"Нобелевская премия" - читать интересную книгу автора (Эшбах Андреас)

Глава 4

— Обратиться ко мне? — повторил Ганс-Улоф, глядя на мужчину и пытаясь понять, что всё это значит, и его всё сильнее охватывало недоброе предчувствие. — Зачем? То есть о чём идёт речь?

Лицо мужчины не дрогнуло.

— В двух словах не скажешь. — Он легко приподнял чемоданчик. — Я должен вам кое-что показать.

— Сейчас я занят. — Его стандартная отговорка. Со студентами она срабатывала всегда. — Согласуйте время встречи с моей секретаршей.

— Мне нужно всего несколько минут, — настаивал мужчина с широко расставленными глазами. — И это не терпит отлагательств.

Ганс-Улоф Андерсон возмущённо фыркнул:

— Что ж теперь… Не могу же я бросить свои дела только потому, что вы подошли и утверждаете… — Он осёкся. Что-то подсказало ему, что этот человек не уйдёт, что бы он ему ни говорил. — Кто вы вообще? — спросил он.

— Моё имя Джон Йохансон. — Впоследствии Ганс-Улоф скажет, что уже в том, как незнакомец произнёс это расхожее имя, прозвучало презрительное безразличие, так, словно он хотел сказать: Если вы настаиваете,я вам что-нибудь совру, так и быть.

— И чего вы хотите?

— Всего несколько минут. Это займёт у вас не больше времени, чем мы уже бессмысленно потратили здесь.

— Кто вас послал ко мне? Профессор Нордин?

Рыбьи глаза мужчины рассматривали его странно отрешённым взглядом. Как будто это были искусно расписанные стальные шары.

— Давайте просто зайдём в ваш кабинет, профессор Андерсон, — сказал он с определённостью, которой Гансу-Улофу больше нечего было противопоставить.

И он, смирившись, повернулся к двери, провёл свою карточку через щель считывателя, набрал цифры кода и, когда замок щёлкнул, открыл дверь. Он злился на самого себя, шагая через фойе и поднимаясь по лестнице, а мужчина со своим чемоданчиком следовал за ним — молча и с большим достоинством.

Ни слова не говоря, они поднялись наверх, никого не встретив по дороге. Ганс-Улоф открыл дверь своего кабинета и лишь после этого сообразил, что надо было сказать, будто забыл ключ в машине; он готов был отхлестать себя по щекам, что не додумался до этого раньше.

Но теперь было уже поздно. Молча кивнув на свободный стул, Ганс-Улоф обошёл свой письменный стол, взял с полки первые попавшиеся документы и звучно шлёпнул ими о стол, чтобы посетителю стало ясно: его ждёт работа, важная работа, и её очень много. Он глянул в окно — в сторону здания Нобелевского института клеточной физиологии, но Боссе в его кабинете не было.

Когда он снова повернулся, мужчина уже раскрыл свой чемоданчик и положил его на стол. В нём было что-то красновато-коричневое и сине-белое, и Гансу-Улофу пришлось сперва проморгаться и поправить очки, прежде чем он понял, что это купюры в пятьсот крон, пачками. — Здесь три миллиона, — сказал мужчина. Ганс-Улоф в первое мгновение онемел. Так вот в чём дело. Незнакомец — журналист и пытается таким образом получить информацию. Видимо, хочет знать, что теперь будет с голосованием. Кто займёт место умерших. Никто. Но этого ему Ганс-Улоф не расскажет. Разумеется, Каролинский институт должен был бы поставить на вакантные места новых людей. И состоялись бы новые выборы в Нобелевское собрание. Но этот процесс требует нескольких недель.

Или мужчина хотел узнать что-то совсем другое? Может быть, кто в этом году может получить Нобелевскую премию по медицине? Конечно, это было бы чудовищно. Чудовищно и то, что кто-то видит в нём человека, готового пойти на разглашение таких сведений.

К нему вернулся дар речи.

— Это бессмысленно, — сказал он и отрицательно помотал головой, чтобы подчеркнуть, насколько бессмысленно.

— Я всего лишь порученец, — сказал мужчина. Он протянул руку, тронул чемоданчик и чуть-чуть подвинул его к Гансу-Улофу Андерсону. — Люди, пославшие меня, поручили мне предложить вам эту сумму — три миллиона шведских крон наличными, — если вы проголосуете на предстоящем присуждении Нобелевской премии по медицине за госпожу профессора Софию Эрнандес Круз.

Ганс-Улоф Андерсон уставился на мужчину с чувством нереальности происходящего. Само предположение, что кто-то может запросто явиться в кабинет члена Нобелевского комитета с полным чемоданом денег, всерьёз ожидая, что тот возьмёт эту взятку, было смешно. Но то, что все эти старания делались именно ради Софии Эрнандес Круз, граничило с абсурдом.

София Эрнандес жила и работала в Швейцарии. Известность она приобрела в своё время в университете испанской провинции Аликанте благодаря экспериментам по взаимодействию между гормональной системой и нейронной структурой. Блестящая концепция этих экспериментов привлекла Ганса-Улофа с самой первой её статьи, которую он прочитал. Вместе с тем, своими экспериментами она навлекла на себя бурю общественного возмущения, и не только в Испании, но в Испании прежде всего. Даже в Каролинском институте Ганс-Улоф оказался в одиночестве со своей положительной оценкой, и в их кругу считалось, что испанка не имеет никаких шансов. То, что кто-то пытается добиться для неё Нобелевской премии путём подкупа и обращается с этим как нарочно к нему — видимо, единственному члену собрания с правом голоса, кто и без того решил голосовать за Софию Эрнандес, — выглядело комично.

— Могу ли я расценивать ваше молчание как согласие? — осведомился посетитель с широко расставленными глазами и сделал извиняющийся жест. — Я должен передать моим распорядителям ваш ответ.

Ганс-Улоф подтянул к себе стул, из абсурдного чувства, как он впоследствии рассказывал, что должен держать по отношению к деньгам безопасную дистанцию, и, потрясённый, опустился на него.

— Вы с ума сошли. Сейчас же заберите ваши деньги и убирайтесь отсюда.

Посетитель со стоном вздохнул и тихо сказал:

— Вы делаете ошибку, отказываясь от них. Поверьте мне.

— Вон, — прошептал Ганс-Улоф.

— Послушайте добрый совет. — Посетитель тряхнул головой, но не с укоризной, а скорее озабоченно. — Возьмите деньги и сделайте то, что от вас требуют.

— Вон.

— Возьмите их. Сделайте милость, возьмите их.

— Вон!— взревел Ганс-Улоф. — Сейчас же выйдите из моего кабинета, или я позову полицию!

— Ну хорошо. — Мужчина поднял руки и встал. — Хорошо. Как вам будет угодно. Нет проблем. — Он повернул чемоданчик к себе, захлопнул крышку и нажал на замки, которые защёлкнулись с таким же звуком, как наручники на запястьях. — Но вы пожалеете, что не послушались меня.

— Ни слова больше.

Мужчина и в самом деле не произнёс больше ни слова. Он взял свой тёмно-коричневый чемоданчик со стола, как будто в нём ничего не было, разве что старый бумажный хлам, повернулся и вышел, не оглядываясь.

Звук, с которым за ним захлопнулась дверь, повис в комнате, как казалось, навечно, не собираясь умолкать. Или он только отдавался в его голове? Ганс-Улоф поднялся со стула, опираясь на руки, подошёл к раковине, посмотрелся в зеркало, нервно поправляя свои седые редеющие пряди. Лицо пошло красными пятнами, на крыльях носа обозначились прожилки. Его кровяное давление, естественно, было невероятно высоким. Выброс адреналина, да ещё какой. Необходимо принять какое-нибудь подавляющее средство, нет, что-то другое… Он попытался мысленно представить себе биохимическую систему, которая регулирует параметры давления крови, и те точки в ней, на которые способны воздействовать фармакологические активные вещества. Но он был слишком взволнован, чтобы сосредоточиться. Кончилось тем, что он просто принял полдюжины пилюль валерьянки из коричневого флакончика без надписи, который хранился у него в столе, и запил их водой. Потом упал на свой вертящийся стул и повернулся к окну, чтобы дождаться, когда Боссе Нордин появится в своём кабинете или когда таблетки начнут действовать.

Боссе не появлялся. Ганс-Улоф долго сидел, таращась на тёмное, пустое окно напротив. В конце концов, он повернулся к письменному столу, снял трубку и набрал номер Нобелевского комитета. Когда ответила одна из двух секретарш, он назвал своё имя и сказал:

— Мне нужно встретиться с председателем. Как можно скорее.