"Анатомия героя" - читать интересную книгу автора (Лимонов Эдуард)

Миф о герое

Весной 1974-го (за полгода до отбытия за границу) я написал текст "Мы — национальный герой". Помню, что неожиданно родившийся текст этот мне самому показался нашептанной мне свыше программой моей жизни на ближайшие годы. Идеализированной программой, конфетным вариантом Американской мечты, переделанной в Русскую мечту идиота Ваньки, но грандиозной поп-программой. Московские авангардисты (я впервые прочел произведение в мастерской Ильи Кабакова), впрочем, быстрее успокоили меня, заклеймив мой текст как «концептуальный» и тем самым лишив его мистического измерения.

Жизнь жестоко и молниеносно сломала мою конфетно-кремовую конструкцию, в ней Елена и Лимонов уже за то только, что они Елена и Лимонов, становились персонажами и героями мира. (Однако там оказалось немало провидческих сцен: мансарда под крышей в Париже, фраза "несколько тысяч человек хотели бы избрать Лимонова своим представителем в Верховный Совет, но они крайне неорганизованные и робкие граждане", предвосхищающая 1993 и 1995 годы, когда мою кандидатуру эти граждане выставляли в Госдуму). На место шоколадной с мороженым, бело-розовой, политой кремом и засыпанной сахарной пудрой сказке-мечте пришла страшная реальность боли и отчаяния и разрыва связей. (Отчасти атмосфера этого ужаса уловлена в романе "Это я, Эдичка", на самом деле было страшнее).

В 1977-м я написал еще более неожиданную книгу "Дневник Неудачника". Часть ее, выяснилось позднее, тоже написана в жанре предсказания-программы. Но это другая программа, программа высокого героизма, рожденного из боли и отчаяния и космической тоски.

И вот через двадцать лет я обнаружил, что все эти годы мистически осуществлял, жил обе программы. И конфетно-розовую, и глубинно-мрачную.

И я-таки выполнил их. Предсказанные мною в "Мы — национальный герой" состоялись публикации в "Роллинг Стоунз" и в «Плейбое», и не единожды. Если я не встретился именно с Папой Римским, то меня принимали и мне пожимали руку и дружили со мной министры и президенты. (Председатель Французского Национального Собрания Жак Шабан-Дельмас, премьер-министр Франции Лоран Фабюс, президенты Милошевич и Караджич, не говоря уже об элите русской оппозиции от Зюганова до Жириновского). Встретил я и познакомился с Сальвадором Дали, без натуги, случайно, как было предначертано в "Мы — национальный герой". Книги мои вышли на двадцати наверное языках народов мира (в одной только Франции опубликовано 17). И если я сейчас выйду на Арбат вместе с Папой Римским (вот он виден из окна, — Арбат), если выйду незамаскированный, то сотни людей узнают меня, а не Папу Римского, и появление мое может привести к общественным беспорядкам, как это случилось в декабре 1994-го в Минске. (Там Белорусский Народный Фронт разгромил клуб, где я должен был выступать). "С кем это там наш Эдька стоит?" — сказано в "Мы — национальный Герой".

С 1991 года стали осуществляться и предсказания "Дневника Неудачника", та часть их, что направлена в прошлое и в будущее. Настолько близки мои попадания, выпущенные из 1977 года, что временами мне неприятно перечитывать эту книгу. "Мы расстреляли сестер… горные кусты… усатый Божимир… суровая горная страна… трое моих друзей хорватов". В действительности моими боевыми друзьями были в 1991-м, 1992-м, 1993-м и остались сербы, я воевал на их стороне, но это всего лишь ошибка коррекции, смещение божественной шкалы на волосок. В любом случае, чего ради я в 1977-м в Нью-Йорке о расстрелах в Хорватии писал? Почему писал о "штурме ботанического сада, когда пули сбивали ветки веерной пальмы… ветер пах гарью и цветами… наши раны гнили, как бананы"? Я увидел все это в 1992-м в Абхазии. В "Дневнике Неудачника" штурм ботанического сада помещен в 1933 год, в прошлое. Но это опять всего лишь смещение божественной шкалы на волосок, допустимая поправка. Предсказания, предвидения, озарения щедро рассыпаны в "Дневнике Неудачника". Многие осуществились, но не все. Я знаю, что вышел на последнюю финишную прямую жизни. Осталось выполнить несколько предсказаний программы: "…выстрелить в выпуклый, дряблый живот президента" или"…перед покушением на жизнь премьер-министра" посетить японский ресторан, где"…горячие салфетки, подогретое сакэ…"

В том, что я ЗНАЮ свою судьбу, нет сомнений. Это уже чудо. А в том, что мне подставляют и другие судьбы, — страшное демонское искушение. Я должен СВОЮ судьбу продолжить и завершить. Потому я корчусь, как на сковородке, отказываясь от страстной, мрачной, не моей смерти.

Мне уготовлена смерть героя, а не случайной жертвы или обманувшегося любовника…

"Каждая мифология имеет свою версию темы "Герой и его дорога испытаний", в ней молодой человек получает «зов». Он путешествует в отдаленную страну, где некий Великан или Монстр угрожают уничтожить население. В сверхчеловеческой битве он побеждает Силу Тьмы, доказывает свою мужественность и получает награду: жену, сокровище, землю, славу.

Всем этим он наслаждается до позднего среднего возраста, когда вновь сгущаются темные облака. Опять беспокойство овладевает им. Опять он снимается с места, чтобы как Беовулф (герой английского эпоса) умереть в битве, или как слепой Терезиас, пророчествовавший для Одиссея, отправиться с некой таинственной целью и исчезнуть.

«Катарсис» — греческое для «чистить» или «очищать». Одна противоречивая этимология выводит происхождение этого слова от греческого же «катейро» — освободить землю от монстров.

Миф предлагает, акция располагает. Цикл героя представляет неизменяющуюся парадигму «идеального» поведения для человеческого самца (можно, конечно, выработать свою парадигму для героини).

Каждая секция мифа, как звено в поведенческой цепи, будет относиться к одному из классических возрастов мужчины. Каждый возраст открывается новым свежим барьером, дабы перебраться через, или тяжким испытанием, чтобы вынести. Статус Героя вырастает в пропорции к тому, как много из этого атакующего курса он совершит, или увиден совершающим.

Большинство из нас, не будучи героями, слоняемся без дела через жизнь, не вовремя наносим наши удары и потому кончаем в различных эмоциональных бедах. Герой поступает по-иному. Герой, и потому мы приветствуем его как героя, принимает каждое испытание, как только оно приходит и расправляется с ними пункт за пунктом. Я однажды совершил эксперимент наложения карьеры современного героя Че Гевары на структуру эпоса о Беовулфе. Результат был таков: с очень небольшими натяжками здесь и там оба героя видимы исполняющими тот же самый набор подвигов в той же последовательности: отъезд, путешествие через море; уничтожение Монстра (Грендель-Батиста), уничтожение матери Монстра ("Водяной мешок", залив Свиней). Оба героя получают их награду: жену, славу, сокровища (в случае Гевары — кубинскую жену и директорство Национальным банком Кубы). Оба кончают жизнь, погибнув в отдаленной стране: Беовулф, убитый Чешуйчатым Червем, Гевара — диктатором Боливии.

Как человек Гевара, при всем его шарме, поражает как безжалостный и неприятный персонаж. Как Герой он никогда не сделал ложного шага, и мир выбрал видеть его Героем.

Говорят, в минуты кризисов Герои слышат "ангельские голоса", сообщающие им, что делать дальше. Вся «Одиссея» есть великолепная война перетягивания между Афиной, шепчущей Одиссею в ухо: "Да, ты сделаешь это!", и Посейдоном, грохочущим: "Нет, ты не смеешь!" И если мы поставим слово «инстинкт» вместо "ангельский голос", мы подойдем близко ко взгляду психологически мыслящих мифографов: мифы есть фрагменты душевной жизни Раннего Человека.

Цикл Героя, везде, где мы его находим, есть история «годности» в дарвинском смысле, калька для генетического «успеха». Беовулф уходит… Иван уходит. Джек уходит, молодой абориген в «Вокабаут» ("Странствия" — австралийский фильм) уходит… даже антикварный Дон-Кихот уходит. И эти Wanderjahre, и битвы со зверем есть рассказческая версия табу на инцест, вначале мужчина должен показать свою «годность» и только тогда должен "сочетаться браком".

На практике едва ли важно, есть ли мифы закодированные мессиджи инстинкта в центральной нервной системе или наставления инструкций, протянутых нам из Года Первого.

Выше приведенный отрывок из книги английского писателя Бруса Чатвина "Песенные линии" я обнаружил в 1986 году в американском журнале «Апертюр». Случайное столкновение с этим текстом вызвало во мне крайнее возбуждение, множество мыслей, и сегодня я так же неравнодушен к нему, как и тогда. Дело в том, что я считал себя героем с возраста, когда обрел сознание, а тут вот получил на руки теоретическое подтверждение, объяснение, почему я герой.

Мой "атакующий курс" начался давным-давно, родные пенаты я покинул навсегда еще в 1964-м ("Иван-Эдуард уходит"), а первый «зов» был в Москву, куда я сбежал из Харькова в 1967 году, и взял это препятствие. "Статус Героя возрастает в пропорции к тому, чем большую часть этого атакующего курса он совершит". В 1974 году мною был совершен решающий «отъезд»: из России, в феврале 1975 года, я пересек Атлантический океан и вступил в единоборство с Монстром Америки. ("Отъезд, путешествие через море, уничтожение Монстра", если наложить мою судьбу на структуру эпоса о Беовулфе и судьбу Че Гевары). Монстра я не уничтожил, однако написал две книги, и по сей день продолжающие наносить ему раны: "Это я, Эдичка", "Дневник Неудачника". В 1980 году я опять пересек океан в обратном направлении, во Францию. Этот этап курса может называться "Уничтожение матери Монстра". Вспомним, что в Иране Америку называют "Большой Сатана", а Францию "Малый Сатана", плюс европейская Франция — одна из матерей Соединенных Штатов в прямом смысле. Во Франции я одержал множество побед: опубликовал десяток книг, журнал «Элль» назвал меня в 1986 году одним из лучших деятелей культуры года, в 1987 я победил французское правительство, вопреки их желанию, со скандалом и славой получил французское гражданство, в январе 1987 воссоединился с Наташей Медведевой после полутора лет раздельной жизни. Т. е. если наложить на классический эпос и судьбу Че, получил награду: французское гражданство, жену, славу.

Так я прожил в "поздний средний возраст", однако в самом конце восьмидесятых беспокойство вновь овладевает мною. Беспокойные ветры с востока, с родной Итаки, обжигают мою душу и воображение и Афина или Дьявол шепчут мне в ухо: "Там великолепные возможности для героя. Ты же можешь!"

В 1991-м я на фронте сербско-хорватской войны в Западной Славонии. Я в до корней разрушенном Вуковаре. Многие сотни трупов, вонь, мертвечина, человеческое мясо в различных стадиях разложения. Я мог быть застрелен на каждом из сотен блок-постов многонациональных деревень, смерть выпустил бы из дула автомата венгерский или румынский, хорватский, сербский парень со скрюченными от холода пальцами, но судьба оберегала меня для новых испытаний. Февраль 1992-го: Москва, многотысячные демонстрации. 17 марта впервые выступаю перед 500-тысячной массой патриотов на Манежной площади… Морозные, солнечные, чудовищные дни народной тревоги. Знакомство с вождями: с Жириновским, Анпиловым, Зюгановым, Алкснисом… рев толпы, битвы, репортажи из Боснии, Приднестровья, Абхазии — все это есть в моей книге "Убийство Часового".

Потом весной 93-го была война в Книнской Крайине. Я вновь и вновь доказываю свою «Годность», потому что мне предстоит сочетаться браком с Россией?