"Алая нить" - читать интересную книгу автора (Энтони Эвелин)

Глава 7

Собрались в задней комнате траттории на углу улиц Малберри и Гранд, в том районе Нью-Йорка, где селились первые иммигранты.

Они приезжали с Сицилии, из Неаполя, из Калабрии, из нищих промышленных городов севера и селились в кишащих крысами домишках, в полуразваленных халупах растущих трущоб. Это место прозвали Малой Италией. Здесь все еще были маленькие магазинчики, где продавали pasta[24], салями и вино со старой родины. Кафе и рестораны, жилые дома, католические школы и большие церкви, выстроенные на деньги бедняков; похоронные бюро и цветочные магазины, рынки, где старые женщины с удовольствием собирались поторговаться и поговорить на родном диалекте. Это было сердце мафии и ее неаполитанской ветви, cosa nostra. Тратторией владела одна из нью-йоркских «семей», которая контролировала азартные игры, производство наркотиков и публичные дома в этой части города. Эта «семья» была подчинена гораздо более обширной и могущественной «семье» Фабрицци.

Тратторию выбрали, чтобы провести там совет незадолго до Рождества. Шел снег, стоял лютый холод. Люди приезжали на автомобилях, закутанные в пальто и шарфы, с шапками, надвинутыми на лоб от ветра, который порывами дул из-за угла. Они входили по очереди, и их вели в заднюю комнату. Они рассаживались за столом. Когда дверь в последний раз открылась и закрылась и за стол уселся последний приглашенный, собрание было открыто. Его вел Джо Нимми, старый приятель и соратник Альдо Фабрицци.

Среди присутствующих были братья Рой и Виктор Джамбино.

Джо Нимми был могущественный человек, старый саро mafioso, его уважали за верность и мудрость. Он заговорил с подобающей случаю торжественностью.

– Все вы знаете, зачем мы собрались здесь, – начал он. – Это печальный день для меня; может быть, самый печальный в моей жизни. Сорок лет я был другом Альдо Фабрицци. Мы вместе работали на улицах, мы были как братья. Мы сражались бок о бок в те давние дни, когда ирландцы пытались захватить наши территории. Доказательство тому – мои шрамы вот здесь. – Он положил руку себе на грудь. – Альдо стал большим человеком. Мы уважали его. Мы были верны ему. Но, говорю я вам, он нас обманул. – Джо огляделся вокруг. – Несколько месяцев назад он собрал нас на совет. Он сказал, что хочет стереть с лица земли Фалькони за то, что они оскорбили честь его дочери. Но он солгал. У него были другие причины. Моя племянница Николь жила в доме Альдо. Скажу вам правду, я сам послал ее туда. Я услышал вещи, в которые не мог поверить. Николь слышала, как Альдо говорит с дочерью о деле. О нашем деле. Она видела, как Клара просматривает бухгалтерские книги. Проверяет цифры. Альдо Фабрицци хочет уничтожить Фалькони. Он хочет забрать их территории, бизнес и отдать своей дочери Кларе. Он хочет, чтобы мы работали на нее. – Он умолк и услышал недовольный шум. Он повернулся к Виктору Джамбино: – Разве это не правда?

– Это правда, – подтвердил Виктор. – Они назначили свадьбу, чтобы дон Альдо мог отдать всю власть Кларе. Бруно – наш парень, и он рассказал, к чему они клонят. Мы навели справки и узнали, что она ведает защитой магазинов одежды. Кто-то отдает команды, но приказывает она.

Джо Нимми снова заговорил:

– Мужчины возглавляют наше общество, так же как они возглавляют свои семьи дома. Никогда во главе не стояла женщина. Мы – Мужчины, Которых Уважают. – Он со всей торжественностью произнес старинное сицилийское звание. – Он совершил преступление. Обесчестил нас всех. Друзья мои, не так давно мы дали клятву. Это была фальшивая клятва. Я больше не связан ею. Должны ли мы пустить пулю в лоб Луке Фалькони, чтобы Клара Фабрицци смогла верховодить нами?

– Нет, – крикнули все почти в один голос. Он кивнул.

– То, что делает Альдо, означает открытую войну. Мы много лет жили в мире. Я говорю вам: он обречен. Призываю вас голосовать.

Он сел на место. Руки стали постепенно подниматься. Воздержавшихся не нашлось. Это был торжественный миг.

Виктор Джамбино задал только один вопрос:

– А как быть с Бруно Сальвиатти?

Джо Нимми пожал плечами.

– Мы подумаем, как быть с Бруно, – сказал он, откашлялся и произнес длинную, прочувствованную речь.

Постепенно атмосфера разряжалась. Обсуждали семейные планы на Рождество, стали обмениваться праздничными поздравлениями.

Они ушли так же, как пришли, по одному, с промежутками, и быстро отъезжали в автомобилях, торопясь домой или в контору.

Джо Нимми удалился последним. Он поговорил с хозяином траттории и его женой, выпил с ними кофе, прежде чем выходить на холод. Он дал им конверт, набитый деньгами, и поздравил с Рождеством. Ущипнул за пухлую щечку мальчугана, сидевшего на коленях у матери.

– Какой очаровательный мальчик, – сказал он и сунул в руку матери десятидолларовую бумажку. – Купите ему от меня подарок.

Он вышел на улицу. Почти стемнело. В больших магазинах люди в костюмах Санта-Клауса звонили в колокольчики и собирали деньги для бедняков.

– Что случилось?

Анжела собиралась выйти из дома, но Чарли загородил ей дорогу.

– Да ничего, ничего.

– Ты плакала, – сказал он. – Я же вижу. Почему папа не приезжает? Слушай, я не маленький. Я имею право знать.

– Я же тебе сказала, у него дела, – ответила Анжела. С сентября Чарли успел подрасти. Подрос и быстро возмужал – недаром в нем сицилийская кровь. И был до невозможности похож на отца. Совсем взрослый. Глупо было с ее стороны думать, что он ничего не заметит.

– Я не верю, что у него дела, – заявил Чарли. – Казино закрыто на зиму, Ральф мне сказал... Вы поссорились, верно? Он даже не позвонил мне...

– Да, – созналась она. – Мы поссорились, сынок. Я не хотела, чтобы он пропускал Рождество. Он может еще передумать. Так что ты не беспокойся об этом, ладно? Ну пожалуйста.

– Как же мне не беспокоиться, – сердито сказал он. – Это не похоже на вас – вы никогда не ссоритесь. Мам... – Он вдруг замолчал и покраснел. – Неужели он встретил другую женщину?

– О нет, милый. Ничего подобного! Я не могу об этом говорить. И я задержалась, а дедушка ждет в машине. Мне надо идти... – Она протиснулась мимо него.

Если бы они продолжали говорить, она бы расплакалась. Внешне она сохраняла бодрость. И надеялась, вопреки здравому смыслу, что Стивен позвонит и скажет, что передумал. Она заметила, что Чарли враждебно относится к Ральфу Мэкстону, и это ее огорчало. Теперь она поняла, в чем дело. Он не желает видеть рядом с ней никаких мужчин, кроме Стивена.

– Ты почему так долго? – заворчал Хью Драммонд. – При таких темпах я ничего не успею купить.

Она нашла отца очень одряхлевшим и склонным к брюзжанию. Он хотел купить еще что-нибудь в подарок внуку и подарок для Мэкстона. Он постоянно говорил, как ему нравится Ральф, и это тоже раздражало Чарли.

Мэкстон был очень обходителен со стариком; он терпеливо слушал сумбурные рассказы Хью о начале его врачебной практики и ни разу вида не подал, что ему скучно.

Приготовления к Рождеству шли полным ходом, а перед Анжелой стоял вопрос, ответ на который с каждым днем становился все яснее. Стивен не пойдет на попятную. Его долг перед семьей перевесил любовь к ней, к их сыну и к ребенку, который должен родиться. А она никогда не сможет смириться с этим и как ни в чем не бывало продолжать жить с ним. Ни о чем другом она думать не могла. В Америке свершится ужасное кровопролитие, и ее муж неизбежно окажется в нем замешан.

– Извини, папа, – сказала она. – Не волнуйся, до закрытия магазинов еще много времени.

Чарли смотрел, как они отъехали. Он опустил штору и уставился в огонь камина. Он любит отчима. Он так хотел, чтобы они вместе отпраздновали это Рождество, как тогда, после их свадьбы. И ему вовсе не нравится, как этот крючконосый игрок Мэкстон увивается вокруг матери, проявляет о ней заботу. Смотреть противно, как он обхаживает деда. Чарли не проведешь, даже если дед думает, что его истории из больничной жизни двадцатых годов интересуют кого-то, кроме него самого. Поссорились, сказала мама. Ничего себе – ссора из-за бизнеса, после которой они так разошлись.

– Из-за бизнеса, черта с два, – вслух произнес Чарли. Его друг Джордан, вдохновитель той поездки в Нью-Йорк, провалил семестровый экзамен и был отправлен домой. Его родители разводились. Он был потрясен. Чарли тоже сильно разволновался, когда новость облетела школу. Если такое случилось с Джорданом, значит, может произойти и с ним? Если только он не предпримет чего-нибудь. Этому его научил Стивен. Нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока судьба нанесет тебе удар. Нужно вскочить и ударить первым... Он вспомнил, как Стивен сказал ему эти слова, когда у Чарли были неприятности со старостой класса.

– Ну и ладно, – сказал Чарли, подбадривая себя, – возьму и позвоню ему. Скажу, что без него у нас будет поганое Рождество.

Стивен упаковал вещи. Он купил билет на самолет до Парижа, а оттуда – до Нью-Йорка. Позвонил Пьеро, но наскочил на Лючию, которая пришла в ужас, услышав, что он приезжает. Он не стал спорить с ней, успокаивать.

– Передай это Пьеро, – сказал он. – Я свяжусь с ним, как только приеду. А папе ничего не говорите.

На вилле уже стоял холод запустения; отопление работает вполсилы, окна закрыты ставнями. Жанин выводила его из себя, бесшумно шныряя вокруг и задавая каверзные вопросики: когда же он поедет к мадам? Она наверняка видела его билет на столе. Они с матерью собирались уехать до возвращения хозяев. Он осмотрелся – не забыл ли чего.

Его охватило грустное чувство конца. Анжела уже почти неделю как уехала, и несколько раз он доходил до того, что набирал номер ее английского телефона, но тут же клал трубку. Сказать ему было нечего, все уже произнесено. Он не хотел лгать сыну и не хотел думать о том, что сказала ему Анжела перед отлетом. Не может быть, чтобы она выполнила свою угрозу. Она примет его назад, простит его... она не может поступить иначе, ведь скоро родится ребенок. Но все же ужасное сомнение не покидало его. У него было свое чувство чести. У нее свое. При всей ее мягкости и доброте она уже смогла доказать, что обладает железным мужеством, чтобы поступить так, как она считает правильным. Она ведь однажды оставила его, притом что ее ожидало гораздо более трудное будущее...

Он подошел к двери, застегнул пальто перед выходом на холод, когда зазвонил телефон. Он остановился. На миг нахлынула надежда. Она сжалилась, она звонит ему. Он вернулся и взял трубку.

– Послушай, пап, эти твои дела, они не могут подождать? На бедную маму смотреть жалко. Нам без тебя будет плохо, просто ужасно... Что это за дела у тебя?

– Семейные, – сказал Стивен. Почему он не вышел на минуту или две раньше, зачем подошел к телефону! Каждое слово Чарли было для него как острый нож в сердце. – У моего отца неприятности. Я ему нужен, Чарли.

– Я и не знал, что у тебя есть отец, – сказал сын. Его голос звучал озадаченно. – Ты о нем никогда не говорил. Слушай, пап, я знаю, что у вас с мамой что-то неладно. Она мне не говорит, но я не верю в эту историю про бизнес. Это просто отговорка! У Джордана родители разводятся. Он так расстроился, что уехал домой посреди экзаменов... Пап, у вас мамой ничего такого, правда? Пап? Ты слушаешь?

Помолчав, Стивен ответил:

– Да, сынок, я слушаю. А мама дома? Я хочу поговорить с ней...

– Она повезла деду в город. А почему ты нам не позвонил?

– Чарли, я пробовал, но не дозвонился... – Он даже не попытался придумать сносное объяснение. Прикрыв трубку рукой, Стивен с горечью выругался.

На столе стояли часы. Если он не выйдет сию минуту, то опоздает на самолет. Впрочем, возможно, и успеет, если будет мчаться как сумасшедший и на всех светофорах будет зеленый свет. Он еще успеет на самолет из Ниццы, сделает пересадку в Париже и отправится в Нью-Йорк. Сын пока оставался на проводе; Стивен мог сказать ему, чтобы он не беспокоился, не думал о Джордане и его родителях и не воображал, что такое может случиться и с ними.

Он услышал, как Чарли говорит:

– Пожалуйста, приезжай на Рождество. Помирись с мамой.

Стивен еще раз посмотрел на часы. Потом он сказал:

– Что ж, думаю, дела могут подождать. Не говори маме, что звонил мне. Я приеду, не беспокойся. Мне очень жаль Джордана.

– Я и не думал ничего такого, – возразил сын.

– Конечно, не думал, – мягко сказал Стивен. – Ты об этом помалкивай, пусть это будет наш сюрприз, идет?

– Идет, пап, потрясно! Пока!

В голосе Чарли прозвучало явное облегчение. Стивен повесил трубку. Пуговица за пуговицей он расстегнул пальто и сел за стол. Он взял часы и стал смотреть, как медленно движутся стрелки, пока не исчезла последняя возможность. Потом позвонил в аэропорт, чтобы поменять билет и взять бронь на ближайший прямой рейс в Лондон. Он еще говорил, когда дверь открылась и в комнату заглянула Жанин.

– Месье... а я думала, вы уехали.

– Я еще пробуду тут часа два, – сказал он. – Берите мать и поезжайте. Я сам запру все двери. – Он отвернулся, выпроваживая ее. Она неохотно ушла.

Он сидел и ждал. Позвонили из аэропорта, чтобы удостовериться, что у него изменились планы. Ему зарезервировали билет на семичасовой рейс.

«Я и не знал, что у тебя есть отец. Ты никогда не говорил о нем». Стивен закрыл лицо руками. Жизнь, построенная на лжи: он обманывает собственную плоть и кровь. Жизнь, где клятва в семейной верности противоречит куда более сильной любви к сыну и жене.

Чувство вины и гордость заставили его поставить на карту все то, чем он дорожил по-настоящему. Он пошел против Анжелы, потому что такое отношение к жизни он впитал с молоком матери, с воздухом, которым дышал с рождения. Когда зовут, мужчины идут, оставляя жен и детей плакать.

Но не сейчас. Против сына он беззащитен. Он вспомнил ее яростные упреки в те несчастливые дни, когда они спорили и спорили. Они ранили и очень злили его.

«Ты считаешь, что должен рисковать жизнью ради отца и брата? Они выбрали для себя жизнь среди насилия и смерти! Разве ты большим обязан им, чем этому мальчику, который тебя боготворит? Если так, то ты недостоин быть его отцом...»

Отчаянные ссоры, слезы, мольбы с обеих сторон. Гордость и старые традиции встали между ними непроходимой стеной.

Он поехал бы в Нью-Йорк, если бы не услышал ужаса в голосе Чарли. «Родители Джордана разводятся... он ужасно расстроен...» Мальчик нутром почуял опасность.

Такой инстинкт – Божий дар, внезапно подумал он... И этот дар всегда будет сыну защитой. Но тут же сообразил, что эта мысль – из прошлого. Из его прошлого, когда он учился остерегаться незнакомых людей, садился спиной к стене в общественных местах, а в автомобиле, останавливающемся рядом на красный свет, видел возможную смертельную угрозу. Именно в такой ситуации в него однажды стреляли, и пуля расплющилась о пуленепробиваемое стекло. Автомобиль с визгом сорвался с места. Нет, это не для его сына. Не для Чарльза Стивена Фалькони жизнь, какую вел в молодости его отец. Сыну не понадобится это шестое чувство опасности.

Он произнес вслух:

– Господи Иисусе, что же будет, если Пьеро так и не послушает меня, а я не приеду?

И тут зазвонил телефон, как будто его божба была молитвой, и Бог ответил на нее.

– Стефано? – Это был не брат, а дальний родственник Тино Сполетто. – Пьеро не будет в городе до конца недели, – объяснил он. – Лючия не успела тебе сказать. Она прибежала ко мне, очень обеспокоенная. Можно с тобой поговорить? – Голос Тино звучал еле слышно, на линии стоял треск.

– Можно, – ответил Стивен. – Она объяснила тебе, почему я хочу приехать?

Телефон внезапно дал двойное эхо: до него донеслись слова «хочу приехать». Затем линия очистилась.

– Она сказала. Твоя мать очень волновалась. Я тоже, но теперь больше нет причин волноваться.

– Почему? Ты хочешь сказать, что Пьеро наконец послушался меня? Позавчера вечером я говорил с ним, и он сказал, что все это чушь. Этими самыми словами. Я понял, что должен повидаться с ним; иначе мне не удастся открыть ему глаза.

– Теперь они открыты, – был ответ.

– Что случилось? – с усилием спросил Стивен. – В чем дело, Тино?

– Ничего, ничего. Пьеро уехал в Вегас, у него там дело. Мы с твоим отцом вчера вечером были на совете. Там собралось много важных людей. Из «семей». Ты был прав – Альдо замышлял нас устранить. На свадьбе – все как ты говорил. Но на совете это отменили. Ты понимаешь, я не могу говорить много. Но «семьи» решили убрать Альдо. Твой отец дал согласие. Так что теперь беспокоиться не о чем. Мы все – я, моя жена Нина и дети – шлем тебе лучшие пожелания. Счастливого тебе Рождества. И следи за газетами. Где-то в районе двенадцатого января. Это будет еще та свадьбочка.

Снова послышалось эхо. Стивен повесил трубку. Значит, инстинкт не подвел его. Отец Клары решил устранить Фалькони, прикрываясь свадьбой. Теперь ему самому вынесли тот же приговор. Стивен медленно поднялся. Он невольно представил себе эту сцену. Свадьба, свадебная месса в соборе Святой Марии и Ангелов, кортеж автомобилей едет на свадебный пир. Как они сделают это? Устроят засаду, где-то спрячется снайпер...

В его сердце не было кровавого чувства мстительности. Одно только отвращение.

Анжела с семьей смотрела телевизионную передачу, когда дверь гостиной открылась и вошел Стивен.

Он услышал радостный возглас сына, Анжела вскочила на ноги и подбежала к нему. Хью Драммонд, улыбаясь от радости, силился встать, а Ральф Мэкстон благоразумно держался на заднем плане. Для него не было места в этом семейном воссоединении.

Когда они остались одни в своей комнате, Стивен рассказал ей, что произошло.

– Мне позвонил Чарли. Ты не должна сердиться, Анжела. Он ведь хотел как лучше.

– Сердиться? Слава Богу, что он позвонил. Ох, милый, когда ты открыл дверь и вошел, я глазам своим не поверила! А он был просто счастлив. И я тоже...

Они крепко обнялись.

– Я решился, – продолжал он. – Я понял, что не могу так поступить с ним и с тобой. Я уже собирался лететь сюда, и вдруг позвонил кузен из Нью-Йорка. Они вне опасности. Мне не нужно ехать. Но я решился и сказал об этом нашему сыну раньше, чем узнал об этом. Я хочу, чтобы ты меня поняла, милая. Ты мне веришь?

– Ты же знаешь, что верю, – ответила она. Потом спросила: – Ты ошибался насчет этой свадьбы?

– Я был прав, – медленно произнес он. – Мой тесть все рассчитал. Семью Фалькони собирались стереть с лица земли.

– Ох, Стивен, не надо. Это какой-то кошмар.

– Теперь это будет кошмар для него, а не для нас, – сказал он. – И больше нам ничего знать не нужно. Забудь об этом, дорогая. Это подошло близко, но, надеюсь, больше никогда нас не коснется. Прости меня, хорошо?

Она поцеловала его.

– Ты вернулся домой, к нам, – сказала она. – Больше меня ничто не волнует. Мы чудесно проведем Рождество и сделаем вид, что ничего этого не было. Все трое. – И она положила его руку себе на живот.

Этой ночью она крепко и спокойно спала в объятиях Стивена.

Рождество было по-настоящему веселым. В холле сверкала елка, снег в этом году не выпал, но погода стояла морозная и солнечная – как нельзя лучше для прогулок. Стивен и Анжела не отходили друг от друга и увлекали с собой Чарли, как будто их сплотила пережитая опасность.

Мэкстон взял на себя роль компаньона старого доктора. Ему нравился Драммонд, и, несмотря на ревнивые инсинуации Чарли, он вовсе не считал старика занудой. Старик казался ему близким человеком – настоящая фигура отца вместо той отдаленной абстракции, которая в день Рождества сядет за стол со своей многочисленной родней в Большом зале в Дербшире. Мэкстон иногда представлял себе эту картину, сам причиняя себе легкую боль, а потом превращая ее в издевательство над собой. Он ненавидел формальные сборища под Рождество. Неизвестно откуда берутся все родственники; согласно ритуалу, подарки разворачивают ровно в три тридцать, после того как все в принудительном порядке слушают королевскую речь.

Принужденное веселье никогда не распространялось на него, потому что он всегда оказывался в немилости за какой-нибудь проступок. То подарил престарелой тетушке вульгарную комическую книжку; то вообще забыл принести кому-то подарок; то не вовремя вылез с просьбой о деньгах, чтобы покрыть свои траты. С самого детства у него все было наперекосяк, а как-то раз он выпил слишком много шампанского, и его стошнило прямо посреди рождественского завтрака. Он предпочитал старого доктора Драммонда с его историями и был ему благодарен.

Он признавал, что Анжела теперь счастлива, счастлива, что Стивен вернулся и их ссора, из-за чего бы она ни была, позади. Она была счастлива и очень старалась передать свое настроение остальным Он вспомнил, как его родители презирали средний класс. Опора Англии, безусловно, но ужасно скучные и просто смешные. Его семья многому могла бы поучиться у таких людей, как Драммонды. Он был рад, что находится среди них, и в то же время ему уже много лет не было так одиноко. Он скучал по Мадлен, скучал по дну общества, где он был в своей стихии и свободен от сантиментов. Он не имел отношения к рождественскому празднику, который начался в местной церкви. Интересно; кто здесь более неуместен, думал он: он сам или раскаявшийся мафиози, преклонивший колени рядом с женой и сыном.

Родным сыном, как отметила Мадлен. Когда-нибудь, думал Мэкстон, листая молитвенник, но не принимая участия в пении, когда-нибудь я узнаю, что там было на самом деле. Куда делась первая жена, которую я с ним видел, новобрачная во время медового месяца... Он соблазнил Анжелу и бросил ее с незаконным ребенком. Женился на одной из своих. А потом вернулся и предъявил права на Анжелу. Многим ли мужчинам сошло бы такое с рук? Когда-нибудь я все узнаю. Этой мыслью Мэкстон подбадривал себя на протяжении всей службы.

В рождественское утро, посреди суматохи рассматривания подарков, появился Стивен с бутылкой шампанского и, одной рукой обнимая Анжелу за талию, объявил, что у нее будет ребенок. Пробка выстрелила, бокалы наполнены, и все выпили за хорошую новость.

– Как замечательно, – твердил старый доктор. – Какая прекрасная новость – как хорошо, Чарли, что у тебя будет брат или сестра. – Сияя, он обошел всех, шампанское переливалось через край.

Мэкстон смотрел, как мальчик подходит и обнимает мать и Стивена. Может быть, меньше станет задирать нос, когда перестанет быть единственным предметом родительского внимания. Мэкстон надеялся на это. Чарли ему не нравился. В нем было больше от отца, чем от Анжелы. Когда-нибудь лоск английской привилегированной школы сотрется... Он подошел и поздравил их.

Анжела нежно сказала:

– Спасибо, Ральф, дорогой, я так рада, что вы сегодня с нами. Настоящий семейный праздник, правда?

И Стивен с любовью посмотрел на нее и согласился.

Они строили планы на Новый год и настаивали, чтобы Мэкстон остался у них. Он не мог просто так удрать отсюда и рискнул позвонить Мадлен и попросил ее прислать липовую телеграмму. Меньше всего на свете ему хотелось остаться и праздновать Новый год с обитателями этих аккуратных маленьких сельских домиков. Славные, порядочные люди, соседи доктора и его покойной жены, люди, с детства знавшие Анжелу. Он мысленно высмеивал их; хватит с него праведной жизни. Ему нужно хорошенькое бесчинство, чтобы отбить вкус индейки и сливового пудинга во рту. Он не любит второго сорта, и роль доброго друга семьи ему не по нраву. Он наигрался с доктором в шахматы, теперь ему нужны другие игры.

Мадлен сделала, как он просил. Она прислала неуклюжую телеграмму о больной тетке, которой он необходим, и он очень искусно обратил ее в шутку, прочитав вслух.

– Моя приятельница решила, что мне нужно алиби, – сказал он. – Это потому, что оно нужно ей самой. Вы ведь простите меня, не правда ли, если я сбегу до праздника? Она у меня особенная, и ей было трудно освободиться.

– Конечно, мы не возражаем, – сказала Анжела. – Там, куда вы едете, хорошо?

– Это наш первоначальный план, – ответил он. – Немного лыжного спорта и много aprus![25]– Он засмеялся резким бесцветным смехом.

Сейчас он соберет вещи, попрощается, и между ними проляжет пространство. Если уходишь, то, ради Бога, уходи побыстрее. Это был старый девиз его семьи. Уходящего гостя торопили; тех, кто задерживался, недолюбливали. Стивен предложил отвезти его на машине в аэропорт в Гэтвике, но он наотрез отказался.

– Вы очень добры, но спасибо, не надо. Не годится вырывать вас из семейного круга. Через две недели я вернусь в Антиб; пригляжу за виллой и посмотрю, что нужно поменять у «Полякова» – вы говорили что-то о гардеробе. – Снова к делу, снова к безопасным взаимоотношениям.

– Хорошо, сделайте это. Жаль, что вы покидаете нас.

– Как мне с вами связаться, когда я приеду? Вы будете еще здесь?

– Нет, – сказал Стивен. – После Нового года я увезу Анжелу и мальчика куда-нибудь на юг. Я вам сообщу.

Доктору было жаль, что он уезжает; он все кашлял и яростно возился с трубкой, и Мэкстон понял, что старик не может сказать прямо, как он будет скучать без него. Ральф пожал доктору руку и потрепал по плечу. Он никогда не позволял себе такой фамильярности с собственным отцом.

Потом подошла Анжела и поцеловала его в щеку, и он почувствовал, что краснеет, выдает себя.

– Спасибо, что были так добры с папой и с нами всеми, – сказала она. – С Новым годом, Ральф.

– Это вам спасибо, – сказал он. – У меня это лучшее Рождество за много лет. С Новым годом, Анжела, берегите себя.

Он вскочил в такси, помахал всем и откинулся на спинку сиденья. Он долго тешил себя надеждой, но теперь отбросил ее навсегда.

Назад, к прежней жизни.

Он напевал песенку. Когда он был совсем маленьким, он всегда напевал, когда ему было плохо. Это утешало его.

Новогодний праздник прошел успешно. Так говорила Анжела. Стивену он показался очень скучным. Они такие безжизненные, эти англичане. Они радуются шепотом. Он старался быть обаятельным и дружелюбным со всеми и терпеливо сносил любопытствующие взгляды. Анжела выросла среди этих людей, и Чарли тоже. Он видел, как хорошо его сын ладит с мальчиками и девочками своего возраста; ему с ними интересно. Стивену они казались нудными и надутыми. Он вспоминал безудержные, шумные праздники у себя дома, где Новый год встречали криками и музыкой, все целовались и обнимались, а вокруг елки, когда било полночь, носились дети всех возрастов. Он ничего не сказал, но ему не терпелось попасть в Марокко, на солнышко. Он с намеренной точностью рассчитал срок поездки. Двенадцатое января, сказал кузен Сполетто.

В этот день он, Анжела и сын будут за тысячи миль от газет и телевидения. Фалькони в безопасности. Больше он ничего не хочет знать. Не хочет думать о Кларе и ее папаше.

Это не его дело.

В этом году Клара возненавидела Рождество. Возненавидела, ибо обычай требовал, чтобы ее семья провела праздник вместе с матерью-вдовой и всеми родственниками Бруно Сальвиатти. Они собрались в доме Альдо на большой традиционный обед, обменялись подарками и выпили за жениха и невесту. Миссис Сальвиатти была толстая, дерганая, настоящий пузырь; на нервной почве она без умолку болтала, доводя Клару до исступления. Она то и дело поглядывала на сына и говорила Кларе или Луизе: «Правда, он красивый мальчик? Так похож на отца. А какой он хороший сын...» Все они были крестьяне: тугие костюмы сковывали их движения, галстуки душили их, женщины безвкусно расфуфырены; дети раздражали ее, без удержу носились взад-вперед, поощряемые любящими родителями, вопили и путались под ногами. Клара ненавидела их и еле сдерживалась, чтобы не взорваться. Бруно вел себя с ней как собственник, то и дело лапая ее, пока она потихоньку не рявкнула, чтобы он оставил ее в покое. Ее отец был превосходным хозяином: шутка ли, Дон принимает своих будущих свойственников – мелкую сошку. Он снисходительно обращался с Бруно, который льстил ему и подлизывался, а жених выпендривался перед ней. Он подарил ей хорошее кольцо: кто-то, имея виды на будущее, одолжил ему денег. Все они слишком много ели, а некоторые и сверх меры пили. Один из престарелых дядюшек Сальвиатти заснул за столом. Альдо заметил это, и взгляд его стал холодным. Старика подняли из-за стола и уложили. Кто-то из детей расплакался от усталости и перевозбуждения. Их наперебой утешали и кудахтали над ними. Кларе казалось, что она видит кошмарный сон наяву.

Свадебные подарки прибывали. Дарили все – от самых скромных до самых уважаемых членов приглашенных «семей». Слишком много серебра и хрусталя для второго брака. Ящики вина, постельное белье и искусно вышитые скатерти, безделушки, среди которых была и ужасная, кричащая безвкусица, и несколько хороших старинных вещиц. Картина с видами старой родины. Клара не переносила сентиментальности девятнадцатого века, а Бруно обожал такие картинки и гравюры. С самого начала она сказала ему, что подобной дряни в ее доме не будет.

Свадебный наряд она заказала у Бергдорфа Гудмена. Она тщательно выбирала его, решив выглядеть как можно красивее. Какой контраст с ее первой свадьбой, когда она пошла к алтарю в девственно-белом платье, сгорая от девичьей страсти к жениху. Она стала вспоминать тот день. Прекрасное пение в церкви – первый знак, что Стивен ждет ее у алтаря. Радость званого вечера, когда все поздравляли ее, говорили, какая она красивая, как светится от счастья. Свадебный вальс в его объятиях. Теперь воспоминания не причиняли ей боли, а если и возникали, то это только подстегивало ее ненависть и укрепляло решимость выйти за человека, в котором она видела лишь средство для достижения цели. Эта цель – власть и независимость, жизнь, предварительно очищенная от всех следов чувства актом кровавой расправы с врагами.

Сквозь ткань этой будущей жизни проходила лишь одна алая нить. Агентство, которое она основала и возглавила, найдет Стивена Фалькони. Уже ищет.

О'Халлорен был счастлив. Ему нравилась его новая контора на окраине Нью-Йорка. Ему нравилось, что двое помощников занимаются повседневной слежкой – тоскливой рутиной, что столько лет была его уделом. Ему нравились батареи пишущих и копировальных машинок и диктофонов: все это говорило о деньгах и успехе, так же как название, написанное позолоченными буквами на матовой входной двери конторы. Сыскное агентство «Ас». Хозяйка сохранила это неуклюжее название. Ему нравилась молодая секретарша, сидевшая в его приемной; она называла его мистер О'Халлорен и варила ему кофе. Больше всего ему нравились деньги. Жена и дети тоже переехали и поселились с ним; почему бы и нет, спрашивал он себя, если у него приличный домик и сад в пригороде, новая машина и гараж? Он был счастлив и работал старательно, как только мог, потому что был еще и напуган.

Пугала его владелица агентства. Когда она вызывала его к себе, он сразу чувствовал присутствие ее отца, как будто тот стоит за дверью.

Он осторожно навел кое-какие справки у старых знакомых в полиции. Идти на попятную было поздно, но он считал себя вправе выяснить, кто, собственно, такие его покровители. Достаточно оказалось назвать фамилию Фалькони. Ее сразу же связали с другой, столь же одиозной – Фабрицци. У Альдо Фабрицци была дочь, которая вышла замуж за одного из Фалькони. Кто-то поджарил его в автомобиле на Юго-Восточном побережье. Из нью-йоркской полиции не присылали венков на похороны. Так же как из Флориды и Лас-Вегаса. Обе семейки порядочное дерьмо. О'Халлорен согласился. Он спрашивает просто в связи с делом, которое раскручивает.

Тогда будь поосторожнее, предупредили его знакомые. Если это связано с мафией, лучше брось. Последний частный сыщик, который хотел что-то о них разнюхать, кончил тем, что пролетел шесть этажей вниз из окна своей квартиры. От агентства тоже камня на камне не осталось.

О'Халлорен пообещал оставить это дело и сказать, чтобы клиентка поискала других идиотов. Но вернувшись в свой новый дом, он убедил себя, что ему слишком хорошо платят, чтобы он праздновал труса. До сих пор он делал все, что от него хотела черноглазая стервоза. А хотела она побольше грязи. Любой грязи. Первых клиентов она подыскала сама. Слежка, связанная с разводом; такая же паршивая штука, как всегда, но на сей раз объекты были богаты. Он работал очень хорошо, и они оставались довольны. Платили тут же. В их с Пачеллино старой конторе им приходилось часто грозить подать в суд на обратившихся туда же клиентов – так трудно было выколотить из них деньги. Вскоре по денежным кругам поползли слухи, что это очень надежное агентство. Появились новые клиенты – жены, мужья, бизнесмены, желающие выследить неплательщика. Были и корпорации, которые желали провести проверку тех, кого собирались назначать на руководящие должности. Или последить за сотрудниками конкурирующей фирмы в надежде, что всплывут какие-нибудь неблаговидные истории из их личной жизни. О'Халлорен провел свою жизнь среди неимущих и мелких преступников; когда он оставил полицию и основал с прежним партнером новое дело, он увидел во всей неприглядности и жителей предместий. Но у богатых все было несколько по-другому. Они умели вываляться в грязи и вылезти из нее, продолжая благоухать.

И вдруг владелица послала за ним перед самым Рождеством. Он пришел в дом из коричневого кирпича, где ему пришлось подождать. Он не курил. В доме все было в точности как на картинках в журналах, которые обожала его жена. Когда хозяйка вошла, он вскочил на ноги. Она не извинилась за то, что заставила ждать. Даже не предложила сесть. Просто подошла и вручила конверт.

– Это ваш рождественский подарок, Майк. У меня нет времени на подарочную упаковку. И у меня к вам личная просьба. Подробности в конверте. Я в январе выхожу замуж, так что меня не будет здесь до середины февраля. Но я хочу, чтобы начали прямо сейчас. Счастливого вам Рождества.

– Спасибо, миссис Фалькони. И вам также. Поздравляю вас со свадьбой. Кому-то крупно повезло.

– Я ему передам, – сказала она. – А то вдруг он не знает. До свидания. – Она вышла из комнаты, оставив его с конвертом в руках.

Он открыл его в машине. Там было десять тысяч долларов и подробности ее просьбы к нему. Она хотела, чтобы отыскали ее бывшего мужа Стивена Фалькони, который, по ее мнению, жив. Она считала, что он инсценировал свою смерть и удрал с другой женщиной.

Она особо упомянула посещение одного из самых известных ресторанов города, «Лез Амбасадер», и указала дату – больше года назад. Она предложила – очень тактично, отметил он, – начать со списка всех, кто там обедал в тот вечер, и плясать от него. Предыдущий сыщик не смог ничего добиться, потому что стал с места в карьер спрашивать о Стивене Фалькони. И кто-то сделал из него яйцо всмятку. О'Халлорен скорчил рожу. Здесь нужно было действовать очень осторожно. Если леди обращается к нему с личной просьбой, то нельзя сказать: извините, не могу. Он понимал, что об этом пришлось бы очень пожалеть. Никакому помощнику доверить это нельзя. Он вздохнул. Если она говорит «личная просьба», значит, он должен заняться этим лично.

Вернувшись в контору, он сел и задумался. Значит, Фалькони не умер. Обгоревший труп принадлежал кому-то другому. По крайней мере, она так думала. Первое, что нужно сделать, – это проверить обстоятельства его гибели и свидетельство о смерти. Он решил, что лучше заняться этим сразу же, прежде чем она отвлечется от своего замужества и спросит, как идут дела.

Он положил десять тысяч в банк на свой личный счет и на следующее утро выехал из Нью-Йорка, направляясь в город, неподалеку от которого произошел тот несчастный случай. Настоящее захолустье: несколько разбросанных домишек, магазин и авторемонтная мастерская. Местная полиция патрулировала обширную территорию. Прежде чем иметь дело с полицией, он просмотрел старые подшивки местных газет.

Он отметил, что умершего опознал его родной брат. Так что, если леди не ошибается, ее свойственники участвовали в заговоре. Если она только не ошибается. Он еще не был уверен в этом. У женщин иногда возникают настоящие мании в связи с их мужьями, даже у дам с ледяной кровью, вроде этой леди.

Он называл ее так про себя и в разговорах с женой. Его жена сначала сгорала от любопытства. Он успокоил ее ловким враньем, прибавив Кларе Фалькони лет двадцать. Ей-де нужно вложить куда-то капитал и потешить свое любопытство, влезая в чужие дела. Это, может быть, чудачество, но, по крайней мере, платит она хорошо. После этого жена отстала.

Местные газеты раздули целую историю вокруг трупа в сгоревшей машине. Причиной несчастья сочли сигарету и течь в бензобаке. Казалось, обычная невинная авария в провинции. Но изощренный нюх Майка О'Халлорена чуял неладное. Тихие похороны, скромная кремация, сказал он себе. Любому уважающему себя мафиози полагался полный обряд по католическому обычаю. Родной брат Фалькони опознал его и распорядился о похоронах.

Так хоронили собак. Если только не было другой основательной причины: боялись, скажем, что кто-то может выкопать тело, заинтересоваться им. Он уже не удивился, узнав, что прах был развеян, а безутешный брат не дождался даже конца панихиды. Они убивали друг друга как мух, но у них были свои похоронные ритуалы. Когда умирала большая шишка, убийцы посылали на похороны цветы и нередко рыдали над гробом. Это входило в традицию уважения. Кого бы там ни поджарили в этой машине, это явно не был сын и наследник Луки Фалькони.

Майк не стал больше ни о чем спрашивать. Тот, кто это сделал, мог иметь знакомых в здешнем районе. Он вернулся в Нью-Йорк и воспользовался советом своей хозяйки.

Он начал расследование со списка обедавших в «Лез Амбасадер» в день, указанный Кларой.

Он не пытался подкупить метрдотеля. И не совал пачки купюр бармену или гардеробщице. Он отправился прямо к управляющему и рассказал, что ему нужно. У него была наготове правдоподобная история. Он дал управляющему свою карточку; адрес конторы произвел должное впечатление. Сам О'Халлорен тоже. Хорошо одет, учтив. Под давлением Клары он сбросил личину провинциального филера. Она заказывала ему костюмы, учила, как вести себя с обходительными и умными господами, вроде этого управляющего самым модным рестораном в Нью-Йорке.

– Мои клиенты, – говорил О'Халлорен, – желают сохранить инкогнито. Пока не будут уверены, что выиграют дело.

Управляющий это понимал. Он разбирался в клиентах и уважал их желание сохранить инкогнито. Он сказал:

– Но, наверное, этим лучше всего заняться полиции?

О'Халлорен согласился.

– Разумеется. Но мои клиенты не хотят огласки. Они чувствуют, и я пообещал им это, что, когда мошенничество будет раскрыто, эта пара предпочтет возместить убытки, а не предстать перед судом. – Управляющий решил, что это разумное решение.

– Они работают и в гостиницах, не только в ресторанах?

– Гостиницы – их специальность, – ответил О'Халлорен. – В последние три года они поработали в гостиницах, принадлежащих моим клиентам, и в их ресторанах. Общая сумма денет оказалась достаточно большой. Последний счет, который они не оплатили, – он сверился с несуществующей записью в блокноте, – это был счет на три тысячи восемьсот долларов. За четыре дня. – Он откашлялся. – Кроме того, они уносили в чемодане предметы интерьера, принадлежащие гостинице, в том числе гравюры со стен номера. Это их фирменный знак.

– А рестораны? Там они тоже оставляют фирменный знак? – Теперь управляющий заинтересовался всерьез.

– Заказывают лучшее коллекционное шампанское, всегда большую бутылку, – сказал О'Халлорен. – Мужчина говорит, что они что-то празднуют. Потом берут икру, самое дорогое, что есть в меню, и исчезают, прежде чем им успевают положить на стол счет.

– Ясно. – Управляющий был явно доволен. – Уверяю вас, у нас такого случая не было. Так что вы зря тратите на нас свое время.

– Они обедали здесь, – сказал О'Халлорен, – одиннадцатого августа позапрошлого года. Мы знаем точно, потому что в мусорной корзине номера, который они занимали в одной из наших гостиниц, мы нашли счет с подписью из вашего ресторана. Это единственная наша возможность установить их личности. Если только вы позволите мне узнать их фамилии и дадите о них какие-нибудь сведения. Насколько я понимаю, вы храните записи в течение трех лет.

Управляющий кивнул.

– Верно. У нас есть список постоянных клиентов с указанием размеров их кредита и список случайных посетителей. Я вам принесу.

Через час О'Халлорен вышел из кабинета. У него был длинный список фамилий и уйма сведений; все это к делу не относилось, за исключением пяти или шести пар. Стивен Фалькони обедал там с конгрессменом и его женой. Об остальных шести парах О'Халлорен стал выяснять у метрдотеля Луиса. Луису было ведено оказать посильную помощь. К тому же парень, который задавал вопросы, и словом не обмолвился о Стивене Фалькони. Двоих посетителей Луис знал только в лицо; оба они бизнесмены, время от времени приезжают из-за города со своими клиентами. О'Халлорен сказал, что это неважно.

Один из оставшихся четверых был постоянным клиентом. Мистер Форрест, крупный кожевенный промышленник. С ним в тот вечер была дама. Остальных Луис не знал: они больше не появлялись в ресторане.

О'Халлорен поблагодарил за помощь и поехал обратно в контору. Форреста найти легко. Луис как-то уклончиво говорил о нем. Форрест, изделия из кожи. Парк-авеню.

Майк О'Халлорен решил позвонить ему.

Клара примеряла свадебный наряд. Простой костюм из гладкого кремового шелка: прямая юбка и облегающий жакет с воротником и манжетами из искусственной норки. И к нему шляпка, простая таблетка из того же материала.

Ее мать сидела в спальне дома из коричневого кирпича, и вид у нее был убитый.

– Нельзя этого делать, – повторяла она. – Это не к добру – ты же знаешь, что надевать его накануне приносит несчастье!

– Чушь, – сказала Клара. – Я никогда не верила в эту чепуху. – Она сняла шляпку и уложила в картонку, в гнездо из материи.

Позади нее Луиза быстро сделала пальцами «козу» от дурного глаза. Клара с детства ее не слушалась. Теперь она вообще ни с кем не считалась, кроме отца. Луиза была простая женщина, но в таких важных вещах, как ревность, она разбиралась. Бруно ревновал, и сама Луиза тоже. Отец с дочерью отгородились от них, даже не пытаясь проявить какой-то такт. Они выставляли напоказ свою близость, особенно Клара, которая наслаждалась своим положением дочери, заменяющей сына. Она жестока и бессердечна. Совсем потеряла женственность, потому что Альдо оказывает дочери уважение, полагающееся мужчине.

Это плохо кончится, твердила про себя Луиза. Брак будет неудачным, как и первый. Да еще Клара бросает вызов всем старинным суевериям, красуясь в подвенечном наряде накануне свадьбы.

В дверь спальни постучали. В доме была теперь новая служанка. Марию отправили куда-то в другое место; она не Могла больше терпеть выходок и вспышек Клары, и ее здоровье начало ухудшаться.

У новой служанки выдержки было больше.

– К телефону, мадам, – сказала она и закрыла дверь.

– Кто это? – крикнула Клара ей вслед. – Такая идиотка, – заметила она, повернувшись к матери. – Сто раз ей говорила спрашивать, кто звонит. – Она взяла отводную трубку у кровати. Звонил О'Халлорен. Она сказала матери: – Мама, это по делу. Пойди почитай журнал, ладно? Я быстро.

В свадебном наряде она сидела на краю кровати и слушала. Недавно у нее появилась привычка постукивать пальцами, разговаривая по телефону. Вот и сейчас длинные пальцы беззвучно отбивали дробь по колену, и вдруг они замерли.

– По-моему, я кое-что нашел, – говорил О'Халлорен. – Как я уже говорил, все отпадают, кроме этого Форреста с дамой. Я встречался с ним; он быстро разговорился, до сих пор считает себя оскорбленным: его дама сбежала от него посреди обеда, сообщила ему через гардеробщицу, что у нее заболел сын, и не вернулась. Позже она звонила и извинялась, но его не проведешь. От него я многое узнал о ней. Англичанка, представляла какую-то лондонскую рекламную компанию, услугами которой он пользовался. И я решил поговорить с той гардеробщицей. Эта девушка уже не работает в «Лез Амбасадер», но я ее нашел. Теперь слушайте внимательно, миссис Фалькони. Пришлось долго ее умасливать и даже выложить несколько долларов, но в конце концов она мне сказала, что та женщина ушла вместе с мистером Фалькони. Она также сказала, что женщина вроде бы не хотела идти, но он ее заставил. Гардеробщица перепугалась. Она знала вашего мужа и сделала все, что он ей сказал. Я спросил, говорили ли они что-нибудь, а она ответила, что ваш муж просил сообщить конгрессмену, с которым он обедал, что ему надо уйти, а дама сказала, что у нее заболел сын. И была при этом напугана. Девушка говорит, что ваш муж перепугал бы кого угодно одним своим видом. Она вспомнила, что он называл ее Анжелиной... Алло? Миссис Фалькони?

– Я слушаю, – сказала Клара. – Анжелина? Вы говорите, он так называл ее?

– Это ее имя, – сказал О'Халлорен. – Анжела Лоуренс; так ее назвал Форрест. Он дал мне адрес квартиры, где она останавливалась, и я туда пошел. Там живут два гомика. Я им навешал лапши на уши, сказал, что миссис Лоуренс разыскивает родственник в Штатах, и они клюнули. Они любят поболтать. Они сдали квартиру миссис Лоуренс и ее сыну по просьбе парня, у которого она работала в Лондоне. Они выболтали все, что только можно... Послушайте, может быть, мне лучше приехать и рассказать вам? У меня куча сведений.

Она не ответила.

Он тут же пошел на попятную, испугавшись вдруг, что слишком увлекся.

– Можно и подождать, если сегодня вам неудобно.

– Нельзя ждать. – Она тяжело дышала, ее голос звучал так, будто она задыхается. – Приезжайте, – сказала она. – Через полчаса. Тогда и поговорим. Привезите с собой все, что у вас есть. – Она положила трубку и разжала свободную ладонь.

Длинные накрашенные ногти впились в ладонь так, что повредили кожу.

Анжела. Она произнесла это имя вслух. «Анжела. Анжелина». То самое имя, которое он произнес в первую брачную ночь с ней.

Мать вернулась в спальню. Под мышкой она держала один из модных журналов Клары. Такое чтение было не по ней.

– Клара, Клара, что с тобой?

К ее удивлению, дочь ответила спокойно, почти кротко:

– Ничего, мама, все в порядке.

– Что-то не похоже. – Материнский инстинкт в Луизе взял верх. Она поспешила к дочери. – Ты выглядишь больной, – обеспокоенно сказала она.

Она села рядом с Кларой и обняла ее за плечи. Теперь ей было стыдно, что в последние месяцы она так строго судила дочь. Девочка бледна как полотно. А огромные черные глаза полны слез.

– Расскажи мне, что с тобой? – сказала Луиза. – Ты волнуешься из-за завтрашнего дня? Ты не хочешь выходить за Бруно? Он же хороший человек и любит тебя, Клара. С ним ты будешь счастлива. – И тут она сказала то, о чем не решалась упоминать долгое время. – Он тебе больше подойдет, чем тот, другой. С тем ты не была счастлива. Ты заботься о Бруно. Будь ласкова с ним, и он будет добр к тебе. Я знаю.

Клара медленно повернулась к ней, подняла руку и вытерла единственную слезу в уголке глаза. Она сказала:

– Не беспокойся за меня, мама. С Бруно все будет хорошо. Завтра мой праздник, правда? Эта свадьба будет лучше той. О ней будут долго говорить. А теперь я вызову машину и ты поедешь домой. Скажи папе, что я его буду ждать ровно в одиннадцать. Я не опоздаю. – Она крепко обняла мать за талию и внезапно поцеловала ее в щеку.

Луиза покраснела. В этом вся Клара, такая своевольная и избалованная, а потом вдруг становится ласковой, и ей все прощается. Она сказала:

– Может быть, все-таки переночуешь у нас? Разве тебе хочется сидеть тут весь вечер в одиночестве?

– Я не буду в одиночестве. – Клара встала. Она начала расстегивать пуговки на жакете. – Ко мне приедет один человек по делу. Мне нужно с ним о многом поговорить. И не волнуйся. Завтра я не опоздаю.

Майк О'Халлорен непонимающе уставился на нее.

– Миссис Фалькони, – сказал он, – она же умерла. Семнадцать лет назад...

Она ходила по комнате туда-сюда, туда-сюда, как арестант по камере.

– Это та самая, – сказала она. – Анжела. Анжелина. То самое имя. И она уехала из Нью-Йорка в тот самый день, когда мой муж бросил меня!

– Анжел тысячи, – сказал он. – Это же распространенное имя. Налить вам чего-нибудь выпить? Я бы сам не отказался, – добавил он.

Она нетерпеливо отмахнулась.

– В тот вечер она была в «Лез Амбасадер». Я поссорилась со Стивеном и не пошла. Они встретились там, вот что случилось. Тогда-то все и началось.

О'Халлорен налил себе виски без содовой.

– У нее был сын, – продолжала Клара. – Мальчик пятнадцати – шестнадцати лет, ведь так сказал вам владелец квартиры? Это тоже сходится. Та женщина была беременна, когда мой муж женился на ней...

– Слушайте, миссис Фалькони, – возразил он. – Та женщина погибла. Ведь ваш муж говорил вам. Так как же она могла оказаться живой в Нью-Йорке? На основании одного только имени...

Он отпил большой глоток. Ее не остановить: не хочет ничего слушать. Она решила – и все.

– Все сходится! – накинулась на него Клара. – Откуда он знал, что она умерла? Он не видел трупа. Видел какие-то дурацкие часы, которые подарил ей. Да она могла уронить их! Она не умерла, Майк. Она не погибла. Она родила ребенка и в тот вечер в «Лез Амбасадер» встретила моего мужа. Бог знает, что она ему наговорила. Но он бросил меня ради нее. Он удрал от своей родни, они инсценировали его смерть в машине, чтобы его прикрыть, и он удрал с ней. – Она налила себе виски. Руки у нее дрожали, она не могла удержать стакан, и он звякал о бутылку. Потом она подошла, села напротив него и тихо произнесла: – Он хотел иметь детей. Когда я назвала ее шлюхой, он ударил меня. У нас никогда не было детей. – Она сжимала бокал обеими руками, и внезапно он полетел через всю комнату; виски разлилось, на ковер посыпались осколки. У О'Халлорена были крепкие нервы, но сейчас он так и подскочил.

Она свихнулась, внезапно подумал он. Черт возьми, ну и в историю я вляпался... Он снова попытался урезонить ее:

– Вы выдумываете. Вы мучаете себя пустыми подозрениями, ей-богу. Ну ладно, допустим, ваш муж сбежал от вас, допустим, он жив. Но у вас нет доказательства, что первая жена не погибла в госпитале. Вы не можете доказать, что та женщина в ресторане имеет с ней что-то общее.

– Я чуть не получила доказательство, – сказала она. – Я пустила за ним сыщика, уже не в первый раз. Но на этот раз все было не так, как всегда. Он был счастлив. Он пел. Я знала, что это не просто какая-нибудь лахудра, с которой он валяется в постели. Но сыщик не смог продвинуться дальше того вечера в «Лез Амбасадер». Об этом позаботился мой муж. У него было что скрывать. И вы ненароком узнали, что именно. Умница Майк. – Он испугался, когда она начала хохотать и так же внезапно перестала. – Он женился на ней, – сказала она. Ее глаза превратились в черные щели.

– Вы мне говорили, – сказал он. – На Сицилии.

– Я хочу, чтобы вы туда поехали.

Он поперхнулся виски.

– Что-о?

– Я хочу, чтобы вы туда поехали. Выяснили все об этом венчании, о бомбардировке госпиталя. Потом я хочу, чтобы вы шли по этому следу. Поехали в Англию. Вы ведь знаете, где она работала в Лондоне. Ну да, они вам сказали. Найдите ее, Майк, и дайте мне знать. Дайте мне знать, действительно ли мой муж, Стивен Фалькони, живет с ней. – На этот раз она не смеялась. Она улыбалась, причем так, как будто превозмогала страшную боль. – Вы сказали, будто у меня нет доказательств, что это та же женщина. Мне они и не нужны. Я знаю это – вот здесь. – Она приложила руку с длинными пальцами к сердцу. – Я права. Вы убедитесь, что я права, а потом приедете и скажете мне об этом.

– А как же агентство? – Он знал, что это безнадежно, но решил все-таки попытаться.

– К дьяволу агентство, – сказала она. – Обойдется без вас. Там хватит народу. Я хочу, чтобы вы работали сейчас только над моим заданием. И не беспокойтесь, Майк, я же знаю вас. Вы любите деньги и, если справитесь, получите их предостаточно. Можете составить список ваших расходов, я не буду даже проверять его.

Она молча наблюдала за ним. Он колебался, спорил сам с собой и наконец сделал выбор.

– Ну хорошо, если вам так хочется.

Майк О'Халлорен поднялся.

– А если в этом сумасшедшем деле окажется, что правы вы, – что тогда?

Клара встала. Она разгладила руками отсутствующие морщинки на юбке.

– Однажды, когда у нас были нелады, – сказала она, – я его припугнула. Я устроила так, чтобы в его машину стреляли. Конечно, не для того, чтобы попасть в него. Машина была бронированная, пуленепробиваемая. Я просто хотела напугать его, чтобы он был со мной подобрей. В следующий раз я сделаю это по-настоящему. А теперь идите. Мне нужно выспаться этой ночью. Завтра я выхожу замуж. До свиданья.

– Спокойной ночи, миссис Фалькони.

– Спокойной ночи. И приступайте немедленно.

– Сию минуту, – сказал он. Выходя из комнаты, Майк взглянул на нее. Она стояла на том же месте. Ее руки продолжали разглаживать юбку. Сицилия. Англия. Она сказала, что он может составить свою собственную смету расходов.

По пути домой он остановился у цветочного магазина и купил жене букет за пятьдесят долларов. Он надеялся, что так ему будет легче сказать ей, что он надолго уезжает по делам службы.

Стивен собирался лететь в Париж, а оттуда в Марокко. Но Анжеле хотелось провести несколько дней в Париже и показать Чарли достопримечательности.

Сын изъявил мало восторга по этому поводу, а Стивен – еще меньше. Чарли не хотелось тратить часть драгоценных каникул на юге на посещение музеев и картинных галерей с матерью, а Стивен не желал здесь задерживаться, потому что Париж напоминал ему о Кларе. Он думал о Кларе тех дней, и мысль эта преследовала его во сне и наяву.

Клару не тронут: заговоры против мафиозных боссов высшего уровня никогда не касались женщин. Умрет Альдо, и новый муж Клары Бруно Сальвиатти, и несколько старших «лейтенантов» Фабрицци, которые не предадут его. Все это произойдет на глазах у Клары. Она будет жить, и этот ужас останется с ней навсегда. Мысль о Кларе не давала ему покоя, отравляла дни, проведенные в Париже. Стивену казалось, что, посещая Лувр, Тюильри, могилу Наполеона в доме Инвалидов, они буквально ходят по ее следам.

Чарли невольно залюбовался могилой Наполеона. Он долго стоял у огромного мавзолея из черного мрамора, тонущего в глубине монументального здания, и не мог оторвать глаз. Эта торжественная роскошь подействовала на его воображение.

– Должен сказать, папа, – заметил он наконец, – что у нас в Вестминстерском аббатстве нет ничего подобного.

– Пошли, – сказала Анжела. – Меня она угнетает. Слишком мрачная.

– Смерть всегда мрачна, – сказал Стивен. – Такая огромная могила для такого маленького человечка.

– Он был великий человек, – возразил Чарли. – Хотя в конце концов мы его победили. Ладно, мам, ты что-то побледнела. Пошли. Но пока эта штука – лучшее, что я видел.

Переходя через дорогу, Стивен взглянул вверх и чуть не остановился посреди проезжей части. Это была улица Константин, и на противоположной стороне высился классический фасад здания, где находилась прекрасная квартира, которую хотела купить Клара. На окнах были ставни. «Мы бы могли возвращаться сюда в память о том, как мы были счастливы». Он так и слышал эти слова, чувствовал, как она тянет его за руку.

– Стивен, – спросила вечером Анжела, – ты не заболел? Ты какой-то бледный.

– Я не хочу больше здесь оставаться, – сказал он. – Я же говорил тебе, я хочу в Марокко. Мы с Кларой провели медовый месяц в Париже. Мы посещали те же самые места, делали все то же самое. Я все время думаю о ней.

– Ой, извини меня, – сказала Анжела. – Что же ты молчал? Мне так хотелось, чтобы Чарли все это увидел. И ему по-настоящему понравилась эта ужасная могила!

Она подошла и обняла его.

– Почему ты сейчас думаешь о прошлом? Ты же сказал мне, что твоя семья в безопасности. Она скоро выйдет замуж. Почему же, милый?

Он притянул ее поближе к себе.

– А знаешь, ты смягчила меня. Я теперь чувствую совсем не так, как прежде.

Альдо собирался убить его отца и брата Пьеро; он не заслуживал жалости. Анжеле не приходило в голову, что убийцы сами будут убиты.

Он поцеловал ее.

– А может быть, хватит с нас, поедем завтра? Я позвоню в «Мамулиан» и поменяю наши брони. У Чарли уже полное брюхо культуры, а у меня – полное брюхо Парижа.

– У меня, кстати, тоже полное брюхо, – напомнила она. – Сегодня ребенок пошевелился. У тебя было такое странное настроение, что я тебе не сказала. Позвони прямо сейчас.

Он повернул ее к себе лицом и тесно прижался щекой к ее животу.

– Если это девочка, – спросил он, – как мы ее назовем?

– Если ты будешь так делать, – пробормотала Анжела, – это будет сексуальный маньяк, независимо от пола. Так ты будешь звонить в гостиницу?

– В скором времени, – сказал он. – Позвонить можно и из спальни.

На следующий день по дороге в аэропорт он остановился у книжного киоска и купил Чарли английский перевод книги «Жизнь Наполеона».

– Похоже, у тебя температура, – сказал Альдо. Он пощупал ладонью лоб Клары. На щеках у нее горел лихорадочный румянец, но кожа была холодной.

– Я прекрасно себя чувствую, – сказала она. – Нам не пора?

– Еще есть время, – успокоил ее Альдо. – И помни, когда это случится, ты должна быть потрясена. Как думаешь, тебе удастся упасть в обморок?

– Нет, – ответила Клара. – Но я постараюсь не аплодировать и не кричать «ура». Надеюсь, твои люди не подведут.

– Лучших не найдешь ни за какие деньги, – сказал Альдо. – Два первоклассных стрелка с Западного побережья. Они их застигнут при выходе из церкви. А мы все будем на месте, и все наши люди тоже. Все увидят, какие у нас чистые руки, – Он рассмеялся. Картина, которую он представлял себе, воодушевила его. Ненависть давно уже тлела в нем, а месть займет не больше часа.

Они обманули его дочь; они опозорили и оттолкнули его плоть и кровь и пытались одурачить его самого. Фалькони заплатят за это в полной мере. Он нанял убийц, которые пристрелят их, как только кончится свадебная церемония. Два отличных стрелка, бывшие армейские снайперы, которые занялись наемными убийствами. Они стоили целое состояние, но за результаты приходится платить. А результат должен удовлетворить всех. Он с удовольствием готовился к этому, лично вручил убийцам фотографии Луки и Пьеро, а также снимок Тино Сполетто, тайно сделанный на улице. Они изучили их и кивнули. Эти люди не тратили лишних слов. Один из них сказал, что хочет посмотреть на всех поближе, чтобы не ошибиться. Альдо дал им адреса и не задавал больше вопросов. Он посмотрел на часы. Одиннадцать десять. Свадебный автомобиль, украшенный белыми лентами, ждет у дверей.

Бруно Сальвиатти уже на месте, в церкви, ждет невесту. Вчера вечером Альдо вместе с Луизой ходил проверять, все ли сделано правильно. Церковь напоминала цветочный магазин: большие букеты оранжерейных цветов, гирлянды, протянутые вдоль нефа, и сам алтарь утопал в лилиях и мимозах – цветах Италии. Их специально доставили оттуда на самолете.

Луиза ничего не знала об их планах. Женщинам о таких вещах не рассказывают. Она была в восторге от церкви, беспокоилась, потому что Клара нарушила обычай, примеряла свадебный наряд накануне... Альдо слушал ее болтовню и улыбался про себя. У Клары есть выдержка: он гордился ее спокойствием, ее стальной решимостью. У нее сердце мужчины, ликовал он. И, может быть, от Сальвиатти у нее будут дети. Тогда чаша счастья Альдо переполнится.

– Пойдем, – сказал он. – Возьми свои цветы, Клара. Ты счастлива? Рада тому, что устроил для тебя твой старый папочка?

Она повернулась к нему.

– Я буду счастлива, когда увижу, что эти подонки лежат мертвыми у наших ног, – сказала она. – Когда все будет кончено, папа, я расскажу тебе кое-что еще.

Они направились к машине, которую, как всегда, прикрывали телохранители.

– Расскажи сейчас, – предложил он.

– Не сейчас, – ответила Клара. – Потом. После свадьбы.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал отец. Дверцы захлопнулись, и машина двинулась к церкви Святой Марии и Ангелов. – Ты думаешь о Стивене. Не беспокойся: он заявится, надо только подождать.

Клара на миг выглянула в окно. Сияло зимнее солнце.

– Я не собираюсь ждать, – сказала она.

Бруно нервничал. Свадебный костюм был тесен, или ему так казалось; в церкви было жарко, и он вспотел. Цветы одуряюще пахли. У его двоюродного брата лежало в кармане кольцо. Клара из каких-то подлых соображений отказалась обменяться с ним кольцами. Мол, он свое получит позже. У всех женатых мужчин были золотые обручальные кольца. Она отказалась из чистой стервозности.

Когда они поженятся, обещал он себе, он покажет ей, как вести себя. Если она попробует отшить его так, как до свадьбы, он возьмет ремень и спустит с нее шкуру. Его тешила эта мысль. Благодаря ей он не так остро чувствовал унижение. Заиграл орган, все ждали; люди на скамьях вертели головами, глядя, как заполняется церковь. Он увидел, что старый дон Лука Фалькони, его сын Пьеро и десятая вода на киселе Сполетто заняли места на передней скамье. Почетные места, предназначенные для родственников невесты. Лука поклонился матери Клары, которая улыбнулась ему и помахала рукой. Бруно было известно все о Кларином первом муже. Он предал семью и Клару, и его укокошили... Бруно почти не думал об этом.

Это будет сногсшибательная свадьба. Все так говорят. Его друзья и родственники прямо обалдели. Он станет большой шишкой. Восходящая звезда, сказал кто-то. Ему это понравилось. Потом музыка сменилась торжественным звоном и все встали. Клара с отцом шли к нему по проходу.

– Какое чудесное место, – сказала Анжела. – И погода чудесная. – Она взяла его за руку. Они сидели в саду гостиницы «Мамулиан» и грелись на теплом солнце. Она была спокойна и очень довольна. Беременность протекала легко; только вначале ее чуть-чуть тошнило, а потом она ничего не чувствовала, кроме ожидания нового ребенка. Стивен утверждал, что она прекрасно выглядит, и поддразнивал перспективой родить в будущем целый выводок детей.

Чарли играл в теннис с девочкой, с которой только что познакомился. Она была американка. На два года моложе Чарли, кокетливая и хорошенькая. Чарли уже признался Стивену, что обычно позволяет ей выигрывать.

Гостиница была роскошной, пища – экзотической, а обслуживание лучше, чем в знаменитых отелях Европы. К тому же сияло солнце, хотя к вечеру становилось прохладно. Делать было совершенно нечего – разве что гулять по живописным окрестностям или предаваться лени на террасе.

– Как хорошо, что мы бросили Париж и приехали пораньше, – сказала она. – Ты был совершенно прав.

– Ненавижу Париж, – сказал он. – Больше никогда в жизни туда не поеду. Я рад, что тебе здесь нравится, дорогая. Рад, что ты счастлива. – Он крепко сжал ее руку. Его часы показывали дату: двенадцатое января. – Это значит, что все идет как надо.

– Почему ты так говоришь? – спросила Анжела. – У нас ведь все так прекрасно. Ты, и я, и Чарли, и скоро родится еще ребенок. И как раз когда счастье было готово изменить нам, оказалось, что твоя семья в безопасности. Я каждую ночь молилась, чтобы ты к нам вернулся. И ты вернулся.

Он не ответил. Он продолжал держать ее за руку и смотрел, как она улыбается ему. Пусть верит в свои молитвы. Пусть будет счастлива и видит мир сквозь призму своей невинности и честности.

Сейчас, когда они греются на солнце Марокко, Альдо Фабрицци еще жив. Клара еще не проснулась, чтобы идти на свою свадьбу. Он не хотел высчитывать разницу во времени. Не хотел смотреть на часы, чтобы сказать себе: сейчас. Это должно произойти сейчас. Он сделал так, чтобы океан отделял его от того, что должно случиться. К тому времени, когда они вернутся во Францию и Чарли пойдет в школу, все забудут об этом. Анжела никогда ничего не узнает.

– Может быть, посмотрим игру в теннис? – предложила Анжела. – Чарли прямо без ума от девчушки; это так забавно.

– Он растет, – сказал Стивен. – У меня в его возрасте было много девушек. Скоро он станет мужчиной. Ну пойдем, посмотрим, как у них дела.

Он помог ей подняться с кресла. Ей не требовалась помощь, это был повод коснуться ее, на миг прижать к себе.

– Пойдем, милый. – Она за руку повела его туда, где слышался стук прыгающего мячика, пронзительные возбужденные возгласы и смех Чарли.

Американская чета с дочерью совершала путешествие по Европе. Они жили в округе Вестчестер и оказались весьма общительны. Фамилия их была Торп; их дочь была в семье единственным ребенком, над нею, что называется, тряслись. Муж был высокопоставленным служащим нефтяной компании; он находил Анжелу очаровательной, но ничего не мог сказать о ее муже. Стивен, признался он своей жене, какой-то скользкий. И, по мнению Торпа, владеть казино – не очень респектабельный бизнес. Но сын – хороший мальчик. Хорошо воспитанный, и он нравится Ширли. Главное, чтобы Ширли было здесь хорошо. Ее долго пришлось уламывать, чтобы она согласилась сюда приехать. Но вообще-то она легкий подросток. Никаких проблем. Они поощряли Чарли, но от Стивена и Анжелы отступились, один раз пообедав с ними.

Торп сказал жене:

– Пусть дети дружат, а нам необязательно с ними общаться. – Он не мог понять, почему соотечественник, американец, заставляет его чувствовать себя не в своей тарелке.

Направляясь перед обедом в коктейль-бар, Стивен встретил сына, тот бежал переодеться. Анжела не торопилась: она спустится позже.

– Пап? – Они остановились на лестнице. – Ты в бар?

– Да, хочу выпить. Поторопись и присоединяйся ко мне. Мама придет попозже. Хорошо провел время?

– Здорово, – сказал Чарли. – У мистера Торпа – прямо фантастический радиоприемник. Он каждый день слушает новости из Штатов – я тоже слушал. И представляешь, пап, там было какое-то массовое убийство во время свадьбы. Он сказал, что это гангстеры. Кошмар!

Стивен остолбенел. У сына был возбужденный вид.

– Мистер Торп сказал, что это вроде дня Святого Валентина. Я не понял, что это значит.

– Ничего особенного, – сказал Стивен. – Это очень давняя история. Я не хочу, чтобы ты говорил об этом при маме. Она ненавидит такие вещи. Расстраивается и плохо себя чувствует. Так что забудь об этом.

– Конечно, я ничего не скажу. – Чарли был слегка озадачен. – Пойду переоденусь и спущусь. Посмотреть, готова ли мама?

– Посмотри, – сказал Стивен. Он по-прежнему стоял не двигаясь. – И помни, что я тебе сказал. Беременной женщине вредно слушать про убийства.

Он увидел, как сын добежал до лестничной площадки, и спустился в бар. Там сидели Торпы. Он подошел к ним, без тени улыбки, и сказал:

– Чарли сообщил мне, что слушал новости по вашему радиоприемнику. Сейчас сюда придет моя жена. Вы меня очень обяжете, если не будете рассказывать ей всякие ужасы.

Он отошел и сел за столик; Торпы переглянулись. Через несколько минут Торп что-то шепнул жене, они встали и вышли.

К приходу Анжелы Стивен уже пропустил два больших бокала бурбона со льдом, а для нее и Чарли охлаждалась бутылка шампанского.

Клара произнесла брачные обеты. Она услышала, как их произносит Бруно, почувствовала, как он надевает кольцо ей на палец. Она делала все то же, что в первый раз, когда выходила за Стивена, но двигалась как будто во сне. Она хладнокровно и безжалостно ждала кровавой мести, которую осуществит ее отец. Но теперь, стоя у алтаря рядом с Бруно, она вдруг начала дрожать при мысли о приближении насильственной смерти. Она никогда не видела смерть вблизи. Размышлять о ней было легко – ведь это только мысли. Она смотрела на алтарь, и в ней, как сигнальный огонь, вспыхнуло суеверие. Луиза с детства учила ее произносить молитвы, она воспитывалась у монахинь, соблюдала все католические таинства и обряды. Когда она выросла, для нее, как и для Альдо, это стало простым соблюдением формы. Но теперь, в присутствии самого Бога, она перепугалась. Нельзя делать это здесь. Другое дело под покровом тьмы, в глубине какой-нибудь аллеи... Но не под сводами церкви. Охваченная ужасом, она стала озираться в поисках отца. Он занял свое место на скамье: его участие в обряде кончилось.

– В чем дело... – услышала она шепот Бруно. Потом она встретилась глазами с Альдо. Он смотрел на нее яростным взглядом, в котором не было жалости. Она вновь повернулась к жениху. Слишком поздно.

Слишком поздно для угрызений совести. Она подавила страх, подавила мгновенное желание повернуться и выбежать по проходу на улицу, так, чтобы не видеть, как это произойдет. Ее бросили, предали. Человек, которого она любила, бросил ее ради своей первой любви. Ради женщины, что родила ему ребенка... И Фалькони знали это, потворствовали его побегу, надели его кольцо на чужой мертвый палец и отрезали этот палец, чтобы доказать свою верность законам мафии. Когда орган заиграл гимн, Клара взяла под руку новоиспеченного мужа и, кивнув отцу, твердым шагом прошла мимо скамей и вышла в открытую дверь.

На улице ждали фотографы. Бруно задержал ее там, позируя им, сопротивляясь ее попыткам побыстрее утащить его в машину. Он улыбался, ему доставляла удовольствие эта комедия. Он поцеловал ее перед камерами. Она увидела, как за ними на ступени выходит Альдо Фабрицци.

– Бруно, – твердила она. – Бруно, хватит. Пойдем!

– А куда спешить? – спросил он. Он улыбался, глядя прямо перед собой.

Она не слышала выстрелов, только щелканье камер, и вдруг ее жакет оказался залит кровью, а Бруно падал на спину и увлекал ее за собой. Она услышала крики, потом снова крики. Она лежала на земле, рядом с ним. Из его затылка струилась кровь. Кто-то пытался помочь ей встать. Потом она стала кричать, и плакать, и отталкивать поднимающие ее руки, потому что увидела, что ее отец лежит распростертый на ступенях, и во лбу у него маленькая круглая дырочка, и из нее течет длинная алая струйка. В сумятице двое из фотографов исчезли. Съемки их больше не интересовали.