"Разоблаченная Изида. Том II" - читать интересную книгу автора (Блаватская Елена Петровна)

Глава III Секты ранних христиан

Климент описывает Василида Гностика как «философа, преданного размышлениям о божественном». Это очень уместное определение приложимо ко многим основателям более значительных сект, которые все впоследствии были поглощены той огромной смесью неясных догматов, насильно введенных Иринеем, Тертуллианом и другими, которую теперь называют христианством. Если эти секты должны называться ересями, то и раннее христианство само должно быть включено в их число. Василид и Валентин предшествовали Иринею и Тертуллиану, и у последних двух отцов было меньше фактов, чем у предшествовавших двух гностиков, чтобы доказать, что их ересь более правдоподобна. Ни божественное право, ни истина не привели к торжеству их христианства; только судьба была благоприятна. Мы с полной обоснованностью можем утверждать, что нет ни одной из этих сект — каббализма, иудаизма, включая и нынешнее христианство, — которая не возникла бы из двух главных ответвлений того единого материнского ствола, однажды существовавшей всемирной религии, которая предшествовала эпохе Вед, — мы говорим о доисторическом буддхизме, который впоследствии вылился в брахманизм.

Религия, которую первоначальное учение ранних малочисленных апостолов наиболее напоминало — религия, проповедуемая самим Иисусом — была старшей из этих двух, это был буддхизм. Последний в таком виде, в каком он преподавался в своей первичной чистоте, и доведенный до совершенства последним Буддой — Гаутамой, основывал свое этическое учение на трех основных принципах. Он утверждал, что 1) все существующее существует вследствие естественных причин; 2) что добродетель приносит себе свою награду, а порок — свое наказание; и 3) что состояние человека в этом мире есть состояние находящегося на испытании. Мы могли бы добавить, что на этих трех принципах покоилась всеобщая основа каждой религиозной веры; Бог и индивидуальное бессмертие для каждого человека — если только он его завоюет. Как бы ни были головоломны последующие теологические доктрины; как бы ни казались непостижимыми метафизические абстракции, вызывавшие конвульсии в теологии каждой из великих религий человечества, как только она обретала почву под ногами, — вышеприведенное оказывалось сущностью каждой религиозной философии, за исключением позднейшего христианства. Это было так у Зороастра, Пифагора, Платона, Иисуса и даже Моисея, хотя в учения этого еврейского законодателя было внесено так много благочестивых искажений.

Мы хотим посвятить настоящую главу главным образом краткому обзору многочисленных сект, признававших себя христианами; то есть, тех, кто верили в Christos или ПОМАЗАННИКА. Мы также постараемся объяснить последний термин с каббалистической точки зрения и показать, что он появляется во всех религиозных системах. В то же самое время было бы полезно разобраться, насколько ранние апостолы — Павел и Петр — согласовались в своем проповедовании Нового Завета. Мы начнем с Петра.

Мы должны еще раз вернуться к этому величайшему из всех мошенничеств отцов церкви, тому, которое неоспоримо привело римско-католическую церковь к ее незаслуженному владычеству, а именно — к бесстыдному утверждению вопреки свидетельству истории, что Петр принял мученическую смерть в Риме. Вполне естественно, что латинское духовенство будет цепляться за это утверждение, так как с разоблачением жульнической сущности этого предлога, догмат апостолической преемственности должен разрушиться.

В опровержение этой абсурдной претензии в последнее время появилось много талантливых трудов. Среди других мы отметим труд Д. Рибера «Христос Павла», который опровергает эту претензию совсем просто. Автор доказывает: 1) что до царствования Антонина Пия никакой церкви в Риме учреждено не было; 2) что так как Евсевий и Ириней оба сходятся на том, что Линий был вторым епископом Рима, в чьи руки «благословенные апостолы» Петр и Павел передали церковь после ее постройки, то это не могло быть ни в какое другое время, как только между 64 и 68 гг. н. э.; 3) что этот промежуток лет приходится на царствование Нерона, так как Евсевий констатирует, что Линий состоял на своей должности двенадцать лет («Ecclesiastic History», кн. III, гл. 13), поступив на нее в 69 г. н. э., год спустя после смерти Нерона, и умерев в 81 г. После этого автор утверждает, имея на это твердое основание, что Петр не мог быть в Риме в 64 г. н. э., так как он тогда был в Вавилоне, откуда он написал свое первое Послание, дата которого установлена д-ром Ларднером и другими критиками точно в этом году. Но мы думаем, что самым лучшим аргументом является доказательство, что трусливый Петр не обладал таким характером, который позволил бы ему рискнуть поселиться так близко к Нерону, который в то время «кормил диких зверей в Амфитеатре плотью и костями христиан» [417, с. 123].

Возможно, что Римская церковь проявила, именно, последовательность, выбрав себе в качестве титулованного основателя того апостола, который трижды отказался от своего Учителя в момент опасности; кроме того, это был единственный апостол, за исключением Иуды, который спровоцировал Христа на Обращение «Враг». «Отойди от меня, САТАНА!» — восклицает Иисус, упрекая насмехающегося апостола [Евангелие от Марка, VIII, 33].

В Греческой церкви хранится предание, которое никогда не встречало одобрения Ватикана. Первая прослеживает происхождение этого предания к одному из вождей гностиков — к Василиду, возможно, жившему во время правления Траяна и Адриана в конце первого и в начале второго века. В отношении этого предания можно сказать, что если этим гностиком был Василид, то он должен быть признан достаточным авторитетом, так как Василида считают учеником апостола Матфея, а также учеником Глаука, ученика самого Св. Петра. Если принадлежность этого повествования была бы удостоверена, то Лондонскому Комитету по пересмотру Библии пришлось бы добавить новый стих к евангелиям Матфея, Марка и Иоанна, в которых рассказывается о троекратном отречении Петра от Христа.

Это предание, о котором мы говорим, подтверждает, что в то время, когда этот апостол, испугавшись обвинения слуги первосвященника, три раза отрекся от своего Учителя, и петух уже пропел, Иисус, который в это время в сопровождении солдат проходил по передней, повернулся и, глядя на Петра, сказал:

Последняя часть этого предложения, говорят греки, относится к Римской церкви и предсказывает ее постоянное отступничество от Христа, под маской фальшивой религии. Позднее это было внесено в двадцать первую главу «Евангелия от Иоанна», но вся эта глава была объявлена подделкой еще до того, как было обнаружено, что апостол Иоанн никогда этого «Евангелия» не писал.

Анонимный автор «Сверхъестественной религии», труда, который в течение двух лет переиздавался несколько раз и, как говорят, был написан выдающимся богословом, — неопровержимо доказывает поддельность четырех евангелий или, по меньшей мере, полную их переделку в руках слишком усердного Иринея и его приспешников. Четвертое евангелие полностью опровергнуто этим талантливым автором; чрезвычайные подделки отцов церкви первых веков ясно доказаны, и относительная ценность евангелий разобрана с беспрецедентной силой логики. Каждая строчка этого труда убеждает. Из него мы приведем следующее:

«Мы бесконечно больше выигрываем, чем проигрываем, отбросив веру в реальность божественного откровения. Пока мы сохраняем чистым и ненарушенным сокровище христианской нравственности, мы ничего не теряем, кроме унижающих нас элементов, добавленных к ней человеческим суеверием. Мы больше не обязаны верить богословию, которое оскорбляет разум и нравственное чувство. Мы освободились от грубых антропоморфических представлений о Боге и Его правлении над вселенной, и от еврейской мифологии мы поднимаемся к более высоким концепциям о бесконечно мудром и благодетельном Существе, правда, скрытом от наших конечных умов в непроницаемой славе божественности, но чьи законы чудесной всеобъемлимости и совершенства мы всегда осознаем действующими вокруг нас… Аргумент которым так часто пользуются богословы, что божественное откровение необходимо человеку и что некоторые взгляды, содержащиеся в таком откровении, требуются для нашей нравственной сознательности, — есть только плод воображения и извлечен из того самого откровения, которое он стремится отстоять. Единственное, что абсолютно необходимо человеку, — это ИСТИНА, и только к ней, к ней одной наша нравственная сознательность должна приспосабливаться» [259, т. II, с. 489].

В дальнейшем мы обсудим, в каком свете божественное откровение еврейской Библии рассматривалось гностиками, которые все же верили в Христа по-своему, и притом лучше и менее кощунственно, чем римские католики. Отцы насильственно навязали верящим в Христа Библию, предписанные в которой законы Христос нарушил первым; учение которой он полностью отвергал, за что, в конечном счете, был распят. Чем бы еще ни гордился христианский мир, он едва ли может претендовать на логику и последовательность в качестве своих главных добродетелей.

Уже один только тот факт, что Петр до конца оставался «апостолом обрезания», говорит сам за себя. Кто бы ни построил церковь в Риме — это не был Петр. Если бы это был Петр, то преемникам этого апостола также пришлось бы подчиниться обрезанию — хотя бы ради последовательности, и чтобы показать, что притязания пап не совсем лишены основания. Д-р Инман утверждает, что указано, что «в наши христианские времена папы должны быть персонально совершенны» [424, c. 28], но мы не знаем, простирается ли это совершенство до выполнения еврейского закона, относящегося к левитам. Первые пятнадцать христианских епископов Иерусалима, начиная с Якова и кончая Иудой, все были обрезанные евреи.[111]

В «Сефер Толдос Йешу»,[112] еврейской рукописи далекой древности версия о Петре изложена по-другому. Симон Петр, говорится в этой рукописи, был один из их братии, хотя как-то отклонился от законов; и еврейская ненависть к этому апостолу и преследование его, кажется, существовали только в плодовитом воображении отцов. Автор говорит о нем с большой почтительностью и доброжелательством, называя его «верным слугою Бога живого», который проводил жизнь в аскетизме и медитации, «живя в Вавилоне наверху одной башни», сочиняя гимны и проповедуя милосердие. Он добавляет, что Петр всегда советовал христианам не досаждать евреям, но как только он умер, другой проповедник пошел в Рим и заявил, что Симон Петр переделал учения своего учителя. Он выдумал горящий ад и всем угрожал этим адом; обещал чудеса, но не совершил ни одного.

Сколько правды и сколько выдумки в вышеприведенном — пусть решают другие; но на нем больше отпечатка искренности и факта, чем на баснях, состряпанных отцами так, чтобы они отвечали их целям.

Мы тем более можем верить в эту дружбу между Петром и его единоверцами, так как у Теодорета находим следующее утверждение:

По «Талмуду» Петр был назареем. Он принадлежал к секте позднейших назареев, которые откололись от последователей Иоанна Крестителя и стали соперничающей сектой; и которая, как гласит предание, была основана самим Иисусом.

По истории, первыми христианскими сектами были или назареи, подобно Иоанну Крестителю; или эбиониты, среди которых было много родственников Иисуса; или же ессеи (Iessaens) — терапевты, целители, ответвлением которых были назареи. Все эти секты, которые только в дни Иринея начали считаться еретическими, были более или менее каббалистическими. Они верили в изгнание демонов посредством магических заклинаний и применяли этот метод на практике; Джервис называет набатеян и другие такие секты «бродячими еврейскими заклинателями» [453, c. 324]; арабское слово Набэ означает скитаться, а еврейское […] наба — пророчествовать. «Талмуд» всех христиан без разбору называет нозарами.[113] Все гностические секты одинаково верили в магию. Ириней, описывая последователей Василида, говорит:

Данлэп, опираясь на авторитет Лайтфута, доказывает, что Иисуса называли Назарайос, указывая этим на его скромное и невысокое общественное положение, «так как Назарайос означало отделение, отчуждение от других людей» [142, c. X].

Действительное значение слова назар означает обет или посвящение себя служению Богу. В качестве имени существительного оно означает диадему или эмблему такого посвящения — голову освященную.[114] Иосифа величали назаром. «На голове Иосифа и на темени избранного между братьями» [Бытие, XLIX, 26]. Самсон и Самуил (Семес-он и Семваэл) также упоминаются как назары. Порфирий, говоря о Пифагоре, сообщает, что тот был очищен и посвящен в Вавилоне Зар-адасом, главой священного училища. Разве отсюда нельзя догадаться, что Зоро-Астер был назаром Иштар, Зар-адас или На-Зар-Ад,[115] оставаясь тем же при изменении идиом? Ездра, или, был жрец и писец, иерофант; и первый еврейский колонизатор Иудеи был Зеру-Бабел или Зоро или назар Вавилона.

Еврейские Священные Писания указывают на два различных культа и религии среди израильтян: одно — поклонение Вакху под маской Иеговы, другое — религия халдейских посвященных, к которым принадлежали некоторые из назаров, теурги и несколько пророков. Главные центры их всегда были в Вавилоне и в Халдее, где отчетливо различаются две состязающиеся школы магов. Те, кто сомневаются в этом, пусть в таком случае объяснят расхождение между историей и Платоном, который в свое время был, несомненно, одним из лучше всех осведомленных людей? Говоря о магах, он указывает на них, как на преподающих персидским царям о Зороастре, как сыне или жреце Ормазда; и все же Дарий в надписи в Бихистуне хвастает, что он восстановил культ Ормазда и отменил ритуалы магов! Очевидно, существовали две отличающиеся друг от друга и антагонистические школы магов, при этом старейшая и наиболее эзотерическая из этих двух была та, которая, довольствуясь своим неуязвимым знанием и тайною властью, удовлетворилась видимостью отказа от своей экзотерической популярности, и передала свое главенство в руки реформатора Дария. Позднейшие гностики придерживались той же самой благоразумной политики, приспособляясь в каждой стране к преобладающим религиозным формам, и в то же время тайно сохраняя свои собственные главные доктрины.

Еще возможна другая гипотеза, которая заключается в том, что Зеро-Иштар был верховным жрецом халдейского культа, т. е. иерофантом магов. Когда арийцы Персии под предводительством Дария Гистаспа свергли магианских Гоматов и восстановили маздеанское поклонение, последовала амальгамация, вследствие которой Зоро-астар магов стал Зара-тушрой «Вендидада». Это не было приемлемо для других арийцев, которые примкнули к ведийской религии, отличающейся от религии «Авесты». Но это только гипотеза.

И кем бы ни считали теперь Моисея, мы хотим доказать, что он был посвященный. Религия Моисея, в лучшем случае, была поклонением солнцу и змею, возможно, слегка разведенная монотеистическими понятиями до того, как Ездра насильно втиснул все это в так называемые «боговдохновенные Писания» в то время, когда ему приписывается переписка заново Моисеевых Книг. Во всяком случае, «Книга Чисел» есть книга более поздняя, и в ней ясно можно проследить поклонение солнцу и змею, как в любом языческом изложении. Сказание об огненных змеях является аллегорией более чем в одном значении. Этими «змеями» являлись левиты или офиты, которые были телохранителями Моисея [Исход, XXXII, 26]; и веление «Господа» Моисею повесить головы людей «перед Господом против солнца», которое есть эмблема этого Господа, — недвусмысленно.

Назары или пророки, так же как и назареи, были антивакхической кастой постольку, поскольку совместно со всеми посвященными пророками они придерживались духа символических религий и проявляли яркое сопротивление идолопоклонным и экзотерическим обрядам служения мертвой букве. Отсюда возникали частые забрасывания камнями пророков населением под водительством тех жрецов, которые создавали себе доходную жизнь из народного суеверия. Отфрид Мюллер показывает, насколько орфические мистерии отличались от популярных вакхических обрядов [92, c. 230—240], хотя известно, что орфики следовали культу Вакха. Система чистейшей нравственности и сурового аскетизма, провозглашенных в учениях Орфея, которых так строго придерживались его приверженцы, несовместима со сладострастием и грубой безнравственностью популярных обрядов. Сказание об Аристее, преследовавшем Евридику и загнавшем ее в лес, где змей причиняет ей смерть, очень простая аллегория, которая частично была объяснена в древнейшие времена. Аристей — это грубая сила, преследующая Евридику, эзотерическую доктрину, загоняя ее в лес, где змей (эмблема каждого солнечного бога, которому в его грубейшем аспекте поклонялись даже евреи) убивает ее, т. е. принуждает истину стать еще более эзотерической и искать убежища в Подземном мире, который не есть ад наших богословов. Кроме того, судьба Орфея, разорванного на куски вакханками, есть другая аллегория, показывающая, что грубые и популярные обряды всегда более по душе людям, чем божественная, но простая истина, и доказывающая большое расхождение, которое должно было существовать между эзотерическими и популярными верованиями. Так как гимны и Орфея и Musaeus считаются утерянными со времени самых ранних веков, так что ни Платон, ни Аристотель не могли обнаружить ничего достоверного в песнопениях, существующих в их время, то трудно в точности сказать, что входило в их своеобразные обряды. Все же у нас остаются устные предания и возможность делать из них выводы: и эти традиции указывают на Орфея как на принесшего свои доктрины из Индии, как на того, чья религия была той же, что и у древнейших магов, следовательно — той, к которой принадлежали посвященные всех стран, начиная с Моисея, «сыновей пророков», и аскетических назаров (которых не следует смешивать с теми, кого громит Осия и другие пророки), до ессеев. Эта последняя секта была пифагорейской сектой до того, как они в какой-то степени скорее дегенерировали, чем усовершенствовались в своей системе от влияния буддийских миссионеров, которые, по словам Плиния, обосновались на берегах Мертвого моря задолго до его времени, «per saeculorum millia». Но если, с одной стороны, эти буддийские монахи были первыми учредителями монастырских общин и прививателями строгого соблюдения монастырского устава, то, с другой стороны, они также были первыми насаждателями и популяризаторами суровых добродетелей, пример которых был подан Шакьямуни и которые до этого обнаруживались только в отдельных случаях известных философов и их последователей, добродетелей, которые два или три столетия спустя проповедовал Иисус и которые осуществлялись несколькими христианскими аскетами, а затем были постепенно оставлены и даже совершенно забыты христианской церковью.

Посвященные назары всегда придерживались этого устава, которому до них следовали адепты всех веков: и ученики Иоанна были только отколовшейся ветвью ессеев. Поэтому мы не должны смешивать их со всеми теми назарами, о которых говорится в Ветхом Завете и которых Осия обвиняет, как отделившихся или предавшихся Бошет (см. еврейский текст), что означало величайшую возможную мерзость. Делать вывод, как это делают некоторые критики и теологи, что это означает посвятить себя целомудрию или воздержанию, — значит или умышленно искажать истинное значение, или же быть полным невежою в еврейском языке. Одиннадцатый стих первой главы Михея наполовину истолковывает это слово в его замаскированном переводе: «Исчезни ты, обитатель Сафира», и т. д., а в оригинале этим словом является Бошет. Несомненно, ни Ваал, ни Иахох Кадош со своими кадешимами, не был богом аскетических добродетелей, хотя «Септуагинта» называет их так же, как и галлов — совершенными священнослужителями — #964;#949;#964;#949;#955;#949;#963;#956;#941;#957;#959;#965;#962;, посвященными и освященными[116] Великий Сод кадешимов, что переведено в «Псалтыре» [LXXXVIII, 6], как «собрание святых», был ничто другое, как только мистерия «освященных» в том смысле, какой придал этому слову Вебстер.

Назаретская секта существовала задолго до появления Моисеевых законов и зародилась среди людей, наиболее враждебных к «избранным» Израиля, а именно среди людей Галилеи, древней olla-podrida идолопоклонствующих народностей, где была построена Назара, нынешний Назарет. Именно в Назаре древние назории или назириаты проводили свои «Мистерии Жизни» или «собрания», как теперь переводят это слово [257, II, 305], которые были ничто иное как тайные мистерии посвящения,[117] совсем другие по форме, нежели популярные мистерии, проводимые в Библе в честь Адониса. В то время как истинные посвященные из отверженных галилеян поклонялись истинному Богу и имели трансцендентные видения, — чем в это время занимались «избранные»? Иезекиил рассказывает нам об этом (гл. VIII), когда описывая, что он видел, говорит, что форма руки взяла его за локон на голове и перенесла его из Халдеи в Иерусалим.

«И стояли там семьдесят человек сенаторов дома Израилева… „Сын человеческий, видел ли ты, что эти древние… делают в темноте?“ — спрашивает „Господь“. „У дверей дома Господа… смотри, сидят женщины и оплакивают Таммуза“ (Адониса)».

В действительности, мы не можем предполагать, что язычники когда-либо превосходили «избранный» народ в неких позорных мерзостях, в которых их собственные пророки так щедро их обвиняют. Чтобы поверить этой истине, совсем нет надобности быть еврейским ученым; достаточно почитать Библию на английском языке и поразмыслить над речами «святых» пророков.

Этим объясняется ненависть позднейших назареев к ортодоксальным евреям — последователям экзотерического Моисеева Закона — которых они всегда высмеивали как поклоняющихся Иурбо-Адунаю или Господу Вакху. Проходя под маской Адони-Иахох (подлинный текст «Исайи», LXI, 1), Иахох и Господа Саваофа. Ваал-Адонис или Вакх, которому поклонялись в рощах и в публичных содах, или мистериях, наконец превратился, в отшлифовывающих руках Ездры, в Адоная Мазоры — в единого и верховного Бога христиан!

«Ты не должен поклоняться Солнцу, которое называется Адунай», — гласит «Кодекс назареев», — «чье имя есть также Кадуш[118] и Эл-Эл. Этот Адунай выберет для себя народ и соберет его в толпы (т. е. поклонение ему будет экзотерическим)… Иерусалим станет убежищем и городом недоносков, которые будут совершенствовать себя (обрезать) мечом… и будут обожать Адуная» [257, I, 47].

Старейшие назареи, потомки назаров Священного Писания, чьим последним выдающимся водителем был Иоанн Креститель, хотя и не считались очень правоверными у писцов и фарисеев Иерусалима, все же уважались и никто им не досаждал. Даже Ирод «боялся масс», так как те считали Иоанна пророком [Матфей, XIV, 5]. Но последователи Иисуса, очевидно, принадлежали к секте, которая стала еще более причиняющим боль шипом у них в боку. Это выглядело, как одна ересь внутри другой, ибо в то время как назары старины, «Сыны Пророков», были халдейскими каббалистами, адепты новой, держащейся особо секты с самого начала показали себя реформаторами и новаторами. Большое сходство, найденное некоторыми критиками между ритуалами и обычаями ранних христиан и ессеев может быть объяснено без малейшего затруднения. Ессеи, как мы только что отметили, были новообращенные буддийских миссионеров, которые со времен царя Ашоки, усердного пропагандиста, исходили Египет, Грецию и даже Иудею в одно время; и хотя очевидно, что ессеям принадлежит честь иметь назаретского реформатора Иисуса в качестве своего ученика, все же последний, как оказалось, разошелся со своими прежними учителями по нескольким вопросам формального ритуала. Его нельзя по-настоящему назвать ессеем по причинам, которые мы укажем в дальнейшем; также он не был назаром или назаритом старшей секты. Кем был Иисус, можно узнать в «Кодексе назареев», в несправедливых обвинениях бардезанских гностиков. «Йешу есть Нэбу, ложный Мессия, разрушитель старой правоверной религии», — гласит «Кодекс».[119]

Он основатель секты новых назаров и, по значению самих слов, — последователь буддийской доктрины. В еврейском языке слово наба значит говорить по вдохновению; а есть нэбо, бог мудрости. Но Нэбо есть также Меркурий, а Меркурий есть Буддха в индусской монограмме планет. Кроме того, мы узнаем, что талмудисты считают, что Иисус был вдохновляем гением Меркурия [455, II, 2].

Назаретский реформатор, несомненно, принадлежал к одной из этих сект, хотя было бы почти невозможно установить, к которой. Но что само по себе очевидно, так это то, что он проповедовал философию Будды Шакьямуни. Осужденные позднейшими пророками, проклинаемые Синедрионом, назары — их смешали с теми другими назарами, «которые отделились от этого позора» (см. [Осия, IX, 10]) — тайно, если не явно, преследовались ортодоксальной синагогой. Становится ясным, почему с Иисусом сначала обращались так пренебрежительно, и неодобрительно называли его «галилеянином». Нафаниил спрашивает: «Из Назарета может ли быть что доброе?» [Иоанн, I, 46] в самом начале его карьеры; и это только потому, что он знал, что Иисус — назар. Разве здесь нет ясного намека? на то, что даже старшие назары в действительности не были еврейскими единоверцами, но скорее представляли собою класс халдейских теургов? Кроме того, так как Новый Завет выделяется своими неправильными переводами и явными фальсификациями текстов, мы справедливо можем подозревать, что слово назария или нозар было подменено словом Назарет. Что в оригинале значилось: «Может ли что-либо хорошее прийти от нозара (или назарея)?», то есть, от последователя Иоанна Крестителя, с которым мы его видим связанным с самого начала его появления на сцене действия после того, как почти на двадцать лет потеряли его из виду. Грубые ошибки Ветхого Завета ничто по сравнению с ошибками «Евангелий». Ничто так хорошо не раскрывает систему благочестивых подделок, на который покоится надстройка мессианства, как эти самоочевидные противоречия. «Он есть Илия, которому должно прийти», — говорит Матфей о Иоанне Крестителе, насильно затаскивая древнюю каббалистическую традицию в подстроенное доказательство [XI, 14]. Но при обращении к самому Крестителю, когда его спрашивают [Иоанн, I, 21]: «Ты Илия? Он сказал: нет»! Кто знал лучше: Иоанн или его жизнеописатель? И что здесь божественное откровение?

Мотив Иисуса, очевидно, был тот же, что и у Гаутамы Будды — облагодетельствовать человечество в целом путем проведения религиозной реформы, которая дала бы ему религию чисто нравственную; истинное познание Бога и природы до тех пор оставалось исключительно в руках эзотерических сект и их адептов. Так как Иисус употреблял масло, а ессеи никогда не употребляли ничего другого, кроме чистой воды,[120] то его нельзя назвать строгим ессеем. С другой стороны, ессеи также были «отделенными»; они были целителями (ассайя) и обитали в пустыне, как все аскеты.

Но хотя он не отказался от вина, он все же мог остаться назареем. Так как в шестой главе «Книги Чисел» мы читаем, что после того как священнослужитель завил часть волос назорита для приношения Господу, «после сего назорей может пить вино» [VI, 20]. Самое горькое обвинение людей, которых ничем нельзя удовлетворить, реформатор выразил в следующем восклицании:

И все же он был ессеем и назареем, ибо мы находим его не только посылающим послание Ироду, чтобы сказать, что он один из тех, кто выгоняют демонов и совершают исцеления, но и действительно называющим себя пророком и объявляющим себя равным другим пророкам [Лука, XIII, 32].

Автор «Сода» показывает, как Матфей старается связать в одно название «назарей» с пророчеством,[121] и спрашивает:

Уже один тот факт, что в последнем стихе второй главы Матфей пытается подкрепить свое заявление, что Иисус обитал в Назарете лишь только для того, чтобы выполнить пророчество, более чем ослабляет аргумент, он опровергает его совершенно, так как первые две главы, как было достаточно доказано, оказались позднейшими подделками.

Крещение является одним из древнейших ритуалов и практиковалось всеми народами в своих мистериях в виде священных обливаний. Данлэп, кажется, производит название назары от назах — брызгание; Бахак-Зиво, говорят назареи, является тем гением, который вызвал мир к бытию [257, т. II, с. 233] из «темных вод»; и Ричардсон в книге «Персидский, арабский и английский лексикон» утверждает, что слово Бахак означает «дождь». Но Бахак-Зиво назареев нельзя так легко проследить до Вакха, который «был богом дождя», так как назары были величайшими противниками поклонения Вакху. «Вакх был воспитан хиадами, нимфами дождя», говорит Преллер [456, т. I. с. 415], который в дальнейшем доказывает, что в заключение религиозных мистерий жрецы крестили (обмывали) свои монументы и помазывали их маслом [456, т. 1, с. 490]. Все это только весьма косвенные доказательства. Иорданское крещение не нужно выставлять как замену экзотерических ритуалов Вакха и возлияний в честь Адониса или Адони, к которому назареи питали отвращение, — чтобы доказать, что это была секта, возникшая из «мистерий» тайной доктрины; и их ритуалы ни в коем случае нельзя смешивать с ритуалами языческого населения, которое попросту погрузилось в идолопоклонство и в нерассуждающую веру всех плебейских масс. Иоанн был пророком этих назареев, и в Галилее его называли «Спасителем», но он не был основателем этой секты, которая получила свои традиции из отдаленнейшей халдео-аккадийской теургии.

Ранние плебеи-израильтяне — это ханааниты и финикияне с тем же самым поклонением фаллическим богам — Вакху, Ваалу или Адону, Якху — Иао или Иегове; но даже среди них всегда имелся класс посвященных адептов. Позднее характер этих плебеев изменился вследствие завоевания ассирийцами; и, наконец, персидские колонизаторы наслоили фарисейские и восточные идеи и обычаи, от которых произошли Ветхий Завет и Моисеевы установления. Асмонеанские жрецы-цари провозгласили канон Ветхого Завета в противопоставление «апокрифам», или тайным книгам, александрийских евреев-каббалистов.[122] До Иоанна Гиркана они назывались ассидеанами (хасидим) и фарисеями (парсы), но затем они стали саддукеями или задокитами, блюстителями жреческих уставов в отличие от раввинистических. Фарисеи были снисходительны и рассудительны, саддукеи же — фанатичны и жестоки.

Сказано в «Кодексе»:

Крещение было изменено от крещения водою на крещение Святым Духом, несомненно, вследствие всегда преобладавшей у отцов идеи провести реформу, и сделать христиан отличными от назареев Св. Иоанна, набатеян и эбионитов, чтобы очистить место для новых догм. Не только в Синоптиках говорится, что Иисус крестил так же, как и Иоанн, но собственные Иоанновы ученики жаловались на это, хотя, наверно, Иисуса нельзя обвинять, что он придерживался чисто вакхического ритуала. Вводное предложение в стихе 2, гл. IV, «Иоанна», «…хотя Сам Иисус не крестил», настолько неуклюже, что сразу видно, что это позднейшая вставка. Матфей заставляет Иоанна сказать, что тот, кто придет после него, не будет их крестить водой, «но Святым Духом и Огнем». Марк, Лука и Иоанн подтверждают эти слова. Вода, огонь и дух или Святой Дух ведут свое начало из Индии, как мы это покажем.

Но в отношении этого изречения имеется одна странность. Оно категорически отрицается в «Деяниях Апостолов», XIX, 2-5. Аполлос, александрийский еврей, принадлежал к секте учеников Св. Иоанна Крестителя; он был крещен и наставлял других по учениям Крестителя. И все же, когда Павел, разумно используя свое отсутствие в Коринфе, встречается с некими учениками Аполлоса в Эфессе и задает им вопрос, восприняли ли они Святого Духа, — последовал наивный ответ:

«Мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый!» «Во что же вы крестились?» — вопрощает он далее. — «Во Иоанново крещение», — отвечают они.

Затем Павла заставляют повторить слова, приписанные Синоптиками Иоанну; и эти люди «крестились во имя Господа Иисуса» и сразу проявили обычный дар говорения на многих языках, которым сопровождается снисхождение Святого Духа.

Что же это такое? Св. Иоанн Креститель, которого называют «предтечей» во «исполнение пророчества», великий пророк и мученик, чьим словам должно придаваться такое огромное значение его учениками, провозглашает «Святого Духа» своим слушателям, вызывает стечение толп людей на берегах Иордана, где при великой церемонии крещения Христа обещанный «Святой Дух» появляется среди раскрывающихся небес, и толпа слышит голос, и тут вдруг находятся ученики Св. Иоанна, которые «даже и не слыхали, что существует какой-то Святой Дух!»

Истинно, те ученики, которые написали «Кодекс назареев», были правы. Только это был не сам Иисус, но те, кто пришли после него, и кто состряпали Библию так, чтобы она подошла им, которые «исказили учение Иоанна, изменили крещение в Иордане и исказили изречения справедливости».

Бесполезно возражать, что нынешний «Кодекс» был написан спустя века после того, как проповедовали непосредственные ученики Иоанна. Точно так же были написаны наши Евангелия. Когда эта поразительная беседа Павла с «крещенцами» имела место, бардезанцы между ними еще не появились, и эта секта не считалась «ересью». Кроме того, мы в состоянии судить, как мало Иоанново обещание «Святого Духа» и появление самого «Духа» оказало влияния на его учеников, по тому неудовольствию, какое они проявили в отношении учеников Иисуса и чем-то вроде конкуренции, проявленной с самого начала. Мало того, у самого Иоанна настолько мало уверенности в тождественности Иисуса с ожидаемым Мессией, что после знаменитой сцены крещения в Иордане и устного уверения Самого Святого Духа, что «сей есть Сын Мой возлюбленный» [Матфей, III, 17], — мы вдруг находим, что «Предтеча» [«Матфей», XI] посылает из тюрьмы двух учеников, чтобы осведомиться у Христа: «Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого»!!

Уже это одно вопиющее противоречие давно уже должно было убедить разумные сознания в мнимости боговдохновенности Нового Завета. Но мы можем задать другой вопрос: если крещение является знаком возрождения и таинством, установленным Христом, то почему теперь христиане не крестят так, как это приписывается Иисусу — «Святым Духом и огнем», вместо следования обычаю назареев? Делая эти осязаемые вставки, какие цели мог преследовать Ириней, за исключением того, чтобы заставить людей поверить, что название назарей, которое Иисус носил, произошло только оттого, что отец его проживал в Назарете, а вовсе не от его связи с сектой назариа — целителей?

Эта уловка Иринея была весьма неудачна, так как с незапамятных времен пророки старины выступали против крещения огнем, как оно практиковалось их соседями, которое сообщало «дух пророчества или Святой Дух». Но положение было отчаянное; христиан повсюду называли назареями или иессеями (согласно Епифанию), и Христа считали просто еврейским пророком и целителем — каким он себя называл, каким он был принят своими учениками и каким его рассматривали последователи. При таком положении вещей тут не было места ни для новой иерархии, ни для нового божества; а так как Ириней взялся за это дело, чтобы создать и то и другое, то ему пришлось пользоваться тем материалом, какой был под рукой, и заполнить пробелы своими плодоносными выдумками.

Для того, чтобы убедиться, что Иисус был истинным назареем — хотя и с идеями о новой реформе — мы не должны искать доказательств в переведенных Евангелиях, а в таких подлинных версиях, какие доступны. Тишендорф в своем переводе «Евангелия от Луки» с греческого языка в главе IV, 34 переводит «Йешоу назарей»; и на сирийском мы читаем «Йешоуа, ты назар». Так что, если мы учтем все то, что запутано и непонятно в четырех Евангелиях, пересмотренных и исправленных в таком виде, какой они теперь имеют, то мы сами легко поймем, что истинное, первоначальное христианство, такое, как проповедовал Иисус, следует искать только в так называемых сирийских ересях. Только из них мы можем извлечь какие-либо ясные понятия о том, чем было первоначальное христианство. Такова была вера Павла, кого Тертулл, оратор, обвинил апостола перед правителем Феликсом. Он жаловался, что они обнаружили «найдя сего человека язвою общества… и представителем Назорейской ереси» [Деяния, XXIV, 5]; и в то время, как Павел отрицает все остальные обвинения, он признается, что «по учению, которое они называют ересью, я действительно служу Богу отцов моих» [Деяния, XXIV, 14]. Это признание является целым откровением. Оно доказывает: 1) что Павел признал свою принадлежность к секте назареев; 2) что он поклонялся Богу своих отцов, но не тройственному христианскому Богу, о котором он ничего не знает, и который не был выдуман до его смерти; 3) что это несчастное признание удовлетворительно объясняет, почему трактаты «Деяния Апостолов», вместе с «Откровением Иоанна», которое в одно время совершенно отвергалось, так долго не включались в канон Нового Завета.

В Библосе неофиты, так же как и иерофанты, были обязаны после мистерий поститься и пребывать некоторое время в одиночестве. Были строгие посты и приготовления как до, так и после вакхических, адонийских и элевсинских оргий, и Геродот с боязнью и почтительностью намекает на озеро Вакха, в котором «они (жрецы) по ночам совершали представления о его жизни и страданиях» [356, II, с. 170]. В жертвоприношениях Митре во время посвящения неофитом отображалась предварительная сцена умирания, предшествующая сцене «его нового рождения посредством обряда крещения». Часть этой церемонии до сих пор исполняется масонами, когда неофит, подобно великому мастеру Хираму Абифу, лежит мертвый и пробуждается от сильного пожатия львиной лапы.

Жрецы были обрезаны. Неофит не мог быть посвящен без того, чтобы не присутствовать на торжественных мистериях озера. Назареев крестили в Иордане; они не могли креститься в другом месте; их также обрезали и им приходилось поститься как до, так и после очищения крещением. Сказано, что Иисус постился сорок дней в пустыне немедленно после крещения. До нынешнего дня при каждом храме в Индии имеется озеро, проточная вода или резервуар, полный освященной водою, в котором брахманы и набожные индусы купаются ежедневно. Такие хранилища освященной воды необходимы каждому храму. Празднества купания или крещенские обряды происходят дважды в году — в октябре и в апреле. Каждое такое празднество длится десять дней, и так же, как в древнем Египте и Греции, статуи их богов, богинь и идолов погружаются жрецами в воду; цель этой церемонии заключается в том, чтобы смыть с них все грехи, принятые ими на себя от им поклоняющихся, которые оскверняют их, пока не смыты святой водой. В течение Аратти, церемонии обмывания, главного бога каждого храма несут с торжественной церемонией, чтобы крестить в море. За брахманами-жрецами, несущими священные образы, обычно следует Махараджа — босой и почти голый. Три раза жрецы заходят в море; в третий раз они несут с собой все образы. Держа их поднятыми, с молитвами, повторяемыми всем братством, Главный Жрец трижды окунает статуи богов в воду во имя мистической троицы, после чего они очищены.[125] Орфический гимн называет воду величайшим очистителем людей и богов.

Согласно Плинию и Иосифу Флавию, известно, что наша секта назареев существовала приблизительно за 150 лет до Христа и проживала по берегам Иордана и на восточном берегу Мертвого моря [151, XIII, 9; XV, 10]. Но в «Гностиках» Кинга мы находим цитату из другого сообщения Иосифа, из стиха 13-го, в котором говорится, что ессеи поселились на берегах Мертвого моря «за тысячи веков» до времени Плиния.[126]

Согласно Мунку, термин «галилеянин» почти является синонимом «назарея»; в дальнейшем он показывает, что связи первых с неевреями были весьма тесными. Вероятно, население, в результате постоянных взаимосношений; постепенно усвоило некоторые обряды и обычаи культа язычников; и презрение, с которым правоверные евреи взирали на галилеян, приписывается им по этой же причине. Их дружеские отношения, несомненно, привели их, в более поздний период, к принятию «Адонии» или священных обрядов над телом оплакиваемого Адониса, так как мы находим Иеронима справедливо горюющим над этим обстоятельством.

«Над Вифлеемом», — говорит он, — «роща Таммуза, т. е. Адониса, отбрасывала свою тень! И в этой ПЕЩЕРЕ, где прежде плакал младенец Иисус, оплакивали любовника Венеры».[127]

После восстания Бар Кохба римский император учредил мистерии Адониса в священной пещере Вифлеема, и кто знает, не это ли есть та петра или пещерный храм, на котором церковь была построена? Вепрь Адониса был помещен над теми воротами Иерусалима, которые выходили в сторону Вифлеема.

Мунк говорит, что «Назиреат был институтом, учрежденным до появления законов Мусы» [457, c. 169]. Это очевидно, так как мы находим, что эта секта не только упоминается, но и подробно описывается в «Числах» (гл. VI). В заповедях, данных в этой главе Моисею «Господом», легко узнать обряды и законы жрецов Адониса.[128] Воздержание и чистота, строго предписанные в обеих сектах, идентичны. Обе секты предоставляли волосам отрастать во всю длину [151, IV, 4], как это и доныне делают отшельники и факиры в Индии, тогда как другие касты бреют головы и в определенные дни воздерживаются от вина. Пророк Илия, один из назареев, описан во «Второй книге Царей», а также Иосифом, как «волосатый человек, опоясанный шкурой».[129] И Иоанн Креститель и Иисус оба представлены, как носящие длинные волосы.[130] Иоанн «одет в верблюжью шерсть» и опоясан шкурой, а Иисус носит длинное одеяние «без единого шва»… «и очень белое, как снег», говорит Марк; и это то же самое одеяние, какое носили жрецы назареев, пифагорейские и буддийские ессеи, как описано Иосифом.

Если мы тщательно проследим термины назар и назарет по наиболее известным трудам писателей древности, мы встретим их в связи как с «языческими», так и с еврейскими адептами. Так, например, Александр Полигистор говорит о Пифагоре, что он был учеником ассирийского Назарета, которого некоторые считают Иезекиилем. Диоген Лаэртский весьма решительно утверждает, что Пифагор после того, как его посвятили во все греческие и варварские мистерии, «отправился в Египет и впоследствии посетил халдеев и магов»; а Апулей утверждает, что Пифагора учил Зороастр.

Если бы мы высказали мысль, что еврейские назары, упрекающие пророки «Господни», были посвящены в так называемые языческие мистерии и принадлежали (по крайней мере большинство их) к той же Ложе или тому же кругу адептов, что и те, кого считают идолопоклонниками; что их «круг пророков» был только побочной ветвью тайного общества, которое мы вполне могли бы назвать «интернациональным», — какие взрывы христианского гнева посыпались бы на нас! И все же это дело выглядит весьма подозрительным.

Давайте сперва припомним то, что Аммиан Марцеллин и другие историки рассказывают о Дарии Гистаспе. Последний, проникнув в Верхнюю Индию (Бактриану), научился у брахманов чистым обрядам, звездным и космическим наукам, и передал это магам. Но история также говорит, что Гистасп раздавил магов и ввел — или, вернее, навязал им силою — чистую религию Зороастра — религию Ормазда. Но чем объяснить тогда, что на гробнице Дария была найдена надпись, сообщающая, что он был «учитель и иерофант магии и магианизма»? Очевидно, имеется какая-то ошибка в истории, и история ее признает. В этой путанице имен Зороастр, учитель и наставник Пифагора, не может быть ни Зороастром, на Заратуштрой, которые установили поклонение солнцу среди парсов; не мог он быть и тем, кто появился при дворе Гуштаспа (Гистаспа), признаваемого якобы отцом Дария; и не мог он также быть тем Зороастром, кто поставил своих магов выше самих царей. Старейшее священное писание зороастрийцев, «Авеста», не выдает ни малейших следов, что этот реформатор когда-либо был знаком с какой-либо из тех наций, которые впоследствии приняли его образ поклонения. Он кажется ничего незнающим о соседях Западного Ирана, медийцах, ассирийцах, персах и других. Если бы у нас не было никаких других свидетельств о великой древности зороастрийской религии, как только открытие большой ошибки, совершенной в нашем веке некоторыми учеными, которые отождествили царя Виштаспа (Гуштаспа) с отцом Дария, тогда как персидская традиция прямо указывает на Виштаспа, как на последнего принца по Кайанитской линии, который правил Бактрианой, — это должно бы быть достаточно, так как завоевание Бактрианы ассирийцами произошло за 1200 лет до Р. X.[131]

Поэтому будет вполне естественно, если мы это обращение Зороастр будем считать не именем отдельного человека, а общим термином класса, разбор смысла которого должен быть оставлен филологам. Гуру по-санскритски означает духовный учитель; и так как Зуруастара на том же языке означает того, кто поклоняется солнцу, то почему невозможно, что по ходу естественных изменений языка, вследствие большого количества различных народностей, обращенных к поклонению солнцу, — название гуру-астара, духовный учитель поклонения солнцу, столь напоминающее имя основателя этой религии, постепенно изменило свою первоначальную форму и превратилось в Зуруастара или Зороастра? Мнение каббалистов таково, что существовал только один Заратуштра, но было много гуру-астаров, или духовных учителей, и что один из таких гуру или, скорее, хуру-астеров, как его называют в старинных рукописях, был наставником Пифагора. Насколько верно это объяснение — пусть решает филология и читатели сами. Лично мы верим этому, так как по этому предмету мы больше доверяем каббалистической традиции, нежели объяснениям ученых, так как у них по сей день по этому поводу не было двух одинаковых мнений.

Аристотель утверждает, что Зороастр жил за 6000 лет до Христа; Гермипп из Александрии, который, говорят, читал подлинные книги зороастрийцев, хотя Александра Великого обвиняют в их уничтожении, — показывает, что Зороастр был учеником Азонака (Азон-ах или Азон-Бог) и жил за 5000 лет до падения Трои. Эр или Эрос, чье видение рассказано Платоном в «Государстве», по мнению Климента, был Зордустх. В то время как маг, свергнувший с трона камбизов, был медянином, и Дарий объявил об отмене ритуалов магов с тем, чтобы установить ритуалы Ормазда, Ксант из Лидии заявляет, что Зороастр был главою магов!

Кто из них не прав? Или же они все правы, и только современные толкователи не могут объяснить разницу между Реформатором и его апостолами и последователями? Эта ошибочность наших комментаторов напоминает нам ошибочность Светония, принявшего христиан за некоего Христоса или Крестоса, как он пишет это слово, и уверявшего своих читателей, что Клавдий выслал его из страны за волнения, которые он поднял среди евреев.

Наконец, возвращаясь опять к назарам, Заратус упоминается Плинием следующими словами: «Он был Зороастр и Назарет». Так как Зороастр называется princeps магов, и назар означает отделенного или освященного, то не есть ли это — еврейское обозначение мага? Волней думает, что это так. Персидское слово На-заруан означает миллионы лет и относится к халдейскому «Ветхому Днями». Отсюда произошло название назаров или назареев, которые были освящены для служения единому высочайшему Богу, каббалистическому Эйн-Софу или Ветхому Днями, «Старейшему из Старейших».

Но слово назар также можно встретить в Индии. На индустани назар есть зрение, внутреннее или сверхъестественное видение: назар банд-и означает чарование, месмерические или магические чары; и назаран есть слово для осмотра достопримечательностей или видения.

Профессор Уайлдер думает, что так как слова Зеруана в «Авесте» нигде нет, и оно встречается только в более поздних парсийских книгах, то оно ведет свое происхождение от магов, которые составляли персидскую касту жрецов в период сасанидов, но по своему происхождению были ассирийцами.

«Я считаю», — говорит он, — «что Туран поэтов есть Атурия или Ассирия; и что Зохак (Аж-дахака, Дэйокес или Астиагес), Царь-Змий, был Ассирийским, Медийским и Вавилонским, когда эти страны были объединены».

Это мнение, однако, нисколько не нарушает нашего утверждения, что тайные доктрины магов, до-ведийских буддхистов, иерофантов египетского Тота или Гермеса, и адептов какого-то бы ни было века и национальности, включая и халдейских каббалистов и еврейских Назаров, — были тождественны с самого начала. Когда мы употребляем слово буддхисты, мы не подразумеваем под ним ни экзотерический буддизм, установленный последователями Гаутамы Будды, ни современную буддийскую религию, но подразумеваем сокровенную философию Шакьямуни, которая в своей сущности несомненно была идентична с древней религией мудрости святилищ, с до-ведийским брахманизмом, «Схизма» Зороастра, как ее называют, является прямым доказательством этому. Ибо, строго говоря, это совсем не была схизма, а только частичное раскрытие публике строго монотеистических религиозных истин, до тех пор преподаваемых лишь во святилищах, и которые он узнал у брахманов. Зороастр, первичный учредитель почитания солнца не может быть назван основателем дуалистической системы; также он не был первым, кто учил единству Бога, ибо он обучал тому, что сам узнал у брахманов. И что Заратустра и его последователи, зороастрийцы, «селились в Индии до того, как эмигрировали в Персию», также доказано Максом Мюллером.

«Что зороастрийцы и их предки вышли из Индии», — говорит он, — «в течение ведийского периода, может быть доказано так же ясно, как и то, что обитатели Массалии вышли из Греции… Многие из богов зороастрийцев оказались… лишь только отражениями и отклонениями первичных подлинных богов Вед» [458, 83].

И если мы теперь сможем доказать — а мы можем это сделать, пользуясь свидетельствами «Каббалы» и старейших традиций религии мудрости, философии древних святилищ, — что все эти боги, будь то зороастрийские или боги Вед, являются только олицетворениями оккультных сил природы, верными слугами адептов сокровенной мудрости — магии, — то мы стоим на незыблемой почве.

Таким образом, скажем ли мы, что каббализм и гностицизм произошел от маздаизма или зороастризма, — это будет одно и то же, если только мы не имели в виду экзотерического поклонения, чего мы не имели в виду. Точно так же и в этом же смысле мы можем вторить Кингу, автору «Гностиков», и некоторым другим археологам, и утверждать, что оба первые произошли от буддхизма, представляющего наиболее простую и наиболее удовлетворяющую из философий, в результате которой возникла одна из чистейших религий мира. Дело только за хронологией, чтобы определить, которая из этих религий, отличающихся только по внешней форме, является старейшей и, следовательно, менее фальсифицированной. Но даже это очень косвенно, если вообще касается обсуждаемого нами предмета. Уже за какое-то время до нашей эры адепты, за исключением Индии, перестали объединяться в большие общины; но будь то ессеи или неоплатоники, или же какая-нибудь из бесчисленных борющихся сект, родившихся лишь для того, чтобы исчезнуть, — мы у них встречаем те же самые доктрины, идентичные по сущности и духу, если и не всегда по форме. Под буддхизмом, поэтому, мы подразумеваем ту религию, которая буквально означает доктрину мудрости и которая появилась на много веков раньше метафизической философии Сиддхартха Шакьямуни.

После девятнадцати веков принудительного удаления из канонических книг каждой фразы, которая могла бы направить исследователя на правильный путь, — стало очень трудно доказать, так, чтобы удовлетворить точную науку, что «языческие» почитатели Адониса, их соседи, назареи, и пифагорейские ессеи, целители-терапевты [459], эбиониты и другие секты — все были, лишь с небольшими расхождениями, последователями древних теургических мистерий. И все же, по аналогии и при тщательном изучении сокровенного смысла их ритуалов и обычаев, мы можем обнаружить следы их родства.

Современнику Иисуса было суждено стать тем лицом, которое посредством истолкования древнейшей литературы Израиля указало потомству, как глубоко каббалистическая философия согласуется своим эзотеризмом с эзотеризмом величайших греческих мыслителей. Этим современником был устремленный ученик Платона и Аристотеля, Филон Иудея. Объясняя Книги Моисея чисто каббалистическими методами, он сделался тем знаменитым еврейским писателем, которого Кингсли называет отцом неоплатонизма.

Очевидно, что терапевты Филона являются ответвлением ессеев. На это указывает их название — ‘#917;#963;#963;#945;#912;#959;#953;, Асайа, врач. Отсюда эти противоречия, подделки и другие отчаянные уловки, чтобы приладить пророчества еврейского канона к рождению и божественности Галилеянина.

Лука, который был врачом, в сирийских текстах назван Асайа, т. е. ессаин или ессей. Иосиф Флавий и Филон Иудей достаточно описали эту секту, чтобы не оставить в наших умах никаких сомнений, что назарейский реформатор, после того как получил образование в их обителях в пустыне и был надлежащим образом посвящен в мистерии, предпочел свободную и независимую жизнь кочующего назария; и таким образом отделился или отназарился от них, становясь путешествующим терапевтом, назариа, целителем. Каждому терапевту, до того как покинуть общину, приходилось проделать то же самое. И Иисус и Св. Иоанн Креститель проповедовали конец Века;[132] что доказывает их знание сокровенных вычислений жрецов и каббалистов, которые, так же как и главы общин ессеев, единственные знали тайну длительности циклов. Последние были каббалистами и теургами; по словам Мунка: — «у них были свои мистические книги, и они предсказывали будущее» [457, с. 525 и далее].

Данлэп, чьи личные исследования, кажется, были вполне успешны в этом направлении, — установил, что ессеи, назареи, доситеяне и некоторые другие секты, все существовали до Христа:

«Они отвергали удовольствия, презирали богатство, любили один другого и более чем другие секты пренебрегали браком, считая победу над страстями добродетелью», — говорит он [142, II, предисловие, с. XI].

Все эти добродетели проповедовались Иисусом; и если мы должны считать Евангелия содержащими истину, то Христос был верующим в метемпсихоз или перевоплощение — опять как эти же ессеи, которые, как мы видим, были пифагорейцами по всем своим доктринам и привычкам. Ямвлих утверждает, что Самосский философ провел некоторое время на горе Кармил с ними [75].[133] В своих беседах и проповедях Иисус всегда пользовался притчами и метафорами. Это опять-таки была привычка ессеев и назареев; галилеяне, жившие в городах и деревнях, поскольку известно, никогда не прибегали к таким аллегорическим выражениям. Действительно, некоторые из его учеников, будучи галилеянами, как и он сам, даже удивлялись, обнаружив, что он в беседах с людьми прибегает к такой форме выражения.

«Для чего притчами говоришь им?» — часто спрашивали они [Матфей, XIII, 10]. «Для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано», — был ответ, и это был ответ посвященного. — «Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют».

Кроме того, мы находим Иисуса выражающим свои мысли еще яснее — и притом в чисто пифагорейских выражениях — когда произнося Нагорную проповедь, он говорит:

Профессор Уайлдер, редактор «Элевсинских мистерий» Тэйлора, отмечает

В элевсинских и в других мистериях участники всегда делились на два класса: на неофитов и совершенных. Первых иногда допускали к предварительному посвящению: к драматическому представлению цереры или души, спускающейся в Гадес.[134] Но только «совершенным» было дано наслаждаться и узнать мистерии божественного Элизиума, небесного обиталища благословенных; этот Элизиум, бесспорно, был то же, что и «Царство Небесное». Возражать или отрицать вышесказанное было бы просто закрыванием глаз на истину.

Повествование апостола Павла в его 2 Посл. к Коринф. [XII, 3, 4] поразило нескольких ученых, хорошо ознакомившихся с описаниями мистических обрядов посвящения, данными некоторыми классиками, как несомненно указывающее на конечную Эпоптейю [4, с. 49, примечание].

Поскольку нам известно, только изредка комментаторы усматривали в этих словах намек на полные блаженства видения «посвященного» провидца. Но фразеология тут недвусмысленна. На эти слова, «которые человеку нельзя пересказать», намекали теми же словами и объясняли это той же причиной Платон, Прокл, Ямвлих, Геродот и другие классики. «Мы оглашаем мудрость только среди тех, кто совершенен», — говорит Павел: ясный и неотрицаемый перевод этих слов будет: «Более глубокие (или конечные) эзотерические доктрины мистерий (которые обозначены словом мудрость) мы излагаем только среди тех, кто посвящены».[135] Также в отношении «человека» который был взят в Рай» — и который, очевидно, был сам Павел.[136] — христианское слово Рай заменило слово Элизиум. Чтобы завершить доказательство, мы можем напомнить слова Платона, сказанные в другом месте, в которых указано, что прежде чем посвященный смог увидеть богов в их чистейшем свете, ему приходилось освобождаться от своего тела, т. е. выделить из него свою астральную душу [31, 64]. Подобным же образом Апулей описывает свое посвящение в мистерии:

Таким образом, подобно Пифагору и другим иерофантам-реформаторам, Иисус делил свои учения на экзотерические и эзотерические. Преданно следуя пифагоро-ессейским установлениям, он никогда не садился за стол без молитвы перед едой. «Жрец молится перед едой», — говорит Иосиф, описывая ессеев. Иисус также делил своих последователей на «неофитов», «братию» и «совершенных», если мы можем судить по тому, как он их различал. Но его карьера, по крайней мере, в качестве общественного раввина, была слишком кратковременной, чтобы позволить ему учредить свою собственную регулярную школу; и за исключением, может быть, только Иоанна, кажется, что он не посвятил ни одного другого апостола. Гностические амулеты и талисманы большею частью представляют собой символы апокалиптических аллегорий. «Семь гласных» имеют тесную связь с «семью печатями»; и мистическое имя Абраксас настолько же участвует в составе Шем Хамфирош, «священного слова» или несказуемого имени, насколько и имя, названное Словом Божиим, которое «никто не знал, кроме Его Самого» [Апокалипсис, XIX, 12], по выражению Иоанна.

Трудно было бы уйти от хорошо представленных доказательств, что «Апокалипсис» является произведением посвященного каббалиста, когда это «Откровение» преподносит нам целые параграфы, взятые из «Книги Еноха» и «Даниила», из которых последняя сама представляет сокращенную имитацию первой; и когда, далее, мы убеждаемся, что офиты-гностики. которые целиком отвергали Ветхий Завет, как «исходящий из ниже стоящего существа (Иеговы)», признавали наиболее древних пророков, таких как Енох, и извлекали из этой книги самую сильную поддержку своим вероучениям, — тогда доказательство становится очевидным. В дальнейшем мы покажем, как тесно связаны все эти доктрины. Кроме того, имеется история преследования Домицианом магов и философов, которая служит таким же доказательством, как и другие, что Иоанна, вообще, считали каббалистом. Так как этот апостол был включен в их число и, кроме того, выделялся среди других, то императорским эдиктом он был изгнан не только из Рима, но даже из континента. Император преследовал не христиан, как хотели бы изобразить это некоторые историки, смешивающие христиан и евреев, — а астрологов и каббалистов.[137]

Против Иисуса было выдвинуто много обвинений в том, что он применяет магию египтян: одно время они были обычны в городах, где его знали. Как сказано в Библии фарисеи были первыми, бросившими ему в лицо это обвинение, хотя раввин Визе считает самого Иисуса фарисеем. «Талмуд» определенно указывает на Якова Праведного, как на одного из этой секты.[138] Но последователи этой секты также известны тем, что всегда забрасывали камнями каждого пророка, который обличал их в греховных повадках, и не на этом факте мы обосновываем наше утверждение. Они обвиняли его в колдовстве и в том, что он выгоняет бесов с помощью их же князя Вельзевула, с такой же справедливостью, с какой впоследствии католическая церковь обвиняла в том же не одного только невинного мученика. Но Юстин Мученик, основываясь на более достоверных данных, сообщает, что люди того времени, которые не были евреями, утверждали, что чудеса Иисуса были совершены посредством магии — #956;#945;#947;#953;#954;#942; #966;#945;#957;#964;#945;#963;#943;#945; — «это было то же самое выражение, которым пользовались скептики, чтобы обозначить феномены творения чудес, совершаемые в языческих храмах. „Они даже отважились называть его магом и обманщиком людей“, жалуется этот мученик [466, с. 69]. В «Евангелии от Никодима» (Ada Pilate) евреи выставляют то же обвинение перед Пилатом. «Разве мы не говорили тебе, что он маг»?[139] Цельс говорит о том же обвинении и, как неоплатоник, верит в него [309, 11]. Талмудистская литература полна мельчайшими подробностями, и самым великим их обвинением является то, что «Иисус мог с такой же легкостью летать по воздуху, как другие ходить по земле» [472, 51]. Св. Августин утверждал, что вообще верили, что он был посвящен в Египте и что он написал книги о магии, которые он передал Иоанну [309, 11]. Существовал труд под названием «Magia Jesu Christi», который приписывался самому Иисусу.[140] В «Увещеваниях» Климента против Иисуса выдвинуто обвинение, что он не совершал своих чудес как еврейский пророк, но как маг, т. е. посвященный «языческих» храмов [474, «Recog.», I, 58 cf., с. 40].

В то время было обычным, так же как это и теперь обычно среди нетерпимого духовенства враждующих религий и низших классов общества, а также среди тех патрициев, которые по различным причинам не были допущены в мистерии, — обвинять иногда высших иерофантов и адептов в колдовстве и в черной магии. Так Апулей, посвященный, был подобным же образом обвинен в колдовстве и в том, что он носит при себе фигурку скелета — мощное средство, как уверяли, в деяниях черного искусства. Но одно из лучших и наиболее неоспоримых доказательств нашего утверждения может быть найдено в так называемом «Museo Gregoriano». На саркофаге, покрытом барельефами, изображающими чудеса Христа,[141] видна во весь рост фигура Христа, который, в сцене воскрешения Лазаря, явлен безбородым «и снабжен жезлом, в общепринятом облике некроманта (?), тогда как труп Лазаря укутан и забинтован в точности как египетская мумия».

Если бы потомство имело возможность обладать несколькими такими изображениями, выполненными в течение первого века, когда фигура, одеяние и каждодневные привычки Реформатора были еще свежи в памяти его современников, возможно, что тогда христианский мир был бы более христоподобным; дюжины противоречивых, необоснованных и совершенно бессмысленных спекуляций о «Сыне Человеческом» были бы невозможны, и у человечества была бы теперь единая религия и единый Бог. Именно это отсутствие всяких доказательств, недостаток какого-либо положительного следа в отношении того, кого христианство обожествило, — вызвало нынешнее состояние недоумения. Никакие изображения Христа не могли быть созданы раньше, как только после дней Константина, когда еврейский элемент был почти изъят среди последователей новой религии. Евреи, апостолы и ученики, которым зороастрийцы и парсы привили святой ужас перед какими-либо формами человеческих изображений, — посчитали бы святотатственным кощунством всякую попытку изобразить каким бы то ни было образом их Учителя. Единственным разрешенным изображением Иисуса, даже в дни Тертуллиана, было аллегорическое изображение «Пастыря Доброго»,[142] которое не было портретом, но представляло собою фигуру человека с головою шакала, как у Анубиса.[143] На этой гемме, как она представлена в коллекции гностических амулетов, Добрый Пастырь несет на плечах потерявшуюся овцу. Кажется, что у него на шее человеческая голова: но как Кинг правильно замечает, «так только кажется непосвященному глазу». При более тщательном рассматривании он становится двуголовым Анубисом, имеющим одну человеческую голову, а другую — шакалью, тогда как его опояска принимает форму змея, поднимающего свою украшенную гребнем голову.

«Эта фигура», — добавляет автор «Гностиков», — «имела два значения — одно, очевидное всем непосвященным; другое — мистическое и понятное только посвященным. Возможно, что это была печать какого-то верховного учителя или апостола».[144]

Это дает нам новое доказательство, что гностики и ранние ортодоксальные (?) христиане не так уж сильно различались по своей тайной доктрине, По одной цитате из Епифания Кинг делает вывод, что даже в 400 г. н. э. считалось отвратительным грехом пытаться изобразить телесную внешность Христа. Епифаний [475, XXVXI] преподносит это, как обвинение в идолопоклонстве против карпократийцев, что

Что бы сказал благочестивый Епифаний, если бы он ныне ожил и зашел бы в собор Святого Петра в Риме! Кажется, Амвросий также приходит в отчаяние при мысли, что некоторые люди полностью поверили сообщению Лампридия, что Александр Север имел в своей частной часовне изображение Христа среди других великих философов.

«Что язычники могли сохранить облик Христа», — восклицает он, — «но его ученики этого не сделали — это вещь, которую ум отказывается принять и еще менее — поверить».

Все это неоспоримо указывает на тот факт, что за исключением горсточки самозваных христиан, которые впоследствии одержали победу, вся цивилизованная часть язычников, которая знала о Иисусе, почитала его как философа, адепта, которого они ставили на ту же высоту, что и Пифагора и Аполлония. Откуда это почитание с их стороны к человеку, если бы он был просто, как изображают его Синоптики, бедным, неизвестным еврейским плотником из Назарета? Как о воплощенном Боге, о нем нет на земле ни единой записи, которая могла бы выдержать критическое исследование науки; но в качестве одного из величайших реформаторов, в качестве неумолимого врага всякого теологического догматизма, преследователя слепого фанатизма, учителя одного из наиболее возвышенных кодексов этики, Иисус представляет собою одну из величайших и наиболее ясно очерченных фигур в панораме истории человечества. Его эпоха может с каждым днем все дальше и дальше отступать в мрак и густую мглу прошлого; и его богословие, опирающееся на человеческие выдумки и поддерживаемое нелепыми догмами, может — нет, должно с каждым днем все больше терять свой незаслуженный престиж; и только великая фигура философа и нравственного реформатора, вместо того, чтобы становиться бледнее, с каждым новым веком станет более выпуклой и яснее очерченной. И она будет царствовать, как верховная и всемирная, только в тот день, когда все человечество будет признавать только одного отца — НЕПОЗНАВАЕМОГО вверху — и одного брата — все человечество внизу.

В предполагаемом письме Лентула, сенатора и известного историка, римскому сенату, имеется описание внешности Иисуса. Само письмо, написанное на ужасной латыни, провозглашено явной наглой подделкой; но в нем мы находим одно выражение, которое наводит на многие мысли. Хотя оно — подделка, но видно, что составитель его, кто бы он ни был, тем не менее старался держаться как можно ближе к преданию. Волосы Иисуса описаны, как «волнистые и вьющиеся… спадающие на плечи» и «разделены пробором посредине, как принято у назареев». Это последнее предложение показывает: 1. Что существовало такое предание, основанное на библейском описании Иоанна Крестителя, назария, и на обычае этой секты. 2. Что если бы Лентул был автором этого письма, то трудно поверить, что Павел никогда бы не слышал о нем; а если бы он знал содержание этого письма, он никогда не стал бы объявлять позорным ношение длинных волос для людей [1 Коринф., XI, 14], таким образом позоря своего Господа и Христа-Бога. 3. Если Иисус в самом деле носил длинные волосы, «разделенные посредине пробором, как принято у назареев» (так же, как Иоанн, единственный апостол, который следовал этому), то это дает нам еще одно основание утверждать, что Иисус должен был принадлежать к секте назареев и должен был называться назарием по этой причине, а вовсе не потому, что он обитатель Назарета, ибо те не носили длинных волос. Для назарий, который отделился для служения Господу, «бритва не должна касаться головы его». «Свят он: должен растить волосы на голове своей», сказано в «Книге Чисел» [VI, 5]. Самсон был назарит, т. е. давший обет служения Богу, и в его волосах была его сила. «Бритва не коснется головы его, потому что от самого чрева младенец сей будет назорей Божий» [Судей, XIII, 5].

Но конечное и наиболее разумное заключение, какое можно из этого вывести, заключается в том, что Иисус, будучи весьма опозиционно настроенным против всех ортодоксальных еврейских обычаев, не стал бы отращивать своих волос, если бы не принадлежал к этой секте, которая в дни Иоанна Крестителя уже стала ересью в глазах Синедриона. «Талмуд», говоря о назариях или назареях (которые ушли из мира подобно индусским йогам или отшельникам), называет их сектою врачей, скитающихся заклинателей; так же поступает Джервис. «Они ходили по стране, живя на подаяния и совершая исцеления».[145] Епифаний говорит, что по своей ереси они ближе всего были к коринфянам, «существовали ли они раньше или позднее, но независимо от этого — одновременно», и затем добавляет, что «всех христиан в то время одинаково называли назареями» [477, т. I, c. 117]!

В самом первом замечании, сделанном Иисусом по поводу Иоанна Крестителя, мы находим его утверждающим, что он есть «Илия, который должен был прийти раньше». Это утверждение, если оно не является более поздней вставкой, сделанной для того, чтобы иметь исполнившееся пророчество, — опять означает, что Иисус был каббалист, если, действительно, нам не принять доктрину французских спиритистов и не заподозрить, что он верил в реинкарнацию. За исключением каббалистических сект ессеев, назареев, учеников Симеона Бен Иохаи и Хиллела, ни ортодоксальное еврейство, ни галилеяне не верили и не знали ничего о доктрине пермутации, А саддукеи даже не верили в доктрину воскресения из мертвых.

«Но породителем этого restitutionis был Моса, наш учитель, да будет мир ему! Который был revolutio (трансмиграцией) Сета и Эбеля, чтобы он мог покрыть обнаженность своего Отца Адама — Primus», — говорит «Каббала».[146]

Таким образом Иисус, намекающий на то, что Иоанн был revolutio или трансмиграцией Илии, тем самым, кажется, несомненно доказывает, к какой школе он принадлежит.

До нынешнего дня непосвященные каббалисты и масоны думают, что пермутация есть синоним трансмиграции и метемпсихоза. Но они настолько же ошибаются в отношении доктрины истинных каббалистов, насколько они ошибаются в отношении доктрины буддистов. Правда, в «Зогаре» в одном месте сказано:

Также доктрина Гилгула придерживалась странной теории «вращения Души», которая учила, что тела евреев, похороненные далеко от Святой Земли, все еще сохраняют частицу души, которая не может ни почить в покое, ни покинуть их до тех пор, пока не достигнет «Обетованной Земли». Считалось, что этот процесс «вращения» осуществлялся душою тем, что она переносилась обратно через непосредственную эволюцию видов, начиная трансмиграцию с мельчайшего насекомого, и кончая крупнейшими животными. Но это была экзотерическая доктрина. Мы отсылаем читателя к «Обнаженной Каббале» Генри Кунрата; его язык, хотя и затемненный, может пролить некоторый свет на этот предмет.

Но эта доктрина пермутации, или revolutio, не должна быть понята как вера в реинкарнацию. Что Моисея считали трансмиграцией Авеля и Сета, это еще не значит, что каббалисты — по крайней мере те, кто были посвящены — верили, что идентичный дух того или другого сына Адамова снова появился в телесной форме Моисея. Это только показывает, к какого рода форме выражения они прибегали, чтобы намекнуть на одну из глубочайших тайн Восточного гнозиса, на один из наиболее величественных догматов веры тайной мудрости. Этот догмат был умышленно затемнен так, чтобы наполовину скрыть и наполовину раскрыть истину. Это означало, что Моисея считали, подобно некоторым другим богоподобным людям, достигшим высочайшего изо всех состояний на земле: — произошло редчайшее изо всех психологических явлений, полное слияние бессмертного духа с земной дуадой. Троица была завершена. Бог был воплощен. Но как редки такие воплощения!

Выражение — «Вы есть боги» — которое для наших исследователей Библии является только абстракцией, имеет для каббалистов весьма существенное значение. Каждый бессмертный дух, который излучает свое сияние на человеческое существо, есть бог — Микрокосмос Макрокосмоса, неотъемлемая часть непознаваемого Бога, Первопричины, непосредственной эманацией которой он является. Он обладает всеми свойствами породившего его источника. Среди этих свойств имеются и всезнание и всемогущество. Наделенный ими, но еще не в состоянии их полностью проявлять, находясь в теле, когда они затемнены, прикрыты и ограничены способностями физической природы, человек, ставший таким обиталищем божественности, высоко может возвыситься над другими людьми, может проявлять богоподобную мудрость и выявить божественные силы, потому что в то время как остальные смертные вокруг него только осеняются их божественным Я, со всеми возможностями стать бессмертными в будущем, но без какой-либо другой гарантии в этом, как только возможность личными усилиями завоевать царство небесное, — этот избранник стал уже бессмертен, находясь еще на земле. Его награда обеспечена. Отныне он будет жить навсегда в жизни вечной. У него может быть не только «власть» [Псалтырь, VIII] над всеми созданиями творения путем применения «превосходства» ИМЕНИ (несказуемого имени), но он может быть в этой жизни выше ангелов, а не «немного ниже их», как заставляют сказать Павла.[147]

Древним никогда не приходило в голову святотатственная мысль, что такие совершенные существа являются воплощениями Единого Верховного и навеки незримого Бога. Не вмещалась в их концепции такая профанация благоговейного Величия. Моисей и подобные ему были для них только совершенными людьми, богами на земле, так как их боги (божественные духи) уже вошли в уготовленные святилища, в очищенные физические тела. Древние называли богами развоплощенных духов героев и мудрецов. Отсюда возникло обвинение их во многобожии и в идолопоклонстве со стороны тех. кто сами первыми антропоморфизировали святейшие и чистейшие абстракции своих предков.

Действительное и сокрытое значение этой доктрины было известно всем посвященным. Танаимы сообщали его своим избранным, изаримам, в торжественном уединении криптов и пустынных мест. Значение это было одним из наиболее эзотерических и ревностно охраняемых, так как человеческая натура тогда была та же самая, что и теперь, и жреческая каста была так же уверена в превосходстве своего знания и так же стремилась к верховенству над более слабыми массами, с тою только разницею, возможно, что ее иерофанты могли доказать законность своих притязаний и правдоподобие своих доктрин, тогда как в настоящее время верующие должны довольствоваться слепою верою.

В то время как каббалисты называли это таинственное и редкое явление соединения духа с его смертным подопечным лицом, доверенным его заботе — «сошествием ангела Гавриила» (последний является чем-то вроде видового имени для обозначения этого), Вестника Жизни и ангела Метатрона; и в то время как назареи давали ему же название Абел-Зиво [257, I, 23], Delegatus, посланный Господом Gelsitude, — оно было вообще известно, как «Дух Помазанный».

И именно принятие этой доктрины заставило гностиков утверждать, что Иисус был человеком, осеняемым Христом или Вестником Жизни, и что его крик отчаяние на кресте — «Элои, Элои, Лама Сабахтхани» — вырвался у него в то мгновение, когда он почувствовал, что это вдохновляющее Присутствие наконец покинуло его, ибо — как некоторые утверждали — его вера тоже покинула его на кресте.

Ранние назареи, которые должны быть причислены к гностическим сектам, считая, что Иисус был пророк, тем не менее поддерживали в его отношении ту же доктрину божественного «осенения» некоторых «людей Бога», посланных на спасение народов, чтобы возвратить их на тропу праведности.

«Божественный разум вечен», — гласит «Кодекс назареев»,[148] — «и он есть чистый свет, льющийся через великолепное и необъятное пространство (плерома). Он — породитель эонов. Но один из них пошел в материю (хаос), возбуждая бурные (turbulentos) движения; и с помощью некоей части небесного света придал ей форму, организовал ее надлежаще для использования и появления, однако — она же и начало всякого зла. Демиург (материи) требовал себе божественного почитания.[149] Поэтому Христос («помазанник»), князь эонов (сил) был послан (expeditus); он принял личность весьма благочестивого еврея Йешу и должен был победить его; и который, оставив его (тело), вознесся в высоту».

Полное значение имени Христос и его мистическое значение мы объясним в дальнейшем.

А теперь для того, чтобы сделать такие отрывки, как вышеприведенный, более понятными, мы постараемся изложить как можно короче догмы, в которые, с пустяковыми отклонениями, верили почти все секты гностиков. Эфесс был тем местом, где в те дни процветало величайшее училище, в котором трудные для понимания умозрения Востока и платоновская философия преподавались сообща. Это было сосредоточие всемирных «тайных» доктрин, таинственная лаборатория, откуда, наряженная в изящную греческую фразеологию, вышла квинтэссенция буддийской, зороастрийской и халдейской философии. Артемис, гигантский конкретный символ теософически-пантеистических абстракций, великая мать Мультимамма, андрогин и покровительница «Эфесских писаний», была разрушена Павлом; но хотя ревностные новообращенные апостолов претендовали на то, что они сожгли все книги по «любопытным искусствам», #964;#945; #960;#949;#961;#953;#949;#961;#947;#945;, их осталось достаточно для них, чтобы изучать, когда первый пыл поостыл. Именно из Эфесса распространился почти весь тот гнозис, который так яро сопротивлялся догматам Иринея; и это все еще был Эфесс со всеми своими многочисленными родственными ответвлениями большого училища ессеев, который оказался рассадником всех каббалистических умозрений, принесенных танаимами из пленения.

«В Эфессе», — говорит Маттер, — «идеи еврейско-египетской школы и полуперсидские умозрения каббалистов незадолго перед этим усилились обширным слиянием греческих и азиатских доктрин, так что неудивительно, что там должны были появиться учителя, стремящиеся объединить новую, проповедуемую апостолами религию с давно там установившимися идеями».

Если бы христиане не обременили себя «Откровениями» маленького народа и не приняли бы Иегову Моисея, — гностические идеи никогда не назвали бы ересями, будучи избавлен от своих догматических преувеличений, мир имел бы религиозную систему, основанную на чисто платонской философии, и, наверняка, что-то от этого выиграл бы.

А теперь давайте посмотрим, каковы величайшие ереси гностиков. Мы изберем Василида в качестве стандартного образца для наших сопоставлений, так как все основатели других гностических сект группируются вокруг него, подобно созвездиям, занимающим свет у солнца.

Василид утверждал, что он получил все свои доктрины от апостола Матфея и от Петра через Глаука, ученика последнего [13, VII, 7, § 106]. Согласно Евсевию [479, IV, 7], он опубликовал двадцать четыре тома «Толкований Евангелий»,[150] которые все были сожжены — факт, который заставляет нас думать, что в них содержалось больше правдивого материала, чем школа Иринея могла бы опротестовать. Он утверждал, что непознаваемый, вечный и несотворенный Отец сперва породил Nous или Ум, а последний эманировал из себя Логоса. Логос (Слово у Иоанна), в свою очередь, эманировал Phronesis или Разумы (Божественно-человеческие духи). Из Phronesis возникла Sophia или женская мудрость и Dynamis — сила. Это были олицетворенные атрибуты таинственной божественности, гностическая пятеричность, олицетворяющая пять духовных, но интеллигибельных субстанций, персональных сил или существ, внешних по отношению к непознаваемой божественности. Это, преимущественно, каббалистическая идея. Еще больше — буддхийская. Самая ранняя система буддхийской философии — существовавшая задолго до появления Гаутамы Будды — основана на несотворенной субстанции «Непознаваемого», на А'ди Будде.[151] Эта вечная, бесконечная Монада обладает, как свойственными ее сущности, пятью деяниями мудрости. Из них она, посредством пяти отдельных деяний Дхианы, излучила пять дхиани-будд; эти, подобно А'ди Будде, неподвижны в своей системе (пассивны). Ни А'ди, ни кто-либо из пяти дхиани-будд никогда не были воплощены, но семеро из их эманаций стали аватарами, т. е. воплотились на этой земле.

Описывая систему Василида, Ириней, цитируя гностиков, заявляет следующее:

До сих пор, и рассматривая сказанное в его абстрактном смысле, мы не видим ничего кощунственного в этой системе. Она может быть ересью по отношению к богословию Иринея и Тертуллиана,[153] но в ней определенно нет ничего святотатственного против самой религиозной идеи, и она каждому беспристрастному мыслителю покажется намного больше проникнутой уважением к божеству, чем антропоморфизм существующего христианства. Ортодоксальные христиане называли гностиков докетами или иллюзионистами за то, что последние верили, что Христос не подвергался и не мог подвергнуться смерти в действительности — в физическом теле. Позднейшие брахманистские книги точно так же содержат много такого, что противно полному почтительности чувству и идеи божественности; и так же как гностики, брахманы объясняют такие легенды, какие могут шокировать божественное достоинство Духовных существ, называемых богами, приписывая их Майе или иллюзии.

Народ, выросший и воспитанный в течение бесчисленных веков среди всех тех психологических феноменов, о которых цивилизованные (!) народы читают, но которые отвергаются как невероятные и нестоящие, — не может рассчитывать на то, что его религиозная система будет понята, не говоря уже о том, чтобы она была по достоинству оценена. Глубочайшие и наиболее трансцендентальные умозаключения древних метафизиков Индии и других стран все обоснованы на том великом буддхийском и брахманистском принципе, на котором покоится вся их религиозная метафизика — на иллюзорности чувств. Все то, что конечно, есть иллюзия; все то, что вечно и бесконечно, есть реальность. Форма, цвет, то, что мы слышим и чувствуем или видим нашими смертными глазами, существует только постольку, поскольку это может передаваться каждому из нас через наши чувства. Для человека, родившегося слепым, вселенная не существует ни в формах, ни красках, но она существует в своей privation (в аристотелевом смысле) и является реальностью для духовных чувств слепого человека. Мы все живем под мощной властью воображения. Только высочайшие и невидимые оригиналы, эманированные из мысли Непознаваемого, являются реальными и перманентными существами, формами и идеями; на земле мы видим только их отражения, более или менее правильные и всегда зависящие от физической и ментальной структуры лица, которое их видит.

За бессчетные века до нашей эры индусский мистик Капила, которого многие нынешние ученые считают скептиком, ибо они судят о нем с обычной им поверхностью, — великолепно выразил эту идею в следующих выражениях:

И современный Шопенгауэр, повторяя эту философскую идею 10 000-летней давности говорит:

Кант, Шеллинг и другие метафизики сказали то же самое, и их школы утверждают эту идею. Объекты чувств, всегда будучи обманчивыми и изменчивыми, не могут быть реальностью. Только дух не изменяется, следовательно, он один только не есть иллюзия. Это чистая доктрина буддизма. Религия гнозиса (знания), несомненная боковая ветвь буддизма, целиком основана на этом метафизическом учении. Христос страдал за нас духовно и притом намного острее, чем страдал иллюзорный Иисус, когда его тело мучили на кресте.

В представлениях христиан Христос — это только второе имя Иисуса. Философия гностиков, посвященных и иерофантов понимала это по-другому. Слово Христос, #935;#961;#953;#963;#964;#959;#962;, подобно всем греческим словам, необходимо отыскать в его филологическом источнике — санскрите. В этом языке Крис означает «священный»,[154] и от того индусское божество было названо Крис-на (чистый или священный). С другой стороны, в греческом языке Христос имеет несколько значений, как например, помазанный (чистое масло — хрисм) и другие. Во всех языках, хотя синоним этого слова означает чистую и священную сущность, оно означает первую эманацию невидимой божественности, проявляющуюся ощутимо в духе. Греческое Логос, еврейское Мессия, латинское Verbum, индусское Вирадж (сын) — одно и то же; они представляют идею о коллективных существах — пламенах, отделившихся от единого вечного центра света.

Таким образом, Христос как единство есть только абстракция: общее представление о коллективной совокупности бесчисленных духовных существ, являющихся непосредственными эманациями бесконечной, незримой, непостижимой ПЕРВОПРИЧИНЫ — это индивидуальные духи людей, которых ошибочно называют душами. Они суть божественные сыновья Бога, из которых некоторые только осеняют смертных людей — но таких большинство, — некоторые навсегда остаются планетарными духами, а еще некоторые — малое и редкое меньшинство — соединяются в течение жизни с некоторыми людьми. Такие богоподобные существа как Гаутама Будда, Иисус, Тиссу, Кришна и некоторые другие соединились со своими духами навсегда — поэтому они стали богами на земле. Другие, например, Моисей, Пифагор, Аполлоний, Плотин, Конфуций, Платон, Ямвлих и некоторые христианские святые объединялись с ними временами, и заняли в истории степени полубогов и вождей человечества. Когда они сбрасывают с себя свои земные обиталища, их освободившиеся души, отныне навсегда соединившиеся со своими духами, снова присоединяются к сияющему сонму, который держится вместе единым духовным единением мыслей и деяний, и носит название «помазанные». Отсюда возникла идея гностиков, которые, говоря, что «Христос» духовно страдал за человечество, имели в виду, что главным образом страдал его божественный дух.

Таковы и еще намного возвышеннее были идеи Маркиона, великого «ересиарха» второго века, как называют его противники. Согласно Тертуллиану, Иринею, Клименту и большинству его нынешних комментаторов, а именно Бунзену, Тишендорфу. Уэсткотту и многим другим, он появился в Риме в 139—142 гг. н. э. Креднер и Шлейермахер[156] оба согласны по поводу его благородного и безупречного характера, его чистосердечных религиозных устремлений и возвышенных взглядов. Должно быть, велико было его влияние, так как Епифаний, писавший более чем два века спустя, свидетельствует, что последователей Маркиона можно было найти по всему миру [475, XLII, с. 1].

Опасность, должно быть, действительно была велика и требовала срочных мер, если рассуждать, что она должна быть пропорциональной оскорбительным эпитетам и брани, нагроможденным на Маркиона «Великим Африканцем», этим цербером отцов церкви, которого мы всегда находим лающим у двери догматов Иринея [483, II, 5; cf. 9]. Нам следует только открыть его знаменитое опровержение Маркионовых «Антитезисов», чтобы мы могли ознакомиться с fine-fleur собачьего лая христианской школы; ругань эта неотступно проводилась через средние века, чтобы снова возобновиться в наши дни — в Ватикане.

Насколько твердо эти два отца, Тертуллиан и Епифаний, стояли на своей богословской почве, — можно заключить из того любопытного факта, что они безудержно яростно упрекают «эту скотину» (Маркиона) за то, что «он выскоблил абзацы из „Евангелия от Луки“, которых на самом деле там никогда не было» [483, с. 100].

«Легкость и неточность», — добавляет критик, — «которые Тертуллиан проявляет, лучше всего иллюстрируется тем фактом, что он не только ложно обвиняет Маркиона, но еще и определяет мотивы, по которым тот вычеркнул абзац, который никогда не существовал; в той же самой главе он подобным же образом обвиняет Маркиона в выскоблении (из Луки) известных слов, что Христос не пришел, чтобы нарушить законы и пророков, но для того, чтобы выполнить их, и он повторяет это обвинение в двух других случаях [483, IV, 9, 36]. Епифаний также совершает ошибку, упрекая Маркиона в том, что тот пропустил в «Евангелии от Луки» то, что можно найти только у Матфея».[157]

Продемонстрировав до сих пор, насколько можно доверять литературе отцов церкви, и поскольку значительное большинство критиков Библии единодушно пришло к заключению, что то, за что сражались отцы церкви, не было истиной, но было их собственным толкованием и голословным утверждением,[158] — мы теперь приступим к изложению, каковы были воззрения Маркиона, которого Тертуллиан желал уничтожить, как наиболее опасного еретика его времени. Если мы должны поверить Хилгенфельду, одному из величайших германских критиков Библии, то «с критической точки зрения… нужно рассматривать утверждения отцов церкви только как выражение их субъективных воззрений, которые нуждаются в доказательствах» [467, c. 446, sup. B.].

Мы не можем сделать ничего лучшего, а также не можем дать более правильного изложения фактов, касающихся Маркиона, как приводить цитаты, насколько место позволяет, из книги «Сверхъестественная религия», автор которой обосновывает свои утверждения на свидетельствах величайших критиков, так же как на своих собственных исследованиях. Он показывает, что в дни Маркиона «в начальной церкви существовали две большие партии» — одна видела в христианстве «только продолжение закона и стремилась свести его в институт израильтян, в узкую секту иудаизма»; другая же рассматривала это откровение «как введение новой системы, применимой для всех, и заменяющей Моисеев завет закона всеобщим заветом Милосердия». «Эти две партии», — добавляет он, — «были открыто представлены в ранней церкви двумя апостолами — Петром и Павлом, и антагонизм между ними слегка раскрыт в „Послании к Галатам“.[159]

Маркион, который не признавал никаких других Евангелий, как только несколько Посланий Павла, который полностью отвергал антропоморфизм Ветхого Завета и провел отчетливую разграничительную линию между старым иудаизмом и христианством, — рассматривал Иисуса не как Царя, Мессию евреев, и не как сына Давида, имеющего какое-либо отношение к закону или к пророкам, «но как божественное существо, посланное, чтобы открыть людям духовную религию, совершенно новую, и Бога доброты и милосердия, доселе неизвестного». «Господь Бог» евреев в его глазах, Творец (Демиург), был совсем другой и отличался от того божества, которое послало Иисуса раскрыть божественную истину и проповедовать радостную весть, приносить мир и спасение всем. Согласно Маркиону, миссия Иисуса заключалась в том, чтобы аннулировать еврейского «Господа», который «был противопоставлен Богу и Отцу Иисуса Христа, как материя противостоит духу, нечистое — чистому».

Так ли был неправ Маркион? Было ли это кощунство или же это была интуиция, божественное вдохновение, заставляющее его выразить то, что каждое честное сердце, стремящееся к истине, более или менее чувствует и признает? Если в своем искреннем желании учредить чисто духовную религию, всеобъемлющую веру, основанную на неискаженной истине, он счел необходимым сделать из христианства совершенно новую и отдельную от иудаизма систему, то разве Маркион не обосновывался на самих словах Христа?

В какой детали ревнивый, гневный, мстительный Бог Израиля напоминает непознаваемое божество, Бога милосердия, проповедуемого Иисусом; — его Отца, который в Небесах и является Отцом всего человечества? Только этот Отец есть Бог духа и чистоты, и ошибочно сопоставлять Его с подчиненным и капризным божеством Синая. Разве Иисус когда-либо произносил имя Иеговы? Разве он когда-либо сопоставлял своего Отца с этим суровым и жестоким Судьей; своего Бога милосердия, любви и справедливости с еврейским гением возмездия? Никогда! С того памятного дня» когда он произнес Нагорную Проповедь, неизмеримая пропасть раскрылась между его Богом и тем другим божеством, которое выступило со своими заповедями с другой горы — с Синая. Язык Иисуса недвусмысленен; он знаменует не только восстание, но и вызов Моисеевому «Господу Богу».

«Вы слышали», — говорит он нам, — «что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам, не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую… Вы слышали, что сказано [тем же «Господом Богом» на Синае]: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» [Матфей, V].

А теперь откройте «Законы Ману» и читайте:

Если Ману не начертал этих слов за многие тысячелетия до эры христианства, то, по меньшей мере, не найдется во всем свете голоса, который осмелился бы утверждать, что древность их менее нескольких сотен лет до Христа. То же самое относится к заповедям буддизма.

Если мы обратимся к «Пратимокша Сутре» и к другим религиозным трактатам буддистов, мы прочтем там десять следующих заповедей:

1. Ты не должен убивать никакого живого существа.

2. Ты не должен красть.

3. Ты не должен нарушать свой обет целомудрия.

4. Ты не должен лгать.

5. Ты не должен предавать секреты других.

6. Ты не должен желать смерти своих врагов.

7. Ты не должен желать богатства других.

8. Ты не должен произносить оскорбительных и бранных слов.

9. Ты не должен предаваться роскоши (спать на мягких постелях или быть ленивым).

10. Ты не должен принимать золото или серебро.[160]

«Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» — спрашивает один человек Иисуса. — «Соблюди заповеди». — «Какие?» — «Не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй», — гласил ответ [Матфей, XIX, 16-18].

«Что должен я делать, чтобы получить обладание Бодхи? (знание вечной истины)», — спрашивает ученик своего буддистского учителя. — «Каков путь, чтобы стать упасака?» — «Соблюдай эти заповеди». — «Каковы они?» — «Ты должен всю жизнь воздерживаться от убийства, воровства, прелюбодеяния и лжи», — отвечает учитель.[161]

Идентичные предписания, не правда ли? Божественные предписания; живя по ним, человечество очистилось и возвысилось бы. Но становятся ли они более божественными оттого, что их произнесли те или другие уста? Если воздавать добром за зло — богоподобно, то придает ли большую силу этому предписанию провозглашение его назареем, чем провозглашение его индусским или тибетским философом? Мы видим, что это Золотое Правило началось не с Иисуса; что местом его рождения была Индия. Что бы мы ни делали, мы не можем приписать Шакьямуни Будде меньшую древность, как несколько веков до рождения Христа. Отчего же Иисус в поисках модели для своей системы этики направился скорее к подножью Гималаев, а не к подножью Синая, если не по той причине, что доктрины Ману и Гаутамы гармонировали с его собственной философией, тогда как доктрины Иеговы были ему противны и ужасали его? Индусы учили воздавать добром за зло, тогда как приказ Иеговы гласил: «Око за око» и «зуб за зуб».

Станут ли христиане все еще утверждать, что «Отец» Иисуса и Иегова одно и то же, если с достаточной ясностью можно доказать, что «Господь Бог» был ничем иным, как языческим Вакхом. Дионисом? Но тождественность Иеговы Синайской горы с Вакхом едва ли оспорима. Имя есть Иава или Иао, согласно Теодорету, что представляет собою тайное имя финикийского бога мистерий;[162] и оно в действительности, было взято от халдеев, у которых оно также было тайным именем творца. Где бы ни поклонялись Вакху, фигурировало предание о Ниссе и пещере, где его воспитали. Такое название носил Бет-Сан или Скифополь в Палестине; такое же название носило одно место на горе Парнас. Но Диодор заявляет, что Ниса находилась между Финикией и Египтом; Еврипид сообщает, что Дионис пришел в Грецию из Индии, и Диодор добавляет свое свидетельство: «Озирис воспитывался в Нисе, в Счастливой Аравии; он был сыном Зевса и был назван по отцу (именительный — Зевс, родительный — Диос) и по месту воспитания — Дио-Нисос» — Зевс или Иове из Нисы. Эта тождественность имени или титула весьма значительна. В Греции Дионис считался первым после Зевса, и Пиндар говорит: «Так правит Отец Зевс всем, и также он правит Вакхом».

Но за пределами Греции Вакх является всемогущим «Загреем, высочайшим из богов». Кажется, Моисей поклонялся ему лично и с населением у горы Синай, если мы не допустим, что он был посвященный жрец, адепт, который знал, как поднять завесу, которая висит за всеми такими экзотерическими культами, но сохранял тайну. «И построил Моисей алтарь и назвал его именем Иегова-Нисси!» или Иао-Ниси, Какое же еще лучшее доказательство требуется, чтобы доказать, что бог Синая был без различия Вакхом, Озирисом и Иеговой? М-р Шарп также добавляет свое свидетельство, что место, где родился Озирис, «была гора Синай, которую египтяне называли горой Нисса». Медный Змий был нис, а месяц еврейской Пасхи — нисан.

Если Моисеев «Господь Бог» является единственным Богом Живым и Иисус является Его единственным сыном, то как объяснить мятежный язык последнего? Без колебаний и разбора от отметает еврейский lex talionis и заменяет его законом милосердия и самоотверженности. Если Ветхий Завет является божественным откровением, то как может им быть Новый Завет? Требуется ли от нас, чтобы мы верили и поклонялись божеству, которое противоречит самому себе через каждые несколько сотен лет? Был ли Моисей боговдохновенным или же Иисус не был сыном Бога? Вот эта дилемма, которую богословы обязаны нам разрешить. Именно от этой дилеммы гностики пытались избавить разрастающееся христианство.

В течение девятнадцати веков справедливость ждала умных комментаторов, которые оценили бы это расхождение между Тертуллианом и гностиком Маркионом. Грубое насилие, нечестность и фанатизм «великого Африканца» отталкивают всех, кто принимает его христианство. «Как может Бог», спрашивает Маркион, «нарушать свои собственные заповеди? Как мог он запрещать идолопоклонство и поклонение изображениям и все же заставлять Моисея воздвигнуть Медного Змия? Как можно давать заповедь: „Не кради“, и затем приказывать израильтянам грабить у египтян их золото и серебро?» Предвидя результаты современной критики, Mapкион отрицает применимость к Иисусу так называемых мессианских пророчеств. Автор «Сверхъестественной религии» пишет [259, т. II, с. 106]: