"Постой, любимая" - читать интересную книгу автора (Лэйтон Эдит)

Глава 12

В окна хлестали струи дождя, с шипением залетая в дымоход. Снаружи разыгралась настоящая буря, и Эмбер по опыту знала, что она продлится всю ночь.

— Что вы намерены делать? — спросила она. — Куда направитесь отсюда? Будете и дальше искать семью своей матери? О, полагаю, это был всего лишь предлог. Тогда, наверное, вы продолжите поиски невесты? Конечно, это не мое дело, но мне хотелось бы знать финал этой истории. Ведь, как вы сказали, мы больше не увидимся, и мне придется всю жизнь гадать, что с вами случилось.

— Я задолжал вам правду, — сказал Эймиас.

— Вы ничего мне не должны, — возразила она. — Но, признаться, мне хотелось бы рассказать Грейс, что с вами стало. Думаю, когда мистер Тремеллин успокоится, он тоже захочет знать.

Его близость нервировала Эмбер, но она и помыслить не могла о том, чтобы отправить его на дождь… и позволить ему навсегда исчезнуть из ее жизни.

— Вот что я вам скажу, — произнесла она, воодушевленная идеей, которая вдруг пришла ей в голову. — Я поставлю чайник. Мы можем выпить чаю и поговорить. Тогда, по крайней мере, после вашего отъезда останется ваша версия этой истории.

И возможно, останется лазейка, которая позволит ему вернуться назад в один прекрасный день…

Эмбер поспешила к очагу, сняла с полки старый чугунный чайник, повесила его на крюк в очаге, разворошила огонь и повернулась к Эймиасу.

Он по-прежнему стоял у двери.

— Прошу вас, садитесь, — сказала она. — Но если вы хотите уйти как можно скорее… — она помедлила, сцепив перед собой руки, — я не стану вас винить.

В комнате повисло молчание, затем Эймиас улыбнулся и покачал головой.

— Кажется, вы вообще не склонны никого винить. Вы слишком добры. У вас больше оснований сердиться на меня, чем у Тремеллина.

— Возможно. — Эмбер склонила голову набок, размышляя над его словами. — Но вы ничего мне не сделали, не считая того, что не хотели иметь со мной дела. У меня отнюдь не ангельский характер, спросите у кого угодно. И тем не менее я не сержусь на вас. Я люблю Грейси, но, как вы сами сказали, ее чувства не были по-настоящему задеты. Я не замечала, что она неравнодушна к Тобиасу, но, возможно, вы правы. Что же касается меня… Как я могу сердиться? Вы всего лишь пытались найти себе достойную пару.

— Достойнее вас? — тихо спросил Эймиас.

Эмбер опустила глаза. Он был так близко, что она не решалась смотреть на него. Казалось, он заполнял собой всю комнату, и ей было нестерпимо думать, какой пустой она покажется, когда он уйдет. Хотя Сент-Айвз вымок до нитки и обсыхал, сидя у камина, выглядел он замечательно.

Его темно-золотистые волосы были взлохмачены и падали на лоб, но это только добавляло ему привлекательности. Одежда, севшая от сушки у огня, плотно облегала его высокую фигуру — в полном соответствии с последней модой, требовавшей, чтобы одеяние джентльмена придавало ему сходство с античной скульптурой. Эмбер впервые по-настоящему заметила, какие у него широкие плечи, тонкая талия, плоский живот и длинные мускулистые ноги.

Он выглядел ослепительно красивым. Но при всех его достоинствах она отчетливо сознавала, что этот мужчина способен лгать складно и красиво и, возможно, не имеет ни принципов, ни совести.

Эмбер предпочитала во всем ясность. Поэтому она подняла голову и заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Вы можете найти девушку намного достойнее меня, мистер Сент-Айвз, и мы оба это знаем. Да, вы были на каторге и никогда не имели собственной семьи, но это не умаляет того факта, что вам есть, что предложить женщине. Вы и сами это знаете. Иначе вы не были бы так потрясены реакцией мистера Тремеллина. Что же касается меня… не думаю, что вы знаете меня намного лучше, чем я вас.

— Но я знаю вас, — возразил Эймиас. — Как же иначе? Я провел в вашем обществе столько же времени, сколько с Грейс. Вы преданы своей семье, это очевидно. У вас есть чувство юмора и моральные принципы. Когда вы присутствовали при наших разговорах с Грейс, я часто видел, как ваши губы изгибались в улыбке, когда я говорил что-нибудь забавное. Признаться, по прошествии некоторого времени я делал это исключительно для вас. Грейс часто даже не догадывалась, что я пытаюсь шутить. У вас развитый ум, — продолжил он. — Вы много читаете. И хотя вы никогда не путешествовали, кроме как на страницах книг, вы имеете некоторое представление об окружающем мире. Я слышал, как вы говорили об этом. Но вы ничего не знаете о голоде и унижении, о злобе и жестокости. Вы даже не знаете, что такое стыд, потому что никогда не делали ничего постыдного. В отличие от меня. Вы не похожи ни на одну из женщин, которых я знал.

— Неужели вы вообще не способны говорить правду? — сердито осведомилась Эмбер. — Потому что это очередная ложь. Вы знаете Грейс.

— Я же сказал вам, что с ложью покончено, — улыбнулся Эймиас. — Грейс — очень милая девушка. А вы женщина.

— О, — только и сказала она.

— Женщины, которых я знал, — продолжил он, — не были респектабельными, по крайней мере, в глазах окружающих. Некоторые неудачно вышли замуж и вынуждены были терпеть своих мужей. Другим пришлось пожертвовать добродетелью ради куска хлеба. — Он нахмурился. — Наверное, мне не следует обсуждать с вами подобные вещи. Но я хочу сказать, что не все из них были порочными. Большинство имели принципы, просто не могли их себе позволить. — Он задумчиво улыбнулся. — Впрочем, я имел в виду не только этих бедняжек. Я знал немало богатых и знатных женщин, не обремененных моральными устоями. Полагаю, они считали, что общепринятые правила не для них. Богатые могут позволить себе все, что захотят, а знатные думают, что им все позволено. Эмбер… я хотел сказать, мисс… — Он помедлил. — Проклятие, я даже не знаю вашей фамилии!

— У меня нет фамилии, — просто сказала она. — Я зарегистрирована в церковной книге как «девочка, найденная на берегу». Звучит замысловато, но мистер Тремеллин сказал, что это не важно, поскольку женщины берут фамилию мужа. Да и зачем мне фамилия? У меня ничего нет. Я подписываю письма «Эмбер», а послания, адресованные «Эмбер из дома Тремеллинов», всегда доходят до меня. Все знают, кто я, — сказала она, чувствуя, что слезы жгут глаза.

— Не надо, — тихо произнес Эймиас. — Я не хотел заставлять вас плакать.

— Я не плачу, — возразила она, смахивая слезы, заструившиеся по щекам. — Просто все это так глупо.

Эймиас раскрыл объятия, и Эмбер шагнула в них, уткнувшись головой в его грудь. Она сделала это инстинктивно, не желая, чтобы он видел ее слезы. Но когда она ощутила под своей щекой его твердую грудь, услышала ровное биение его сердца, почувствовала прикосновение руки, гладившей ее волосы, ей пришло в голову, что ее никогда прежде не обнимал мужчина. Даже в детстве, не считая, конечно, мистера Тремеллина. Те немногие юноши, которым удалось сорвать у нее поцелуй, слишком торопились, и их поспешные объятия не имели ничего общего с тем, что она чувствовала сейчас. Ее окружал запах мужчины, пряный и чистый, смешанный с запахом дыма, рома и дождя. Она ощущала тепло, покой и возбуждение — все сразу. Это было восхитительно.

Ей не хотелось двигаться.

Но она понимала, что должна.

— Боже, — произнесла она, прерывисто вздохнув, — какая я дурочка.

Эймиас молчал, продолжая прижимать ее к себе. Он сожалел, что не может снять перчатки и ощутить под пальцами шелковистую тяжесть ее густых локонов. Впрочем, он очень хорошо ощущал каждый изгиб ее тела, находившегося так близко от него, что ее высокая грудь прижималась к его груди. Пожалуй, в данный момент это было единственное плоское место во всем ее теле, подумал Эймиас и улыбнулся, радуясь, что все еще способен шутить в таком пикантном положении.

Боже! Какие у нее восхитительные формы. Жаль, что он не может пройтись по ним рукой. Но он должен играть роль утешителя. Хотя если его предательское тело продолжит в том же духе, ему самому понадобится утешительница…

Нужно выбросить эти мысли из головы, если он хочет совладать со своим телом. Здесь ему ничего не светит, какой бы теплой, очаровательной и податливой она ни казалась. Он не может дать ей ничего, кроме самого себя, и только на одну ночь.

«Перестань думать только о себе, эгоистичная свинья», — одернул себя Эймиас и сказал:

— Нет, вы не дурочка. Вам пришлось нелегко, но не по вашей вине. Жаль, что я усугубил ваши страдания.

Эмбер вздохнула, наслаждаясь его звучным голосом. Приятно, когда тебе сочувствуют. Она всегда старалась выглядеть сильной и компетентной. И вот появляется мужчина, который подставляет ей плечо, чтобы она могла выплакаться, и говорит, что она ни в чем не виновата и вправе роптать на судьбу. Как чудесно!

— Вы ничего не усугубили, — еле слышно отозвалась она я то, что я есть, и тут ничего не изменишь. Могло быть и хуже. Многие люди винят детей любви в грехах их родителей. Я не знаю, отношусь ли я к их числу, но, по крайней мере, я избавлена от этого.

Эймиас хмыкнул.

— Вы правы. В моем случае это тоже верно. Я воображал себя сыном и наследником иностранного принца, похищенным врагами и увезенным в Лондон. Будто бы, спасаясь от погони, они бросили меня на улице и попытались скрыться, но не слишком успешно. Их убили, и не осталось никого, кто мог бы рассказать о моем местонахождении.

Эмбер подняла голову и удивленно уставилась на него.

— Вы тоже так думали? Мне нравилось воображать, будто я принцесса или хотя бы дочь иностранного вельможи. Поскольку меня нашли на берегу, я придумала, что они бежали из Бастилии или от Наполеона и их корабль, когда они переправлялись через Ла-Манш, налетел на скалы. Мне нравилось думать, что они пожертвовали собой, чтобы спасти меня.

Он улыбнулся. В его ярко-голубых глазах светилось столько тепла, мягкой иронии и понимания, что Эмбер не могла отвести от него взгляда.

Ее губы, влажные и розовые, раздвинулись в ответной улыбке, и Эймиас понял, что пропал.

Он склонил голову, она подняла лицо.

Первое прикосновение его губ подействовало на нее как разряд электричества. А когда он притянул ее теснее и прижался к ее губам, Эмбер захлестнула такая буря эмоций, что все мысли вылетели из головы.

Положив руки ему на плечи, она наслаждалась теплом его объятий и сладостью его рта. Тонкая, как того требовала мода, одежда не могла скрыть его возбуждения, и Эмбер слегка отстранилась, потрясенная откликом его тела.

Эймиас был сыт по горло собственной порядочностью и устал от неудовлетворенного желания. Обхватив одной рукой ее затылок, а другой ее талию, он притянул Эмбер назад и снова приник к ее губам.

Она охотно подчинилась. Было так чудесно ни о чем не думать, не принимать никаких решений, отдавшись на волю чувств.

Эймиас вообще ни о чем не думал. Ее рот оказался таким же восхитительным на вкус, как и на вид. Тело было гибким и податливым, и ему захотелось узнать его ближе. Нагнувшись, он подхватил ее на руки и шагнул к постели. Эмбер что-то произнесла, но кровь так пульсировала у него в ушах, что он не разобрал слов. Она не сказала «нет», и Эймиас счел это достаточным поощрением. В несколько шагов он преодолел расстояние до большой кровати в углу и повалился на нее, не выпуская Эмбер из объятий.

Он оторвался от нее только для того, чтобы поднять подол ее юбки. Затем стянул вниз лиф ее платья, обнажив грудь, и склонился ниже, чтобы попробовать ее на вкус. Теперь он мог слышать, что она говорит: — Боже, о Боже… о!

Эймиас приподнял ладонью одну обворожительную округлость и поднес ее к. губам. От его дыхания сосок напрягся, превратившись в темно-красный бутон. Вид собственной, затянутой в перчатку руки, вызвал у него укол сожаления и смутное чувство вины, и он приник губами к ее груди, чтобы отдаться чистому наслаждению и забыть обо всем.

Эмбер вздохнула, откинув назад голову, и закрыла глаза. Эймиас покрыл поцелуями ее шею и снова вернулся к груди. Он весь горел, охваченный почти нестерпимым возбуждением, но знал, что наслаждение будет острее, если проявить выдержку, и продолжал дразнить ее, пробовать на вкус, показывая, какими восхитительными могут быть его прикосновения. В отличие от женщин, с которыми ему приходилось иметь дело, Эмбер была неопытна, однако быстро училась, чутко угадывая его желания.

Прерывисто дыша, она нетерпеливо выгибалась под ним, и Эймиас понял, что может идти дальше. Он осыпал ее поцелуями, лишь ненадолго отрываясь, чтобы бросить восхищенный взгляд на легкую выпуклость ее живота, изящные изгибы бедер и золотистую поросль между ними. В конечном итоге ему пришлось помедлить, чтобы стянуть хотя бы одну перчатку и коснуться нежных лепестков, не причинив ей боль. Ему нужно было ощутить влажную шелковистость ее плоти, чтобы удостовериться, что она готова принять его. Он не мог идти дальше, не убедившись в этом. Иначе он не сможет вознести ее на вершину наслаждения.

Эймиас приподнялся, чтобы стянуть левую перчатку.. Но кожа села от дождя, слишком тесно облегая руку, и ему пришлось помучиться, чтобы избавиться от перчатки.

Эмбер почувствовала, что он отстранился, и открыла глаза.

Ахнув, она резко села на постели. Ее руки взлетели вверх, прикрывая грудь; ноги, которые он успел развести, сжались, когда она подтянула колени, свернувшись в клубок.

Эймиас знал женщин. Даже сейчас, если он заключит ее в объятия и, нашептывая нежные слова, уложит на постель, он еще может добиться своего. Но момент отрезвления наступил. Он ощущал ее стыд так же остро, как собственное возбуждение.

Эймиас закрыл глаза и сделал глубокий вздох. Кровь стучала в его ушах, напрягшееся естество болезненно пульсировало, но он был рад боли, воспринимая ее как заслуженное наказание. Еще несколько минут, и он был бы не в силах остановиться, что бы ни говорила ему совесть. Еще две-три минуты, и он овладел бы Эмбер — со всеми проблемами, которые неизбежно возникнут.

Случись это, ему пришлось бы жениться на ней. Его можно упрекнуть во многом, но он никогда не был подлецом и старался не причинять зла женщинам, если этого можно было избежать. Он не может жениться на Эмбер. И не может соблазнить ее и бросить.

А значит, ему придется оставить ее сейчас, хотя они могли бы заняться любовью и получить наслаждение. Но что значат несколько мгновений наслаждения, если потом придется сожалеть всю жизнь?

Ему было трудно говорить, даже думать, но он постарался взять себя в руки.

С коротким стоном Эймиас сел на кровати и повернулся к Эмбер спиной, чтобы скрыть свое возбуждение и позволить ей одеться. Волосы его растрепались, не без помощи Эмбер, и он прошелся по ним ладонью.

— Извините, — произнес он, наконец, обращаясь к пустоте. — Я не собирался заходить так далеко. — Он издал неуверенный смешок. — Я начинаю подозревать, что есть объективные причины, почему мужчинам и женщинам, даже порядочным, не следует оставаться наедине. Мне следовало быть умнее. Надеюсь, вы простите меня. Хорошо еще, что мы вовремя остановились.

Эмбер не ответила, и Эймиас ощутил холодный приступ страха. Не потому, что опасался, что снова забудется, а потому, что не хотел верить мысли, внезапно посетившей его. Неужели она хотела соблазнить его? Неужели он такой дурак, что чуть не поддался соблазну и даже не понял, что его заманили в ловушку?

— Эмбер? — сказал он, рискнув бросить на нее взгляд. Она успела привести в порядок одежду, но все еще выглядела взъерошенной и взволнованной. Рассыпавшиеся по плечам локоны, припухшие от поцелуев губы, румянец на щеках вновь пробудили в нем желание.

— Да, — отозвалась она напряженным тоном, — это была неудачная идея. Не представляю, как я смогу смотреть вам в глаза.

Эймиас с ужасом осознал, что она вот-вот расплачется, и это отбило у него всякое желание.

Заметив выражение его лица, Эмбер лихорадочно замахала рукой.

— Не прикасайтесь ко мне. Мне надо немного поплакать. Я всегда так делаю, и это ничего не значит. Вообще-то я очень сильная, просто это одна из моих слабостей. Я скоро перестану, если вы не будете мне мешать. Только ради Бога, мистер Сент-Айвз, больше не прикасайтесь ко мне!

Эймиас не думал, что способен чувствовать себя хуже, чем сейчас. Он ошибся. Эта прелестная молодая женщина почти отдалась ему и по-прежнему называет его «мистер Сент-Айвз».

— Вы слишком доверчивы, — ворчливо заметил он. — Вам следовало вышвырнуть меня, как только вы узнали, кто я такой, как это сделал Тремеллин.

Эмбер молчала, уставившись на покрывало. Это было совсем не в ее духе. Эймиас предпочел бы, чтобы она заплакала, хотя и не выносил женских слез.

— Эмбер? — окликнул он ее. — С вами все в порядке? Она покачала головой, так что волосы упали ей на лицо.

— Нет, — сказала она.