"Не имей сто рублей..." - читать интересную книгу автора (Горбачевская Елена)

29. Что в лоб, что по лбу

По дороге домой, несмотря на тридцатиградусную жару, мне пришлось напялить мастерку от нового костюма. Дело в том, что после метаморфозы моя маечка сделалась почти прозрачной буквально в течение считанных минут. Слов нет, это было, по-видимому весьма сексапильно. Но уж очень экстравагантно для моего воспитания. Так что дома я первым делом переоделась в древнюю клетчатую ковбойку, которую уже тогда, в 92-м, практически не носила.

Мы слегка отдышались, перекусили, попили чайку-кофейку, одновременно переваривая пищу и впечатления. Что же все-таки это было? Вопрос этот вертелся на языке у всех, и поэтому когда Сережа его задал, это было воспринято не как начало, а как продолжение дискуссии.

— Понятное дело, следствие нашего провала во времени, — пожала плечами я.

— Да, но как и чем это можно объяснить? — физик-теоретик, глава семейства всегда стремился докопаться до первопричин. — Что мы попали в какой-то временной поток, это понятно. И с кем-то или с чем-то вступили во взаимодействие. Но каким же образом материальные тела вдруг переместились сюда, в этот момент времени, из далекого прошлого?

— Да еще и такие кошмарные!

— Кто кошмарные?

— Ну, те самые тела. В которые мы превратились.

— Да уж! Я как увидел чучело в переднике, так просто и обомлел. А когда понял, что это — ты, то вообще чуть дара речи не лишился, — делился впечатлениями Сережа.

— В каком еще переднике? — я не поняла. Ведь чего-чего, а передника у меня не было. Я прекрасно помнила все полоски на этой уродливой юбке.

— Который был на тебе!

— Да не было на мне никакого передника! — и тут странная догадка осенила мою бедную голову. — Ну-ка расскажи, как я выглядела!

— Будто сама не знаешь! Худющая, словно доска, сутулая. Глаза ввалившиеся, на скулах лихорадочный румянец. Зубов нет, вся в платке.

Так. Насчет глаз и румянца — не знаю, не поручусь. Но уж худющей не была, да и зубы во рту ощущала совершенно нормально. Точно, были зубы, иначе как бы я разговаривала.

Тут встрял Саня:

— Папа, ты все путаешь. Мама была очень даже ничего, только одета странно.

— Как, как я была одета? — набросилась я на ребенка.

— Такое платье было красное, с широченной юбкой, а сверху все стянутое. Ну, как в фильмах про гардемаринов или каких-нибудь там мушкетеров. На голове огромная шляпа, а в руках — зонтик.

Вот это да!

Перебивая друг друга, мы стали выяснять детали внешности каждого в представлении остальных.

Оказывается, Саня видел папу гусаром в мундире и ментике с закрученными усами и саблей, которая колотила по ногам при каждом шаге. А себя — мальчиком в штанишках «кюлот» с бантиками и в рубашечке с кружевами. («Такой отврат!» — высказался он.)

В собственном представлении Сережа оказался толстопузым купчишкой с бородой веником и намасленными волосами с пробором посередине. Одет он был в шелковую рубаху лилового цвета, подпоясанную широким кушаком поверх выпирающего живота, темные брюки и обут в скрипучие сапоги. Санька же предстал в виде мальчика в картузе с треснутым козырьком, армяке не по росту и штанах с дырой на колене.

Так что получается, что все мы видели совершенно разные образы. А уж о том, что представилось почтеннейшей публике, можно было только гадать. Не исключено, что некоторым ничего необычного и не представилось, поскольку очень уж спокойно на нас реагировали.

Образы! То есть не было никакого перенесения материальных объектов, которое так беспокоило Сережу, просто мы на какое-то время появились друг перед другом в совершенно ином виде. Словно голограмма наложилась на действительное изображение.

Странно. Саму себя увидеть в виде совершенно другого человека. Не только увидеть, но и ощутить, при этом полностью оставаясь собой. Совершенно чужое мировосприятие!

— Опять «глюк». Только уже другой. Час от часу не легче, — резюмировал Сережа. — Похоже, на этот раз мы зацепили информационный поток совершенно другой структуры. Не просто видели картинки, но и ощущали, словно другие люди, получили информацию непосредственно через чужое восприятие! Только интересно мне, почему мы в этих «голограммах» мы были как бы старше, а Саня — такой, как есть?

— Не были мы старше, — возразила я. — Просто в те времена, когда была мода на лапти и прическу с пробором по середине, понятие среднего возраста было несколько иным. Помнишь, у Пушкина: «Ты жива еще, моя старушка?»

— Ну?

— А знаешь, сколько лет на тот момент было Арине Родионовне? Всего-навсего сорок. Так что были мы такими же, слегка за тридцать, только значительно более поношенными.

— Интересно, почему же мы все трое видели разные «голограммы»? — продолжал размышлять вслух Сережа. — Даже не просто разных людей, а как бы представителей совершенно разных сословий?

— Ну, что касается меня, то тут все ясно. Я, как Базаров, могу с гордостью заявлять, что мой дед землю пахал. Причем даже не один, а оба.

Сережка почесал затылок.

— Может, и были в роду какие-то купчишки, не знаю точно. Только вот в кого у нас Санька такой аристократ?

«Аристократ» тем временем молчал, ибо его рот был занят бутербродом, который он старательно подпихивал вовнутрь грязным пальцем.

— Может быть, подключились к разным сигналам, — продолжала я. — То есть к информации от различных реально существовавших личностей. И к их ближайшему окружению. То есть получается, что на этот раз из временной «дырки» мы выловили субъективную информацию от конкретных людей.

— Интересно, сколько все это будет продолжаться? — вздохнул Сережа.

— Пока не попадем обратно.

— Это уж точно, — он ненадолго замолчал. — А, похоже, расход энергии на эти «голограммы» значительно выше.

— Точно, — подтвердила я. — Вон, майка моя практически растворилась, джинсы еле держатся.

Сережа ходил на «Динамо» в своей рубашке, которая существовала в 92-м году, поэтому его майка пострадала значительно меньше. А что касается Саньки, который даже при большом желании не смог бы втиснуться в свой тогдашний гардероб, то кроме нового спортивного костюма и кроссовок у него практически ничего не было. То есть нужно было позаботиться о белье, носках, футболках. И мы с ним стали собираться в магазин за всем этим, поручив папе техническую подготовку транспортных средств. Которые, хотя и стояли, слившись, тем не менее не обещали в ближайшем будущем раствориться. Железо, однако!

Я приводила себя в порядок, стоя перед зеркалом. Что-то было не так. Не то, чтобы явно. Например, лицо было мое, знакомое и даже слегка надоевшее, но такое дорогое и близкое сердцу, второго носа или третьего глаза не появилось, но как-то странно все выглядело. Я взялась за расческу. Волосы! Точно! Они стали словно не мои. И цветом светлее (это-то вполне можно было бы пережить!), и какие-то не то, чтобы тусклые, а… полупрозрачные!

Ну, вот, совсем приехали. Постепенно начинаем превращаться в призраков.

Наверное, мое смятение крупными буквами было написано у меня на физиономии, потому что Сережа тут же выхватил у меня зеркало и принялся рассматривать собственную персону. И у него волосы тоже поблекли. Только не так заметно, как у меня. Хотя что ему переживать, даже растворись его шевелюра полностью! Сколько угодно мужчин, лысых, словно колено. Чего не скажешь о женщинах. Да еще в этом треклятом 92-м году, когда «Полиция нравов»[9] только начинала свой творческий путь.

— Во что бы то ни стало завтра надо отправляться, а не то мы так тут и растворимся! — сказал Сережа.

— Безусловно. Мы с Саней мигом обернемся, и я тут же начну укладываться!