"Вольф Мессинг. Видевший сквозь время" - читать интересную книгу автора (Володарский Эдуард Яковлевич)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

…На втором маршевом пролете рослый старлей также тщательно проверил у чекистов в штатском удостоверения.

– Никого не было? Прямо перед нами никто не проходил? – опять спросил майор.

– Никак нет, товарищ майор. Никого не было. И снова майор и его спутник молча переглянулись.

И вот Мессинг спустился на первый этаж. За столом сидел еще один дежурный офицер. Но рядом стояли два сержанта с пистолетами и винтовками. Они о чем-то разговаривали, но, услышав шаги, замолчали, выжидательно глядя на лестницу.

На лестнице появился Мессинг. Спускался он медленно. И вдруг остановился, глядя по очереди на каждого часового, потом – на старшего лейтенанта… Затем медленно приблизился к ним. Снова остановился.

– Вы на выход? – спросил широкоплечий старший лейтенант. – Документ попрошу, пожалуйста.

Мессинг молча вытянул вперед правую руку, показав офицеру открытую ладонь и небольшую пустую бумажку между пальцев.

Тот некоторое время напряженно смотрел на ладонь и бумажку, потом проговорил, козырнув:

– Проходите, товарищ майор.

Мессинг плавно двинулся вперед, прошел мимо него, миновал высокий дубовый барьер и оказался на площадке перед высокой, тяжелой, обитой желтым металлом дверью. По бокам двери стояли два сержанта с автоматами. Мессинг прошел мимо них, с усилием толкнул тяжелую створку и вышел на улицу.

– Человек предъявил документ, говоришь? – спрашивал майор в штатском. – Что предъявил? Удостоверение? Какое удостоверение?

– Так точно, товарищ майор, – вытянулся испуганный старлей. – Удостоверение майора НКВД. Такое же, как у вас…

– Ты хорошо смотрел? Это было удостоверение майора НКВД?

– Я всегда хорошо смотрю, товарищ майор. У меня осечек не бывает.

И опять чекисты молча переглянулись.

– Что-нибудь не так, товарищ майор? Я допустил ошибку? Не тот человек вышел? Так мы сейчас задержим, – дернулся старлей, хватаясь за кобуру пистолета.

– Все нормально, старший лейтенант. Продолжайте несение караула.

Они в молчании сидели за столом в кабинете Берии. Шестеро офицеров – за длинным столом, Берия – за своим письменным. Потом Берия встал, прошелся по кабинету, проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Вот он исчезнет – и ищи ветра в поле… Как же это у него получается? Это же черт знает что такое, а? Это противоречит всей марксистско-ленинской науке, а? Такой человек хуже любого врага народа! Не так говорю, а?

– Точно так, товарищ нарком! – вскочил один из сидевших офицеров.

– Ладно, расстрелять всегда успеем… – Берия снова сел за стол, забарабанил пальцами по обтягивающему столешницу зеленому сукну, вновь пробормотал удрученно: – Как же так, а? Такую охрану пройти, а? Они что, совсем его не видели?

– Дежурные на этажах говорят, что не видели, – встав, ответил майор в штатском. – А охрана внизу доложила, что он предъявил удостоверение майора НКВД.

– Откуда у него удостоверение майора НКВД? – еще больше изумился Берия.

– Полагаю, это внушение, товарищ нарком, – сказал кто-то из сидевших за столом. – Сильнейший гипноз.

– Какой гипноз?! – крикнул Берия. – Такая охрана! Специальную школу проходили! Полгода учились! Всякие гипнозы-шнапнозы проходили! Разные гипнотизеры преподавали! Гипнотизеры-говнотизеры! Шарлатаны, получается, а?

В это время дверь в кабинет отворилась и вошел Мессинг. Он оглядел присутствующих и остановился на пороге. Если бы Берия и остальные увидели в дверях рогатого черта, то, наверное, изумились бы меньше.

– Я выполнил ваше задание, товарищ Берия, – негромко проговорил Мессинг.

– Вижу, гражданин Мессинг, – блеснув стеклами очков, ответил Берия. – Что вы нам еще покажете? Чем еще повеселите? Давайте, дорогой, давайте! Не стесняйтесь! Вы ведь теперь здесь как дома! – Берия улыбнулся, и улыбка эта не предвещала ничего хорошего.

– Дайте мне мысленно какое-нибудь задание, – ответил Мессинг. – Не знаю, развеселит ли это вас, но я постараюсь его выполнить.

Берия долго, молча смотрел на Мессинга, стоящего на пороге, потом сказал:

– Я дал задание, гражданин Мессинг. Выполняйте.

Мессинг закрыл глаза и некоторое время стоял неподвижно, потом открыл их и медленно пошел к книжному стеллажу слева от письменного стола Берии. Приблизившись вплотную, он стал оглядывать ровные ряды книг. В кабинете царила тишина.

Наконец Мессинг отодвинул стекло, закрывавшее книги, протянул руку к одной, потом к другой книге, затем – к третьей… нет, не то. Рука поднялась на полку выше, вновь медленно пошла по корешкам книг, остановилась у одной… у второй и наконец уверенно взяла толстый том с тисненными золотом буквами «ЛЕНИН». Мессинг вынул том, открыл его, стал листать, прочитывая названия статей. И вот он открыл страницу, на которой было написано: «ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ». Он пролистал еще несколько страниц, ногтем отчеркнул абзац и, подойдя к столу, положил перед Берией книгу.

– Этот абзац вы просили отчеркнуть? Может быть, я ошибаюсь? Это было очень трудное задание, товарищ Берия.

Лаврентий Павлович обалдело смотрел на страницу произведения великого вождя и молчал, в стеклах его очков отсвечивал свет лампы. Наконец он пришел в себя и вдруг спросил:

– Где вы остановились, Вольф Григорьевич?

– Нигде… Меня с аэродрома прямо сюда привезли.

Ну да, ну да… – покивал Берия. – Кем бы вы хотели работать у нас в Советском Союзе? Ваша профессия, как я понимаю, называется артист оригинального жанра?

– Можно и так назвать.

– Вы сами так сказали полковнику Фридману, – улыбнулся окончательно пришедший в себя от шока Берия. – Значит, хотите артистом работать?

– Очень хочу, товарищ Берия.

– Что ж, предоставим вам такую возможность… В Минске будете работать?

– Буду работать где угодно.

– Зачем где угодно? – усмехнулся Берия. – Не зовите беду на свою голову.. где угодно – это опасно! – Берия рассмеялся, и все офицеры, сидевшие за столом, дружно заулыбались.

Двойной смысл сказанного поняли все, кроме Мессинга.

– Я действительно могу работать где угодно, товарищ Берия. Мне не нужно особых условий.

– Минск подойдет? Хороший, красивый город! Столица советской Белоруссии, а?

– Конечно, замечательный город, – согласился Мессинг. – Я готов туда поехать работать.

– И очень хорошо, Вольф Григорьевич. Очень было интересно с вами познакомиться. Очень вы нас… повеселили своими загадочными способностями. Работайте, народ веселите… Но без перегибов, Вольф Григорьевич. Веселить надо, пугать народ – не надо! Думаю, эта наша встреча не последняя, Вольф Григорьевич… И мы здесь подумаем о вашем будущем… Как вы представились, когда границу перешли? Артист оригинального жанра? – Берия, казалось, от души веселился.

– Так, товарищ Берия, артист оригинального жанра.

– Вот и работайте, товарищ артист. Только особо не оригинальничайте! – и Берия шутливо погрозил Мессингу пальцем и снова захихикал.

Офицеры, тоже негромко смеясь и гремя стульями, дружно встали. Берия долго тряс руку Мессингу и заглядывал ему в глаза.

Руководитель Минской республиканской филармонии Борис Аркадьевич Френкель смотрел на Мессинга сердито и говорил тоном, не допускающим возражений:

– Работаем мы бригадами. Ездим по всей республике. Так что у артиста филармонии вся жизнь на колесах, Вольф Григорьевич. Жить будете в нашем общежитии гостиничного типа. На этаже есть общественная кухня. В номере категорически не допускается держать электрические плитки, никакие керогазы и керосинки. Комендант штрафовать будет.

– Почему? – задал наивный вопрос Мессинг.

– Потому что пожароопасно. В прошлом году соседнее рабочее общежитие дотла сгорело. Трое слесарей трамвайного депо сгорели. Так что прошу учесть, товарищ Мессинг… Сказали, что вы человек непьющий?

– Нет, я не пью.

– Это просто замечательно. Это просто так чудесно, что даже не верится! У нас в филармонии есть общественный сектор борьбы с пьянством. Так что обязанности мы возложим на вас. Лекции там провести разок в месяц, наглядная агитация в виде стендов, плакатов, ну, прочее… Вы человек холостой?

– Да, я холостой.

– Это плохо. В филармонии много девушек, так сказать, незамужних… молодых, красивых… Так что моральный облик придется блюсти в чистоте. У нас тут с этим строго.

– С чем строго? – искренне не понял Мессинг.

– Ну вот, мы еще и дурачиться будем, товарищ Мессинг. С моральным разложением строго! Советский человек с этим делом – ни-ни! После загса пожалуйста, хоть… ну да чего это я? В общем, я понятно сказал… учитывая, что вы еще к тому же и беспартийный…

Вновь, как и все предыдущие годы, жилищем Мессинга стал гостиничный номер.

Небольшая, метров пятнадцать, комната вмещала платяной шкаф, маленькую горку для посуды, стол, кровать с никелированными спинками и полку с книгами. В углу примостился маленький столик с керосинкой. На керосинке в чугунной сковороде жарилась яичница с мелко нарезанной колбасой. На столе, в ожидании ужина – чистая тарелка, нож и вилка, стакан и бутылка минеральной воды. Мессинг стоял у керосинки, наблюдая, как жарится яичница.

В дверь постучали, и не успел Мессинг что-либо ответить, как она открылась и вошел невысокий толстый человек в шлепанцах, темных шароварах и вязаной кофте поверх рубашки. Волосы его были всклокочены, на мясистом носу угнездились очки в роговой оправе. В руке мужчина сжимал бутылку.

– Добрый вечер, Вольф Григорьевич… ах, как вкусно пахнет! Такая закуска пропадать не должна, потому я и явился к вам с главным продуктом, без которого такую замечательную закуску есть нельзя. – Мужчина поставил на стол бутылку водки.

– Я ведь уже говорил вам, Илья Петрович, что не пью.

Но я-то потребляю… но в одиночестве не идет, подлая! А все наши коллеги, сами знаете, сейчас на концерте – мы с вами на всю общагу одни кукуем, – возразил Илья Петрович.

Мессинг, не отвечая, достал из горки еще одну тарелку, нож с вилкой, рюмку и еще один стакан. Илья Петрович, потирая руки, тут же уселся за стол.

Мессинг, разрезав яичницу пополам, поднес сковородку к столу, половину яичницы положил Илье Петровичу, половину – себе. Илья Петрович налил в рюмку водки, улыбнулся:

– Ваше здоровье, голубчик! Душевно рад. – Илья Петрович ловко опрокинул рюмку, крякнул и стал быстро закусывать.

Мессинг молча ел, поглядывая на гостя.

– Мой номер должен был идти предпоследним в концерте, черт бы их драл! – мрачно буркнул Илья Петрович. – Репертуар сократили, меня выкинули… А ведь у меня политическая декламация! Стихи о советском паспорте! Хотите почитаю?

– Спасибо, Илья Петович, не надо… – продолжая есть, ответил Мессинг.

Но Илья Петрович, не слушая, вскочил и буквально зарычал:

– Илья Петрович, дорогой, помилуйте… – прижав руку к сердцу, проговорил Мессинг.

– Что, не впечатляет? – упавшим голосом спросил Илья Петрович.

– Очень впечатляет, – заверил Мессинг.

Нет, не впечатляет, я же вижу… – совсем огорчился Илья Петрович. Налил себе еще и выпил, поковырял вилкой яичницу, но есть не стал. – Конечно, я понимаю… надо лирику какую-нибудь… борения страстей… любовь… – Илья Петрович налил себе еще и снова выпил одним махом. – А вот это вам нравится?

Он сгорбился за столом и стал читать тихо, но внятно, с каким-то надрывом, казалось, сейчас зарыдает:

Он читал, едва шевеля губами, и слова падали, казалось, в самую душу.

Мессинг перестал есть, слушал, глядя на Илью Петровича. Когда он замолчал, Мессинг спросил:

– Чьи это стихи?

– Есенина. А вы не знали?

– Нет, никогда не слышал…

– Вы там за границей много чего не слышали, – усмехнулся Илья Петрович.

. – Вы замечательно читали… Он давно умер? Вернее, погиб.

– Да, погиб… в двадцать пятом году… – Илья Петрович вдруг встрепенулся. – А вы откуда знаете? Вы же ничего об этом человеке не слышали?

– Я почувствовал. Вы читали стихи мертвого человека…

– Ох ты Господи… – Илья Петрович поспешно выпил рюмку. – Вас действительно надо немедленно арестовать и… расстрелять! Да, да, Вольф Григорьевич, всенепременно расстрелять!

– За что? – улыбнулся Мессинг.

– За то самое… с вами страшно разговаривать – все знаете… Вы дьявол и колдун…

– А почему вы это не читаете на концертах?

– Вы больной, что ли, Вольф Григорьевич? – Илья Петрович действительно посмотрел на него как на больного. – Кто же мне разрешит это читать?

– Понимаю… понимаю… – глядя на гостя, проговорил Мессинг.

– Ни черта вы, голубчик, не понимаете, – вздохнул Илья Петрович и вдруг хитро посмотрел на Мессинга: – Знаете, зачем в буденовском шлеме в шишаке дырочка?

– Нет, не знаю…

– Чтобы, когда кипит возмущенный разум, пар через эту дырочку выходил. – Илья Петрович захохотал, а Мессинг, не понимая шутки, удивленно смотрел на него.

– Если это анекдот, то я не понял, в чем его соль, – наконец сказал Мессинг.

– Вам и не надо! – махнул рукой Илья Петрович, продолжая смеяться. – Лучше читайте чужие мысли… И не вздумайте где-нибудь это анекдот повторить, а то… Ладно, не будем о мрачном, давайте поговорим о хорошем… – И Илья Петрович стал наливать себе водки.

В это время в дверь постучали, осторожно, но сильно, и заглянул мужчина с коротко подстриженными усами, в потертом кожаном пиджаке и фуражке со звездочкой. Заглянул и спросил:

– Товарищ Мессинг дома?

– Я Мессинг. Чем могу служить? – Вольф Григорьевич встал из-за стола.

– Здесь он, – довольно сказал усатый кому-то в коридоре и шагнул в комнату. Следом за ним вошел молодой парень в черном бобриковом пальто с поднятым воротником.

– Позвольте представиться, товарищ Мессинг. Начотдела по борьбе с бандитизмом Минского утро майор Дудко Николай. А это опер – капитан Васильев Юрий.

– Очень приятно, – чуть поклонился Мессинг. – Чем могу служить?

– Мы на вашем концерте были, товарищ Мессинг, – начал майор Дудко.

– Два раза были, – добавил капитан Васильев.

– Точно, два раза, – подтвердил майор. – Поразили вы нас своими угадалками, честное слово. Человек прямо сквозь время видит…

– Благодарю вас… – опять чуть поклонился Мессинг. – Так все-таки чем могу быть полезен?

– Ваши способности нужны, товарищ Мессинг. Взяли мы одного крупного блатаря. По обвинению в убийстве зацепили. А он в несознанку наглухо ушел. Расколоть не можем…

– И труп найти не можем, – вставил капитан Васильев.

– Ну да! А без трупа – других доказательств и улик у нас нет, – вновь заговорил Дудко. – Вот такая незадача…

– Чей труп? Мужчины, женщины? – спросил Мессинг.

– Девушки…

– Фотография у вас с собой?

– Да, захватили. – Майор Дудко полез в карман пиджака. – Вот, посмотрите…

Мессинг подошел, взял фотографию и посмотрел на девушку, русоволосую, улыбающуюся, довольно красивую. Он смотрел долго и молча. Фотография подрагивала в его пальцах. Майор, капитан и Илья Петрович тоже молчали, напряженно глядя на ясновидца.

Мессинг закрыл глаза и опустил руку с фотографией. Стояла глухая тишина, и все боялись ее нарушить малейшим движением или даже громким вздохом. Только майор судорожно чихнул и тут же испуганно прикрыл ладонью рот.

С закрытыми глазами Мессинг медленно прошел к кровати и сел на нее. И вновь замер… Плотная темнота окружала его, и сквозь темноту медленно проступало изображение крутых ступенек, спускающихся вниз… беленные мелом стены… бочки и ящики… рассыпанная картошка… деревянная полка, вделанная в стены… и на полке лежит полуобнаженная девушка… голова запрокинута… и вот лицо… это лицо девушки, изображенной на фотографии… Плотная темнота медленно рассеивалась… Медленно, один за другим, обозначались деревянные дома… улица в тумане… берег реки… дебаркадер пристани… табличка «ГРЕБКИ»… Улица тянулась к пристани… На калитке забора у одного дома видна табличка: «вул. Тополиная».

– Эта девушка лежит в погребе, – не открывая глаз, медленно проговорил Мессинг. – Это где-то на окраине города… улица Тополиная… дебаркадер там, название «Гребки»… Не знаю, может быть, я ошибаюсь… но погреб – это точно… улица Тополиная… дебаркадер «Гребки»…

– Есть такой дебаркадер «Гребки», – выдохнул майор. – «Гребки», десять километров от города… Поехали?

– Вы меня приглашаете поехать? – открыв глаза, спросил Мессинг.

– Ну да, товарищ Мессинг. Мы на машине, мигом доедем, – улыбнулся майор Дудко. – Вместе и посмотрим… Вы ведь сегодня не заняты на концерте. Я знаю, я с Френкелем говорил. Правда, если не хотите, то, конечно…

– Нет, нет, я поеду. – Мессинг поднялся с кровати. – Мне самому интересно…

Свет фар «эмки» вспарывал вечернюю тьму, выхватывал черные дома с освещенными окнами. Прильнув к окну автомобиля, Мессинг напряженно смотрел на дома, проплывающие в темноте. Говорил тихо:

– Нет, не то… не то… и этот не тот…

Кроме него в машине сидели майор Дудко, капитан Васильев и два милиционера в шинелях и форменных фуражках.

– Остановите! – резко проговорил Мессинг. – Это здесь.

Милиционер-водитель сбросил газ, подрулил к калитке, за которой виднелся большой деревянный дом с четырьмя освещенными окнами по фасаду.

Освещая фонарями ступени, они спустились в погреб. Снова посветили по сторонам.

– Вон она… на лавке лежит! – воскликнул майор Дудко. – Ай да товарищ Мессинг! Сквозь землю видит!

Они стояли возле погреба. Майор курил, говорил возбужденно:

– А шли бы к нам работать, товарищ Мессинг? Ну че вы там на концертах народ удивляете без всякой пользы для советского государства? А рабоче-крестьянской милиции такие люди – во как нужны! – И майор чиркнул себя ребром ладони по горлу. – Мы бы с вами знаете, как эту проклятую преступность взяли?! Мы бы с ней враз покончили бы! – Майор жадно затянулся.

Мессинг молчал, глядя на черную дыру двери погреба. Вот из нее показался первый милиционер. Он держал за ноги мертвую девушку. Потом появилась тело девушки, потом – второй милиционер, державший ее за плечи. Они пронесли труп мимо Мессинга и майора.

Подошел капитан Васильев, спросил:

– Что с хозяевами делать будем?

– Местные милиционеры прибыли? Пусть они хозяев к себе пока заберут. Они у нас за соучастие пойдут, как миленькие! Ишь, сволочи! Приедем домой, вышлем за ними машину. Дом опечатать. Поехали, Васильев, поехали. Мне не терпится с этим гадом еще раз поговорить… Взглянуть не желаете, товарищ Мессинг?

– На кого?

– На душегуба. Как мы ему труп девушки предъявлять будем!

– Нет, нет, благодарю… Отвезите меня домой, пожалуйста.

– Само собой, товарищ Мессинг. Еще раз от всей души благодарю вас.

Они пошли к «эмке». Майор Дудко твердил на ходу:

– А над моим предложением подумайте, товарищ Мессинг. Я с начальником угро Минска сам поговорю. Честное слово, мы бы с вами…

– Нет, нет, благодарю, – поспешно ответствовал Мессинг. – Мне нравится моя работа…

Залы в Минске были небольшие, с бедным убранством, и совсем не походили нате европейские и американские, где Мессингу доводилось выступать. Публика одета бедно, много военных – здесь и там видны гимнастерки. Над сценой растянули кумачовый плакат: «ИСКУССТВО ПРИНАДЛЕЖИТ НАРОДУ». На самой сцене стояла большая черная доска, и на козырьке лежал большой кусок мела.

– Прошу вас, товарищи, – громко проговорил стоящий у доски Мессинг. – Есть желающие задать мне задачу? На умножение, на деление! Любые числа! Не стесняйтесь!

И вот зале поднялся паренек в вельветовой курточке, взошел на сцену, взял мел в руку и написал на доске: «77 986 945 умножить на 1 429 426».

– Ну что ж, задали вы мне задачу… – сказал Мессинг, улыбаясь. – Попробуем умножить…

Лицо его стало серьезным и напряженным. Он закрыл глаза и через минуту ответил чуть изменившимся голосом:

– Это будет… 111 476 566 843 570!

Паренек записал на доске ответ Мессинга.

– Пожалуйста, принесите арифмометр! – обернувшись к кулисам, попросил Мессинг.

Вышел ассистент – тучный мужчина в темном костюме – и подал Мессингу большой тяжелый арифмометр «Дзержинец». Мессинг взял его и тут же отдал пареньку:

– Обращаться с арифмометром умеете?

– Умею, – паренек деловито осмотрел машинку, установил нужные цифры и покрутил ручку. Посмотрел результат и восхищенно сказал: – Все правильно… Здорово.

– Повторите громче, пожалуйста, – попросил Мессинг.

– Все правильно! – громко сказал паренек.

В зале захлопали, многие переговаривались, обсуждая ответ Мессинга и его способность так мгновенно умножать в уме.

– Кто еще желает заказать числа? – спросил Мессинг.

В зале встала женщина в темном, мужского покроя костюме, медленно поднялась на сцену, подошла к доске и, взяв кусок мела, написала:

«Извлеките квадратный корень из числа 131 133 067 129».

Написав, женщина молча уставилась на Мессинга.

– Сейчас попробуем… – сказал Мессинг. – Это будет 362 123.

– Правильно, – улыбнулась женщина. – Я, как учительница математики, ставлю вам пятерку.

– Это для меня самая дорогая пятерка в жизни, – поклонился ей Мессинг и снова обратился к залу: – Еще есть желающие?

Зал долго аплодировал, медленно успокаиваясь. Наконец стало тихо.

– А я хотел бы спросить вас о другом, товарищ Мессинг, – поднялся высокий молодой человек в очках, по виду студент. – Что касается телепатии, туг более-менее понятно. Материалистической философии телепатия не противоречит и даже вполне объяснима…

– Буду весьма признателен, если вы объясните и нам всем, – проговорил Мессинг, обведя рукой зал.

Телепатия существует и у животных. Собака собаке взглядом говорит куда больше, чем человек человеку при помощи слов. Энергия мозга, посылаемая одним объектом другому, встречается с энергией другого мозга. Они смешиваются, и происходит обмен информацией, поскольку энергия – это, ко всему прочему, еще и информация. Я правильно рассуждаю, товарищ Мессинг?

– Прошу прощения, вы – студент? Где вы учитесь? – спросил Мессинг.

– В медицинском институте на нейрохирургическом отделении.

– Мне думается, вы рассуждаете правильно, – проговорил Мессинг. – Вопрос только в одном – все ли люди таким образом телепатически передают информацию?

– Все, – ответил студент.

– А принимают? – быстро спросил Мессинг.

– Тоже все.

– Хорошо. Я сейчас мысленно посылаю вам информацию – некое приказание. Расшифруйте, пожалуйста, что я вам мысленно приказал.

– Не могу.. – юноша развел руками.

– Почему?

– Не умею… – улыбнулся студент.

По залу прокатился смех, кое-кто захлопал.

– Но ведь этому можно научиться, – перекрывая смех, проговорил очкастый студент.

– Можно, конечно, – согласился с улыбкой Мессинг. – Вы считаете, каждый человек может этому научиться?

– Н-ну-у.. конечно, не каждый…

– Скажите, каждый человек может писать стихи? – вдруг спросил Мессинг.

– Вообще-то, научиться может каждый… но хорошие стихи… стать поэтом… нет, к сожалению, не каждый, – констатировал студент.

– А что нужно, чтобы писать хорошие стихи? – продолжал развивать мысль Мессинг.

– Как что? Талант, конечно, нужен…

– А откуда у человека появляется талант? Он с ним рождается? Или как-то по-другому? – допытывался Мессинг.

– Рождается, конечно… Талант Богом дается… По залу вновь прокатился смех, снова зааплодировали, но студент быстро поправился:

– Но это антиматериалистическая точка зрения! Антинаучная! И я согласиться с ней не могу!

В зале смеялись, переговаривались. Мессинг улыбался, стоя на сцене. Улыбались и пожилая учительница, и паренек в вельветовой курточке.

– Ну хорошо, с телепатией мы хоть немножко разобрались, – проговорил Мессинг. – Что еще вам непонятно?

– Как вам удается видеть прошлое? И будущее? Не отдельного человека, хотя это тоже для меня непонятно, но будущее целых народов? – громко спросил студент, и в зале вдруг стало очень тихо.

И Мессинг, стоя не сцене, вдруг перестал улыбаться. Лицо его сделалось тяжелым, глаза словно увеличились, почернели. Зал напряженно ждал, а Мессинг молчал.

– Не знаю… я не могу этого вам объяснить… я вижу.. – Он закрыл глаза, и голос его изменился, будто шел из глубин космоса, далекий и вибрирующий. – Я вижу.. войну.. я вижу войну.. немецкие солдаты… немецкие танки… горящие деревни… горящие города… немцы идут по Белоруссии… идут по России… идут по Украине… Это страшная война… Она скоро будет… очень скоро…

Зал молчал, словно оглушенный. В глазах женщин – страх и тревога. В глазах мужчин – блеск опасности… решимость воинов…

А за кулисами столпились артисты, среди них и Илья Петрович. Они, затаив дыхание и вытянув шеи, следили за происходящим на сцене.

– Он с ума сошел… что он говорит? – тихо сказал кто-то.

– Прекратите немедленно! – раздался вдруг громкий требовательный голос. – Я требую немедленно прекратить!

Мессинг вздрогнул и, пошатнувшись, чуть не упал. Открыл глаза и посмотрел в зал, ничего не понимая. Он все еще находился там, в космосе.

– Как вам не стыдно сеять панику среди людей!? – кричал военный с тремя шпалами в петлицах. – Вы себя ведете, как шпион! Как провокатор!

– Но позвольте… – тихо проговорил Мессинг.

– Не позволю! Никто вам не позволит сеять панику! Сеять пораженченские настроения! Ишь придумали! Предсказания! Кликушество это! Разыгрываете тут представления! Моя бы воля, я бы таких… давно бы к стенке поставил! – и подполковник погрозил Мессингу кулаком. – Вы – враг народа, Мессинг!

На сковородке шипела традиционная яичница с колбасой, Мессинг наблюдал за этим процессом, держа в руке широкий кухонный нож.

Дверь без стука отворилась, и вошел Илья Петрович с бутылкой в руке. Видимо, Мессинг ждал его. потому что на столе стояли две тарелки, два стакана и одна рюмка. И бутылка минеральной воды. Тут же на уголке пристроились пузатый заварной чайник и две чашки.

Илья Петрович молча поставил бутылку водки на стол. В это время подошел Мессинг со сковородкой, разложил по тарелкам яичницу.

– Не переживай, Вольф Григорьевич, все образуется. – Илья Петрович налил в рюмку водки. – Ну покричат, выговор влепят… образуется! – Он выпил махом и, быстро закусывая, проговорил с набитым ртом: – Хотя, конечно, скандалище будет приличный… А ведь я тебя предупреждал, Вольф! Не надо этих предсказаний…

Мессинг сидел за столом, смотрел на тарелку с яичницей и не ел.

– Слушай, а вот почему у тебя все предсказания такие мрачные? То война, то горе какое-то… несчастья всякие… Ты говорил, что Гитлеру смерть предсказал, другому какому-то деятелю тоже смерть напророчил…

– Такие деятели встречались, – ответил Мессинг. – Что я могу поделать?

– А войну зачем? Ну предсказал бы… счастливую жизнь, праздник… ну снижение цен, наконец, или там… изобилие какое-нибудь, – жуя, рассуждал Илья Петрович.

– Какое изобилие?

– Как это какое? Ну продуктов изобилие… жратвы всякой… одежды хорошей… да мало ли! Изобилие – вот чего люди ждут. А ты – война… немцы идут…

В дверь постучали, и в комнату заглянула женщина средних лет, миловидная, одетая в простенькое сатиновое платьице:

– Ой, Вольф Григорьевич, простите, вы ужинаете? Я тогда попозже…

– Заходите, Верочка, заходите, – привстал со стула Мессинг. – Хотите чаю?

– Спасибо. Чашечку выпью. – Вера подошла к столу.

Мессинг подвинул ей свой стул, а себе взял табуретку, стоявшую в углу у кровати.

– Что-нибудь случилось, Вера? – наливая чай в чашку, спросил Мессинг.

– Нет, нет, ничего…

– Но я же вижу.

– Да я все думаю… Понимаете, у меня муж на границе служит, под Брестом. Он командир полка. Я все думаю, а вдруг начнется? А нам куда? У меня девочкам пять и семь лет…

– Э-эх, Вера-а! – протянул Илья Петрович, наливая в рюмку водки. – Взрослая женщина… коммунист. Что ты сразу в панику ударилась? Я вот – спокоен и тверд! – он опрокинул рюмку и выдохнул. – И верю в счастливое будущее.

– Ты выпей еще – крепче верить будешь, – усмехнулась Вера.

– И выпью. Пить законом не запрещено. – Илья Петрович налил себе снова.

В дверь опять постучали, и в номер заглянули сразу две головы – мужская и женская.

– Ой, вы ужинаете, Вольф Григорьевич… мы тогда попозже…

– Заходите, заходите. – Мессинг даже обрадовался, вскочил, пошел к двери. – Только вот сидеть не на чем.

– А я сейчас принесу, – сказал мужчина и скрылся. Через минуту он внес в комнату два стула.

Пока рассаживались за небольшим столом, появились еще два артиста, тоже мужчина и женщина. Они сразу пришли со своими стульями.

И скоро стало так тесно, что трудно было вытянуть руку, чтобы взять кусок хлеба. На столе уже стояли не одна бутылка водки, а целых четыре, тут же бутылки с минеральной водой, открытые банки консервов со шпротами, сайрой, колбаса, нарезанная аккуратными кружками, сыр, пучки лука, помидоры – в общем, полное изобилие. Началось шумное веселье, все перебивали друг друга, смеялись, и только Мессинг оставался серьезным. Он молча переводил взгляд с одного человека на другого, словно видел будущее каждого, сидящего здесь, и жалость обжигала его сердце.

– Вера, ну наливай же! Сколько ждать можно?

– Товарищи, салат я собственноручно готовила – пальчики оближете!

– Алина, а ты сегодня здорово пела, честное слово!

– Братцы, а мы когда в Гомель едем? Восьмого или девятого?

– Танюша, минерал очку подай.

– А я новый анекдот услышал…

– Вот за что люблю Илью – он знает новые анекдоты и стихи о советском паспорте, больше абсолютно ничего!

– Мне этого вполне хватает. Ваше здоровье!

– Смотрите, он выпил один! Даже ни с кем не чокнулся – нет, ну какая скотина!

– Вас ждать – водка прокиснет…

– Вольф Григорьевич, что вы так пригорюнились? Да выбросьте вы все из головы, Вольф Григорьевич! Будет война, не будет войны – прорвемся!

И один из мужчин запел с энтузиазмом:

Последний куплет подхватили все и пели дружным хором. Мессинг глядел на лица, полные вдохновения. Вдруг в дверь резко и властно постучали, она распахнулась, и в комнату вошел военный в шинели с малиновыми петлицами и двумя шпалами, в фуражке тоже с малиновыми петлицами. За спиной майора НКВД маячил еще один военный.

– Гражданин Мессинг кто будет? – оглядев всех, спросил майор.

– Я Мессинг, – поднимаясь из-за стола, ответил Вольф Григорьевич.

– Попрошу вас проследовать с нами.

Артисты подавленно молчали, наблюдая, как Мессинг достал из платяного шкафа черное пальто, шарф и шляпу.. как он медленно оделся и шагнул к двери. У двери Вольф Григорьевич обернулся:

– Прошу вас извинить меня, товарищи. Я скоро вернусь… – и вышел.

Майор вышел за ним и закрыл дверь. По коридору забухали тяжелые шаги. Илья Петрович налил себе водки, выпил и пробормотал:

– Скоро он вернется… оттуда скоро не возвращаются…

– Типун тебе на язык с лошадиную голову! – оборвала его пожилая артистка.

– Я его предупреждал! Я ему говорил! Он же, как ребенок, черт бы его побрал! – выкрикнул Илья Петрович.

– Что вы там предсказывали, а? Кто разрешил, а? Вас же предупреждали, товарищ Мессинг. Вас еще в Москве товарищ Берия предупреждал… – говорил, сидя за столом, начальник НКВД Белоруссии, худощавый, бритый наголо генерал, с короткими «ворошиловскими» усиками. – У нас с Германией пакт о ненападении, вы это знаете? Договор о дружбе и взаимопомощи. А вы какую-то войну предсказываете… сеете панику.. Немцы идут по Белоруссии… по России… по Украине… Это ж додуматься надо! Вы что, не слышали заявление товарища Ворошилова? Если война и случится, она будет вестись на территории противника! Могучая Красная армия стоит на страже мирного и спокойного труда советского народа… А вы мелете черти что… – Генерал вертел в толстых пальцах карандаш и пристально смотрел на Мессинга, сидевшего перед столом на стуле.

– Я не слышал выступления товарища Ворошилова… – сказал Мессинг.

– А надо было слышать! – резко повысил голос генерал. – Газеты читать надо, господин Мессинг! Свалились на мою голову! Если бы не товарищ Берия, я бы вас давно… к стенке поставил! За все ваши предсказания и пророчества!

– Почему вы называете меня господином?

– А как мне еще тебя называть, фокусник чертов!? Ты мне не товарищ! Ты объективно есть враг народа! Который сеет панику среди советских людей! Пораженческие настроения! Который портит международные отношения Советского Союза с дружественной Германией! Полный набор шпионских дел! Провокатор ты, Мессинг, вот кто! Натуральный провокатор!

– Я гражданин Советского Союза, – упрямо сказал Мессинг, – У меня паспорт есть.

– Насрал я на твой паспорт! Гражданин нашелся! Кликуша! Танки он увидел! Это тебя с таким заданием послали? Панику сеять?! Гражданин Советского Союза! Какой ты гражданин? Ты вообще непонятно кто! – И генерал выразительно пристукнул по столу тяжелым кулаком.

И в это время на столе зазвонил белый телефонный аппарат без цифр на диске, только в центре сверкало золотом изображение герба Советского Союза. Генерал поспешно схватил трубку, вскочил и стал другой рукой торопливо застегивать пуговицы на мундире.

– Да, жду. Здравствуйте, товарищ Берия, Да, это я лично отослал телефонограмму. Так точно. Да, предсказывал. Народ возмущался. Теперь не знаю, как поступить… Слушаюсь, товарищ Берия. Да, сегодня же. Слушаюсь… – Генерал положил трубку, глянул на Мессинга.

Тот сидел на стуле и, казалось, безучастно смотрел в окно.

– И слава Богу.. – пробормотал генерал и рукавом утер мокрое от пота лицо. – Баба с возу – кобыле легче… пусть там с тобой разбираются…

И вновь Мессинг сидел в самолете на жестком металлическом сиденье и смотрел в иллюминатор. Ревели двигатели, мелкой дрожью отзывался корпус самолета, внизу проплывала земля, тонкие синие жилки рек, блюдца озер…

Самолет сел на военном аэродроме, когда уже начало темнеть. Он подрулил поближе к невысокому двухэтажному зданию, возле которого стояла черная легковая машина «ЗИС» и двое военных в шинелях, фуражках, перетянутые ремнями, с пистолетными кобурами на боку.

Два солдата подкатили короткий трап, и дверь самолета открыли изнутри. Мессинг в темном пальто с поднятым воротником, придерживая рукой шляпу, осторожно ступил на шаткую лесенку и немного задержался, черными печальными глазами оглядывая аэродром, автомобиль и встречавших его военных. Думал ли он сейчас о своем будущем, кто знает? Лицо его, как всегда, оставалось непроницаемым.

«ЗИС» катил по вечерней Москве. Светились тысячи окон в домах, редкие фонари на улицах и фары встречных машин, витрины гастрономов и промтоварных магазинов. Между Малым Каменным и Большим Каменным мостами стоял регулировщик и размахивал полосатым жезлом.

«ЗИО вкатил на Красную площадь, направляясь к угловой башне Кремля.

Офицер в воротах проверил документы у сопровождающих и у водителя, коротко и пронзительно взглянул на Мессинга и козырнул, разрешая проехать. Автомобиль мягко тронулся и въехал на территорию Кремля.

Мессинг и двое его сопровождающих шли широкими коридорами, через небольшие залы, стены которых были украшены позолотой, барельефами старинных гербов и картинами в тяжелых багетовых рамах. Мессинг шагал, не глядя по сторонам, погруженный в невеселые раздумья.

Приемная перед кабинетом оказалась на удивление небольшой. В противоположном от двери углу, за столом с лампой под зеленым стеклянным абажуром и пишущей машинкой сидел плотный невысокий человек в военном кителе без погон. Лицо его было скорее невзрачным, чем запоминающимся: лысеющий лоб, тонкие губы и крепкий, выступающий вперед подбородок.

Мессинг и сопровождающие вошли, остановились на пороге.

Один из офицеров козырнул и отрапортовал:

– Товарищ Поскребышев! Приказание выполнено.

Поскребышев встал, взглянул на Мессинга, потом на часы, сказал негромко:

– Еще шесть минут. Присаживайтесь, пожалуйста.

Мессинг сел на один из стульев, стоявших вдоль стены. Поскребышев тоже сел и стал медленно стучать по клавишам машинки.

Сопровождающие остались у двери. Тонко пропели напольные часы, стоявшие в углу. Поскребышев встал и, открыв тяжелую, обитую кожей дверь и вошел в кабинет. И почти сразу вышел и обратился к Мессингу,

– Проходите, пожалуйста. Иосиф Виссарионович ждет вас.

Сталин стоял посреди кабинета с трубкой в руке, в темно-зеленом кителе, в такого же цвета брюках, заправленных в мягкие сапоги. Он произнес с улыбкой:

– Здравствуйте, товарищ Мессинг.

– Здравствуйте, товарищ Сталин. – Мессинг пожал протянутую руку и вдруг улыбнулся: – А я вас на руках носил.

Брови Сталина вопросительно поползли вверх.

– В Минске на первомайской демонстрации я ваш портрет нес, – поспешно пояснил Мессинг.

Брови медленно опустились, и усы вождя тронула улыбка:

– Что же вы испытывали, товарищ Мессинг, когда несли мой портрет?

– Чувство огромного уважения, товарищ Сталин.

– Вы ведь встречались со многими знаменитыми людьми? С Эйнштейном… с президентом Аргентины… президентом Бразилии… с Гитлером… с Пилсудским… – неторопливо перечислял Сталин, внимательно глядя на Мессинга.

– Встречался, товарищ Сталин.

– А что Пилсудский? Говорят, такой был начальник в Польше, что все над ним смеялись?

– Каким он был в молодости, я не знаю, товарищ Сталин, а в преклонном возрасте он действительно вызывал сочувственную усмешку.

– Почему?

– Очень ревнивый был. Все мысли – о любовнице, бросит она его или не бросит? Изменяет ему или не изменяет…

– Действительно смешно. Начальник Польши, как он себя называл, больше всего переживает из-за любовницы… – усмехнулся Сталин. – А как теперь дела в Польше? Немцев видели?

– Меня даже арестовали в Варшаве. Удалось бежать.

– Благодаря вашим известным способностям?

– Отчасти да, товарищ Сталин.

– Садитесь, пожалуйста, товарищ Мессинг. – Сталин указал на кресло у стола, а сам медленно уселся в кресло напротив. – Скажите, товарищ Мессинг, как вы считаете, Польша способна сопротивляться немецкой оккупации или нет?

– Нет, товарищ Сталин. Реального сопротивления Польша оказать немцам сегодня не может. – Мессинг сел в кресло, но сидел прямо, не откидываясь на спинку.

– Значит, вы бежали? – вдруг улыбнулся Сталин. – Как же вам удалось? Товарищ Берия рассказывал, как вы ушли с Лубянки. Слушал и не верил. Как вы такое проделали? Это гипноз?

– Гипноз, товарищ Сталин.

– Такой сильный гипноз? Любой человек подвержен такому гипнозу? – Сталин пытливо смотрел на Мессинга.

– Нет, не любой. Многие люди сами обладают даром гипноза, только не знают об этом. Такие плохо поддаются чужому гипнозу. Он встречает у них мгновенное противодействие.

– Но для вас, я вижу, преград нету? – снова улыбнулся Сталин.

– Не знаю… речь шла о моей жизни. Тут напрягаешь последние силы. – Мессинг тоже улыбнулся.

– Понимаю… Как вам теперь работается? Как живется в Минске?

– Хорошо. Я всем доволен, вот только… у меня вся семья погибла в варшавском гетто… Очень одиноко, товарищ Сталин.

– Понимаю… – чуть нахмурился Сталин и пососал потухшую трубку. – Мы все живем в трудное время, товарищ Мессинг. Мы, большевики, не скрываем трудностей от нашего народа. Мы научились их преодолевать. И вам… как человеку, одаренному такими способностями, в первую очередь следует вселять в народ веру в счастливую жизнь. Веру в то, что он преодолеет все трудности и построит социализм в отдельно взятой стране. Несмотря ни на какие происки наших врагов… – Сталин говорил, словно гвозди вколачивал, и не сводил с Мессинга темно-карих с искорками тигриных глаз. – И если вы таким образом будете работать, мы скажем вам большое спасибо, товарищ Мессинг…

– Я буду стараться именно так работать, товарищ Сталин, – ответил Мессинг.

– Не надо пугать людей войной… страданиями и смертью… Зачем это? Людей пожалейте, товарищ Мессинг… – уже с сочувствием проговорил Сталин.

– Вы правы, товарищ Сталин. Больше ничего подобного позволять себе не буду, – усмехнулся Мессинг.

– Но война все-таки, по-вашему, будет?

– Будет, товарищ Сталин.

– Когда будет?

– Думаю, в будущем году… в июне, – твердо ответил Мессинг.

Хорошо, товарищ Мессинг, пусть ваше пророчество останется на вашей совести, – усмехнулся Сталин. – Я ведь не из тех, кто легко поддается даже очень сильному гипнозу.. Скажите, за что Гитлер назначил награду за вашу голову? Двести пятьдесят тысяч марок – это большие деньги.

– Я предсказал крах Германии, если она двинется с войной на восток.

– Сами себе противоречите, товарищ Мессинг. Предсказываете крах Германии, а видите немецкие танки в Минске, – опять усмехнулся Сталин. – Скажите, а если я попрошу вас сделать что-нибудь… невозможное? – Сталин бросил на Мессинга испытующий взгляд..

– Готов сделать, товарищ Сталин. Только не уверен, получится ли, – пожал плечами Мессинг.

Сталин поднялся, прошел к письменному столу, достал из папки чистый лист бумаги и протянул Вольфу Григорьевичу. Тот тоже встал и подошел, чтобы взять лист.

– Получите по этому документу в сберегательной кассе сто тысяч рублей, – медленно произнес Сталин, наблюдая за реакцией Мессинга. – Недалеко от Кремля, кажется на улице Горького, есть сберегательная касса. Однажды проезжал – видел.

Мессинг еще раз посмотрел на чистый лист, потом на Сталина:

– Сейчас, товарищ Сталин?

– Да, сейчас. Вас проводят… – Сталин смотрел на него без улыбки и даже враждебно.

Мессинг повернулся и медленно вышел из кабинета…

«ЗИС» выехал из ворот Кремля и покатил через Красную площадь. Описав полукруг, машина свернула на улицу Горького, сбавила скорость и медленно поехала, держась поближе к тротуару. Вот за вывеской «Гастроном» блеснула вывеска «Сберегательная касса». «ЗИС» встал у самой обочины.

– Дальше вы уж сами, товарищ Мессинг, – сказал один из сопровождающих, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем.

По тротуару спешили москвичи, сквозь стеклянные витрины виднелись очереди за продуктами в магазинах. Мессинг выбрался из автомобиля и медленно направился к сберегательной кассе. Шляпу он надвинул поглубже, почти на самые глаза, спасаясь от пронизывающего осеннего ветра.

Подождав, когда Мессинг скроется в здании, двое сопровождавших его чекистов тоже выбрались из машины и направились следом.

…В полупустом зале сберкассы находилось только несколько посетителей. Средних лет женщина в углу за столиком заполняла какой-то бланк, два человека стояли у окошка контролера. У окошка с надписью «Кассир» никого не было. Мессинг медленно направился к туда. Миловидная пожилая женщина в цветастом штапельном платье с улыбкой взглянул на него.

Мессинг долго смотрел на нее, затем молча протянул ей чистый лист бумаги.

Чекисты, вошедшие в сберкассу, остановились у входа, наблюдая за Мессингом. Переглянулись между собой и снова уставились на спину Мессинга, стоявшего перед окном кассира.

Кассирша посмотрела на лист бумаги и спросила также с улыбкой:

– Вы хотите все наличными?

– Да… – глухо ответил Мессинг. Глаза его из-под шляпы смотрели на кассира, как дула пистолетов.

Извините, я сейчас… – отложив лист бумаги, женщина поднялась и пошла вдоль окошек к картотеке, которая занимала почти всю противоположную стену. Рядом была дверь во внутренние помещения сберкассы. Кассирша вошла в эту дверь и закрыла ее за собой.

Мессинг остался у окошка кассы. Он спокойно стоял и ждал.

– Может, она за охраной пошла? – спросил один чекист у другого.

– Зачем? – едва слышно ответил тот. – У нее кнопка под столом есть.

Дверь открылась. Женщина-кассир возвратилась в зал, держа в руке брезентовую зеленую сумку с металлическими замками. Она прошла к. своему месту, улыбнулась Мессингу и, открыв замок на сумке, стала выкладывать перед собой толстые пачки денежных купюр, перетянутые банковской лентой.

– У вас есть во что положить? – спросила женщина, наклонившись к окошку.

Мессинг достал из кармана пальто матерчатую сумку, протянул ее женщине-кассиру. Она взяла ее и стала складывать в сумку пачки денег. Сложила и опять с улыбкой протянула Мессингу.

– Сто тысяч. Будете пересчитывать? Упаковка банковская – там все точно.

– Спасибо. Я вам верю, – ответил Мессинг, забирая сумку.

Он медленно двинулся к выходу, прошел мимо чекистов, открыл дверь и вышел на улицу. Чекисты сразу же пошли за ним.

На улице Мессинг молча передал им матерчатую сумку с деньгами. Старший чекист взял ее и посмотрел на Мессинга почти со страхом:

– Ну ты даешь стране угля, мелкого, но много… – пробормотал он. – Она ничего больше не говорила?

– Ничего…

– Ладно, пошли обратно. – И старший чекист вернулся в помещение сберкассы.

Женщина заполняла какой-то бланк, когда чекист наклонился к окошку и спросил:

– Гражданочка? Посмотрите сюда.

Кассирша подняла голову и увидела удостоверение капитана НКВД. Глаза ее округлились от испуга.

– Что-нибудь случилось, товарищ капитан? – тихо спросила она.

– По какому документу вы выдали эти сто тысяч? – спросил чекист и положил перед ней сумку с деньгами.

Кассирша, словно в первый раз увидев сумку, заглянула в нее и стала с растерянным видом выкладывать пачки денег. Вид у нее при этом был совершенно ошеломленный. Она взяла чистый лист бумаги, посмотрела на него с обеих сторон и вновь подняла глаза на чекиста.

– По этому пустому листу вы выдали сто тысяч рублей? – спросил тот.

Кассирша хотела что-то ответить и не могла, губы ее кривились, глаза заблестели от слез. И внезапно она выронила лист, закатив глаза, стала медленно сползать со стула, а затем тяжело упала всем телом на пол…

Две женщины из соседних окошек бросились к ней, стали поднимать.

– Клава! Клавочка, что с тобой?

Мессинг посмотрел на лежащую на полу в обмороке женщину и вдруг вновь память больно резануло… Вспомнил, как он, мальчишка, смотрел в спину контролеру поезда…

И контролер почувствовал этот взгляд, обеспокоенно оглянулся, потом открыл дверь вагона, и громче сделался стук колес и грохот поезда, и замелькали в открытой двери проносящиеся с бешеной скоростью деревья, кустарник, телеграфные столбы.

А контролер вновь оглянулся – в глазах у него плескался ужас. Вот он прыгнул вниз с несущегося, грохочущего поезда, и только душераздирающий крик на какое-то время остался висеть в воздухе…

Они ехали обратно в Кремль. Вновь Мессинг смотрел в окно, а старший чекист то и дело оглядывался на него, улыбался и качал головой. Наконец не выдержал и проговорил:

– И что ж ты за человек такой, товарищ Мессинг? Вот так расскажи – никто поверит

– Ты лучше не рассказывай, а то язык отрежут… – негромко сказал второй чекист, сидевший на заднем сиденье рядом с Мессингом.

Мессинг продолжал безучастно смотреть в окно. Автомобиль въехал на Красную площадь и остановился недалеко от Боровицкой башни.

– Вы дорогу хорошо запомнили, товарищ Мессинг? – спросил чекист.

– Куда?

– В Кремль. В кабинет товарища Сталина.

– Кажется, запомнил…

– Тогда идите.

– Как? Мы разве не вместе? – удивленно посмотрел на чекиста Мессинг и сразу же понял. – Я один должен пройти в кабинет товарища Сталина?

– Именно так, товарищ Мессинг. У вас документы какие с собой есть?

– Паспорт.

– Давайте его сюда. – Чекист протянул руку и забрал паспорт. – Вы же, говорят, на Лубянку таким манером ходили? Ну вот теперь здесь попробуйте. Желаю успеха, – улыбнулся чекист и, перегнувшись через сиденье, открыл дверцу со стороны Мессинга.

Мессинг выбрался из машины, постоял, оглядываясь по сторонам, потом медленно пошел к башне.

Сидевшие в машине чекисты молча наблюдали за медленно удаляющейся фигурой в темном пальто и шляпе.

В воротах стояли двое часовых и прохаживался старший лейтенант. Увидев Мессинга, он остановился, поджидая его. Мессинг подошел к нему, проговорил раздельно и четко:

– Я Лаврентий Павлович Берия. Вы меня узнали?

– Так точно, товарищ Берия, – старлей вытянулся и козырнул.

– Я – к товарищу Сталину. – И Мессинг неторопливым шагом вошел в Кремль, стуча каблуками по брусчатке.

Старлей, продолжая стоять по стойке смирно, смотрел Мессингу вслед и держал руку у козырька фуражки.

Потом Мессинг шел по коридорам, пересекал небольшие залы, освещенные приглушенными огнями ламп под потолком. Колонны отливали молочным светом, огненным блестками вспыхивала позолота на стенах.

Дойдя до двери в кабинет вождя, Мессинг открыл ее и вошел в приемную. Поскребышев, сидевший в углу за столом, поспешно встал и вытянулся по стойке смирно, вытаращив глаза. Мессинг молча прошел к двери в кабинет и открыл ее.

Сталин сидел за письменным столом, его лицо освещала настольная лампа. Увидев Мессинга, он встал и проговорил с улыбкой:

– Как вам удалось пройти, товарищ Мессинг?

– Очень просто, товарищ Сталин. Я всем говорил, что я – товарищ Берия.

Сталин негромко рассмеялся и взял со стола трубку:

– А я не знал, что товарищ Берия может пройти в Кремль, не предъявляя документов… А вы большой хитрец, товарищ Мессинг.

– А уж какой вы хитрец, товарищ Сталин, – улыбнулся Мессинг. – Пока я шел по Кремлю, чуть не умер от страха…

– Кремля не надо бояться, товарищ Мессинг, – сказал Сталин, остановившись перед Мессингом. – Меня надо бояться… Вы где остановились?

– Пока нигде. Меня с аэродрома прямо к вам привезли, товарищ Сталин.

– Что ж, вас устроят… Поживите, посмотрите Москву.. Мы подумаем, как вам жить дальше, товарищ Мессинг. А вы сами как смотрите на свое будущее? Вы его видите?

– Нет, товарищ Сталин. О своем будущем я ничего не могу сказать. Только смутные ощущения.

– Какие?

– Я обрел новую родину – Советский Союз… я полюбил эту родину и готов служить ей на любом поприще.

– На каком же поприще больше всего хочется? – спросил Сталин.

– Выступать со своими психологическими опытами.

– Немногого же вам хочется, товарищ Мессинг.

– Если меня позовут на другую работу, я буду работать, товарищ Сталин.

– Хорошо, мы подумаем о вашем будущем, товарищ Мессинг… С товарищем Берия, а? – И Сталин вновь рассмеялся.

По утрам Вольф Григорьевич выходил из гостиницы «Москва» и гулял по городу. Бродил по Александровскому саду, по улице Горького… Однажды зашел в ту сберегательную кассу.

Остановился у входа, оглядывая зал с высоким потолком, окошки кассира и контролера, небольшие очереди посетителей. Мессинг встретился взглядом с кассиршей в окошке.

Кассирша была та самая женщина, у которой он получил по чистому листу сто тысяч рублей. Она, увидев его, побледнела, мгновенно схватилась за сердце, взгляд ее затуманился.

Мессинг поспешно отвернулся и быстро вышел из сберкассы.

Он бродил по улицам, смотрел на прохожих. Долго стоял у памятника Юрию Долгорукому, у памятника Пушкину, Гоголю, у памятника Маяковскому.

Берия обсуждал судьбу Мессинга с одним из своих генералов. Лаврентий Павлович, развалившись, сидел за столом и небрежно слушал генерала НКВД, сухощавого, стриженного под ежик.

– Тут, конечно, обладание сильнейшим гипнозом, Лаврентий Павлович. Я что подумал, если этого Мессинга привлечь к работе с разведкой?

– Каким образом привлечь? – спросил Берия.

– Понимаете, я с разными психологами говорил – приемам гипноза можно обучать. Если, конечно, у ученика есть такие способности… ну хоть небольшие. При обучении эти небольшие способности можно развивать. Так вот, если этого Мессинга привлечь к обучению наших разведчиков? Которых за рубеж готовим. Думаю, большую пользу можем извлечь.

– На чем гипноз основывается, что твои психологи говорят?

На интуиции. У обычного человека есть, предположим, десять процентов интуиции, у человека опасной профессии – охотник, разведчик, летчик – процентов тридцать, а у человека, который, предположим, воевал, у него и все пятьдесят процентов интуиции будет. Инстинкт самосохранения срабатывает… И еще, конечно, есть самородки, у которых этой интуиции и все восемьдесят-девяносто процентов. Они и становятся гипнотизерами.

– Что-то просто у твоего психолога получается. Тридцать процентов, пятьдесят процентов… А Мессинг из Лубянки вышел и на Лубянку вошел! Через все посты! К товарищу Сталину через все посты прошел! Прямо в кабинет пришел! Какая тут, к чертовой бабушке, интуиция?!

– Психологи говорили… – растерялся генерал. – Известные ученые…

– Ни хрена они не понимают, твои известные ученые, Сергей Николаевич, – усмехнулся Берия. – Определим его в школу разведки, а потом он убежит и всех наших агентов завалит. Так, да?

– Почему убежит? Он сюда прибежал, от Гитлера спасался. Ему теперь убегать некуда.

– В Англию убежит… в Америку убежит… – ответил Берия. – Не верю я ему..

– Ну, раз не верите, тогда, конечно… – развел руками генерал.

– Верю, но не до такой степени, чтобы привлекать его к работе с агентурой.

– Тогда у меня все, Лаврентий Павлович. Разрешите идти? – Генерал встал.

– Идите. Я должен подумать о будущем этого Мессинга… посоветоваться должен. Как он время проводит?

– В гостинице сидит… завтракает, обедает, ужинает… гуляет много…

– Через неделю отправляйте его обратно в Минск.

Слушаюсь, Лаврентий Павлович

Илья Петрович даже покраснел от натуги, выкрикивая последние слова стихотворения, и зал взорвался дружными аплодисментами.

Илья Петрович быстро откланялся и ушел за кулисы.

– Раиса Андреевна, ваш номер следующий! Где Раиса Андреевна?

– Господи, ей плохо! – отозвался взволнованный женский голос.

– Как плохо? Ей на сцену через три минуты!

– Говорят вам, плохо!

В общей гримуборной, в большой комнате с несколькими зеркальными трюмо в одном из кресел полулежала Раиса Андреевна, пожилая женщина, худая, с бледным морщинистым лицом. Судя по наряду, ей стало дурно непосредственно перед выходом на сцену – она была загримирована, в вечернем черном платье с блестками по вырезу и белой искусственной розой.. Вокруг нее толпились артисты и администратор. Врач, полная, пожилая женщина в белом халате, наматывая повязку на руку Раисы Андреевны, говорила:

– Все хорошо… сейчас уколем вас, и будет все нормально… не бойтесь, пожалуйста, не бойтесь…

– Я уже давно ничего не боюсь, моя милая… – елейным голосом ответила Раиса Андреевна.

– Анна Степановна, придется выходить вам, – тихо проговорил администратор молодой высокой женщине, одетой в вечернее платье, зеленовато-голубое, тоже с блестками по вырезу и с красной розой на груди.

– Но я должна была заканчивать концерт, Осип Ефремович, я сейчас не готова…

– Прекратите ваши вечные претензии, Анна Степановна. – вскипел администратор. – Еще скажите, что вы недостаточно подготовились по системе Станиславского!

– При чем тут Станиславский? Просто я не готова сейчас выходить на сцену! И мой аккомпаниатор еще не готов.

– Где он, черт бы его побрал! Где эта пьянь беспробудная?!

– Он приходит в себя, – негромко ответила Анна Степановна, – к концу концерта он будет готов.

– Артем! Где Виноградов, товарищи? Где Артем Виноградов?! Пусть немедленно идет на сцену! – Администратор с криком кинулся прочь из гримуборной.

Все смотрели, как врач делает Раисе Андреевне укол.

В это время в дверях выросла фигура Мессинга, в пальто с поднятым воротником и в черной шляпе, надвинутой на глаза. Он молча стоял и смотрел на толпу вокруг кресла, в котором полулежала артистка.

– Сейчас вам станет совсем хорошо, – врач погладила Раису Андреевну по худой руке и стала складывать в саквояж тонометр и металлическую коробочку со шприцами.

– Доктор, может, ей рюмочку коньяку можно? – спросил кто-то.

– Можно, – улыбнулась врач.

– Сей момент, – мужчина метнулся к шкафчику, достал бутылку коньяку, рюмку и, быстро налив, с великой осторожностью преподнес рюмку женщине. Раиса Андреевна улыбнулась:

– Экий вы хулиган, Миша.

– Раиса Андреевна, так ведь доктор прописал.

Артисты рассмеялись. В это время в гримуборную влетел администратор, толкнув плечом Мессинга. Он недовольно взглянул на «препятствие» и вдруг расплылся в улыбке:

– О! Вы приехали? Живы, здоровы? Не арестовали, не посадили? Немедленно на сцену! Будет ваш номер! Замените Раису Андреевну – она, вон видите, заболела. Спасайте, Вольф Григорьевич! Вы же советский человек, вы не можете подвести коллектив!

– Вольф! Голубчик! – К Мессингу с раскрытыми объятиями кинулся Илья Петрович. – С чудесным возвращением!

– Отстаньте вы от него – ему надо на сцену! – рявкнул Осип Ефремович.

Мессинг молча снял пальто, бросил его на свободное кресло, положил шляпу и вышел из гримуборной. Администратор бросился за ним.

– И самого товарища Сталина видел? – спросил Илья Петрович, выпучивая глаза.

– Видел. Даже разговаривал.

– Разговаривал? – ужаснулся Илья Петрович. – Сказки Венского леса! И чего?

– Да ничего. Спрашивал о работе, о планах на будущее. Потом пожил в Москве… посмотрел… погулял… И – домой. – Мессинг улыбнулся.

– А какой он, Сталин?

– Трудно сказать. Очень хитрый… и очень жестокий…

– Брось, брось, Вольф, этих слов не говори… Сталин – он великий!

Великие тоже бывают очень хитрыми и очень жестокими… – без улыбки сказал Мессинг. – Я теперь не боюсь. Товарищ Берия сказал, что будет лично следить за моей работой и ни один волос не упадет с моей головы.

– Ты и Берию видел? – Это известие окончательно повергло в ужас Илью Петровича.

– Видел.

– А говорили, тебе десять лет дали и ты уже в Сибирь поехал, – полушепотом произнес Илья Петрович, закуривая папиросу.

Они сидели за столом в комнатке Вольфа Григорьевича. Тут же стояла бутылка водки, рюмки и какая-то нехитрая закуска.

– Кто говорил?

– Да какая разница? Все говорили. Вызывали нас в Чека… по одному допрашивали…

– Кто допрашивал? – опять спросил Мессинг.

– Да какая тебе разница? Полкан какой-то! Спрашивал, вел ли ты антисоветские разговоры? Восхвалял ли буржуазный образ жизни? Я отвечаю – не слышал ни разу. А он говорит, вы не слышали, а вот другие слышали. Вот почитайте, что пишут ваши коллеги. Я читаю – точно. Вел антисоветские разговоры, восхвалял буржуазный образ жизни, критиковал вождей партии и правительства, осуждал аресты врагов народа. Я прочитал, у меня волосы дыбом встали. И знаешь кто писал?

– Знаю. Осип Ефремович, – ответил Мессинг.

– Не только… Еще Раиса Андреевна, Володька Соловцов… Вот народ, а? – Илья Петрович налил водки в рюмку и выпил.

– Я их не осуждаю. Запугали, угрожали… нервы у людей слабые…

– Да откуда ты все это знаешь, Вольф? – фыркнул Илья Петрович.

– Знаю. Ты ведь тоже написал… – улыбнулся Мессинг. – И тебя я тоже не осуждаю.

Илья Петрович поперхнулся дымом, закашлялся и проговорил сквозь кашель:

– Он сказал… с работы вышвырнут… с волчьим билетом… а куда я денусь с волчьим билетом, Вольф? На станцию вагоны разгружать? У меня сердце больное… Сорок лет – даже крыши своей над головой нету..

– Я понимаю… – снова устало улыбнулся Мессинг и вдруг взял бутылку, налил в рюмку водки и выпил. Помолчал и повторил с непонятным выражением лица: – Я понимаю…

Илья Петрович погасил папиросу и вдруг заплакал, опустив голову. Плач перешел в глухие рыдания. Мессинг с сочувствием смотрел на вздрагивающие спину и плечи.

Мессинг и его старые знакомые из угрозыска майор Дудко и капитан Васильев ехали в машине по вечернему городу.

– Ну ты понимаешь, Вольф Григорьевич, ну каждый сантиметр осмотрели, простучали – ни хрена. А я точно знаю, что ценности в квартире. И немалые ценности, доложу тебе. Паркет вскрыли… стены дрелью дырявили… Куда он мог их запрятать – ума не приложу! – возбужденно рассказывал майор Дудко. – Хитрый, гад, стреляный воробей, но чтобы так спрятать…

– Может, этих ценностей там и нет? – спросил Мессинг.

– Там! Железно там! Он никому не доверяет – в другом месте прятать не будет.

– Кто он по должности? – опять спросил Мессинг.

Начальник снабжения трикотажной фабрики. Фургонами трикотаж воровал, гад! Мы его больше года разрабатывали. По накладным, по бухгалтерским делам – не подкопаешься. На большие миллионы наворовал, сучий хвост.

– Семья у него есть? Дети?

– А как же! Жена, трое детей – младшему семь, старшему – четырнадцать. Все пацаны.

– Они дома?

– Нет, за городом. На даче. Он и дачу в прошлом году выстроил – хоромы! На жену дача записана.

– Так, может, эти ценности там спрятаны?

– Нет. Не будет он там их хранить. Дача часто пустует – только сторож из местной деревни в ней живет. Не будет, уверен! Дача деревянная, без присмотра и сгореть может. И потом, тайник он давно оборудовал, а дача только в прошлом году построена. Нет, нет, здесь тайник, в квартире, нутром чую! – убежденно возразил майор.

– А какие ценности там могут быть? – поинтересовался Мессинг.

– Ну какие могут быть? Ну там… бриллианты, другие драгоценные камушки, золото, конечно. Думаю, разные старые украшения – колье там, браслеты, часы, перстни, кольца, серьги… Он, как хорек, все в нору тащил.

– Приехали, товарищ майор, – доложил водитель, сворачивая в высокую арку нового шестиэтажного кирпичного дома.

Машина въехала в просторный двор, подкатила к одному из освещенных подъездов.

Мессинг, майор Дудко и капитан Васильев выбрались из машины и вошли в подъезд.

В квартире было полно народу – оперативники, трое понятых, сам хозяин квартиры Погребняк Семен Михайлович, широкоплечий крепкого сложения невысокий мужчина. Он сидел в кресле в углу комнаты и спокойно наблюдал за происходящим.

– Ну что, без изменений? – спросил майор Дудко, войдя в квартиру.

– Ищем, товарищ майор, – виновато ответил опер, молодой парень в гимнастерке, военных галифе и сапогах.

В квартире царил разгром. На полу посреди гостиной кучей были свалены книги, вынутые из книжных шкафов, рядом громоздилась одежда, две норковые шубы, кожаное пальто с меховым подбоем. На стенах во многих местах обои оторвали напрочь, и там виднелись просверленные дыры. Всю мебель отодвинули от стен, ящики большого буфета тщательно выпотрошили. Большую хрустальную люстру тоже сняли с потолка и прислонили к. стене. Потолок украшали беспорядочно просверленные дырки, создавалось такое впечатление, будто здесь палили из автомата.

Мессинг обошел все комнаты большой квартиры, молча глядя на старания сыщиков. Во всех комнатах царил такой же разгром, как и в гостиной. Понятые жались в углу, испуганно глядя на милиционеров.

И только Семен Михайлович Погребняк неподвижно и с достоинством сидел в кресле. Но когда Мессинг вошел обратно в гостиную, он с живым интересом взглянул на него, и вдруг беспокойство промелькнуло в его глазах. Погребняк заерзал в кресле, сплел пальцы рук, потом встал, взял со стола пепельницу, коробку папирос и вернулся обратно. Закурил, положив пепельницу на колено. Взгляды Мессинга и Погребняка встретились, и Семен Михайлович мгновенно увел глаза в сторону, вновь обеспокоено заерзав в кресле.

Мессинг повернулся и вновь пошел по комнатам квартиры. Заглянул в одну., вторую… третью… постоял на пороге кухни, в которой тоже были видны следы дотошного обыска – открытые ящики, просверленные стены, даже отбитый кафель возле раковины. Столешница стояла прислоненная к стене. Мессинг огляделся и пошел в ванную.

Ванная оказалась непривычно большой, светло-зеленый кафель на стенах, пол тоже выложен зеленоватой кафельной плиткой. У стены на массивных зеленых львиных лапах стояла большая эмалированная ванна, снаружи выкрашенная в зеленый цвет. Мессинг остановился на пороге и вновь долго и внимательно оглядывал стены, ванну, унитаз и биде… Умывальник снаружи был тоже выкрашен в зеленый цвет. Мессинг поковырял его ногтем, отколупнул кусочек масляной краски. Потом подошел к ванне, проделал то же самое. Потом выглянул из ванной комнаты и громко позвал:

– Товарищ майор! Николай Иванович!

– Вас Вольф Григорьевич зовет, товарищ майор, – послышалось в гостиной.

– Что? Меня? Иду! – Дудко появился в коридоре, прошел к ванной, вопросительно глядя на Мессинга.

– Ванну двигать не пробовали? – спросил Мессинг.

– Нет. А что, думаете, тайник под ней? – спросил в свою очередь Дудко.

– Думаю, в ней. Она из золота. И умывальник из золота… и унитаз, кажется, тоже…

– Да ну?! – выпучил глаза Дудко и тут же закричал: – Эй, ребята, а ну сюда!

По коридору затопали сыщики во главе с капитаном Васильевым.

Вчетвером они с трудом оторвали ванну от пола, сдвинули ее на середину комнаты, разломав трубу водостока. Все четверо встали на карачки, разглядывая зеленую масляную краску.

– Ну давай, эксперт, ковыряй, – велел капитан Васильев.

– Посвети, – попросил эксперт, хотя под потолком горела небольшая электрическая люстра.

Другой сыщик включил фонарик и посветил на ванну. Эксперт поскреб ножом краску, потом достал из кармана острое небольшое долото и небольшой молоточек, постучал, поковырял, опять постучал. Поскреб долотом – засверкал желтый металл.

– Золото… – выдохнул эксперт. – Точно… золото…

– Это что же, она вся из золота? – Майор Дудко даже растерялся. – Сколько же она весит?

– Пудика четыре потянет, если не больше… – весело ответил капитан Васильев. – Мы ее вчетвером едва оттащили.

– Ну какой хитрый, гад… – пробормотал Дудко. – И унитаз, значит, золотой? И умывальник?

– Сейчас проверим, – отозвался эксперт. Поковыряв, он доложил: – И унитаз, и умывальник… и биде…

– Чего-чего? – переспросил капитан Васильев. – Какой биде?

– А вон та хреновина… – усмехнулся эксперт. – Для подмывания…

– Для какого подмывания? – опять не понял капитан.

– Ты родом откуда?

– Из Потылихи… деревня такая есть… семьдесят километров от Минска.

– Тогда все равно не поймешь, – ухмыльнулся эксперт.

– Когда ж ты догадался, Вольф Григорьевич? – спросил майор Дудко.

– А когда на него посмотрел… на вашего подопечного, – улыбнулся Мессинг. – Вы меня домой-то отвезете?

– А как же! Отвезем с почетом! С сиреной прокатим, Вольф Григорьевич!

…Черная «эмка» мчалась по улицам вечернего Минска.

– Видал, а? Как увидел свою ванну из золота и сразу раскололся! – майор Дудко засмеялся.

– Да он же уверен был, что не найдем! – тоже засмеялся капитан Васильев. – И так это его потрясло! Он мне говорит, это колдун ваш нашел, да? Я, говорит, как его увидел, понял, что погорел!

Они смеялись, и только Мессинг с мрачным видом смотрел в окно.

– Да ты чего такой мрачный, Вольф Григорьевич?

– Не знаю… на душе что-то… будто несчастье какое-то должно случиться… – проговорил Мессинг и, зябко передернув плечами, повторил: – Несчастье чувствую.

– Бро-о-ось, Вольф Григорьевич! Какое еще несчастье? Не надо, не пугай нас…

– А вы не спрашивайте… – ответил Мессинг. – Я молчать буду..

Машина остановилась у общежития артистов. Мессинг выбрался из машины и пошел к подъезду.

Он поднялся на второй этаж и, почуяв неладное, стал убыстрять шаг. Открыл дверь в свою комнату, огляделся и снова вышел в коридор. Навстречу шел администратор Осип Ефремович. Смотрел он как-то странно.

– Что-то случилось, Осип Ефремович? – спросил Мессинг;

– А, это вы? Случилось… ужас что случилось… Илья Петрович повесился…

Мессинг со страхом посмотрел на него и почти побежал по коридору.

Он распахнул дверь в комнату Ильи Петровича – у кровати стояли Раиса Андреевна, фокусник Артур Перешьян, куплетист Артем Виноградов. Они разом обернулись, и Мессинг увидел лежащего на кровати на спине мертвого Илью Петровича. И еще он увидел веревку с петлей, свисавшую с трубы парового отопления под потолком.

Мессинг подошел к кровати, протянул руку и потрогал лоб Ильи Петрович, потом взял его за руку.

– Когда это случилось? Час назад? – спросил Мессинг.

– Да, час назад примерно, – ответил фокусник Артур Перешьян. – Я постучал, хотел его позвать на ужин, а он… висит… Мертвый уже был…

– Ох, Илья, Илья… зачем же ты? – горько пробормотал Мессинг.

– Он вам записку оставил… – сказала Раиса Андреевна и протянула Мессингу тетрадный лист в клеточку.

Неровными буквами было написано: «ВОЛЬФ, ДОРОГОЙ, ПРОСТИ МЕНЯ. НИКЧЕМНЫЙ Я ЧЕЛОВЕК».

Мессинг прочитал несколько раз и скомкал в кулаке записку.

В это время дверь открылась и вошел администратор Осип Ефремович, а за ним два милиционера. Следом зашли еще двое пожилых людей в белых халатах.

– Попрошу вас, товарищи, освободите комнату, – негромко приказал администратор.

…А ночью началась Великая Отечественная война. И уже под утро немцы бомбили Минск…