"Письмо, которого не было" - читать интересную книгу автора (Нестерина Елена)

Елена Нестерина ПИСЬМО, КОТОРОГО НЕ БЫЛО

Глава 1 Деревня Ласточки

Автобус уже скрылся за лесом, а Тоня и Маша все стояли у обочины дороги. Вокруг было тихо-тихо, только ясный спокойный воздух над полем, казалось, дрожал и чуть слышно звенел. Хорошо, как же хорошо было солнечным днем самой ранней осени!

Далеко было видно кругом. Только слева обзор загораживал пожелтевший лес с темными соснами, а впереди – ух! туда-туда-туда вдаль, перепаханные поля, широкие луга, снова лес, за ним высокие песчаные холмы и речка. Ее, конечно, не разглядеть: но именно там, где речка весело выныривает из леса и бежит вдоль холмов через луга, и стоит милая деревня Ласточки. Туда, в Ласточки, и должны были попасть Тоня с Машуткой.

Они всегда высаживались из автобуса здесь, не доезжая до села, где была остановка, пару километров, сходили с трассы и через поле, луга, лес и перелески шли в свою деревню. Примерно пять километров – вот сколько нужно было отшагать сейчас девочкам по тропинкам.

Видно, с тех пор, как поле вспахали, никто не ходил от трассы к Ласточкам этим путем. Обойти поле все равно нельзя – слишком оно было обширным и тянулось вдоль дороги. Если бы девочки это знали, они вышли бы из автобуса на остановке в селе Беклемищево. И уже оттуда, из Беклемищева, отправились бы в свои Ласточки, дорогой более длинной, зато удобной – по ней даже машины до самых Ласточек ездили. Но раз уж вышли здесь, надо теперь идти, никуда не денешься.

– Ну что, Маша, будем прокладывать новую тропинку. Иди за мной, – сказала старшая сестра Тоня, отпустила Машину руку, поправила рюкзак и зашагала по пахоте.

Шестилетняя Машенька отправилась вслед за ней. Ох и тяжело оказалось идти по земляным пластам! Одно радовало: дождь прошел давно, так что земля была сухая. А так бы на ноги налипло уже столько, что и не поднять!

– Ничего, Машуня, – на ходу утешала сестру Тоня, – скоро поле кончится, выйдем на лужок – и возле леса сядем пообедать!

– Давай, – пыхтя, согласилась Маша, – и грибов в лесу поищем?

– Поищем-поищем! – согласилась Тоня, не сбавляя шага.

Пашня через некоторое время закончилась – и идти стало так легко, что казалось, будто ноги вообще земли не касаются. Девочки прибавили шагу – тем более, что у леса их ждал отдых.

Уставший за лето луг тихо потрескивал под ногами сухими былинками. Скоро девочки нашли старую нахоженную тропку и по ней дошли до опушки. И пока солнце еще не спряталось за деревьями, присели на бугорок, разложили еду на салфетке и принялись обедать.

Какой же вкусный черный хлеб, когда ешь его вот так, сидя у края леса! А еще если откусывать то от сочного помидора, то от сваренного вкрутую яичка, шлепать на язык кружочки колбасы и запивать это простой водой из бутылки! Даже печенье из пачки и обычные карамельки казались девчонкам необыкновенно вкусными.

– Ну что, пойдем дальше? – спросила у сестры Тоня. Наевшуюся-напившуюся Машутку клонило в сон. Она даже про грибы забыла. Но спать было нельзя – ведь прошли они еще только треть пути. – Давай, Машер, поднимайся. На-ка тебе скорлупу, иди, под елочкой разбросай.

– Чтобы лучше росла? Удобрение? – оживилась Маша, хрустнула скорлупками и принялась крошить их под маленькими деревьями: – Ну, расти, елка, расти, березка…

Тому, кто любит лес, в лесу не страшно. Наоборот – все понятно, привычно и легко.

Тропинка уверенно вела между деревьями, не разделялась на несколько, так что ошибиться и уйти неизвестно куда было нельзя. По этой тропинке и шли девочки – Маша впереди, а за ней, на расстоянии вытянутой руки, – Тоня. Таким образом, младшая сестра была у нее всегда под контролем.

Тоня никогда не боялась леса. Ведь сколько себя помнит, она каждое лето проводила в Ласточках. А деревня была просто окружена лесами. Огромный Алпашевский лес, которым они сейчас шли, тянулся далеко-далеко на запад. Там, за много километров, раскинулось у другого края этого леса большое село Алпашево, до которого отсюда мало кто доходил, если решал пробираться напрямки, то есть лесом. Да и у жителей из Ласточек и Беклемищева редко бывали дела в этом самом Алпашеве – ведь оно находилось уже в другой области. Вот каким большим был лес – высокий, суровый, смешанного типа. А уж сколько всего водилось там! И дичь, и грибы-ягоды разных видов. Райское место для тех, кто поймет и полюбит его характер. Но неприятное и опасное – для тех, кому все это неинтересно…

Через поле и луга к юго-востоку стоял другой – веселый березовый лес под названием Чибуны. Земляника, подберезовики и подосиновики – вот за что ценили его.

А через речку от Ласточек раскинулся Посконский лес – уходящий тоже куда-то вдаль. По его краю росли дубы, а внутри – среди осин, берез и зарослей орешника – множество лекарственных трав. В зависимости от удачного или неудачного лета Посконский лес давал большой урожай орехов, а еще грибов опят, которых выскакивало на замшелых осиновых пнях, упавших трухлявых березовых стволах – иногда столько, что грибному охотнику уже не во что было их собирать. Так что приходилось снимать с себя одежку за одежкой, наполнять опятами и с азартной жадностью продолжать ползать от пенька к пеньку.

Лес переходил в большое болото – и там тоже было раздолье. Болото не пугало, надо было только знать его особенности, и тогда оно станет таким другом, что надежней не сыщешь: утаит, если нужно спрятаться, накормит, раскинув по буграм и кочкам ягодные скатерти-самобранки, напоит, обнаружив среди болотной жижи островок с бьющим чистым родником, и, отпугивая топями и трясинами, выведет в безопасное место.

Обо всем этом думала Тоня, на ходу вглядываясь в лесные заросли и замечая милые сердцу знакомые места: огромный муравейник с засохшей елкой посередине, пень, похожий на столик из кафе, бугор, изрытый лисами, причудливо изогнувшуюся над тропинкой березу. Нечасто удавалось попасть в эти края вот так, в начале сентября – и увидеть, как в лесу наступает осень.


Вот среди древесных стволов показался просвет – и вскоре Тоня и Машутка вышли из леса на веселый холмистый луг. Под холмами петляла река, а деревня Ласточки – да вон она! Кажется, близко, – а топать до нее луговой тропой чуть ли не километр.

Дедушкин дом стоял на отшибе – с самого края деревни, что раскинулась на пологом холме над рекой. Остальные дома держались более кучно, а дедушкин один, точно дозорный.

Девочки ехали сюда не в гости, не на каникулы (да и какие каникулы в первом месяце учебного года?). Они должны были теперь здесь жить. Узнав о том, что у них случилось, дедушка по телефону велел Тоне и Маше немедленно приезжать к нему. Вот они приехали, уже почти пришли…

И не знали того, что их милый дедушка Семен Прокофьевич умер три дня назад. А сегодня, именно сегодня его отвезли на кладбище в рощу за холмом.

Умер дедушка в дороге. Внучки все не ехали, и он, взволнованный и напуганный неизвестностью, отправился в Москву. Так быстро шел он дождливым днем через луг, через лес, так переживал, что не выдержало старое сердце, остановилось. Подобрали Семена Прокофьевича прохожие люди, принесли домой. Попытались сообщить в Москву единственной дочке и внучкам, что обычно жили у него каждое лето, да телеграмма почему-то вернулась: не получил ее никто, хотя отправили ее по хорошо известному адресу. Много раз останавливались в квартире у Татьяны и ее девочек односельчане Семена Прокофьевича, когда приезжали в Москву, так что адрес был записан у многих. А вот поди ж ты…

Соседи схоронили доброго одинокого старика на кладбище возле его жены. Так что дома у дедушки застали Тоня и Маша печальных старушек, нескольких мужчин и тетеньку, которая лихо натирала полотенцем свежевымытую посуду. Казалось, никто даже не обратил на испуганных девочек внимания. Все сидели за столом, что-то ели, молча выпивали.

– Антонина! Машенька! – всплеснула руками маленькая старушка, которая случайно повернула голову на стук захлопнувшейся двери и девочек заметила.

Все сразу увидели Тоню и Машу, выскочили из-за стола и, сбиваясь на слезы и вздохи, рассказали девочкам обо всем, что случилось.


Так Тоня поняла, что теперь они, считай, одни на белом свете. Нет, конечно, не одни – у них ведь есть мама, родная мама, которой было сейчас очень плохо. И помочь ей девочки могли только одним – тем, что хорошо, спокойно и достойно станут жить здесь, в деревне. Писать маме письма, звонить и рассказывать о своем житье-бытье.

Баба Валя и баба Феня – та, что первая их заметила, сообщили, что из дедушкиного имущества никто ничего не утащил, не прикарманил: потому что и они не позволили, да и сами люди на деревне честные. Хоть и уважала Тоня этих милых бабулек, а не стала вдаваться в подробности и рассказывать, почему именно они переехали жить из Москвы сюда, в Ласточки. Помощи, решила Тоня, она и так попросит у них, если что. А жалеть… Да не надо их с Машей жалеть!

Она уложила уставшую и наплакавшуюся сестричку спать – и Маша уснула, не слыша, как шумно расходились те, кто пришел помянуть дедушку, как гремели посудой оставшиеся помощники. Когда все с уборкой было закончено, а бабушки ушли, Тоня уселась за стол в кухне. И тоже заплакала. Как они будут тут одни – без дорогого славного дедушки? Который так любил свой дом, огород, лес и луга, который ждал своих единственных родных людей. И не дождался…

А им с Машей жить надо. Даже задавать себе вопроса – как жить-то? – Тоня не могла. Просто права не имела. И жить они будут! В деревне пропасть нельзя. Нужно только тщательно исследовать все хозяйство, понять, какими возможностями, продовольственными и хозяйственными запасами они обладают, – и готовиться к зиме.

Чтобы как-то отвлечься, Антонина хотела было начать исследование, но не успела.

Кто-то поскребся в дверь – тихо так поскребся, деликатно.

– Кузя! – догадавшись, кто это, воскликнула Тоня и бросилась к двери.

Это был пес Кузя – хороший, мохнатый, верный. Почему он не встретил девчонок, хотя обычно чувствовал их, едва они на шоссе из автобуса выскакивали, объяснялось сейчас просто: Кузя плакал. Забился куда-то и плакал, малыш, тосковал по дедушке… Тоня схватила со стола тряпку и вытерла собачонку его густые горькие слезки, которые залили ему всю шерстяную мордочку.

– Не плачь, Кузенька, не плачь! – приговаривала Тоня, обнимая скулящего друга. – Мы с Машей к тебе приехали. Пойдем-ка, покажи, где дедушка.

Умник Кузя понимал, кажется, все. Выскочив на улицу, он, то и дело оглядываясь на Тоню, побежал вдоль домов за деревню. Там, в рощице на бугре за высоким холмом, было старое кладбище. Кузя уселся у самой свежей могилы – той, вырытой возле давней могилки, с памятника на которой смотрела молодая красивая бабушка. Пес не выл – он просто смотрел на подсыхающую землю, перемешанную с песком, вздыхал и иногда оборачивался на Тоню.

Девочка положила на дедушкину могилу маленький букет желтых осенних цветов, второй отнесла на могилу бабушки, села на оставленную кем-то табуретку – и сидела долго, до самой темноты. Она думала обо всем, что случилось с их семьей, о том, что ждет их, – и мысли были светлы, ясны и просты. Наверно, казалось Тоне, это ее умершие родственники здесь, на кладбище, каким-то образом разговаривают с ней, успокаивают, дают поверить в собственные силы. Такими хорошими были ее бабушка, которую она почти не помнила, но о которой дедушка Семен мог рассказывать часами, сам дедуля, все те другие, кого Тоня никогда не видела, но кто тоже жил в Ласточках и похоронен на этом кладбище, что нельзя было поверить в то, что они с Машей – несчастные одинокие дети. С ними был мир, тот, о котором говорят «всем миром». И все эти люди смотрели сейчас на нее – и могли читать в Тонином сердце, слышать все помыслы и угадывать движения души. Ничего не скроешь – поэтому надо жить просто и честно, как жили эти деревенские люди, которым Тоне хотелось поклониться и пообещать, что она тоже постарается.

Так что когда она бежала домой – туда, где, может, вдруг проснулась и беспокоится Машенька, в голове у нее было хорошо и спокойно.