"Сад теней" - читать интересную книгу автора (Эндрюс Вирджиния)

Часть первая

ПЕРВЫЙ ВЕСЕННИЙ БУТОН

Когда я была маленькой, папа купил мне бесценный кукольный домик ручной работы. Это был чудесный миниатюрный мир с восхитительными крошечными фарфоровыми куклами, мебелью, в котором даже картины, люстры и ковры были выполнены с точным соблюдением масштаба. Но сам дом был укрыт стеклянным футляром, и мне никогда не разрешалось касаться содержимого футляра — на самом деле мне даже не разрешалось дотрагиваться до самого футляра, чтобы не оставить на нем пятен. Изящные вещи всегда подвергались опасности в моих руках, и кукольным домиком можно было лишь восхищаться, но трогать — никогда.

Я хранила его на столике, сделанном из дуба, под оконной рамой витражей моей спальни. Солнце, пробивавшееся через затемненные оконные стекла, всегда окутывало крошечную вселенную мягкой радужно-небесной оболочкой и придавало лицам членов изображенной в миниатюре семьи счастливое выражение. Даже кухонная прислуга и лакей, одетый в белую ливрею, который стоял возле входной двери, и няня в детской — все они были преисполнены удовольствия.

Все было так, как и должно было быть всегда в счастливой семье — на что я так пылко надеялась и молилась, чтобы это когда-нибудь сбылось и в моей жизни. В этом миниатюрном мире не было теней, ибо даже в ненастные дни, когда облака мрачно нависали над домом снаружи, затемненные окна детской чудесным образом превращали свет в радугу.

Реальный мир, мой собственный мир, казался мне всегда серым, в нем не было радуг. Он был серым для моих глаз, которые все называли слишком суровыми, он был серым для моих надежд, он был серым для старой девы, на которую так и не пал выбор в колоде карт. В свои двадцать четыре года я была старой девой, лишенной каких-либо надежд на будущее. Казалось, я отпугивала подходящих женихов своим ростом и интеллектом. Мне казалось, что радужный мир любви, брака и детей будет оставаться недоступным для меня, как и тот кукольный домик, которым я восхищалась, поскольку лишь в воображении надежды мои обретали крылья.

В своих фантазиях я была хорошенькой, беспечной, очаровательной, как и другие молодые женщины, с которыми я встречалась, но так и не смогла подружиться. Моим уделом было одиночество, заполненное книгами и грезами. И хотя я никому не говорила об этом, но в душе меня не покидала та надежда, что оставила мне мама перед самой кончиной: «Жизнь очень похожа на сад, Оливия. А люди подобны крошечным семенам, взращенным любовью, дружбой и заботой. И если уделять им достаточно времени и заботиться о них, они распустятся великолепными цветами. А иногда и старое, заброшенное где-то в уголке двора растение вдруг неожиданно расцветет. И эти цветки окажутся самыми прекрасными, самыми нежными цветками на свете. И ты окажешься таким цветком, Оливия. Может быть, пройдет достаточное количество времени, но твой расцвет еще впереди».

Как мне не хватало сейчас моей мамы, никогда не терявшей надежды.

Мне было шестнадцать, когда она умерла — именно тогда, когда мне так были необходимы эти наши женские беседы с ней о том, как завоевать сердце мужчины, как стать похожей на нее: почтенной, знающей и все же остающейся женщиной во всех отношениях. Моя мама всегда была в гуще всех дел, во всех делах она знала толк и брала руководство на себя. Она преодолевала все трудности, но на смену одним всегда приходили другие. Мой отец был доволен тем, что она была занята делом. И не важно каким.

Он часто заявлял, что если женщины и не занимаются серьезным делом, это отнюдь не означает, что они бездельничают. У них могли быть свои «женские дела».

Но когда пришел мой черед, именно он уговорил меня поступить в бизнес-школу. Мне казалось вначале разумным и правильным, что я стану его личным бухгалтером, что он выделит мне уголок в своем рабочем кабинете, так соответствующем его мужскому началу; в комнате, одна стена которой была увешана оружием, а другая фотографиями, изображающими его вылазки на рыбалку и на охоту; в комнате, пропахшей дымом сигар и виски, с темно-коричневым ковриком, самым изысканным из всех ковриков в доме.

Он освободил для меня угол своего огромного письменного стола из черного дерева, где можно было работать над актами, вести учет хозяйственной деятельности, рассчитывать зарплату сотрудников, а также домашние ра сходы. Работая с отцом, я всегда ощущала себя скорее его сыном, чем дочерью. Я старалась доставить радость отцу, который всегда мечтал о сыне, но, казалось, что мне не суждено было стать его идеалом.

Он часто говорил, что я стану надежным помощником любому мужу, и, вероятно, поэтому он так хотел, чтобы я получила образование в области бизнеса и приобрела этот опыт. Он не любил много говорить, но я понимала и без слов — женщине (ростом порядка 180 см) требовалось нечто большее, чтобы завоевать сердце мужчины.

Да, я была шести футов роста; еще подростком, к своему стыду, я вымахала до гигантских размеров. Во мне не было ничего хрупкого или изящного.

Я унаследовала золотисто-каштановые волосы матери, но плечи мои были слишком широки, а грудь — слишком высока. Я часто разглядывала себя в зеркале и хотела, чтобы мои руки были короче. Мои серые глаза были слишком раскосыми и кошачьими, а нос был слишком резким. Губы были тонкими, а лицо бледным и серым. Серое, серое, серое. Как я хотела быть хорошенькой и яркой. Но, сидя перед туалетным столиком, подергивая ресницами и стараясь покраснеть, я становилась все больше похожей на дуру. Я не хотела выглядеть глупой и пустой, но ничего не могла с собой поделать, вслед за тем садилась на корточки перед застекленным кукольным домиком и изучала изящное, нежное фарфоровое лицо крошечной хозяйки. Как я хотела, чтобы это было мое лицо. Тогда, может быть, тот волшебный мир стал бы моим миром.

Но этого не происходило.

Тогда я оставляла все мои надежды, упакованными вместе с фарфоровыми фигурками, и отправлялась по своим делам.

Если отец всерьез рассчитывал на то, что сможет сделать меня более привлекательной для мужчин, дав мне образование и практический опыт в бизнесе, то он, должно быть, всерьез разочаровался в результатах. Джентльмены приходили и уходили, а я все ждала ухаживаний и признаний в любви.

Я всегда боялась, что мои деньги, деньги моего отца, мое наследство будут притягивать людей, изображающих любовь ко мне. Я думаю, что и отец боялся того же, поэтому он однажды пришел ко мне и сказал: «Я написал в моем завещании, что все, наследуемое тобой, будет принадлежать только тебе, и ты сможешь делать с ним все, что захочешь. Ни один муж не сможет управлять твоим состоянием, женившись на тебе».

Он объявил об этом и вышел из комнаты, прежде чем я смогла что-либо ответить. В дальнейшем он тщательно отбирал кандидатов для моих увлечений, представляя мне лишь господ высшего круга, людей, обладавших собственным состоянием. Мне еще предстояло встретить того, над кем я бы не возвышалась и кто не мрачнел бы, услышав то, что я сказала. Мне казалось, что я так и умру старой девой. Но мой отец не хотел так просто отказываться от своих планов.

— К нам сегодня на обед пожалует молодой человек, — объявил он утром в одну из пятниц в последних числах апреля.

— Он — один из самых ярких людей, которых я когда-либо встречал. Я хочу, чтобы ты надела то голубое платье, которое сшила себе на Пасху в прошлом году.

— Но, папа, — я готова была сказать «к чему беспокоиться», но он предупредил мой ответ.

— Не пытайся спорить, и ради бога не заводи за столом разговоров о борьбе женщин за равные права.

Взгляд мой вспыхнул. Он знал, как я ненавидела, когда он понукал мной, как одной из своих лошадей.

— Ни один мужчина не проявит интереса к тебе, если ты посягнешь на одну из священных мужских привилегий. Это всегда безошибочно.

— Голубое платье, — повторил он, повернулся на каблуках и удалился, прежде чем я смогла проронить хоть слово.

Мне казалось бессмысленным соблюдать все ритуалы за моим туалетным столиком. Я решила вымыть волосы с шампунем и стала расчесывать их, сжимая и собирая в пучок аккуратно, но не слишком нажимая на гребешок из слоновой кости, который отец подарил мне на прошлогоднее рождество.

Отец, вероятно, не знал или не хотел признать того, что я сшила «голубое платье», потому что я хотела иметь такой наряд, который фотомодели демонстрировали в журналах моды. Лиф платья был достаточно глубоким и демонстрировал прелесть моей груди, а облегающий корсаж прозрачно намекал на фигуру с «осиной талией». Платье было шелковым, и необычно мягкая ткань ярко поблескивала. Рукава спускались почти до локтя. Я считала, что так руки мои становились короче.

Я надела мамин кулон с голубым сапфиром, что, как мне казалось, делало мою шею немного изящнее. На щеках моих поблескивал румянец, то ли как проявление здорового организма, то ли по причине моей взволнованности. Я волновалась. Я пережила множество подобных вечеров, наблюдая за тем, как опускался взгляд мужчины, когда он поднимался, чтобы приветствовать меня, а я возвышалась над ним.

И на сей раз я репетировала лишь сцену очередного провала.

Когда я спустилась в гостиную, возбужденная от волнений, гость отца уже прибыл. Они беседовали о чем-то в тишине. Я услышала громкий смех отца, а затем голос гостя, низкий, но звучный, голос человека, уверенного в себе. Я попыталась успокоиться и прошла в кабинет отца.

Когда я вошла, Малькольм Нил Фоксворт встал, и сердце мое учащенно забилось. Рост его был по меньшей мере шесть футов два дюйма, и он был самым симпатичным молодым человеком из тех, кто посещал наш дом.

— Малькольм, — сказал отец, — я счастлив, что могу представить Вам мою очаровательную дочь. Он взял мою руку и сказал:

— Я очарован, мисс Уинфильд. Я взглянула в его небесно-голубые глаза. А он также пристально посмотрел в мои глаза. Я никогда не придавала значения шальным романтическим представлениям о любви с первого взгляда, но вдруг я почувствовала, что его взгляд прошел через мое сердце и застрял где-то внизу живота.

У него были божественно светлые, льняные волосы, римский нос и тонкий прямой рот. Широкоплечий, с узкими бедрами, он имел почти атлетическое сложение. И по тому, как он смотрел на меня с нескрываемой усмешкой, я поняла, что он привык к тому, что женщины приходят в волнение при взгляде на него.

Ну что ж, подумала я, не следует давать ему больше повода смеяться над Оливией Уинфильд. Конечно, такой мужчина вряд ли уделит мне вечер, и мне предстоит еще один прием, устраиваемый отцом для заранее обреченной на неудачу помолвки. Я крепко пожала его руку, улыбнулась в ответ и быстро отвела взгляд.

После представления друг другу отец объяснил, что Малькольм прибыл в Нью-Лондон из Челла, где проходил вечер встречи выпускников. Его интересовали инвестиции в судостроение, потому что он полагал, что после окончания войны рынки экспорта будут расширяться. Как я могла понять из его рассказа о себе, он уже владел несколькими суконными фабриками, имел решающий голос в нескольких банках и владел несколькими лесопильными заводами в Виргинии. Он имел совместный бизнес с отцом, но последний, хотя и был далеко не старым (ему исполнилось лишь 55 лет), отошел от дел, будучи душевнобольным. Лишь позднее я поняла, как обстояло дело.

За обедом я старалась быть вежливым, спокойным наблюдателем, каким хотел видеть меня отец, и какой всегда была моя мать. Маргарет и Филипп, наши слуги, подали изысканный обед, заказанный отцом, из жаркого и вина Веллингтона, которое полагалось пить в исключительных случаях. Я посчитала, что мой отец вполне нарочито заявил гостю:

— Оливия закончила колледж. У нее диплом по бизнесу, и она ведет всю мою бухгалтерию.

— Неужели?

Малькольм необычайно воодушевился. В его голубых глазах отразился глубокий интерес, и он вновь, уже более серьезно, взглянул на меня.

— И нравится вам эта работа, мисс Уинфильд?

Я бросила украдкой взгляд на отца, который сидел в высоком, вырезанном из светлого клена кресле и кивал головой, словно показывая мне правильный ответ. Я так хотела, чтобы Малькольм Фоксворт полюбил меня, но решила оставаться самой собой.

— Всегда лучше заполнять свое время полезной и разумной работой, — сказала я. — Даже для женщины.

Улыбка отца угасла, но на лице Малькольма она расширилась.

— Я полностью согласен. — Он не обернулся к отцу.

— Я считаю, что большинство так называемых привлекательных пустышек довольно глупы и безвкусны. Они считают, что их привлекательной внешности вполне достаточно, чтобы обеспечить им счастливую жизнь. Я предпочитаю интеллигентных женщин, которые смогут о себе позаботиться, женщин, которые смогут стать настоящим приобретением для своих мужей.

— Да, да, — ответил он и перевел разговор на темы судостроительной промышленности.

Он получил информацию из надежных источников, что торговый морской флот, построенный для достижения победы в войне, вскоре будет распродан частным владельцам. Эта тема увлекла Малькольма, и они проговорили об этом до конца обеда, но время от времени я ощущала на себе взгляд Малькольма, и когда я поднимала на него свой взор, он в ответ улыбался мне.

Никогда я не испытывала прежде того восторга от общения с гостями отца. Никогда я не чувствовала себя такой послушной за столом. Малькольм был вежлив с отцом, но мне казалось, что он более всего желал пообщаться со мной.

Со мной!

Неужели прекраснейший из гостей, когда-либо приходивших в наш дом, заинтересовался мной? Но он мог бы выбрать сотни красивых девушек, которые бы вечно обожали его. Почему его привлекла такая некрасивая девушка, как я? Но как мне хотелось верить, что все взгляды, брошенные украдкой, его просьбы передать мне предмет со стола, его попытки привлечь меня к разговору не были выдуманы мной. Возможно, лишь на несколько часов я могла позволить распуститься цветку моей надежды. Лишь на ночь! Завтра он завянет.

После обеда Малькольм и отец направились в кабинет выкурить сигару и продолжить разговор об инвестициях, которые собирался сделать Малькольм. И в дыму сигарет стали быстро рассеиваться мои внезапно вспыхнувшие надежды. Конечно, Малькольм не интересовался мной — его интересовали совместные предприятия с отцом. Именно они станут темой их беседы на протяжении оставшегося вечера. Я могла удалиться в свою комнату, чтобы провести время за чтением нового, привлекшего мое внимание, романа ЭдитУор-тон «Век невинности». Но затем я решила спуститься в гостиную, взяв с собой шелковую лампу, надеясь увидеться с Малькольмом, чтобы попрощаться с ним.

На улице в эту пору стало совсем тихо, но я увидела супружескую пару. Так, вероятно, прогуливались бы муж и жена из кукольного домика, упакованного в стеклянный футляр, выйди они из заточения, подумала я. Вскоре они скрылись за углом. Как я желала бы выйти на прогулку с таким мужчиной, как Малькольм. Но, увы, этому не суждено было сбыться. Казалось, Бог был глух к моим надеждам и молитвам о любви. Я вздохнула. Когда я вернулась к чтению, то поняла, что весь мой любовный опыт и в дальнейшем будет почерпнут из книг. Затем я обнаружила, что Малькольм стоит у двери в гостиную. Неужели он следил за мной? Он стоял, выпрямившись, плечи его были оттянуты назад, голова высоко поднята. В его глазах был расчетливый взгляд, как будто он украдкой оценивал меня, а я не знала, как поступить.

— О! — От удивления у меня выступил румянец на щеках. Сердце стало сильнее биться в груди, он, вероятно, услышал стук моего сердца.

— Чудесный вечер, — промолвил он. — Как бы вы отнеслись к прогулке?

На мгновение я растерялась. Он хотел пригласить меня на прогулку.

— Я согласна, — ответила я.

Было заметно, что ему понравилось, как я быстро приняла решение. Я не старалась моргать ресницами или казаться неуверенной, чтобы помучить его своим ответом. Я хотела пойти на прогулку, я очень хотела именно с ним пойти на прогулку. Если бы у меня была лишь малейшая надежда, что его интерес ко мне не пропадет, я оставалась бы только сама собой.

— Я поднимусь наверх за пальто. — Я была рада возможности на минутку исчезнуть и перевести дыхание.

Когда я вернулась, Малькольм ожидал меня в передней. Мне хотелось узнать, где сейчас отец, и не он ли все это организовал. Но хотя я знала Малькольма лишь короткое время, мне казалось, что он никогда не стал бы поступать вопреки своим желаниям.

Малькольм взял меня под руку и помог спуститься с крыльца. Мы оба были спокойны. Малькольм открыл калитку и пропустил меня вперед.

Стоял прохладный апрельский вечер, в воздухе уже повеяло весной. Деревья у калитки устремляли к небу свои черные голые ветви, но на них уже набухли сотни крошечных почек, готовых вот-вот выбросить свои побеги. Но в воздухе еще был разлит зимний холодок, он окутывал меня.

На миг меня охватило безумие, я хотела броситься в объятия к Малькольму, чего я никогда так не желала ни с одним мужчиной, даже с отцом. Я решительно направилась вперед и указала на реку.

— Если мы пойдем по этой улице, — сказала я, — а затем повернем направо, нам откроется чудесный вид на Темзу.

— Отлично, — прибавил он.

С моей стороны, вероятно, было безумством отважиться на прогулку по набережной реки в этот весенний вечер с мужчиной, который готов был влюбиться в меня. Я была сгустком эмоций: так много надежд и волнений, смущения и страха, пугающих чувств охватывало меня в этот вечер, что мне было не по себе. Но я не могла допустить того, чтобы Малькольм увидел мою взволнованность, и держала голову высоко. Корабельные огни двигались по реке — грузовозы доставляли товары вверх и вниз по течению. В такую темную ночь эти огоньки вдали напоминали жуков-светляков, затянутых паутиной.

— Зрелище действительно прекрасное, — сказал он.

—Да.

— Как могло так случиться, что ваш отец до сих пор не выдал вас замуж? Я ни в коем случае не хотел бы оскорбить ваш ум и утверждать, что вы прекрасны; но вы необычайно привлекательны и, очевидно, у вас незаурядный ум. Неужели ни один мужчина не завоевал вас до сих пор?

— Как же случилось, что и вы не женились? — ответила я. Он засмеялся.

— Отвечаете вопросом на вопрос — неплохо, мисс Уинфильд. Если вам угодно знать, то большинство современных женщин слишком скучны в своих усилиях обмануть мужчин. Серьезный мужчина, имеющий намерения создать крепкую семью и остаться верным своим принципам, должен избегать подобных женщин.

— Неужели иных женщин вы не встречали? — спросила я.

Мне показалось, что он покраснел.

— Неужели вы не искали других?

— Нет, я был слишком занят делами.

Мы помолчали, и он снова взглянул на речные суда.

— Может быть, я слишком тороплю события, — продолжал Малькольм, — но, вполне очевидно, что у вас и у меня много общего. Из рассказов вашего отца и моих собственных наблюдений я могу судить, что вы — серьезная девушка, прагматичная и трудолюбивая. Вы уже серьезно занимаетесь бизнесом, а поэтому вы на голову выше всех прочих женщин в этой стране сегодня.

— Это результат отношения к ним мужчин, — в ответ выпалила я и тут же прикусила губу.

Я вовсе не хотела высказывать свои мысли по этому поводу, но слова, казалось, сами слетали с моих губ.

— Не знаю, может быть, вы и правы. А знаете, — сказал он, взяв меня под руку, когда мы продолжали нашу прогулку, — у нас и в остальном много общего. Мы оба рано потеряли наших матерей. Ваш отец, — добавил он поспешно, — сказал мне об этом, я надеюсь, вы не сочтете меня бестактным.

— Нет. Вы ведь рано потеряли мать?

— В пятилетнем возрасте, — ответил он тише и печальнее.

— О, как вы, должно быть, страдали.

— Иногда, — ответил он, — случается так, что чем тяжелее жизнь, тем лучше мы становимся. Или тверже.

Эти его слова прозвучали резко, и я побоялась задавать ему другие вопросы на эту тему.

Мы долго гуляли в этот вечер. Я слушала его рассказ об успешных попытках создания собственного дела. Мы побеседовали о предстоящих президентских выборах, и он был доволен тем, насколько хорошо я осведомлена о кандидатах, борющихся за выдвижение в Конгресс от республиканцев и демократов.

Мне было жаль, что мы так скоро вернулись к моему дому, но утешением стала прогулка с обаятельным молодым человеком. Я считала, что дело этим и закончится.

Когда мы прощались, он спросил, сможет ли навестить меня еще раз.

— Боюсь, что я утомил вас своими разговорами за этот вечер. В следующий раз я постараюсь быть слушателем.

Я не ослышалась — этот человек хотел услышать мой рассказ, разгадать мои мысли.

— Вы можете позвонить завтра, — сказала я страстно, как школьник.

Он не улыбнулся, не засмеялся.

— Отлично, — сказал он. — Неподалеку отсюда есть небольшой ресторанчик морской кулинарии, куда я часто наведываюсь. Может быть, мы поужинаем.

Неужели мне назначают свидание? Разумеется, я согласилась. Я хотела понаблюдать за тем, как он садится в машину и отъезжает, но не могла вести себя откровенно. Когда я вернулась в дом, отец встретил меня в дверях кабинета.

— Интересный молодой человек. Обладает гениальными способностями к бизнесу. И неплох собой?

— Да, папа, — сказала я. Он захихикал.

— Завтра он зайдет к нам, и мы отправимся обедать. Его улыбка угасла, а во взгляде появилась серьезная надежда.

— Правда? Расскажи все подробно.

— Я не знаю, папа, что тебе сказать.

Я больше не могла сдерживаться. Я извинилась и поднялась к себе. Некоторое время я неподвижно сидела и разглядывала себя в зеркале. Неужели я изменилась? Волосы оставались прежними. Я оттянула плечи назад. У меня была привычка втягивать плечи, которые были слишком широкими, хотя и чувствовала, что осанка от этого портится. У Малькольма была отличная выправка уверенного в себе человека. Казалось, он не замечал моих недостатков и изъянов, не стремился смотреть на меня свысока.

Он даже сказал, что я привлекательна, и дал понять, что я ему желанна. Возможно, я недооценивала себя все эти годы и напрасно уготовила себе безрадостную судьбу?

В душе я пыталась убедить себя, что приглашение на обед вовсе не объяснение в любви. Возможно, этот мужчина вовсе не имел любовных намерений и просто чувствовал себя одиноким. Нет, подумала я, мы пообедаем, побеседуем и расстанемся. Возможно, когда-нибудь, на Рождество, я получу от него поздравительную открытку со словами: «Позвольте с некоторым опозданием поблагодарить Вас за приятную беседу. Желаю Вам счастливых праздников. Малькольм.»

Мое сердце затрепетало. Я подошла к стеклянному кукольному домику, словно стремилась обрести надежду, которая была спрятана в нем. Затем я отправилась спать, мечтая о фарфоровых фигурках: я была одной из них — счастливой женой, а Малькольм — прекрасным мужем.

Наше свидание за обедом было изысканным. Я хотела выглядеть скромно, но все, что бы я ни выбирала, было безвкусным. Я сама была виновата в том, что не уделяла должного внимания своему гардеробу. Наконец, я выбрала платье, которое надевала на одном из свадебных торжеств в прошлом году.

Возможно, оно принесет мне удачу, подумала я.

Малькольм сказал, что я неотразима, но разговор за столом быстро свелся к более земным делам. Он хотел знать все о работе, которую я выполняла для отца и расспрашивал меня о мельчайших подробностях. Я боялась, что разговор окажется скучным, но он проявил такой интерес, что я не могла остановиться. Очевидно, на него произвело глубокое впечатление мое понимание сути дела.

— Скажите мне, — спросил он меня, когда мы вернулись домой, — чем вы занимаетесь в свободное время?

Наконец-то разговор принял личный характер, и он проявил интерес ко мне.

— Я много читаю. Слушаю музыку. Гуляю. Единственный вид спорта, которым я увлекаюсь, это верховая езда.

— Неужели? У меня много лошадей, мое имение Фоксворт Холл раскинулось в чудесной местности, которая понравится любому натуралисту.

— Это чудесно.

Он проводил меня до двери, и вновь я подумала, что все закончилось. Он, однако, удивил меня.

— Вы, надеюсь, знаете о том, что я присоединюсь к вам и вашему отцу на завтрашней службе в церкви.

— Нет, — ответила я, — я ничего не знала об этом.

— Я с нетерпением буду этого ждать, — добавил он. — Благодарю вас за чудесный вечер.

— Мне он тоже понравился, — сказала я, словно ожидая того, чтобы он поцеловал меня.

Как мне не хватало подруги детства, кому я могла бы довериться, обсудить отношения между мужчинами и женщинами, но все школьные подруги, которых я знала, были замужем и разъехались.

Может быть, мне следовало поощрить его? Наклониться к нему, сделать паузу, улыбнуться. Я растерялась, стоя у дверей в ожидании.

— Ну что ж, до завтра, — сказал он, приподняв шляпу, и спустился по ступенькам крыльца к стоявшему рядом автомобилю.

Я распахнула дверь и ворвалась в дом, чувствуя и волнение, и разочарование. Мой отец был в гостиной, читал газету и, казалось, был занят другими делами. Но я знала, что он ждет моего рассказа о том, как прошло свидание. Я решила не отчитываться перед ним. Это создавало у меня настроение экзаменационного испытания, а я не любила подобных ситуаций.

Что я могла ему сказать? Малькольм пригласил меня на обед. Мы много беседовали. Я, по большей части, говорила, а он слушал. Может быть, он решил, что я — болтушка, даже тогда, когда разговор касался тех вопросов, к которым он проявлял интерес. Конечно, я говорила так много, потому что ужасно волновалась. Как бы то ни было, я была признательна ему за вопросы о бизнесе. В этой области я могла распространяться.

Я могла бы беседовать, разумеется, и о книгах, и о лошадях, но прежде я и не знала, что он интересуется чем-либо, помимо увеличения капитала.

Что же сказать отцу? Обед прошел чудесно. Я старалась поменьше есть, хотя я могла бы есть и побольше. Я старалась казаться утонченной, женственной и даже отказалась от сладкого. Но он настоял.

— Хорошо провела время? — быстро спросил отец. Он увидел, что я сразу направилась в свою комнату.

— Да, но почему ты не сказал мне, что пригласил Малькольма присоединиться к нам на утренней службе?

— О, неужели?

— Папа, несмотря на твой опыт в бизнесе, ты плохой лжец.

Он громко захохотал. Даже я слегка улыбнулась.

Почему я схожу с ума? Я знала, что он собирается сделать, и хотела, чтобы он сделал это.

— Я ложусь спать, — сказала я, раздумывая над тем, как придется помучиться над нарядом для церковной службы.

Прежде чем удалось заснуть, я вспоминала мельчайшие подробности нашего свидания с Малькольмом, осуждая и поздравляя себя. И когда я припоминала наше прощание возле двери, мне показалось, что он меня поцеловал.

Никогда прежде я не волновалась так перед утренним богослужением, как в этот раз. За завтраком я ничего не могла проглотить. Я суетилась, подыскивая подходящее платье и выбирая прическу. Когда пришла пора выходить, и прибыл Малькольм, сердце мое бешено застучало. Я подумала, что потеряю сознание и упаду прямо на лестнице.

— Доброе утро, Оливия, — сказал он, и, казалось, мой внешний вид его удовлетворил. Я даже не придала значения тому, что и в доме, и в машине на пути в церковь он называл меня Оливия, а не мисс Уинфильд.

Был чудесный, теплый весенний день, по-настоящему первое теплое воскресенье года. Все молодые девушки были в новых весенних нарядах, в шляпах с вуалью и с зонтиками. Все семьи были такими цветущими, дети резвились на солнце, ожидая начала службы. Когда мы вышли из машины, казалось, что все собравшиеся обернулись на меня. На меня, Оливию Уинфильд, прибывшую на службу прекрасным весенним утром с отцом и поразительно симпатичным молодым человеком. Мне хотелось крикнуть: «Да, он со мной! Только со мной! Понятно?»

Разумеется, я никогда бы не опустилась до такого бульварного поведения. Я выпрямилась, словно стараясь вырасти, высоко держа подбородок, когда мы вышли из машины и прошли в темную, пахнущую ладаном церковь. Большинство осталось на улице, наслаждаясь солнечной погодой, поэтому мы смогли выбрать любую скамью, и Малькольм решительно повел нас к самым передним рядам. Мы молча сидели и ждали начала службы. Никогда прежде мне не было так трудно следить за службой. Никогда я не прислушивалась к собственному голосу, но когда мы встали, чтобы пропеть псалмы, я услышала свой тихий голос.

Напротив, Малькольм пел громко, звонко и прочитал «Отче наш» в конце службы сильным, глубоким голосом. Затем он повернулся ко мне, взял под руку и сопровождал до автомобиля. С какой гордостью спускалась я с ним по ступенькам крыльца!

Я видела, как остальные прихожане разглядывали нас и размышляли, что за симпатичный молодой, человек пришел на службу с Уинфильдами и сопровождает Оливию.

Уходя, мы слышали шепот и пересуды, и я сознавала, что внешность Малькольма будет темой светских пересудов на протяжении всего дня.

После обеда мы отправились кататься на лошадях. Впервые я ездила верхом вместе с мужчиной, и его общество вдохновляло меня. Он держался в седле, как заправский английский охотник. Ему, очевидно, нравилось испытывать мое умение держаться в седле.

Он пришел на обед в воскресенье; и мы отправились на прогулку вдоль берега реки. В этот раз он был более молчалив, чем обычно, и я предчувствовала, что он объявит о скором отъезде. Вероятно, пообещает писать. Я буду на это надеяться, даже если он не исполнит обещания. А если он напишет, я буду хранить все его письма, даже если это будет и единственное письмо.

— Послушайте, мисс Уинфильд, — внезапно начал Малькольм.

Мне не понравилось это внезапное возвращение к прежнему обращению ко мне. Я решила, что это — дурное предзнаменование. На самом деле, оказалось, что нет.

— Я не вижу смысла в том, что два человека, очень близкие друг другу, откладывают и напрасно усложняют решение вопроса о своих взаимоотношениях, вместо того, чтобы перейти к сути, наиболее приемлемой для двух сторон.

— К сути?

— Я говорю о браке, — сказал он. — Об одном из самых священных таинств, такому достоянию, к которому нельзя относиться легкомысленно. Брак — это больше, чем логический результат любовного приключения. Это — взаимодействие, союз, обусловленный договором. Мужчина должен быть уверен, что его жена является именно тем человеком, на кого он может положиться. Вопреки распространенному среди мужчин, включая и моего отца, мнению — мужчине необходима сильная женщина. Я очарован вами, мисс Уин-фильд. Я хотел бы получить разрешение от вас на то, чтобы просить у вашего отца согласия на брак с вами.

На мгновение я лишилась дара речи. Малькольм Нил Фоксворт, шести футов и двух дюймов в высоту, удивительно красивый мужчина, интеллигентный, богатый и обаятельный, хочет жениться на мне? Мы стояли на берегу реки, а над нами горели звезды более ярко, чем обычно. Неужели все это пригрезилось мне?

— А… — начала я, но перехватила горло руками. У меня не было слов. Я не знала, как сформулировать свой ответ.

— Я осознаю, что это может показаться неожиданным, но я человек с характером, у которого есть все способности к тому, чтобы осознать, что имеет ценность, а что — нет. Мои инстинкты никогда не подводили меня. Я уверен, что это предложение принесет пользу нам обоим. Если вы проникнитесь к нему доверием…

— Да, Малькольм, конечно, да, — ответила я быстро, возможно, слишком быстро.

— Отлично. Благодарю. — сказал он.

Я ждала. Несомненно, наступил момент, когда мы должны были поцеловаться. Мы должны были закрепить нашу веру друг в друга под звездами. Но, возможно, я была по-детски романтична. Малькольм был из тех людей, которые все выполняют правильно, педантично. Мне необходимо было в это поверить.

— Тогда, если вы не против, давайте вернемся в ваш дом, так как я должен побеседовать с вашим отцом, — сказал он.

Он взял меня за руку и прижал к себе. Когда мы возвращались в дом отца, я вспомнила ту супружескую пару, которую мы повстречали на улице во время нашей первой с ним прогулки. Моя мечта, наконец, сбылась. Впервые в жизни я была действительно счастлива.

Отец уже ждал нас в своем кабинете, как будто предчувствовал новости. События развивались стремительно. Несколько раз я подходила к двойным дверям, отделявшим кабинет отца от гостиной и прислушивалась к разговору. Я обижалась на то, что меня исключили из разговора. Вероятно, речь шла о семейных или коммерческих проблемах, которые касались и меня.

Ничто не волновало меня так, как тот разговор, который проходил за закрытыми дверями. Я стояла, прижавшись к двери, прислушиваясь и желая узнать, как Малькольм выразит свою любовь ко мне.

— Как я объявил вам в первый вечер, мистер Уинфильд, — начал он, — я очарован вашей дочерью. Редко можно встретить женщину такого достоинства и выдержки, женщину, которая занимается проблемами экономики и успешно с ними справляется.

— Я горжусь успехами Оливии, — сказал отец. — Она такой же блестящий бухгалтер и кассир, как и все мужчины, которых я знаю.

Комплименты моего отца всегда подчеркивали мою невостребованность.

— Да, она женщина с сильным, уравновешенным характером. Я всегда мечтал о жене, которая даст мне возможность вести мой образ жизни, как мне захочется, и не будет беспомощно притягиваться ко мне, как бурлящее вино. Я должен быть уверен, что по возвращении домой я не встречу ее мрачной и унылой или даже мстительной, какими могут быть многие хрупкие женщины. Мне нравится и то, что она не озабочена пустяками, что она не будет сходить с ума от своей прически, что она не хихикает и не флиртует. Короче, мне нравится ее зрелость. Я делаю вам комплимент, сэр. Вы воспитали чудесную, достойную женщину.

— Но, я…

— И я не могу иначе выразить вам свое восхищение, как просить вашего согласия на брак с вашей дочерью!

— А Оливия?..

— Знает ли она, что я пришел сделать это предложение? Она дала мне свое согласие. Сознавая, что она с огромными способностями, я счел необходимым получить прежде ее согласие. Я надеюсь, вы поймете меня.

— О, да, я понимаю вас, — отец прокашлялся. — Хорошо, мистер Фоксворт.

Папа счел необходимым именовать гостя мистером Фоксвортом во время столь ответственного разговора.

— Я уверен, вы знаете, что моя дочь обладает значительным состоянием. Я хотел бы заранее оговорить, что наследуемое ею богатство, будет находиться в полном ее распоряжении. Я особо оговорил в моем завещании, что никто кроме нее самой не вправе распоряжаться этими средствами.

Вероятно, после этих слов наступило долгое молчание.

— Так и должно быть, — наконец промолвил Малькольм. — Я не знаю, как вы планировали провести свадебную церемонию, но я предпочел бы скромную церковную церемонию венчания по возможности скорее. Мне необходимо вернуться в Виргинию.

— Если Оливия не возражает, — сказал отец. Он знал, что я не буду против.

— Отлично. Я полагаю, что могу рассчитывать на ваше согласие, господин Уинфильд.

— Я надеюсь, вам ясно мое замечание относительно ее прав на наследство.

— Да, сэр.

— Я даю вам свое согласие, — ответил отец. — Давайте пожмем друг другу руки на этой ноте.

Я с шумом выдохнула воздух, накопившийся в легких, и быстро отпрянула от закрытых двойных дверей.

Исключительно симпатичный, элегантный мужчина приходил ко мне и, наконец, попросил моей руки. Я сама слышала это: все произошло так быстро, что мне едва удалось перевести дыхание.

Я убежала наверх и присела перед кукольным домиком. Скоро я буду жить в большом доме со слугами. Мы будем устраивать изысканные званые обеды, а я буду ценным приобретением моего мужа, являвшегося по определению отца гением в бизнесе. Со временем нам будут завидовать все.

Я посмотрела вокруг.

Прощайте мои одинокие ночи. Прощай этот мир фантазий и грез. Прощай печальное лицо моего отца и мой собственный утративший надежду взгляд в зеркале. Мне предстояло узнать новое — это новое был Малькольм Нил Фоксворт. Я должна была стать Оливией Фоксворт, миссис Малькольм Нил Фоксворт. Все, что когда-то предсказала мама, начало сбываться.

Я расцветала. Я почувствовала, что раскрываюсь навстречу Малькольму, как плотно затянутый бутон распускается в прекрасный цветок. А когда его голубые, голубые глаза заглянули в мои серые глаза, я почувствовала, что вышло солнце и туман растаял. Моя жизнь отныне не будет серой и слегка подкрашенной. Нет, отныне она будет голубой-голубой, как залитые солнцем небеса в безоблачный день. Голубой, как глаза Малькольма. В порыве охватившей меня страсти, я, подобно глупой школьнице, забыла об осторожности и необходимости за красивой вывеской видеть истину. Я не думала о том, что Малькольм, ни когда сделал мне предложение, ни когда обращался с предложением о помолвке к моему отцу, даже не упомянул слово «любовь». Как глупая школьница я верила, что буду покоиться под голубым небом глаз Малькольма, а моя крошечная грудь превратится в упругий, крепкий, никогда не увядающий бутон.

Как и любая женщина, глупо верящая в любовь, я никогда не осознавала, что голубое небо в его глазах было не теплым, нежным, благодатным весенним небом, а холодным, унылым, тоскливым зимним небом.