"Право первой ночи" - читать интересную книгу автора (Красавина Екатерина)

Глава 4

Майор Губарев пришел домой и с раздражением плюхнулся на старый развалившийся диван. Убийство Ольги Буруновой, секретарши президента «Алрота», казалось ему из тех дел, когда беготни будет много, а толку мало. Интересно, кому могла понадобиться секретарша? Может быть, метили в шефа, а попали в нее? Но такая версия имела бы право на существование, если бы, например, они ехали в одной машине. Или шли рядом. А так… Может быть, Ольга обладала какой-то ценной информацией и поэтому ее решили убрать?

Диван под майором жалобно скрипнул. Он поднял голову вверх и посмотрел на стенку. Над диваном висел рекламный постер актера, игравшего Леголаса в фильме «Властелин колец», которого он упрямо называл Легоплясом. И повесила его сюда дочка Дашка. Когда однажды побывала здесь и обвела его берлогу критическим взглядом.

— И ты здесь живешь? — спросила она, наморщив нос.

— Живу.

— Ой, — только и вздохнула она. — Хороша комнатенка.

А что делать? — философски сказал майор. Они с женой вот уже несколько лет жили отдельно друг от друга. И эта комната не являлась его собственной. Просто один друг предоставил ее Губареву во временное пользование, проявив мужскую и человеческую солидарность. И за это Губарев был ему безмерно благодарен. Иначе ночевать бы ему на улице или на вокзале, потому что своих метров у него не было. Прописан он был у родителей, но те ютились в малогабаритной трешке с его сестрой, у которой, в свою очередь, был никчемный муж, любящий поддать, и двое отпрысков.

— Помириться вам надо! Вот что! — выпалила Дашка.

Майор промолчал.

— Нет, пап, ну что вы в самом деле? Подулись друг на друга — и хватит.

Попала в точку, подумал про себя Губарев. Вопрос только в том, кто признает себя неправым и первым протянет руку… А это не так просто, как кажется со стороны. Тут говорят и гордость, и амбиции, и обиды, и много чего другого, что обычно бывает намешано в семейном котле за долгие годы супружества.

— Ты мала еще, чтобы судить родителей.

— Мала! Ха! Мне, между прочим, скоро шестнадцать стукнет. — Дашка встала напротив него, уперев руки в боки. Взъерошенная, сердитая. До боли похожая на него. Маленькой она напоминала Наташку. Но с годами в ней стало больше проявляться отцовского. Характер, решительность, взгляд темных глаз…

— Ладно, не кипятись. Не забегай вперед!

— Я не кипячусь. Между прочим, пока ты раскачиваешься, мама может выйти за другого.

— Это ты о чем?

— А о том! — ехидно сказала Дашка. — У нее на работе новый воздыхатель появился. Звонит чуть ли не каждый день, в театр приглашает.

— Ну и что!

— Ну и то! Сам понимаешь, не маленький!

— Разберемся! — вступать в полемику с дочерью Губареву не хотелось. — Ты лучше расскажи, как у тебя учеба складывается!

— Это неинтересно, — сразу стушевалась Дашка.

— Понятно! Двоек нахватала?

— Когда это у меня двойки были, — возмутилась дочь. — Ты о чем?

— Тогда троек!

— Всего одна. По геометрии. Не дается она мне.

— У меня с ней тоже нелады в школе были, — признался майор.

— Вот видишь! — обрадовалась Дашка. — Это у меня наследственное.

— Это лень твоя и неусидчивость. Наследственность тут ни при чем.

— Очень даже при чем. Сам говоришь, что я похожа на тебя. Вот и геометрия у меня из-за тебя не ладится.

— Не надо, не надо на меня все сваливать…

Но Дашка по-женски дипломатично перевела тему разговора.

— Чай можно у тебя попить?

— Конечно, можно. Пойдем на кухню.

Увидев Дашку, соседка по коммуналке, Марья Васильевна, окинула ее ехидным взглядом с головы до ног. Потом перевела взгляд на майора и осуждающе покачала головой.

— Это моя дочь, — пояснил Губарев.

Но во взгляде соседки явно читалось: «ты мне не заливай» и «кому сказки рассказываешь». Губарев почувствовал себя Гумбертом Гумбертом, соблазняющим малолетнюю Лолиту. Дашка мгновенно все усекла.

— Это она про нас? Ну, пап, я бы в кавалеры помоложе кого-нибудь выбрала, — сказала она громко, в расчете на Марью Васильевну. Но та уже скрылась в своей комнате.

— Она у тебя всегда такая?

— Почти.

— Как зовут твою мымру?

— Не знаю.

— Как так?

— А так. Вначале она представилась Марьей Васильевной, а с некоторых пор поправляет меня и называет себя Марьей Степановной. Склероз. Рассеянный. — И Губарев выразительно постучал пальцем по виску.

— Да, тебе не позавидуешь!

— А ты думала, что у меня жизнь — сахар? Но Дашка ничего не ответила.

— Чай в комнате попьем. Я конфеты принесла. А то твой Белый Клобук выползет из своей норы и весь аппетит испортит.

— Какой клобук?

— Помнишь в книге про Маугли главу, когда он попал в заброшенный город. Там сокровища раджей стерегла старая кобра. Которая уже вся высохла и все время шипела. Вот и у тебя соседка такая же.

— Я ее не выбирал.

— Соседей, как и родителей, не выбирают, совершенно точно, — весело сказала Дашка.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего, просто так ляпнула.

— Думай, что говоришь, а то я и обидеться могу.

— Не-а, — затрясла головой Дашка. — Ты у нас не обидчивый.

— А какой?

— Мягкий и плюшевый. Как медвежонок.

Губарев поднял вверх руки и, шутливо раскачиваясь, стал подступать к ней, изображая вставшего на дыбы медведя.

— Я страшный и свирепый медведь, выползший из берлоги. Если ты меня сейчас не напоишь чаем с конфетами, я тебя съем. — И кинулся к Дашке, хватая ее в объятья.

— Ой, пап, пусти, задушишь, — захохотала она. — Напою, напою. С ложечки и конфетку в рот суну.

Когда чай был выпит, а полкоробки конфет съедено на одном дыхании, дочь пересела к нему на диван и задумчиво сказала:

— Надо как-то облагородить твою халупу.

— Облагораживай!

— Постой! Я сейчас соображу. У меня журнал «Все звезды» есть.

— И что из этого?

— Сейчас увидишь!

Дашка достала из своей ярко-красной сумки журнал и, перелистав его, ткнула куда-то пальцем.

— Вот, смотри. Как раз подойдет!

— Куда подойдет?

— На стенку. Вместо картины. Постер. Губарев промолчал.

— Кнопки есть? — поинтересовалась дочь.

— Где-то были.

— Ищи.

Один рекламный портрет Дашка приколола над диваном, другой — над столом. Отойдя, она удовлетворенно прищелкнула пальцами.

— Теперь то, что надо!

— Ничего, — пробормотал Губарев. — Сойдет. На одной стене висел длинноволосый патлатый юнец в средневековом одеянии и с колчаном стрел за плечами. На другой — мрачный худощавый мужчина во всем черном. Взгляд карих глаз буквально пронзал Губарева. Тот, кто в черном, был смутно знаком и напоминал какого-то криминального авторитета.

— Ор-лан-до Блум. Киа-ну Ривз, — по слогам прочитал Губарев. — Кто такие? Можно познакомиться?

— Ну ты, пап, совсем темным стал. Это же знаменитые киногерои!

— Я работаю, как вол. Мне своих героев хватает. Преступников и бандитов.

— Просвещаться все равно надо. Это, — показала дочь на патлатого юнца, — Леголас. Эльф из знаменитого фильма «Властелин колец». Играет его Орландо Блум. А это — Киану Ривз. Из «Матрицы».

— А… вспомнил. Отрывки из «Матрицы» я смотрел.

— Где же? — с легкой ехидцей спросила Дашка. — Можно поинтересоваться: в каком доме?

— У приятеля.

— Понятно, — с усмешкой протянула дочь.

Он действительно смотрел этот фильм на дне рождения у коллеги, который включил видак и поставил «Матрицу». Но за столом царил дух мужской компании, рассказывались служебные и житейские истории, где больше было лихо закрученного вранья, чем правды, поэтому полностью погрузиться в фильм никак не удавалось. Мелькали какие-то картинки, одна фантастичней другой. Губарев таращил на экран глаза, ему было интересно» но только он вникал в содержание, как кто-нибудь громким возгласом или взрывом смеха отвлекал его. Так он и «посмотрел» фильм. Урывками и отрывками.

— А у тебя есть кассета с «Матрицей»?

— Есть.

— Как-нибудь приду и посмотрю.

— Милости просим.

Губарев посмотрел на плакаты. Сначала — на один. Потом — на другой.

— Ладно, пусть висят. Симпатичные.

— И комната сразу другой вид приобрела.

— Умничка ты моя. Дай я тебя поцелую.

— Телячьи нежности?

— Телячьи, телячьи…

Губарев притянул дочку к себе. От нее пахло карамелью.

— Леденцы сосешь? Как маленькая?

— Это духи. Между прочим, очень модные.

Он отстранил ее и окинул взглядом с головы до ног.

Ему было приятно смотреть на дочь. Он испытывал от этого чисто физическое удовольствие. Она была среднего роста. Раньше Дашка производила впечатление полноватой, но с годами построинела. Выправилась. Волосы были его — темные. Глаза — тоже. Губы — Наташкины. И аккуратный носик — в жену. Совместное произведение, обычно шутила его жена. Так и должно быть, серьезно отвечал Губарев. В создании ребенка участвуют двое. Почему же он должен повторять только одного родителя? Это несправедливо. А так все видно! Где один старался, а где другой. А ты что, очень старался, смеялась Наташа. Трудился в поте лица, отвечал Губарев, поэтому Даша и получилась у нас такая славная. Славная, но непослушная, возражала Наташка. Вот если бы ты больше внимания уделял своему ребенку…

Это была заезженная пластинка, и майор сразу невольно хмурился. Эти слова были неприятны, колючи, остры. Когда он слышал их, то понимал, почему расходятся семейные пары со стажем. Вот именно из-за таких несправедливых обвинений и хлестких выражений. Когда в лицо близкому человеку выплескивается все самое низкое, неприятное и обидное. Если бы люди сдерживали себя и выбирали выражения, то разводов было бы намного меньше. Это точно…

От воспоминаний о Дашкином визите и рассуждений на тему разводов майора отвлек скрежещущий звук за стеной. Марья Васильевна-Степановна что-то делала в своей комнате.

Пора ужинать, решил Губарев. Пока эта ведьма в своей пещере находится, можно выйти на кухню и пожарить картошки. Он мигом вскочил с дивана и бодренькой походкой направился в кухню. Готовить ужин.

В начале рабочего дня к майору в кабинет заглянул его напарник Витя Павлов.

— С утречком! — поздоровался он с майором. — Добреньким!

— Как же! — проворчал Губарев. — Когда оно у нас было добрым?

— Бывает!

— А ты чего цветешь?

— Да так.

— С Софией встречался?

— Ага!

— И как?

Витя закатил глаза и тяжело вздохнул.

— Понятно! Твое обожание и обожествление любимой женщины продолжаются.

— Если бы вы ее видели…

— Ты же приносил фотографии.

— Они не передают ее очарования.

— Похоже на то, — буркнул майор, но так тихо, чтобы Витька не услышал и не обиделся. А то он мгновенно лез в бутылку и насупливался, как десятилетний мальчишка…

— Пора, Вить, повзрослеть, — увещевал его майор. — Только незрелые люди обижаются по любому пустяку. Это мне знакомый психолог говорил. Поверь мне, она профи в своем деле. Всю жизнь с психами дело имеет. Так вот, она утверждает, что по-настоящему взрослые люди уже ни на что не реагируют. Ты можешь на них ругаться, плеваться, махать руками. А они только посмотрят на тебя снисходительно и улыбнутся. Вот это истинно зрелые люди.

В ответ Витька возражал:

— Посмотрел бы я на того мужика, который способен улыбаться, когда его десятиэтажным матом кроют. Любой нормальный мужик развернется и в морду даст.

— Не то ты, Вить, говоришь, — вздыхал майор. — Не разобрался ты еще со своими комплексами.

— А вы разобрались? — спрашивал Витька. — Уже спокойны, как мертвец в белых тапочках? Или еще не дошли до такой степени просветления?

— Стараюсь, — отвечал майор.

— Ну-ну, старайтесь дальше… А я посмотрю на вас, понаблюдаю…

Витя был приезжим и жил в милицейской общаге, но вскоре ему обещали однокомнатную. Везет, вздыхал Губарев. А я вот живу в комнатенке. Да еще не в своей… А вы жену себе найдите с квартирой, сразу находился Витька. Ты мне найди такую, иронично говорил Губарев. А я там уже посмотрю. Что и как. По обстановке.

Но в целом они старались относиться друг к другу бережно, без лишних подколов. И так жизнь была жутко нервной, всклокоченной. То дело такое, не знаешь с какого конца и подступиться, то начальство орет и по стенке размазывает. Словом, жизнь была не скучной. А тут еще Витька влюбился. Да кажется, всерьез. Раньше он крутил пофигистские романы с девицами по службе. Коллегами. Легко расставался, легко сходился. Связи были недолгими и необременительными. А тут… Все началось с того, что он стал непривычно задумчивым, стал витать где-то в облаках. Майору это сразу не понравилось. И он спросил напрямик: что происходит? К его удивлению, Витька неожиданно залился краской и что-то промямлил насчет влюбленности. Неужели, насмешливо спросил майор. «Пришла пора, она влюбилась…» Кто хоть предмет твоих воздыханий? Объект, надеюсь, достойный. Достойный, заверил его Витька. Музыкантша. Работает в оркестре. Музыкантша? В оркестре? Губарев вытаращил на своего напарника глаза. У него просто отвисла челюсть. Где же ты ее подцепил? Не подцепил, а познакомился, поправил майора Витька. Губарев все понял. Когда начинаются такие поправки, значит, чувство нешуточное. Познакомились на улице, ответил Витька. Собачка потерялась, и она разыскивала ее. Спрашивала прохожих: не видели ли они Дотти. Ну я… и предложил свою помощь в поисках. Понятно, крякнул майор. Как зовут ее? Софьей, сказал Витька. У нее греческие корни. Майор поперхнулся, но тут же взял себя в руки. А то Витька мог его не так понять.

Так он узнал о новой Витиной пассии. Но ничего существенного Витька ему не рассказывал. Судя по всему, их отношения пока находились, как выражался один старый губаревский знакомый, под крылом старика Платона. Но Витька все равно был счастлив и сиял после свиданий, как золотистый шар на новогодней елке. Теперь он частенько ходил на концерты, где мог лицезреть свою возлюбленную, и постепенно превращался в заядлого меломана. Скоро музыковедом станешь, шутил Губарев. Найдешь себе новое место работы. До этого еще далеко, в тон ему отвечал Витька. Зато я хоть немного в музыке стал фурычить. Ну вот видишь, становишься истинным эстетом, подтрунивал над ним Губарев.

Пару раз Витька притаскивал фотографии своей Софии. На Губарева она не произвела никакого впечатления. Все в ней было слишком крупным, массивным. Крупные глаза, рот, руки… Черные волосы, распущенные по плечам. Она действительно напоминала настоящую гречанку. И вместо юбки с блузкой ей больше подошел бы хитон и жезл в руках. Как у Афины Паллады…

Губарев посмотрел на Витьку, но тот глядел в пол. Наконец перевел взгляд на майора.

— А что там с этим делом об убийстве секретарши?

— Ну слава богу, добрались до нашей текучки. Что? А ничего.

— Никаких зацепок?

Представь себе, никаких. Свидетелей наезда фактически нет. Одна бабулька, которая видела, как машина наехала на Ольгу. Но ни номера, ни марки она, естественно, не запомнила. Так что с этой стороны все глухо. Копать нечего. Почему Ольга пошла в этот темный переулок — загадка. В такое время? Одиннадцать часов. Может быть, она с кем-то встречалась? И шла после свидания? Перерыл все ее вещи из рабочего стола. Складывается такое впечатление, что ее мир вертелся только вокруг работы. Ничего личного. Синий чулок.

— Ну, может, так оно и было?

— Согласись: это выглядит довольно странным.

— Ничуть. Есть такая категория женщин, которые зациклены на карьере. И больше им ничего не нужно. Может быть, Бурунова была из этой породы?

Губарев пожал плечами:

— Не знаю.

— С ее начальником беседовали?

— Да. Он утверждает, что врагов у нее никаких быть не могло. Во всяком случае, он ничего об этом не знает. Бурунова была аккуратной, исполнительной. Словом, настоящая секретарша.

— НВ задавали? — Так на их условном языке назывались «неприличные вопросы».

— Задавал.

— И что?

— Сказал, что об этом не могло быть и речи.

— То есть сугубо деловые отношения?

— Получается, что так. Я об этом же спрашивал новую секретаршу, которая работала раньше с Буруновой, правда, очень непродолжительное время. Та тоже исключила всякий интим.

— Обычно боссы подбирают себе секретарш по принципу: два в одном флаконе. И для работы и для секса.

— Согласен. Но так бывает не всегда.

— А что говорит мать? Губарев вздохнул.

— Она у нее парализованная лежит. Почти три года уже. Представляешь, в каком женщина находится состоянии. Теперь совсем одна осталась.

— Кто же за ней ухаживает?

— Пока соседка.

— И что мать сообщила вам?

Ничего, что могло бы как-то вывести на след убийцы. Говорит, что иногда Ольга приходила домой поздно. Но это было очень редко. Насчет своей дои Викентьева говорит, что близких отношений не было. Но Бурунова могла и не информировать мать по этому вопросу. Зачем ей было беспокоить больную женщину. Но один факт меня очень насторожил, Вить. Очень.

— Какой?

— А такой. Сообрази. Молодая девушка. Двадцати шести лет. И никаких друзей и подруг. Совсем никаких. Как будто бы она из другого города приехала. Мать сказала, что она очень уставала на работе. Но все равно. У любой девушки есть свой круг общения. Знакомые, приятели. Школьные подруги, наконец. А тут получается, что человек сознательно лишил себя всяких контактов.

— И чем вы это объясняете? Замкнутостью характера?

— Мне кажется, здесь может быть другое. Она чего-то боялась.

— Но чего?

— Может быть, себя…

— Не понял.

— Она обладала какой-то информацией и боялась проговориться. До смерти.

Вячеслав Александрович диктовал мне задания, которые я старательно записывала в блокнот. Я боялась чего-нибудь пропустить и не сделать. От усердия у меня на лбу выступила легкая испарина.

— Вы все поняли? — обратился ко мне Вячеслав Александрович.

Я вздрогнула, ручка выпала у меня из рук, покатилась по полу и остановилась аккуратно напротив ботинок Викентьева. Мы нагнулись почти одновременно и чуть не столкнулись лбами.

— Извините, — прошептала я.

Ничего. — Президент «Алрота» протянул мне ручку и внимательно посмотрел на меня, словно что-то обдумывая.

Меня бросило в жар. Сейчас он скажет, чтобы я подыскала себе новое место работы. Ему нужна более опытная секретарша. Только он еще не знает, как поделикатнее сказать мне об этом. Он — не хам и не наглец, как другие большие боссы, которые привыкли вытирать ноги о своих сотрудников. Внутренне я уже была готова к самому худшему. Правда, очень жаль терять свою работу. Только я пристроилась, стала получать зарплату…

— Аврора Михайловна… я хотел поговорить с вами по одному вопросу…

Я напряглась.

— Дело в том, что… — Он замолчал, а потом продолжил: — У меня больная жена. Целыми днями она лежит в постели. — Опять пауза. — Медицинский уход за ней полностью обеспечен.

Я гадала: куда клонит шеф. Но в голову ничего не шло. Я стояла напротив него, застывшая, как истукан, с блокнотом в одной руке и ручкой в другой.

— Мне бы хотелось, чтобы около нее был человек, с кем бы она могла поговорить, пообщаться. В старые времена такие люди, кажется, назывались компаньонками. — Легкая улыбка скользнула по губам Вячеслава Александровича и тут же исчезла. — Вы не согласились бы на такую работу? Разумеется, ваш труд будет оплачен. Скажем, два раза в неделю с семи до девяти. После рабочего дня. Я не прошу сразу вашего ответа. Подумайте, а потом сообщите мне о вашем решении.

— Я согласна, — выпалила я.

— Ну… хорошо. Я буду платить вам двести долларов в месяц. Вас это устраивает?

— Да.

— Тогда договорились. Можете приступить к своей второй работе уже сегодня. Если у вас нет других планов.

— Нет.

— И еще… — Он помедлил. — Мне бы не хотелось, чтобы все, что вы увидите или услышите в моем доме, стало достоянием других сотрудников или ваших знакомых. Я попрошу вас, Аврора Михайловна, соблюдать полную конфиденциальность. Полную, — подчеркнул он. — Я могу рассчитывать на это?

Я покраснела.

— Нет… то есть да. Я никогда и никому…

— Я рад, что могу положиться на вас в этом вопросе.

Наступило молчание.

— Можете идти. Да, постойте, сейчас я напишу вам адрес. Я извещу домашних о вашем приходе. Они будут информированы.

Взяв листок бумаги с адресом, я вложила его между листами блокнота.

— Если у вас возникнут какие-то затруднения, обращайтесь прямо ко мне. Не стесняйтесь.

Я повернулась и направилась к выходу. Я не ожидала такого поворота событий. Я ломала себе голову, как узнать побольше о Викентьеве и его семье. А тут судьба сама посылала мне счастливый случай. Который я ни в коем случае не должна была упускать!

Раньше я думала, что наша семейка еще та. Собрание шипящих согласных или ос в одном улье. Но я ошибалась. В семье Вячеслава Александровича гадюк тоже хватало. И в этом я убедилась лично. В первый же день.

Когда шеф попросил меня посидеть у постели его больной жены, я согласилась. При этом причины, по которым я дала согласие, были как пристойными, так и не очень. Пристойная причина состояла в том, что мне хотелось искренне помочь и выручить шефа, а другое мое желание было не из тех, о котором можно сказать вслух. Я собиралась продолжить свое расследование, начавшееся с фотографии в журнале. Я была не из тех, кто останавливается на полпути. К сожалению, иногда надо уметь вовремя поставить точку. Но это я поняла позднее.

В квартиру по адресу, указанному Вячеславом Александровичем, я явилась вовремя. Еще не хватало опаздывать. Это было бы верх невежливости. Я стояла перед дверью, обитой темно-красной кожей, и не решалась нажать на кнопку звонка. Я не была уж слишком застенчивой, здесь сробела сразу. Как только увидела дом. Раньше такие дома я видела, только когда прогуливалась в центре Москвы. Задирая голову, я любовалась ими. Так можно любоваться Сейшелами или Канарами, листая журнал «Туризм и отдых». Картинка, она и есть картинка. Даже самая распрекрасная. Ее нельзя ни пощупать, ни оказаться внутри ее. Так же было и с этими шикарными домами. Я легко могла себе представить, кто там обитает. Например, отпрыск какого-нибудь нефтяного магната с бескрайних сибирских просторов. Приехал сыночек или дочка учиться в Москву, папашка и презентовал на радостях ребеночку симпатичную хатку. Или свежеиспеченная звезда эстрады, сфабрикованная поточно-конвейерным методом. Выходит такое блондинистое убожество на изящный балкончик, а перед ней — старинная Москва. На которую ей начхать. И куда пялить глаза — все равно.

Мои размышления об элитных домах прервал бесцеремонный толчок в плечо. Я машинально обернулась. Длинноногое создание с махрово-черными ресницами и в мини-юбке ярко-розового цвета презрительно, в упор смотрело на меня.

— Пройти можно? — В голосе слышалось нескрываемое превосходство. Я прекрасно понимала, на чем базируется этот взгляд сверху вниз. За ней стоял спонсор с хорошими бабками или родители с тугими кошельками. Она вся была пропитана не просто деньгами, а о-о-чень большими деньгами. Я давно обратила внимание, что хорошие деньги создают внешность, но суперденьги формируют манеры.

— Да, да конечно. — Я почему-то суетливо отступила назад и пропустила девицу вперед. Мне показалось, что еще немного — и я отвешу ей поклон. Видно, на какие-то доли секунды я потеряла способность здраво мыслить и попала под власть золотого тельца. Не успела за девицей захлопнуться дверь, как я пришла в себя и нажала на кнопку домофона. Женский голос спросил: кто там? Я назвалась. Дверь раскрылась. За стойкой сбоку сидел охранник, который оторвался от экрана телевизора и уставился на меня:

— К кому?

— К Викентьеву Вячеславу Александровичу.

— Вы договаривались?

— Да.

— Проходите.

Это «проходите» он кинул мне, как кость собаке. Очевидно, я не котировалась слишком высоко в его иерархии. Своим наметанным взглядом он сразу определил мое место среди прислуги. Это явно читалось на его гладковыбритом лице, похожем на очищенную дыню. Я постаралась придать себе независимый вид и прошествовала мимо, даже не поглядев в его сторону. Думаю, охранник даже не заметил этого. Он снова впился взглядом в телевизор с таким живейшим интересом, словно там раздавались бесплатные призы лотереи «Бинго-Бонго». Когда же я оказалась перед дверью нужной мне квартиры, я окончательно струхнула. Мне почему-то представлялось, что я сейчас непременно опозорюсь. Такого волнения я не испытывала давно. Ну чисто первоклашка перед первым уроком.

Звонок был раскатисто-мелодичным. Дверь не спеша распахнулась, и я оказалась лицом к лицу с высокой неулыбчивой женщиной, в темной юбке и темном свитере, лет сорока пяти, которая смотрела на меня строгим взглядом.

— Я Аврора, я договаривалась с Вячеславом Александровичем, — пролепетала я.

— Марина Семеновна, — кивнула мне женщина. — Проходите.

В коридоре я украдкой взглянула на себя в зеркало. Вид как у взъерошенного воробья. Держись, Аврора, скомандовала я сама себе. Не трусь.

Надев тапочки, я пошла за женщиной, которая даже ни разу не обернулась. Она шла быстрым пружинистым шагом, и я с трудом поспевала за ней. Коридор казался бесконечным. Наконец мы очутились в большой комнате, заставленной красивой антикварной мебелью. Марина Семеновна повернулась ко мне.

— Вот, Алина Дмитриевна. Пришла. К Наталье Родионовне. По рекомендации Вячеслава Александровича.

В комнате находилась рыжеволосая женщина в алом пеньюаре. Я догадалась, , кто это. Это была любовница шефа. Алина. Рыжая стерва, как назвала ее Ольга. Она сидела на красивом диване, обтянутом гобеленовой тканью, и пристально рассматривала меня. Откровенно издевательски. По-женски оценивающе. Было видно, что ей доставляло удовольствие длить эту паузу бесконечно. Садистам и садисткам всех мастей и оттенков всегда приятно мучить подопытных кроликов. Я невольно поежилась. И тут у меня перехватило дыхание. Вглядевшись в Алину, я узнала в ней ту, вторую девушку на фотографии, которую я прихватила с собой из Ольгиной квартиры. Конечно, она сильно изменилась с тех пор. Но в том, что это была она, у меня не было ни малейших сомнений.

— Вы знаете, на предмет чего вы оказались здесь? — Голос у Алины был неприятно высоким. Мне всегда представлялось, что у стерв в интонациях преобладают бархатистые нотки. Как у мурлыкающих кошек, готовых в любой момент выпустить коготки. Но здесь был явный фальцет. Может быть, примадонна сорвала себе голос перед ответственным выступлением? — Подойдите ближе, — скомандовала Алина.

Мне ничего не оставалось, как повиноваться.

Теперь я могла разглядеть ее поближе. Она была завораживающе эффектна. Медно-золотистые волосы. Гладкая кожа. Чувственные губы, накрашенные ярко-алой помадой. Зеленые глаза, на дне которых, застыли настороженность и холод. Взгляд у Алины был ледяной. Как у Снежной Королевы, которая замораживала людей взглядом и превращала в сосульки. Это я усекла сразу.

— Как вас зовут?

— Аврора.

— Вы работаете секретарем у Вячеслава Александровича?

— Да. — Я стояла перед Алиной навытяжку, как новобранец перед командиром.

— Давно?

— Около месяца.

— Вы заменили Ольгу?

— Да.

— Бедная Оля… — вздохнула она. Я промолчала.

— Она успела ввести вас в курс дела? Я вытаращила на нее глаза.

— Какого дела?

— Работы секретаря.

— А… — Я запнулась. — Да. Успела.

— Эта работа не так проста, как кажется на первый взгляд.

— Я стараюсь.

— Ольга была хорошей секретаршей. Но слишком строго относилась к людям. На вашем месте никто долго не задерживался. — И Алина улыбнулась.

Но так могла улыбаться гиена или вампирша из фильма ужасов. Хищно-плотоядно. — Чем же вы ее обворожили? Вы с ней подружились?

— Наши отношения носили официальный характер. У нее были трудные времена. Больная мать. Требовались деньги на ее лечение… — монотонно твердила я.

И тут я случайно перевела взгляд на Алину. В ее глазах полыхала ярость. Снежная королева превратилась в огнедышащего дракона. Но она быстро взяла себя в руки.

— Конечно, больные родственники всегда требуют много денег, сил и нервов, — ядовито сказала Алина. Я поняла, что она намекает на жену шефа, которая лежит, прикованная к постели.

Я опустила глаза в пол.

— Вы знаете, в чем состоят ваши обязанности? — внезапно, без всякого перехода спросила Алина.

— Да.

— Ухаживать за больной с семи до девяти вечера. Исполнять ее капризы, давать лекарства…

Я молчала.

— Вы что, оглохли?

— Я знаю свои обязанности. Алина резко поднялась с дивана.

— Можете идти. Вас проводят к больной. Марина Семеновна! — крикнула она. Та мгновенно выросла в дверях, как будто бы дежурила около них. — Проводите… Аврору.

Марина Семеновна, ни слова не говоря, хмуро кивнула мне, и я поплелась за ней.

Комната, в которой обитала Наталья Родионовна, была светлой. С тремя высокими окнами. Большая кровать напоминала королевское ложе. Не хватало балдахина с кисточками.

— Наталья Родионовна, к вам пришли. Аврора…

Вам о ней говорил Вячеслав Александрович, — процедила сквозь зубы Марина Семеновна.

Больная встретила меня настороженно, хотя я уже поняла, что настороженность и подозрительность являются фирменным стилем поведения обитателей этой квартиры. Ну вроде как англичане вежливы, французы остроумны, африканцы склонны к каннибализму. И так далее. Настороженность и недоверие читались в глазах Натальи Родионовны так явно, что я выдавила из себя улыбку, которой уже не улыбалась лет сто. Улыбку пятилетней девочки, играющей в песочнице с игрушками. Я вся такая наивная и безобидная, сигналил мой взгляд. Я никому не сделаю ничего плохого. Никому и никогда, поверьте мне.

— Хорошо, Марина Семеновна.

— Я вам не нужна?

— Нет.

Надзирательница или домработница, я еще не определила статус Марины Семеновны, вышла, и мы остались одни.

— Присаживайтесь. — И Наталья Родионовна указала мне на стул рядом с кроватью.

— Спасибо.

Стул был с высокой изогнутой спинкой. Под стать кровати. Остальную мебель в комнате я разглядеть еще не успела. Это было бы невежливо — пялить глаза по сторонам.

С минуту-другую Наталья Родионовна изучающе смотрела на меня. Но после Алининого «рентгена» мне уже было море по колено.

— Сколько вам лет?

Вот те и на! А я ожидала других вопросов. Но хозяйка положения — не я.

— Двадцать.

— Уже взрослый человек. Способный отвечать за свои поступки. Зрелый, ответственный.

Я поняла, что это не ко мне. Меня никак нельзя было назвать ни зрелой, ни ответственной, но сделала вид, что полностью соответствую вышеописанному идеалу.

— Вы — хороший человек?

Я посмотрела на Наталью Родионовну внимательным взглядом. Сумасшедшей назвать ее было трудно, но и на здравомыслящего человека она тоже походила мало. Нормальные люди не задают такие вопросы незнакомым девушкам, которых видят первый раз в жизни. Но присмотревшись к жене Викентьева, я поняла, что она смертельно измучена и устала. В молодости она, наверное, была привлекательна. Длинные волнистые волосы, большие карие глаза… Правда, сейчас голова была седой, а глаза — потухшими.

— Не знаю.

— У вас есть семья? Вы — замужем?

— Нет.

— Ас кем вы живете?

— С родителями и сестрой.

— Сколько лет сестре?

Наш разговор напоминал анкетирование. Я сложила руки на коленях и приготовилась добросовестно отвечать на вопросы. Я поняла, что меня сначала основательно протестируют, а потом уже решат: гожусь ли я на роль сиделки Ее Величества Натальи Родионовны. Или мне укажут на дверь.

— Тоже двадцать.

— Вы — близнецы?

— Нет. Двойняшки.

— Кем работает ваша мама?

— Медсестра в больнице.

— Хорошо… — И Наталья Родионовна прикрыла глаза. Я подумала, что «допрос с пристрастием» закончен, и перевела дух, но тут на меня обрушился новый град вопросов.

— А ваш отец. Кто он?

На этот вопрос ответить было значительно труднее. Сказать, что безработный, неудобно. Вроде признать, что твой отец — неудачник, выброшенный жизнью за борт. Сказать, что работает… За этим может последовать вопрос: где. Наталье Родионовне ничего не стоит навести подробные справки, если ей что-то покажется подозрительным. И тогда мой обман откроется. Это может не понравиться Вячеславу Александровичу, и меня выгонят с работы. Все эти мысли молнией промелькнули в моей голове. Я решила дать обтекаемый ответ.

— Он — свободный художник.

— Кто? — рассмеялась Наталья Родионовна. — Картины пишет?

— Нет. Я имела в виду другое. У него нет постоянной работы. Он работает по договорам.

— А… понятно. И кем?

— Компьютерщиком.

— Технарь по образованию?

— Да.

— Хороший отец?

Я запнулась. Хорошим отцом назвать его было никак нельзя. Но какое дело Наталье Родионовне до наших семейных неурядиц?

— В целом — да.

— А в частности?

Я уже поняла, что язык у нее, как бритва.

— Недостатки есть у всех.

— Недостатки… — медленно сказала Викентьева. — Недостатки — это одно, а подлость — другое. А? Как вы думаете?

Я опешила. Но поняла, что она меня спрашивает просто так. На самом деле ей нужно самой ответить на какой-то мучивший ее вопрос.

— Конечно, это совершенно разные вещи.

Она удовлетворенно кивнула головой. И тут же, обессилев, откинулась на подушки.

— Вам что-нибудь надо? — спросила я, вспомнив о своих обязанностях сиделки.

— Стакан воды.

— А лекарство?

— Пока нет.

— Сейчас принесу. — Я поднялась со стула и направилась к двери.

— Приходите поскорее, — донеслось мне вслед.

Оказавшись за дверью, я сделала несколько шагов и растерялась. И было отчего. Я не знала, куда идти. Где кухня? Надо позвать кого-нибудь. Но как? Не кричать же на всю квартиру. И кого звать? Алину или Марину Семеновну?

Но тут дверь справа распахнулась, и в проеме показалась Алина. Она небрежно махнула мне одной рукой. В другой руке у нее был бокал со спиртным.

— Сюда.

Комната Алины напоминала настоящий будуар. Здесь все было белого цвета: стены, ковер, мебель. Отчего у меня сразу возникли ассоциации с приторно-сладким мороженым, оставляющим на руках липкие следы. В нише находилась огромная кровать, покрытая белым пушистым покрывалом. Настоящий сексодром. Алина не сводила с меня своего хищно-кошачьего взгляда.

— Ну как? Как прошло первое общение с Натальей Родионовной?

— Нормально. Все в порядке, — бодро ответила я.

— О чем вы говорили?

— Она задавала вопросы. Обо мне. Моей семье.

— Вы отвечали?

— Да.

Алина подошла ко мне так близко, что я уловила запахи, которые шли от нее. Алкоголь, духи с пудровым ароматом. Запахи записной кокотки.

Зеленые глаза Алины расширились.

— А вам не хотелось послать ее на..?

…Я поняла, что Алина меня провоцирует. Хочет, чтобы я взорвалась. Заплакала или разругалась. Проверяет на вшивость.

— Это моя работа…

— Аврора — ты дура или хитрая девка. Одно из двух.

«Она решила со мной не церемониться и перейти на „ты“!»

— Два из одного, — машинально пробормотала я.

— Что? Что ты сказала? — Тонко очерченные брови Алины взлетели вверх. — Ты мне грубишь?

Мне показалось, что сейчас она меня ударит. Я невольно сделала шаг назад.

Алина замолчала. Она словно размышляла над чем-то.

Резко повернувшись ко мне спиной, она подошла к овальному столу на изящных выгнутых ножках. Поставила на полированную поверхность бокал. Потом подошла к шкафу, выдвинула ящик и достала оттуда двести долларов.

— Это для начала. Будешь информировать меня. О Наталье Родионовне. Рассказывать все. В подробностях. Ясно? Или… — Она запрокинула голову и рассмеялась. — Вылетишь отсюда в два счета. Вячеслав Александрович слушается меня. Главная здесь — я. — Но не во всем, мысленно продолжила я. Не так уж сильны твои позиции, если ты хочешь сделать меня шпионкой при Наталье Родионовне. Я вспомнила фотографию, которую хранила Ольга. Зачем? Я подумала, что, когда будет время, надо поразмышлять над всем этим. Но не сейчас. — Ты все поняла? — Ее рука с деньгами застыла в нескольких сантиметрах от меня. — Бери.

Это могло быть элементарной подставой. Как только я возьму эти деньги, кто-нибудь возникнет в дверях. И я буду поймана с поличным. Как взяточница.

— Не надо.

— Почему?

Я и так буду информировать вас обо всем, — соврала я. Мне надо было сделать вид, что я соглашаюсь играть по ее правилам. А дальше — действовать по обстановке. Алина была слишком опасный враг, чтобы не считаться с ней.

В ее взгляде промелькнуло удивление и… Растерянность, сожаление, что события стали развиваться не так, как она планировала? Алина не спеша продефилировала в обратном направлении. К шкафу. Спрятав доллары, она повернулась ко мне.

— Иди, но если вздумаешь обманывать меня…

— Я все поняла, — заверила я ее.

Алина кивнула, отпуская меня. В коридоре я перевела дух. Но, несмотря на свое смятение, я услышала звук, который был доказательством того, что я поступила правильно. Я услышала шаги человека, который поспешно удалялся в направлении, противоположном от меня. Кто это был? Марина Семеновна? Или кто-то еще? Этот неизвестный стоял у двери и подслушивал нас. И ждал условного сигнала от Алины, чтобы ворваться в комнату и взять меня на месте с двумястами баксами?

Я склонялась к версии, что все было заранее срежиссировано. И поздравила себя с тем, что не попала в расставленную ловушку. Но здесь я сообразила, что по-прежнему не знаю, где взять стакан воды. Не возвращаться же в комнату Алины и спрашивать ее, где находится кухня?

Я пошла прямо по коридору. Наугад. И пришла в большую комнату, где я в первый раз увидела Алину. Марина Семеновна сосредоточенно протирала пыль на маленьком шкафчике. Сразу было видно, что это — антиквариат. Она протирала пыль с таким видом, будто выполняла задание государственной важности. Меня она не заметила. Я кашлянула. Марина Семеновна повернула ко мне голову.

— Да? — холодно спросила она.

— Мне нужен стакан воды. Для Натальи Родионовны.

— Возьмите на кухне. Здесь, как видите, воды нет.

— Я понимаю, — с нервным смешком сказала я. — Вы не подскажете мне, где находится эта самая кухня, которую я безуспешно пытаюсь отыскать.

В ответ раздался тяжкий вздох. Как будто бы я просила поехать со мной на другой конец Москвы или одолжить мне тысячу долларов.

— Подождите. Я занята.

После шкафчика Марина Семеновна принялась махать тряпкой над книжными полками. Потом над сервантом с посудой.

Я стояла около двери и ждала. Комната была похожа на зал. Большая, с огромными окнами, большими зеркалами. Сверху свешивалась помпезная люстра. Как в Большом театре.

— Не глазейте, милочка, — пропела у меня над ухом Марина Семеновна. — Пойдемте. А то Наталья Родионовна будет ругать вас за нерасторопность.

Она оказалась права. На сто процентов. Едва я вошла в комнату Натальи Родионовны, как на меня обрушился град упреков.

— Вас, Аврора, только за смертью посылать. Неужели трудно выполнить просьбу больной женщины. И где вы застряли? Надеюсь, не упали и не ушиблись?

— Нет, со мной все в порядке. Я просто искала Марину Семеновну. Я же не знаю, где находится кухня.

— Ах, да! Вы еще не знакомы с обстановкой нашей квартиры. Вы ни с кем не беседовали? — И она пытливо уставилась на меня.

Я вспомнила Алину и наш разговор.

— Нет.

— Вы меня не обманываете?

Я промолчала, скорчив рожицу бедной сиротки. Я подумала, что за время работы в этом доме я окончательно превращусь в какое-нибудь жалкое убогое создание. Эта маска прирастет ко мне намертво. В другой роли меня здесь никто не потерпит. Примадонн хватает и без меня. А вот сиротка, которой можно помыкать и давать поручения самого разного характера, в том числе и шпионского, — амплуа новое и свежее. И на эту роль вполне гожусь я.

— Не притворяйтесь! — осадила меня Наталья Родионовна.

А я-то думала, что я — талантливая актриса. Оказалось — бездарная дешевка.

— Наталья Родионовна! — сказала я с деланым возмущением. — Я все уже вам сказала. Я искала Марину Семеновну. Вот ваш стакан воды.

Она взяла из моих рук стакан и сделала несколько глотков.

— Слишком теплая вода. Я пью только прохладную. Разве Марина Семеновна не сказала вам об этом?

Марина Семеновна, хотелось мне сказать ей, — старая жаба, сволочь и ехидна в одном лице. Она будет меня везде и во всем подставлять, чтобы я с треском вылетела из этого дома. И действовать она будет по наущению Алины. Здесь я призадумалась. Права ли я в своих выводах? Только что Алина сделала мне «интересное» предложение — поставлять новости от Натальи Родионовны. Какой же ей смысл выставлять меня за дверь? Короче, я запуталась в этой семейке.

— Вы живите своим умом и никого не слушайте, — Наталья Родионовна словно читала мои мысли. — Вы должны быть при мне. Так?

— Так.

— Вот и выполняйте мои поручения. Ни с кем особо не сближайтесь. Языком не трепите. Побольше молчите. Я понятно выражаюсь?

— Понятно.

Вот и умница! И имя-то какое божественное — Аврора, богиня утренней зари! На сегодня ваша работа закончилась. Можете идти домой. Завтра я жду вас в то же самое время! Я знаю, что вы должны приходить два раза в неделю. Но мне хочется видеть вас завтра. Не опаздывайте!

Как будто бы я сегодня не была пунктуальна, как кремлевский часовой при смене караула!

Марина Семеновна проводила меня до дверей, и в ее взгляде я прочитала страстное желание спустить меня с лестницы. Навсегда.