"Подумаешь, какие-то шарики…" - читать интересную книгу автора (Горбачевская Елена)

3

Мне очень даже повезло! Удалось купить кусок прекрасной льняной ткани, причем отечественного производства, а потому до изумления дешевой. Кажется, теперь моя давняя мечта о широченных легких брюках для лета получала весьма ощутимый шанс на осуществление.

Шить я любила и даже делала это довольно прилично. Брючки всякие там, рубашечки, не говоря уже о юбках. Даже пару зимних курток соорудила. Только вот навыки построения выкроек, которым нас обучали в детстве на уроках труда, в те времена не входили в круг моих первостепенных интересов, а потому прошли совершенно мимо. Вообще-то говоря, проблемы особой я в этом не видела. Делов-то взять какую-нибудь «Бурду» и срисовать оттуда выкройку! Тем более, что на мою фигуру они садились просто великолепно, практически без подгонки. И 38 размер практически всегда имелся. В общем, так я и делала до переезда Федоровны из Ташкента в Минск.

А потом ситуация коренным образом изменилась.

Во-первых, в тех вопросах, в которых я считаю себя недостаточно компетентной, я всегда предпочитаю обращаться за помощью к профессионалам. К которым в области кройки и шитья, бесспорно, относилась моя сестрица, художник-модельер с многолетним опытом работы.

Во-вторых, в этой ситуации можно было давать полную волю своей фантазии, ибо я могла предъявить Федоровне кусок ткани и заявить что-то вроде: «Я хочу, чтобы сидело так-то и так-то, здесь облегало, а там — наоборот, фалдило. А уж как этого добиться, не моя забота, крои, как хочешь!» Самое смешное, что такой подход вполне устраивал ее творческую натуру.

Ну, а в-третьих, это всегда был повод лишний раз выбраться в гости к родственникам, с которыми мы виделись достаточно редко по причине того, что жили все-таки в разных концах города.

Разумеется, Саня с удовольствием составил мне компанию, и в дождливое, но теплое июньское воскресенье мы с ним отправились в Малиновку в гости.

Дверь почти сразу же открыла Ольга. С ума сойти, подумала я, глядя на нее снизу вверх, как давно мы у них не были! Вон, племяшка выше тетки вымахала, а во мне все-таки 167 сантиметров. Правда, не меньшее впечатление произвели на родственников усы, начинающие пробиваться у Сани, и басок, которым он приветствовал их при входе.

— Давай сюда свой зонтик! — скомандовала Люда. — Что, на улице по-прежнему льет?

— Ага, все небо затянуто, никакого просвета, так что даже к вечеру вряд ли распогодится.

— Ну, проходите, — пригласила сестра, как только улеглись первые охи-ахи. — Чай пить будете?

— Если нальете, — дала я себя «уговорить».

Почему-то в огромной и к тому же очень уютной квартире родственников я лучше всего чувствую себя на кухне. Именно туда я и загрузилась, тем более, что чаю посулили.

Федоровна включила конфорку под чайником, а следом за ней — тумблер телевизора и взяла газету с программой.

— Что там сейчас идет? — спросила она то ли у меня, то ли у самой себя , отставила газету как можно дальше, при этом отклоняя голову назад, и только тогда заметила, что держит программу вверх ногами. — Вот зараза, ничего не видно! О-о-ля-я!!!

При этом слегка звякнули стекла, а у меня заложило уши. Правда, Ольга материализовалась на кухне практически в ту же секунду.

— Оля, ты не видела мои очки? — как ни в чем не бывало поинтересовалась мать.

— Нет, не видела.

— Ну, поищи, пожалуйста!

В ответ на эту просьбу приветливая Ольгина мордашка мгновенно прокисла, поскольку несмотря на идеальный порядок, очки могли находиться где угодно. Что превращало поиск оных в четырехкомнатной квартире в поистине творческий и длительный процесс.

— А зачем тебе? — поинтересовалась девочка. Да практически уже барышня!

— Да вот… А, ладно, прочитай, что там по ОРТ собираются показывать!

— Так… Новости, потом футбол.

— А по НТВ? — продолжала донимать мама.

— «Я и моя собака». А вечером — «Куклы».

— А по восьмому?

— Послушай, мама! — ровно и спокойно произнесла Ольга, отложив газету. — Надо же было в детстве хотя бы буквы выучить, смотришь, и сама бы смогла осилить чтение программы!

Достойная доченька, что и говорить.

— Это-то что, — со смехом добавила Люда. — Саша так тот вообще говорит, что, мол, у меня не зрение плохое, а руки слишком короткие.

В конце концов включили какой-то канал, по которому транслировали клипы, закипел чайник, и Оле было велено привести Саню. Уже наливая чай в чашки, Федоровна вдруг всполошилась:

— Совсем забыла! Клубники хотите?

Мы с Санькой даже не сочли нужным что-либо отвечать, а сестрица извлекла из холодильника внушительных размеров кастрюлю и щедро сыпанула из нее в миску красные глянцевитые ягоды.

У меня потекли слюнки.

Тем не менее было не похоже, что это изобилие было куплено на рынке. Уж больно свежими, только что сорванными выглядели ягоды, да и стоило такое их количество просто целое состояние.

— Как много! — не выдержал Саня.

— Кушай, не стесняйся! Думаешь, пришлось за них половину зарплаты отдать? Дудки!

— Неужели с собственной дачи?! — у меня просто глаза на лоб полезли.

— Дачи? Какой такой дачи? — недоумевала сестра.

Называется здрасьте, приехали! Так куда же мы тогда ездили на «козле» шесть или семь лет назад?

— Да ты что! — отмахнулась Люда. — Да мы ее еще в том же году продали!

— Как так? А твои мечты, а дворец в три этажа с камином, а польза физического труда на свежем воздухе и гармония с природой?

Люда сверкнула глазами и яростно пробормотала что-то малоцензурное сквозь зубы. Правда, вполголоса по причине присутствия несовершеннолетних.

— Да пошла эта дача!!! — добавила она вслух.

Я ничего не понимала.

— С чего это вдруг? Ты же чуть ли не прыгала от восторга, когда мы в тот раз все вместе ездили! И еще все меня уговаривала взять участок.

— Я?! Да ты что! Никогда в жизни! Это была Мишина идея, это он меня уговорил. Надо же, всего три раза в жизни послушалась его. Первый раз — это когда он решил ставить деревянные двери, вторично — когда купил плитку, а в третий раз — с этим участком, будь он трижды неладен! Ненавижу это копание в грязи! — Федоровна разошлась не на шутку.

— То-то я еще тогда удивилась, что ты вдруг ни с того, ни с сего воспылала страстью к огородничеству! Но тогда откуда же такое сокровище? — полюбопытствовала я, указывая на миску ароматных ягод

— Соседка дала. Целых два ведра! — ответила Люда.

— Я понимаю, глаза у тебя, конечно красивые, спору нет. Хотя, пожалуй, не очень хорошо функционирующие. Но вряд ли тебя осчастливили именно по этой причине.

— Разумеется, — усмехнулась она своей солнечной улыбкой, мгновенно помолодев лет на десять, и я в который раз подумала, что имея такие ровненькие, ослепительной белизны зубы, она запросто могла бы рекламировать какую-нибудь пасту или там жевательную резинку. — Я ей сварганила сарафан, буквально за час, так она мне за это столько клубники притащила!

— Ага, значит, у вас — творческое разделение труда, — резюмировала я. — Что, больше нравится, чем собственные попытки стать Мичуриным местного масштаба?

— О чем ты говоришь! Я еще тогда, когда у нас был этот холерный участок, чуть ли не просила, умоляла Мишу, чтобы нашел какую-нибудь соседку рядом, у которой в домике я смогла бы пристроить швейную машинку и обшивать всю ее семью, а она бы за это обрабатывала и мой участок тоже. Да я лучше буду не просто шить, а в тридцатый раз перешивать из всякого дерьма, чем то же дерьмо растрясать на этой проклятой даче! Да я лучше втридорога куплю всю эту зелень на рынке, чем копаться в грязи, а если денег не будет — фиг с ним, обойдусь, но торчать среди грядок вместо пугала не собираюсь!

Что ж, сестричка, с возвращением в клуб законченных «не у дачников»!

И как-то сама собой вспомнилась та поездка, какие были Саня и Оля еще маленькие, как они там резвились. А уж как они выволакивали эту странную штуку, корень этот!

— Кстати говоря, — вспомнила я вдруг. — А что стало с этими странными разноцветными шариками?

— Да вроде бы ничего… — Люда задумалась, припоминая. — Нет, точно ничего. Я их тогда сразу в антресоль спрятала, в ту, которая в балконном шкафчике, а потом буквально на следующий же день и заболела, наверняка на этой холерной даче простыла. Ну, и напрочь о них позабыла. Точно, до сегодняшнего дня не вспоминала. И случайно не могла наткнуться, потому что в ту антресоль мы лазим очень редко, да и в сам шкафчик тоже. Точнее сказать, совсем не лазим. У нас там садово-огородный инвентарь находится, глаза бы его не видели!

Разумеется, подрастающее поколение тут же рвануло к заветной антресоли. Ну, и мы тоже последовали за ними. Любопытно же!

Детворе несмотря на акселерацию все-таки не хватало росточка, и Санька был отряжен на кухню за табуреткой, а я в ожидании уставилась на хмурое серое небо, с которого с завидным постоянством изливалась какая-то гадость. Нет, до вечера уж точно не перестанет! Хорошо еще, что хоть не холодно, можно стоять у открытого окна и вдыхать этот бесподобный аромат летнего дождя, подумала я. Только вот смотреть лучше уж на что-нибудь более приятное, чем это унылое серое небо. И я уставилась на икебану, прикрепленную на торцевой стенке. Я ее раньше не видела. Видно, Люда не так давно смастерила это чудо. Красиво, нечего сказать! Особенно на золотистом фоне сосновой вагонки, поскольку лоджия не только была застеклена, что как бы само собой разумеется, но и полностью, от пола до потолка, обшита деревом, включая и пресловутый шкафчик.

Вообще-то что касается интерьера, то в этом вопросе у Федоровны был несомненный пунктик. Она могла переклеивать обои каждые полгода, если старые ее чем-то переставали устраивать. Ну, а чувство цвета у нее всегда было превосходным. Так что комната, из которой был выход на лоджию и которая до сих пор носила название Сашиной, несмотря на то, что старший «ребенок» уже давным-давно был женат и жил со своим семейством отдельно, была решена в зеленом тоне. Она служила Федоровне с качестве мастерской, там стояла машинка и оверлок, но тем не менее царил идеальный порядок, а все, от обоев до ковра на полу, было разных оттенков зеленого цвета. При этом спальня была оранжевой, Ольгина комната — бежевой, а гостиная радовала глаз всей гаммой от нежно-розового до темно-бардового. Да уж, художник — он и есть художник!

Санька приволок табуретку, но первенство доставания Ольга ни за что ему не отдала, спрятавшись на какое-то время в недрах антресоли, и вскоре пред наши очи предстал пресловутый ларчик. Который по-прежнему просто открывался и был наполнен странными бесформенными шариками.

В каждом из них будто бы был спрятан какой-то свой удивительный, полный тайны и очарования, мир. Точно так же, как можно часами смотреть, не отрываясь, на морские волны или на пламя костра, хотелось любоваться странными сполохами, клубами то ли дыма, то ли тумана, заключенными под грубой поверхностью.

Санька с Олей увлеченно копошились в рассохшемся ларчике, который они водрузили на столик возле открытого балконного окна, и сравнивали цвета и оттенки разных шариков, стараясь найти хотя бы два одинаковых. Федоровна с увлечением перетирала их от пыли, от чего они играли еще ярче, а я просто тупо, без единой самой завалященькой мыслишки, любовалась ими на просвет. Жаль, что солнышка нет, то-то они бы засверкали! Например, вот этот, янтарно-желтый…

А в следующее мгновение все произошло сразу и вдруг. Я даже толком ничего не поняла. Только когда я еще тихо и мирно любовалась вихревыми структурами внутри янтарного шарика, до меня доносились голоса детишек:

— Смотри, эти два зеленых — совсем одинаковые, — утверждал Саня.

— Ну какие же они одинаковые! Этот цвет значительно теплее! — не соглашалась Оля.

— Разве? — упорствовал тот. — И что значит «теплее»?

— Ну сам посмотри на свет! Они совершенно разного оттенка!

— Покажи! — потянулся парень за вторым шариком.

И тут же раздался полный ужаса крик сестрицы, от которого вздрогнули стены. И в соседнем доме, наверное, тоже. По крайней мере за стекла я ручаюсь.

— И-ке ба-а-а-на!!!

Неужели этот олух, мой сыночек, сейчас погубит красоту, которой я еще пять минут назад любовалась с таким умилением?! Совершенно инстинктивно я рванулась к стенке, на которой крепилось произведение искусства. Вытянутые руки успели что-то схватить, но тут же у меня в глазах засверкало не хуже, чем внутри шариков. Оказывается, ребенок тоже ринулся спасать тетушкин шедевр, и его кулак пришелся как раз мне по физиономии. От удара Санькины пальцы разжались, и исследуемый шарик, словно выпущенный из пращи, полетел в сторону открытого окна. Казалось, само время остановилось. Все происходило, как в замедленной съемке. Он летел, сверкая своими странными переливами, потом, словно издеваясь, стукнулся о перила, подпрыгнул в прощальном привете и рухнул вниз. Все пятеро: Федоровна, детишки, я и чудом спасенная икебана — ринулись к окну. А маленькая зеленая точечка уже подлетала к самой земле. А, может быть, не разобьется?

Раздался негромкий хлопок. Будто бутылку открыли. Неужели шарик?

Вверх поднялось легкое зеленоватое облачко. Оно было прозрачным, просто как бы оттенок воздуха, но при взгляде через него изображение дрожало и сплывало. Так бывает, когда смотришь сквозь теплый воздух, поднимающийся от костра. Интересно, что теперь будет?

А ничего. То есть мы прождали сначала пять минут, потом десять, а облачко просто-напросто бесследно рассосалось. Только вот настроение слегка подпортилось, и расхотелось дальше любоваться шариками. То ли как-то неловко было, что один из них разбился, как будто нечаянно задавили прекрасную бабочку. То ли ожидали чего-то сверхъестественного от такого необычного шарика, а ничего не увидели кроме какого-то жалкого облачка. В общем, остался какой-то неприятный осадок, мы с Федоровной быстренько вспомнили, для чего же я все-таки к ней приперлась, и приступили к обмеру и кройке.

Сестрица уже выстроила выкройку на отрезе ткани и вооружилась ножницами.

— Что-то напрасно мы свет включили, только мешает, — пробормотала она и щелкнула выключателем.

Я взглянула в окно. Мама дорогая! Посреди голубого небосвода солнце сверкает так, что и смотреть невозможно. И ни облачка рядом! Надо же, а я ведь была уверена, что ненастье пришло всерьез и надолго! Я подошла поближе к окну. И тут же обомлела. Потому что, насколько позволяло видеть окно, голубое небо с безумно сверкающим солнцем представляло собой практически правильный полукруг, обрамленный по краю все таким же уныло-дождливым небом, уходящим в бесконечность.

Ну и дела! Какая уж тут кройка, мы с Федоровной немедленно выбежали на балкон, на противоположную сторону квартиры. Точно, так и есть! Практически правильный круг ярко-голубого неба, центр которого как раз точненько приходился на дом сестры. Я так думаю, что даже не столько на дом, сколько на квартиру. Неужели шарик?

Санька с Олей решили прогуляться и отправились на улицу. Но не прошло и пятнадцати минут, как они прибежали обратно. Стало так жарко, что, даже сняв свитера, они запарились. Но дело даже не в этом.

— Представляешь, мама! — рассказывал Саня с круглыми от удивления глазами. — Припекло так, что аж земля растрескалась и листья на деревьях посворачивались!

— Да, прямо на глазах, за каких-то минут десять, — добавила Ольга.

— Похоже, это мы все устроили, — высказала Люда общую мысль.

— Ну, и что будем делать? — спросила я. — Какие предложения?

— Может, так все и оставим? — робко сказала Оля.

— Ага, вон, полюбуйся, как народ в небо глазеет! — перебил Саня. — Нет, надо найти противоположный шарик, бросить его, и все станет на свои места.

— Интересно, а как ты определишь, что он именно противоположный? — справедливо засомневалась тетушка.

— Ну, например, по цвету, — разглагольствовал тот. — То есть если мы уронили зеленый, то противоположный будет красный или оранжевый.

Обе хозяйки только фыркнули. А тем временем с деревьев стали опадать листья, а асфальт настолько разогрелся, что по нему нельзя было пойти без риска приклеиться намертво. И даже в квартире стало душно. А ничего умнее Санькиного предложения в голову не приходило. В конце концов, а вдруг он прав? В крайнем случае есть еще и другие шарики, терять-то, похоже, нечего…

После тщательного осмотра был отобран шарик кирпичного цвета. Потому что решили, что его теплый оттенок должен быть тоже противоположным холодному тону того зеленого, который разбился.

На этот раз разбивать шарик Федоровна не доверила никому, собственноручно запустив его в окно.

Все произошло практически точно так же. Сначала раздался хлопок, потом поднялось легкое облачко, и на этом вроде бы все закончилось. Мы отправились на кухню, потому что оттуда обзор был гораздо лучше, чем из лоджии. Время тянулось просто невыносимо, секунды шли пешком, а минуты так вообще ползли, как улитки.

Наконец, спустя минут пятнадцать так же резко, как и наступила, спала невыносимая жара, прогремел гром, и иссохшую землю щедро напоили тугие струи мощного ливня. Прямо под ними оживали деревья, за несколько минут набухли почки и раскрылись новыми листиками.

Вот здорово! А Санька-то молодец, как угадал, думала я с гордостью.

А спустя пять минут я уже так не думала. Потому что ливень перестал, на весь диаметр того же самого круга размахнулась радуга, а по всей земле полезли расти грибы. Как дурные. Ладно бы по земле, так они и сквозь асфальт поперли, того и гляди, дом снесут!

Да уж, ликвидировали последствия, чтобы людей не пугать, нечего сказать!

Часть прохожих останавливалась в растерянности, когда прямо под ногами вылезали крепенькие боровички и подосиновички, другая часть ринулась их собирать, похватав из дому первую попавшуюся посуду, а третья вообще ударилась в панику, потому как решила, что все это — проделки проклятой радиации, с которой жители Малиновки, значительную часть которых составляют переселенцы из Чернобыльской зоны, знакомы не понаслышке.

А ситуация становилась все более критической. Грибы ломились как ненормальные, покрывая практически сплошным слоем все видимое пространство. Какой-то мужик, фанатично хватавший их еще пять минут назад, оказался окруженным сплошным полем, швырнул на землю ведро и истерически смеялся. А грибы тут же вырастали даже на поверхности своих сорванных собратьев. Они множились, наступали и поглощали все пространство. Горизонтальных поверхностей им было уже мало, и спустя еще четверть часа ярко-алые шляпки подосиновиков украшали стены дома на уровне второго этажа, неумолимо двигаясь вверх. А во дворе уже совершенно не осталось свободного места. Они росли на деревьях, на тротуарах, на скамейках и даже на машинах. А когда какая-то застигнутая врасплох женщина вдруг завопила нечеловеческим голосом, потому что грибы стали расти прямо на ней, Федоровна не выдержала. Только бы не видеть этого сумасшествия, только бы не слышать этого дикого крика! С прытью, сделавшей бы честь и особе более молодого возраста, сестрица рванула на лоджию, где на столике возле открытого окна так и стоял ларчик с шариками, схватила первый попавшийся и швырнула его в окно.

— Пожалуй, пару лет, так точно на грибы не смогу смотреть! — нервно сказала сестра, когда мы с замиранием сердца ожидали, что же последует за розоватым облачком брошенного наугад шарика.

Что-то будет? Облачко-то поднялось и рассеялось, как и не бывало, да вот только в то, что таким же образом рассеются и наши неприятности, верилось с трудом. Причем с очень большим. Мы все застыли в напряженном ожидании, чуть ли не дышать забывали. И даже снова перешли на кухню, поскольку оттуда видно было гораздо дальше.

Первым признаком того, что начинает происходить что-то новое, стало исчезновение радуги. При этом небо никоим образом не прояснялось, а наоборот, темнело все больше и больше. Грибы не только перестали расти и заполнять собой все свободное пространство, но и как-то сразу стали кукожиться, темнеть и оплывать. К немалому огорчению мужика с ведром, который тут же перестал истерически хохотать и в доступной форме сообщил всему микрорайону, что он думает обо всем грибном роде и в особенности о его прародителях. Дама тоже успокоилась и только время от времени то ли всхлипывала, то ли икала.

Неужели все? Просто не верится!

И правильно, что не верится, поняла я буквально через несколько минут. Потому как круг в небе никуда не исчез. Просто он становился все темнее и темнее. Довольно быстро сравнявшись по цвету с остальным небом, этот заколдованный круг продолжал словно бы наливаться свинцом. Казалось, через огромную дырку в небе опускается к земле огромный «пирог» из черных туч с прослойками молний. Там все клубилось и клокотало, насыщаясь ужасающей чернотой.

Мы все оцепенели. Было так тихо, что казалось, можно услышать, как волос падает на землю. Не дрожала ни одна травинка, не шелестел ни единый листочек. Птицы куда-то попрятались, не говоря уже о людях. Будто бы на мгновенье замерла сама жизнь.

Но только на мгновенье, ибо через секунду все вокруг взорвалось диким грохотом, ревом и воем. Поднялся самый настоящий ураган, который клонил деревья к земле, выворачивал их с корнями, поднимал на воздух машины. Насколько было видно, он бушевал по всему пространству, очерченному этим странным кругом, в направлении против часовой стрелки. Странное дело: на краях этого круга тихий, мирный дождик и настоящее светопреставление разделяли буквально несколько метров.

Однако при всех странностях происходящего, некоторые общепринятые закономерности все-таки имели место быть. То есть в эпицентре, там, где мы находились, было практически тихо. По крайней мере некоторое время. Потому что мы даже не успели толком опомниться, как чудовищной силы порыв ударил в окна, заставив зазвенеть и загудеть стекла.

— Окна, скорее окна закрывайте, разобьются! — крикнула Федоровна и сама помчалась в гостиную.

Я с детишками ломанулась на лоджию. Но опоздала. Я уже почти добежала до балконной двери, когда мощный порыв ворвался в лоджию, затем влетел в Сашкину комнату, разметая во все стороны нитки, лоскутки и обрезки, крутанулся там вихрем, заодно хорошенько наподдав под зад и мне, и, наконец, на обратном пути подхватил распахнутую настежь раму, увлекая ее за собой. Все произошло за какую-то долю мгновения, и я лишь с отчаянием увидела, как закрывающаяся рама сильнейшим ударом подфутболила старенький ларчик. Ветхие дощечки тут же рассыпались, а шарики, все до единого, сверкающим разноцветным дождем посыпались на землю. Они были совсем близко, так рядом, и все же я не успела, не смогла поймать ни одного! И даже сквозь рев бури до нашего слуха донеслась череда хлопков.

Что же теперь будет? Мама дорогая, и подумать страшно! Если один шарик был способен наделать столько делов, то что же натворят они все вместе?!

Мы в растерянности столпились на лоджии. Даже Федоровна молча стояла и ожидала, не предпринимая попыток к наведению порядка, хотя такого бардака эта квартира, похоже, не видела со времен собственной постройки.

Наконец, разноцветные облачка поднялись и достигли высоты балкона.

Мы ожидали всего, чего угодно: взрыва, пожара, наводнения и ядерной катастрофы сразу. Оля не выдержала и закрыла лицо ладошками, Саня насупленно сопел, а я помимо воли втягивала голову в плечи.

Облака разных цветов все больше разрастались, все теснее приближались друг к другу. Каждое из них искажало, искривляло пространство, изменяя изображение, причем делало это по-своему. Смотреть на это, точнее, через это, было жутко. Противоположный дом, казалось, разбился на десятки разноцветных кусков, каждый из которых расплывался, изгибался или смещался сам по себе, независимо от других, что создавало поистине фантасмагорическую картину. Казалось, здание рассыпается на отдельные фрагменты, которые пускаются в дикую пляску, кружатся и деформируются. Затем они снова собираются вместе, словно мозаика паззл, для того, чтобы опять разлететься вновь в своем немыслимом танце.

Сколько времени все это продолжалось, я не могу даже предположить. Несколько мгновений? Десяток-другой минут? Возможно. Но наконец сначала робко, а затем все активнее облака стали смешиваться, проникать друг в друга, перетекать, словно краски на палитре художника. А когда такое количество красок, пусть даже самых ярких и чистых, смешиваются вместе, то это превращается в грязь. И вскоре перед нашими взорами уже крутилось нечто коричнево-черное, не предвещающее ничего хорошего. Оля испуганно приникла к маминому плечу, пытаясь пристроиться сверху вниз, а Люда лишь молча гладила ее по волосам. Моя рука как-то сама собой нашла теплую Санькину ладошку. Мы все готовились к самому худшему.

В грязно-коричневой массе начинало твориться что-то странное. Она практически вся уже стала однородной, лишь кое-где были видны яркие фрагменты, которые блуждали в коричневом тумане, изредка сталкиваясь между собой. Причем некоторые из них тут же слипались, незамедлительно растворяясь в буроватой общей массе. Другие же наоборот, отталкивались, устремляясь в противоположные стороны, пока не находили другой яркий комочек, к которому прилипали, интегрируясь в общий конгломерат. И их, этих ярких ядрышек, становилось все меньше и меньше, пока наконец последние не растворились в этой общей каше.

И тут же что-то стало происходить со всем этим облаком сразу, целиком. Такое ощущение, что вся эта коричневая муть стала вести себя точно так же, как каждый из шариков: клубы дыма или тумана рисовали странные узоры, складывались в диковинные изображения. Только в этом случае размерчик был значительно побольше, и поэтому можно было без труда разглядеть все, что творилось внутри.

С калейдоскопической быстротой картины сменяли одна другую, перетекая друг в друга, растворяясь и снова проявляясь. То есть вроде бы ничего нового там не проявлялось, все тот же дом напротив, только в каждой из этих картинок он был разный: то горел огнем, то был залит потоками воды, то увит по самую крышу буйной растительностью…

«Картинки» сменялись и прыгали, чередуясь в своем сумасшедшем хороводе, с каждым разом ускоряя свое мельканье, пока оно не стало таким быстрым, что ничего уже нельзя было разобрать. Какие-то силы боролись там, внутри, ища выхода. Казалось, это коричневое облако дрожит в страшном напряжении, готовое прорваться мировой катастрофой. Или, по крайней мере, катаклизмом в масштабах города, в лучшем случае, микрорайона.

Вот-вот что-то должно было произойти. Я чувствовала, как ногти впиваются в ладони. Дрожание становилось все быстрее, а вместе с тем все слабее по амплитуде. Что же будет?

Секунда, еще одна… Ну! Почему ничего не происходит? Ждать уже совершенно невозможно!

А облако висело по-прежнему перед самым носом и слегка дрожало. И все. Я поймала себя на том, что все-таки дышу. Один вдох, второй… Так что же тут все-таки творится? Или не происходит ничего?

И тут я с удивлением отметила, что облако изменилось! Только совсем не так, как подсказывало наше напуганное воображение, а с точностью до наоборот: оно просто-напросто рассасывалось, таяло, исчезало, а вместе с ним улетучивался и колдовской круг на небосводе. Когда исчезли последние его ошметки, по подоконнику уныло и невозмутимо снова забарабанил тот самый дождик.

Федоровна устало опустилась прямо на пол, пробормотав сквозь зубы что-то не совсем печатное, Санька с Олей сначала было решили пасть в объятия друг друга в лучших традициях голливудского хеппи-енда, да раздумали и принялись взахлеб, перебивая друг друга, делиться впечатлениями от нечаянного приключения.

Тем временем сестрица отошла уже от первого шока и с горестным видом рассматривала свою вылизанную квартирку, которая выглядела так, будто по ней Мамай прошел: выбитые стекла, опрокинутая мебель, мелочевка, разбросанная ровным слоем в самых неподходящих местах — и сокрушенно качала головой.

— Надо же! Теперь тут убираться и убираться! Да еще стекла новые вставлять, — сетовала она.

— Ты лучше посмотри на улицу и порадуйся, что еще дешево отделалась, — ответила я.

И правда. Кругом валялись вывернутые деревья и сломанные ветки, асфальт превратился неизвестно во что и больше всего напоминал поверхность Луны, а по стенам домов, зияющих провалами выбитых стекол, и поверхностям уцелевших машин стекали кляксы разбитых и раздавленных грибов.

Я только с облегчением подумала, что наше огромное счастье состоит в том, что никто не знает, даже и не догадывается, кто именно устроил такое «развлечение» на уик-енд.

* * *

— Саня, переключи на белорусскую программу, там как раз новости заканчиваются, нужно погоду узнать, — попросил папа сына.

Девушка с элегантной стрижкой добросовестно и занудно рассказывала о циклонах, теплых и холодных фронтах, а за окном уже совсем стемнело. Наконец, она объявила температуру воздуха на завтра, и Сережа совсем уже было собрался переключать канал, когда его буквально остановила новая информация.

— Сегодня в столице нашей Республики было замечено чрезвычайно странное явление, — вещала девушка. — В течение часа над микрорайоном Малиновка погода изменилась несколько раз, переходя от сильной жары к грозовой облачности и урагану. В результате разгула стихии было повреждено несколько строений, но человеческих жертв, по счастью, нет. Синоптики объясняют это странное явление наличием флуктуаций в однородной структуре циклона, находящегося в настоящее время над Минском. По непроверенным данным, резкие изменения погоды сопровождались массовым ростом грибов прямо в черте города. Информацией о том, какими причинами может быть вызван этот странный феномен, гидрометцентр в настоящее время не располагает. И о погоде в других городах Республики…

Сережа, которому сразу же по факту прихода было все рассказано в мельчайших подробностях, только хмыкнул и переключил на боевик. А Санька долго-долго сидел молча, чего с ним практически не бывает, и наконец спросил:

— Интересно все-таки, почему же по одному эти шарики вон что устраивали, а когда грохнулись все вместе, то вообще ничего не произошло?

— Ничего удивительного, — ответил папа, почесывая макушку. — Каждый из них нес свое собственное воздействие, отличное от остальных, но их было достаточно много. Вот и получилось, что они действовали, как пара лебедей, штук пяток раков и столько же щук, к которым в качестве усиления придали еще несколько котов, змей, землероек и другой живности. Впрочем, с тем же известным результатом.

— То есть что-то вроде третьего закона Ньютона? — переспросил сын.

— Верно. А вот в начале воздействие было одинарным, его ничто не компенсировало, вот поэтому и были такие ужасные последствия. Закон природы — ее гармония, и если нечто нарушает эту гармонию, то последствия могут быть просто жуткими.

— Выходит, когда все шарики разбились одновременно, они восстановили гармонию?

— Похоже на то, — пожал плечами отец.

Да уж, гармония!

А я только молча крутила в руках огненно-алый шарик. Тот самый, что я когда-то, много лет назад взяла из ларчика посмотреть, да так и забыла положить обратно. Все это время он лежал в ящике, где у меня валялись краски, резцы, инструменты и еще куча всякого околохудожественного хлама, и не попадался на глаза. И только сейчас, после всей этой истории, я отыскала его и снова любовалась причудливыми красными сполохами.

Последний шарик, единственный!

Что в нем?


Минск, май 1999