"Калифорнийская готика" - читать интересную книгу автора (Этчисон Деннис)

Глава 10

— У тебя есть пистолет? — спросил Маркхэм.

— Конечно, — ответил Лен. — Прямо здесь, под сиденьем. Никуда я не выхожу без своего любимого шестизарядника. — «Фольксваген» свернул за угол и выехал на Стюарт-стрит. Что-то стукнуло под днищем. — Думаешь, он понадобится?

— Не знаю. Но, может быть, стоит остановиться у магазина и приобрести что-нибудь действительно стоящее.

— Ну разумеется. Ведь с неба падает дерьмо, потому что у свиней вдруг выросли крылья.

— Ты же был там, — сказал Маркхэм. — И сам все видел.

— Да, был! Но неужели ты думаешь, что я поверю в такую чушь? Кэти... Кэти! — Лен переключился на нейтралку и направил машину в тупик. — Сволочное хулиганье! Черт, мне надо было поехать вместе с ней. Все. Уезжаю в Орегон. Куда угодно. Хоть к чертовой бабушке в этот самый Бокс-Сити!

— Так ты считаешь, что это дело рук какой-то уличной банды? — спросил Маркхэм.

Лен поправил зеркало заднего обзора, чтобы его не слепили фары «тойоты».

— А ты как думаешь? По-твоему, эта долбаная Церковь Сатаны Спасителя вылезла из своей долбаной могилы?

— Я видел рисунок на стене, Лен.

— Ну и что? Я тоже его видел! — Лен с силой ударил ладонью по мухе, опустившейся на дверцу. Лицо у него стало красным и злым. — Все это берется из книг. Гребаные ублюдки даже не понимают значения символов, которыми пользуются. Свастики... пентаграммы... Теперь все это дерьмо ничего не значит. Просто кто-то считает, что это круто... как Смайлик на коробках для ленча. Вот и все. Ничего больше.

Он повернул ключ зажигания и дернул рукоятку ручника. Мотор чихнул еще пару раз и замер. Лен докурил сигарету и ткнул окурок в пепельницу.

— Ну и что, черт возьми, это значит? Что ЦСС снова здесь и взялась за старое? Но они же все погибли! Ты сам сказал!

— Надеюсь, что я не ошибся. — На подъездную дорожку уже выехала машина Евы. — И все же советую запастись оружием, когда отвезешь Джин домой.

— Мне оно ни к чему, Дэн. И тебе тоже. Дело ведь совсем не в тебе. Не считай себя пупом вселенной.

"Я и не считаю, — подумал Маркхэм. — Но, может быть, кто-то думает иначе. Она приходила сюда. Потом была в магазине. Кэти рассказала ей об оценке книг Бердуэлла, и она отправилась туда, чтобы найти меня. Возможно, приняла ее за мою бывшую любовницу и захотела избавиться от соперницы. Тогда все сходится. Так могло бы быть.

Если так было, то кто следующий?"

— Заберите с собой Еву, — сказал он. — Не хочу, чтобы она оставалась здесь. На случай, если что-то случится.

— Например?

— Я знаю, как у нее мозги работают.

— О ком ты говоришь, Дэн? Неужели ты поверил в то дурацкое письмо?

Маркхэм отвернулся. По дорожке чуть вперевалку семенила на своих коротких ножках Джин. Она пыталась догнать Еву, которая уже открывала входную дверь.

— Боже, да ты и впрямь поверил!

Окна по левой стороне одно за другим вспыхивали желтым. Это Ева, проходя по всем комнатам, включала всюду свет.

— Ладно, — сказал Лен. — Что это за ЦСС такая? Что они собой представляли? Кучка паршивых революционеров. Что они сделали? Написали какой-то манифест, на который было всем начхать, потому что на дворе были семидесятые, и ребятишки опоздали на десяток лет. И что потом? Они начинают изготавливать бомбы, а ФБР берет их за задницу. Сколько их всего было, вспомни! И где они все?

— Сколько человек состояло в этой Церкви? Пять? Десять? Федералы загребли всех. Так?

— Нет. Не так. Точнее, не совсем так.

— Не так? А как? Откуда ты знаешь? Ты же сказал, что она вступила в эту ЦСС после того, как рассталась с тобой.

— Правильно.

— Но ты их знал?

— Нет, просто мы с ней еще раньше следили за их деятельностью. Ей нравилось то, что они говорили, хотя это и было обычной пропагандой. Их даже нельзя было назвать сатанистами, разве что в самом начале, когда они действовали по указке полиции, которая, собственно, и создала эту Церковь Сатаны. Они были заурядными провокаторами, которым платили за то, чтобы они вовлекали в свои ряды тех сумасшедших, что еще оставались от прежних времен. Но потом ребятам надоела эта роль, и они решили сыграть в серьезную игру. Потому-то полиция и решила их уничтожить.

— А почему ты к ним не примкнул?

— Они полагались на насилие. Из-за этого мы с Джуд и разошлись.

— И их, как ты говоришь, уничтожили. Или я ошибаюсь?

— Да, Джуд была последней. Она никогда не сдавалась, стояла до конца.

— Уверен?

— Уверен.

— Тогда скажи.

— Хорошо. Они погибли. Все. Джуд тоже погибла. Она давно мертва. Этого тебе достаточно?

— Тогда то, что произошло сегодня, дело рук каких-то мерзавцев, которых следует подвесить за яйца.

— Охранник видел какую-то женщину.

— А что, разве в нынешних бандах совсем не бывает женщин? Кто знает, что было на уме у этой? Только ты здесь совершенно ни при чем. Абсолютно. Я прав?

— Перестань, Лен.

— Нет, скажи, разве я не прав?

— Ладно. Уговорил. Прав, — согласился наконец Маркхэм.

А что еще ему оставалось делать? Легче согласиться, чем продолжать бессмысленный спор, отстаивая свою иррациональную точку зрения.

Джин уже звонила по телефону из гостиной.

— Какую вам пиццу заказать? — спросила она, глядя на вошедших в комнату мужчин глазами пластмассовой куклы, не замутненными никакими абстрактными истинами и соображениями, полинявшими от солнца, утратившими свой настоящий цвет и не выражавшими ни души, ни характера своей обладательницы. Когда-то, много лет назад, эти глаза были открыты свету и видели его так много и так долго, что теперь не могли и не хотели замечать ничего. Однако Маркхэм понял, что именно в Джин привлекло Лена, лишь после того, как прошел через свой собственный обряд очищения. Теперь ему было понятно, что в настоящее время притягивало к ней Еву, — ее практичное, приземленное восприятие сиюминутного существования. Проблема заключалась в отсутствии надежного способа отличить созерцательную пустоту дзена от обычной пустоты.

— Пусть пиццу доставят по вашему адресу, — сказал он.

— Почему?

Маркхэм не стал отвечать и прошел в столовую. Собственный дом предстал перед ним наконец таким, каким он и был в действительности, словно какая-то пелена слетела с его глаз. В этот длинный, похожий на барак дом из сборных конструкций, слепленных каким-то безнадежным оптимистом, он привел Еву в конце 40-х. Никогда, даже в те далекие времена, никто не решился бы назвать это жилище домом своей мечты. И вот теперь это убогое сооружение элементарно разваливается — несмотря на все отчаянные усилия оттянуть неизбежное, прикрыть тонкие узкие простенки между окнами литографиями, плакатами в рамках и полками с книгами, хранимыми как дорогое старое вино. Как будто все эти вещи могли перенести хозяев дома из этой жизни в другую, как будто знания, накопленные ими здесь, могли увеличиваться, постоянно возрастать, проходя через пространство и время независимо от физического уровня. Слишком долго Маркхэм жил в абстрактном, придуманном им мире, но теперь это уже не могло защитить их. Кто знает, возможно, все-таки права была Джин. Возможно, Ева ошибалась, расценив ее дружбу как якорь, способный придать ей устойчивость посреди окружающего непостоянства и неуверенности.

Впереди он увидел Еву. Не обращая внимания на стопки книг, она искала что-то более реальное, осязаемое и ценное, чем то, что было здесь.

— Эдди?

Обойдя полки с книгами по искусству и психологии, Маркхэм догнал жену.

— Его здесь нет, — сказала Ева.

— Ты смотрела в его комнате?

Дверь спальни Эдди была открыта, но под полупрозрачной пленкой не вырисовывалось ничего такого, что вызвало хотя бы маленькую искорку надежды. В других обстоятельствах Ева, наверное, не удержалась бы от критического замечания по поводу незаконченной и даже не начатой работы, но не сейчас. Закрыв дверь, она поспешила на кухню.

Записка, оставленная ею на стене, оставалась явно нетронутой, на прежнем месте.

Зато Маркхэм, обнаружив другую записку на холодильнике, помахал белым клочком бумаги, как будто счастливым лотерейным билетом.

— Он вместе с Томми. Будет позднее.

Ева посмотрела на записку. Да, больше в ней ничего не было. Затем бросила взгляд на часы на дверце плиты, и как раз в этот момент вместо нуля появилась единичка — 9.51.

— Уже поздно.

Она перевела взгляд с записки на часы, а затем на лицо мужа, словно связывая их в простейшую геометрическую фигуру, некую систему координат, которая была способна уточнить ее собственное местоположение.

— Ева...

— Я поеду за ним.

— Позвони. — Дэн снял трубку и протянул ей. — Держи. Какой номер?

Она вырвала у него телефон, взглянула на листок со списком номеров, пришпиленный рядом, и, услышав в трубке голос Джины, недовольно скривила губы.

— Повесь трубку, Джинни! Подожди минутку!

Часы на кухне показывали без восьми минут десять. Ева торопливо набрала номер, и Маркхэм услышат комариное попискивание электронных модуляций, исходившее из трубки. Когда жена повернулась к нему, на часах уже было без семи десять.

— Никто не отвечает.

— Может быть, куда-нибудь вышли?

— Я еду туда!

Дэн не стал спорить. Ее решение значительно упрощало уравнение.

— Тогда я подожду здесь. На случай, если Эдди придет домой.

— Хорошо, — сказала она из холла и тут же вернулась. — Где кот?

— Не знаю.

— Я не, видела его с самого утра! Он всегда приходит к обеду. Но здесь же никого не было...

— Успокойся. Котенок вернется, никуда он не денется. Вот увидишь. С кошками обычно ничего не происходит.

— Как ты можешь говорить такое! — Секунду-другую ее губы беззвучно шевелились, а глаза смотрели куда-то в сторону. — Бедняжка с ума сойдет, если не попадет в дом!

— Я его найду. Обещаю тебе.

— Да уж постарайся.

Поджав губы, она отвернулась и решительно направилась к выходу.

Маркхэм направился вслед за ней в гостиную.

— ...надеюсь, заказ приняли... — говорила Джин.

Дэн увидел окружающее с беспощадной ясностью. Стены из клееной фанеры, которые нетрудно проткнуть просто пальцем. Рамы, висящие на гвоздях, которые начали гнуться уже с той самой минуты, когда на них повесили картины. Книжные полки толщиной с лист бумаги, жалкие, прогнувшиеся под тяжестью многочисленных книг. Хлипкая мебель, обтянутая дешевой материей, такой же сухой, какой когда-то обматывали мумий.

Книги? Источники знаний, но при этом средства передачи знаний, не имеющие сами по себе никакой ценности, как радиосигналы или звуки слов, произнесенных в пустоту, в воздух. Символы еще более слабые, чем плоть, неспособные защитить в такие времена, как нынешние. Почему он не замечал всего этого раньше?

— ...потому что если ее не доставят ровно через тридцать минут, — закончила Джин, — то платить за нее мы не будем!

— Тогда вам лучше отправляться прямо сейчас, — сказал ей Маркхэм.

— А вы, ребята? — удивленно спросила Джин. — Можно поехать на двух машинах. Кстати, где ваш ребенок?

— Мне придется подождать его, — пояснил Дэн.

— Тогда я поеду с Евой.

— Нет, — бросила Ева и вышла из дома.

— Но как?..

— Пожалуйста, поезжайте домой, — попросил Маркхэм.

— Неужели мы даже не выпьем?

— Прошу меня извинить, но я больше не пью. И выпивки в доме нет.

Ленни уже смекнул, откуда дует ветер. Пришло время заткнуться, сказали его глаза.

— Пойдем, Джинни. Заводи машину. Я сейчас выйду.

— Не понимаю, — пожала плечами Джин.

«Все в порядке, — подумал Маркхэм. — Я тоже не понимаю». Лен выпроводил жену за дверь вслед за Евой, которая уже села в «тойоту».

— Где Эдди? — спросил он, вернувшись.

— За ним поедет Ева. Я останусь здесь, может быть, он придет раньше.

— Я тебе нужен? Джинни и одна доберется.

Маркхэм ответил не сразу, обдумывая предложение Ленни, он знал, что друг сделает все, что потребуется. Мозг Ленни был мозгом любителя марихуаны, обладающим повышенной чувствительностью, настроенным на сострадание и ослепленным бесконечным множеством возможностей, и если он держался только за одну из них, то лишь ради того, чтобы все шло гладко и тихо, чтобы никто другой не испытывал никаких неудобств. Порой у Маркхэма возникало впечатление, что фильтрующее устройство, позволявшее ему фокусировать внимание на одном варианте, давно рассыпалось, что не осталось ничего, кроме циничного интереса к абсурдности окружающего.

Именно поэтому Ленни продолжал жить со своей рано увядшей и сварливой женой; именно поэтому соглашался с положением пассивного компаньона в магазине и не стремился вырваться на свободу и открыть собственный бизнес или писать книги, сюжеты которых роились у него в голове; именно поэтому довольствовался ролью мальчика-посыльного, вместо того чтобы самому отправлять послания миру. Ленни мог бы делать все, что хотел, но его устраивало неприметное место в зрительном зале, а не на арене. Маркхэм любил друга за то, что Ленни был таким, каким был, частью его прошлого и его самого, но сейчас эта часть ничем не могла ему помочь.

— Все в порядке. Поезжай дальше.

— Ее найдут. Копы возьмут эту сучку. Прищемят ей зад. Включи телевизор. Может, эту сумасшедшую уже взяли.

— Да, конечно. — Реакция Ленни стала для него неожиданностью. Откуда эта горячность? Где сарказм и ирония? Если он и ждал чего-то от друга в такой ситуации, то, пожалуй, циничного замечания, язвительного обобщения или в крайнем случае молчаливой отстраненности.

— Возьмут... конечно, ее возьмут, — повторил Ленни злым, возбужденным голосом, глядя мимо Маркхэма покрасневшими глазами. — Дрянь... кусок дерьма... — Он вдруг затрясся и заплакал.

А ведь Ленни любил Кэти, неожиданно для себя понял Маркхэм. Он был влюблен в двадцатидвухлетнюю девушку с золотистой кожей, влюблен в нее, как в возможность другой жизни с огромным выбором вариантов. Кэти думала, что впереди у нее целая вечность, открытая для опытов и проб. И Ленни тоже так думал. А теперь его друг получил от жизни урок.

Размышляя об этом, Маркхэм почувствовал жалость к Кэти и Ленни, Джинни и Еве, к себе самому и своему сыну, находившемуся неизвестно где и отважно пытавшемуся постичь смысл окружающего мира. Хватит ли у него сил?

Маркхэм с усилием сглотнул.

«Если ее не возьмет полиция, я сделаю это сам», — сказал он себе и повернулся к Ленни, но тот уже уехал.

Оставшись один, Маркхэм прошел по опустевшему дому, выключая по пути свет.

Ну же, иди и возьми меня.

И тут в голове мелькнуло: к кому я обращаюсь? Кого жду? Леди в длинном платье, пытающуюся, подобно Мэдлин Эшер, выбраться из склепа? Или ту... как там ее звали... в «Острове мертвых»? Барбару Стил из романтического итальянского фильма ужасов, женщину с невероятно пронзительными глазами, лунно-бледным лбом и улыбкой «черной вдовы», повисшей над прозрачным белым одеянием?

Конечно.

Да, я живу в фильме ужасов. Только ужас здесь не имеет никакого отношения к некрофилии, «черным мессам», перевернутым крестам, не умеющим плавать вампирам или зомби, которые работают на плантациях сахарного тростника и послушно сваливаются с утеса, когда какой-нибудь парень с зубодробительным акцентом приказывает им это. Нет, ужас реальной жизни в другом. Он проступал повсюду: в следах наемных убийц, неофашистов и правительственных чиновников, в шкафах, в которых находили коротенькие юбочки балерин; в частных армиях, подготовленных и обученных на кораблях, носивших имена жен нефтяных магнатов; в пьяных президентах, кувыркавшихся в постели с гангстерами, и картелях, деливших мир, как праздничный торт, и прикалывавших к кусочкам ярлыки с надписью «ПРОДАЕТСЯ». А пока это происходило, подлинные короли земли лежали в могилах, и ночное ворье растаскивало их мозги, и их раны маскировались так, как того требовали сюжеты школьных хрестоматий, вызывавших смех даже у дошкольников. И в то же время миллиарды людей проливали пот и старели, как живые мертвецы, их жизненные соки высасывались сборщиками душ, теми, кому наш труд необходим, чтобы утолять непреходящую жажду власти. Как назвать этих несчастных? Не умершими? Какое убогое и жалкое объяснение столь тяжких страданий. А ведь дать удовлетворительное объяснение можно и без призвания на помощь того, чему нет названия. Ответ уже есть. Проблема в том, чтобы увидеть его и дрогнуть — в отрицании нет будущего. Все просто. Правда, какой бы горькой она ни была, способна утешить и успокоить.

Тогда почему, спросил он себя, мне все еще страшно?

Эдди.

Эдди где-то там. Но он скоро придет домой. Он в порядке — так должно быть. Мальчик знает, что нужно избегать темных мест, держаться подальше от шумных компаний, не садиться в машину с незнакомыми людьми, всегда носить чистое белье и не огрызаться с полицейскими. Он умен, настоящий вундеркинд, уже сейчас способный написать лучше, а может быть, и умнее, чем я. Я научил его тому, что знаю сам, а мать — тому, что мне и в голову не пришло бы. В общем, из всех нас троих он наиболее подготовленный для жизни.

Ой ли?

Эдди, мысленно крикнул Маркхэм, вернись домой. Ради бога. Все в порядке, мальчик. Все не так уж плохо. Мы поставим какой-нибудь фильм, что-нибудь из старой доброй классики, и вдоволь насмеемся. Может быть, к нам присоединится мама. Она увидит тебя, и ей станет легче. А потом я уведу ее в спальню, и мы будем близки, так близки, как не были вот уже несколько месяцев. И даже еще ближе.

Лишь бы знать, что с тобой все в порядке.

Когда мы переедем на новое место, у нас будет дом получше. В гостиную поставим телевизор с большим экраном и новейший проигрыватель лазерных дисков. Настоящую, первоклассную вещь. Ева права. Мы переросли этот дом. Он стал тесен для нас, как материнское лоно становится в конечном итоге тесным для младенца, и тогда он появляется на свет. Как и ты когда-то. Все не так уж трудно. В наше время есть немало способов добыть деньги. Черт побери, если понадобится, я расстанусь с «Малым Арканом», продам его Лену, и он возьмет все расходы на себя. Ленни разбирается в книжной торговле. В общем, все возможно. Раньше мне просто не хотелось заниматься этим. Дом, в котором мы живем, никогда не был раем, а всего лишь транзитной остановкой. И вот теперь мы выросли и готовы идти дальше. Время пришло. Я справлюсь. Еще не поздно...

Но пока нам хватит и этого дома. Сегодня он — реальность.

Маркхэм легко находил дорогу в темноте. Справа стояла духовка: электронные часы на ее панели отсчитывали секунды и минуты с точностью сердечного ритма, отмеряющего долгий срок до рассвета. Рядом с ней — холодильник, то монотонно гудящий, то на какое-то время затихающий. Маркхэм взялся за ручку и потянул ее на себя. Хлынувший из него поток белого света разлился по плиткам пола, по черным и белым клеткам, ведущим к заднему крыльцу. На второй полке лежало нечто, завернутое в фольгу, нечто, находившееся там так давно, что Маркхэм уже забыл, что именно это было. Тут же приютилась тарелка с рыбной запеканкой, доедать которую никто не хотел, половинка почерневшего банана, початая баночка йогурта и пакет молока. ВЫ ВИДЕЛИ ЭТИХ ДЕТЕЙ? — гласила надпись на боковой стенке, перекрывавшая фотографии трех улыбающихся детских лиц с беззубыми ртами. — ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ!

Эдди не пропал. Не потерялся.

Конечно, нет. Ева с минуты на минуту привезет его домой. Она будет вести себя так, как будто ничего не случилось. Он обнимет ее и поможет уснуть до завтра, до воскресенья, когда у них наконец появится время, чтобы поговорить обо всем. Что скажет Ева, когда войдет в дом? Наверняка что-нибудь о еде — ведь они еще не обедали. В холодильнике разжиться особенно нечем, но она по крайней мере не будет беспокоиться за сына. Можно обойтись пиццей.

А котенок? Он-то хоть вернулся?

Надо заняться этим сейчас, пока Ева еще не спросила о нем. Маркхэм достал из холодильника пакет с молоком, налил немного в блюдце и направился к заднему крыльцу:

— Кис-кис-кис...

Дэн поставил блюдце возле двери и принялся ждать котенка. Снаружи что-то зашевелилось. Маркхэм приоткрыл сетчатый экран-ширму и почувствовал легкое движение у ног, как будто что-то проскользнуло в дом. Он посмотрел вниз, но ничего не увидел.

Ветер, наверное.

Он включил наружный свет, и в этот же миг где-то вдалеке завыла сирена.

Задний двор выглядел теперь совершенно по-другому. Но Маркхэм по крайней мере знал, где он находится и в каком времени.

Возле дома котенку спрятаться было негде. Разве что в неподстриженных кустах и разросшейся траве у забора, над которыми сейчас поднималась луна, искаженная до неузнаваемости висевшим над городом слоем плотного воздуха. Маркхэм выпрямился, подставляя лицо ее нежному успокаивающему свету. В следующее мгновение снова взвыла сирена. Из-за плотного покрывала смога были видны лишь несколько звезд: ручка Большого Ковша и то ли Венера, то ли Юпитер — крохотная мигающая точка, над которой висела луна — бледное, сплюснутое, лишенное всяких черт лицо.

Луна?..

Но тогда что это за желтый кружок, быстро превращающийся в огромный оранжевый шар за забором?

Чтобы рассмотреть получше, он выключил наружный свет и услышал в третий раз завывание сирены.

Пожар?

Должно быть, пожар. Небо над Брэдфилдом и другой частью города, расположенной за железнодорожным полотном, осветилось. Пожарные машины, похоже, мчались именно туда. Оставалось только надеяться, что ничего серьезного не случилось, но Маркхэму показалось, что жар ощущается даже здесь. После захода солнца ветер с романтическим названием «Санта-Ана» усилился. Значит, спать придется с открытыми окнами, в надеже на ночной бриз.

Брэдфилд.

Там живут Ошидари.

Туда ушел Эдди.

Он снял трубку, висевшую на стене на кухне, и услышал, как где-то, в другой части дома, что-то громко стукнуло.

Он даже не слышал, как она подъехала.

Маркхэм вышел в холл:

— Ева?

Кто-то — какая-нибудь птичка? — настойчиво скребся в дверь комнаты слева от него.

Это была комната Эдди.

— Эй, Эдди! Ты дома?

Если это сын, то он ответит. Как ему удалось войти? Эдди всегда пользовался задней дверью. Забрался в комнату через окно? Но зачем? Потому что уже так поздно? Ну, да ладно. Маркхэм был и так рад тому, что сын вернулся. Он взялся за ручку двери, но не повернул ее.

Пожалуй, сначала стоит постучать, подумал Дэн, вспомнив, как злился сын, когда он без предупреждения вваливался в его комнату.

— Есть тут кто-нибудь?

Дверь не желала открываться. Маркхэм налег на нее, но она не поддавалась, словно кто-то держал ее с той стороны. Потом в щель что-то юркнуло, как змея. Опять ветер. Скорее всего в комнате открыто окно — вот в чем дело. Волна воздуха улеглась, и в тот же миг сопротивление ослабло. Дверь открылась, ударившись о стену.

Пленка, закрывавшая мебель, всколыхнулась, подброшенная бризом, и тут же опала с тихим протяжным вздохом. Из темноты проступили очертания письменного стола... стула... Что это? Неужели в кресле кто-то сидит? Нет, это всего лишь тень.

Маркхэм провел рукой по стене, отыскивая выключатель, но под руку ему попадалась только пленка. На кровати что-то лежало. Как выставленное для последнего прощания тело. Грабитель? Пальцы наткнулись на приоткрытую дверцу шкафа, но Маркхэм не позволили себе отвлечься и сделал еще один шаг к кровати.

Как всегда, постель Эдди была не застелена. Подушки и скомканные простыни под пленкой казались какими-то тяжелыми, более плотными.

Он протянул руку, готовясь продырявить пленку пальцем, чтобы убедиться, что под ней ничего нет, когда кто-то неожиданно заговорил с ним.