"Ларт Многодобрый" - читать интересную книгу автора (Плахотникова Елена)ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ– Легкого пути, мин. – И тебе легкого пути, миной, – отозвалась Машка на приветствие. Это я так думаю, что приветствие. Надеюсь. Не хочется, чтоб после ее слов началась реальная кабацкая разборка. Не то у меня настроение. Да и запахи вокруг очень уж аппетитные. Я невольно сглотнул, и брюхо тут же громко заурчало, напоминая, что последние дни я пихал в него всякую дрянь. Подножный корм, можно сказать. В другое время я бы и не глянул на такое, но когда в пузе пусто, то и горелый прошлогодний орех жратвой покажется. Другие пункты нашего походного меню лучше не вспоминать. Сытый человек отличается большей брезгливостью и разборчивостью. Но пара недель строгого поста – и он сжует что угодно, не заморачиваясь вопросами: «Кого это я ем? И почему без соуса?» Машка за эти дни превратилась в ходячие мощи. Я тоже не оброс жиром. И доказывать сейчас, что я круче крутых яиц, не было ни малейшего желания. Наверно, кто-то наверху очень любит меня: ничего и никому доказывать не пришлось. Даже когда хозяин кабака обратил на меня самое пристальное внимание. – Легкого пути, миной. Рад тебя видеть. Я промолчал. Только кивнул. А чего тут говорить? Мол, я тоже рад и все такое?.. Так это по моим голодным глазам видно. Похоже, кабатчик разглядел в них чего-то еще. – Ты сильно изменился, миной Рид. Я не сразу узнал тебя. Я тоже не мигом сообразил, что «миной Рид» – это я. Бывает. Иногда мои мозги включаются быстро, но бывает и по-другому: будто пью по утрам тормозную жидкость. Вместо кофе. Здоровяк-кабатчик радовался моему появлению. Очень активно. А я молча улыбался. Сказать ему, что он обознался? Ага, щазз… Вот только обед сжую и завещание напишу. «Шути с равными себе или с умными». Слышал я как-то такой совет. Очень неглупый мужик сказал. Вот я смотрел на хозяина кабака и понять пытался: умный он или как. То, что мы разных весовых категорий, – это я сообразил сразу. Роста я с ним одинакового, но в плечах он шире раза в два, в толщину же – в три с половиной, а то и в четыре. Центнера два в нем. Как минимум. Но назвать мужика жирным язык не поворачивается. Таким точно жиром обрастают борцы сумо. А какими «неповоротливыми и медлительными» бывают толстяки, я уже видел. В Японии. В стране, не в кабаке. А как тот кабак обзывался, не помню. Там один из таких вот «сумистов-сумоистов» с места, без разбега, вспрыгнул на стойку бара. А она мне по грудь была. И тут же рухнул вниз. На того придурка, что был по другую сторону стойки. Не знаю уж, из-за чего у них вышел спор, но сила удара получилась такой, что меня на полметра подбросило. Вместе со стулом и чашкой. Не пьют японцы свою водку из нормальных стаканов, еще и называют ее неприлично – саке. И приезжим в пиалки эти сс… наливают. Но попробовать-то любопытно. Вот и… Пока я спасал свою выпивку, обидчик и обиженный на полу кряхтели. Будь один из них нормальной комплекции, получился бы несчастный случай с летальным исходом. В смысле: летала бы душа над плоским телом и удивлялась: под какой это каток она угодила. А так, помяли немного «колобки» друг друга, встали, отряхнулись и разошлись в разные стороны. Каждый к своим почитателям. Такое вот «жирные и ленивые» могут отчебучить. В нашем мире. А на что они способны в этом, проверять как-то не тянет. Да и хозяина не хочется нервировать. До обеда. Выгонит еще и пожрать не даст, а под такие запахи я и «жареные гвозди» сжевал бы. Те, что в «Пекине» подавали. Веселый такой кабак. Не для бедных. А где эти «гвозди» жили и чем питались, когда сырыми червями были, мне по барабану. Это Ларка закатила потом истерику: вроде отравить ее кто-то хотел. Не поймешь этих баб: то ей экзотику подавай, то чтоб все понятно и привычно было. Сами не знают, чего хотят. Вот Машка знает. Сразу обед и комнату заказала. А здоровяк ей: – Как пожелаешь, мин. Потом ко мне: – А тебе, миной, нужна комната, еда, или то и другое? – Сначала еда. А потом я хочу помыться. Мужик хлопнул себя по животу и широко улыбнулся. Н-да, а зубки у него не совсем человеческие. Такими кости хорошо дробить. Мозговые. – Все тот же миной Рид! В прошлый раз ты один извел больше воды, чем все остальные мои гости. – И здоровяк засмеялся еще громче. Я составил компанию кабатчику, хотя веселиться на голодный желудок мало радости. – Знаешь, миной, твоя комната сейчас свободна. И в ней стоит новая джакка. Самая большая, какую я только видел. Ты должен на нее посмотреть. Спорить я не стал. – Разумеется, посмотрю. Если ты покажешь. – Вот так сразу? А как же еда? – Потом. Надеюсь, все не съедят, пока я буду ходить с тобой. Не мог же я сказать, что не знаю, куда идти, и даже не представляю, на чего смотреть надо. – Чтоб у толстого Ранула все съели?! – возмутился хозяин кабака. – Ты забыл, как тебя здесь кормили? – А зачем бы еще я сюда вернулся? Поглазеть на тебя да узнать, на сколько ты потолстел? Я рискнул и пошутил. К счастью, не ошибся. Ранул оглушительно захохотал и хлопнул здоровенной – куда там моей! – ладонью по перилам. Хорошо, что не по моему плечу. От его шлепка вся лестница затряслась. – Идем, миной Рид. А потом я накормлю тебя самыми вкусными чибо. Слышишь, бездельник? Остаешься за меня! От стены отделился Ранул номер «два». Только выше, тоньше, моложе и мрачнее. А вот с таким я шутить не рискнул бы. У пацана лицо прирожденного омоновца. Страдающего от несварения желудка. Рядом с настоящим Ранулом пацан смотрелся несчастным заморышем. А вот в сравнении со мной – очень даже наоборот. «Бездельник» взял в руки дубинку, чуть больше бейсбольной биты, и стал напротив двери. Не знаю, зачем ему при таких кулаках еще и дубинка понадобилась. Для милосердия разве что. Лестница застонала под ногами Ранула. Пожалуй, идти рядом с ним смог бы кто-то совсем уж тощий. Вроде Машки, что осталась внизу. Разговорилась она там с парочкой в синих плащах, пока я общался с кабатчиком. Мешать ей я не стал. В последние дни она была неприступней Марианской впадины и холоднее арктической ночи. Кажется, она злилась на меня из-за чего-то. Знать бы еще из-за чего. Я кивнул на прощание. Она не ответила. Прикинулась очень занятой. Или думала, что я вернусь и устрою сцену ревности? Так за красавцем в синем есть кому присмотреть. И она куда аппетитнее Машки будет. Еще пара ступеней, поворот, и тех, кто внизу, закрыли высокие перила. Ранул целеустремленно топал впереди. И дышал размеренно и мощно. Сердце и дыхалка у него в норме. Это и без рентгена видно. И с давлением, похоже, никаких проблем. Такие нагрузки, а цвет затылка не изменился. Могучий мужик. Я вот поднялся на второй этаж всего, а в глазах уже темно. Надеюсь, от недоедания только. Мне бы поесть и отоспаться по-человечески. Отдых и нормальное питание творят чудеса. Не со всеми и не всегда. Но в моем случае должно сработать. Дверь у моего «люкса» оказалась такой же добротной, как и все в этом кабаке. – Трудный Путь был? – спросил Ранул, когда мы вошли в комнату и я привалился к стене. Чтоб не рухнула вроде как. – Трудный, – не стал отнекиваться. – А по мне не видно? – Трудный Путь, вкусная еда, теплая Я согласился со всем, кроме грелки. Ранул захохотал. Мощно, раскатисто. И голос у него такой же. Низкий и густой. Отрастить бороду, крест на пузо – и от попа не отличишь. Ряса в наличии имеется. Или как там эта хламида обзывается? Хатума. – Даже подумать боюсь, какой Путь ты прошел, если от – Правильно делаешь, миной Ранул. Твое дело – кормить уставших гостей, а не думать. Или хочешь поменяться со мной? Хозяин кабака покачал головой: – Стар я для дальнего Пути. Силы уже не те. Да и хорошую еду я люблю больше, чем хорошую дорогу. – Это видно, миной. Это очень даже заметно. И насколько ты стал… тяжелее с нашей последней встречи? Ранул огладил грудь и живот, изобразил на лице задумчивость. – Стобов девять, думаю. – Да?.. – Или десять. – Еще один проход по груди и животу. – Сколько же в тебе всего? – Сто двадцать два. – Всего лишь?! Сначала удивился, а потом сообразил: не о килограммах мужик говорит. – А что? – Я думал, больше. Думал, лестница не выдержит. Пошутил это я так, а Ранул на полном серьезе все принял. Обиделся за родные пенаты. – Ее еще мой отец топтал. А в нем сто шестьдесят девять стобов было! Ни фига себе! Если в этом за двести, то его папочка за триста кило весил. И он ходил еще при этом?! Могучая, однако, семейка. Интересно, а лестницу с тех пор чинили? Спросил. Оказалось, ни разу. М-да. Больше я с Ранулом ходить по ней не буду. Мне еще не настолько жить надоело. Заходить в комнату без приглашения здесь не принято. У нас вообще-то тоже не любят, когда дверь открывают в самый неподходящий момент. Могут и послать. По известному адресу. А тут с незваными гостями поступают еще радикальнее. Это я на собственном опыте выяснил. Поболтали мы с Ранулом, душевно так, и он на кухню свалил. Обед мне готовить. Как особо дорогому гостю. А я в номере остался. Решил не откладывать мытье на попозже. Жратва через час будет готова, а воду горячую мне сразу принести обещались. Ну и… чем-то время надо занять. Спать? Грязным и голодным – мне уже надоело. А тут все удобства в номере. С экзотическим, понятно, уклоном. Джакка нашлась за ширмой. Широкая бочка, вместо сидячей ванны приспособленная. Странная такая емкость – легкая, прочная и без единого шва. Джакку из джаккасы делают. Трава здесь такая растет. Вроде нашего бамбука. Только размерами побольше. Если ее правильно порезать, бочки получаются. И дно вставлять не надо: внутри джаккасы толстые перемычки. Все это я во время обеда выяснил. Ранул мне компанию составил. А под вино и чибо я много чего узнал. Интересного. Ремонт в этом номере делали. Гости в нем небольшую разборку устроили – Вместе с обедом, Ранул принес и «мои» вещи. Небольшую коробку, перемотанную шнуром и запечатанную печатью. И сверток. Побольше. На нем два шнурка оказалось. И две печати. Полустертая – на старом и красная, с крылатой кошкой, – поверх нового шнура. Я повертел вроде как свои вещицы и рядом положил. А хозяин кабака вздохнул. Глубоко и громко. Похоже, Ранул спал и мечтал быстрее избавиться от них. Чего ж не загнал тогда, а меня дожидался? Чем это я-другой так впечатлил его? Прям до дрожи в руках. Вряд ли теперь узнаешь. А вот куда здесь ходят по надобности, я узнал. За ширму. Не ту, что джакку прикрывает. За другую. Я, наверно, минуту пялился на стул с крышкой и высокий кувшин под ним. Видел я похожее сооружение. В магазине для ползунковых. Не думал, что такое же устройство для взрослых делают. Для вполне здоровых, которые и во дворе удобства поискать могут. Ну воспользовался услугой, вышел из-за ширмы и прокомментировал, чего я думаю про тех, кому такой туалет во дворе лень установить. Ранул удивился не меньше моего: – Зачем тебе – Чтоб нюхать цветы, а не дерьмо! – Дорога научила тебя шутить, миной, – сказал здоровяк, отдышавшись. Ну научила, так научила. Интересно только, чего смешного я сказал? Еще выпили-поели, снова поговорили… Идею передвижного туалета Ранул встретил таким хохотом, что я даже испугался за его здоровье. Так же внезапно мужик успокоился и сказал, мол, в этом новшестве чего-то есть и если в других странах… Короче, расстались мы лучшими друзьями и до лестницы шли в обнимку. Потом я обратно повернул. Машку решил проведать, да и за жизнь поговорить. Не очень-то мы ладили последние дни. Не знаю, с чего она взяла, что мне нужен хозяин. Будто позаботиться о себе я сам не могу. Вбила в свою башку, что я – обиженный Санутом. Гайнул, короче. Есть у этого слова другой перевод, но он мне нравится еще меньше, чем «стукнутый». Ну не знаю я некоторых очевидных вещей – для Машки очевидных, не для меня! – так это не повод считать меня дебилом и обзывать гайнулом. Моему незнанию есть вполне разумное объяснение. Но Машка мне не верит. Чего она думает, я не знаю, а вот чего говорит – так лучше и не повторять. И откуда она такие слова знает? Или этому тоже в ведьмовских школах учат? Не таким уж я пьяным был, когда возле Машкиной двери остановился. Просто не учел, что дверь толстая. Стукнул разок – и ручку на себя. А дверь и открылась. Маленькая комната оказалась у Машки. Куда как меньше моей. И почти все место занимает кровать. А на ней – скромная такая групповушка. На троих. Лица мужика я не увидел. Только синий плащ ковром на полу. И такого же цвета штаны. На той, которая была с ним – я про себя обозвал ее Златовлаской, – остались только сапоги. Голой она оказалась еще аппетитнее, чем я думал. А Машка почти затерялась между ними. И была единственной, кто меня заметил. Извиниться или ругнуться я не успел. Чего-то остро-стальное вдруг появилось в ее пальцах, хищно блеснуло сквозь рыжие лохмы, и я тут же захлопнул дверь. С той стороны в нее ударило нечто твердое. А может, мне показалось. Но открывать дверь еще раз я не стал. И когда протрезветь успел – не заметил. Добрел до своего номера – медленно шел, все ждал, что Машка выйдет, позовет, – закрыл дверь на засов, в руку мою толщиной, и одетым повалился спать. До восхода Санута у меня еще было время. Не развлекать же мне самого себя во время Желтой луны. Машка столько ужасов про нее рассказала, что я и не знаю уже, чему верить. Вот и не искушаю судьбу. Видал я бедолаг со съехавшей крышей. В своем мире, не в этом. Так что приходится заниматься виртуальным онанизмом – думать. А чем мысль отличается от других отходов жизнедеятельности? Тем, что невидима? Так это для меня она невидима, а для других, может, очень даже… Вот если человек не видит свое отражение или вообще слепой – так он чего, и не существует вовсе? Вопрос тот еще. Был у меня приятель, любил он такие вопросы… Пять минут базара с ним – и у неподготовленного человека планка падала. У подготовленного – через десять. Витькой Карамазиным его звали. «Куда остальных братков дел?» – прикалывались мы над ним когда-то. А ведь никто из нас даже и не читал этих «Братьев Карамазовых». Не было потребности. Ни у кого. Кроме Витьки. Подподушечной книгой она стала у него. За неимением личного стола. Днем в сумке, ночью – под подушкой. «Я не такой, как они, – тыкал Витька в обложку. – Я еще круче!» Может, и круче, сравнить-то мне не с чем. Долго он с этой книжкой носился – года три, а потом сам чего-то кропать начал. Карандашом. Напишет и сотрет, опять напишет – сотрет. Так и прозвали его – Писарь. Потом, когда он зачитывать свою писанину начал, – Писателем. С ударением на первый слог. Кто кого всерьез принимает в тринадцать лет? И кто тогда думал, что Витька реально им станет? Настоящим, много читаемым и издаваемым. Самым первым из нас выйдет в люди. «Вышел в люди и не вернулся». Была у меня ручка с такой надписью. Когда-то давно. Была да куда-то делась. Вместо нее мне другую подсунули: «Злые вы, уйду я от вас». Так и не узнал я, кто это сделал. Не до того мне как-то стало. Пришло мое время «выходить в люди». Но для меня это была репетиция взрослой жизни пока еще, а для Витьки настоящая смена приговора. Медленное утопление вместо удушения. Это когда он отдался и продался издателю. Со всеми потрохами. И каждый год теперь по три книжки на-гора выдает. Кошмар! Я бы так не смог. Каждый день двоих резать – это куда ни шло – выдержу. Даже троих, если хорошо попросят. Но десять часов в день насиловать свои мозги?!. Каждый божий день, из года в год… Это без меня, при любой погоде. А Витек как-то справляется: кропает книжки, живет со своей издательшей или редакторшей (не помню, кто там она у него, но то, что мадам старше лет на пятнадцать, – тут и без рентгена видно). А Витьке по барабану. Ему всю жизнь все было по барабану. То нас «поскребышами» называл: раз уж вылупили вас мамаши в конце века, значит поскребыши. Так Лёва бил себя кулаком в грудь и доказывал, что двухтысячный – это начало века, а не конец. Не знаю, кто из них прав. Что тогда, что сейчас – мне это по бубну. Было и есть. Витек как-то пошутить над Лёвой вздумал. Мол, спокойно, пар-ниша, остатки сладки, а сладкое все любят… За такое утешение Лёва чуть душу из него не вытряс. А Витька только смеялся да утирал кровавые сопли. А потом, когда Лёва тащился от какого-то старого фильма, то ли «Бригада», то ли «Команда», и всех строил играть в крутых пацанов, Витька анекдоты стал рассказывать. Тоже старые. Про мужиков в красных пиджаках. Так Лёва нашел этот сборник анекдотов и в клочки изодрал. Но Витька все равно их рассказывал, он прочитать эту книженцию успел и запомнить. Не знаю, кто из них был большим психом, Витька или Лёва: один болтал что ни попадя и в морду получал, другой с этой идеей носился… Типа мы крутые, мы братва… и сколотил-таки из нас команду. Заводной Лёва пацан, самый заводной из всех, кого я знаю. Без него нас бы всех зарыли и забыли. «Гоблины» или «вампиры». Обижали они нас, мелких. Поначалу. Потом вся наша компашка стала чистить морды обидчикам. Отлавливали по одному, по двое и мстили, как говорится, за себя и за того парня. Типа я мстю и мстя моя страшна. Так Витька со всеми наравне участвовал. Может, из любви к экстриму, а может, из уважения к Лёве. Поди пойми писательскую душу. С такими вот загадочными пацанами я рос. И потом с ними плотно общаться приходилось. Регулярно. Жизнь так у меня сложилась. В последнюю нашу встречу Витек загадку загадал, даже у Лёвы крыша съехала. А ведь ее у Лёвы отродясь не было. Он у нас – человек-кабриолет: крыша не предусмотрена заводом-изготовителем. Хорошо хоть Сава не слышал эту загадку. Он от Витькиной болтовни вечно в ступор впадал. Да я и сам обалдел, когда он выдал: «Смешали в одном стакане водку с водой и что испортили в итоге: воду, водку или стакан?» Еще и добавил, паразит: «Насчет испорченного воздуха отмазки не принимаются». Не люблю я таких вопросов: чего бы ни ответил, все равно чувствуешь себя идиотом. А ведь до четырнадцати мне тоже было все по барабану. Ни времени, ни желания заморачиваться философскими вопросами у меня не было. Типа: мое предназначение в этой жизни, или для чего встречаются двое? Понятное дело для чего! Это я и в восемь лет уже знал. Или объяснять кому-то надо? Тогда для неграмотных поясняю… Ну встретились он и она, ну было у них подходящее настроение, а у нее еще подходящий день к тому же… ну и того… дали начало новой жизни. Желанной или не очень, а то и вовсе никому не нужной. Тут уж кому как повезет. Мне вот повезло – я родился. А многие так и не дожили до этого дня. Их извлекли раньше срока и по частям. Неприятное, надо сказать, зрелище и работа грязная. Может, поэтому я и не стал гинекологом. У хирурга тоже руки в тепле… и в крови по локоть, но все же больше возможностей сказать жизни «спасибо». (Такая вот философская заумь забредает в башку, когда пялишься на полную луну.) Я вряд ли когда вслух сознаюсь в таких душещипательных мыслях. Отнекиваться стану, если заподозрят. Не вяжутся они с моим имиджем. Не положено их иметь нормальному мужику. Другие мысли у него должны быть. «В башке Серого одни бабы и бабки» – обо мне это сказано. Вернее, говорилось. А Серый – фамилие это мое. И спасибо матери за нее. Могло ведь и хуже быть. А как живется с дурацкой фамилией, я не понаслышке знаю. Трудно было там, где я обитал до начала половозрелого возраста. В дур… пардон, в детдоме таких лупили все кому не лень. Терпи, а жить хочешь – дерись. Вот и жил как мог. А после четырнадцати будто в сказку попал: чем дальше, тем смешнее. Вспомнила обо мне вдруг родительница. Замуж она опять вышла, и на сей раз за того, от кого меня родила. Бывают же совпадения! Вот папа с мамой подумали и решили вернуть мне «вырванные годы», искупить отсутствие внимания. Приехали, забрали. И окружили, так сказать, родительской любовью. Основательно так, чтоб из окружения не вырвался. Мне еще повезло, что в четырнадцать я к ним попал, а не в четыре – «залюбили» бы до смерти. Или до полной потери индивидуальности. Смешно сказать, в школу меня возили и из школы. Да еще охрану приставили: «Чтобы деточку никто не обидел!», чтобы мама и папа за меня не боялись. Хотел сказать, мол, в той школе меня бояться надо, да вовремя сдержался. Меня уже тогда медицина интересовала, а «горячо любимый» папа обещался в институт пристроить. Ума-то у меня хватало, а вот с баблом туго было. Я ведь не абы кем хотел стать – хирургом, а это не самая дешевая специальность. И не для самых тупых. Дураком меня мать не родила, спасибо ей за это. Умная была стерва. Самая умная и хитрая из тех, кого я знал. А еще чертовски красивая. Настолько, что ее стервозный характер муж терпел не один год. Потом маман находила следующую кормушку, пожирнее и, как всегда: «Прощай, дорогой, останемся друзьями». Так она и моему папаше лет через пять заявила. Но к тому времени он уже привык считать себя отцом гения и будущего хирурга. С большой буквы, понятное дело! Лучшим студентом на курсе я был. А то и на всем потоке. Уже на третьем году латал Лёвиных пацанов. Пулю там вытащить или скобы наложить – это и зубной врач сможет. Если попросить как следует. Между баблом и пистолетом умный человек чего выбирает? То-то же. А я не идиотом родился. Скорее уж наоборот. Вот и приходилось дураком прикидываться. У кого весь ум в талант ушел. Гением от скальпеля меня считали. А я скромно молчал в тряпочку. Не болтать же, что практики у меня больше, чем у всего курса, да и практиковать я начал раньше, чем вторичные половые признаки проклюнулись. Но солидный папа тоже не все может, если подставишься по полной программе. А меня угораздило в разборке засветиться. Скромной такой. Всего лишь со стрельбой и поножовщиной. Сначала зрителем, а потом действующим лицом. Почти главным. Из меня объект для анатомички хотели сделать, вот и пришлось возразить. Действием. А чего может хороший хирург с осколком стекла – словами трудно описать, это видеть надо. Или сразу переходить на латынь. Короче, когда все эти так называемые разбирательства закончились, мне пришлось выбирать между армией и тюрьмой. В армии мне тоже работу по специальности предложили, вот я и отказался от тюрьмы. Конечно, работа полевого хирурга отличается от работы обычного, но азы я уже знал, а все остальное добрал на месте. Типа практика после ординатуры. Чудное это местечко называлось Богудал. Маленький такой городок в горах. На границе трех стран-соседок. И две из них никак не могли поделить его меж собой. Третьей долго было по фигу, а потом надоело, что всякие по ее территории шастают, и раскатала она этот городок по камушку. В то время я уже на гражданке был. А вот в Богудале мне каждый день людей приходилось резать. Пачками. И не только в операционной. Был у меня дружок, даже не друг, а так, чего-то среднее между знакомым и приятелем. Иногда спирт вместе пили, иногда бабу на двоих делили. Витьку-писателя он мне напоминал. Тоже любил загадки загадывать. Заковыристые такие. Мол, чего общего между могильщиком и археологом? Ответ: оба с прахом дело имеют. А в чем разница между ними? В том, что один закапывает, а другой совсем наоборот. Такие вот вопросы задавал Саид. А на последний он не успел ответить. Обещал, когда вернется, но… То, чего вернулось, уже не было им. Ходить, смотреть и говорить он не мог. Рук ему тоже не оставили. И мужиком он перестал быть. Остался от человека обрубок, воняющий кровью и паленым мясом. Еще живой обрубок. «Лучше б они его убили», – подумал я тогда. А лейтенант повторил мои мысли вслух. Потом на двоих указал. Их захватили рядом с Саидом. И прикончить не успели. Почему-то. Подбросить нам Саида они хотели. Как обычно. Как других до него. Но с теми другими я не пил вместе, не говорил за жизнь… Чего общего между врачом и палачом, я не знаю. А вот какой палач получается из врача – это мне известно. Хороший палач, опытный. По крайней мере, из одного врача, которого я регулярно вижу в зеркале. Вот тогда я впервые испугался себя. По-настоящему. До дрожи в руках. А хирург, у которого дрожат руки, – это уже не хирург. И наш начмед отправил меня в командировку. На неделю. С понтом – за медикаментами и прочей ерундой, а если без понта, то дурь из башки выветрить. Перед отъездом знакомый лейтенант мне «спасибо» сказал. Я послал его и в морду дал. А потом узнал, что Саид умер в мою смену. От передозировки. Не знаю, кто сделал ему лишний укол. Может, и я… Ничего, это тоже замяли. Как и драку двух офицеров. Чего только не бывает на войне… И слава богу, что на гражданке так мало знают об этом. Меньше знают, крепче спят. А вот спать мне сейчас не надо. Вредно это для здоровья. И пялиться на луну тоже, наверное, хватит. Плохо влияет она на меня. Дурные воспоминания будит. Если б мог, стер бы их на фиг: типа файл уничтожен, восстановлению не подлежит. Нет бы чего хорошее вспомнилось… А то всякая дрянь в башку лезет. И так каждую ночь. Под этой самой желтой дурищей. А были ж ночки и денечки были! Жаркие ночки, веселые денечки… Вспоминай же, кретин, их. Не надо всю грязь наружу тащить. Жаловаться на судьбу. В мире и так на одного счастливого дурака приходится два нытика и полтора маньяка. Почему полтора? А один скрытый. Санут дополз до горизонта и зацепился за облако. Вид получился тот еще: серое небо, белое облако, желтый круг луны. На яичницу здорово похоже. Огромную такую глазунью на гигантской сковороде. И какая птичка снесла это «яичко»? И кто готовит его себе на завтрак? Прикинул примерные размеры – планета рядом с ним вроде мяча получается. Машка говорит, что весь этот мир – огромное блюдо, которое Неназываемый доверил Ша – гигантскому змею, чье тело опутало чудовищную одноглазую Тамру. Иногда Ша засыпает, немного распускает свои кольца, и Тамра открывает глаз, пытается вырваться. Ураганы, штормы, засуха и страшные болезни обрушиваются тогда на мир. Типа кара за грехи и грешочки. Кто сильно виноват, тот огребет. Не зря Тамра переводится как «Карающая». И пока Тамра смотрит на мир, в небе дни и ночи висит красное солнце. Потом Ша просыпается… Как может солнце светить днем и ночью, не знаю. Чего не видел, того не ведаю. Но, похоже, нечто странное и глобальное тут происходит регулярно. Не каждый месяц или год, но и не раз в тысячу лет. Люди помнят и даже отсчет ведут: «за три сезона до Прихода Карающей» или «он пережил два Прихода» (той же самой Карающей или, проще говоря, красного солнца, что светит якобы и днем и ночью). Вот как занесло меня: от гор Богудала – к мифологии этого мира! А ведь только на секунду отвлекся, и куда мысль ускакала… На привязи надо бы их держать. В строгом ошейнике. А то хрен знает до чего додуматься можно. Странного. Или страшного. Мне один умник как-то говорил, что мысль материальна. И вроде как на полном серьезе он это сказал. Русским языком. Но повторить его лекцию, да еще на трезвую голову… Всего-то и запомнилось: «…Фильтруй не только базар, Лёха, но и мысли, ибо они…» Может, он прав и мне лучше какой-то прикол сейчас вспомнить, а не ужасы минувших дней? Чего-нибудь реально смешное, что не только под водочку и селедочку идет. Блин, как назло, ничего веселого не вспоминается! Одна лабудень в голове вертится. А ведь было же, было! И в институте, и в армии, и в клинике. Даже просто так, по жизни, и то бывало. Много всего, а вспомнилась почему-то толстая баба в трамвае. Ей сиденье неудобное попалось. С болтом. Мы такие «сексуальным стулом» называли. Так она всю дорогу ерзала и бурчала. Мол, о людях совсем не заботятся, болт, мол, с краю. Но так и не встала. А я не понял, что ее так возмутило: что болт или то… что с краю он. Мальком был, не додумался спросить. Хотя за такой вопросик обозвала б как-нибудь. Наверняка. У нас ведь народ простой, редко говорит стихами. И добрый – не сразу бьет, сначала ругает. Но, ясное дело, не без странностей. А у кого их нет? И за границей есть, и у нас. Только там каждую странность лелеют, как редкий цветок, ходят с ней к психоаналитику, хвалятся перед знакомыми и мемуары пишут. У нас же на все странности ложат болт – на сорок шесть, с левой резьбой – и живут себе. А кому не нравится – им же хуже. Им же среди нас, странных, жить приходится. Ну бабы они все странные. Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь. Взять хотя бы моих бывших – Ларку с Натахой. Обе классные девахи, даже похожи немного, одинаковый возраст и образование, но характеры!.. Как день и ночь. Летний день и зимняя ночь. Ларка без сотни баксов из дому не выйдет – голой, босой и нищей себя чувствует. А Натка с десяткой в кармане – самая богатая и счастливая во всем городе. А может, и во всем мире. Это про нее Рустам придумал: Всякий раз пел, как ее видел. А Натаха смеялась: «Рустик, из меня такая же стриптизерша, как из тебя воспитатель детского сада». Но она заходила в бар «У Рустама» раз или два в месяц. А для Ларки это дорого, хоть получает в «зеленых» столько, сколько Натаха в «деревянных». И все равно ноет: «мало» и занимает у Натахи на такси. А та дает. И довольна своей работой, зарплатой и жизнью. Такая вот необъяснимая причуда психики. У обеих. А может, и у меня. Сижу вот, делаю из чистого листа грязный. Словно мне заняться больше нечем. Санут-то уже ушел. Пора бросать это глупое дело и греть постель. Меня же Марла ждет! Я еще не рассказывал о ней? Тогда это еще впереди. Если будет настроение. И голову мне не откусят этой ночью. За опоздание. С Марлой я познакомился в обжорно-спальном заведении Ранула. В первый вечер, кажется. Или уже во второй? Теперь и не вспомнить точно. Дней десять прошло, а то и больше. Хотя эта точность мне до левой задней. Главное, что мы встретились и познакомились, а все остальное… Марла ростом с меня. Или с Аду Абрамовну. Только раза в полтора тоньше ее. Аккурат мой любимый размер. И волосы такие же – черные, блестящие, только короче. В общем, баба что надо. А голос!.. Низкий, грудной. Напоминает мурлыканье кошки. Большой, полосатой и настолько сытой, что лень ей открыть глаз или дернуть лапой. Но подойти, погладить «кису» – тут нужна смелость. И ловкость исключительная. Или глупость. Тоже исключительная. Пришлось мне как-то иметь дело с таким «смелым» – если ловкости нет, решетка вряд ли защитит, – спас ему три пальца из пяти. По кусочкам, можно сказать, собрал. А он недовольным остался. Требовал и те два, что тигр проглотить успел. Но промывать зверю желудок… Да и вряд ли б это помогло. Часа три прошло после «контакта». Не меньше. Вот и Марла из той же породы – крупнохищной. Такую бабу не удивишь силой или деньгами, с такой… разговаривать надо. День разговаривать, два и при этом никакого намека на интим. Поговорил и ушел, опять поговорил и опять ушел – тогда она сама придет. Проверенный метод. Всегда срабатывал. С такими. Сработал и в этот раз. Даже раньше, чем я думал. Только потом я узнал, что баба она скромная: ничего ни у кого не просит – сама берет то, чего ей надо. И никогда никого не уговаривает – не любит она много болтать. Свести бы ее с Меченым, так дети вообще без языка родятся. Но это я сейчас такой умный, а дней десять назад я еще и смелым был. До потери защитных инстинктов. Сам подошел к ней и заговорил. Удивил и Марлу, и всех остальных. Кто мой «подвиг» лицезреть сподобился. Марлу-то хорошо знали, а меня первый раз в том кабаке видели. И то, что я знаком с его хозяином, всем было по барабану. Ранул мои проблемы решать не станет. Но о том, что они у меня есть или могут быть, – я тогда даже не догадывался. И про дни Говорят, что бог хранит дураков и пьяных. Не знаю, кем я был в то утро, но ребра мне не намяли и голову не откусили. Смех смехом, а зубки у Марлы те еще. Я когда ее улыбку увидел, обалдел. Трудно сказать, кем были ее далекие предки, но мясо они любили – это точно. Намного больше, чем бананы. – Не бойся, я не кусаюсь, – сказала Марла. Через пару дней, когда пришла А чего мужик отвечает, когда баба говорит ему «не бойся»? Да еще при свидетелях! Вот и я сказал: «Не боюсь». И Нож убрал. И в комнату их пустил. Ее и разносчика с подносом. Ньюлта. Так этот ньюлт поднос на стол брякнул, а сам на фиг свалил. Быстро. А выпивки и жратвы на двоих притащил. Пообедать. Или на троих – позавтракать если… Пока я думал, как бы от завтрака плавно и ненавязчиво перейти к интиму, мне без лишних слов показали «как». Свои тут понятия о предварительных ласках. Толчок в грудь – и ты сидишь на кровати. Хлопок по плечу – уже лежишь. Хлопок по животу – и разговаривать нет ни малейшего желания. А как Марла помогает снять одежду – лучше не вспоминать. Все равно я новую хотел купить. Повезло, хоть руку ее успел придержать. Хлопнула б еще раз, пониже, и делать тем утром нам с ней было бы нечего. Ну насчет «не кусаюсь» – только чтоб успокоить меня было сказано. А как увлеклась, так про все обещания позабыла. До смерти, спасибо, не загрызла, но кое-где кровь пустила. Сама же эту кровь потом и слизала. Типа вместо десерта. Или заключительных ласк. Как, с кем и в какой позе – про это недоростки пускай болтают. А мне ни перед кем выделываться не надо. Чего могу и сколько – только меня и Марлу колыхает. Вернее, ее-то как раз и не колыхает. Сейчас. Спит она. В моей комнате и на моей кровати. Впервые за эти дни спит у меня. Прежде – уходила. Марла спит голой – жарко! – только шею ее прикрывает тонкое смятое покрывало. Шею Лапушка защищает зубами и когтями. С некоторых пор такие шутки не кажутся мне смешными. Марла раскинулась на полкровати. Крупные бабы всегда занимают много места. Но и того, чего осталось – на кровати, – мне хватит. Большая в комнате лежанка. Самая большая во всей гостинице. «Люкс» как-никак. Все удобства в номере. Плюс лучшая жратва. Я ведь Ранулу только одну чешуйку дал – светлую, а по местным расценкам получилось, что за полсезона вперед заплатил. Вот «щедрый» хозяин и старается, чтоб я как можно больше потратил в кратчайшие сроки. Сдачу тут хоть и принято давать, но срабатывает принцип: чем меньше дашь, тем больше себе останется. Это мне Машка потом объяснила, после того, как я разделил с Марлой завтрак. Ближе к обеду у нас это получилось. И обед здесь можно Короче, такие вот правила. Нравятся – хорошо! А не нравятся – это только твои проблемы. Мои, в смысле. Не скажу, что я был очень уж против этих правил, но непривычно как-то, – все с ног на голову перевернуто. Обычно я сам баб выбирал и развлечения заказывал, а тут меня, и по полной программе. И что с Марлой у меня так затянется, не думал. И какие мужики за ней стоят, не знал. И даже не за ней, а под ней ходят. Один Меченый чего стоит. Здоровый он мужик. Кость широкая, но тощий, как медведь весной. Руки длинные. До колен почти. Ладони, как лопаты. Такими голову прикрыть – и незаметно: голова там, мяч или вообще ничего нет. Да еще шрам на лице приметный – через лоб, нос и правую щеку. На след от когтей похожий, двойной. Интересно, что за зверушка такие следы оставляет? А все повадки у Меченого, как у матерого волчары, что еще не один год будет водить стаю. Вот только поговорить с ним – «за счастье»: три слова в час мужик выдает. Это когда у него болтливое настроение. Остальные в его команде держат дистанцию. Наверно, крут я для них. Слишком. Раз уж Марла со мной. Или это я с ней? Ладно, потом разберемся. А Машка стала шарахаться от меня. Как убежденный алкаш от общества трезвости. То хозяина мне хотела найти, чтоб я не пропал сам-один. А когда я вышел на нормальную компашку, стала обходить меня десятой дорогой. Словно и не знакомы мы ни разу. Похоже, у «девочки» Маши мозги повернуты не в ту сторону. То «ларт без хозяина – спасайся кто может!», то «ларт, что спит с бабой, – конец света и все всадники апокалипсиса!» Так и не сказала, к чему все эти страсти. Но из Ранулова заведения удрала с ближайшим караваном. Как крыса с тонущего корабля. Я едва успел поговорить с ней перед отъездом. Странный такой разговор получился, сумбурный. Так и не понял, чего она от меня хотела. Советовала не задерживаться на одном месте, а почему – не сказала. И с собой не звала. Скорее наоборот. Как я понял, от меня и сбежала. С теми двумя, что в постели ее кувыркались. Оказывается, договор попутчиков они так заключали. Забавный, однако, метод. – А чего ж ты со мной ничего такого? Только на словах… Как тогда на меня Машка посмотрела! Будто укусить хотела. – С тобой слова Я открыл рот, вспомнил кой-чего и закрыл. Молча. А что я мог сказать? Если то, чего было между нами в Храме, – А теперь чего? – Чего? – не поняла Машка. – Мы вроде как обещали чего-то друг другу… – Ты мне ничего не должен. Я тебе ничего не должна. Повтори, и мы свободны. – Обязательно повторять? – Нет. Хватит и того, что я сказала. Вот только уверенности в Машкином голосе не было. Тогда я сказал то, что она ожидала услышать. А потом про нож спросил. В дверь брошенный. – Я не стала бы тебя убивать. Нож – это не огонь. – А сама глаза отвела. – Ага, пожалела вроде как. Или тех двоих побоялась обжечь? Машка ничего не ответила. Молча встала и пошла на выход. А у двери чуть не столкнулась с Марлой. Сказала ей чего-то и посторонилась. В тот же день Машка уехала. А Марла… Я так и не спросил, чего ей наговорила рыжая ведьма. С отъездом я торопиться не стал. А куда спешить-то? К кому и зачем? Вот надоест здесь, тогда можно и манатки собирать. Каких у меня раз-два и обчелся. А все, что есть, то на мне. С караваном можно будет прогуляться или на пароме прокатиться… Говорят, и такое развлекалово здесь есть. Но я за эти дни так ни разу и не видел его. А спросил Марлу – оказалось, раньше предстоящего аукциона парома в этих местах не будет. Ладно, подождем. Мне и без него найдется чем заняться. Поспать, поесть, пообщаться с реальной бабой, еще поесть-поспать. Прям отдых в глубинке, где нет ни телевизора, ни Интернета. Веду такой здоровый образ жизни, что сам себе поражаюсь! Если б не Марла, растолстел бы, к чертям собачьим! Правда, есть еще Меченый с командой, но махать оружием в их компании меня чего-то не тянет. С детства боюсь острых предметов. В чужих руках. Я лучше зарядкой займусь. Потом. После аукциона. Дня два до него осталось. Кажется. Меченый по-быстрячку ввел меня в курс дела. Умный он мужик, с понятием. Своих парней держит в кулаке. Тех, кто круче его, не задирает. А раз уж мы с Марлой делим завтрак и обед, значит, я очень крутой и меня можно уважать. И развлекать, когда Марлы нету рядом. Не в том смысле «развлекать», а чтоб весело мне было. Короче, это он привел меня на аукцион невест. Посмотреть, выпить на халяву. Ну и прикупить чего, если глянется. Простые здесь правила, как оказалось. То, чего продается, само себя и рекламирует. А зрители и покупатели платят на входе медный грошик – боал, берут «сиротскую» деревянную кружку (на литр, не меньше!) и садятся за стол. И не на лавку там общую – на табуретку. Персональную. Высокую, трехногую и с запасом прочности таким, что не сразу и поднимешь. На века делалась, не иначе. А сам аукцион в большом дворе организовали. В том, что за гостиницей. Ранул его почему-то загоном называет. Но я пока не видел, чтоб в нем чего-то загоняли. Большие столы во дворе установили буквой «П». С разрывом верхней планки. Сквозь этот разрыв и входят «невесты». По одной. Обносят зрителей выпивкой. А те под стеной сидят. Середина для променада и поединков оставлена. Не невест, а претендентов. Стать им несложно. Надо только выпить все из кружки, бросить в нее означенную сумму и поставить тару на поднос, с которым ходит «лот номер такой-то». Сколько кружек, столько и претендентов. А дальше – как на обычном аукционе: небольшая разборка между желающими и победителем становится тот, кто остался. Только в ход не монеты идут – кулаки: кто двинет сильнее других, а сам на ногах устоит. Проиграл – ни фига не получишь. В том смысле – деньги не возвращают. А не нравятся правила – не играй. Вот я и подумал, что мало найдется желающих играть по таким-то правилам. Оказалось, играют, и еще как! Когда первая «невеста» вышла, я чуть с табурета не упал. У нее из одежды – кожаный мешок. На голове. С дырками для глаз, понятное дело. И кувшин литров на пятнадцать. В руке. А баба несет его одной левой, правой знаки какие-то делает. Кокетничает типа. Так ее гулом и топотом встретили. Довольно громким. Хоть по земле не очень-то потопаешь. Всех она обошла, но наливала едва по трети кружки. Может, принято так, может, чтоб всем хватило. Мы с Меченым ближе к выходу сидели, так что нам выпивка не сразу досталась. Зато успели рассмотреть «невесту» во всех подробностях. Слышал как-то выражение – бой-баба, вот она ею и была. Вроде моей Марлы, только в кости потоньше. И кожа темнее. Красно-коричневая, блестящая, как маслом смазанная. А может, и реально маслом. Из украшений – шрамы. Синей и белой краской нарисованы. В чем прикол – я не понял. А подошла поближе – рассмотрел. Шрамы у нее были настоящие. Такие от резаных и рваных ран остаются. Если зашить вовремя и лечить правильно. Чтоб воспаления не было. У Марлы тоже шрамы есть. Так она воин, а эта… Потом присмотрелся, как «невеста» движется, как руку свободной держит да пальцами шевелит, и сообразил: не кокетничает баба – оружие ищет. А его нет на привычном месте. Наверно, голой без него себя чувствует. И кто ж позарится на такое «чудо»? Неужто найдутся психи? Я б трижды подумал… Марла тоже не нежная пери, но ее-то без одежды я потом увидел. Говорить, «останемся друзьями» было уже поздно. Не знаю, сколько монет платили за первую, но восемь кружек она унесла. И разборка за нее вышла реальная. Типа бой без правил, с использованием всех подручных средств. Начиная с табурета и заканчивая личным оружием. Автомата и гранатомета у претендентов не наблюдалось, копьями и ножами в зрителей не бросали, так что мы наслаждались зрелищем по полной программе. Как ни странно, раненых было мало, а убитых вообще не оказалось. Хоть мужики подобрались неслабые. Я рядом с ними как малек-недомерок смотрелся б. Оказалось, на аукционе не принято убивать. Дурной тон. Площадку стали приводить в порядок. После боя. А наш слух вышел терзать какой-то певец. Ему принесли помост на низких ножках, покрытый ярким ковриком, а рядом чашу с питьем поставили. Певцом или песнопевцем, как тут говорят, оказался старик с косой до зада. Даже длиннее. А чтоб не мешала, она вокруг тела у него обернута и за пояс заправлена. Точнее, за толстый зеленый шнурок. Что поверх халата повязан. Полосатый такой халат, пижамной расцветки, едва до колена. А под зеленые штаны. И шлепки. На босу ногу. «Крутой», однако, прикид у «великого» артиста. Может, ему на новый подать? Старик шел легко, чуть пританцовывал, и я не сразу врубился, что одна нога у него короче. С ним еще пацан был. Такой же тонкий, узкоплечий, и волосы собраны в косицу. До лопаток. Только у старика она «соль с перцем», а у пацана – темно-коричневая, почти черная. Глаза тоже темные, как у старика. И лица похожие. Может, дед и внук, если певец рано начал, или отец и сын. Младший сын старичка-бодрячка. Не больше семидесяти бодрячку. На вид. Пока артист усаживался, Меченый мне стал шептать о нем. С восторженным придыханием. Мол, ученик самого Многострунного, а песнь исполнит Райсы Четырехлапого. Тоже ученика Многострунного. Почему Четырехлапого? Потому что Райса из народа ящеров и больше на четырех бегал, чем на двух. Почему бегал? Так он летать научился. Без крыльев. Ну а говорить? Умеет Райса и говорить, а как же! И песни про героев сочиняет. Тех, кого видел и с кем путешествовал. Разные: про капитана Барга и затерянный город, про халка и Белую Смерть, про аникарцев и камень Накора… Кажется, за минуту Меченый сказал больше, чем за весь месяц. Ладно, послушали песню. Под выпивку она нормально пошла. Песня, вернее рассказ, оказалась той еще. Про Волута из Холодных гор. Если хоть четверть в ней правда, то нескучно здесь живут: ссорятся с вождями и уходят из племени, попадают в рабство и освобождаются, возвращаются домой и устраивают разборку третьей степени. Ту, что без ядерного оружия. Короче, нормальная жизнь реального мужика. Голос у старика негромкий, но какой-то сочный и гулкий. Говорит вроде тихо, а слышно всем. И это на улице, где народу с полсотни морд собралось. При этом слушали его так, что и не шевелились лишний раз. А если уж кому пить приспичило, то кружка потом так в руках и оставалась. Чтоб не зашуметь случаем. Уборщики тоже двигались тихо, как привидения. Может, потому и возились полчаса, пока у старика клубок не закончился. Небольшой такой клубок, с кулак величиной, а на нитке камешки и узелки какие-то. Он все перематывал его, пока рассказывал. Сын или внук рядом сидел, миску с клубком держал да питье иногда подавал. У деда-отца типа руки заняты. Тот за весь рассказ ни разу нитки из пальцев не выпустил, даже когда пил. А пальцы у него – пианисту впору – тонкие, длинные. И чуткие, как у слепца. Только не буквы он ими нащупывал, а узелки да бусинки. И поверх голов наших смотрел, словно видел все, о чем говорил. Провожали песняра так же, как встречали невесту: топотом и гулом. Замена аплодисментов, надо думать. Только кланяться и выходить на «бис» тут не принято. Потом следующая невеста появилась. Тоже с мешком на голове, только помельче первой. Светлокожая. И волосы светлые. Те, что на теле. Почти блондинка. Если не крашеная, понятное дело. Это у нас многие бабы блондинками хотят быть, а в другом мире, может, другие стандарты. Из одежды у нее – черная бахрома ниже коленей. И кувшин. Тот же самый. Только несла она его двумя руками. И прижимала к себе как родной. Паузу после поединка заполнял какой-то клоун-гимнаст. Всякие штуки с копьем проделывал. Кто-то смеялся, кто-то топал, а я с Меченым общался. Он мне популярно объяснил, зачем невесте мешок. – …Лица не видно? А зачем тебе лицо? То, что надо – все на виду. Нравится – плати-дерись, не нравится – сиди и пей. И первый приложился к кружке. Пример вроде как подал. – Слышь, а если не с кем драться? – Как это? – Ну один вышел на площадку. И все. Тогда чего? Меченый заглянул в кружку, словно в ней мог плавать ответ, потом повернулся к соседу справа. Пара фраз – и я получил исчерпывающую информацию. Из первых рук, так сказать. Нашим соседом оказался мужик из клана вортов. Тех самых, что устроили аукцион. В прошлом сезоне мужик остался без жены, вот и решил попытать счастья. – Во времена матери моей матери случилось так, что только одну кружку принесла невеста. Жену отдали без поединка, но монеты мужу не вернули. – Не понял, – сообщил я рассказчику. Объяснил Меченый: – Победитель получает жену и половину того, что положил в кружку. Нормально. Типа заходите в наш магазин и за каждую покупку – подарок от фирмы. За ваши же деньги. Вот только говорить это вслух я не стал. Сомневаюсь, чтоб меня здесь поняли. Да и третья невеста появилась. Эта была разрисована с ног до шеи цветными узорами. Я так и не въехал, краска это или татуировка, и какого цвета кожа, не разобрал. Шесть кружек получила эта расписная красавица. После нее выступали жонглеры. Трое. Невесты были разные. Даже такая, что фигурой Машку напоминала. Один к одному. Только шерстка черная. Нашлись и на эту покупатели. Из тех, наверно, кому змеи и ящерицы красивыми кажутся. Была и такая, чье тело украшали полоски змеиной шкуры. Держались они как приклеенные. Хотя могу предположить, что это и не украшение вовсе, а свое родное… Как мне сказали, ворты – клан торговцев, и торгуют они со многими народами. А в некоторых местах, чем больше продавец похож на покупателя, тем лучше. Это хорошо там, где не любят чужих. А есть земли, где совсем наоборот. Там скорее глотку себе перережут, чем станут – …Все зависит от удачи, – рассказывал Суфир, сосед Меченого. Мы разговорились после пятой или шестой невесты. – Вот моя мать сорок сезонов хранила караваны. И почти каждый – выходила с кувшином. Так ей меньше десяти монет в кружку не бросали. Первая, помнишь, которая вышла? – спросил он Меченого. Тот кивнул: – Такую не скоро забудешь. – Сестра моя. Старшая. – О… – Это я рот открыл. – И много их у тебя? – Шесть. Седьмую убили недавно. И двух братьев убили. Нелегкой была Дорога. – И больше не осталось? Братьев?.. – Четверо еще. На этом разговор прервался. Появилась высокая мускулистая девка с фигурой пловчихи. Эта кувшин несла на бедре, а левую руку держала свободной. И пальцами шевелила. Словно нащупать чего-то пыталась. Напомнили мне эти движения кой-чего. Я наклонился над столом. – Слышь, Суфир, а эта не твоя сестричка случайно? – Моя. Мужа ее убили в прошлом сезоне. – И сколько монет за нее хотят? – заинтересовался Меченый. – Десять. Будешь со мной драться за нее? – С тобой? Нет, не буду. – Почему? – Нет у меня столько монет. А тебе удачи. – А… Спасибо. И никаких обид или выпендрежа: я богаче – значит, круче. Одно меня зацепило: Меченый говорил так спокойно, будто жениться на сестрах здесь в порядке вещей. А мне это не показалось таким уж нормальным. – Слышь, Суфир, она точно твоя сестра? – Моя. – У вас одна мать и один отец? – Нет, отцы разные. – Неправильно это… – Закончить я не успел. – Почему неправильно?! Моего отца убили, мать взяла другого мужа. Что здесь неправильного?! – Горячий парень Суфир, нетерпеливый. – Понимаешь, дети от такого брака… – Дети? У Сифур уже трое детей. И все мужи. Она сказала, если не дам ей дочь, она опять выйдет с кувшином. Я так и не объяснил ему ничего. Не успел. Потом подумал и решил не вмешиваться. У нас вон фараоны женились на сестрах и получали нормальных – вроде бы? – наследников. Да и на фига мне вмешиваться в дела двух мечников? Здоровье девать некуда? Не знаю, на какие подвиги способна его сестричка, а Суфир победил троих и, похоже, ничуть не устал. Мне такие танцы с мечом даже во сне не снились. К тому же это самый быстрый и бескровный поединок оказался. – Ворты они все, – буркнул Меченый. – Эти проливают свою кровь только в бою. Чего-то совсем у него настроение испортилось. После каждого поединка он становился все мрачнее и мрачнее. Разговор с соседом хоть немного отвлекал его. Но Суфир получил свой приз, помахал нам рукой и ушел. А я заметил Марлу. У входа. За столом напротив. Она о чем-то болтала с двумя мужиками. Реальными такими лосями. В полтора раза шире меня в плечах будут. И раза в два тяжелее. На вид. Но тут появилась очередная невеста, и я забыл про них. Ростом девка на голову выше меня. А весу – килограмм пятьдесят. Не больше. Даже среди манекенщиц моего мира я таких дистрофичек не видел. Но самое странное, она не выглядела костлявой. Только высокой и тонкой. Очень даже… С длинными руками и ногами. Как бы такую ветром не сдуло. Не знаю, что за красоту она прятала под мешком, но тело ее покрывала серая кожа. Плечи узкие, грудь маленькая, с ее кулачок, а соски в полпальца длиной. Черные. И мех вокруг них курчавится. Темно-серый. Язык не поворачивается назвать это волосом. У самых волосатых мужиков такого не видел. А под первой парой сосков – вторая. Грудь чуть припухшая, как у десятилетней девочки, и соски поменьше. Меха тоже почти нет. Еще ниже, на плавающих ребрах, третья пара. На той ни сосков, ни меха. Одни только ореолы. Вроде родимых пятен. Под ними круглый живот. Как футбольный мяч. А посредине «мяча» шнурок повязан. И бахрома к нему приделана. С ракушками. Бедра узкие. На левое здоровенный кувшин опирается. Блин, да он же толще самой невесты будет! Не знаю, как она его поднимать станет. – Слышь, – толкнул я Меченого локтем, – ты только глянь на – Уже, – буркнул он, продолжая заглядывать в кружку. Похоже, настроение у него упало ниже уровня городской канализации. Хотя откуда ей здесь взяться? Днем все удобства во дворе. Ночью усул имеется. – Эй, ты покупать хоть будешь? Или передумал уже? – Эту не буду. Я бы тоже такую не купил. – А других? – Дорогие в этом сезоне невесты, – сообщил кружке Меченый. – Слышь, а этой что, одной пары мало? – Чего «одной»?.. Я хлопнул себя по груди. – Ты что, тиу никогда не видел? – Не видел. Говорить, что и не слышал никогда об этих тиу, я не стал. Думаю, Меченый и сам все понял. Не дурак он. Посмотрел на меня, усмехнулся криво, но спрашивать, откуда я такой безграмотный взялся, не стал. – Родит она скоро. Видишь? – Ну вижу. – Троих. Или четверых. – А-а… откуда ты знаешь? – Было бы двое, только б верхние сосалки налились. А так… – А почему двое, а не один? – У тиу меньше двух никогда не бывает. Даже у старых. – А-а… – Не про нас она. Тех видишь? – Каких? – Напротив. В серых плащах. – Ага. – Вот они и будут драться за нее. Если захотят. Тиу редко дерутся меж собой. Меченый не ошибся. Худышка быстро обслужила наш стол, наливая всем по глотку, чуть дольше задержалась у соседнего. А когда заменила кувшин на поднос, то получила всего две кружки. Те самые, что стояли перед людьми в сером. Или покупателями, а не людьми. Мне без разницы, кто они там такие. На «арену» здесь можно попасть просто – перепрыгнув через стол. Как быстро – зависит от исполнителя. Ну а каким образом эти тиу через стол перебрались, я и не заметил. Только что сидели – и вот уже посреди двора. Стоят лицом друг к другу и не двигаются. Поклонились слегка и начали… Следить за поединком? Ага, как же! Лица у обоих закрыты. Попробуй отличи одного от другого. И двигаются с такой скоростью, что только размытое пятно и разглядишь. Пять секунд – и все закончилось. Замерли, опять поклонились друг другу. Тот, что пониже нагнулся, потом развернулся и пошел на выход, – проиграл вроде как. А тот, что едва кивнул, в другую сторону направился. За невестой. Ну вот и весь поединок. Если его можно так назвать. После него и площадку ровнять не стали. Вот после великой битвы «серых» Марла и ушла. С мужиками. Она впереди, двое за ней. Шли легко, мягко. Ну Марла всегда так ходит, а эти… От их шагов должны б кружки на столах подпрыгивать да следы в камнях оставаться. Глубокие. Ни фига! Когда незнакомцы подошли к воротам, Марлу за их спинами я и не разглядел, – любой из этих двоих мог бы створку собой заменить. Легко. У нас таких раньше под балконами ставили. Только каменных. А тут такие ходят еще. Тепленькие. Один с толстенной дубиной – у меня б не получилось ее даже обхватить, другой с шестом – бревнышко куба на три. И думать не хочу, что такой «тросточкой» можно сделать. Мои нервы ненастолько крепкие. Долго пялиться на этих культуристов мне не дали. Меченый дернулся так, что чуть с табурета меня не свалил. Хотел ему сказать пару ласковых, но увидел его рожу и на очередную невесту решил глянуть. Да-а-а. На такое стоило посмотреть. Все как в песне: «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…» Вот только вряд ли эта деваха стала бы оглядываться. Она и так знает, что на нее только слепой пялиться не будет. Или извращенец. У которого на баб совсем ничего не шевелится. В общем, была она… Блин, ну почему, когда хочешь сказать о чем-то необыкновенном, не хватает слов! Одни буквы и желания остаются. Короче, одета эта невеста была куда богаче остальных. Все стратегические точки украшены шнурками и чешуей. Замаскированы типа. Не той чешуей, что вместо денег здесь ходит, помельче. И радужной. Три шнура на груди (а размер у нее куда больше моего любимого будет!), а четвертый – на талии. Надо сказать, что у таких пышных баб редко бывает талия, а у этой имелась. И даже тонкая для ее габаритов. Пятый шнур шел по бедрам. Аккурат выше шерстки. А ту – бахрома с чешуйками прикрывала. Вроде бы прикрывала… Чисто символически. Короче, к столу шла баба с большой буквы. У которой все выпуклости и вогнутости были там, где им и положено быть. А то, что они таких размеров, так это ничего. Глаз радует. И не только глаз. Как говорил Рустам: «…дэвушка такых выдающихся форм, что так и поднымают… настоэние». Кувшин на фоне этой «дэвушки» казался совсем небольшим. И совсем нетяжелым. Марлу тоже не назовешь мелкой бабой. Но на нее не каждый решится так пялиться. Откровенно. И облизываться при этом. Все дело в пропорциях. На Марлу глянешь – сильная баба. Сначала «сильная», а потом уже «баба». На эту смотришь – баба, баба и еще раз баба. И только потом – сильная. И уж в самую последнюю очередь подумаешь, что она и делать чего-то умеет. В смысле работать. Не будь у нее профессии, не пустили бы на аукцион. Победитель получает не только жену, но и место в клане. А вдвоем легче выжить, чем одному. Но это если оба чего-то могут. Все это мне Меченый объяснял, не сводя глаз с фигуристой девахи. В конце добавил: – Стумала она. – Кто? – Стумала. Стумать умеет. – Что умеет? – не врубился я. – Стумать. – Меченый все-таки повернул голову ко мне. Наверно, у меня был очень тупой вид. И я не на «невесту» пялился, а на своего соседа. Вот он и сказал: – Рыбу она приманивает. Стуму. – А… – Стуму я уже пробовал. Класс! Но то, что она рыба, узнал только сейчас. – Люблю рыбку. – Меченый облизнулся и поднял свою кружку. В нее тут же зажурчало из кувшина. Вблизи «невеста» выглядела еще аппетитнее. Светлая кожа, покрытая легким загаром и золотистым пушком, мягко светилась. Дурацкое сравнение, но кожа и вправду напоминала бархат или шкурку персика. Так и хотелось потрогать. Жаль, что тут не щупают будущую покупку. – Сколько? – шепнул Меченый. – Шесть, – донеслось из-под мешка. Сосед кивнул и приложился к кружке. Сзади «невеста» выглядела тоже здорово. Не о каждой такое скажешь. Потом она подошла к открытым воротам, остановилась, и ее осветило заходящее солнце. Не золотистой она стала, а золотой. Прикинул, сколько «желтяка» на такую статую пошло бы. Центнеров шесть. Не меньше. В общем, охренительное количество. Не у каждой страны в запасниках найдется. Толкнул Меченого плечом: – Ты только глянь, чего делает, стерва!.. – Видел уже, – рыкнул он. И в кружку начал пялиться. – Ты че, мужик, в натуре не понял? Она ж для тебя там стояла! – Знаю! Если б глазами можно было покусать, уколы от бешенства мне б не понадобились. Не болеют мертвые бешенством. – Ну так че ты сидишь? Шесть монет не такие уж деньги… – Не такие. Но у многих здесь и половины не будет. – А у тебя? Сколько в твоем загашнике шуршит? Что такое «загашник», Меченый спрашивать не стал. Только глянул на красотку, что начала обход другого стола, и тоскливо выдохнул: – Четыре. – Здорово. Больше половины есть. Добавь еще две… – Нету! У меня!!! – Да я слышу, слышу. Чего так орать? А нету – займи. Для такого дела – сам бог велел. – Кто мне займет? Здесь!!! Ты? И пальцы соседа сжались в кулаки. Даже те пальцы, что держались за кружку. Для такого дела он освободил их. – Да хоть и я. За такую бабу не жалко. Я бы и сам не прочь с ней… – вырвалось у меня. Сначала ляпнул, а потом подумал. Ну есть у меня монеты, есть. Но лезть на средину и драться там… Ага, щазз. Только зубы почищу и шнурки поглажу. Чего я без Ножа могу? Грыжу вправить да массаж сделать? Очень мне это поможет. На арене. А светиться с Ножом чего-то не хочется. Да и зачем мне невеста? Даже такая аппетитная. Подержаться за нее я б не отказался, а вот жениться… это без меня, при любой погоде. Морда у Меченого стала такая, хоть табличку под ней вешай: «Удивление. До полного обалдения. Наглядное пособие». – Ты дашь мне два сабира в займы? – Без базара. И прям сразу. Допивай свое пойло. Он одним глотком опустошил кружку и поставил передо мной. Я достал две квадратные монеты и положил рядом. Все еще недоверчиво Меченый потрогал их пальцем, потом вытряхнул свои, пересчитал, шевеля губами, и ссыпал в кружку. Только когда она опустилась на поднос, рядом с двумя другими, на лице Меченого появилась тень улыбки. Короче, в том, чего потом случилось, я виноват не меньше, чем мой сосед. Кирпич вроде как прямоугольный, а бросаешь его в воду – следы круглые. Почему бы это? Может, по этой же самой причине и случаются всякие подлянки. Потому, что С первым противником Меченый быстро разобрался, прямо возле стола. Остальные четверо ближе к середине сошлись. Ну мой сосед туда и направился. А дальше… Блин, ну не умею я комментировать бой без правил. Особенно если в нем участвует целая толпа. Другому меня учили. Короче, на четырех квадратных метрах собрались пятеро неслабых мужиков. И стараются друг друга если не замочить, то уж вырубить точно. Надолго при этом. Попробуй тут уследи, кто кого и каким приемом. А еще имелись в этой «толпе» два отморозка. Один с табуретом и здоровенными кулаками – с голову, не меньше! Другой – с чем-то увесистым на цепочке. Так эти двое больше всего места и занимали да обзор мне загораживали. Сначала пятеро соперников было, но скоро их меньше стало. Не заметил я, кто еще двоих положил. Может, Меченый поучаствовал. Может, отморозки сами справились. Они ведь между собой еще не дрались. Не подставлялись друг другу, ясное дело, пока одной командой работали. Когда и договориться успели? Остальные-то – каждый за себя и сам против всех, как в любой нормальной драке. Вот Меченый и остался один против двоих. А они его начали к воротам теснить. Вот выпрут за них и все – плакали мои денежки. А чего коротким мечом против таких оболтусов сделаешь? Один верткий, как угорь, другой – ходячий шкаф. Такого мало убить, надо еще свалить и на запчасти разобрать. Для надежности и во избежание. Но и Меченый хорош – не давал себя заломить. Вот только развернуть их спиной к воротам у него не получалось. Уступал он шаг за шагом. Огрызался, но отступал. Будь у него один противник, справился бы, думаю. А двое, да еще таких… Тот, что побольше, табуретку крутил да перебрасывал с руки на руку, будто и не весила она ничего. Но Меченый пару раз эту меблю зацепил, так и зарубки на ней, кажется, не осталось. Да еще руки у амбала длинные. Как у гориллы. Против такого копье нужно, а не меч-недомерок. А юркий все круги наворачивал да оружие свое то пропеллером крутил, то восьмеркой. Меченый едва уворачиваться успевал. Короче, понял я, что не справится он с этими двумя, и на ворота глянул – долго ему еще пятиться? Тут трое в воротах и нарисовались. Новые зрители типа. Самое подходящее время выбрали. Два высоких парниши в темном, а рядом квадратный такой мужик – что в длину, что в ширину – в красно-желтом прикиде. Слева от входа кружки продают, вот он с одним темным и потопал туда. Второй сместился чуть, вроде как прикрыл босса со спины. А я уставился на парнишу во все глаза. Худой, высокий, не ниже тиу. Про таких еще говорят: «Ветром сдувает». Фигня! Это «шнурок» сдует, а не «ремень». (И такие породы мужиков бывают.) Если ремень качественный, то цепь стальную легче разорвать. Видал я подобные приколы в спортзале. И с людями и с вещами видал. Как один ладонь себе до кости прорезал. Ремешком. Кожаным, хорошо выделанным. А другому плечо вспороло. Звеном цепи. И самое смешное, не тому, кто эту цепь разорвал. Вот и парниша, что нарисовался возле ворот, из той же породы – кожаных ремней. Вроде плоский, как таранка, и мускулы – смотреть не на что. Но драться с ним все равно как с тренажером. Ни усталости он не чувствует, ни злости, а отвлечешься на миг, приложит так, что мало не покажется. Встречал я похожего в армии. Тихий, вежливый. А глянешь в глаза… у псов-убийц еще такие глаза. Лучшим снайпером полка он был. Слышал, на гражданке телохранителем заделался. Ну-ну. Бог в помощь тому, кого он охраняет. И пес кусает своего хозяина. Если тот его предает. Вот и этот, в темном, одной породы с тем Олегом. А наш мир или другой – один хрен. У снайпера и пианиста есть кой-чего общее – чуткие пальцы. Это еще одна из загадок Саида. Потом я увидел лицо длинного и выпал в осадок. Без химической реакции. Серые губы. Бледная кожа. О такой можно сказать: «Бэлый-бэлый, аж сыный…» Правда, о волосах это говорят, ну да ладно. Волосы, кстати, у него черные. Радикально. И брови такие же. Как углем нарисованные. А глаза светлые. То ли бледно-бледно-голубые, то ли светло-светло-серые. Такое вот лицо. И выражение соответствующее. Типа о чем мне с вами, живыми, говорить; не доставайте меня и доживете до утра. Потом он посмотрел на меня. Не сквозь меня, как всех созерцал, а в глаза заглянул. И лицо у него вдруг стало такое, будто знал он меня, да только имя позабыл. И срочно вспомнить надо. А то ведь я развернуться могу и уйти. Потому как не он мне нужен, а я ему. И нужен очень. Такая вот фигня мне почудилась, пока мы глазели друг на друга. С расстояния в полдвора. Потом я вспомнил про Меченого и отвернулся. Тот как раз упал и катился к ногам юркого. Табуретка и чего-то еще летели к открытым воротам. А в них бледный парниша стоит. С задумчиво-обалделым видом в обнимку. Первый «снаряд» он взял, похоже, на автомате. Работа у длинного такая – босса защищать. Вот он и защитил. Махнул рукой и оружие юркого справа от ворот впечаталось. А не слева, куда направлялось. Но о себе длинный забыл. Глянул на меня, и от второго «снаряда» уклоняться не стал. Табуретка ему в плечо и въехала. Звук получился такой, словно дерево с деревом столкнулось. Меня сквозняком на средину вынесло. Не заметил, как и выбрался из-за стола. Меченый юркого завалил и шею ему пометил. Мечом. Убил типа. Мелкая царапина. Такие через полчаса заживают, если ничего не делать. Амбал стал и не двигается. Как замороженный. Ну Меченый прыгнул к нему – и кулаком! В середину корпуса! Зря это он, пожалел бы кулак. На такого с кувалдой выходить надо. Амбал уклоняться не стал. Принял удар и не пикнул. А потом грохнулся так, что кружки на столах подпрыгнули. И только тут до меня дошло, какая тишина на аукционе. До Меченого тоже, кажется, дошло. Или он почуял чего-то за спиной. И стал оборачиваться. А заметил зрителя у ворот и остановился. Так и замер, недоповернутым. Похоже, и дышать перестал. Лицо у него еще бледнее, чем у светлоглазого, сделалось. Долго это рассказывать, еще дольше записывать, а произошло все быстро. В пять секунд, наверное, уложилось. Тот, в желто-красном, еще и за кружку не заплатил, а меня уже несло к воротам. И боль длинного я чувствовал так, словно это мне плечо выбили, не ему. Возле Меченого я тормознул. Морда у него была такая, что мертвые живее выглядят. А глаза… никакие они стали. Ни мысли, ни желания, ни жизни. Не мог я пройти мимо него такого. Взял за плечо, тряхнул. – Забирай свою бабу. Ты победил. Слышишь? Он мотнул головой, а с места не сдвинулся. Пришлось развернуть его и толкнуть в спину. Пошел. Но как будто не на своих. Не знаю, может, погладили его по кумполу, пока я на бледного вьюношу пялился. Только подумал о нем, и опять на меня боль накатила. Ну люблю я свою работу и делать ее умею со знаком совести, и бабло за нее получал всегда реальное. Но никогда меня не тянуло к больному, как нарика к косяку. А тут мчался, как на крыльях. И мысль колотилась: «Не пустят – повбываю. Всех!» Оказалось, всех не надо. Только одного. Вернее, одну. Напарницу длинного. Его сестру-двойняшку. Похожи они – не сразу и отличишь. Словно Бог мужика начал лепить, а в последний момент передумал, и внес в исходную модель пару изменений. Неплохо получилось. Красиво. Может быть. Но это для тех, кому бабу госпожой нравится называть. И чтоб она в коже да с плеткой была. Эта как раз из породы тех, что с плеткой. В кружавчиках-пеньюарчиках я ее не представляю. А еще у меня просто пальцы зудели прощупать руку пациента. Ну не гнутся так суставы у нормального человека. И мышцы такую нагрузку выдерживать не могут. Изучал я в свое время анатомию. И не по диагонали, как некоторые, а в полном объеме. И со всем прилежанием. И анатомичку десятой дорогой не обходил. Сколько я там трупов почикал – не сосчитать! Так что соображаю, что к чему. А тут смотрю – и глазам своим не верю. «Не может, не должно», а есть. Глаза видят, а мозги принять отказываются. Мол, глюки все это, обман Такую вот истерику устроили мои мозги, будь они неладны! Руками, говорите? Ладно, дойду, пощупаю. А если мне голову потом оторвут, вам же хуже. Мозгам, в смысле. Не оторвали. Не знаю, как я убедил сестренку бледноглазого. И чего бы делать стал, если б остановить меня она захотела. Но сказал: «Я врач! Ему нужна помощь!» – и прошел сквозь нее. Ну почти «сквозь». В последний момент «сестренка» отступила. Пациент чего-то буркнул ей. То ли согласился со мной, то ли еще чего. И на табуретку сел. Та рядом валялась. На боку. А он только ногой шевельнул, и она сразу на ножки стала. Садись, мол, дорогой, устраивайся поудобнее. Вот он и сел. Спиной к стене. Аккурат под оружием юркого. Только теперь я рассмотрел его. Оружие, в смысле. Пальцы одним делом заняты, глаза – другим. Так даже лучше получается. У меня, по крайней мере. В каменной стене торчал шар. С мой кулак величиной. Шипы еще у него были и ручка. А между нею и самим шаром крепился ремень. С проволокой вместе он был сплетен, вот и блестел, как цепь. Короче, оружие многопланового действия. Можно по близкой цели постучать, а можно и в полет отправить. И угадай, Лёха, с трех раз, как будет тому, кто не пригнулся? Кость легко встала на место. Словно не впервой выходит из суставной сумки. Не знаю, как можно было выбить этот сустав. В смысле, Пока я вправлял плечо, длинный, кажется, и не дышал. Будто прислушивался к чему-то. «Сестренка» его рядом стояла. Спокойно, как неживая. Тогда я еще не знал, что хороший телохранитель так целый день простоять может. И минут через пять его замечать перестанут. А через десять – посчитают за предмет обстановки. Так это хороший. А высококлассный уже через пару минут становится незаметным. И никаких колдовских штучек вроде невидимости или отвода глаз. Только мастерство и опыт. Все это мне Ранул ближе к ночи рассказал. И в другой обстановке. А во дворе я закончил свое дело, посоветовал пациенту беречься и ушел с аукциона. Надоело это действо. Еще и пялились на меня все, словно я вторую голову себе отрастил. Не люблю такое внимание. Будто мишень на спину навесили, и не знаешь, сколько снайперов ее видят. Да и ужинать давно пора. После работы меня всегда на жор пробивает. Стучат – откройте дверь? Ага, как же. К тому, кто это придумал, стучали раз в год, да и то в високосный. А тут всем открывать, здоровья не хватит. И неизвестно еще, кто там, за дверью. Не в сказке живем, понятное дело. Это там мир становится лучше с каждым днем. Не скажу, что меня очень уж тянет в ту сказку. «Нас и здесь неплохо кормят», – как говорил толстый кот одному блудному попугаю. К чему весь этот базар? К тому, что незваные гости не всегда в кайф. Тем более когда хозяин жрать хочет. А ньюлт с моей порцией где-то запропастился. Знал бы я, что так долго ждать придется, поел бы внизу. Но очень уж пялился на меня один бледный вьюноша своими белыми глазами. А такое повышенное внимание я только от женщин терплю. Приятной, как говорится, наружности. Я ведь не Витька. Это для него каждый незнакомец типа новой жратвы. И «в жизни надо попробовать все, хоть один раз» – это не мой девиз. Обойдусь. Мне достоверно о группе сексменьшинств писать не надо. Короче, пока бледный со своей двойняшкой болтал, я наверх поднялся. Выпить и закусить в номере не возбраняется. Особенно мне. Опять стучат. Это не разносчик разносолов. Он по-другому в дверь барабанит. Ладно, постучат и на фиг свалят. Я ужин на одного заказал. Марла «сняла» двух мужиков и ушла. Еще аукцион не закончился, а они уже умотали. Всегда думал, что трудно быть верным одной бабе, когда вокруг столько других. Наоборот, оказывается, это тоже работает. Равноправие, твою ж мать! Обидно выяснять, что не такой уж ты великий и могучий, раз твоя баба не с тобой. И не настолько умный. Вон сколько девок внизу было! Пригласил бы одну на ужин – и делов! Так нет же, приперся к холодной постели, идиот. Хотя насчет холодной, это я загнул. Сейчас только в погребе не жарко. Лето, однако. В дверь опять постучали. Не ньюлт, но я пошел открывать. Не поем, так поругаюсь. За каким хреном голодного человека достают?! Открыл. Нараспашку. И за косяк схватился. За дверью оказалась девка, у которой грудные и ягодичные мышцы одного размера – девятого. А между ними талия – обалдеть! Не девка, а прям мисс совершенство: сто шестьдесят, девяносто, сто шестьдесят. И при таких габаритах – ростом почти с меня. А из одежды – тесемки с чешуей и плащ. Зеленый. В руке. Совсем недавно я такой же видел у Меченого. – Чего тебе? Девка опустила голову и дернула плечом. От этого движения тесемки едва не лопнули под напором девятого вала. Чешуйки шуршат и переливаются… Короче, будь на моем месте Рубенс, тут же бросился бы… к холсту. Малевать. У меня совсем другое желание возникло. – Миной, меня прислали к тебе. За этим маловразумительным ответом последовал глубокий вздох. И опять движение-колыхание упругой плоти, шорох-блеск чешуек и… звон. Но звон у меня в ушах. Да еще внезапно пересохшее горло. Тоже у меня. – Зачем? – сумел прокаркать я. А вот отойти от двери и взять на столе кувшин, такое уже было не по силам. – Мне приказали служить тебе. – Чего?! Честно говоря, я не поверил. Слишком уж быстро моя невысказанная мечта сбылась. Неужто Меченый умеет читать мысли? Мол, попользовался сам – поделись с другом. Если и думал я об этом на аукционе, то не озвучивал, точно. И не такие уж мы друзья, чтоб он через десять минут отдал мне свою бабу. Чего можно успеть за это время? Люди все-таки не кролики. Да и не гнал его никто в шею. Я и до завтра потерпеть могу. Мог. Вот дернет девка еще плечом, и я тут же у двери оприходую этот «девятый вал». Плечом она дергать не стала, только насчет службы повторила. Спокойно так сказала, будто сотни раз приходилось повторять одно и то же. И зачем я спросил, скольким она послужить успела. В кого такой любопытный уродился? – Ты первый, миной. Ни один муж еще не познал меня. Блин, а Меченый чего ушами хлопает? Или так устал после драки? Однако мало верится. Не выглядел он очень уж помятым. А такую бабу только мертвый не захочет. Хоть и не баба она, оказывается. Чего-то везет мне на девственниц. Ну прям каждая вторая! Или это не во мне дело? Может, мир такой, а? Тогда чем тут в свободное время занимаются: молятся да бисером вышивают? А детей им страус приносит? Если у аиста выходной. Типа в порядке очереди и с предоплатой. Блин, во влип! Хорошо хоть Марла нормальной бабой оказалась. Такой ничего долго объяснять не надо, сама все понимает. И учиться любит. Только подумал про Марлу и сразу понял, чего с этой красоткой делать. Дверь перед ней не захлопнешь, понятное дело. Меченый со мной своей покупкой поделился, а не со всей гостиницей. Придется завернуть это сокровище в плащ и конвоировать к хозяину. «Спасибо» за такой щедрый подарок сказать, а заодно и выяснить, все ли в порядке с головой у дарителя. – Знаешь, где Меченый? Девка кивнула. Я едва успел закрыть глаза. Если б еще уши мог заткнуть. А то этот шорох-шелест… Че-о-орт! Я ведь живой мужик. Не железный. И терпение у меня не из стали. Еще этот запах!.. Не знаю, что за духи у девки, но заводят реально. – У себя в комнате, миной. – Тогда надень плащ, и пошли к нему. Она зашуршала тканью. Запах усилился. И воображение разыгралось. Мое. Бли-ин! Ну нельзя же так!.. И почему этот придурок не зашел ко мне сам? Мы бы поговорили с ним, разобрались что к чему. Как два нормальных мужика. Нет, прислал вместо себя эту… этот… ходячий заменитель «Виагры». И как мне теперь через весь коридор топать? Тоже плащ придется надевать. И это в такую жару! Дьявольщина! Но не пугать же местных «готовностью номер один». Еще за сильно озабоченного примут. Пусть лучше идиотом меня считают, для кого и летом зима. – Миной?.. Я решился открыть глаза, а через пару вдохов-выдохов даже отпустить косяк. Все-таки не зря умные люди придумали одежду. И спасибо всем демонам и богам, что я не видел, как девка снимает свой плащ. Разговаривать с ней я стал бы потом. Намного позже. – Миной? – Ну чего тебе? Мне, понимаешь ли, до стула надо дойти и не забыть, зачем я туда иду, а тут она отвлекает. Но останавливаться и оборачиваться не буду. И для нее же лучше, что «не буду». – Миной, что с твоими штанами? Остановился. – А чего с ними не так?! – Они очень тесные. Вот же глазастая! Нет чтобы опустить гляделки и… твою ж мать! – пялиться на мои сапоги хотя бы. Или не задавать глупых вопросов. – Тогда завтра куплю просторные! Понятно? Сквозь зубы говорю, не оборачиваясь. – Да, ми… – И закрой свой… хорошенький ротик. Пожалуйста. Тишина-а-а! Целая минута тишины. Это очень много. Я успел взять плащ. Завернуться в него. Выйти из комнаты. Закрыть за собой дверь. И только потом услышал: – Миной, а откуда ты знаешь, какой у меня рот? Ты не видел еще моего лица. Точно, не видел. Ни разу даже не вспомнил, что у тела этого еще и голова есть. А в ней и на ней должно быть то, чего полагается иметь нормальной человеческой голове. Слишком уж засмотрелся на все остальное. Слишком уж много этого остального, чтобы помнить еще и о голове. А лицо оказалось совсем обычным: в золотистых конопушках и полудетским. Лет шестнадцати. – Ну вот, посмотрел. А теперь идем к Меченому. Он уже заждался нас. – Он не ждет нас, миной. Он заказал вино. – Тогда идем быстрее! Пока все не выпил. И мы пошли. Рядом. Сначала я девку вперед пустил, но ее походка вызывала у меня такой стойкий эффект, что пришлось срочно менять диспозицию. Двери у Ранула толстые. Такие и топором не сразу вскроешь. И стучать в них принято кулаком. Со всей дури. Или ногой. Если сапоги не жалко. Варварство, одним словом. Ни «глазка», ни звонка на входе нет. Про домофон и видео я вообще молчу. Потому и открывают дверь с мечом в руке. Мало ли кого принесла нелегкая. Все как в старом анекдоте. «За безопасность постояльцев и сохранность их вещей администрация не отвечает». Вот прочитал это приезжий и спрашивает: «А за что отвечает-то?» Ему и говорят, мол, за то, чтобы в двадцать три ноль-ноль все свет выключали. Для чего и рубильник особый имеется. Типа щелк – и во всем здании ночь. А в кабаке Ранула свет не экономят. Но и бесплатно свечи не выдают. Дверь открылась. Оружия у Меченого не было. Вместо него пальцы сжимали горло кувшина. Не такого уж маленького и, похоже, не совсем пустого. Вовремя успели. Меченый посмотрел на меня, потом на девку, опять на меня и кивнул: – Входите. Буркнул и повернулся спиной. Спиной ко мне! К вооруженному! А на самом кольчуги нет. И дверь открыта. Похоже, мужику жить надоело. С чего бы это? Мы устроились за столом. Второй кувшин допивали. Девка, как присела между стеной и кроватью, так в том углу и осталась. Я сначала поглядывал на нее, потом перестал. А Меченый словно забыл про свою «невесту». Все к кувшину прикладывался. В натуре, пил из горла! И захлебнуться не боялся. И только сам пил. Мне не предлагал. Хорошо, мой ужин подоспел. И ньюлт так в дверь барабанил, что я и с другого конца коридора услышал. Меченый аж в лице изменился, когда я жратву в номер занести приказал. В его номер. Мрачным он был, Меченый, а тут совсем никаким стал. Как на аукционе, когда бледного парнишу увидел. Потом, правда, резко порозовел. Это когда я жевать начал и ему предложил. А то не по-людски получалось, я жевать буду, а он нюхать. Так мужик сначала на меня, потом на девку глянул, опять на меня. И за меч свой схватился. Как за рукоять стоп-крана. Подержался немного, посверкал глазами, затем сел за стол и тоже жевать начал. Молча. «Спасибо» я от него так и не дождался. Ну, может, закон я какой нарушил, не совсем учтиво пригласил разделить трапезу или еще чего, но извиняться я не стал – так только хуже. Все равно что после каждого чиха говорить: «Звыняйтэ, цэ я ротом». Только внимание привлекать. Мол, считайте меня самым культурным. А какие счеты между друзьями? Меченый избытком воспитания не страдал: чавкал, облизал пальцы и нож, пару раз рыгнул в конце обеда, вернее, ужина. Потом посуду со стола сгреб и за дверь выставил. Как положено. А сам на меня посматривал. Вроде ждал, что я этой посудой займусь. Вместо него. Так у меня свой номер есть – там я хозяйничаю. А здесь Ну мне в чужую семейную жизнь вмешиваться не с руки. Чужая семья, как другая страна. Со своими законами и закидонами. Есть страны, где хозяйка за стол не сядет, чтобы не оскорбить гостя. А кое-где, если хозяйки нет дома, то дальше порога тебя не пустят. На обратном пути Меченый зашел за ширму, пожурчал в усул. И опять к столу. Руки, понятное дело, мыть не стал. Негде вроде как. Да и не принято здесь такой ерундой заморачиваться. Это у меня Кто заскучал по первобытной жизни? Гребите сюда! Еда закончилась, кувшин опустел, и я засобирался к себе. И тут Меченый меня удивил. Проводил до двери, подождал, когда я ее открою, и меч свой достал. Мне показал. Я испугаться не успел, как он под ноги оружие бросил. И сам рядом с ним прилег. – Ты че, мужик, мало выпил? – Я настолько обалдел, что ничего другого спросить не придумал. Невнятное бормотание в ответ. – Чего, чего? Погромче. – Возьми меня… – и опять чего-то невнятное. И как он может говорить, уткнувшись мордой в пол? Потом до меня дошла его «скромная» просьба. – Взять? Тебя? Ага. Как только меня растащит на извращения, так сразу и поимею тебя в виду. А пока поднимайся. А то неудобно как-то: я стою, ты лежишь. И возле двери при этом, не на кровати… Он поднялся, а железку свою на полу оставил. Похоже, не так уж сильно его мой отказ огорчил. Это не может не радовать. – Вот и хорошо, тогда я пошел восвояси. А то приперся, понимаешь ли, в гости. Во время брачной ночи. И не своей собственной – другим кайф ломаю. Повезло, хозяева добрые попались. Кое-кто мог бы всю мебель об меня обломать. – Не уходи! – Меченый вцепился в край двери, и покинуть наконец его комнату стало для меня проблемой. Силищи у него – как у медведя-шатуна. А всемирной скорби на роже столько, что всем постояльцам хватит. – Ну так и будем стоять? – Нет. – Тогда говори, чего надо, и дверь отпусти. – Ты можешь взять здесь все, что хочешь: ее, его, меня. Я не сразу сообразил, о чем он говорит. Потом посмотрел на девку, что большим зеленым тюком выглядывала из-за лежанки, глянул на меч – хорошее оружие, но не мое, потом на хозяина комнаты. Тут вообще без комментариев! – Мужик, с чего такое щедрое предложение? Внезапный приступ доброты случился или еще чего? Меченый шмыгнул носом и спросил: – Так что ты берешь? Блин, я что, на суахили с ним разговариваю? – Из того, что ты предложил? – Да. – Ничего. – Ты можешь взять ее. – Нет. – Его. На меч свой посмотрел. – Нет! – Мм… меня… – С «энтузиазмом» он это предложил. Вроде «бери», но лучше не надо. – Нет же! Ты что, языка человеческого не понимаешь? Мне ни фига от тебя не надо! – Тогда помоги мне умереть, а ее верни клану. Весь вечер мужик двигался так, словно засыпал на ходу, и вдруг проснулся! Поднял оружие, упер в меня рукоять, а острие себе в горло – все в одну секунду. Еще и на колени стать успел! Да, «весело» вечеруха началась, а заканчивается вообще «обхохочешься». – Стоп! Одному я уже помог! – Уперся рукой в лоб Меченого, а второй попытался оружие убрать. Отойти-то мне некуда, лопатками в косяк упираюсь, а в пузо меч давит. – «Стоять!» была команда! – Подействовало вроде как. – Слышь, мужик, я сегодня новый прикид надел, ты меня кровью не марай. А тут как раз «официант» появился. Типа посуду забрать. И на нашу «мелодраму» глаза выпучил. Так я его за винцом отослал. Рысью! А Меченого к столу повел. За жизнь поговорить. Выпьет, расслабится, глядишь, не таким шустрым будет. А то «помоги умереть…» А труп потом куда девать? А свидетельницу? И чего тут полагается за такую «помощь»? Еще посидели, поговорили. «Укушенным смертью» Меченый оказался. Так называют тех, кто нортору дорогу перейдет. А тот бледный парниша на аукционе и был нортором. Страшные враги из них получаются. И плевать, что не Меченый его стулом приласкал. Победитель всегда прав. И отвечает за все тоже он. Если найдется кто-то круче и к ответу потребует. Так что Меченый вроде как мертвец. Для всех. И для себя тоже. Ходит еще, дышит, но для него уже музыка играет и венки везут. Только для меня он живее всех живых. «Укушенный» может сразу умереть, а может сезон мучиться – это как его победитель захочет. Нортор еще не заходил к Меченому, но обязательно придет. Ни дверь, ни охрана его не остановят. Лучше принять смерть из рук друга, чем ту, что даст нортор. Прощение и милосердие ему не знакомо… Короче, содержательный такой разговор получился. Мужик говорил, я слушал. И подливал – ему в основном, – поговорили и кувшин допили. Не хотелось Меченому умирать должником. И не в двух квадратных тут дело – жизнь я ему спас! Вот и пытался мужик хоть как-то рассчитаться со мной. Чтоб не тянуть долг в следующую жизнь. Тогда уж с «процентами» отдавать придется. Пришлось мне пообещать ему потолковать с бледным. Он тоже со мной не рассчитался. За лечение. А раз здесь так строго с долгами, то… как у нас в объявлениях писали, торг уместен. Можно деньгами взять, можно услугой, а можно попросить, чтоб не обижал знакомого мне мужика. Со шрамом через всю морду, – дескать, слуга он мой. Дорогой и горячо любимый. А чтоб нас обманщиками не посчитали, я Меченому свой плащ дал. Вместо контракта. Он принял и вроде как обязанности слуги на себя возложил. Я не сразу и вспомнил, зачем этот плащ напялил, когда в гости шел. Кстати, на обратном пути он мне все равно не понадобится. Пропала моя озабоченность. Будто приснилась, приглючилась. Короче, успокоил я мужика как мог и домой потопал. Только вышел, а за дверью Возвращаться к Меченому я не стал. Без меня разберется, чем заняться этой ночью. – Ну чего стоишь? Идем, поговорим. И нортор пошел за мной. Кажется, я впал в прострацию. Усталый мужик домой обычно короткой дорогой идет, а я вот окружной. Хорошо хоть через окно не полез. Встреча с нортором здорово подействовала на мои мозги. В заведении Ранула самые дешевые комнаты рядом с лестницами располагаются. Те, что подороже – подальше. А «люкс» вообще в конце коридора. Чтоб лишний раз мимо двери не ходили, дорогих гостей не тревожили. Так сначала я пошел не в ту сторону. Спустился по ближайшей лестнице. Прогулялся по первому этажу. Встретил Ранула. Тот даже в лице изменился, когда увидел мой эскорт. «Это со мной», – кивнул я на длинного и направился к дальней лестнице. Встречные прям по стенам размазывались, чтоб мне места больше было. Если свернуть никуда не могли. (Блин, такая забота и уважение, что с ума спрыгнуть и загордиться!) Поднялся по лестнице. Протопал в дальний конец коридора. Все, кто хотел выйти, вдруг резко передумали. Остановился перед своей дверью. Приложил пятерню к опознающему знаку, что вместо замка здесь работает. Открыл дверь. Все. Я дома. Эта прогулка заняла у меня минут десять. А дойти до моего «люкса» можно было и за две минуты. Если думать башкой, а не тем, чего ниже ремня. Ногами, в смысле. Для бешеной собаки сто верст не крюк, а для замечтавшегося Лёхи – десять минут не время. Да и куда спешить, в наши-то годы? – Ну чего стоишь? Заходи, раз уж пришел. – Это я нортору. А не сказал бы, может, тот до утра бы на пороге топтался. Я не сразу вспомнил, что не один домой заявился. Длинный и бледный будто в тень мою превратился: болтается где-то за спиной, не слышно и почти не видно его. А тень, как известно, не принято в дом приглашать. Сама заходит. А мне вот очень вежливая «тень» попалась. Без приглашения не входит, без разрешения не говорит. Переступил он порог, быстро осмотрелся. Цепкий взгляд у моего гостя. Словно каждый предмет глазами пощупал. И знак на нем оставил. Типа проверено и неопасно. Может, мой «люкс» и считается самым дорогим и шикарным в этом заведении, но я и лучше номера видел. Нортор, кажется, тоже. Только стол его мой заинтересовал. Вернее, то, чего на нем валялось. В «творческом» беспорядке. Я ведь начал писать, скорее по привычке. Какой это врач обходится без писанины? Половину рабочего времени она, проклятая, сжирает! А здесь от нечего делать записывать стал. Н-да, культурный голод замучил. Ни тебе телевизора, ни газеты. Так и буквы забыть можно. Вместе с родной речью. Вот и стал карябать чего-то вроде отчетов: как день прожил, чего интересного видел. Потом втянулся. Из скучающего лентяя в графомана на отдыхе превратился. Весь ежедневник исписал. Черт-те чем. Но так и не успокоился. Пальцы зудят, а писать уже нечем, да и не на чем. Пришлось к Ранулу обратиться. Тот аж заикаться стал от такой просьбы. Наверно, я-другой не озадачивал его подобными. Бумага здесь не самым дешевым товаром оказалась. Ну сезон в этом кабаке я жить не собирался, так что пару чистых свитков мог себе позволить. Не напрягаясь. И писчую палочку вместе с чернильным камнем. Забавные такие штуки. Палочка на заостренную сигару похожа, только тверже. А камень… ну камень и есть. Тяжелый, маслянисто-черный, в полкулака. И дырка в нем. Как пальцем вдавленная. Для воды предназначена. И для палочки. Налил, подождал, пока она воду впитает, и пиши себе. И час, и два, и три. Потом опять вода нужна. А облом за водой идти – плюнуть можно. На камень. И палочку смочить. Такое тоже сработает. Только чернила темнее станут. Вот на стол с моей писаниной гость и уставился. Внимательно. Вроде как прочитать попытался. Не разворачивая свиток. Блин, еще один любопытный! Его что, Машка прислала? Вместо себя… Чтоб я не расслаблялся. – Ты сюда молчать пришел? – Нет… – Глухой у нортора голос. Не часто он им пользуется. – Тогда говори, зачем я тебе понадобился? А то, что он возле двери Меченого отирался, так наплевать и забыть. За мной пошел, значит, ко мне. Я ведь не обязан все помнить, что целую вечность назад было. Для кого-то десять лет – «как вчера», а для другого через каждые пять минут – новый приступ склероза. И жизнь начинается с чистого листа Может, и я как тот другой… – У тебя есть имя? – Это я вежливым попытался выглядеть. Если уж гостя пригласил, то надо знакомиться и общение налаживать. – Есть. – И продолжения не следует. Так, кажется, в эту игру мы уже играли. С Машкой. – Ну и как мне тебя называть? – Как хочешь. – Ладно «как хочешь», говори, с чем пришел. А сам я на стуле устроился. Возле стола. Нортору, понятное дело, присесть не предложил. На кровати – рано, не такие уж мы близкие приятели, а другой стул у меня за ширмой остался. Да и быстрее разговор закругляется, ежели гость не будет рассаживаться. Ну нет у меня желания до утра болтать! – Я хочу попросить тебя… – и замолчал. – Ну так проси! – Возьми меня и дай свой плащ. – Блин, и этот тоже! Может, я не знаю чего? Может, сегодня день «взятия», и мне тоже нужно попросить кого-то?.. Ту же Марлу хотя бы. Уж она «возьмет» так возьмет! Мало никому не покажется. – А на фига тебе мой плащ? У тебя и свой есть. Правда, фасон и материал не в моем вкусе. Чего-то широкое, легкое, с неровно обрезанным краем. Как собаки рвали. Странно этот прикид на мужике смотрится. Сомнения возникают в его ориентации. Но говорить это нортору… чего-то мне не хотелось. У Ларки пеньюар из такой же ткани. И цвет точь-в-точь – «черный жемчуг» называется. – Да и нет у меня плаща… – На этом я пасть захлопнул. Дошло все-таки до меня. Сообразил, что к чему. Лучше уж поздно, чем совсем никак. Смотрел я в черные провалы глаз, а в башке вертелось: «Я отдал плащ Меченому… отдал плащ… отдал…» Ритуал здесь такой: слуга носит плащ господина. А если так, то должны быть и ритуальные слова. Напрасно я на Меченого грешил. На нортора этого. Не извращенцы они. Это у меня с головой чего-то не то. Простейшей вещи понять не могу. Вернее, двух… – Мне вот чего непонятно: зачем тебе служить у меня? Глаза нортора малость изменились. Будто тень промелькнула в них. Тени в темноте? Ну-ну. Кажется, у меня не только с головой проблемы, но и с воображением. Какая «темнота», блин? Светлые глаза у гостя, совсем светлые! Пока я мысленно делал себе «комплименты», он заговорил. Всего несколько слов произнес, но мне хватило. – Ладно, я понял, что норторы самые лучшие и самые дорогие телохранители. Гроза врагов своего господина и все такое. Но зачем тебе у меня служить? – Тебе не нужен сберегатель? Оказывается и нортора можно удивить. – Честно? Я как-то не думал об этом. Да и не так я богат, чтобы столько платить… – Мне ничего от тебя не надо. Ну да. «Халява», конечно, сладкое слово, но мне говорили, где бывает бесплатный сыр. – Ты хочешь служить – Да. – Зачем? – Чтобы оберегать тебя днем и ночью, чтобы… – Стоп! Это я уже слышал. И чего с этого буду иметь – понял. Ты мне скажи, зачем тебе это надо? Тебе. Понятно? Гость закрыл глаза. Помолчал. А когда нортор молчит и не смотрит, хочется убедиться, что он живой, а не галлюцинация. Умеют они это делать. Даже дышат через раз. – Смотри. – Он подошел, положил руку на стол. – Видишь? Я – урод! Рука как рука. Ничего особенного я не заметил. Тонкая, но сильная кисть, длинные пальцы. Форма и пропорции – в пределах нормы. И если это уродство, то что же тогда красота? – Видишь? Пальцы вцепились в край стола, и я увидел темную полосу на них. Чуть выше серых ногтей. Смотрю… до звона в ушах смотрю… И вот уже ногти не серые, а белые от напряжения. И не край стола они сжимают, а край каменной плиты. А вторая плита медленно поворачивается, чтобы упасть на эти пальцы и на их хозяина. И давит, давит на копье, что подпирает эту чертову плиту! – Говорил же тебе: брось топор! А ты вцепился в него, как в родного. А если бы я не удержал плиту? Отбило бы пальцы на фиг! Вместе с башкой твоей тупой. – Ты помнишь! Ногти скользят по столу, оставляют глубокие царапины. Н-да. А Ранул говорил, что это дерево даже нож не берет. – Помнишь!.. – Черные глаза заглядывают, кажется, в самое нутро, будят там давно уснувшее и забытое. И что-то глубоко внутри начинает болеть. Как старая рана на непогоду. – Ни хрена я не помню! Так, болтаю невесть чего. Гость недоверчиво улыбнулся. Бледными узкими губами. – Ты не помнишь – я помню. И они забыть не дадут. Опять шевелит рукой с темной полосой у ногтей. Потом сдергивает налобную повязку. Не волосы она придерживала. Волосы и без повязки нормально лежат. Под ней тоже полоса оказалась. Словно вторые брови парнише нарисовали. Только светлее. Забавный вид получился. Но смеяться над нортором… Вряд ли это полезно для здоровья. Хорошо, у меня подготовка та еще. Всякого повидал. И смешного, и совсем даже наоборот. Умею делать морду кирпичом и молчать. Когда надо. – Ладно, посмотрел я. Дальше чего? – Теперь ты понял, почему я пришел… И замолчал. Только руку со стола убрал. А я мысли его читать должен? Или догадываться? Да ни хрена подобного! – Или объясняй как тупому. Или вали на фиг! – Разозлил он меня. Так разозлил, что я забыл, какой он страшный и опасный. Странно, но мой наезд восприняли как надо. Словно так с норторами и разговаривают. Или с этим, конкретно взятым. – Я твой должник… нутер. – А «нутер» звучит куда круче, чем миной. Но и проблем, думаю, больше. – Не помню я твоего долга! – Тебе и не нужно помнить, нутер. Я помню. И знаки на моем теле говорят. – И чего ж они такого говорят? – Я не отдал свой долг в прошлой жизни. А в этой родился уродом. И сберегателем. «Урод»? Ну-ну. У длинного явно занижена самооценка. – Зачем же… так… – Договорить мне не дали. – Чтобы отдать долг тебе. – А если не получится? – Тогда в следующей жизни я стану твоим рабом. – «Веселая» перспектива… Похоже, с чувством юмора у гостя тоже туго. С таким серьезным видом гнать такую пургу. – И кто тебе наговорил такого… этакого?.. – Прорицатели. И Наставник. – И чего конкретно они тебе сказали? – Что я должен найти тебя и стать твоим сберегателем. – Н-да?.. Именно моим? – Я оберегал других. Сезон или Путь. Но постоянного Обещания не давал никому. Он это все торжественно так сказал! Типа я тебе не изменял, любимая, на мне был презерватив. Ну ладно… – Мне, стало быть, ты хочешь дать это… обещание. – Да. – Чтоб снять проклятие и все такое… – Да, нутер! – А если ты ошибся? Вдруг не я тебе нужен, а кто-то еще. Чего тогда? – Я знаю, ты мой нутер! – А я вот сомневаюсь. Легкий плащ заколыхался. Может, от ветра. Либо гость в этот момент заряжает гранатомет. Или делает себе харакири. Поди разгляди, чего творится под темной тканью. – Нутер, позволь мне коснуться твоей руки. – Зачем? – Ты сам все увидишь. – Ладно, касайся, только… нежно. И чуть не ляпнул: «ненавижу грубости, проти-и-ивный…» Нет, как-то не так действует на меня этот гость. Совсем не так. «Скромнее, Лёха, и серьезнее, – пришлось напомнить себе. – Меченый ведь не трусливая истеричка, а о смерти мечтал, чтоб только с нортором не встретиться. Из ничего такая репутация не возникает». Положил я руку на стол. Левую. Правой я привык Нож держать. И скальпель. Иногда. Длинный подошел, посмотрел на мою руку. Внимательно так, словно ничего похожего раньше не видел. Потом поднес свою. Осторожно так. Как к горячему. Подержал немного и прикоснулся. Пальцами. Грома и молний, искр, разрядов тока, трубного гласа и колебания тверди земной… – ничего этого не было. Только полоса на руке нортора стала бледнее. И на лбу сделалась почти незаметной. – Видишь? – выдохнул он. – Ну вижу. – Вижу и запоминаю… – Два эти ответа слились в один. – Какого?! Нож сам собой прыгнул мне в руку. Грохнулся тяжеленный стул. А длинный метнулся к открытому окну. И плащ грозовой тучей летел за ним. – Ты кто? – Зачем ты здесь? И опять два голоса смешались, наложились, как некачественная запись. Но ответили только на один вопрос. Не на мой. – Смотреть и запоминать. За окном, на карнизе, стоял еще один нортор. Вернее, одна. «Сестренка» моего гостя. – Ты не можешь сюда войти. – Кто меня остановит? – Я. Плащ длинного лег складками. Тяжелыми. Гранитными. А «сестренкин» трепетал крыльями летучей мыши. Маленькая семейная разборка. И я в ней явно лишний. – Ты не оберегатель его. – Он мой нутер. – Ты станешь защищать его? – От смерти и до смерти! Целая вечность тишины. Только б не испортить все. У кого-то торжественно-ответственный момент, а меня на смех растаскивает. По-нормальному я испугаться должен, а не давить в себе хихиканье. Но к нормальным норторы в окна не лазят. И в слуги не набиваются. – Тогда я ухожу, – сказала и исчезла. Растворилась, что называется, в ночи. – Нутер… – Нортор уже стоит передо мной. И когда он успел пройти полкомнаты? – …тебе нужен оберегающий. – Зачем? – Она может вернуться. – С какой это радости? – Ты ей понравился. – Блин, как я польщен! Но, знаешь, она не в моем вкусе, так что… – Это неважно. – Да-а? Оригинальные здесь, однако, порядки. Сначала Марла, потом эта. Ну против Марлы я ничего не имею, но бледная и длинная… – Я не хочу, чтобы вы умирали. Вообще-то я тоже не хочу. В самое ближайшее время у меня совсем другие планы… Стоп! А с какой это стати он ко мне на «вы» обращаться начал?.. Внезапный приступ вежливости или я чего-то недопонял? – Я себя и защитить могу. При случае. – Я вижу, нутер. – Он глянул на Нож в моей руке. – Но Лирха тоже умеет защищаться. И оберегать. Как я. – Ладно, договорились. Я ее не обижаю, если она ко мне не лезет. – Ей не понравится этот договор. – А мне… – Тебе нужен оберегатель. – Нужен так нужен… – Мне уже поднадоело спорить. Плащ взметнулся крыльями и сложился за спиной нортора. Он протянул ко мне руки. Не знаю, чего гость прятал под плащом, но теперь его руки были пустыми. – Возьми меня и дай мне свой плащ. Я смог выслушать эту бредятину без улыбки. Во второй раз даже самый смешной анекдот не таким смешным кажется. – В общем-то я не против. Насчет взять. Вот только с плащом проблемка. Я его уже отдал. – Сберегателю или слуге? – А есть какая-то разница? – Слуг может быть много. Оберегатель один. – Значит, слуге. – Кто он? – Меченый. Молчание. Нортору явно требовалось продолжение. – Он победил на аукционе. Худой, выше меня, со шрамом через всю морду. – Я видел его. – Надеюсь, никаких проблем не будет? – Он твой слуга. – Вот и ладушки. А утром я куплю новый плащ и тогда… – Не утром. Сейчас. – И где я сейчас плащ возьму? У тебя, что ли, одолжить?.. Дашь? – Нет! – Почему-то я так и думал. – Дай мне тот плащ, что на тебе сейчас. – Сейчас? Ну-ну… Посмотрел я на свою одежку: сапоги, штаны, пояс, рубашка, жилет на шнуровке, Нож в руке… Все еще держу. Разжал пальцы. До пола Нож не долетел. Что там еще? Ну шарф на шее. Без него ни один уважающий себя миной на люди не выходит. Вот, кажется, и все. А плаща нет. Ни короткого, летнего. Ни длинного, походного. И кто из нас дурак? Не спросил я этого, но очень уж внимательно посмотрел на гостя. У того на физиономии присутствовала стопроцентная невозмутимость. – Закрой глаза, нутер, и ты увидишь свой плащ. Издевается, гад? Ладно, будет ему воображаемый плащик. Сделаем. Зажмурился и пошевелил плечами. Удобно мне в этом «плаще» или как? Оказалось, вполне удобно. И не тот плащ на мне, что я Меченому отдал. Другой совсем. Тут таких не носят. Длинный, теплый, на белом меху. А сам ярко-красный. С большим белым воротником. И клочки белого меха по красному. Блин, и где я такой прикид подсмотрел? На бабский немного смахивает. Хотел открыть глаза, а нортор опять завел: «Возьми меня и дай…» – Сейчас дам, сейчас! Застежка у плаща не на плече, а под горлом оказалась. Здоровенная такая блямба из белого металла. Пока расстегнул ее, чуть ногти не обломал. Снял, подержал в руках – тяжелый! – и бросил на руки нортору. Как гардеробщице в театре. – Бери и береги. У бледноглазого даже руки прогнулись под моим подарочком. И взгляд у него стал каким-то обалдело-растерянным. Это у нортора-то? Не-э, показалось мне. Наверное. – От смерти и до смерти. Обещаю, нутер! Чего-то еще он хотел сказать соответствующее моменту, но я влез со своими приколами: – До чьей смерти: твоей или моей? – Если я умру, то кто будет тебя оберегать? Так, ясненько, моей, значится. Дальше развивать эту тему не будем. А то дашь случайно какую-нибудь идею и неизвестно, чего потом с ней сделают. В дверь постучали. Кулаком. Уверенно так, по-хозяйски. Марла пришла. Я открыл дверь. Сразу. Не задумываясь. И увидел улыбку. Когда Марла так улыбается, кому-то становится плохо. Очень. Надеюсь, не я вызвал у нее такую «радость». Воздух за спиной застонал. Какая-то сила отбросила меня от двери и впечатала в стену. Я только раз моргнул, а в комнате уже завертелся смерч. Красно-зеленый. «Марла… носит… зеленое…» – Смерч распался надвое. Темное и зеленое. Нортор и Марла. Блин, и почему мне красное приглючилось? Хлопнул в ладоши. Тихо это у меня получилось, но внимание привлек. Гости перестали «бодать» друг друга взглядами, уставились на меня. – Слушаем сюда! Говорю только один раз. Сначала тебе, Марла. Это… Крант. – Вдруг вспомнилось имя того, кто цеплялся за край плиты. Нортор вздрогнул и побледнел. Хотя куда еще бледнее. – Я дал ему свой плащ. Теперь он мой оберегатель. Все понятно? – Да. Блин, я прям млею от голоса этой бабы. – Теперь тебе, Крант. Это – Марла. Я делю с ней завтрак, обед и постель. Понятно? – Да, нутер. – Когда она приходит, ты делаешь так, чтоб я тебя не видел. Это тоже понятно? – Да-а… Кажется, у моего телохранителя возникли какие-то сомнения. Я подождал немного – возражений не услышал. – И еще одно. – Вдох-выдох: подняться, отлепиться от стены. Нет, от стены, пожалуй, рановато. Ладно, стоя тоже можно командовать: – Последнее. Чтобы больше такого бардака не-уст-ра-ива-ли!!! Мне несчастные случаи в быту не нужны. Все все поняли? Тогда свободны. Я предпринял еще одну попытку отойти от стены. Ладно, постоим, подождем. Все когда-нибудь проходит: и звон в ушах, и ноги дрожать перестанут. – Марла, лапушка, дай мне попить. Какое вкусное вино у Ранула! Язык проглотить можно. Промочил пересохшее горло. Полегчало. И в глазах перестало двоиться. Хорошо. Марла рядом. Трется, мурлыкает… А посреди комнаты стоит нортор. – Крант! Я чего тебе сказал, сукин ты сын!.. – Я стараюсь, нутер. – Иди, старайся за дверью! Крант тихо вышел. Ни шелеста, ни вздоха. На миг показалось, что сквозь него я вижу засов на двери. Приглючилось, наверно. При легком сотрясении и не такое еще бывает. – Ты лучше всех! – сообщает мне Марла. – Ага. Вот только до кровати дойти не могу. – Я тебя донесу! Вас носили когда-нибудь женщины на руках? Непередаваемые ощущения. Когда говорят: «Ты лучше всех», – не надо спрашивать, сколько этих «всех» было. И куда они подевались. Лучше промолчать. И усмехнуться. Гордо и снисходительно. Типа я знаю, и ты не сомневайся. Лучше меня все равно не найдешь. Вот я и не стал ничего спрашивать у Марлы. А у Снежаны спросил. Семь лет прошло, а я все думаю иногда, что напрасно спорол горячку. Может, надо было усмехнуться и промолчать? «Я должна была сравнить. Чтобы не сомневаться», – сказала тогда Снежана. Ну сравнила. Так сравнение не в пользу того лоха получилось. Ко мне ведь вернулась. И рассказала. А мне обиженного из себя строить понадобилось. Тоже сравнивать стал. Полгода сравнивал. Ну и досравнивался: ни жены, ни ребенка. Кто ж знал, что она беременна?.. Так и разошлись пути-дорожки. Не простила мне Снежа загула, да и срыва своего тоже. А больше меня окольцовываться не тянуло. И мелких заводить тоже не хотелось. Не дозрел я еще до отцовства. А с Марлой… Ну какие с ней могут быть разборки? Если она после тех двоих ко мне пришла. И с нортором из-за меня сцепилась. Защищала типа. Тут гордиться надо, а не выяснять отношения. Я и с больной головой круче тех лохов оказался. Перед самым восходом Санута Марла от меня ушла. Первый раз так задержалась. Сказала, утром еще один аукцион будет. Ладно, доживем до утра, посмотрим. Может, и сходим с Меченым. Если он не слишком занят будет. Заодно и с нортором познакомится. Кстати, как он там за дверью? Крант… Вроде завтракать пора идти. Была у меня одна знакомая. На первый взгляд баба как баба – мой любимый размер к тому же. И молчит – красавица, и говорит – кошки с заборов не падают, а вот что касается интима – так ее, как рояль, час настраивать надо. И очень ей сама «настройка» нравилась. Доходит дело до основного – а баба уже спит. Как недоросток какой после реальной случки. Здорово мне это анекдот напоминало. Когда мужик заваливает среди ночи домой, а на двери записка: «Еда в холодильнике, холодильник на кухне, будешь иметь секс – не буди». Я этот анекдот Меченому рассказал. Утром. После его брачной ночи. Он выслушал, а потом такой вопросец задал – обалдеть. «А зачем будить надо?» – спросил. Каково, а? Я ему опять рассказываю – медленно, подробно, в общем, как для тех, кто на бронепоезде, – потом и говорю: – Понял? – Понял. – Все понял? – Одно не понял. Зачем жену будить? – У меня прям дар речи пропал. А он продолжает так задумчиво: – Все, что надо, жена сделала. Остальное муж и сам возьмет. Поговорили называется. Содержательный такой разговор получился. Как у слепого с глухим. Круче только у немых получается. В полной темноте. Но я на этом не успокоился: или сам я очень умный, или собеседник совсем уж юморист попался. Ничего мужику доказывать не стал, к Марле пошел. С тем же самым анекдотом. Так она мне тот же самый вопрос задала. Не стал я с ней спорить. Пошутила она, наверное. Столь умная баба не может Ну ладно, к чему, думаю, эти заморочки? Пока мне козу в постель не суют, меня все устраивает. А пацана от девки я завсегда отличу. В любом состоянии. Ага, как же! Я еще не знал, какое тут вино бывает. И с какими добавками! После него бревно от живого человека не сразу отличишь, а имя свое на следующий день только вспомнишь. Может быть. Попробовал я этого пойла. Не специально, по незнанию. Но как у нас говорят: «Незнание не освобождает от будущих проблем» – так, кажется? Проблем мне хватило с избытком. А началось все с моего проклятого любопытства. Попал я на аукцион. Невест здесь раз в сезон продают. А после него аукцион так называемых «грелок» устраивают. Ну грелка она и в Африке грелка. Из-за чего тогда ажиотаж? Спросил у знакомца, что со мной на аукцион пришел, а он говорит: «Посмотришь», и улыбается хитро так. Ладно, посмотрю, отчего нет. Каким тут бывает аукцион, я уже видел. Шоу то еще. С танцами, песнями и выпивкой за счет заведения. В этот раз еще и акробатки были. Понравилась там одна мне. С деревянными ножами. Высокая, тощая, но пластика… обалдеть! У нас такие «вешалки» по подиуму ходят. В одежде – глаз не отвести, без одежды – обнять и зарыдать. На этой худышке шмотья было даже больше, чем на остальных, но такое вытворяла… смесь эротики с акробатикой. Любительница экстремального секса типа. Смотрится здорово, хоть с непривычки может и напугать. Вот я и засмотрелся. А мой сосед спрашивает: – Нравится? Хочешь? – Нравится, – отвечаю. – Не мой размер только. А он смеется: – Ты ж еще не мерил. На вот, выпей. Пусть это будет моим подарком. Я пью и тоже смеюсь. «Подарок», как же! Тут вся выпивка бесплатно. Этот хитрован дней пять как в кабаке появился. Завтракал и обедал. А увидев меня, раскланивался и улыбался: сплошная восточная вежливость. Сегодня вот на аукцион меня позвал. Очень уж не хотелось Меченому далеко от своего номера отходить. А этот… нормальный, казалось бы, мужик. Лучше уж с ним идти, чем с Крантом. От этого хоть люди не шарахаются. Пока болтали, акробатка ушла. Вместо нее танцовщица появилась. Танец живота исполнила. Потом другая. Вернее, другой. И, похоже, из нетрадиционно повернутых. Потом еще несколько пацанов прыгали-гнулись. К концу аукциона даже звери появились. Помню, коза среди них была. В парчовой попоне. А под попоной – золотое руно. Реально золотое! Никогда такого не видел. Несколько мужиков даже подрались из-за нее. Скотоводы, наверное. А вот чем все закончилось, не помню. К тому времени напробовался я бесплатного игристого так, что двух желтых коз видел. Иногда. И десять пальцев на своей руке. Я их еще пересчитать пытался. Сбился на восьмом и понял, что пора в люлю. Дескать, кто куда, а я к подушке. Давно меня так не разбирало. С Богудала, наверное. К себе я дошел на автопилоте. Еще и с лестницей поругался. Не хотела она меня наверх везти. Все вниз и вниз. А дурацкие перила из рук выскальзывали. Пришлось пешком на второй этаж ползти. Жаль, Ранула не встретил, я б его научил правильные лестницы строить. Потом еще по коридору шел: шаг вперед, два в бок, – можно сказать, беспорядочно-пристеночное движение. Но дошел! А у себя в «люксе» я подвиг совершил – отыскал кровать. И отрубился. Про Кранта даже не вспомнил. Если он и оберегал меня тогда, то уж точно не от падений с лестницы. Повезло мне в ту ночь, вот только круг Санут на небе висел. А если я и спал в неподходящее время, то ничего плохого со мной не случилось. Санут может взять разум только у тех, у кого он имеется. Обычно после такого расслабона я просыпаюсь с головой как ватой набитой. Вперемешку с осколками стекла. Да еще такой сушняк обычно мучает, словно я бочку селедки схарчил, а попить забыл. Называется все это «последствия алкогольного опьянения». В общем, никакой романтики, одна физиология. А в этот раз – никаких последствий! Скорее уж наоборот. Проснулся рано утром, а не ближе к обеду. И дикий сушняк не мучил. Так, самый умеренный. Можно б поспать еще, но слишком бодрым я себя чувствовал, чтобы валяться в постели. Даже странно как-то. Да и кувшин сам ко мне в кровать не придет. Пришлось встать, направиться к столу. Под ноги, понятное дело, не особо смотрел. У себя я или где? Раздеваться вчера не стал, на полу валяться ничего не должно. Еще и темновато в комнате. Оказывается, спал я с закрытым окном. Не иначе Крант позаботился. Когда я споткнулся… Назвать это приятной неожиданностью – язык не повернется. Зато на что другое он очень даже хорошо повернулся. Окончательно я проснулся уже возле стола. Допивая кувшин Вот когда я проснулся, протрезвел и набрался сил для новых свершений, тогда и окно открыл, чтоб свежего воздуха запустить. И тут я обратил внимание на какой-то сверток, что на полу валялся. Но чего-то я никак не мог вспомнить, чтоб оставлял его возле кровати. Да и не покупал ничего вчера. Кроме плаща. Что так на мне и остался. Ну поднял сверток, бросил на кровать. Не такой уж легкий он оказался. И не такой уж маленький. Килограмм на шестьдесят тянет. Посмотрел на упаковку. Подарочное оформление. Бантики, шнурочки, блестящие висюльки. Тонкая ткань. Мерцает, переливается. Не иначе Марла сюрприз приготовила. Принято здесь так: вместо «прости, дорогой» подарок делать. Ну недостатком любопытства я не страдаю. Избытком терпения тоже. Подергал за шнурки-узелки – не развязывается. Пришлось Ножом. Тем самым. Про обеденный ножик и не вспомнил. Я им для еды только пользуюсь. Осторожно надрезал, потянул, а упаковка вдруг исчезать стала. Как сосулька в кипятке. А из-под нее подарок показался Шнурками и висюльками украшенный. Еще больше, чем сама упаковка. Пока я стоял и смотрел, подарок на пол сползать начал. Акробаткой-танцовщицей он оказался, мой подарок. Той самой, что с деревянными ножами была. Вчера. А сегодня ни оружия, ни лишней одежды на ней не наблюдалось. Только кусок ткани, какого едва хватило на платье. Короткое. И без рукавов. Вчера я не особенно лицо ее разглядывал, а сегодня глянул – малолетка совсем. Еще моложе Машки. Симпатичная девчонка и пахнет вкусно, но… малявка ведь. Лет одиннадцать, от силы двенадцать «подарочку». Интересно, что здесь полагается за совращение такого малька?.. И кто мне ее подсунул – тоже интересно. Вряд ли Марла. Мой «вежливый восточный друг»? А на фига ему так подставлять меня? Чего он поимеет со всего этого?.. Девчонка извивалась и сползала с кровати. Платье задиралось. А я стоял и пялился. Будто стриптиза ни разу не видел. Да в некоторых странах стриптизерши уже в четырнадцать на «пенсию» идут. Не кондиция типа. Твою ж мать! Вот попадалово! Не девку мне подсунули – пацана. Это, когда платьице до пупа завернулось, я и определил. Визуально, блин. Не на ощупь. Интересно, кто и за кого меня здесь держит?! За такой ведь прикол и убить можно. Ну а если бы добрался я до «подарочка» вчера… много б разглядел с пьяных-то глаз? И проснулся б утром живым – тоже еще вопрос. Умело пацан обращался со своими ножиками. Очень. И не похоже, чтоб мечтал разделить со мной постель. А то зачем бы его так связали?.. Нет, тут явно чего-то не то. Ладно, разберемся. – Ну че глазеешь? Вставай, развяжу. «Подарок» как сел возле кровати, так и не сдвинулся с места. И дышит тяжело. Словно полдня вагоны разгружал. На жаре. Вон как вспотел! И не от страха. Другой у страха запах. Так после долгой болезни потеют. Когда сил мало, а нагрузка большая. – Не можешь встать? Ладно, сиди. Я и так разрежу. Только не дергайся. С моим Ножом и царапины хватит. У пацана глаза круглыми стали, когда увидел, чем я его путы режу. Я тоже малость удивился. Только один шнурок разрезал, а все остальные сами исчезли. Вместе с платьем. Пацана затрясло. От холода. Наверное. На рассвете ветер с гор в мои окна задувает. Ледяной. Одетому – нормально, а голому – кайф тот еще. – Держи! – стянул с себя плащ. Пацан уставился на меня очень уж внимательно. – Бери! Чего смотришь? – Зачем?.. – Не голос, а полузадушенный хрип. А сам руку тянет. И дрожит. – Надень. Смотреть на тебя холодно. – Это истинно мне?! Я могу взять и надеть? – недоверчиво так. – Бери и надевай! – Достал уже. Этот сине-пупырчатый. – Спасибо, миной! Схватил, завернулся и вроде выше стал. И старше. Годков тринадцать моему гостю. И ненависть куда-то с его морды подевалась. Стоит, лыбится. Вроде как осчастливил я его этим плащом. Малек он и есть малек. Хоть и в другом мире. Думай теперь, куда пацана пристроить. Может, Меченый в свою бригаду возьмет?.. – У тебя еще один слуга появился? – Слуга?.. Да вроде как. Только-только с сберегателем своим базар закончил, Марла зашла. С тем же самым вопросом. И с завтраком. На четверых, не меньше. А пацан вцепился в плащ, аж пальцы побелели. Теперь мне, чтобы вернуть одежку, придется руки ему поотрывать. На фиг. А Кранта бы это не остановило. Похоже, он из тех, кто выполняет приказ любой ценой, во что бы то ни стало и до последней буквы. А размышлением и грызней с совестью пусть занимается вместо него нутер. Кажется, были в прошлом веке такие же исполнительные, что устроили большой бардак на моей бывшей родине, а когда их к ногтю и к ответу – такую же отмазку придумали. Типа «мне приказали – и я выполнял приказ…» – Есть хочешь? – Это я мальцу, гостю своему незваному. Жратва на столе, ароматы по всей комнате, а он принюхивается и сглатывает… А у меня аппетита нету. Почему-то. – Миной хочет, чтобы я разделил с ним еду? Настороженно так спросил, будто тонкий лед пробовал: выдержит, провалится?.. – Тебя я – Да, миной. – Чего тебе понятно? – Я ем еду миноя, выполняю приказы миноя, но не делю ложе с миноем. – Все правильно. Умный малек. – Это мое имя? – Какое? – М… малек… – Ну-у… До меня вдруг дошло, что я не знаю имени пацана. Одел, накормил, на службу, получается, взял, а как звать-величать не спросил. Неправильно это как-то. Спросил. Оказалось, нет у него имени. – А как тебя раньше звали? Сказал три слова: два из них матерные, третье тоже. Если верить Кранту. Наехал я на него с утра пораньше. Какого, спрашиваю, посторонние предметы и личности в моей комнате валяются? А он, мол, ничего такого нет и не было. Тогда я на пацана показал. А это чего? Оказалось, что я сам дурак: принял подарок и забыл. А добрые люди принесли и на кровать положили. Аккурат перед моим приходом. Пришлось напомнить кое-чего Кранту. Про опасные подарки в том числе. Что здорово укорачивают жизнь. – Я знаю о таком, – ответил он. Спокойно и невозмутимо. – Ну и… Или хочешь сказать, что этот малек совершенно безопасен? – Тени все опасны. А он подходит к перелому. – Так какого ты его в комнату пустил? – Он твой подарок. И его принесли. – Один хрен! Этот «подарочек» мог глотку мне перерезать. Моим же ножиком. Или нет, скажешь? – Мог. – Ну так?.. – Я был рядом и оберегал тебя. – Из-за двери?! – Да, нутер. – А если б не успел? – Оберегатель не может не успеть. – Ну да, «не может». Отошел по надобности, а меня в это время… – Я знал, что у тебя омлакс. – Кто?! Оказалось, грелка. Одноразовая. Они тут разные бывают. Есть и живые. Не только для обогрева хозяина или его постели, но и для интимных услуг. Если у владельца есть настроение. Вообще-то грелками рождаются и становятся. Одноразовыми – только становятся. С помощью колдуна. «Пошептал» он и устроил кое-кому небольшую амнезию. В «грелку во весь рост» превратил. А как только попользуются этаким по полной программе – память к нему и вернется. Но это может быть чревато неприятностями для пользователя. Так что пока омлакс своего хозяина не обидел до смерти, с ним обычно разбираются. Самым радикальным образом. «Ножом по горлу и в колодец…» – один из вариантов. Такие вот правила и нравы. А я за каким-то хреном эту «одноразовую бомбу замедленного действия» в слуги взял. Плохо быть дураком. А пьяный дурак вообще опасное сочетание. Малек ест – имя теперь у пацана такое, а я с Марлой разговариваю. Рядом Крант стоит-молчит. Надежный, как железобетонная стена. Что от ветра и пули защитит. И заботливый… как эта же самая… железобетонная. Чихнешь – и «будь здоров» от него не дождешься. Или «пей, Лёха, Пацан жует так, будто неделю еды не видел. Марла глянула на него, потом на меня и спросила, не удержалась: – Ты приказал ему раздеться? Или он сам без покровов к тебе и пришел? Пришлось объяснять. Малек под мои объяснения половину всего, что было, умял. – Ты купил омлакс, чтобы сделать из него слугу?! – Я его вообще не покупал! То, что мне подложили пацана, это ей по фигу, а когда я его в слуги взял – не специально, так уж получилось – вот этому Марла удивилась. Странные бабы существа. В любых мирах. – Зачем ты принял подарок, если он тебе не нужен? – Да пьяный я был, – Ты не бываешь пьяным. Вообще-то бываю. Но мне и количество соответствующее надо. Правда, до состояния «как бревно» упиться здесь пока что не получалось. Нет в этом мире водки «Буратино», чтоб выпил и почувствовал себя дровами… И вдруг такой конфуз. Каким-то слабеньким винцом – и до полной потери соображения. Первый раз со мной такое. А Малек жевать вдруг перестал. Уставился на стол и катает недогрызенную лепешку. Пока о нем самом болтали, ему вроде как по фигу было, а обо мне заговорили – у пацана «ушки на макушке». Марла первая заметила перемены. – Прикажи своему слуге говорить, – сказала она мне. Я приказал. Юнец из-за стола выгребся, и ко мне. А Крант между нами встал. «Телохранитель»… Как же, как же! – Миной ралмуси пил! – заложил меня мой новый слуга. – Зачем?! Он и без ралмуси хорошо может. – Марла так удивилась, что с Мальком говорить стала. Не со мной. Ралмуси сильным возбуждающим средством считается. Вроде нашей «Виагры». Н-да, попадалово… Марла обошла меня, принюхалась. Потом Малька пару раз нюхнула. Потом Кранта. Тот даже порозовел чуть. – Кто был с тобой в комнате? Я сказал. – А почему ты его не… Не думал, что Лапушка моя такие слова знает и что русский – не самый великий и могучий. – Почему, почему… Вот пусть Малек и отвечает. А я спал. И ничего не помню. – Спал?! После ралмуси? Крант тоже удивился, но промолчал. – Ага. Наверно, перебрал я этого пойла. Ну Малек и ответил: – Миной не нашел меня. – Не нашел на своей лежанке? Она большая, но… Они меня за дурака держат? Слепого и глухого к тому же? – Да не было никого на кровати! Я б заметил. – Если ты не отличаешь мужа от жены, когда на них нет покровов… – Стоп. Во-первых, до мужа этому еще расти и расти… – Он родился мужем. Малек одернул короткий плащ. – А во-вторых, на нем была… были какие-то «покровы». И совсем немало к тому же. Пацан открыл рот и тут же закрыл его. С лязгом. – Пусть говорит, – предложила Марла. – Пусть. После аукциона Мальку приказали раздеться и танцевать. Так уже было. И не один раз. Потом его отпускали. Всегда. Но в этот раз он упал. Во время танца. Запутался в чем-то. И не увидел. Хотел подняться, освободиться, но только сильнее запутывался. Даже двигаться больно стало. Потом еще и темно стало. А голос какой-то все говорил и говорил… Крант схватил пацана за горло, поднял на вытянутой руке. Их глаза оказались на одном уровне. – Убей и принеси… – захрипел Малек. – Убей и принеси… Он стал бледнее нортора. – Что принести тебе велели? Неприятный все-таки голос у моего телохранителя. Царапает, как щетка для железа. Пацан не ответил. И освободиться не пытался. Висел, как дохлая крыса, и не трепыхался. – Он не помнит, – сообщил Крант. – Ничего? – Это Марла такая любопытная. – Его последний танец видели трое: прежний хозяин, кто-то с закрытым лицом и миной. С ним нутер был на аукционе. Не знаю, Марле Крант отвечал или мне рассказывал. – Мне убить его? – Кого? – вырвалось у меня. Крант тряхнул мальца. Молча. И тот не издал ни звука. – Зачем? – Он опасен? – Мы с Марлой спросили одновременно. – Тени все опасны. – Тень может стать хорошим слугой. – Это уже Марла мне. – Крант, отпусти Малька. Он мой слуга. – Он твой слуга, нутер. – И Крант разжал пальцы. Типа брось кису, детка. И детка бросает. С размаху. И об стенку. Пацан упал на «четыре кости». Миг – и поднялся. Будто за нитки его кто потянул. Лицо как у живого. В глазах настороженность вроде как: «Чего это вы со мной делали?» А меня другое зацепило: кто это нас подставить хотел? – Нас? Оказывается, я вслух думаю. – Нас, Малек. Тебя и меня. На фига ты мне в подарочном варианте? Да еще под ралмуси? Я в такие игры не играю. Подстава была. В натуре! – Потому миной и не стал искать меня? Марла хмыкнула. – Твой миной не знал, что ты в комнате. А то б обязательно нашел. Меня вот он всегда находил. Даже под лежанкой. – Ла-апушка, не надо интимных подробностей. Я стесняюсь. Умеет Марла смеяться так, что ставни ходуном ходят. Пацан посмотрел на нее. Снизу вверх. Потом на меня. Тоже снизу. И запахнулся в плащ. Нежарко все-таки в комнате. Хоть и солнце взошло. Латуа. То есть Первое. – Как ты на полу оказался? Крант говорит, тебя на кровать вроде уложили. – Я сполз, миной. – Как это?.. В пакете все-таки был. – Как змея. – Больно было? – быстро спросила Марла. – Очень, – вырвалось у пацана. Он тут же лязгнул зубами, но сказанного не вернешь. – Тогда и упали с тебя невидимые путы? Отвечай! Я не враг твоему миною. Малек покосился на меня. Я кивнул. Типа в молчанку играть не обязательно. Пока с нас двоих ответ выбивать не начали. – Путы с меня снял миной, – признался пацан. – А потом дал тебе свой плащ. – Да. – Зачем? – Чтобы служил ему и оберегал… – Я не у тебя спрашиваю. – У нутера уже есть сберегатель! – Это Крант вмешался. Непререкаемым таким тоном. И избавил меня от лишних объяснений. Хотел я пошутить, так вмиг желание пропало. – Ладно, кончай базар! Меня сейчас тот интересует, кто подставил нас с Мальком. Пацан вроде выше стал после этих слов. И старше. – Он сам это придумал? По доброте душевной. Или подсказали ему? Тогда кто и зачем. Вопрос понятен? Как выяснять станем?.. – Это приказ, миной? – Это любопытство, Малек. Большое и горячее. Такой вот хозяин тебе попался. Любопытный. Парень усмехнулся. М-да. Не думал, что у четырнадцатилетнего пацана может быть такая усмешка. Как у хищного звереныша. – Я бы тоже хотел поговорить с этим… содрелом. – Незнакомое слово. Скорее всего матерное. – Миной разрешает? Миной, то есть я, кивнул. – Давай. Может, ты его быстрее меня найдешь. – Найду! Кажется, мой слуга плохо забывает обиды. Блин, весь в меня! – Миной знает, кого мне надо искать? – Подозреваю я тут одного. Только подозреваю, но… Кажется, Фаруст его зовут. Или Фарумс? Короче, спросишь у Ранула. Он его кормил несколько дней. Или, может, ты запомнил? Танцевал ты для него после аукциона… Пацан отвердел скулами. И словно кто-то другой посмотрел из его глаз. Много видевший. И мало прощавший. – Я найду его, миной. – Даже голос у него изменился. Сиплым стал, низким. Наверно, ломается. В таком возрасте это обычное дело. – Что мне потом с ним сделать? – Без разницы. Хоть съешь. Но сначала узнай: – Слушаю и выполняю. Быстро повернулся. Плащ вздулся, задрался до пояса. А под ним у пацана – ничего, кроме голого тела. – Стоп, Малек! Держи! – Я швырнул ему монету. В полсабира. – Зачем? – Сначала поймал, потом спросил. – Оденься. – Как? – Так, чтобы никто не подумал, будто ты сбежал с моего ложа. Малек задумчиво нахмурился. – Я могу одеться, как мой миной? – Одевайся. – Только без шарфа! – вмешалась Mapла. – Без шарфа, – повторил я приказ. Пацан кивнул. Он был возле двери, когда Марла еще чего-то сказала. На незнакомом мне языке. Больше на рычание похожем. Малек остановился. Даже плащ не скрывал, как напряжена его спина. Глянул на меня, подождал. Мне нечего было ему сказать. Он вышел. И дверь за собой закрыл. Тихо. И плотно. Марла подошла ко мне сзади, обняла и шепнула в ухо: – А многоглупый миной знает, что его новый слуга старше, чем притворяется? Крант старательно делал вид, что его нет в комнате. Даже дышал через раз. Ладно, пусть остается. Мы ничем интимным пока не занимаемся. – Ты самый везучий муж из всех, кого я знаю. – Да? Приятно слышать. – И самый глупый. – А вот это не так приятно… Крант за дверью. Марла решила, что поговорить можно и без свидетелей. Потом. Я не возражал. Ни против разговора. Ни против того, что было до него. Перед уходом Крант вопрос задал. Мне, понятное дело, не Марле. Ее он воспринимает, как… ну не знаю, как что, но разговоры с ней сводит к неизбежному минимуму. Когда сбежать некуда и отмолчаться не получается. Марла отвечает ему полной взаимностью. Вопросец простой, но попробуй на него ответь. Так же просто. Да еще тон у моего оберегателя тот еще. Типа ответишь – ладно, нет – не очень-то и надо, я и так знаю, что ты ни хрена не знаешь. – Нутер, зачем ты дал Тени монету? – Вот чего спросил меня Крант. – Чтоб оделся. Не голым же пацану ходить? – Он оденется. А монета зачем? – Ну… Еще пара вопросов, еще пара ответов, но главный: а монета зачем? – так и остался. Разговор с Меченым мне это напомнило. Когда я анекдот рассказать пытался, а он все спрашивал: «А будить зачем?» – Короче, Крант, чего ты от меня хочешь? Чтоб я все бросил?.. – Марла в это время прижимается к спине, поглаживает меня по груди, слегка покусывает за ухо… Приятно, блин! – Вот прямо сейчас?! И все? И пошел отнимать монету у мальца, так? – Нет. – Тогда какого хрена тебе от меня надо?! – Мне непонятно, нутер… – Мне тоже кой-чего неясно, Крант. Вот Мальку надо одеться? – Надо. Ты приказал ему. – А если бы не приказал? Он так бы голым и ходил? – Он не голый. На нем твой плащ. – Ладно, с одеванием замнем. Теперь с одеждой… Марла, Лапушка, не гладь меня там. Я думать не могу. Спасибо. Так, на чем мы остановились? Ага, на одежде. Она чего-то стоит? – Да. – Значит, Малек оденется и потратит на это деньги. Так? – Нет. – Почему «нет»? – Тратить ты ему не приказал. Приехали, называется. А если ему по надобности приспичит, он тоже моего приказа ждать будет? Вот только спрашивать Кранта о таком не стоит – он ведь и ответить может. – Значится, тратить он не станет. Украдет, получается. А ко мне прибежит хозяин товара, обиженный в лучших чувствах… – Нет. – Чего «нет»? Не украдет или не прибежит? – Тени не крадут… – Уже легче. – Тени берут. – Чего берут?! – Что нужно им или их хозяину. Не больше. – Здорово! И им не мешают брать, потому что жуть как боятся. Так? – Нет. – Опять «нет»? – Тень не боятся. Ее не замечают. – Как это? Малек может стать невидимым? – Нет. Незаметным. – Как это? Я-то его вижу! – Он твой слуга. – И Марла его видит. – Марла… она… – Кра-а-ант-т… – Словно кошка мурлыкнула над ухом. Большая. Обсуждать Марлу Крант не стал. Почему-то. Ладно, потом разберемся. – И ты видишь пацана. – Вижу. – Значит, и другие могут. – Мало кто может. – Почему? – Врожденный дар нужен. – Дар? Как у тебя? – Да. – Но одного дара мало, так ведь? – Мало. Дар надо развивать. Тогда даже Мастера Теней увидеть можно. – Да? А Малек у нас кто? – Темная Тень. – А что, есть и светлая? – фыркнул я насмешливо. – Есть, – ответила за него Марла. – И пятнистые есть. Так что напрасно я насмешничал. – Ну и чего это значит? Темная Тень?.. – Новичок, у которого Силы больше, чем опыта. – Понятно. Значит, Мастер – это очень круто, так? – Да. – А ты видел его? – Я поворачиваюсь уже к Кранту. – Нет. – Или видел, но не заметил, – вмешалась Марла. Жаль. Разговор только обороты начал набирать. Теперь Крант закроется, в ближайшее время из него ничего интересного не вытянешь. – Оберегатели умеют видеть и замечать, – был его ответ. Непонятно только кому. Но хорошо хоть он не закрылся. – Я слышала, норторы не верят в Мастера Теней. – Оберегатели верят. Нутер, можно тебя спросить? – Спрашивай. – Кажется, я знаю, чего он у меня спросит. – Зачем ты дал Тени монету? Точно, угадал. Надо было поспорить с кем-нибудь. На эту самую монету. – Бывает со мной такое, Крант. Иногда. Внезапный приступ доброты называется. Теперь понятно? – Понятно, нутер. – Тогда шагом марш из комнаты. Крант без разговоров направился к двери, а Марла… – Лапушка, подожди, я засов опущу. И не надо рвать одежду! Я сам сни… Поздно, порвала. И вот теперь оказывается, что вообще-то я дурак, только везучий. «Хороший» комплимент. Интересно, всем мужикам здесь такое говорят или только мне. Как особо отличившемуся. Чтоб не расслаблялся слишком. – Марла, то, чего Крант наговорил, это правда? – Он много чего говорил… – Про тени и все такое… – Он не очень ошибался. – Ага. Значит, Малек может становиться невидимым? – Его не будут замечать. – Ладно, пусть так. А почему он тогда не сбежал? Малек. Дожидался, пока его купит какой-нибудь извращенец… – Куда бы он побежал? – Ну сначала на волю, а потом… – Куда? Блин, «куда»… Получается, мало от кого-то бежать, надо еще куда-то. А Марла продолжила ликбез. Специально для меня, безграмотного. Оказывается, все живое делится на разумных и нет. Разумные – на свободных и нет. Одни свободные бывают свободнее других. Как нутер и миной. То же самое и с несвободными. Слуги, рабы, грелки. Последние вообще считаются полуразумными. Вроде собаки. Понимает все, но сказать не может. Почти всем грелкам отрезают язык. И еще кой-чего, по желанию хозяина. – Подожди, подожди… А с Мальком как же? Язык имеется. И все остальное в наличии. Насколько я заметил. Добрый хозяин у него был? – Почему был? Его хозяин – это ты. – А до меня? Или пацана мне с грядки принесли? – До тебя был перекупщик и хранитель товара… У меня сердце дважды дернулось. В холостую. «Хранитель» – подзабытое, едва знакомое слово. – А я кто? По твоей табели о рангах. Свободный или не очень? – Сейчас «не очень», – Марла прижала меня к кровати. – А еще ты глупый. Но тебя любит удача. – И ты. – И я. – Тогда, почему я глупый? – Много ошибок делаешь. Глупых. Умный муж после одной из них стал бы мертвым. Или несвободным. А ты… – Что я? Конкретно. – Ты не боишься нортора. И он называет тебя хозяином. Не боишься Тени. Не боишься меня… – А я должен тебя бояться? – Многие боятся. – Меченый тоже? – Меня опасается. А боится тебя. – Меня?! С чего бы это? Я ведь белый и пушистый. А еще я глупый… – Ты не белый. – Ладно. Серый я. Серый и теплый. – А еще вкусный. – Марла, не надо меня кусать. Ма… О, блин! Хорошо, что у нее не акульи зубы. В несколько рядов. А Меченый – придурок. Ему не бояться меня надо, а о доме думать. И о жене. Обед мы умяли в один момент. Мало показалось. Бывает со мной такое. Иногда. Жор просыпается. А Марла вообще жует столько, сколько здоровый мужик после реальной работы. Да еще на холоде. Того, что оставил Малек, нам на один зуб хватило. Короче, по-быстрому оделись и вниз – принимай Ранул голодных. Пока мы твоих гостей жрать не начали. Крант только глянул на меня с Марлой и за спиной затерялся. За моей. Тихий и незаметный. А сам чего-то о тенях болтал. Вот у кого Мальку учиться надо! – Нутер, я могу с тобой поговорить? Ранул. И не на своем обычном месте, а в щель дверную шепчет. Никогда этой двери не замечал. Сколько ходил мимо. Закрыта она была. А за широкой спиной хозяина местного заведения и шкаф не сразу заметишь. – Нутер… Чего это с Ранулом? Поставил на свое место сына сестры, а сам прячется. Племяш здесь ближайшим родственником считается. Роднее собственных детенышей. Если кто озаботился собственных завести. Вот только морда у «племяша» мрачнее обычного. Неладно чего-то в их большом доме. Тихо и малолюдно почему-то. В обеденную пору здесь обычно толпа народу, а сегодня – раз-два и обчелся. Да и те, что имеются, под стенками жмутся. А время-то самое обеденное! Надо без Кранта за жратвой ходить. Чтоб не портить аппетит людям, а Ранулу торговлю. Вот и моего «восточного друга» не видно… – Многоуважаемый, ты позволишь… Позволю, Ранул, позволю. Только б не слышать, как ты голосом вибрируешь. Вроде вусмерть напуганной малолетки. – Идем, Марла? «Племяш» чуть сдвинулся, пропуская нас, но Ранул покачал головой. – Разговор только для тебя, нутер. – Ладно. Лапушка, займи нам столик, пока свободные есть. И начинайте без меня. Вдруг я задержусь. Крант… – Я с тобой, нутер. Спорить я не стал. Не нутерское это дело, со своим сберегателем спорить. Да еще при свидетелях. К тому же Крант чаще мои приказы выполняет, чем свои отдает. Для разнообразия можно и с его желанием согласиться. Ранул без разговоров пустил нас внутрь. Тоже, наверно, решил, что спорить с нортором, как стену бетонную пинать. Босой ногой. – Эта комната не годится для тебя, нутер. Прости… Узкая, маленькая, косой потолок. Не комната – кладовка. Куда лежанку и табурет зачем-то впихнули. Да еще троих не очень мелких мужиков. Или четверых. Ранула за двоих можно считать. – Ранул, ты меня не комнатой позвал любоваться. Давай ближе к делу. – Да, нутер. – Мы присели на лежанку. Крант табурет облюбовал. – О тебе спрашивали, нутер, – тихо и вежливо сказал Ранул. И без своей обычной улыбки. А совсем недавно я для него миноем был. А как нортор у меня за спиной нарисовался, так сразу нутером да еще многоуважаемым стал. Тут ведь не каждый нутер может позволить себе такого охранничка. Я бы тоже не смог, если б Крант мне на халяву не достался. Хоть оберегатель тела мне нужен, как воробью вертолет. – Кто спрашивал? – прошелестел нортор, и будто сквозняком со всех щелей потянуло. – Те, кого я не хотел бы назвать врагами. Надеюсь, многоуважаемый нутер понимает?.. Признаться, ни хрена «многоуважаемый» не понял, но то, что запахло паленым, начал соображать. – Мне лучше уехать, Ранул, так? – Молчание. Но – Ясненько. Тогда собираем манатки. Когда нам лучше съехать? – Лучше?.. – Я говорил уже, какие зубки у Ранула, а в оскале они вообще здорово смотрятся. Не дай бог такая «улыбка» ночью приснится! Придется бабку искать, испуг выливать. – До аукциона невест лучше бы. – Невест? А-а… – Дошло. Надо сделать вчера, а еще лучше – неделю назад. – Где они? – Нормальный вопрос. Нормального телохранителя. – Здесь где-то… Может, я поспешил насчет воробья и вертолета? – А чего им надо, миной, ты случайно не в курсе? – Что-то из твоего тайника, многоуважаемый. Прости, я не смог промолчать. – Да ладно. Если с ним «беседовал» кто-то вроде Кранта – молчать бесполезно. – Собери нам чего-нибудь в дорогу и… пообедать мы успеем? – Это я уже обратился к нортору. – Поесть тебе дадут. Уехать – нет. – Ладно, не очень-то и хотелось. Драться на полное брюхо вредно для здоровья. – Ты хочешь с – А ты предлагаешь мне их друзьями назвать и за стол пригласить? – У них нет друзей, – сказал Крант, пока кабатчик тряс головой. Вряд ли Ранул восхищался мной остроумным. – И врагов у них нет. Живых, – добавил я. Кажется, слышал похожее в каком-то фильме. – Это они так говорят, – усмехнулся мой оберегатель. М-да, видел я похожую улыбочку. Тоже в кино. Про графа Дракулу. Блин, я что, здесь единственный нормальный мужик?! Хотя какой «нормальный» берет вампира в телохранители? – Многоуважаемый, – Ранул заговорил шепотом и на Кранта постарался не смотреть, – а если отдать им то, зачем они пришли? – Думаешь, они пожелают мне легкого Пути и уйдут? Крант, ты тоже так думаешь? – Нет. – Сказано коротко и предельно ясно. – Значится, будем разбираться с этими крутыми… – Нутер… – Да? – Я твой оберегатель. – Ну и?.. – Это мое дело. – Но ведь и тебя надо кому-то оберегать. Крант встал и… поклонился. Ни разу не видел, чтобы он кому-то кланялся! – Ладно, Ранул, мы пойдем. Я тебе должен не остался? – Нет. Это я… – На ремонт хватит? – Да! – И у него голос нормальным стал, и соображение в глазах появилось. Любит мужик свою работу, ой как любит! – Ладно, пускай остается. Это я так. На всякий случай. Крант, выходим. Ты первый идешь или я? Мы вышли, и на нас никто не кинулся. С копьем наперевес. Абыдно? Не-э, только не мне. Я вообще-то жрать туда шел. А в зале на четыре стола – десять посетителей. И никто не жует. Смотрят только. Выжидающе. Словно это мы главное блюдо. Долгожданное. Марла и «племяш» тоже в этой десятке. И Меченый… А он-то чего здесь забыл?! У мужика же сейчас медовый месяц вроде. Можно из номера не выходить. Попить-пожрать охота? Так закажи в постель! Сильно скромный? Ладно, пусть к двери поднесут. Самому-то зачем спускаться? И на меня пялиться скорбно-собачьими глазами? Будто я сменить кого-то пообещался и забыл. А этот кто-то три смены подряд отпахал. Без перерыва. Марла тоже хороша. Нет чтоб накормить «утомленного труженика», так сама не ест и его не угощает. Ладно, исправлю я сейчас это безобразие. Блин, все приходится делать самому! Может, Меченому тоже мое разрешение требуется? Типа высочайшее соизволение отведать пищу, что послал нам… нет, что приготовил нам Ранул. Он, кстати, дверь за нами закрыл. Сразу. И на засов. А сам внутри остался. Может, напрасно мужик боится? Может, ничего и не… – Миной! В зале появился Малек. Быстро, словно гнался за ним кто. И тут же начался бардак. Четыре серых смерча образовались в углах комнаты. Пятый – возле входной двери. Еще один упал, кажется, с потолка. И все «смерчи» ринулись… нет, не к Мальку, ко мне! А Крант, он вроде как в трех местах сразу получился: впереди, сзади и слева от меня, и за этими «тремя Крантами» заклубился серый туман. Малек еще чего-то крикнул, но я внезапно оглох. Длинный туманный язык метнулся ко мне. Справа. И я ударил его. Не задумываясь. Как отбиваю брошенный мне в спину мяч. Туман стал светлее. На миг. А Крант… он начал двигаться еще быстрее. Я скорее угадывал, чем видел его. И он по-прежнему был сзади-слева-впереди. Еще одно нападение я отбил на автомате. Сначала отбил, а потом понял, что оно было. Туман посветлел, потянулся на средину комнаты и… Все вдруг закончилось. И замерло. Словно кнопку «Пауза» во время просмотра нажали. Не двигались Марла и Меченый. Не шевелился серый тюк на их столе. Лежали неподвижно перевернутые табуретки. Застыли на месте и трое в серых плащах. На полпути. Между входной дверью и лестницами. Не двигался Ранул-младший, притворяясь частью стены. А недалеко от меня серели две кучи тряпья. Ни мертвых, ни живых в них не наблюдалось. Я удивился. На миг только. Потом глянул на Нож, и прижал его к запястью. А слева от меня стоял и не дышал Крант. И плащ на нем топорщился, как перья взъерошенного воробья. Воинственного и страшно грозного. Что клюнул слона пониже хвоста. Почему-то мне стало весело. Самое время для идиотского хихиканья. И для дурацких воспоминаний тоже «самое» подходящее. Смотрел я когда-то боевичок. Там толпа крутых охотников на человеков гонялась за суперкрутым бывшим солдатом. Дед этого бывшего совет девчонке давал – прям зашибись! «А теперь убиваем всех, кто не Люк», – так сказал этот «добрый» дедушка. В моем списке «Не убивать» имеется чуть больше пунктов. И номером первым в нем значится Алексей Тимофеевич Серый. Почему-то в жизни все крутые разборки быстро заканчиваются. Это в фильме их полчаса показывают. А самый смачный удар – еще и с разных сторон. Как и какой орган после этих тычков себя чувствует – это Пал Нилыч любил комментировать. Прямо во время показа. Я как-то записал его ремарки и знакомому программисту дал. А тот их в фильм вставил. Вместо супербоевика получилась смесь ужастика с черной комедией. Очень черной. Так диски с этим «гибридом» в момент разлетелись! …Как осенние листья, подхваченные ветром, летят по дорожке парка… Это уже не о дисках. Троицу в сером подхватило «осенним ветром». Когда распахнулась входная дверь. Только миг пришелец стоял на пороге – и вот он уже в центре комнаты. А вокруг него – серый туман. Похожее действо я видел на аукционе невест. Не знаю, можно ли назвать это поединком. Тогда сражались тиу. Между собой. Быстро все закончилось у них. Очень. Здесь, думаю, тоже тиу. Только вот против кого?.. – Ловчий!.. Здесь Ловчий, миной! Я все-таки услышал Малька. Меченый рванулся ко мне. Марла тоже. А Крант вдруг швырнул меня к лестнице. Через полкомнаты. Блин, повезло нортору, что он тоже в моем списке «Не убивать!» значится. Все голодные зрители куда-то попрятались. Они всегда прячутся, когда начинается реальная разборка, где достаться может всем, и зрителям тоже. Это уже потом появится много болтунов, которые «своими собственными…» и «с вот такого расстояния…» – потом, когда все закончится. А мы дружно отступили. Все пятеро. К лестнице. Я и четверо моих защитников. Четыре. Телохранителя. У меня. Ха! Сказали бы вчера – не поверил. А вот сегодня они у меня есть. И не могут справиться с одним противником. Язык не поворачивается назвать его человеком. Оно только похоже на человека. Но человека можно убить. Один раз. А эту Тварь смертельная рана только останавливает. На секунду. Потом она опять прет ко мне. У нее чудовищная регенерация. И обалденная скорость. Защитники пока сдерживают, но… Пока никто из них не ранен. Но если зацепит хотя бы одного – тогда все. Тварь прорвется ко мне. За мной пришла. И без меня не уйдет. Я знаю это. Откуда? А хрен его разберет!.. Вот знаю, и все тут. Еще я уверен, что могу убить эту Тварь. Ножом. А она – меня. И Нож ей не нужен. Это я тоже знаю. И всех остальных убить она тоже может… Не хотелось бы. Вот только как добраться до Твари и статься в живых при этом? Не с фасада, ясен пень. Между нами – мои защитники. Оттирают, прикрывают, ноги мне чуть ли не оттаптывают. И со спины добраться до противника не получится. Я не рыцарь Круглого стола – ударил бы и в спину. Если б смог дотянуться. Не могу. Чтоб и дотянуться, и остаться живым, – не получится все сразу. Защитники отдают ступеньку за ступенькой, но продолжают оборонять меня. От чего-то условно живого. И у этого «чего-то» не девять жизней – больше. А у нас только по одной. Не смешно. Совсем. Вот и с рефлексами у меня нормально, и на зрение никогда не жаловался, а какое оружие в руках Твари, не разберу. И сколько рук этих, тоже не сосчитаю. Быстро они двигаются, даже слишком. И закрываются регулярно. Защитниками. А я… Блин! Хуже некуда быть зрителем в таком деле. Вот почему я не люблю телевизор. Ни в один из фильмов нельзя вмешаться. Даже если очень хочется. А тут ведь не кино – выключил и забыл – тут жизнь, можно сказать, на кон поставлена. Моя жизнь. А Тварь не торопится, будто играет со мной. С такой и десять телохранителей не справились бы. Но на кой хрен десять, если на лестнице – двоим едва разойтись! И все. Хотя она далеко не хлипкая: ступени широкие, удобные – и стоять, и прыгать на них можно, а перила такие, что пьяный не перевалится. Даже если захочет. Проверил лично. А я тут не самый мелкий жилец. И нафуршетился вчера реально. А в таком состоянии меня нельзя подпускать к хлипким предметам. Но лестница выдержала. Вчера. Держится и сегодня. Только поскрипывает. А нас на ней уже пятеро. Целая толпа для такой стремянки. Если еще Марла на нее взгромоздится, то может и не выдержать. Не успела Лапушка ко мне тогда. Меченый проскользнул, а она чуть удар ни поймала. На полшага всего отступила и… мы наверху, а Марла пока внизу. Пытается подцепить Тварь сзади. Вот ведь женщина! Любая другая в обморок бы грохнулась, услышь про такую зверюгу. А передо мной трое защитников. Повезло мне с ними: Меченый – левша, Крант – двурукий, и обе с мечами. Не машут они ими на ширину русской души, колют. Как самураи в переполненном автобусе. А между ними и ступенькой выше – Малек. У пацана нет оружия, но он упорно маячит передо мной. Закрывает своей узкой спиной. Блин! Никогда не прятался за чужую спину, а тут… Еще одна ступень наверх. Там и площадка широкая скоро, и поворот направо. Достанется тогда Кранту! Пацан толкает меня, и мы сдаем еще одну ступеньку. Я вижу глаза Твари – мельком – и понимаю: не Кранту достанется – мне. На фиг нужна та площадка, если… можно вспрыгнуть на перила и… Меньше секунды я видел чужие глаза, как будто сам стал Ловчим, что вот-вот узнает вкус добычи. Меня качнуло вперед, нога соскользнула и… мысленная связь лопнула. Малек вскрикнул, когда я Блин! Да это же я падаю на них. А на спину уже что-то давит, придает ускорение. Руки вперед! Защищаем морду от ступенек или от ноги. Той, что уже поднимается. Ме-эдлен-но. И Нож не спеша входит в стопу Твари. По рукоять. Прикалывает к лестнице… Вопль, слышимый телом, а не ушами… Все, писец всему стеклянному в Рануловом кабаке. Страшный удар по спине… И темно в глазах. Не вздохнуть. Толстой гибкой веткой меня приложило. Но боли нет. Пока. Рюкзак у меня на спине. Защитил. Это Сава отпустил ветку, и она достала меня. Но откуда лестница такая на Кавказе? Деревянная, отвесная. И зачем вгонять в нее нож? А сверху что-то падает… пыль… тряпки… Слышатся голоса. В ушах звенит. И блевать охота. Здорово меня все-таки приложило. Не по голове вроде, а состояние как при сотрясении. Рюкзак снимают. Голоса настойчивей. Но разговаривать мне не хочется. Смотреть тоже. Кто-то нюхает меня, облизывает. Вином пахнет… значит, не собака… не встречал я пьяных собак… После этой мысли мне становится легче. Попускает вроде как. Соображаю, что лежу. Ноги выше головы. Валяюсь на чем-то неудобном. А тут как в армии: «упал – отжался!» И подняться надо бы. «Отжался», открыл глаза. На меня смотрит черная кошка. Большая. Прям пантера. Закрыл глаза. Опять открыл. Никакой пантеры. Значит, глюки. Иногда бывает такое, после удара. Даже у врачей. Осматриваюсь. Никакой ветки, никакого Савы и никакого Кавказа, ясен пень. Но лестница осталась. А на ней два мужика с длинными ножиками. Но из этих двоих такие же кавказцы, как из отмычки клизма. Оба осторожно убирают свое оружие и пятятся. Тоже не спеша. Словно я взглядом могу убить. Не могу. Не учили. Где-то рядом раненый. Не вижу, но запах крови ни с чем не спутаешь… Да, это она и чего-то еще… Поганое. У меня волосы шевелятся от этой вони. По всему телу. А вот и он, раненый. Лежит ниже мрачных мужиков. Под плащом. Черным. Моим! В голове щелкает, будто переключили на другой канал. И я вспоминаю. И пацана под плащом. И тех двоих, что стоят на площадке. И бабу узнаю, что помогает мне сесть. Марла. Лапушка… Нет, это длинный разговор. Потом. Все потом. Сейчас раненый. Плащ на фиг. Он только мешает при осмотре. Хотя… осмотр больного на лестнице… Терапевты обычно такого не практикуют. Повезло пацану, что я хирург. Зато делать операцию в таких условиях даже мне еще не приходилось. Но двинуть его с места – значит убить. Сломанные ребра, пробитые легкие, поврежденный позвоночник. И сине-багровый след через спину. Наискось. Будто толстой гибкой веткой приложило… Вот он, мой «рюкзак». Лежит, кровоточит. – Чем это его? – Смотрю на… Кранта. Словно он может знать. Знает. Отвечает: – Щупальцем. Продолжаю смотреть. А пальцы трогают спину Малька. Опухоль. Горячая. И быстро ползет вниз. – Я Ловчему руку отрубил. Левую. Он новую не успел отрастить, когда ты на него напал… господин. Коготь на щупальце у него был. С ядом. – А этот… умник меня, значится, прикрыл. Так? Кивнул Меченый, не Крант. А глаза у мужика даже не испуганные. Совсем никакие. Видел я его пару раз таким… Ладно, потом разберемся. Все после. Сначала пацан. – Яд, говоришь? А противоядие имеется? Крант качает головой. Меченый тоже молчит, только смотрит в никуда. Марла… подходит к нему. И на меня все время поглядывает. Настороженно. Блин! Чего они все так боятся?! Ножа? Так вот он, лежит на спине пацана и слегка вибрирует. Со стороны и незаметно совсем. Только пальцами можно чувствовать. И горячо им, пальцам. И на левой руке тоже. Это опухоль ткнулась в ладонь. А дальше не идет. Вот так мы тебя и сделаем! Ладонь ниже опухоли, прижать плотнее и двинуть вверх. Осторожно. Чтоб ничего не выскользнуло. А Нож – вниз. Еще осторожнее. Чтоб не зарезать пацана Двигаем, двигаем, двигаем… Вот и сошлись ладони. Но чем ближе к ране, тем труднее их двигать. Ну с ядом справились. Рана чистая. А чего делать с переломами? Позвоночник – это не хухры-мухры. Выживет пацан – парализованным останется. Ниже лопаток. И вряд ли мне «спасибо» скажет. Марла опять рядом. Стоит на коленях, нюхает рану, чего-то говорит. Не знаю я этого языка. Ни слова не понимаю. А вот Малек, похоже, сообразил. Шевелит пальцами, тянется рукой к шее. Своей. И дергает тонкую светлую цепочку. А та не рвется. Чуть толще нитки, а держится. Малек шепчет. Просит чего-то. На том же, незнакомом. Марла качает головой. И отвечает. Теперь уже на понятном всем. – Не могу. – Чего не можешь? Ну! Она смотрит на меня и молчит. Самое время играть в молчанку! – Да говори же, твою мать! Голос, похожий на карканье полузадушенной вороны. Это уже не Марла говорит, раненый: – Имя… дай Имя… – Какое имя? – У него нет Имени, – шепот. Едва слышный. Марла. – На фига ему… – Он не может измениться. – Чего не может?.. – Залечить раны. Мне понятно насчет ран. И только. – Тогда дай ему это дурацкое имя! – Я уже ору. И меня трясет. Марла прижимается к перилам. – Не могу. – Господин… ты дай… – Сиплое карканье. Скрип несмазанного замка. – Имя? Какое, блин?.. – Его Имя. Настоящее. Можешь узнать? – В голосе Марлы надежда проклевывается. Слабенькая. А вдруг смогу? Ведь сумел победить слугу Неназываемого. И с ядом справился. Так вдруг и… Марла отводит глаза, и я перестаю ее Имя? Настоящее? Ага, как же. Только тем и занимаюсь, что имена придумываю. В свободное от работы время. Малек вывернул шею, и я увидел его лицо. Бледное. Потное. Из прокушенной губы бежит кровушка. Кожа под глазами дрожит, а сами глаза… Блин! Никогда такого не видел. Зрачок то круглый, то вытягивается в нитку, а радужка – то темно-серая, то красно-коричневая. – Имя!.. – просит Малек. А у меня язык затянуло. Намного ниже аппендикса. Кота он мне напомнил. Пацан. Молодого, домашнего. Побывавшего на настоящей кошачьей разборке. В первый раз. И ничего мне в голову не пришло, кроме Васьки. Ну не Мурчиком же пацана называть! А странно меняющиеся глаза тянули из меня Имя. Как здоровый зуб без наркоза. И я с трудом выдавил: – Ва-ас-с-с… А все остальное застряло в горле. Глаза окончательно изменились. Перестали быть человеческими. Цепочка лопнула, и рука пацана ударилась о ступеньку. Рядом с моей ногой. Не рука – лапа! С когтями… – Назад! – Это Марла. Мне. А я стою в полном обалдении. Даже не заметил, когда разогнулся и убрал руки от пациента. Вой. Или крик. Глубокие царапины на лестнице. Я пялюсь на них так, будто ничего интереснее в жизни не видел. И не увижу. Считаю царапины. «Раз…» Ко мне тянется Марла. «Два…» Ее пальцы сжимают мою рубаху выше пояса. «Три…» Я сижу на перилах. «Четыре…» Пацан катится вниз, переворачивается на спину. Его трясет, как в припадке, выгибает. Затылок и пятки на полу, а все остальное – дугой. – Скорее! Меня сдергивают с перил. Хватаюсь за Марлу, чтобы не упасть. А она с моим плащом в руке прыгает вниз по ступенькам. Даже ран своих не замечает. Четырех царапин ниже колена. – Накрываем его. Быстро! Воющий, дрожащий комок исчезает под плащом. – Зови его! Зови!! У меня нет слов, нет букв, нет даже мыслей. В голове пусто, как после уплаты налогов. – Зови! Он услышит… Плащ выгибается горбом. Ткань протыкают шипы. Ряд острых, тонких, раза в два тоньше моих пальцев. – Берегись! Марла отбрасывает мою ладонь. Через миг плащ там тоже пробит. – Зови! Не удержим!.. Прижимает к полу край ткани, а что-то живое рычит, ворочается под плащом. Пытается выбраться. И на полу появляются царапины. Марла отдергивает руку. Палец в крови. Она смотрит на меня так, словно я это ее цапнул. Вспоминаю, что когда-то умел говорить. – Васс, Вас-с, Ва-ас, Ва-асс… Зову. Зову, мать его, а оно дергается! Зову, а оно не слышит! Смотрю на Марлу. Она шепчет тихонько: – Зови. В первый раз всегда трудно. Зову. Меняю интонацию. Будто кота хочу приманить. Молодого. Глупого. Что первый раз увидел настоящее дерево. Первый раз залез на него. И теперь смотрит с верхушки огромными круглыми глазами. А хозяин внизу такой маленький. Не похожий сам на себя. Только голос знакомый. Чуть-чуть. – Ва-асс, Ваа-сс-с… Плащ уже не дергается, а я все зову. Шепотом. Сиплым. Попить бы… – Ваа-сс-С… – Я слышу… миной… слышу… Марла вздыхает, разгибается. – Отпусти его. И поднимайся. Не знаю, когда я прилег на пол. Не заметил как-то. И сколько пролежал, не помню. Марла протягивает мне руку. Принимаю. Поднимаюсь. Качает, однако. – Бери его. И пошли к тебе. Смотрю вниз. Из-под плаща выбирается пацан. Ваасс-С. Такое его Имя. Тайное. Не для общего пользования. Пацан голый. Кожа блестит, как смазанная чем-то. На спине длинный тонкий шрам. Свежий. Бледно-розовый. Однако… – Не надо. – Раненый мотает лохматой головой. – Я сам пойду. – А сможешь? Марла улыбается. Грустно так. И совсем не насмешливо. – Смогу. Пытается встать с четверенек. Тыкается лицом в пол. Валится на бок. И не двигается больше. Быстро наклоняюсь. Так быстро, что темнеет в глазах, и я тоже падаю на колени. Наплевать! Сначала Малек. То есть… нет, все-таки Малек… Проверяю пульс, зрачковый рефлекс… – Спит. Представляешь?! Он заснул! – Так всегда бывает, – говорит Марла и резко оборачивается. Я тоже слышу скрип. Двери, кажется. Потом еще один скрип. – Забирай его и уходим. Скоро здесь будет много чужих. И как они терпели так долго? Любопытные, они в любом мире есть. И не дай бог, среди них репортер найдется, – такого напридумывает!.. Заворачиваю Малька в плащ. Влажный. И чем-то пахнет. Странным. Иду к лестнице. А меня качает! Марла обняла за пояс. То ли держит, то ли ведет. – А где Меченый с Крантом? Смотрю на лестницу. Площадка пустая. – Я здесь, нутер. Крант стоит на любимом месте Ранула. – Крант, хорошо, что ты нашелся. Увидишь Ранула, скажи ему… Нет, не надо, я сам скажу. – Из-за нортора выглянул хозяин кабака. Внимательно так осмотрел помещение. Не иначе как убытки подсчитывает. А чего еще с такой озабоченной мордой делать? – Ранул, мы это… насорили у тебя немного… так ты это… не пускай пока никого. Меченый, ты где? – Я здесь… хозяин, – откуда-то сзади послышался голос Меченого. Оборачиваюсь – ведет в сторону… Спасибо, Лапушка поддержала. Мужик стоит над кучей тряпья и ворошит ее ногой. Кажется, полжизни назад эти шмотки кто-то носил. – Правильно, Меченый. Этот бардак надо прибрать. Мужик отрывается от своего занятия, смотрит на меня: – Слушаю и… – А если тебе понадобится помощь… – Она у меня будет. – Значит, договорились. И вот еще что, Ранул… Блин, как же я устал крутить головой. Надо бы зеркало какое приспособить. Как у мерса. – Приготовь пожевать чего-нибудь. Вкусного. Я скоро… – Да, многоуважаемый… – Надо идти. – Марла гладит меня по спине. – Ты, наверно, устал. Устал – это слабо сказано. Кажется, я начал спать еще на лестнице. И кто сказал, что смысл жизни часов в их тиканье? А если эти часы песочные? Или огненные… Что при помощи воска и фитиля работают. Вот я смотрю на свечу и полосы на ней считаю. Это сколько же пролежал я мордой в подушку? – Один круг, Пушистый. – Спасибо, Лапушка. Я сейчас… Но до этого «сейчас» еще полкруга сгорело. Даже когда я оторвался от подушки, сразу сползать с кровати не стал. Нашел дело поинтереснее. Пацана разглядывать, какой рядом лежит. Под моим же собственным плащом. Небольшая разница была между мальцом, что вышел из моего «люкса» этим утром – в одном только плаще, кстати, – и тем, на кого я теперь смотрел. Совсем небольшая… Года в два. Лет на шестнадцать Малек выглядел. По крайней мере, видимая его часть. Голова то есть. И плечо. Голое. Я приподнял плащ. Так-с, одеждой мы так и не озаботились. А сколько вопросов было: «Как одеться?.. А можно то или сё?..» Вот только у того, кто спрашивал, не было еще волос на груди. И размер грудной клетки был куда скромнее. И рельеф мышц другой. Да и сами бицепсы… – Марла, ты только глянь!.. И этого красавца я перепутал вчера с девкой. С ума спрыгнуть можно!.. Марла и без моего приглашения смотрела на юнца. Очень внимательно. Даже принюхивалась вроде. – Затянул он с переломом. Сильно затянул. Удача не оставила… Я не дождался продолжения и спросил: – Кого не оставила? – Тебя. – А я тут при чем? – Нашел ему Имя. И помог. Чем дольше не выпускаешь Зверя, тем он сильнее. А справиться с таким Зверем, да еще в первый раз… Не каждому так улыбается удача. – А… – И Ритуал нарушили. – Какой? – Большая у тебя удача, Пушистый. На двоих хватило. Проси Хранителя, чтоб еще осталось… – Марла, о чем ты… Но меня не услышали. А если и слышали, то не реагировали. – Крант, приготовься. Мой оберегатель… кивнул. Подчинился вроде как. Это что же получается: он себе еще и хозяйку завел? Слугой двух «многоуважаемых» заделался? А как я с Марлой делить его буду? График составим или монетку бросать станем? Нортор остановился напротив Марлы, но по другую сторону кровати. Ну и чего они на таком расстоянии делать хотят? – Возьми его руку! – Это уже мне. Марла. И таким тоном, что только «Слушаюсь!» и «Рад стараться!» осталось сказать. К руке Кранта я тянуться не стал. Сообразил, что к чему. Сообразительным я бываю… Прям сам себе поражаюсь. – Не эту! Подожди!.. Видишь, что у него в руке? – Ну вижу. – Осторожно. Не прикасайся. – А чего будет? – Хорошо тебе не будет. – Ну ладно. Не очень-то и хотелось. Прикасаться. – Приложи его руку к горлу. Осторожнее берись. К его горлу – не к своему! Все указания Марлы я выполнил точно и аккуратно. Заодно и пульс пощупал – спит пациент. Широкое запястье у Малька оказалось. Утром поуже было. И кулак был меньше. Сжался до крепости камня, а меж пальцев цепочка проглядывает. Белая. Коснулась шеи Малька, и зашевелилась. Как живая. Потом выскользнула из кулака и вокруг запястья у него обмоталась. Вроде браслета. Сама все сделала, никто и пальцем ее не трогал. – Хорошо, – вздохнула Марла. Грустно так улыбнулась. – Но слуг ты себе подбираешь как никто. Из всех теней, многоглупый, ты отдал плащ… Крант, тебе слушать не обязательно. Я… не слушаю. – Тогда перестань скрипеть зубами. – Ты оскорбляешь… господина. – Ты своего господина хоть драгоценным, хоть сияющим называй. Мне все едино. – Он не может быть сияющим. Только жены норторов… – Крант! Я же сказала: мне все едино. Но твой нутер любит дразнить смерть. И Крант замолчал. Надолго, похоже. – Марла, Лапушка, ну чего я такого сделал? – Отдал ипше свой плащ. – Ипш не бывает! – вмешался Крант. – С чего ты взял? – Мне… сказали. – Кто? – Наставник. Раньше ипши были, потом их… нет их больше. – Тогда под плащом твоего нутера спит последний ипша. – Я не верю этому! – Я тоже не верю, что он последний. Мои гости глядели друг на друга, как два боевых пса перед боем. А я между ними. И только драки мне сейчас не хватает. Для полного счастья! – Лапушка, а что такое ипша? Теперь гости пялятся на меня. Как баран на свежеокрашенную дверь. С кодовым замком. – Увидишь, если удача от тебя отвернется. Тогда и сберегателю твоему танец со Смертью придется танцевать. Я повернулся к нортору. Тот недоверчиво смотрел то на спящего Малька, то на Марлу. – Он истинно ипша? – Крант, ты оскорбить меня хочешь? – Нет, Марла, не хочу. Две бойцовские собаки. Просто встретились. Не на ринге. – Полукровка он, – Марла вздохнула. – По отцу. – Он опасен? – Все Тени опасны. Ты сам это говорил. – Говорил. А этот?.. – Голос Кранта стал совсем уж тихим. Марла закрыла глаза и, кажется, заснула. Стоя. Я уже начал сползать с кровати, когда услышал голос. Марлы, не кровати: – Не доводи дело до поединка. Я не вижу, кто переживет его. – Так иногда разговаривают во сне. Или под гипнозом. – Но он всего лишь полукровка! – Крант обиделся?! Не-э, показалось, наверное. – По отцу! Не забывай! – Голос у Марлы уже нормальный и глаза открыты. – А еще он пережил перелом. Не на двадцатом сезоне – на тридцать втором! – Так он почти… – Да! Когда он проснется, то не будет уже детенышем. – Он может не проснуться. – Да?.. – Если нутер прикажет, то я… – А нутер прикажет? Ты прикажешь, Пушистый? – О чем это вы, оба-двое? С этого места, пожалуйста, подробнее. Я все-таки сполз с кровати и теперь пытался понять, отпускать мне ее спинку или еще немного подержаться. – Твой оберегатель считает, что твой спящий слуга опасен. Для него. – Не для меня! Для нутера! Все-таки подержимся еще. Пока пол не перестанет качаться. – Знаешь, Крант, думаю, от Малька я смогу защититься. – Марла фыркнула, но спорить не стала. – Если понадобится, смогу! А ты… слышал, чего сказала Марла? Не трогай пацана и все будет в порядке. Понял? – Да, нутер. – Вот и ладушки. А теперь… Кто-нибудь еще есть хочет? Или только я весь из себя такой голодный? – Я хочу, – не стала скромничать Марла. – Тогда пойдем вниз. – А сюда?.. – Не-э, Лапушка, сюда нельзя. Разбудим Зверя, он опять нас без жратвы оставит. Марла улыбнулась. Не показывая зубов. – Он еще полночи спать будет. До Санута. – Все равно давай пройдемся, а?.. Умеет Марла быстро и тихо открывать засов. Мне еще учиться и учиться. – Нутер, я могу с тобой поговорить? Без нее? – Прямо сейчас? – Да. Нортор так не двинулся с места. Будто пол возле кровати клеем намазан. И лицо у Кранта было такое, словно он утопится в моей джакке, если я откажу. Блин, и какой идиот говорил, что много слуг – это круто, легко и приятно?.. Его бы на мое место! – Марла, иди. Я догоню. – А сам дверь закрыл. На засов. Тихо у меня не получилось. Зато быстро. И почему это саблезубого тигра называют тигром? Белый он, без полос. И пушистый, как ангорский кот. И клыки у зверя не сабельные. С меч они длиной. Короткий. С такой зверушкой Крант когда-то общался. И ее клык при себе носил. А сегодня мне его попытался всучить. Мол, я нутера должен оберегать, а получилось, что нутер меня спас. Да еще два раза. Должник я теперь нутера. На три жизни вперед. Такую вот ерундень вбил себе в башку мой сберегатель. Ну грохнул я двух тиу, что возле нас с Крантом крутились. Попались они мне под Нож. Так это Ножу спасибо, а не мне. Еще одного серокожего Марла с Меченым завалили. Как – не видел. Занят тогда был. Очень. Но на тело потом глянул, мельком. Будто «кисой» оно драное было. Той самой, мечезубой. И правая рука на фиг отрублена. Вместе с плечом. Так что ж, Марлу с Меченым Кран тоже награждать станет? За отвагу типа. Спросил у него. Оказалось, не станет. Не за что. Меченый вроде как слугой моим считается. Значит, умирать не должен без моего приказа. А Марла… ее вообще эта драка никаким боком не касалась. Могла сидеть себе спокойно и обедать, пока мы играли в свою маленькую войну. Теперь вот мне решать надо: принимать ее помощь или посчитать нежелательным вмешательством и жуть как оскорбиться. Компенсацию там потребовать или на дуэль вызвать. Оригинальный, однако, подход к проблеме. А спасибо сказать и в щечку поцеловать – за слабость посчитают или за оскорбление действием? И с другим помощником как быть? Что сначала оставшихся тиу прикончил, а потом нас всех чуть на ремни не порезал. Тоже «благодарность перед строем» и «контрольный поцелуй в лобик»?.. А Крант встал передо мной на колено и зуб кошачий протягивает. Будто не для него все это говорилось. Будто себя, любимого, мне послушать захотелось, вот и сотрясаю воздух. – Крант, для особо непонимающих повторяю: мне это и на фиг не нужно. Ты Белую Смерть завалил, тебе ее клык и носить. – Откуда ты знаешь про Белую?! – С колена он не встал, но в клык вцепился, как в спасательный круг. Двумя руками. – Приснилось мне, Крантушка. Знаешь, некоторые спят и сны видят. Интересные. Вот и со мной такое бывает. Иногда. Смех смехом, но насчет сна я не шутил. Хотя не знаю, можно ли это назвать сном. Секунду все длилось, не больше. Только глянул на клык – Кранта увидел, что с большой ангорской кошкой сражается. Мечезубой. Среди снега и льда. Испытание ему такое назначили. И две пары бровей у Кранта. Не носил он тогда повязки. Ученику не полагается. И сейчас не носит. Нечего стало Кранту под повязкой прятать. – Приснилось? Так ты сновидец?! Блин, ответ вопросом на вопрос считается наездом и наказывается по всей строгости… – Знаешь, Крант. Ты, конечно, нормальный мужик, и поболтать с тобой интересно, но давай вспомним, что у тебя есть хозяин. Которого не только оберегать, но и слушаться надо. Хотя бы иногда. Но эту мысль мы скромно замолчим. Мы, Лёха Непревзойденноскромный. Язык можно вывихнуть, если выговаривать. – Вспомнил? Тогда твой нутер тебя убедительно просит: подняться, убрать этот зуб туда, где ты его прятал, и сопроводить очень голодного хозяина вниз. Блин, я сегодня пропустил обед! Могу я теперь спокойно поужинать?! Странно, но мой ор подействовал. Крант встал, надел цепь с клыком на шею, убрал под одежду. И все это медленно, неохотно, явно напоказ. Смотри, мол, чего ради тебя мне приходится терпеть. – Кстати, Крант, ты есть хочешь? – Очень уж внимательный взгляд стал у нортора. – Что-то я не видел, когда ты ешь… – Нутер хочет увидеть меня за кормлением? – И опять эта дракульская улыбка. – Нет, пожалуй, не хочу. Но если ты голоден, то с этим надо чего-то делать. – Меня учили справляться с голодом. – Сидеть голодным и терпеть? – Или находить замену привычному корму. – Ага. А-а… никаких проблем у тебя не будет с этой заменой? Или у меня? – Нет. – Ну тогда пошли. Ранул нас наверно заждался. Да и Марла… Интересно, что скажет Марла?.. Трудно удовлетворить обиженную женщину. Особенно если она зверем может стать. Большим, хищным и кусачим. Или говорит, что может. – Зачем ты мне это сказала? – Не спрятать ипшу под тонким покровом, – ответила. Вроде как поговоркой. Понять бы только, чего Лапушка сказала. И к чему. – Так ты ипша? – Нет. Я из Кугаров. – Замолчала, потерлась плечом об меня. – И я ошиблась, Пушистый. Я очень ошиблась, – в самое ухо шепнула, словно в чем неприличном призналась. – В чем ошиблась?.. – Думала, он из наших. Только Закатных. Или из Песчаных. Они тоже с красной шерстью. Вот и попросила за него. Прости. До Перелома трудно определить истинного Зверя. Я не чарутти… Этот разговор о Мальке мы завели… в постели. У Марлы в комнате. Первый раз я оказался у нее. – Так ты тоже Тень? – А Крант тебе не сказал? – Нет. – Тень. – Или Мастер Теней? – Откуда узнал?! Трудно отвечать, когда на тебе лежит полтора центнера живого веса. – А если от Кранта? – хриплю и пытаюсь вздохнуть. – Он не знает. – Тогда угадал, – брякнул, что первое в башку пришло, и попал в точку. – Тебе многое удается, Пушистый, – сказала задумчиво и откинулась на спину. А я тем временем вентилирую легкие. Все-таки без груза намного легче дышится. Ситуация как в анекдоте: «…А ты была когда-нибудь с культуристом?» – «Ага. Ощущения такие, словно на тебя падает шкаф…» – Удается? Еще бы! Я же ларт. И меня опять вмяли в лежанку. А она у Марлы потверже моей будет. – Никогда не повторяй этого. Ты – не он! – Но Машка… – Огненная? Она ошиблась. Запомни: – Точно? – Я знаю вкус этих тварей. – Так ты поэтому меня кусала? Проверяла? – Не только. – Марла фыркнула. Как кошка. И отпустила меня. Видел я как-то общение влюбленных кошек… – Тогда мне все с вами понятно, Мастер… – Не называй меня так, Пушистый. Не надо. Это не угроза. И не просьба. Предупреждение. Пока еще. Первое. И, скорее всего, последнее. – Ладно, Лапушка, не буду. Или так тоже не называть? – А Чем нормальный мужик занимается с бабой в постели? Спит? Тоже вариант. Я вот разговариваю. Все, чего мог, сделал, теперь вот отдыхаю. И ума-разума набираюсь. Тяжело в деревне без пулемета, а в незнакомой местности – без знаний об этой местности. «Туда нэ хады, там снэг в башка попадет… А туда хады – там баба сладкая живет…» Вот и набираюсь этих самых знаний, где и как могу. Как говорил незабвенный Пал Нилыч: «Живи и учись, чтоб делать глупости с умным выражением лица». С глупостями – никаких проблем. С умным выражением?.. Ну я стараюсь. – Лапушка, а чего это у Малька было? – Где? – Сначала на шее, потом в кулаке. – Ты и на шее видел? – Марла удивлена и не скрывает этого. – Видел. А не должен был?.. – Мало кто может видеть. Даже снятую гибору. Особенно такую. – Какую? – Сильный чарутти ее делал. На сильного Зверя. Мне бы сразу догадаться… И Марла задумалась. Пришлось напомнить о себе. Любит Лапушка, когда ее гладят по спине. – Ну увидел я эту ерундень. Ну и ладно. Все равно ведь не понял, зачем она. – Чтоб Зверя удержать. Трудно это без гиборы. – Ага. А на шее почему? – Держать. – А на руке? Тоже держать? – Нет. На руке – хранить. – Кого хранить? И от кого? – Гибору хранить. Чтобы не потерять. – Ну… – Вот когда ты разрешишь Мальку подумать о детеныше, тогда он и наденет гибору ему. – На шею? – Да. – А у тебя она тоже есть? – Нет. – Почему? – Я не ипша. И не полукровка. – А чего Крант болтал, мол, ипш больше нет?.. – Мало их осталось. Несмешанной крови. – Почему? – Говорят, норторы сильно охотились на них. – Как на зверей? Из-за меха? – Как на врагов. Очень опасных. – И?.. – Многих убили. Но выжившие стали еще опаснее. Особенно для норторов. – А зачем им это надо?.. – Кому? – Ипшам, норторам. – Говорят, древняя вражда между ними. И она древнее Мостов и Башен. – Чего древнее?.. – Так говорят. Ясненько, о мостах и башнях в другой раз. – Лапушка, а… – Пушистый, ты ко мне лежать пришел и говорить? – Ну поговорить тоже можно. – Говорить хватит. – Почему? – Надоело. – Тогда встаем? – Стоя мне тоже нравится, – мурлыкнула Марла, прогибая спину. Неутомимая женщина! «День прошел, как миг пустой…» Кажется, так писал великий русский классик. За первым днем прошел второй, третий, пятый, а я все еще живу у Ранула. Утро после той разборки с тиу началось для меня с извинений. Сначала Малек извинялся, что не узнал в моем «восточном приятеле» Ловчего. Еще за то, что не выполнил весь мой приказ. ВЕСЬ! И какой только идиот отдает такие приказы?! Я?? Не помню что-то… После Малька я общался с Ранулом. Тот тоже: «Прошу многоуважаемого простить…» и все такое. И не за себя просил, за сына сестры. Тот, мол, предал меня, не защитил. Я так и не понял, с какой стати он защищать меня должен?.. И почему это все так мечтают стать моими должниками? В этой или следующей жизни. Других кандидатов нету? В чем тут прикол? Говорить «уходи противный» Ранул мне не стал. А я не стал срываться с привычного места, где меня хорошо кормят. К чему спешить с отъездом, если никто не гонит? Да и некуда мне особо торопиться. Чего я здесь знаю, кроме ближайшего леска да любимого города Ранула? Где тут нужен врач с моим опытом и квалификацией? В этих краях вроде как не требуется. Вот и числюсь я пока в отпуске. Давно о таком мечтал. Чтоб забраться в глушь, где люди болеют только похмельем и насморком, где их вполне устраивает форма носа, ушей и количество ребер. И у себя, и у своей дражайшей половины. А если нет, то все решается без помощи пластического хирурга. Я еще Ранула про Ловчего спросил. Так он, как тогда Малек, рот захлопнул и сделал вид, что никогда разговаривать не умел. Только и узнал я, что при каждом Храме Ловчий имеется. А чего он за зверь и с чем его едят, про то ни-ни. К следующему Храму сезон пути, не меньше. Может, поэтому Ранул меня в шею гнать не стал… Я еще на один аукцион собирался, но послушал Марлу и передумал. Ничего интересного там не будет. По крайней мере, для меня. Звери будут продаваться. Грузовые и легковые. В смысле верховые. Ну и вожаки, само собой. С белым пятном на ноге. Это пятно, говорят, удачу притягивает. Верный путь всему каравану указывает… В такой вот маразм здесь верят. Но спорить с местными традициями… Слышал я о таких спорщиках. Пережила и пережевала их традиция. По мне, так пусть верят, в чего хотят. Хоть клыки своим поалам золотят, если надо. Мне все едино. А еще каждому зверю тут проводник полагается. Так они вместе и продаются. Или нанимаются. Два в одном. Ну мне транспорт для каравана не требовался, вот я вместо аукциона к реке сходил да по городу пошатался. На городок из российской глубинки он похож, которому не меньше полтыщи лет. Архитектура, дух старины, неторопливая жизнь… Никто никуда не торопится. Даже трамвай или троллейбус по улицам пустить не хотят. Допотопным автобусом обходятся, что помнит, наверное, еще времена мамонтов. Или на своих двоих топают. А в этом мире вместо автобуса разве что поалов используют. Или шорнов. Если караван горными тропами пойдет. Особо продвинутые и ленивые горожане на носилках перемещаются. С двумя или четырьмя носильщиками. Все зависит от комплекции пассажира. Или величины его внутреннего «Я». Встретил я тут одного такого: росту полтора метра в прыжке, комплекция – за ручкой швабры спрятаться сможет, а вот носилок ему мало показалось – в паланкине разъезжал. Да в таком, что улицу почти перекрыл. Прохожим стены приходилось обтирать. Вот я и ляпнул насчет неправильной парковки. Просто так, к слову пришлось, а сам на другую улицу уже думал идти, а тот, что в паланкине, взял и обиделся. И паланкидера – как их здесь называют – на меня натравил. Перед носилками всегда здоровый такой мужик идет. С шестом. Погремушкой гремит и громогласно сообщает, какая важная персона за ним следует. А если персона инкогнито путешествует – «за закрытыми шторами», как говорится, – тогда молча колотушкой греметь полагается и шестом дорогу очищать. От особо глухих и тупых. А тут я со своим недовольством… Посчитать мне ребра паланкидер не успел – Крант помешал. С некоторых пор он при мне неотлучно держится. Даже когда я за ширму захожу, в джакке помокнуть, там, или в усул пожурчать, так нортор возле ширмы отирается. А в этот раз рядом со мной встал. Слева. Паланкидер только глянул на Кранта и к земле прирос. Вместе со своей тросточкой. Не иначе о чем-то вечном задумался. А пырсона в паланкине вякнул чего-то, и носильщики назад сдали, да в ближайший переулок свой транспорт затолкали. Еле разместились там. Я когда мимо проходил, глянул – не из злорадства, любопытства токмо – и морду увидел. Того, в зашторенных носилках. Миг только и смотрели друг на друга, но… Не знаю, есть ли любовь с первого взгляда, но наоборот – точно есть! Вот только глупо поворачивать обратно, когда тебе дорогу уже уступили. Я потом эту рыжую пырсону в заведении Ранула встретил. Хозяин ему лучшую комнату приготовил. Из тех, что остались. А этот недовольство выражать начал. Мол, в прошлый раз «люкс» был, а теперь конура какая-то. Ну один «люкс» у Ранула, чего тут поделаешь?.. Прежнего жильца на фиг, а этого вселять? Или двух в один «люкс» запихнуть?.. Вот к самому интересному мы с Крантом и вернулись. Голодные. А со мной голодным письменно лучше общаться. Бумага, она все стерпит. Даже если ее мнут и об стену бросают. Это после хорошей жратвы я добрым становлюсь. И терпеливым. Самую малость. Короче, не повезло рыжему. Не на того наехал. И не в то время. Пока мы общались на повышенных тонах, Ранул чуть в обморок не упал. Я думал, может, съел мужик чего… Оказалось, от переживаний. – Это же Величайший и Мудрейший, – шепнул он уже в комнате. Да еще на дверь оглянулся. Словно этот «величайший» мог пройти сквозь нее. – Любой с радостью уступит все, что Мудрейший пожелает. Не вовремя это Ранул сказал. В самом начале обеда. – Слушай сюда. Я – не любой. Это понятно? – Да, многоува… – И меня не гребет: могучий он или еще какой. Наглых таких я с детства терпеть ненавижу. Усек? – Да-а… – А если этому не нравится комната, то пусть идет к… У Ранула совсем уж несчастный вид стал. Да-а, не позавидуешь мужику, попал между двумя бригадами. В самый центр разборки. Так, спокойно, Лёха, вдох-выдох… носом вдох, посчитай до пяти… нет, лучше до десяти! Ртом выдох. Успокоился? Теперь говори. – Короче. Чего-то кому-то не нравится? Тогда легкого ему Пути. И не надо портить здесь… пейзаж. Но рыжий коротышка никуда не убрался. Как потом оказалось, ко мне он и приехал. Вернее, ко мне-другому, что давно уже рассыпался в прах. А теперешний миной Рид не имел ни малейшего желания чего-либо продавать. Особенно такому покупателю, который хамит незнакомым прохожим. Да еще продай ему то, из-за чего меня чуть не убили. Перетопчется! Себе все оставлю. Если жизнь становится слишком скучной, можно завести собаку. Или врага. О скуке тогда не скоро вспомнишь. Мысль вообще-то неглупая, но вряд ли у меня получится. Обзавестись собакой. Не видел я их в городе. Ни одной. И кошек не видел. А крысы есть. Только называются по-другому – касырт. И ловят их зверушки, похожие на ящериц. Несколько таких я в гостинице заметил. Самая маленькая на ладони уместится, а большая – с таксу величиной. Но по стенке бегает только так! Ранул говорит, мол, охотники они хорошие. Но вряд ли эта ящерка будет лежать на коленях и мурлыкать. Или станет заглядывать в глаза хозяину, выпрашивая вкусную косточку. А с врагами у такого нормального мужика, как я, вообще полная лажа. Даже поругаться не с кем. Меня или любят до дрожи в коленках, или боятся. Тоже до этой самой дрожи. Даже рыжий коротышка и тот стал сама вежливость. При встрече нежно так улыбается и спрашивает о здоровье. – Не дождешься, – отвечаю. По-русски. А потом на местном интересуюсь его здоровьем. Не принято здесь спрашивать: хорошо ли спал и какие сны видел. Я вот раз спросил как-то, так «великий и могучий» чуть с табурета не упал. Не все здесь, оказывается, сны видят. А те, кто видит, в особом клубе состоят. Гильдия сновидцев называется. Был тут один такой. Проездом. Тоже в «люксе» останавливался. Уже после ремонта. Ранул с таким почтением о сновидце этом говорил, будто тот сам папа римский и президент крупнейшего банка по совместительству. С последним паромом уплыл сновидец. А первый паром мы ждем со дня на день. Дождей нет, но вода Я так понял: не любят здесь письменных контрактов. В трех экземплярах, да еще заверенных нотариусом. Все больше словами обходятся. А пишут только по особым случаям и по большим праздникам. Короче, все в городе при деле, один Лёха Серый погулять вышел. И занимается этим с утра и до обеда. А после – тут «тихий час» наступает, вроде сиесты, и до первого заката отдых длится. По улицам только ящерицы да слуги бегают. Жарковато днем. Те, кто может, тенью в саду наслаждаются, в комплекте с песнями и чем-нибудь прохладительным. Или еще каким развлечением балуют себя. Марла большая охотница до подобных занятий. Особенно в последние дни. Словно ей длительный пост предстоит, причем в самое ближайшее время. Вот и старается оторваться по полной программе. А я уставать начал от затянувшегося отпуска. Скуку чувствую, а идей, чем занять руки и голову, пока нет. Оказывается, слишком мало полезного я умею здесь делать. Даже на поала правильно сесть и то проблема. Всему, понятное дело, можно научиться. Было бы желание. Вот только желания путешествовать вместе с рыжим-конопатым у меня нет. А этот «великий и могучий» собрался пристроиться к каравану Марлы. И такие сказки парням Меченого рассказывает, заслушаешься. Меченый поначалу в глубоком пессимизме пребывал. Я не сразу понял, в чем дело. А ему разрешение мое требовалось. На прогулку с караваном. Разрешил, понятное дело! Иначе фигня получалась: вся стая на охоту, а вожак на цепи остается. Он же удавится на ней! Или подохнет с тоски. Слугой Меченый моим теперь считается. Ни мне это не нужно, ни ему, похоже. Но забрать плащ нельзя. Позор и смертоубийство. Для слуги. А Меченому только такой подлянки не хватает. Для полного счастья. Порядок он в своей стае быстро навел, а вот с Крантом особые отношения сложились. Вооруженный до зубов нейтралитет у них. Я не вмешиваюсь. Просто не знаю, чего тут сделать можно. Вот разъедутся в разные стороны, и все устаканится. Хорошо хоть Марла у меня никаких разрешений не просит. Только удивляется, что я в городе остаюсь. Меченый тоже недоумевает. И Ранул. Ну этому-то грех жаловаться. А вот спросил у него: на фига я нужен в караване? – так вразумительного ответа не получил. И все как в плохой рассказке сложилось. Или в филь-ме-«бродилке». Там герой собирает команду и отправляется на просторы родного или не очень родного края покорять то, чего кроме него покорить некому. Мне команду собирать не пришлось. Сама как-то собралась. И на просторы решила отправиться тоже вроде как сама по себе. Никого не пришлось уговаривать. Скорее наоборот: следить, чтобы меня случайно не прихватили. Я ведь не герой, а сторонний наблюдатель здесь. Это рыжий и «великий» у нас и за героя, и за сказочника вкалывает. Типа знает он одно укромное местечко, так там сокровищ!.. Греби чем хошь! Рассказывает, а сам на слушателей поглядывает. Клюют или как? Мне-то его байки до одного места – я и покруче слышал. В кино. А вот у Марлы глазки заблестели. И Меченый уши до пола развесил. И парни его… Ну прям дети несмышленые, что всем сказкам верят. Да еще удивляются, чего это я не реагирую. Ну сказки ладно, бог с ними, вот «сказочник» у меня… как бы это без мата сказать… сомнения вызывает. Вроде ничего плохого мне коротышка не сделал, но вот не хочется идти за этим «Сусаниным» незнамо куда и непонятно зачем. Не хочется, и все тут. Да еще Молчун вспоминаться стал. Все чаще. Месяца полтора, наверно, не вспоминал о нем, – и на тебе! Не хватает мне его уродливой морды. Тоскует, поди, зверюга без меня. Хороший ему хозяин попался, блин, «заботливый»!.. Зверя одного оставил, а сам смылся невесть куда и незнамо когда вернется. Если вернется. А с Молчуном забавная история связана. Странная, можно сказать. Загадочная. Я всегда получал то, чего хотел. Не знаю уж почему. То ли я такой везучий, то ли друзья у меня такие безотказные, но, когда я чего-то по-настоящему хотел, это «чего-то» всегда оказывалось у меня. И неважно, кому оно принадлежало раньше или для кого предназначалось. Так и с Молчуном получилось. Моим лучшим попутчиком по ночным прогулкам. А на улицах моего города опасно даже днем. Ну жизнь вообще опасная штука. Известно ведь, чем она заканчивается… Но не за жизнь я веду разговор, как мог бы сказать Лёва Питерский, а совсем за наоборот. Молчун и есть это самое «наоборот». Но Молчуном он стал не сразу. Какие только клички я ему не придумывал! А он на них полным нулем. А на Молчуна очень даже одобрительно скалился. Как всегда, молча. Так и прилипла к нему эта кликуха. А увидел я его у Савы Ранежского. Возле аквариума. С пираньями. Жена ему в тот месяц все уши прожужжала. Типа рыбок ей приспичило завести. Золотых. Последний писк моды и все такое. Ну он и внял ее просьбе. Нанял дизайнера и спеца по рыбам и аквариумам. На пальцах объяснил, чего ему надо. И место показал. И размеры. Вот только чем пиранья отличается от золотой рыбки, не знал. В глаза он этих рыбок не видел. Да и не было их столько, чтоб его аквариум заполнить. В том аквариуме бегемота купать можно. Сава все делает с размахом. А когда жена вякать начала, мол, рыбки не такие, сказал, что найдет себе новую жену. Для которой рыбки такими будут. А старую этим же рыбкам и скормит. Жена тут же и заткнулась. А потом на всех тусовках болтать стала, что пираньи – это еще круче, что за границей это последний писк. И ей поверили. А попробуй тут не поверь. Все знают, что Сава Ранежский шуток не понимает. И сам шутить не любит. Все мои друзья давно себе нормальные погремухи завели, а он все на имя-фамилию откликается. Ну прям как в первом классе. Я на каком-то отмечалове спросил его: почему так, на фига, мол, выделяешься? А он – западло чего-то придумывать, мол, и так никто не перепутает. Тут он прав, такого амбала ни с кем не перепутаешь. А коль случится такое – тебе же хуже. Не любит наш Сава, когда его не уважают. И обижается. А от него, обиженного, и в аквариум с пираньями прыгнешь. Мужики после того разговора Западло его хотели окрестить, но потом вспомнили, что такая погремуха у кого-то уже имеется. Не вспомнили только, где и у кого. Третий день мы гудели, мозги-то и зависли. Лёвиных мальков мы обмывали. Трое у него родилось. В один день. От двух разных баб. Такое вот совпадение. И хороший повод собраться всем вместе. Не только ж на поминках встречаться. Не султан у нас Лёва, просто живет в разных городах. Работа у него такая. Но я не о Лёве хочу говорить и не о Саве. Нормальные мужики, полжизни с ними знаком, а вот не хватает мне Молчуна – и все тут. Знал бы, что так будет, брал бы его не только на прогулки. А ведь этого зверя поначалу Лёве хотели подарить. Типа презент к празднику. Типа у тебя тоже аквариум есть. Вот пусть этот кошмарик и живет в нем. Рыб пугает своими зубками. Один я тогда воспротивился. Мол, у Лёвы своих мальков уже пятеро, на фига ему еще один? Малого ж воспитывать надо, а Лёва вечно занят. Мотается из города в город, с бабами знакомится, а в перерывах – бизнес налаживает. А аквариум и у меня есть. Пустой. Типа в особо голодный день я добавил к рыбкам картошки и поставил его на огонь. Ну посмеялись, еще выпили-закусили, и Лёве достался другой подарок. Чего-то нужное для кочевой жизни. А с Молчуном ушел я. Хоть и не было имени у него тогда. Дома быстро отыскал пустой аквариум, оставил малого осваиваться и тут же забыл о нем. Плохой я хозяин, у меня даже рыбки долго не живут – забывал их кормить. Вот и с Молчуном вышла та же история: самому ему пришлось харч себе добывать. Подрос, охотиться стал, а малым – со стола таскал. Это я потом сообразил. Сразу я таким догадливым не был. Брякну рядом с компьютером тарелку бутербродов и отключаюсь от реальности. А в таком состоянии разве уследишь, сам всю еду оприходовал или помог кто? О Молчуне я вспоминал, когда поговорить мне хотелось. Вытащу его из аквариума, устрою на столе поудобнее и общаюсь. Классным собеседником он оказался! Выслушает все, чего угодно, и морду бить не пытается. Только любил, чтоб его гладили во время разговора. По носу и над глазами. Удобная у него там выемка. Даже урчал от удовольствия. Хотя… насчет «урчал» я, может, и загнул. Молчун – он и есть молчун. Да только знал я, что нравится ему это. Стоило глянуть на его морду, и все понятно без слов. Месяца через три зашла ко мне художница. Увидела Молчуна у меня на столе и обомлела. Он к тому времени в аквариуме уже не жил. Разбился у меня старый аквариум, а новый я так и не сподобился купить. Ну художница поахала, повосхищалась, потом рисовать Молчуна взялась. И классно так нарисовала! Глаза, зубы, когти, хвост с шипами… Короче, жуткая зверюга получилась. Не настоящий Молчун, понятное дело, а такой, каким он может вырасти, если повезет, конечно. А еще через полгода я впервые выгулял его. Смешная история получилась, право слово. Занесло меня ночью в чужой район. А нашему городу покой только снится. Ну будь я трезвее, заказал бы мотор к подъезду, а так решил малость развеяться. Ну и пошел себе пешком до стоянки. Возле метро компашка молодняка отиралась. Из тех, что «сила есть – ум из любого выбьем!» Типа соберутся больше двух – и уже критическая масса. А в тот раз их было шестеро. Или семеро. Явный перебор. И все уже дошли до кондиции. К тому же чужой страх они чуют, как муха дерьмо. Так что бояться мне было нельзя. И сворачивать тоже. Вот и пошел я прямо на них. Пожалел только, что Молчуна со мной нет. Того, с картины. И так захотелось, чтобы он был рядом, что привычно опустил руку, как всегда опускал на его башку, и погладил. Даже знакомую ложбинку над глазами нащупал. Во что значит воображение! То, чего пьяный навоображает, трезвым потом в страшных снах снится. Сквозь компашку я протопал, будто пуленепробиваемым был. А Молчун типа шел рядом и мог схарчить всех, кто на меня только косо глянет. Молодняк расступился. Наверно, от удивления. Никто и вякать в мою сторону не стал. Повезло мне тогда. Недаром говорят, что Бог хранит пьяных и беременных. Беременным я точно не был. С той ночи Молчун стал выходить на прогулку. Блин, научил на свою голову! И чаще сам выходил, чем со мной. У меня мало тогда дневных дежурств было. Ну вот, мой зверь гуляет, а я ни хрена не замечаю. С месяц еще, наверное, не замечаю. Иногда, правда, видел следы у двери, так на соседскую псину думал. Сволочной характер был у этого пса. Да и у хозяина его не лучше. Нравилось чудиле пугать старух или натравливать на их дворняг своего кабыздоха. Одна бабка сознание потеряла, когда тот ее болонку пополам перекусил. Мне-то все равно, а для нее этот комок шерсти, может, последней радостью в жизни был. Не знаю, кто меня за язык тянул, но пожелал я дурной псине сдохнуть такой же смертью. Бывают у меня внезапные приступы доброты, бывают. Совпадение, но на следующий день пса загрызли. Так сосед пришел права качать, решил, что я это его собаку заказал. Вот идиот!.. Делать мне больше не фиг, как из-за его шавки напрягаться. Ну разругались мы с этим козлом конкретно, чуть до мордобоя не дошло. И той же ночью кто-то загрыз и его. В смысле соседа. Не знаю, чего ему понадобилось на пустыре… Я не сразу заметил, что следы под моей дверью продолжают появляться. Звериные следы, здоровые, больше моего ботинка. А в моей туфле Золушка может ноги мыть. Нормальный такой у меня размер, для нормального мужика. А про следы я не сообразил, все считал Молчуна малышом еще. Пока Сава не приперся в гости. Не думал, что он может чего-то бояться. Самые реальные разборки для него ништяк, а своего подарка испугался. Даже какую-то пургу гнать начал. Мол, не его это подарок, и все тут. Мол, настоящего Молчуна я в пакете унес, а у этого монстра башка полстола занимает. Ну не полстола, а меньше. Немного. Еще Сава о каком-то аквариуме болтал, о черепушке динозавра. Глиняной. Мол, украшение и все такое… Я не сразу врубился, при чем тут Молчун. Потом вспомнил, что так и не завел себе новых рыбок. А на фига они мне, если без них меньше проблем. Так и не договорились мы с Савой в тот день, разошлись каждый при своих. А встретиться с Лёвой я не успел. Отправился, так сказать, в мир иной. Теперь-то мне наплевать и на засаду, и на Савину болтовню, и на того, кто заказал меня. Об одном жалею, что не взял в тот день Молчуна с собой. Вот когда за границу ездил, так брал, а тут… Как подумаю, что он один в пустой квартире, а может, уже и на свалке – выть хочется. И луна тут есть такая, что очень на вытье располагает. Все здесь есть: улицы, по которым не любят ходить ночью, дома, что запираются на все засовы, люди, не очень-то верящие чужим… Короче, нормальный такой город, прям как тот, в котором я родился. Вот только Молчуна здесь нет. А я привык, что он лежит на моем столе, придавив журналы тяжелой башкой. Радостно скалится. Нижние клыки больше верхних, а левого нижнего нет совсем. Молочный в драке какой-то потерялся, а настоящий еще не вырос. А может, и вырос уже. У таких зверюг все быстро растет. Блин, как же мне не хватает его! И прогулок наших не хватает. Ночных. Месяц только и шатались мы по улицам. Собак пугали. Ну и собачников, ясное дело. Они сами нас боялись. И я никогда не знал, рядом Молчун пойдет или забежит куда подальше. Но так даже интереснее было. Мог всю прогулку конвоировать меня на расстоянии, а мог засунуть голову мне под ладонь и идти как привязанный. Не помню, кто писал про тень в темноте, но это точно про Молчуна писано. Трудно его разглядеть ночью. Даже я не всегда замечал… Да ну их на хрен, эти воспоминания! Только душу травить. И чего мне еще надо? Живой, здоровый и знакомых таких завел, о которых на ночь глядя говорить опасно. А про некоторых даже днем – только шепотом и с оглядкой. Типа «чтоб нортор пожелал твоей смерти!». Неслабо вроде сказано. Ну и чего мне не хватает для полного счастья? Обеда? Так вот уже в дверь стучат. Наверно, от Ранула «привет» несут. Он какое-то новое чибо обещался приготовить. По особому рецепту. |
||
|