"Три девочки [История одной квартиры]" - читать интересную книгу автора (Верейская Елена Николаевна)Глава IКогда Софья Михайловна пришла домой и сообщила, что нашла, наконец, комнату, на которую стоит обмениваться, Наташа первым делом спросила: – А девочки в квартире есть? Софья Михайловна ответила: – Я там видела двух девочек, и как раз твоего возраста. Наташа кивнула головой. – Это хорошо. Потому что я люблю общество. Отец и мать засмеялись. – Ничего нет смешного! – возмутилась Наташа. – Что это за квартира, где одни взрослые, как у нас? – Одни взрослые, – повторил отец, – да и те… – и он сделал такую гримасу, что Наташа громко расхохоталась. Никто не умел делать таких изумительных гримас, как Леонтий Федорович – Наташин отец. Это не были просто смешные или уродливые гримасы, – нет, они всегда выражали именно то, что он в данный момент хотел сказать словами. И сейчас Наташа поняла сразу папину гримасу. Софья Михайловна также засмеялась и сказала: – Леня, ну почему ты юрист? Тебе надо было на сцену – Юрист тоже должен быть немножко актером, – ответил Леонтий Федорович, потом притянул к себе Наташу, посадил ее на колени и сказал жене: – Ну, рассказывай, какую нашла комнату. Через несколько дней они переехали. Новая комната была очень большая, светлая, с широкой стеклянной дверью на балкон. Когда расставляли мебель, было очень много споров, куда что поставить. Наташе непременно хотелось иметь свой собственный, совсем отдельный уголок, и она доказывала, что лучше всего отделить его огромным папиным книжным шкафом и буфетом. А папа уверял, что тогда ему невозможно будет подойти к своему письменному столу, и в лицах изображал, как он с трудом лезет в узкую щель между буфетом и столом. Мама с Наташей смеялись; смеялись и возчики, вносившие вещи В конце концов все были довольны: и Наташа, получившая отдельный уголок, и папа, установивший свой большой стол и шкаф так, как ему хотелось, и возчики, с которыми он все время шутил, и мама – потому что вокруг нее все были веселы. Когда все было внесено и расставлено и возчики ушли, Наташа выбежала из комнаты и громко крикнула в пространство: – Девочки! Выходите сюда! Дверь прямо против Наташиной комнаты открылась, и на пороге появилась девочка с двумя светлыми косичками. Она остановилась, держась за ручку двери, и глядела на Наташу исподлобья большими глазами. И в тот же миг где-то хлопнула еще дверь, раздались быстрые шаги по коридору, и в прихожую выскочила еще девочка – круглолицая, темноглазая, с широким вздернутым носиком и большим веселым ртом. – Это вы к нам въехали? Ты здесь жить будешь? А как тебя зовут? – спросила она, с любопытством разглядывая Наташу. – Да, мы будем здесь жить. Я – Наташа. А ты? – А я – Люся. Мы тоже недавно сюда переехали. А тебе сколько лет? – Ровно через неделю будет двенадцать. А тебе? – А мне двенадцать будет через одиннадцать месяцев. Я перехожу в четвертый класс. А ты? – А я в пятый. – А смотри-ка! Я ростом выше тебя. Давай померяемся! Перед зеркалом! Девочки встали рядом и посмотрелись в зеркало. – Точка в точку! – удивилась Наташа. – Совсем одинаковые! – закричала Люся. – Катя! Иди сюда, стань рядом. Ты выше или ниже нас? Девочка с косичками, смущенно улыбаясь, подошла и стала около Люси. – И я такая же, – сказала она. – Чудно-чудно-чудно! – Люся захлопала в ладоши. – Все три – как одна! – Тебя зовут Катя? – спросила Наташа девочку с косичками. Та молча кивнула головой. – А тебе сколько лет? – Ей только на днях исполнилось одиннадцать, и она в одном классе со мной, только я с ней не дружу, потому что она кислятина, – выпалила Люся одним духом. – А смотри-ка, – показала она пальцем в зеркало, – какие у тебя брови забавные, – точно птица крыльями размахнула. А у меня – смотри – бровей вовсе нет. А у Кати тоненькие-тоненькие. А ты отличница или нет? – Я отличница, – сказала Наташа. – А ты? – А я нет. А Катя тоже отличница. Она уроки долбит-долбит, а я так не могу. А ты знаешь, что у вас в комнате – балкон? Я на нем ни разу не была, а мне так хочется! Наташа схватила девочек за руки. – Пойдемте сейчас на балкон! – Чудно-чудно-чудно! – И Люся запрыгала. – А разве можно? – робко спросила Катя. – Раз я зову, – значит, можно, – живо ответила Наташа. – Я же теперь хозяйка. Идемте! И, держась за руки, они втроем вбежали в комнату. Дверь на балкон была раскрыта настежь, и там, облокотившись на перила, стояли Наташины родители. – Мама! Папа! Вот мои девочки! – закричала Наташа, выталкивая Люсю и Катю перед собой в балконную дверь. Отец и мать оглянулись. – Твои? – улыбнулась Софья Михайловна. А Леонтий Федорович протянул руку и, взяв в свою широкую ладонь руки обеих девочек, потряс их. – Как здесь красиво! – воскликнула Наташа, оглядываясь во все стороны. – Да! – откликнулась мать. – Хорошо! – Ой! Как здесь чудно! – захлопала в ладоши Люся. – А ты что же молчишь? Или не нравится? – обратился Леонтий Федорович к Кате и поднял за подбородок ее опущенную голову. – Нравится, – прошептала Катя. – И мне нравится, – сказал серьезно Леонтий Федорович. – Ширина-то улицы какая! И сплошной бульвар! – А теперь пойдем, мы тебе всю квартиру покажем! – И Люся схватила Наташу за руку. – Подожди, мне жалко уходить отсюда, – ответила Наташа. Под вечер познакомились с остальными жильцами квартиры. Первым вернулся домой старый доктор. Он был высокого роста и держался очень прямо, несмотря на свои семьдесят лет. У него была привычка быстрым движением головы откидывать назад свои густые и слегка вьющиеся длинные седые волосы. Во всей его фигуре и в лице с крупными и выразительными чертами было что-то благородное и гордое, но одет он был неряшливо. Он вошел в прихожую в тот самый момент, когда вновь въехавшая семья разбирала поставленный в угол сундук. Люся и Катя стояли тут же. – Здравствуйте, – приветливо сказал Леонтий Федорович, поднимаясь с корточек. – Вы, по-видимому, наш сосед? Мы только что сюда въехали. – Здравствуйте, – очень вежливо, но холодно ответил доктор, протягивая всем по очереди руку и называя свою фамилию, но так невнятно, что Леонтий Федорович переспросил: – Простите, – как? Доктор повторил фамилию, но снова никто ее не разобрал. И сейчас же он неловко поклонился и поспешно ушел в свою комнату. Люся прыснула со смеху. – Это доктор, – заговорила она вполголоса. – Он всегда так говорит, что ничего не поймешь. Мы его и имени не знаем, его так все и называют – просто «доктор». Леонтий Федорович пробормотал что-то невнятное, поразительно похоже передразнив доктора. Все три девочки расхохотались, и тут Наташа увидела, что и Катя умеет смеяться весело и заразительно. – Леня, – укоризненно сказала Софья Михайловна мужу, – нехорошо над стариком смеяться. У него такое славное лицо. – А я и не смеюсь. Даже не улыбаюсь, – ответил муж и сделал подчеркнуто-серьезную физиономию. В что время открылась дверь и вошла молодая женщина. Взглянув на нее, Наташа сразу поняла, что это Люсина мама, – до того мать и дочь были похожи друг на друга. – Мама! – Люся бросилась навстречу и повисла на шее у матери. – У нас новые жильцы, и девочка, и я уже была у них на балконе, – тараторила она. – Ну пусти же, пусти! – весело говорила мать. – Дай поздороваться. – И она с открытой улыбкой подошла к новым жильцам. Они представились друг другу. – Это очень, очень хорошо, что вы к нам переехали! – сказала вошедшая. – А вы почему думаете, что хорошо? – с деланной серьезностью спросил Леонтий Федорович. – Может быть, вам от нас житья не будет? – Неправда, мама! Они чудные, чудные! – Люся прыгала около матери. И снова открылась входная дверь, и вошел пожилой человек небольшого роста с кожаным чемоданчиком в руках. – Новые жильцы? – обратился он к Кате, кивнув головой на приехавших. – Да, дедушка, – сказала Катя. – Здравствуйте! – Леонтий Федорович стоял над сундуком с ворохом белья в руках. – Здравствуйте, – безразличным тоном сказал старик и снял кепку, обнажив совершенно лысую голову с бордюрчиком темных волос вокруг розовой лысины. – Катюшка! Обед готов? – Готов, дедушка. Он в подушках, – ответила Катя. – Идем есть. Они ушли в свою комнату. – Не будем вам мешать разбираться. Пойдем, Люся, я тебе чего-то принесла, – сказала Люсина мама, обняв дочку и увлекая ее в коридор. – Я еще приду к тебе, Наташа! – крикнула Люся, оглядываясь. Вечером все три девочки снова стояли на балконе и, опираясь локтями на перила, беседовали. Вечер был ясный и тихий. Стоял конец июля. Белые ночи уже шли на убыль, и в сумеречном свете густая зелень деревьев казалась еще гуще и темнее. На фоне светлого неба четко выделялся силуэт старой церкви. Улица была полна народу, снизу доносился говор, смех, топот ног. Звенели трамваи, и их огни то и дело мелькали сквозь деревья. – Как красиво! – сказала Наташа. – Когда я буду художницей, я нарисую это. – А ты будешь художницей? – живо спросила Люся. – Непременно! Я очень люблю рисовать. – И я! – воскликнула Люся. – Я очень люблю, только у меня плохо выходит. У меня терпения не хватает. И вышивать тоже. … Знаешь, мы с мамой в цирке были, и там такой смешной слон! – Она расхохоталась. – Понимаешь, он танцевал! – Люся, знаешь, на кого ты, по-моему, похожа? – спросила Наташа. – Знаю! На маму! – Нет, не лицом, а вообще? – На кого? – На обезьян из «Маугли». Они вот тоже так: начнут одно и сразу забудут, и бросят, и сейчас же за другое принимаются. Так и ты, когда говоришь. – Из какой это маугли? – Не «из какой», а «из какого». Ты не читала «Маугли»? Это же так интересно! – сказала Наташа. – У меня есть эта книжка. – Ты дашь мне почитать? Она толстая? – Конечно, дам. Книжка толстая; я тоже люблю толстые книги. – Лучше дай сначала мне, – попросила Катя, – а то Люся очень долго читает. А я скоро прочту. – Вот еще! – рассердилась Люся и даже топнула ногой. – Я первая попросила! – Подождите, девочки! Я придумала, – закричала Наташа, – я дам эту книжку Кате, а тебе, Люся, дам другую какую-нибудь, поменьше, у меня книжек много. А когда Катя прочтет, можешь взять и читать, сколько хочешь. Люся надулась. Наташа посмотрела на нее сбоку и сделала вид, что не замечает этого. Катя слегка покраснела от удовольствия и повторила: – Я скоро прочту. Но Люся долго сердиться не умела. – А какой твой папа чудный! Такой смешной! – рассмеялась она вдруг. – Совсем папа не смешной! – возмутилась Наташа. – Он так много знает. Мы с ним почти каждое воскресенье ходим куда-нибудь. – В кино?! – воскликнула Люся. – Да нет, не только в кино. Мы с ним ходим в музеи. Он мне показывает разные места в Ленинграде, рассказывает, где что произошло… – Как интересно! – прошептала Катя. – А мы с мамой каждое воскресенье в кино ходим, – перебила Люся, – или в цирк. Я ужасно люблю цирк! – Да, цирк и я люблю, – сказала Наташа. – А ты, Катя? – Я… никогда там не была, – тихо проговорила Катя и потупилась. – Она только все читает да уроки долбит. – Люся передернула плечами. – Ее дедушка такой уж… никуда ее не поведет. Он ее, верно, не любит! А моя мама мне все-все позволяет, и мне от нее никогда не попадает… – Мой дедушка очень хороший и… и любит меня, – неожиданно громко сказала Катя и вся выпрямилась, – а только он очень много работает, и ему некогда… – А твои папа и мама где? – спросила Наташа. – Умерли. Я их и не помню, – снова совсем тихо сказала Катя. – Так вы только вдвоем с дедушкой и живете? – Да. У меня есть еще брат Вася, он тоже будет художником, в Академии художеств учится. Только он живет не с нами, а в общежитии. – И у меня братишка есть, – сказала Наташа. – Ему скоро три года будет. Такой забавный! – А где же он? А как его зовут? А он уже хорошо говорит? – забросали Наташу вопросами Катя и Люся. – Его назвали Иваном, а я его почему-то прозвала Тотиком. Так и пошло – Тотик и Тотик. Он сейчас у бабушки под Лугой, но на зиму мы его сюда возьмем. – Как чудно! Я так люблю маленьких! – вскричала Люся. – Наташа, иди чай пить, – позвала из комнаты Софья Михайловна, – да и спать пора ложиться. Девочки простились и разошлись – каждая к себе. На другой день, когда никого из старших не было дома, Люся и Катя показывала Наташе квартиру во всех подробностях. Прямо из прихожей шел короткий и очень широкий коридор. – Девочки! – воскликнула Наташа, быстрым взглядом окидывая его. – Ведь это же целая комната! Тут можно хорошую лампочку ввинтить и стол посередине поставить, и – давайте! – это будет наша комната! Нас всех трех! Мы тут будем читать, играть, уроки готовить! Люся запрыгала от радости. – А ведь и правда, – улыбнулась Катя. – Вечером мой дедушка отдыхает, и Люсина мама тоже… – А мой папа придет из своего института – отдыхает, а по вечерам тоже работает; он диктует маме ученое сочинение, а она пишет на машинке, и им мешать нельзя, – перебила Наташа. – Здесь мы никому мешать не будем. Назовем мы эту комнату… знаете как? … Как в «Детстве и Отрочестве» – «Классная»! Хорошо? – Хорошо! Хорошо! – Люся подхватила Наташу за плечи и закружила по всему коридору. Перед кухней была крошечная темная проходная комнатка, вся левая сторона которой была отделена занавеской. – А там что? – спросила Наташа. – А там такой закуток, там сундуки стоят и всякое старье. – Люся отдернула занавеску. – Знаешь, когда у меня задача не выходит, я сюда поплакать убегаю, чтоб мама не видела. – Как?!. И ты?!. – вырвалось у Кати. Люся быстро повернулась к ней. – Ты разве тоже сюда ходишь плакать? У тебя задачи разве когда-нибудь не выходят? Катя нахмурилась. – Не только же о задачах… – пробормотала она и умолкла. Наташа зашла за занавеску и сразу уселась с ногами на сундуке в углу. – Девочки! Да тут очень уютно! – Она подвинулась в самый угол и хлопнула рядом с собой ладонью по сундуку. – Садитесь! Тут вовсе не только плакать! Тут как раз такое местечко, – сидеть вместе и разговаривать о самых интересных вещах. Катя! Задвинь занавеску! В закуток проникал лишь слабый свет из стеклянной двери в кухню. Когда Катя задвинула занавеску, стало совсем темно. – Где же вы? – Катя нащупывала руками подруг. – Ой, не хватай меня за коленки! Щекотно! – завизжала Люся. – Иди сюда! – Наташа поймала в темноте Катину руку и потянула к себе. – Люся, ты подвинься! Катя, садись здесь в угол, а я буду в серёдке. Ну разве тут не хорошо? – Очень хорошо! – прошептала Катя и слегка прижалась плечом к Наташе. – Только темно-о-о, – протянула Люся. – Я не люблю, когда темно. Когда я плакать сюда прихожу, всегда щелочку в занавеске оставлю, чтоб свет видеть. – Вот как раз и интересно страшные истории в темноте рассказывать! – с увлечением заговорила Наташа. – Так дух захватывает, сожмешься вся и думаешь: «Ну, что дальше?.. Что дальше?» Знаете, мы часто сумерничаем с папой и с мамой… Заберемся с ногами на тахту, – видели у нас? И папа рассказывает. Ой, как он хорошо умеет рассказывать!.. И вот иногда страшное что-нибудь, – я больше всего люблю. Вот он недавно «Майскую ночь», «Страшную месть»… – Это Гоголя? – перебила Катя. – Я читала. – И вот, – продолжала Наташа, – слушаешь, а в комнате все темнеет; прижмешься к папе и боишься глаза открыть, – вдруг что-нибудь привидится… – Ой, не говори, мне и сейчас страшно! – закричала Люся и, соскочив с сундука, отдернула занавеску. Наташа расхохоталась: – Ну и трусиха же ты!.. Нет, девочки, правда, пусть это будет наша вторая комната. Это будет «разговорка», хорошо? Ну, пошли смотреть дальше… В очень просторной и светлой комнате Люси Наташа с любопытством огляделась вокруг. – Это у вас всегда такой кавардак? – спросила она. Казалось, что хозяева собрались переезжать и занялись разборкой вещей. На столе валялись учебники и тетради вперемешку с недоштопанными чулками, каким-то начатым вышиваньем, тарелкой с бутербродами. На спинке одной из кроватей висели смятые блузки, юбки, на спинке стула – чистое полотенце рядом с грязным фартуком. – Нет, – Люся живо затрясла головой, – совсем не всегда. По воскресеньям мама такой порядок наводит, такой… Прямо смотреть красиво! А в будние дни ей некогда: придет с работы, еще обед разогреть надо, да и на завтра сготовить… – "Мама"! – воскликнула Наташа. – А ты-то сама разве прибрать не можешь? – Нет! – весело ответила Люся. – Мне и мама всегда говорит: «Ты, Люська, лучше уж не прибирай, а то после твоей уборки ничего не найдешь». – А мне бы попало от мамы, если бы я такой беспорядок в комнате устроила, – сказала Наташа. – Ну, а теперь пойдем к тебе, Катя. В комнате у Кати был полный порядок. Две кровати под белоснежными покрывалами, в середине небольшой обеденный стол с чистой клеенкой, и перед каждым из двух окон еще по столу. – Это вот мой стол, а это дедушкин, – пояснила Катя. На Катином столе были аккуратно сложены стопочки тетрадей и книги. – Это всё твои книжки? – заинтересовалась Наташа. – Мои! – с гордостью сказала Катя. – Мне дедушка всегда книжки дарит. Дедушкин стол был буквально заполнен самыми разнообразными инструментами. Все они лежали в строгом порядке. – Твой дедушка что делает? – спросила Наташа. – Работает на Балтийском заводе мастером. Он слесарь, – сказала Катя. – Какие интересные штуки! Это что такое? – Наташа взяла в руки какой-то очень сложный инструмент и стала его разглядывать. – Не знаю. Всех названий не помню, – тихо произнесла Катя и покраснела. – А это что? – Люся схватила другой инструмент. – Девочки… – растерянно заговорила Катя, – не надо трогать дедушкиных вещей. Он их как-то настраивает, и легко испортить… Наташа поспешно положила инструмент обратно. – Ой, как Катька своего дедушку боится! – рассмеялась Люся, бросая инструмент на стол, – смотри, Наташа, она даже вся красная от страху… Струсила… – Да! И струсила! – Катя высоко подняла голову, и глаза ее заблестели. – Не что дедушка рассердится, а что вы инструменты испортите. Их все дедушка сам сделал, и придумал сам, и его на заводе много раз премировали, – так он хорошо изобретает. И он их бережет, и я берегу, и не надо их трогать! Я потому… никого и не зову к нам… – Пойдем, Наташа, лучше ко мне; у меня все можно трогать! – Люся потащила Наташу за руку. – Нет, – сказала Наташа, – теперь пойдемте ко мне; я вам свои открытки покажу. У меня их много. Снимки с хороших картин в музеях, виды Ленинграда… Наташины родители нашли очень удачной ее мысль устроить в широком коридоре комнату для занятий девочек. Коридор был полутемный, но ведь заниматься в нем предполагалось все равно по вечерам. Днем освещался он полукруглым окном над всегда закрытой дверью в комнату доктора, и в солнечные дни там было почти совсем светло. Вечером горела в нем маленькая лампочка под самым потолком. Придя с работы, Леонтий Федорович собственноручно удлинил шнур и ввинтил сильную лампочку. Очень кстати нашелся у Анны Николаевны – Люсиной мамы – и лишний стол, вынесенный за ненадобностью в сарай. Стол был водворен посреди комнаты, прямо под лампочкой. Девочки живо смастерили под руководством Софьи Михайловны большой красивый абажур из пестрого сатина; вокруг стола появились стулья, и вчерашний пустой и скучный коридор вдруг преобразился в уютную комнатку. Все три девочки были в восторге. Одобрительно отнеслись и взрослые. – Молодец, Наташка, что придумала это! – сказал Леонтий Федорович. – Теперь хоть меня совесть мучить не будет, что я по вечерам тебя свободы лишаю. – И я за вас обоих рада, – прибавила Софья Михайловна. Анна Николаевна – совсем как дочка – воскликнула: – Чудно! Чудно! – и обещала со следующей получки купить на стол красивую клеенку. Яков Иванович – Катин дедушка, – вернувшись домой уже вечером, когда все три девочки сидели за столом, освещенные яркой лампой, и весело беседовали, – приоткрыл дверь, заглянул к ним и одобрительно произнес: – Ну-ну! – И ушел в свою комнату. Как отнесся доктор, никто не разобрал. Он пришел домой в тот момент, когда к столу девочек подсели Наташины родители. Все вместе горячо обсуждали вопрос, не совместить ли Наташино рождение с новосельем и не справлять ли его именно за этим столом. В эту минуту и вошел доктор. Он сразу остановился от неожиданности, но сейчас же, как ни в чем не бывало, направился к двери в свою комнату. Софья Михайловна растерянно посмотрела на его спину, когда он всовывал ключ, и шепнула мужу: – А об нем-то мы и забыли… – Доктор! – окликнула она. Доктор оглянулся. – Что вам угодно? – Доктор, – заговорила она, – вы нас простите, что мы распорядились этим помещением, не поговорив с вами. – О, пожалуйста, – вежливо, но холодно ответил доктор и скрылся за дверью. – Он какой-то странный, – задумчиво произнесла Софья Михайловна. – Кто его знает, что у него на душе, но он, видимо, очень одинок. А что на свете может быть страшнее одинокой старости? – Если человек одинок, – сказал Леонтий Федорович, – он сам в этом виноват. – Верно, Леня, – кивнула Софья Михайловна головой. – Но ты же юрист и должен помнить, что даже преступника никогда не осуждают, не выслушав его. Леонтий Федорович встал и обнял жену за плечи. – Ты права. Ты всегда права, умница моя. Ну, а теперь пойдем работать… |
||||||||
|