"Великий предводитель аукасов" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

Пятая глава. РАНЕНЫЙ

Возвратимся теперь к графу Пребуа-Крансе. Когда случилось похищение, в той части равнины, где дон Тадео разбил палатку, никого не было. Толпа, привлеченная любопытством, вся собралась к месту, где происходило празднество. Вдобавок похитители распорядились весьма умно; все было сделано быстро, без особого крику и гаму, так что никто и не подозревал о случившемся. Крика графа: «Убийство!» — никто не слыхал, и даже пистолетные выстрелы потерялись в общем шуме празднества. А потому Луи довольно долго пролежал без всякой помощи перед палаткой, истекая кровью, так как получил две ножевые раны.

Пеоны, погонщики мулов и даже оба индейских предводителя, не подозревая ни о какой опасности, — все, как мы уже говорили, отправились поглазеть на праздник. Когда он кончился, толпа разошлась во все стороны, каждый к своей палатке. Индейские предводители прежде других направились к палатке, где они оставили Луи. Теперь, утолив свое любопытство, они сожалели, что так надолго оставили своего друга. Подходя к палаткам, они удивились, что не увидели Луи; их поразил также беспорядок вокруг палаток. Они прибавили шагу. Чем ближе они подходили, тем беспорядок становился для них явственнее. В самом деле, ограда из тюков вокруг палаток была разрушена; несколько тюков валялись в беспорядке; самое место походило скорей на поле битвы; следы лошадиных копыт были видны на сырой земле. Этих признаков было достаточно для индейцев; они с беспокойством посмотрели друг на друга и бегом поспешили к палаткам.

Луи лежал поперек входа в палатку; разряженные пистолеты были сжаты в руках, голова откинута назад, губы полуоткрыты, зубы стиснуты. Кровь уже не текла. Оба индейца с ужасом глядели на него. Лицо у Луи было бледно-пепельного цвета, как у мертвеца.

— Умер? — сказал с волнением Курумила.

— Кажется, — отвечал Трантоиль Ланек, наклоняясь к телу.

Он поднял голову молодого человека, развязал галстук и расстегнул грудь; тут он увидел две зияющие раны.

— Это мщение, — прошептал он.

Курумила в отчаянии покачал головою.

— Что делать? — спросил он.

— Попробуем, быть может, он еще жив.

С необыкновенным искусством и проворством стали они осматривать раны и заботливо оказывать помощь несчастному молодому человеку. Долго их усилия были тщетны. Наконец слабый вздох с трудом вылетел из груди раненого. Легкий румянец окрасил его щеки, он на некоторое время открыл глаза. Курумила, омыв раны свежей водою, сделал перевязку из листьев орегано.

— Он обессилел от потери крови, — сказал он. — Раны широки, но не глубоки и не опасны.

— Что тут случилось? — спросил Трантоиль Ланек.

— Тс! — сказал Курумила, положив палец на уста. — Он шепчет что-то.

В самом деле губы раненого зашевелились. Наконец, с усилием, тихо, так что индейцы едва расслышали, произнес он одно, но многозначительное слово:

— Розарио.

И снова впал в беспамятство.

— А! — вскричал Курумила, как будто озаренный внезапным светом. — Где же бледнолицая девушка?

И он бросился в палатку.

— Теперь я понимаю все, — сказал он, возвращаясь к своему другу.

Индейцы осторожно подняли раненого и перенесли в палатку, где положили его в пустой гамак доньи Розарио. Луи снова пришел в себя, но вскоре впал в глубокий полуобморочный сон. Уложив его возможно удобнее, индейцы вышли из палатки и начали, со свойственным для племени инстинктом, отыскивать на земле ключ к открытию тайны, о которой не от кого было узнать: они изучали следы. Теперь, когда совершены злодейство и похищение, надо было броситься по следам похитителей и попытаться, если возможно, спасти девушку. После тщательных розысков, продолжавшихся, по крайней мере, два часа, индейцы возвратились к палатке. Они сели друг против друга и курили несколько минут молча.

Пеоны и погонщики мулов между тем вернулись с праздника. Ужас овладел ими, когда они увидели, что случилось. Несчастные не знали, с чего начать; они трепетали, помышляя об ответственности, которая на них падала, и о грозном отчете, который потребует от них дон Тадео.

А оба предводителя молча выкурили по трубке, вытрясли золу, и Трантоиль Ланек начал речь таким образом:

— Мой брат мудрый предводитель, — промолвил он, — пусть он скажет, что видел.

— Я скажу, ибо это угодно моему брату, — отвечал Курумила, наклоняя голову. — Бледнолицая девушка с небесно-голубыми очами похищена пятью всадниками.

Трантоиль Ланек кивнул в знак подтверждения.

— Пять всадников прибыли из-за реки, следы ясны на мокрой земле, там, где кони их выходили на берег. Четыре всадника гуилихи, пятый бледнолицый. Подъехав к палаткам, они остановились, совещались с минуту; четверо спешились, следы их ног видны.

— Хорошо, — сказал Трантоиль Ланек, — у моего брата очи андского орла; ничто не скроется от него.

— Четверо всадников спешились. Трое из них индейцы, что легко узнать по следу их босых ног: большой палец у них поодаль от других, он привык держать стремя. Четвертый мурух, от его шпор повсюду видна дорожка. Индейцы подползли к дону Луису, который у входа в палатку разговаривал с молодой девушкой с голубыми глазами. Он сидел спиной ко входу. На него напали внезапно, он упал, не успев защититься. Тогда четвертый всадник прыгнул, как пума, схватил девушку, снова перепрыгнул через тело дона Луиса и пошел к лошади. Индейцы за ним. Но дон Луис приподнялся на колени, потом привстал на ноги и выстрелил в одного из похитителей, тот упал. Это был бледнолицый, где он упал, стоит лужа крови. Умирая, он судорожно рвал траву руками. Тут товарищи сошли опять с коней, подняли его и пустились бежать. Дон Луис, выстрелив, обессилел и упал. Вот все, что знает Курумила.

— Хорошо, — отвечал Трантоиль Ланек. — Мой брат знает все. Подняв тело товарища, похитители переправились через реку и направились в горы. Что станет делать теперь мой брат?

— Трантоиль Ланек испытанный предводитель, он подождет дона Валентина. Курумила моложе, он пойдет по следам похитителей.

— Мой брат хорошо сказал, он умен и разумен. Он найдет их.

— Да, Курумила найдет их, — коротко отвечал предводитель.

Сказав это, он встал, оседлал лошадь и поскакал. Скоро Трантоиль Ланек потерял его из виду. Тогда он воротился к раненому.

Так прошел день. Чилийцы оставили равнину; индейцы последовали их примеру. Осталось только несколько запоздавших арауканцев, но и они, видимо, торопились уехать.

Вечером Луи стало гораздо лучше. Он мог коротко рассказать индейскому предводителю, что случилось, но не открыл ничего для того нового. Индейцы все верно узнали при осмотре следов.

— Ах, — сказал молодой человек, оканчивая свой рассказ, — Розарио, бедная Розарио! Она погибла!

— Пусть мой брат не предается отчаянию, — с участием сказал Трантоиль Ланек. — Курумила поскакал по следам похитителей. Бледнолицая девушка будет спасена.

— Это правда, предводитель? Курумила в самом деле преследует их? — спросил молодой человек, устремив блестящие взоры на индейца. — Могу ли я надеяться?

— Трантоиль Ланек — ульмен, — с благородством отвечал арауканец, — ложь никогда не марала его уст, у него не раздвоенный язык. Повторяю, Курумила преследует похитителей. Пусть мой брат надеется: он увидит птичку, которая распевает звучные песни.

Мгновенный румянец покрыл щеки молодого человека при этих словах. Слабая улыбка промелькнула на бледных губах. Он слабо пожал руку предводителю и опустил голову. Вскоре он заснул.

Немного погодя раздался страшный лошадиный топот.

— Хорошо! — прошептал Трантоиль Ланек, смотря на раненого. Тот дышал правильно, значит, спокойно уснул. — Что-то скажет дон Валентин?

Он поспешно вышел и очутился лицом к лицу с Валентином. На лице парижанина выражалось беспокойство.

— Предводитель, — вскричал он прерывающимся голосом, — правда ли то, что сказали пеоны?

— Да, — холодно отвечал предводитель. Молодой человек упал, как пораженный молнией.

Индеец бережно посадил его на тюк и, сев подле, взял его за руку и с участием сказал ему:

— Мой брат мужествен.

— Увы! — в отчаянии вскричал молодой человек. — Луи, мой бедный Луи, умер, убит! О, — прибавил он с грозным движением, — я отомщу за него! Я буду жить только, чтобы исполнить эту священную обязанность. Предводитель внимательно поглядел на него.

— Что говорит мой брат? — спросил он. — Его друг жив.

— Зачем обманывать меня, предводитель?

— Я говорю правду, дон Луис жив, — отвечал ульмен уверенным тоном, возродившим надежду в разбитом сердце молодого человека.

— Как! — вскричал он, вскакивая. — Он жив? Возможно ли это?

— У него две раны, но да успокоится мой брат: раны не опасны, через неделю они закроются.

Валентин был ошеломлен этой внезапной вестью, после того, что рассказали ему слуги и погонщики мулов.

— О, — вскричал он, обнимая предводителя и судорожно прижимая его к груди, — это правда, да? Его жизнь вне опасности?

— Пусть мой брат ободрится; только потеря крови — причина обморока его друга. Я отвечаю за его жизнь.

— Благодарю, предводитель, тысячу раз благодарю! Могу я его видеть?

— Он спит.

— О, я не разбужу его, я только на него взгляну. — Пойдем, — сказал, улыбаясь, Трантоиль Ланек. Валентин вошел в палатку. Он с минуту глядел на своего друга, тот спокойно спал. Валентин осторожно наклонился к нему, поцеловал его в лоб и прошептал:

— Спи спокойно, брат; я сторожу тебя. Губы раненого зашевелились, он прошептал:

— Валентин!.. Спаси ее!..

Парижанин наморщил брови и выпрямился:

— Пойдемте, предводитель, — сказал он Трантоиль Ланеку, — расскажите мне подробно, что случилось, чтоб я мог отомстить за брата и спасти девушку.

Они вышли.

Настала ночь. Склонившись над изголовьем своего друга, который все еще лежал в обморочном сне, следующим обыкновенно за большою потерей крови, Валентин с нежностью смотрел на его лицо, по которому изредка проходили тени.

— О, — говорил он вполголоса, гневно сжимая кулаки, — твои убийцы, кто бы они ни были, дорого заплатят за свое злодейство.

Завеса палатки приподнялась, и кто-то положил руку на плечо парижанина. Тот оглянулся. Перед ним стоял Трантоиль Ланек мрачный, как ночь. Он был, по-видимому, в великом волнении.

— Что случилось, предводитель? — спросил Валентин. — Ради Бога, что случилось? Или новое несчастие нависло над нами?

— Несчастия непрестанно сторожат человека, — наставительно отвечал предводитель. — Надо быть готовым каждый час встретить нежданного гостя.

— Говорите, — твердо сказал молодой человек, — что бы ни случилось, я не боюсь.

— Мой брат сильный, великий воин, он не падет духом. Пусть мой брат поспешит, надо отправиться.

— Ехать? — вскричал в волнении Валентин. — А Луи?

— Мой брат Луис поедет с нами.

— Но разве это возможно?

— Это следует сделать, — решительно отвечал индеец. — Топор войны вырыт против бледнолицых. Аукасские предводители напились огненной воды, злой дух царит в их сердце. Надо ехать, пока они не проведали о нас. Через час будет поздно.

— Едем, — поспешно отвечал молодой человек, убежденный, что Трантоиль Ланек знает больше, чем сказал, и что им действительно грозит великая опасность, ибо предводитель был человеком испытанной храбрости и недаром его покинуло то выражение равнодушия, которое почти никогда не оставляет индейцев.

Поспешно стали собираться в дорогу. Скоро все было готово. Гамак, в котором лежал Луи, был крепко привязан к двум перекладинам, прикрепленным к седлам двух мулов. Все было сделано так бережно, что раненый даже не проснулся. Небольшой отряд отправился в путь, соблюдая все возможные предосторожности.

Для того чтобы объяснить читателям внезапное объявление войны со стороны арауканских предводителей, необходимо рассказать, что произошло в это время в Чилийской Республике и между ее правительством и Антинагуэлем, первым токи своего народа.

Уже несколько лет томилось Чили под деспотизмом генерала дона Панчо Бустаменте, который был военным министром и страшно угнетал всю страну. Для освобождения отечества соединилось несколько благородных и горячих патриотов, во главе которых стоял дон Тадео де Леон, отец доньи Розарио. Бустаменте напал на след заговора, и все главнейшие патриоты были схвачены и приговорены к расстрелу. Но накануне исполнения этого приговора друзьям удалось освободить дона Тадео. В этом освобождении участвовали и наши французы. Вскоре он явился во главе восстания целого народа. Бустаменте был разбит в большом сражении, бежал, но за ним была послана сильная погоня. Дон Тадео с нетерпением ожидал известия об успехе этого предприятия. На него-то и намекнул он Валентину, когда сказал, что ждет важного известия сегодня. Предприятие удалось вполне; Бустаменте был схвачен и привезен в Вальдивию. Это-то известие и заставило дона Тадео, не заезжая к дочери, скакать возможно скорее в город в сопровождении Валентина. Антинагуэль был тайным союзником Бустаменте. Заветным планом великого предводителя аукасов было возвращение провинции Вальдивии, которая сто лет тому назад была отнята у испанцев арауканским вождем Симгарока, но впоследствии испанцам удалось вернуть ее назад. Когда против Бустаменте разразилось восстание, то Антинагуэль вступил с ним в переговоры и обещал помощь, если Вальдивия будет уступлена арауканцам. Генерал не соглашался, но, видя свои неудачи, начинал уже колебаться. Весть о пленении генерала нимало не огорчила Антинагуэля, напротив, это ободрило его. Если ему удастся выручить Бустаменте из плена, то нет сомнения, генерал согласится на уступку Вальдивии, только бы достигнуть прежней власти. Немедленно собрал Антинагуэль военный совет, аука-койог, на берегу реки, отделяющей арауканскую землю от Вальдивии, объяснил аукасам, какой раздор возник между чилийцами и как легко теперь овладеть Вальдивией. Все собрание единогласно одобрило его слова и избрало его главноначальствующим соединенного арауканского войска и правителем всей страны.

Таково было состояние дел, когда Валентин и Трантоиль Ланек отправились в путь, везя своего раненого друга. Уже с час ехали они молча. Огни индейского лагеря светились вдали, но друзья были уже вне опасности, по крайней мере на время. Валентин подъехал к Трантоиль Ланеку, который служил проводником.

— Куда мы едем? — спросил он.

— В Вальдивию, — отвечал предводитель, — только там дон Луис будет в безопасности.

— Правда, — отвечал Валентин. — Но мы, неужели мы ничего не предпримем?

— Я сделаю все, что пожелает мой бледнолицый брат. Разве я не пенни его? Куда он пойдет, туда и я, его воля будет моею.

— Благодарю, предводитель, — сказал с волнением француз. — Мой брат человек с храбрым и честным сердцем.

— Мой брат спас мне жизнь, — просто отвечал индеец. — Моя жизнь принадлежит уже не мне, а ему.

Или арауканские предводители не заметили, как удалились их враги, или — что вероятнее — они не захотели их преследовать, только ничто не обеспокоило в пути небольшой отряд. Он медленно подвигался вперед, ибо раненый не перенес бы быстрой езды. Перед рассветом достигли они садов, которые окружают со всех сторон Вальдивию. Караван остановился на несколько минут, чтоб дать отдохнуть лошадям и мулам.

— Знает ли мой брат эту тольдерию? — спросил Трантоиль Ланек.

— К чему этот вопрос? — сказал Валентин.

— По очень простой причине, — отвечал предводитель. — В пустыне я днем и ночью могу служить проводником моему брату, но в этой тольдерии белых мои глаза закрываются, я слеп. Мой брат будет проводником.

— Ну, в этом случае я так же слеп, как и вы, предводитель. Вчера я был в городе с доном Тадео, но так недолго, что ничего не успел рассмотреть.

— Извините, ваша милость, — сказал один из пеонов, услышав этот разговор. — Скажите только, где вы намерены остановиться, и я провожу вас.

— Гм, — сказал Валентин, — где я намерен остановиться? Для меня все равно, только б мой друг был в безопасности.

— Осмелюсь, сеньор, — продолжал пеон, — пред…

— Осмелься! Осмелься, любезный! — отвечал Валентин. — Может быть, ты что-нибудь и придумаешь, а у меня голова теперь что пустой барабан.

— Извините, ваша милость, но отчего вам не остановиться у моего господина дона Тадео?

— В самом деле, мне это не пришло в голову. Но где он сам?

— Я могу проводить вашу милость к нему.

— Хорошо! — вскричал Валентин. — Ты малый неглупый. Когда ж мы двинемся?

— Когда будет угодно вашей милости.

— Сейчас! Сию минуту!

— Так в дорогу! — вскричал погонщик.

И мулы тронулись. Через несколько минут они были на главной площади и вскоре остановились перед домом дона Тадео. Луи тотчас же был перенесен в комнату и уложен в поспешно приготовленную для него постель. Вскоре Валентина проводили к дону Тадео. Бедный отец не спал почти всю ночь, занятый важными делами республики. Только поутру он немного вздремнул.

— Что это значит, что вы вернулись ночью? — сказал он Валентину. — Я не ждал вас раньше завтрашнего дня.

— Важная причина, дон Тадео, — отвечал Валентин печально. — Будьте мужчиной, соберите всю свою твердость, чтоб перенести постигший вас удар.

Дон Тадео прошелся раза два по комнате, с опущенной головой и наморщенным челом. Затем, бледный, но спокойный, остановился он перед Валентином.

— Говорите, — сказал он с твердостью, — я готов выслушать вас.

— Донья Розарио похищена, — сказал молодой человек дрожащим голосом. — Ее похитили во время моего отсутствия. Луи, мой молочный брат, защищая ее, изранен кинжалами.

Дон Тадео, казалось, окаменел. Бледный, как статуя, стоял он неподвижно, ни один мускул его лица не дрогнул. Этот железный человек, казалось, переделал свою природу, он умел владеть собою, несмотря ни на какое несчастие.

— Дон Луис жив? — спросил он участливо.

— Жив, — отвечал Валентин, удивляясь мужеству этого человека. — Я надеюсь, что через несколько дней он поправится.

— Сердечно рад, — с чувством сказал дон Тадео. — Это доброе известие.

В это время вошел в комнату Трантоиль Ланек. Скрестив руки на груди, он поклонился дону Тадео и сказал:

— Один человек преследует похитителей бледнолицей девушки. Этот человек Курумила, он найдет ее.

Луч радости блеснул в глазах дона Тадео.

— Что вы думаете делать? — спросил дона Тадео дон Грегорио, его лейтенант и друг.

— Ничего, пока не воротится Курумила. — Затем, оборотись к Валентину, он спросил: — Вы больше ничего не имеете сказать мне, мой друг?

— Есть еще известие. Вероятно, генерал Бустаменте сносился с арауканцами и просил у них помощи.

— И?

— Не знаю как, но они проведали, что генерал в плену. Дело в том, что при этой вести они собрали военный совет. Избран верховный токи, ему подчиняется все войско. Это Антинагуэль, и, кажется, он намерен объявить войну.

— Так я и думал! — вскричал гневно дон Тадео. — Этот лукавый Антинагуэль только и думает, как бы половить рыбки в мутной воде. Ради своего безумного честолюбия он готов на все. Но я покажу ему, что значит нарушать договоры. Долго не забудут меня арауканцы!

— Обратите внимание на того, кто вас слушает, — сказал дон Грегорио и указал на ульмена.

— А, не все ли равно? — вскричал дон Тадео. — Если я говорю, так для того, чтобы меня слышали. Я испанский дворянин и что чувствую, то и говорю. Ульмен может, коли ему угодно, передать мои слова своему верховному токи.

— Великий Орел белых несправедлив к своему сыну, — печально промолвил Трантоиль Ланек. — Не у всех арауканцев лживое сердце. Антинагуэль сам ответчик за свои действия. Трантоиль Ланек ульмен своего племени: он знает, как должно присутствовать на совете предводителей, что видят его очи и слышат его уши, то забывает его сердце и не повторяют его уста. Зачем мой отец ранит меня своими словами, когда я готов пожертвовать собой, чтоб возвратить ему ту, кого он лишился?

— Правда, предводитель, правда! Я поступил нехорошо, несправедливо. Ваше сердце право, ваш язык не знает лжи. Простите меня и дайте мне пожать вашу честную руку.

Трантоиль Ланек с жаром пожал руку, которую дон Тадео протянул ему ото всего сердца.

— Мой отец добр, — сказал он. — Его сердце помрачено теперь великим несчастием. Пусть мой отец утешится, Трантоиль Ланек возвратит ему девушку с небесно-голубыми очами.

— Благодарю, предводитель. Принимаю ваше предложение. Я у вас в долгу.

— Трантоиль Ланек не продает своих услуг. Ему заплачено, когда его друзья счастливы.

— Черт возьми! — вскричал Валентин, с жаром пожимая руку предводителя. — Вы отличный человек, Трантоиль Ланек, и я горжусь, что стал вашим другом!

И, обратившись к дону Тадео, сказал:

— Я прощусь с вами на некоторое время, поручаю вам брата моего Луи.

— Вы уезжаете? — с живостью спросил дон Тадео.

— Да, это необходимо. Я вижу, как вы страдаете, хотя вы и стараетесь скрыть это. Я вижу, что похищение дочери убивает вас. И, клянусь, я возвращу вам ее, дон Тадео, или, в крайнем случае, погибну, желая возвратить ее.

— Дон Валентин, — вскричал в волнении дон Тадео, — на что вы решились? Это безрассудно. Я никогда не приму такого самопожертвования.

— Позвольте мне делать, что я хочу, дон Тадео. Это, быть может, и безрассудно, но я парижанин, а потому упрям, как мул: если какая-нибудь мысль придет мне в голову, ее и колом оттуда не выбьешь. Я только прощусь с братом и тогда, — прибавил он,

обращаясь к Трантоиль Ланеку, — в дорогу, по следам похитителей!

— Едем, — отвечал ульмен.

Дон Тадео некоторое время стоял неподвижно, с каким-то странным выражением глядя на Валентина. Казалось, в душе его происходила борьба. Наконец, природа взяла свое, с рыданием бросился он обнимать француза, шепча прерывающимся голосом:

— Валентин! Валентин! Возврати мне дочь! Нравственное потрясение, испытанное доном Тадео,

невыразимые усилия, которые он употреблял, чтоб скрыть свое волнение, совершенно обессилили его. Он упал навзничь, ударившись о косяк дверей. Так падает могучий дуб, пораженный молнией. Он был без памяти. Валентин взглянул на него, исполненный жалости и горя, и потом сказал, полный решимости:

— Ободрись, бедный отец, ободрись! Твоя дочь будет возвращена тебе.

И он быстро вышел из комнаты, сопровождаемый Трантоиль Ланеком, а дон Грегорио, склонясь на колени близ своего друга, употреблял все усилия, чтобы привести его в чувство.