромными апельсиновыми деревьями.

В нескольких шагах от нее квартеронка Рита, сидя на butacca, кормила грудью ее маленькую дочь.

Жара, как мы уже сказали, была страшная. Песчинки блестели под лучами солнца, как алмазы, в воздухе не заметно было ни малейшего движения. Атмосфера, напоенная ароматом цветов и деревьев, кружила голову и клонила ко сну. Даже птицы попрятались в листву и прекратили свои веселые песни в ожидании свежего вечернего ветерка. Торжественная тишина царила в природе, так что слышно было даже падение листа.

Рита, будучи не в силах бороться с одуряющим действием воздуха, задремала прижав ребенка к груди.

Вдруг произошла такая ужасная, раздирающая душу сцена, что мы едва решаемся ее передавать, хотя имеем полное право не сомневаться в ее достоверности.

Ветви кустов тихо раздвинулись, и за ними показалось отвратительное, страшно скорченное лицо Текучей Воды. Его фигура имела такое решительное и демоническое выражение, что привела бы в ужас всякого, кто ее увидел.

С минуту он оставался неподвижным, затем осмотрелся и, убедившись в полной тишине, выполз из-за куста.

Потом он встал, привел ветви в прежний порядок, сделал два шага вперед и положил на землю довольно большой мешок, который держал в правой руке. Сделав это, он скрестил руки на груди и с нескрываемой ненавистью и радостью впился глазами в донну Эмилию, мирно спавшую в гамаке.

Каким образом этот человек проник в хорошо укрепленную и охраняемую со всех сторон гасиенду? Как решился он показаться в доме испанца, бывшего его смертельным врагом?

Без сомнения, он явился с недобрыми намерениями, но какую месть он замышлял? Текучая Вода не мог удовлетвориться банальным мщением.

Краснокожие любят утонченную жестокость и находчивы в этом отношении.

Неизвестно, какие мысли проносились в голове этого человека, пока он созерцал донну Эмилию, но выражение его лица беспрестанно менялось и становилось все мрачнее.

Он сделал было движение, чтобы схватить свой мешок, но вдруг остановился.

— Нет, — произнес он чуть слышно, — это не годится: нужно нанести удар им обоим. Да, да, моя первая мысль удачнее.

Он бросил последний взгляд на прекрасную молодую женщину, продолжавшую спать, с отвратительной улыбкой поднял мешок и удалился легкой и вкрадчивой походкой тигра, готового броситься на добычу.

Он сделал всего несколько шагов, поворотил немного вправо и очутился около кормилицы.

Последняя все еще спала, опьяненная запахом цветов, склонявшихся над нею. Сон ее был тих и спокоен, как у младенца. Рита была молода и красива, при виде ее не могло смягчиться разве только столь ожесточенное сердце, как у стоявшего теперь перед ней человека.

С откинутым назад станом, полузакрытыми глазами, осененными длинными черными ресницами и с крошечным ротиком, из которого сверкали жемчужные зубы, эта молодая квартеронка была очень мила. Повторяем, всякий на месте Текучей Воды почувствовал бы сострадание при взгляде на нее. Скрещенными руками она прижимала к груди ребенка, как бы ограждая его от опасности даже во время сна.

Девочка не спала, но и не бодрствовала. Она находилась в том полусонном состоянии, какое бывает у грудных детей после долгого кормления. Схватившись за грудь кормилицы своими белыми, как снег, ручками дитя закрыло глаза и дремало, втягивая время от времени молоко.

Индеец окинул эту прелестную группу взглядом тигра и в течение двух-трех минут оставался неподвижным, невольно пораженный этой невинной и полной чистоты картиной. Быть может, он колебался, исполнять ли свое ужасное намерение.

Но, побежденный на минуту, сатана опять взял верх в сердце дикаря.

— Ahschesth! — прекрасно! — произнес он глухим голосом. — Pilzintli — дитя умрет. Смерть ребенка убьет и отца, и мать!

Он сделал шаг назад и тщательно осмотрелся. Затем, убедившись, что кругом никого не было, он отошел к стволу апельсинового дерева, находившегося как раз напротив кормилицы, спрятался за этим деревом и положил мешок на землю.

Этот довольно объемистый мешок был сделан из кожи тапира и закрыт очень тщательно.

Индеец замер на секунду, потом перерезал ножом кожаные веревки, стягивавшие мешок, распорол его во всю длину и быстро исчез за стволом дерева.

Тогда из зияющего отверстия мешка показалось тело гремучей змеи.

Индейская нравственность считает бесчестным всякого, кто в мирное время убивает грудного ребенка.

Ненависть изобретательна, и Текучая Вода нашел средство осуществить свою месть на бедном маленьком создании, не нарушая закона племени. Он отыскал змею, посадил ее в кожаный мешок и несколько дней не кормил, чтобы привести в раздраженное состояние.

Змея, неожиданно освобожденная из тесного и темного заключения, начала расправлять на песке свои чудовищные кольца. В первую минуту она, полусонная и ошеломленная дневным светом, тупо покачивалась на огромном хвосте, извиваясь и щелкая своими отвратительными челюстями.

Но мало-помалу ее взор прояснился, и она с глухим свистом бросилась к бедной Рите.

Индеец следил за ней жадным взглядом, наклонившись вперед и широко раскрыв глаза.

Наконец-то свершилось мщение: никакая человеческая сила не может теперь ему помешать.

Но произошла странная вещь, наполнившая ужасом самого индейца. Змея, приблизившись к кормилице, с минуту колебалась, потом испустила тихий мелодичный свист, выражавший ее внезапную радость. Затем красивым, полным грации движением она приподнялась на хвосте, тихо отстранила ребенка от груди и жадно припала к ней своей отвратительной головой.

Текучая Вода издал яростный вопль и с отчаянием топнул ногой. Он знал, как падки змеи до молока, особенно женского, и потому считал свой план рухнувшим.

Что было делать? Вырвать у змеи добычу, значило идти на верную смерть, к тому же страшное зрелище совершенно одурманило краснокожего: он в каком-то кошмаре ждал конца этой ужасной сцены.

Между тем, Рита все еще спала. Ребенок же не заметил перемены в своем положении — так тихо и осторожно было движение змеи — и продолжал лежать в прежнем полузабытьи.

Змея, однако, высасывала молоко квартеронки с такой жадностью, что последняя почувствовала боль и преодолела овладевший ею сон.

Она открыла глаза и увидела страшное животное.

Одной секунды было ей достаточно, чтобы понять свою неизбежную гибель.

Тогда эта полусонная женщина, находившаяся во власти чудовища, быстро приняла героическое решение спасти во что бы то ни стало ребенка и пожертвовать собой.

Женщина — прежде всего мать! Бог вложил в ее сердце пламень, который никогда не может погаснуть!

С искаженным от страдания лицом, с каплями холодного пота на висках и поднявшимися от ужаса волосами, она старалась сидеть неподвижно и удержать готовый вырваться крик боли и отчаяния.

При виде этого подвига даже бронзовое сердце индейца смягчилось, и он почти сожалел о том, что послужил причиной такой драмы.

Змея продолжала свое отвратительное тиранство и с наслаждением высасывала молоко, смешанное с кровью, из груди несчастной полумертвой женщины.

Наконец ее кольца ослабели, глаза понемногу утратили свой ослепительный блеск. Почти неприметным движением она скользнула на песок и, пресыщенная, начала медленно удаляться по направлению к кустарнику. Тогда квартеронка, схватив свою питомицу дрожащими руками, повернулась направо и крикнула со слезами:

— Мать, мать! Возьми свое дитя!

Донна Эмилия, разбуженная этим отчаянным криком, как львица выпрыгнула из своего гамака и схватила своего ребенка, вся бледная от испуга.

Рита упала навзничь с искаженным от боли лицом и окровавленной грудью. Она билась в страшных конвульсиях. Донна Эмилия наклонилась к ней.

— Что случилось, именем неба, скажи!? — спросила она со страхом.

— Змея! Видишь змею, мать! — вскричала квартеронка, приподнимаясь из последних сил и указывая ей на пресмыкающееся, тихо скользившее по песку сада. Потом она испустила хриплый стон и упала.

Она была мертва!

Дон Аннибал и священник, привлеченные криками, бросились в сад.

Они тотчас поняли, что случилось.

Владелец гасиенды приблизился к жене, а отец Сандоваль отважно бросился к змее и отрубил ей голову.

Вождь индейцев скрылся прыжками дикого зверя, обменявшись с донной Эмилией взглядом, который невозможно описать словами.

Она уже спокойно, с улыбкой на устах, качала пробудившегося ребенка, напевая ему одну из трогательных американских колыбельных песен.

Она сошла с ума!

Дон Аннибал, пораженный этой трагедией, зашатался, как пьяный, потом закрыл лицо руками и с криком отчаяния упал на землю без чувств.

Горе сломило-таки эту сильную натуру.

— Это перст божий! — сказал священник, подняв к небу полные слез глаза.

И, встав на колени у тела квартеронки, он начал усердно молиться.

Донна Эмилия все пела и убаюкивала ребенка.

Через два дня после этого происшествия гасиенда была осаждена испанцами.

Дон Аннибал долго защищался с геройской храбростью, но испанцы все-таки ворвались в крепость и приступили к избиению ее защитников.

Дон Аннибал с женой на седле и священник, державший на руках его маленькую дочь и ребенка, спасенного от ножа индейцев, успели спастись единственно благодаря десятку пеонов, прикрывших их своими телами.

Упорно преследуемые испанцами, беглецы долго блуждали в лесах. Наконец, после тяжелых лишений и в совершенном изнеможении они достигли местечка Св. Розы и получили приют у тамошних рудокопов. Восстание в этой области было потоплено в волнах крови. Испанцы могли надолго успокоиться, так как патриоты или погибли, или были совершенно разорены.