"Золотая лихорадка" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

ГЛАВА I. Ночь в пустыне

До открытия богатых россыпей в окрестностях Сан-Франциско, Калифорния была совершенно дикой и неизвестной страной. Порт Сан-Франциско, самый красивый и самый большой в мире, которому в ближайшем будущем суждено сделаться центром всей торговли в Тихом океане, посещался тогда одними китоловами — они заходили в эти места в определенное время года ловить китов.

Незначительное число индейцев из племени Плоскоголовых бродили в обширных лесах, покрывавших побережье. В стране, которой теперь овладела промышленная лихорадка и которая на всех парусах идет вслед за прогрессом, в то время только хищные звери чувствовали себя полноправными хозяевами.

Бывший офицер швейцарской гвардии короля Карла X38 основал маленькую колонию на территории Сан-Франциско и занимался заготовкой строевого леса, который он распиливал на доски на нескольких водяных мельницах.

Вот каковой была эта страна, когда внезапно, как удар грома, разнеслась весть об открытии богатых золотых россыпей в Калифорнии.

С этого момента все, точно под влиянием волшебной палочки могучего волшебника, моментально преобразилось. Со всех частей света сюда стали стекаться авантюристы, принося с собой и лихорадочную деятельность, и ту безграничную смелость, которая не знает никаких препон и храбро преодолевает все препятствия.

Там, где тянулись мрачные таинственные леса, старые как сам мир, вырос город и всего через несколько месяцев количество жителей исчислялось десятками тысяч. В его гавани, до сих пор пустовавшей, виднелись многочисленные вымпелы кораблей всех величин и всех наций, — это все вызвала золотая лихорадка.

В погоне за россыпями тут происходило настоящее столпотворение: бездомные бродяги и знатные дворяне, солдаты и священники, дипломаты и врачи, — все они стремились сюда. Их одинаково влекло магическое слово «золото», и ради него они, не задумываясь, пускали в дело кинжал или револьвер.

За золото эти люди готовы были продать и совесть, и честь, и даже самих себя!

В эпоху, которой посвящен рассказ, золото только что было открыто и Калифорния находилась, так сказать, в самом разгаре золотой лихорадки.

Это было года три спустя после событий, описанных в предыдущих главах…

В Сьерра-Неваде, на живописных склонах, полого спускающихся к морю, в чаще огромного девственного леса, в ста милях от Сан-Франциско, между этим городом и Лос-Анджелесом, весь день стояла удушливая жара. К вечеру с моря подул легкий ветерок и немного освежил атмосферу. Но ветер скоро совсем стих, и снова наступила та же удушливая жара.

Пернатое население лесов, забившись в густую листву, тоже, видимо, сильно страдало от жары и только изредка давало знать о себе резкими нестройными криками. Отвратительные аллигаторы, мокнущие в болотной грязи или же растянувшиеся вблизи высохших пней, видневшихся там и здесь, были единственными живыми существами, оживлявшими пейзаж. Мрачное, гнетущее впечатление усиливалось слабым, бледным и дрожащим светом луны, лучи которой едва пробивались сквозь зеленый лесной купол.

На одной из бесчисленных тропинок, протоптанных хищниками во время их ежедневных странствований на водопои, послышался топот лошадиных копыт, и из чащи показались два всадника. Они остановились на прогалине, образовавшейся благодаря тому, что на этом месте упало на землю несколько десятков деревьев, покрытые мхом стволы которых уже представляли собой одни гнилушки.

Оба всадника были одеты так, как одеваются охотники или лесные бродяги. Составлявшие их вооружение американские карабины, длинные ножи — мачете и, кроме того, свернутые и привязанные к седельным лукам реаты говорили, что принадлежат они к числу так называемых пограничных бродяг. Оба были людьми уже не молодыми.

Но на том и кончалось все сходство между ними, потому что один из них был, несомненно, европеец, а его спутник, со своим оливковым цветом кожи и резкими, грубоватыми чертами лица мог служить превосходнейшим типом индейца из Чили, где туземцы известны под именем арауканов39. Арауканы, пожалуй, единственное из всех туземных племен Нового Света, сумевшее даже до настоящего времени сохранить чистоту своей крови и заставить уважать свою независимость.

Выехавшие на прогалину были не кто иные, как Валентин Гилуа, или Искатель Следов, и Курумилла, его молчаливый и самый преданный друг и товарищ с тех пор, как судьба много лет тому назад привела Валентина в Арауканию.

Годы почти не повлияли на их внешность: они держались прямо и казались очень сильными.

И только на лице француза прибавилось несколько новых морщин, да несколько серебристых нитей примешалось к его волосам. Черты лица стали как будто острее, а смелый и открытый взгляд как будто еще глубже проникал в душу собеседника. Было заметно, что над головой этого человека пронеслось немало бурь и победа досталась ему не даром.

Индеец был все так же, как и прежде, угрюм и сосредоточен. Годы оказали еще меньшее влияние на его могучую натуру, они лишь увеличили его обычную молчаливость и накинули на его темное лицо более густое покрывало того невозмутимого внешнего спокойствия, которое так свойственно почти всем туземцам Америки.

Хотя всадники ехали рядом, они не разговаривали, и каждый молча думал про себя свою думу.

По временам Валентин Гилуа останавливался и внимательно осматривался, затем продолжал продвигаться вперед, с сомнением покачивая головой.

Каждый раз, как охотник останавливал своего коня, Курумилла сейчас же следовал его примеру, но при этом ни одним словом, ни одним жестом не показывал, что хоть сколько-нибудь интересуется, зачем так часто останавливается его друг.

Между тем лес с каждым шагом становился все гуще, а тропинка все уже, и, по-видимому, лошади скоро уже не смогут продвигаться вперед из-за лиан, которые образовывали здесь почти непроходимую зеленую завесу.

Наконец, оба всадника достигли, хотя и с большим трудом, прогалины, о которой мы только что говорили. Добравшись до этого места, Валентин Гилуа остановил лошадь и, облегченно вздохнув, сказал своему спутнику:

— А знаете что, милый друг Курумилла? Я поступил как настоящий сумасшедший, когда поверил вам и согласился ехать с вами сюда… Теперь я ясно вижу, что мы заблудились.

Индеец отрицательно покачал головой.

— Гм! Я знаю, что никто лучше вас не сумеет обнаружить следы и идти по ним, что вы почти всегда сумеете отыскать настоящую дорогу даже там, где никогда не бывали раньше… Но так темнеет, что я, например, почти ничего не вижу в двух шагах от себя… Сознайтесь, что мы заблудились. Pardieu!40 Это ведь может случиться со всяким. По-моему, нам лучше всего оставаться здесь и дожидаться, пока взойдет солнце, а уже потом, днем, продолжать наши поиски. Почти два часа мы пытаемся доказать себе, что все еще идем верной дорогой.

Курумилла, не отвечая ни слова, соскочил с лошади и принялся исследовать прогалину во всех направлениях. Через несколько минут он вернулся к своему другу и сделал жест, который означал, что он хочет снова сесть на лошадь.

Валентин Гилуа внимательно следил за всеми его движениями.

— Ну! — сказал он, кладя руку на плечо индейцу. — Вы до сих пор еще не убедились?

— Еще один час, — отвечал индеец, мягко высвобождаясь и вновь садясь на лошадь.

— Parbleu!41 — проговорил Валентин. — Признаюсь вам, мне сильно начинает надоедать эта игра в прятки в непроходимом лесу, и, если вы не дадите мне убедительного доказательства, я не сделаю дальше ни одного шага.

Курумилла нагнулся и, показывая ему небольшого размера вещицу, которую он держал в руке, сказал:

— Посмотрите.

— Э-э! — с удивлением проговорил Валентин, тщательно осмотрев вещь, которую ему передал ему спутник. — Что это за штука? Ба-а! Да как же я сразу не узнал? Это портсигар, и даже очень красивый, честное слово!.. В нем осталась одна сигара.

Охотник с минуту молча рассматривал портсигар, а затем продолжал:

— Правда, я уже давно не видел этих предметов роскоши, от которой я отрекся, чтобы вести жизнь вольного охотника. Где вы нашли это, Курумилла?

— Здесь, — отвечал индеец, указывая рукой на то место, где он обнаружил находку.

— Отлично! Владелец портсигара не должен быть особенно далеко от нас, а поэтому едем дальше.

Валентин Гилуа спрятал портсигар, и оба всадника продолжали путь.

Миновав прогалину, они свернули на тропинку, которая, постепенно сужаясь, тянулась почти на целую милю. Затем она стала понемногу расширяться, и вскоре, благодаря пробившемуся сквозь поредевшую листву лунному свету, они увидели на тропинке массу свежих следов, оставленных большими животными с раздвоенными копытами, которые, проходя, сильно помяли кусты и поломали ветви.

— Вперед! — весело крикнул Валентин Гилуа. — Я ошибался, Курумилла. Мы, оказывается, все время были на верной дороге, и теперь скоро нагоним тех, кого так давно ищем.

Нечто вроде улыбки готово было промелькнуть на угрюмом лице индейца, но попытка эта не удалась, и вместо улыбки получилась только гримаса. Вдруг Курумилла схватил за узду лошадь своего спутника и, нагнувшись вперед, сказал ему:

— Слушайте!

Валентин Гилуа стал внимательно прислушиваться, но прошло несколько минут, прежде чем он стал в состоянии различить что-либо другое, кроме тех смутных, таинственных звуков, которые никогда не прекращаются в лесу. Наконец ветер донес до него некий новый слабый звук.

Охотник удивленно выпрямился.

— Pardieu! — вскричал он. — Этот музыкант выбрал самое подходящее время для концерта. Мне очень интересно поближе взглянуть на этого чудака. Вперед! Вперед!

Проехав еще около четверти мили, они смогли разглядеть сквозь деревья свет костра и отчетливо услышали звучный мужской голос, который пел под аккомпанемент хараны.

Охотники в удивлении остановились и стали слушать.

— Клянусь Богом! — прошептал француз. — Да ведь это романсеро про короля Родриго!.. Незнакомец поет его ночью в чаще американского девственного леса!.. Никогда еще в жизни моей пение не действовало так на мое сердце! Кто бы ни был этот певец, я непременно хочу видеть человека, который, сам того не зная, доставляет мне такое большое удовольствие… Будь это хотя бы сам черт, но я пожму ему руку раньше, чем последние аккорды перестанут звучать на струнах его хараны.

И не раздумывая больше, Валентин, сделав Курумилле знак следовать за собой, решительно направился к тому месту, где виднелся свет костра.

Заслышав топот лошадиных копыт, незнакомец моментально перебросил за спину свою харану и поднялся во весь рост, со шпагой в правой руке и револьвером в левой.

— Ола! — смело крикнул он. — Остановитесь, пожалуйста, caballero, или я буду стрелять.

— Сохрани вас Бог от этого, senor caballero, — отвечал Валентин Гилуа, считая, однако, необходимым исполнить приказание, отданное таким решительным тоном. — Вы рискуете убить друга, а они так редки в глуши, что их никогда не следует приветствовать с пистолетом в руке.

— Гм! Мне очень приятно слышать это, если только вы говорите правду, caballero, — продолжал незнакомец, все еще держась настороже. — Я был бы премного обязан, если бы вы сказали мне, кто вы такой и что вам здесь нужно… И тогда нам можно будет и познакомиться поближе.

— За этим дело не станет, сударь… Я не вижу никаких затруднений для исполнения вашего желания, тем более что осторожность есть одна из самых главных добродетелей, обязательных в тех местах, где мы находимся.

— Клянусь Богом! Вы и в самом деле, должно быть, хороший человек! Надеюсь, что мы с вами станем настоящими друзьями. Я представлюсь первым, это займет не много времени.

— Говорите, пожалуйста.

Незнакомец заткнул револьвер за пояс, сделал два или три шага вперед, снял левой рукой свою широкую шляпу, длинное перо которой коснулось земли, и, почтительно кланяясь своему собеседнику, сказал:

— Senor caballero, меня зовут дон Корнелио Мендоса-и-Аррисабаль, я астурийский дворянин, благородный, как король, и бедный в настоящую минуту, как церковная мышь…

— Вот эти novillos42 , которые лежат здесь вокруг меня, составляют все имущество, как мое, так и моего отсутствующего компаньона. Он сейчас разыскивает нескольких затерявшихся голов нашего общего стада, но я жду его с минуты на минуту. Быков этих мы купили в Лос-Анжелесе и гоним их в Сан-Франциско, с намерением продать их как можно дороже золотоискателям и разным авантюристам, как говорят, заполнившим этот город.

Произнеся эту маленькую речь, молодой человек снова поклонился, надел на голову шляпу и стал ждать ответа.

Валентин внимательно слушал рассказ, и в то время, когда незнакомец упомянул о своем компаньоне, молния радости сверкнула у него в глазах.

— Caballero, — отвечал он, в свою очередь обнажая голову, — мой друг и я, мы двое лесных бродяг, охотники или следопыты, смотря по тому, как вам угодно будет нас назвать… Завидев издали огонь и услышав пение, — должен заметить, вы прекрасно поете, — мы направились в вашу сторону с тем, чтобы попросить у вас того гостеприимства, в котором никогда не отказывают в прерии… При этом мы предлагаем вам, если нужно, имеющийся у нас запас провизии и обещаем быть верными товарищами все то время, пока мы будем наслаждаться вашим приятным обществом.

— Добро пожаловать, senores caballeros, — пригласил их дон Корнелио, — прошу вас, пожалуйста, считать своей собственностью то немногое, что нам здесь принадлежит.

Охотники поклонились и слезли с лошадей.