"Право первой ночи" - читать интересную книгу автора (Красавина Екатерина)

Глава 9

Выйдя на улицу, Губарев огляделся по сторонам и крякнул:

— М-да!

— Вы о чем?

— Такое впечатление, что в липкой грязи вымазался. Ситуация сволочная. Как ни крути. С одной стороны — больная жена, с другой — молодая телка.

— Стандартная.

— Точно, Витька! Ситуация стандартная и банальная. Потому и сволочная.

— А манеры какие! — восхитился Витька. — Как царица разговаривает.

— Наталья Родионовна-то? Да, представляю, какой она была в молодости. Величавой и недоступной. — Губарев посмотрел на Витьку и не удержался, чтобы не пустить шпильку. — Как твоя София.

Витька мгновенно залился краской.

— Давайте без намеков. А то я могу и обидеться. Я же не лезу к вам в душу.

— Да я по-доброму. Ладно, оставим все личное… Резюмируем результаты наших бесед. Две недели назад Анжела приходила к матери просить денег. С ней она общалась редко. В основном посредством телефонных разговоров.

— Ас отцом?

Это мы выясним чуть позже. Пока связи с Викентьевым нет. Мобильник молчит. На работе Вячеслав Алексеевич отсутствует. Как только объявится, мы с ним свяжемся и попросим об аудиенции. А пака никаких данных на этот счет у нас нет. Мы узнали, — продолжал майор, — что Анжела была взбалмошной и капризной. Склонной к фантазиям. И еще. Ей казалось, что за ней следят. Конечно, у наркоманов — психика неустойчивая, глюки разные мерещатся. Но если представить, что это — не глюк, а правда. Тогда получается, что ее пасли. С какой целью? Убить? Или…

— Что «или»?

— Мы не можем не принимать во внимание, что Анжела была дочерью богатого бизнесмена. Около нее могли крутиться разные сомнительные личности, желающие решить с помощью Анжелы свои финансовые проблемы. Она могла кому-нибудь отказать в деньгах, и это стало причиной ее смерти.

— Надо будет с этим типчиком, ее бойфрендом, побеседовать.

— Обязательно.

Едва Губарев переступил порог своего кабинета, зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Алло! — Это была его жена Наташка.

— Алло! — сказал Губарев как можно суше.

— Ты на меня сердишься?

— Нет, не сержусь, но я беспокоюсь за ребенка. Ты оставляешь ее вечерами одну. Все может случиться. Время сейчас беспокойное.

— Ой, ой, ой, не читай мне нотаций. Я сама все знаю и про время, и про разгул преступности… Но она же сидела дома.

— Здесь тоже разные ситуации бывают. Могут позвонить в дверь, потом ворваться в квартиру…

— Какие страсти-мордасти!

Губареву насмешливый тон жены не понравился.

— Конечно, тебя все это волнует мало. Тебе лишь бы где-то развлекаться по вечерам.

— Я, между прочим, не развлекалась. А была у подруги.

Что ты оправдываешься передо мной? Мне совершенно все равно, где ты была и с кем. Мне Дашку жалко.

— Раньше за тобой такой заботы не наблюдалось.

— Давай не будем цепляться. Ты по какому вопросу звонишь?

— Ни по какому. — И Наташка повесила трубку.

Фу ты, черт, выругался Губарев. Чего она звонила? И так настроение паршивое, так она еще больше его испортила. Ехать домой не хотелось. Работать — тоже. «Может, в театр сходить, — неожиданно подумал Губарев, — когда я там был в последний раз? Кажется, лет пять назад. Позор! И это москвич! Люди специально приезжают в столицу, чтобы соприкоснуться с очагами культуры, походить по театрам, музеям и картинным галереям. А я? Бирюк бирюком! В театре не был уже сто лет. — Последний раз они ходили в театр еще с Наташкой. Губарев потер переносицу. — По-моему, это был спектакль в Вахтанговском театре — „Пиковая дама“. — Точно! Была весна, они еще прошлись по Арбату. Поглазели по сторонам. Наташка хотела, чтобы ее нарисовал один из бородатых художников, но Губарев зашептал, что все они — шарлатаны, изобразят ее так, что и мать родная не узнает. К тому же они капитально опоздают к началу спектакля. Лучше прийти в театр заранее, не спеша раздеться, побродить по фойе. Наташа согласилась с ним, но время от времени Губарев ловил на себе ее чуть обиженный и огорченный взгляд. Как у ребенка, которому обещали сладкое, а в последний момент взяли и передумали. „Я был не прав, — размышлял Губарев, — Наташке хотелось неожиданного сюрприза, праздника. Ну нарисовал бы ее этот „пикассо“, и что? В конце концов я уже и не помню, как мы слонялись по фойе, разглядывая портреты актеров, а так был бы портрет на память. Наверное, нашу семейную жизнь и погубила скука и рутина. Мы жили как заведенные. Изо дня в день одно и то же. Никаких сюрпризов, незапланированных событий. Все расписано по дням и минутам. Как в санатории. Или в тюрьме. А отпуск?.. Никогда он не совпадал с Наташкиным. Так и отдыхали порознь. Когда жена и дочь проводили лето в деревне в Смоленской губернии, я вкалывал как лошадь в Москве. А мог бы быть понастойчивей. Выпросить у начальника отпуск летом. Поехали бы все вместе на юг. Так давно мечтали об этом. Как махнем к морю. Солнце, пляж, горячий песок, купанье в море до посинения. — Губарев тяжело вздохнул. — И где все это? Только подумать: люди строят какие-то планы, суетятся, дергаются. А что получается на самом деле? Из всего задуманного сбывается всего лишь один процент. Или и того меньше. Надо не планы строить. А действовать. И ничего не откладывать на завтра. Жизнь коротка до ужаса. Даже не успеваешь календари выкидывать. Года летят, как осенняя листва с дерева. — Губареву стало грустно. Так грустно, что он не знал, что делать с этой сосущей тоской. — Нет, дома мне станет еще хуже. Интересно, Витька ушел уже или нет?“ Он позвонил по телефону. Витька был на месте.

— Зайди ко мне, — попросил Губарев. — Прямо сейчас.

Когда Витька вырос на пороге, Губарев обратился к нему:

— У меня к тебе просьба одна.

— Какая?

— Я хочу пойти на концерт. Твоя гречанка сегодня где-нибудь выступает?

Если бы Губарев попросил у Витьки билет на Марс, он и то, наверное, удивился бы значительно меньше.

— Н-на концерт? — переспросил Витька, чуть заикаясь.

— Да. На концерт. На что-нибудь веселенькое.

Да не смотри ты так на меня! Я что тебе, питекантроп пещерный? На концерт сходить не могу?

— Нет, почему. Конечно, не питекантроп. Просто это так… странно.

— Ты не рассуждай, а веди. Где сегодня Софья пиликает?

— В Малом зале консерватории, — сказал Витька, с подчеркнутой гордостью выговаривая эти слова. — У них сегодня последнее выступление. А потом гастроли. В Праге и Польше.

— Значит, впереди разлука? Ответом был Витькин вздох.

— Ну ничего, это тоже полезно. Для укрепления чувств. Тогда вперед, в консерваторию. Вперед, вперед, труба зовет. Правда, в данном случае это не трубам скрипка.

Садясь в кресло зала консерватории, Губарев испытал невольный трепет. «Отвлекусь ненадолго. А может, мне музыка так понравится, что я стану завсегдатаем консерваторий и опер.» Стал же Витька меломаном. Правда, здесь чувства свою роль играют… А у меня — тоска. Меланхолия…»

Зал был наполовину пуст. Или полон. Смотря с какой точки зрения на это посмотреть.

— Лето, — с сожалением прошептал Витька. — Неподходящий сезон.

— Да… неподходящий.

— Вечно вы иронизируете, — вспыхнул Витька.

— Так я и говорю, неподходящий. Ты чего подковырку в моих словах выискиваешь?

На них сзади зашикали. Губарев обернулся. За ним восседала величественная дама с высокой прической и таким толстым слоем макияжа на лице, что оно напоминало маску. Майору даже стало жутко. Как будто он увидел призрак с того света.

— Больше разговаривать не будем, а то слушателям не понравится, — шепнул Витька. — Здесь не кино с попкорном.

— Будем молчать, — также шепотом ответил Губарев. Он подумал о даме за спиной. Такая, если ей что не понравится, может запросто кинжал в спину всадить. И при этом даже не поморщится.

Началось выступление. Витька шепнул Губареву, что Софья стоит второй справа от конца. Но майор и сам ее увидел. Без подсказок. Гречанка напоминала крупную хищную птицу, распростершую крылья над скрипкой. Губарев искоса посмотрел на Витьку. Он сидел, не дыша, вытянув шею, и чуть покачивался в такт музыки. Что любовь с людьми делает, вздохнул майор. Невинными агнцами становятся. Бери их голыми руками. На коленях у Витьки лежал большой букет белых лилий, купленный заранее.

— Это любимые цветы Софьи, — пояснил он майору перед концертом.

— Ты, наверное, всю зарплату на букеты тратишь?

— Это мое дело, — ответил помощник.

— Конечно, твое, просто я как старый товарищ тебе советую…

Но тут майор осекся. Что он мог советовать? Его семейная лодка дала течь, новый брак на горизонте не маячил, сногсшибательных романов тоже не было. И кто он такой, чтобы давать советы в сердечных делах? Пусть Витька поступает, как хочет. Будет, что на старости лет вспомнить…

Музыка накатывала волнами. Губареву казалось, что он то взмывает вверх, то с головокружительной скоростью несется вниз. В бездну. Тут у него екало сердце. А потом все начиналось сначала: умопомрачительный взлет и стремительный спуск. Наконец концерт закончился. Послышались аплодисменты. Над ухом Губарева раздались такие мощные хлопки, как будто бы палили из пушки. Очевидно, дама с лицом, похожим на маску, весь свой нерастраченный темперамент вложила в эти аплодисменты.

— Так и оглохнуть можно, — пробормотал Губарев, почесывая в ухе.

— Что? — не понял Витька.

— Это я так…

— Я пойду, преподнесу букет.

— Иди. Только не споткнись, — пошутил Губарев.

Но Витька его уже не слышал. Он шел с букетом, как с драгоценным сосудом, из которого страшно пролить хотя бы каплю ценнейшей влаги. Он донес букет до сцены и вручил его своей гречанке, которая вцепилась в букет хищной лапкой. Как ни старался Губарев, он не мог относиться к Софье с симпатией. Ну не нравились ему такие женщины. И все тут. Слишком крупные, массивные, они подавляют… Губарев вдруг неожиданно вспомнил ручку Наташи. Такую маленькую, с изящными пальчиками, которые он любил в молодости перебирать и целовать. Волевым усилием Губарев прогнал воспоминания и сосредоточил внимание на Витьке, который вернулся на свое место.

— Ну как? Вручил?

— Да. Сказала, чтобы я ей завтра позвонил.

— Вот видишь. Явная польза букета. Не подмажешь, не… — Майор замолчал. Он твердо решил больше не вмешиваться в личную жизнь своего напарника. Не подкалывать и не шутить над ним. Раздался шум: люди вставали с кресел и устремлялись к выходу. — Как музыка-то называется?

— Я же вам говорил: Мусоргский. «Пляски смерти». Вы шли в своих мыслях и, наверное, не расслышали.

— Чего? — майор даже остановился. — Какие еще пляски? Какой смерти? Я же просил чего-нибудь веселенькое.

— Больше ничего не было.

— Ну теперь ясно, кто за моей спиной сидел.

— Это вы о ком?

— Ни о ком. Проехали. Ладно, спасибо за культурную программу. Было очень приятно.

— Всегда рад приобщить вас к культуре.

— Ну и кто из нас кого цепляет?

— Надо же хоть иногда сдачи давать.

— Но только иногда, — погрозил пальцем Губарев. — Часто я не потерплю.

Внутренне я была готова к этой встрече, но все равно она застала меня врасплох. Руслан. Я не позвонила ему, как мы договаривались, и не сообщила о результатах своего разговора с Никой. Я не собиралась предавать сестру. Но очевидно, у Руслана на этот счет было совсем другое мнение. Я сидела в приемной и отвечала на звонки. Вячеслава Александровича не было, он не звонил, и, где находился, никто не знал. Я была в запарке и отдувалась как могла, когда в приемную зашел Руслан. При одном взгляде на него у меня все сжалось внутри. Мне стало страшно за Нику. Она думала, что выпуталась из этой истории, но это было не так. И еще неизвестно, чем все кончится…

— Привет! — сказал Руслан, подходя к столу. Его руки были засунуты в карманы.

— Привет! — Я старалась не выдать своего волнения.

— Как дела?

— В ажуре. — Я поняла, что переигрываю. — Нормально.

— Нормально? — переспросил Руслан. — Ты уверена?

— Уверена.

— А я нет.

Я опустила голову и застучала по клавишам компьютера.

— Ты говорила с Никой?

— Да.

— И что она сказала?

— Тебе не кажется, что приемная — не лучшее место для подобных разговоров?

— Согласен. Предлагаю сделать перерыв. И пойти в кафе за углом. Там и поговорим.

— Я не хочу в кафе. — Сама мысль, что меня водят по кафе и ресторанам, как собачонку, которую потом собираются использовать для дрессировки, была мне просто невыносима.

— А что ты предлагаешь?

— Поговорить на улице.

— Идет. Когда?

Я посмотрела на часы.

— Сейчас два часа. Я позвоню в отдел кадров и попрошу кем-нибудь на время меня заменить. Через десять минут я освобожусь.

— Я подожду тебя здесь. Я пожала плечами.

— Как хочешь.

Разговаривать с Русланом мне не хотелось. Может быть, я интуитивно чувствовала, что ничем хорошим этот разговор не кончится.

Леночка из отдела кадров пришла мне на смену. Цокая тонкими каблучками и покачивая бедрами, она направилась к столу, бросая на Руслана оценивающие взгляды.

— Привет! — кинула она мне, поправляя рукой длинные светлые волосы.

— Привет! Посиди, пожалуйста, полчасика. Я сбегаю поем. А потом сразу приду. Не задержусь.

— Хорошо.

Я встала из-за стола.

— Пошли, — сказала я Руслану. Безмолвный, как тень, он прошествовал за мной.

Я чувствовала на себе сверлящий взгляд Леночки.

Она приняла Руслана за моего бой-френда, и мои акции в ее глазах взлетели на безоблачную высоту.

Когда мы вышли на улицу, я посмотрела по сторонам.

— Может быть, все-таки согласишься на кафе? — насмешливо спросил Руслан.

Я почувствовала внутри смертельную усталость и закипающее раздражение.

— Нет.

— Может быть, тебе подойдет моя машина?

— Да… то есть нет, — поспешно сказала я. В голове мелькнули кадры из какого-то шпионского боевика: подслушивающее устройство, вмонтированное в автомобиль. Кто его знает? Вдруг он собирается записывать наш разговор, чтобы окончательно утопить Нику. — В машине душно, — нашлась я. — Отпадает.

Прямо перед нами метрах в двадцати была арка, ведущая во двор.

— Пойдем туда, — предложила я.

— Как хочешь.

Дворик был ухоженный, но нежилой. Здание «Алрота» находилось в центре, и вокруг были одни навороченные конторы. Около крыльца с вывеской «Стоматология» примостилась миниатюрная скамейка. Я направилась к ней.

Мы сели на скамейку. Нас разделяло расстояние примерно в десять сантиметров. Руслан выжидательно смотрел на меня. Он был весь в черном. Черные джинсы, черная рубашка с короткими рукавами. Человек-загадка. Человек-тень. Руслан первым нарушил молчание.

— Что тебе сказала Ника?

— Она сказала, что, когда приехала к Анжеле, та была уже мертва.

— В каком часу это было?

— Она не помнит. По ее словам, либо в десять, либо в начале одиннадцатого.

— Это все?

— Все.

— А ты пришла к Анжеле?

— Получается, что почти вслед за Никой. Примерно в половине одиннадцатого я подъехала к дому. Около одиннадцати проникла внутрь.

Наступила пауза.

— Ты веришь своей сестре?

— Да. — В моем голосе прозвучал вызов.

— Почему?

Я хотела сказать: потому, что она — моя сестра. Моя Ника. Но я понимала, что для Руслана этот аргумент неубедителен.

— Ника никогда не врет. Руслан иронически хмыкул.

— Все врут. Когда их припирают к стенке.

— Хорошо, давай рассуждать логически. Какой смысл Нике убивать Анжелу? Та давала ей работу. У Ники не было лишних денег. Убивать Анжелу — это абсурд. Это все равно что ссориться со своим куском хлеба с маслом.

Руслан вскочил со скамейики и заходил взад-вперед. Чувствовалось, что он хочет что-то сказать, но не решается.

— Ника была должна Анжеле крупную сумму.

— Ника?

— Да, Ника. Она заняла у нее пять тысяч долларов.

— А ты откуда знаешь? — не поверила я.

— Знаю.

— Кстати, Ника сказала, что Анжела предупредила ее насчет тебя.

— В каком смысле? — Руслан остановился и навис надо мной, как черная скала.

— В прямом. Анжела тебе не доверяла.

— Это Никины слова?

— Анжелины.

— Бред!

— Не знаю. Анжела сказала Нике, что если она где-нибудь встретит тебя, то пусть держится подальше.

— Она сошла с ума, — пробормотал Руслан сквозь зубы.

Я подумала, что я еще больше впутала Нику в эту темную историю. А вдруг Руслан имеет самое прямое отношение к убийству Анжелы и Никины слова являются косвенным доказательством его вины. Он был любовником Анжелы. Но если Ника говорит правду, значит, их отношения в последнее время расстроились. И Руслан мог пойти на все. А сейчас он старается замести следы. С моей помощью. И самый лучший для него выход в этой ситуации — повесить убийство на Нику. Моя сестра становится для него опасным свидетелем. Тогда… он может убрать и ее? Я закрываю глаза от ужаса. Мне становится по-настоящему страшно. От Руслана исходит чувство опасности. Он похож на хищного зверя, который не остановится ни перед чем, если ему перейдут дорогу.

— Зачем ей говорить неправду? — спросил Руслан.

— Кому «ей»?

— Нике. Анжела не могла так сказать. Это — полный бред.

— Я ничего не знаю.

— Слушай. — Руслан рывком приподнял меня со скамейки. — Кто-то из вас здорово врет. Зачем? Зачем пытаются очернить наши отношения с Анжелой? Кому это выгодно?

Я смотрю на часы.

— Наше время истекло. Мне пора.

— Подожди, мы еще не закончили наш разговор.

— А мне кажется, мы все уже сказали. Во всяком случае, прибавить к этому мне больше нечего.

— Жаль! Потому что мы так ничего и не узнали. Я оглядываюсь, как будто кто-то мог нас подслушать.

— О чем не узнали?

— Кто убийца.

— Это решит милиция.

— Я думал, ты сможешь помочь своей сестре, а ты ничего толком не выяснила.

— Ника не убивала Анжелу! — я почти кричу.

— У нее был веский мотив: не отдавать долг.

— Я не верю тебе.

— Спроси у нее сама!

— И спрошу!

— А потом позвони мне.

— Яне буду тебе звонить. — Во мне просыпается злость. — Тебе надо, ты и звони. А Нику не впутывай в эти дела. Слышишь, я тебе не позволю. — Я стояла напротив Руслана, рассерженная, взъерошенная.

Неожиданно он протянул руку и погладил меня по щеке.

— Крепко же ты ее любишь!

— Кого? — тупо спросила я. Его прикосновение было нежным, волнующим.

— Свою сестру. А она, кажется, об этом и не подозревает. Ну ладно, пока. Если все-таки надумаешь, звони.

Я ничего не ответила. Мы расстались, но до конца дня моя щека горела от его прикосновения.

После работы мне предстояло идти к Наталье Родионовне. Она была тиха и задумчива. После смерти Анжелы она почти перестала разговаривать и большей частью молчала. Но у меня сложилось такое впечатление, что она решает в мозгу какую-то сложную задачу. Или пытается что-то понять, но не может. Несколько раз я ловила на себе ее испытующий взгляд. Наконец я не выдержала и спросила:

— Наталья Родионовна, вам что-нибудь нужно?

— Нет, ничего.

— Принести воды для лекарства?

— Нет, не надо.

Я сидела на стуле, сложив руки на коленях.

— Аврора! Вы когда-нибудь разгадывали ребусы?

— Ребусы? — удивилась я. — Да. Но это было давно.

— А я никак не могу решить один ребус. — И до меня донесся легкий вздох Натальи Родионовны. — Никак.

Я была сбита столку.

— Я могу вам помочь?

— Нет. Здесь мне никто уже не поможет. Анжелы нет… Только подумать, моей девочки больше нет… Я так измучилась, когда ее рожала. Думала, что умру. Каждый раз, когда проезжала или проходила по Третьей Красногвардейской, сердце сжималось.

— Тридцать второй роддом, — машинально говорю я. И тут у меня перехватывает дыхание. Дело в том, что в этом роддоме родились мы с Никой. Ровно двадцать лет назад.

— Да… — Наталья Родионовна удивленно смотрит на меня. — А что?

— Да так. Ничего.

Я не успеваю до конца осмыслить этот факт, как Наталья Родионовна обратилась ко мне:

— Аврора! Я хочу вам сделать один подарок. Только не отказывайтесь. Отказывать в просьбе больному человеку нехорошо. Видите — около окна шкаф с ящиками?

— Да.

— Подойдите к нему. Я выполнила указание.

— Откройте верхний ящик. Возьмите черную коробочку и принесите ее мне.

Маленькая бархатная коробочка умещалась на моей ладони. Наталья Родионовна взяла ее из моих рук и открыла. Достала оттуда перстень с крупным изумрудом и протянула мне.

— Этой мой подарок.

— Я не могу его принять. Это очень дорогая вещь.

— Начинается, — пробормотала Наталья Родионовна, прикрыв глаза. — Вы же обещали.

— Но я не думала, что вы подарите мне такой дорогой перстень.

— Никаких возражений я не принимаю. Я так хочу — и все. Иначе я обижусь. И крепко.

Я взяла перстень в руки.

— Спасибо, большое спасибо. Но зачем?..

— Не задавайте вопросов. Аврора, ты порой бываешь несносна. — Наталья Родионовна обращалась ко мне то на «ты», то на «вы». Я уже привыкла к этому. — Это старинный перстень. Фамильная драгоценность. Я хотела подарить его Анжеле, но… — Она замолчала и потом посмотрела на часы. — Сегодня я отпускаю тебя пораньше. Все. Иди домой.

— Ноя никуда не тороплюсь, — запротестовала я. — И могу посидеть до конца.

— Не надо. Я хочу побыть одна. Я устала.

— Хорошо. Как вам удобно. Перстень все еще был в моей руке.

— Уберите мой подарок.

— Ах да. — Я открыла сумочку и положила туда перстень.

— Не вздумай его потерять. Это на память обо мне.

— Спасибо. До свидания.

— До свидания.

Больше всего на свете я боялась, что нас подслушивала Марина Семеновна. Уж она непременно настучала бы Алине, а та в свою очередь — Вячеславу Александровичу. И получилась бы неприглядная картинка. Пользуясь состоянием больной женщины и ее горем, я принимаю дорогой подарок вместо того, чтобы отказаться от него. Но около дверей никого не было.

Моя мать и Наталья Родионовна лежали в одном роддоме! Надо поподробнее расспросить об этом мать! Такое совпадение не случайно!

Я не стала заходить в магазин, а пошла домой. И там ждал меня сюрприз. Ника.

При виде ее мое сердце подпрыгнуло от радости, а потом — упало. Я вспомнила слова Руслана о том, что у Ники был мотив убить Анжелу.

— Привет! — сказала мне Ника, окидывая меня взглядом с головы до ног. — А ты хорошо выглядишь? Влюбилась?

Я невольно покраснела.

— Еще нет.

— Пора бы.

— Обойдусь без твоих советов!

— А зря!

— Я хочу поговорить о другом.

— О чем?

— Ты думаешь, что уже выпуталась из той истории?

— Конечно! — Ника подпрыгивает на кровати и навзничь откидывается назад. Ее волосы разметались по покрывалу. — А что?

— Ничего! Мне кажется, что веселиться тебе рано.

— Какая ты зануда, Аврора!

— На твоем месте я бы призадумалась.

— О чем?

— О том. Я говорила с Русланом. — Я вижу, как Ника настораживается. — И он сказал, что у тебя был мотив убить Анжелу.

— Неужели? — фыркает Ника. — И какой же?

— Ты взяла у нее в долг крупную сумму денег. Пять тысяч долларов. — Ника смотрит на меня немигающим взглядом. — Это правда?

— Нет, — быстро говорит она.

— А я думаю, что да.

— Это твои догадки.

— Не лги, это бесполезно. Вместо того чтобы довериться мне, ты громоздишь одну ложь на другую.

Ника садится на кровати и говорит, отчеканивая слова:

— Откуда я знаю, может быть, ты в сговоре с этим Русланом. Втюрилась в него по уши и пляшешь под его дудку. Он — парень смазливый… — Здесь я не выдерживаю и даю с размаху Нике пощечину. Она ойкает и испуганно смотрит на меня.

— Я тебя убью, если ты будешь разговаривать со мной в таком тоне. — Во мне просыпаются командные нотки старшей сестры, которых не было уже давным-давно.

Ника молчит. На ее глазах выступили слезы.

— Я никому не нужна. Никому. От меня все отвернулись. Я и так пришла в паршивом настроении, да еще отец наорал на меня. Ты дерешься.

— Отец? — удивилась я. — Ты же всегда была его любимицей. Это я — паршивая овца в стаде.

— Представь себе, что все стало наоборот. С некоторых пор отец придирается и кричит на меня. Мне и без того тошно…

— Не надо было ввязываться в сомнительные истории. Посоветовалась бы сначала со мной.

— Вот еще! Со своей жизнью я справлюсь как-нибудь сама.

— Уже справилась! Вляпалась по уши. Расхлебывай теперь.

— Разберусь! Без посторонней помощи!

— Не хами, а то залеплю еще. Ты брала деньги в долг или нет?

Ника молчит, а потом выдавливает:

— Нет.

— Подумай хорошенько, освежи память! Руслан говорит, что брала.

— Руслан? Нашла кому верить! Анжела его боялась и не доверяла. Она так и говорила, что он — страшный человек. И надо держаться от него подальше!

— А ты не врешь?

— Была бы нужда!

— Фантазия у тебя богатая.

— Не нуди! Надоела ты мне, как хрен моржовый! Все, я отчалила! Заведи себе пилильщика, а ко мне не цепляйся! Поняла? — Она встает с кровати и демонстративно хлопает дверью.

Я осталась одна. В растерянных и растрепанных чувствах. Кто же из них врет? Кто? Ника или Руслан? И как мне распознать правду в этом омуте лжи?

На очереди был опрос соседей Викентьевой. Троица была весьма колоритна. Преподаватель вуза, телеведущая и некто, косящий под гангстера.

Первым был Севастьянов Константин Кириллович. Квартира номер десять. Губарев нажал на кнопку звонка. Он услышал, как в квартире раздался звонок, но к двери никто не приближался. Губарев позвонил снова. Наконец раздалось щелканье замков, и дверь открылась. Перед ними стоял мужчина с коротко стриженным ежиком волос. В светлых брюках и пестрой рубашке навыпуск.

— Вы ко мне?

— К вам, — сказал Губарев, демонстрируя свое удостоверение. — Из милиции. Следователь. Майор Губарев Владимир Анатольевич. А это — старший лейтенант Павлов Виктор Николаевич.

На лице мужчины ничего не отразилось.

— А вы Севастьянов Константин Кириллович?

— Да. Вы ко мне по какому вопросу?

— Можно пройти в коридор?

— Проходите.

Коридор был белым, как в офисах. Во всю длину одной из стенок тянулось зеркало.

— Что-то случилось?

— Убита ваша соседка. Из квартиры девять. Вы слышали об этом?

— Краем уха.

— Вы с ней не общались?

— Нет. Сталкивался пару раз, и все. Кто она?

— Анжела Викентьева. Здесь она была прописана под именем Натальи Паниной.

Севастьянов пожал плечами.

— Знаком не был. Не общался и не контактировал. Здесь все живут обособленно и делами друг друга не интересуются. Так что вряд ли могу вам чем-то помочь.

— А чем вы занимаетесь? Ваша профессия?

— Преподаватель испанского в Новом экономическом университете.

— Коммерческий вуз?

— Да.

— Где вы были вечером второго августа?

— На занятиях в университете.

— Во сколько пришли домой?

Севастьянов потер мочку уха двумя пальцами. На указательном блеснула золотая печатка.

— Сейчас вспомню. Часов в одиннадцать. Постойте, постойте, неужели вы подозреваете меня в убийстве? Но это же смешно, ей-богу. Я ее совсем не знал!

— Наша задача — опросить соседей и проверить алиби. — Губарев выразительно посмотрел на Витьку, как бы говоря: «Окончен бал, пора сматывать удочки». — Если у нас возникнут вопросы, мы свяжемся с вами.

— Пожалуйста. Но я уже говорил вам, что ничем не могу помочь. Информации у меня — ноль. Не теряйте зря время.

Распрощавшись с преподавателем испанского, Губарев сказал Витьке, когда они оказались в коридоре, шепотом:

— Вот какие пошли преподаватели. По внешнему виду от братка не отличишь. Без костюма, без галстука. Шаляй-валяй. Чему он, интересно, студентов научит?

— А может, он на занятия ходит в другом виде: при полном параде. А вне работы расслабляется и одевается, как ему удобно.

— Все может быть! Да ну его с его внешним видом. У нас другие проблемы на очереди.

— Неужели ему так хорошо платят, что он смог купить престижную квартирку в престижном доме?

— Разные случаи, Вить, бывают. Оставил дедуля или бабуля трехкомнатную квартиру-е тихом центре Москвы, да еще от дальней родственницы хата с окраины привалила. Сложил, продал и получил искомый результат — новое жилье в элитном доме. Ладно, хватит нам тут шушукаться. Переходим к следующему жильцу.

— Теперь кто?

— Короткова Арина Владимировна, — заглянул майор в список. — Хорошо, если она дома. А то жди ее непонятно до какого времени. У телевизионщиков рабочий день ненормированный. Приползают домой небось около полуночи.

Им повезло. Соседка из одиннадцатой квартиры была дома. Молодая женщина лет двадцати пяти в черных шелковых брюках и блузке розового цвета с серебристыми разводами… Темные волосы были стянуты сзади в хвост и перехвачены черным бархатным бантом. Короткова сразу пригласила Губарева и Витьку в большую комнату и предложила кофе.

— Спасибо. Не откажемся, — сказал Губарев.

Через пару минут Арина Владимировна принесла им на узком серебряном подносе две чашки кофе и сахарницу.

— Не хотите с коньяком? Или с ромом?

— Нет. Спасибо.

— Дарят ром и коньяк пачками, просто девать некуда. Каждый чиновник или бизнесмен считает хорошим тоном почему-то дарить спиртное. А я его вообще не пью. Берешь интервью…

— Вы журналистка?

— Да.

— Где работаете? В газете?

— На телевидении. Ведущая программы «Экономика, народ и власть». Одновременно делаю репортажи для этой же программы. Работы хватает. Приползаю без ног. Да еще начальство вечно стоит над душой. То тема не очень актуальна, то интервью вышло слабым. Дают по башке при каждом удобном случае… У вас ко мне какое-то дело? — оборвала Арина Владимировна себя на полуслове.

— Да. Убита ваша соседка из квартиры девять. Анжела Викентьева.

Глаза Арины Владимировны расширились.

— Я ничего об этом не знаю. Когда? Как?

— Второго августа. Убили ножом. А потом изуродовали лицо. Убили примерно в девять часов вечера.

— Какой ужас! Я когда-то начинала корреспондентом в программе «Криминальная столица». Бегала в поисках сюжета с утра до ночи. Покажешь труп крупным планом, а начальство: «Не нагнетайте обстановку, не заливайте экран кровью». Как я его заливаю? Что, я должна труп ретушировать и вуальку на лицо накидывать? Чушь собачья.

Витька слегка кашлянул. Губарев повернул к нему голову и увидел, что он с трудом удерживается от смеха.

— Куда же деваться от профессиональных проблем и от начальства? — Вопрос Губарева повис в воздухе.

— Если бы начальство было компетентным — на телевидении было бы меньше проблем…

— Естественно! — Губарев решил, что надо повернуть разговор в нужное русло, а то они уклонились от непосредственной темы беседы. — Значит, об убийстве вы ничего не знаете?

— Нет. Надо же, как странно! Так бы я успела Таньке Морозовой из «Криминальной хроники» позвонить. Репортаж бы состряпала. Быстренько. Девочка она толковая. Способная. — Слова выскакивали, как из пулемета. Чувствовалось, что профессиональная тема — ее конек, с которого она слазить не собиралась. Есть такие люди, которых хлебом не корми, дай поговорить о работе. — Что явилось причиной убийства? Наркотики, секс, деньги, личные проблемы?

— Пока идет следствие.

— Понятно, понятно, тайна следствия. Ничем не могу вам помочь — не в курсе случившегося.

— Ас убитой вы сталкивались? — И Губарев показал фотографию Анжелы.

— Симпатичная девушка. Нет. Губарев тяжело вздохнул.

— Точно?

— Точно. У меня профессиональная память на лица. Я так поздно прихожу. Иногда в час ночи, два. Сегодня просто пораньше отпустили. У начальства день рождения. Я побыла немного и ушла домой.

В коридоре Губарев сказал шепотом:

— Телевизионщики как чокнутые на своей работе. Ни о чем больше ни говорить, ни думать не могут. На уме только работа, работа…

— Говорят, телевидение, как наркотик, засасывает.

— Оно и видно, что некоторых засосало. Безвозвратно. Все как кроты в своей работе. Ничего не видят, что творится вокруг, ничего не слышат… — проворчал Губарев. — Остается надежда на «гангстера». Вдруг он сообщит что-то полезное.

Но в квартире восемь дверь им никто не открыл.

«Гангстера» они застали только на следующий день. Губарев заранее договорился с Маркеловой, что, как только тот поднимется к своей девице, охранница сразу свяжется с ними. И они подъедут. Можно было, конечно, сначала побеседовать с девушкой, но тогда бы она предупредила Сапрыкина. Их надо было «взять» вдвоем. Врасплох.

Зрелище это было весьма жалкое. Сапрыкин перепугался до смерти. Он что-то жалко лепетал о том, что ни в чем не виноват. И ни в чем не замешан. Но невооруженным глазом было видно, что он до печеночных колик боится огласки. И готов пойти на все, чтобы ее избежать.

Девица сидела в кресле, курила длинную тонкую сигару и насмешливо смотрела на своего любовника. Ситуация ее явно забавляла. Губарев вспомнил, что Маркелова говорила о ней как о наглой особе, которая надолго здесь не задержится. Губарев посмотрел на девушку внимательно. Исходя из своего опыта, он мог ставить сто против одного, что никуда ее отсюда не попрут. А если и попрут, то она тут же найдет себе другого спонсора. Внешность у нее была ничего особенного: светлые волосы-сосульки, чуть крупноватый нос, тонкие губы, едва тронутые розовой помадой. Но вот глаза… Глаза были хитрющими-хитрющими. Они сигналили о том, что голыми руками ее не возьмешь, что она уже многое в своей жизни повидала. И драться за свой кусок хлеба будет насмерть. До последнего.

— Что? Кого убили? Мы ничего не знаем, правда, Светочка? — растерянно повторял Сапрыкин.

Девица молчала. Дым красиво вился колечками. И сигару она держала красиво. Не дура, отметил про себя Губарев, понимает, как мужиков соблазнять надо.

— Я надеюсь, что все вышесказанное не выйдет за пределы этого помещения… — говорил мужчина, дергая себя за воротник рубашки.

Сначала он возмущался и не хотел называть свое имя и место работы, потом сник и потухшим голосом пролепетал:

— Николаев Валентин Семенович, депутат Гордумы, — икнул он. — Но я… здесь недавно.

— Это нас не касается. Нас интересует другое. Убийство, которое произошло в квартире напротив. Второго августа. Примерно в девять вечера.

— Я ничего не знаю.

Губарев достал фотографию Анжелы и показал депутату.

— Вы видели эту девушку, сталкивались с ней?

— Не видел, не сталкивался. Ничего не знаю.

— А вы? — обратился к девице Губарев.

— Светлана Вячеславовна, — отрекомендовалась она.

— А вы, Светлана Вячеславовна, что можете сказать по этому поводу?

Девица встала, изящным жестом затушила сигарету в пепельнице. При этом белый халат, в который она была одета, слегка распахнулся и мелькнули худые острые коленки.

Девица подошла к Губареву и взяла фотографию. С минуту-другую она вглядывалась в изображение:

— Я видела ее несколько раз.

— Да? — воспрял Губарев. — Где? Когда? При каких обстоятельствах?

Светлана Вячеславовна смотрела не на него, а мимо, как бы что-то вспоминая. Потом она словно очнулась и перевела взгляд на Губарева.

— Здесь, в доме, — сказала она несколько удивленно. — А где же еще?

— Как давно?

— Видела, как она выходила из дома и приходила. Пару раз столкнулась на лестнице.

— Вы часто бываете на улице?

— Я люблю сидеть на балконе. И мне оттуда все видно.

Губарев вспомнил слова Маркеловой о том, что «нахалка» все время безвылазно сидела дома. Похоже, что Светлана Вячеславовна говорила правду.

— Вы видели ее одну?

— Нет. С молодым человеком. Худым, темноволосым.

Русланом, понял Губарев. Бойфрендом.

— А что еще вы можете сказать об Анжеле?

— Ничего. — Девица замолчала и вернула фотографию Губареву. — Но в день убийства произошел один случай. Правда, наверное, к убийству он никакого отношения не имеет.

— Нас интересуют все подробности и детали, — сказал Губарев. — Все может оказаться важным и полезным для расследования.

— Я поднималась по лестнице, а когда вошла в холл, увидела, что дверь ее квартиры как-то быстро захлопнулась и раздался какой-то возглас или крик. Я не поняла.

— В какое это было время?

— Время? — Она задумалась. — Кажется, это было в начале десятого или позже. Точно сказать не могу.

— И больше вы ничего не видели и не слышали? Она покачала головой.

— Нет.

«Это был убийца!» Губарев взглянул на Витьку и прочитал в его глазах ту же самую мысль.

— Жаль!

Губарев посмотрел на Светлану Вячеславовну. Она — на него. Бывает так, что непонятно почему возникает к человеку труднообъяснимая симпатия. Вроде бы и человек-то дрянь, и в моральном плане далек от совершенства. А симпатизируешь ему. И ничем не можешь это объяснить. Как ни пытайся.

Такие примерно чувства он испытывал к стоявшей перед ним девице. Чем-то она ему нравилась. Может быть, хваткой или умением лавировать в трудных ситуациях?

— У меня к вам есть еще один вопрос, — сказал Губарев. — Как бы вы охарактеризовали Анжелу? — Он решил спросить об этом Светлану Вячеславовну, потому что интуитивно понял: ее оценка будет безошибочна и точна. Людей она видит насквозь. Этого у нее не отнимешь. — о ней говорят как о взбалмошной и капризной девице, которая вела себя, как хотела.

— Взбалмошная? — переспросила Светлана Вячеславовна. — Вела себя, как хотела? Мне кажется, она ничего не делала просто так. Не подумав. Не рассчитав.

— Почему вы так решили?

— Взгляд. — Светлана Вячеславовна сделала плавный жест. — И еще нечто такое, что трудно описать, но что хорошо чувствуется.

— Спасибо, — сказал Губарев. — Вы нам очень помогли.

— Пожалуйста, — пожала плечами Светлана Вячеславовна.

— Я могу надеяться, — подал голос депутат, — что мое присутствие здесь не будет разглашено?

Губарев посмотрел на этого червяка. Он и одевался-то, как гангстер — шляпа, надвинутая на лоб, темные очки, — потому что смертельно боялся, что его узнают. Шкодить дядя не боится, усмехнулся майор, а как дело касается огласки, так дрожит, как заяц.

— Если этого не потребуют интересы следствия, то о вас никто не узнает. До свидания, — обратился Губарев к Светлане Вячеславовне.

— До свидания, — ответила она, и легкая усмешка скользнула по ее губам.