"Круг одного" - читать интересную книгу автора (Фуллилав Эрик Джеймс)

5

Ее вытащили из развалин дома, который теперь пойдет на снос. Мы с Дерриком провожаем обугленное тело Ады Квинн в морг, сидя в фургоне коронера.

— Пластик, — сообщает Деррик кратко, как всегда, когда я могу знать что-то и без слов. — Взрывчатку прилепили к ее входной двери — взрыв был направлен внутрь. У нее не было ни единого шанса.

Я киваю, глухая к жужжанию мыслей вокруг, глухая даже к сочувственному теплу Деррика. Ему хочется обнять меня…

Я не могу не думать о том, что лежит на каталке. Ада Квинн, блестящий талант, взорванная из-за того, что мне вздумалось искушать судьбу.

Ее больше нет — а я все еще здесь. Даже если бы я успела предупредить ее, она бросилась бы к двери и попала в эпицентр взрыва. Она была уже мертва в ту минуту, когда Эразм Трейнор позвонил мне с детонатором в руке, а может, и в ту, когда они проследили за курьером, доставившим ей посылку от меня.

— Один момент. — Я говорю это не Деррику, а людям, выгружающим останки Ады из машины. У меня есть мой чертов дар. Это путешествие Ада Квинн не должна совершать в одиночку. — Я хочу видеть тело.

Служителей шокирует столь нездоровое желание. Деррик думает «ах, черт» и пожимает плечами, давая «добро».

Пахнет горелым мясом, когда раскрывают «молнию» на пластиковом мешке. В мешке что-то шевелится — видно, что тело собирали по частям. На том, что было раньше торсом, остался кусочек ткани — там я и прикасаюсь к ней, настраиваясь на еще реагирующее вещество ее мозга, вынуждая себя наладить связь с мертвым другом.

Я чувствую то же, что и она: страх, вызванный моим предупреждением, внезапный прилив адреналина, а потом — конец, жизнь, пожираемая огнем.

Деррику приходится оттащить меня, чтобы прервать связь, но реакция не прекращается. Ужас Адиной смерти пульсирует в сосудах моего мозга, хотя Деррик трясет меня изо всех сил — кровь проталкивается по судорожно сжавшимся артериям, такого со мной еще не было никогда.

Дурнота, а после мрак.

— Твое слово против слова Трейнора. Записи-то не осталось. Суд не рассматривает преступлений против телепатов или их друзей, сама знаешь.

— Как мило, когда мы оправдываем существующий порядок вещей,

— Ты как, в порядке?

— А если нет, тогда что? Поцелуешь — и все пройдет?

— Ладно тебе, Джен. Я пытаюсь как-то помочь. Я на твоей стороне, не забывай.

— Порой ты вынуждаешь меня забыть об этом, Деррик.

— Постарайся не совершать больше глупостей. — Мы у меня в офисе. Диди на своем месте делает что-то полезное. Ноги у меня задраны верх, на голове пузырь со льдом. Трент сует мне фляжку с узаконенным алкоголем, чтобы я уж наверняка пришла в себя.

— Попробуем вот что. Дйдс!

— Да, босс.

— Соедини меня с «Уотерс Индастриз».

— Какого черта, Дженни! Диди, не делай этого!

— Детектив Трент, я работаю не на вас. Первая линия, Джен.

— Скажи, что я хочу поговорить с Арнольдом Уотерсом относительно дела, которое веду. Прямо сейчас.

— Они говорят, что мистер Уотерс на совещании и беспокоить его нельзя.

Поздно, однако, задерживается старый пердун. Сейчас четверть третьего ночи.

— Скажи, что это срочно.

Она шепчет что-то в микрофон, так тихо и направленно, что мы с Дерриком ничего не слышим.

— Сейчас соединят, Джен.

Моя стена мерцает, и на ней появляется изображение — не Арнольда, а его отпрыска, Ричарда.

— Чем могу вам помочь, мисс Шестал? — Если он и замечает мое плачевное состояние, то виду не подает.

— Ваша хваленая служба безопасности только что убила мою подругу. Я хочу знать, что вы намерены предпринять по этому поводу.

Искреннее удивление. Он все еще одет безупречно, хотя я не помню, тот же костюм был на нем утром или нет.

— Не уверен, что расслышал правильно, мисс Шестал. Что сделала наша служба?

— Эразм Трейнор, этот ваш неонацист, который устанавливал запрет, позвонил мне вечером и сказал, что я запрет нарушила и что он сейчас убьет мою подругу, которая мне в этом помогла. Через две секунды она погибла от взрыва бомбы, прикрепленной к ее двери.

Но Ричард уже не слушает меня. Он шепчется с кем-то за кадром, потом поворачивается обратно.

— И у вас есть запись этого звонка?

— Я под запретом, забыли? У меня нет доступа к записи. Возможно, ее вообще стерли, как только он дал отбой.

Ричард, поморгав, отворачивается снова.

— Да с кем вы там шепчетесь, черт бы вас драл? — взрываюсь я.

Кадр с их стороны перемещается, и я вижу Арнольда Уотерса в скромном спортивном костюме. Теперь видно, что они сидят в его кабинете.

— Он говорит со мной. В какое время Трейнор, как вы утверждаете, позвонил вам?

— Около одиннадцати.

— И дал понять, что ваша подруга в опасности?

— Ни хрена он не дал понять. Он сказал — я цитирую: «Можете поцеловать свою подругу на прощание». А потом нажал кнопку. Моя подруга даже мигнуть не успела.

Пауза. Оба магната переглядываются. По этим взглядам можно предположить, что это не первый фокус, который их безопасность отмачивает без каких-либо санкций.

— Это очень серьезное обвинение, мисс Шестал.

— Моя подруга тоже убита всерьез, ты, засранец. — Арнольд слегка морщится.

Ричард ловко перехватывает разговор.

— Я знаю, вы расстроены. Но, не имея доказательств, мы можем обещать только, что расследуем это со своей стороны. Даю вам слово, мисс Шестал.

Долю мгновения он смотрит мне в глаза с самой фальшивой искренностью, которую мне доводилось видеть.

— Доказательство, мистер Уотерс, лежит в морге Лос-Анджелеса в виде мелких кусочков. Диди, разъедини, пока меня не стошнило.

Экран гаснет.

— Какой была Рива Барнс? — Ричард Уотерс назвал-таки мне несколько имен из числа своих служащих. Эта, Джулия Логан, рыженькая, небольшого роста и слишком долго обдумывает ответы.

— Она была хорошая девушка. Добросовестная. «Маской» Джулия не пользуется.

— Как долго вы ее знали?

— Полтора года.

— Как вы с ней познакомились?

— Я заведую отделом, который докладывает о некоторых вещах непосредственно мистеру Уотерсу.

— Значит, вы знали ее по работе. Она кивает.

— А в личной жизни?

— Мы не были близкими друзьями. — Здесь чувствуется холод, не просто отсутствие привязанности.

— Значит, о ее личной жизни вы ничего рассказать не можете?

— Кажется, у нее был не слишком широкий круг знакомых.

lt;интересно, правда ли то, что говорят…gt;

— Был ли у нее друг? lt;замужем она или нет?gt;

— Кажется, да, но я не уверена.

— А как она, по вашему мнению, справлялась с работой?

— Превосходно. Мистер Уотерс очень к этому требователен. lt;тебя бы он точно погонял по кабинету, лапочка, но ты не его тип…gt;

— Упоминала она когда-нибудь о каких-то личных затруднениях? Финансовых проблемах?

— Нет.

— Непристойные телефонные звонки?

— Нет.

— Семейные проблемы?

lt;у нее только и разговору было, что про родное захолустье… gt;

— Нет. У нее были хорошие отношения с родными.

— Какие-нибудь хобби, особые интересы?

lt;неужели она правда раскрывает какие-то преступления? дура белобрысаяgt;

— Она много читала… и ходила в церковь. lt;может, сказать, что она была девственница?gt;

Ну, хватит.

— Какой же тип предпочитает Уотерс?

— Что? — Это мигом сбивает с нее спесь.

— Она спала с Уотерсом?

— Я этого не говорила! — паникует Джулия.

— И не нужно было. Разве вам, милочка, не сказали, кто я?

— Полицейский консультант…

— Телепат. Вы ведь понимаете, что это значит, Джулия?

— Вы хотите сказать…

— «Неужели она правда раскрывает какие-то преступления?.. Дура белобрысая»…

— Но я…

— Попробуем снова? Или мне сказать вам что-нибудь более интимное?

У нее в уме образ. Мужчина, вероятно ее босс, советует ей быть поосторожней со мной.

— Мне, естественно, почти нечего добавить.

— Вы почти ничего и не сказали. Хорошо. Возвращайтесь на свое место и будьте паинькой.

Отлично, Джен. Ты просто молодец. Кидайся на каждого, кто тебе подвернется, — тогда уж тебе точно никто ничего не скажет.

День идет своим чередом. Я встречаюсь еще с десятком Джулий Логан, которым в разной степени нечего сказать о Риве Барнс. Даже грязи никакой нет — кроме общего невысказанного предположения, что она давала Арнольду.

Может, это Эразм Трейнор убил ее — за то, что не удовлетворяла шефа?

Дональд и Патриция Барнс — славные люди, живущие в заповеднике времени, именуемом Чикоппи, штат Пенсильвания. Оба, естественно, расстроены смертью Ривы. Большая часть первых двадцати минут разговора уходит на то, чтобы удержать их от проявления эмоций. Но они не приедут в Содом, чтобы забрать ее тело.

С родителями у меня тактика несколько иная. Сотрудникам я кое-какие вопросы не задаю, потому что нутром чую, что все наши интервью будут просматриваться в трехмерном изображении.

— Рива была знакома с какими-нибудь телепатами?

Мисс Барнс:

— Нет, насколько мы знаем. Она была не из таких.

— Не из каких?

— Не из таких, которые общаются… с этими людьми. — С уродами из цирка, что ли? Вроде меня?

— Она поддерживала с вами связь, когда работала здесь, на Западном побережье?

— О да. Мы разговаривали с ней пару раз в месяц, правда, Донни?

— Да, а то и чаще. И она всегда приезжала домой на Рождество.

— Ясно. А не показалось ли вам, что ваши контакты стали реже — ну, скажем, за прошедший год?

Недоуменные взгляды.

— Не думаю. Конечно, работа отнимала у нее много времени…

— Она часто говорила о своей работе?

— Она не могла. Так она говорила. Но ей, по-моему, было интересно там.

— Она не говорила, что именно находит интересным?

— Ну, она занималась самыми разнообразными делами вместе со своим боссом. Путешествовала. Хорошо зарабатывала.

— Она рассказывала еще что-нибудь о своем боссе? Вы когда-нибудь виделись с мистером Уотерсом?

— Почти что нет. Но он прислал нам письмо, когда она… когда ее нашли.

— Имя «Женевьева Уилкерсон» говорит вам что-нибудь?

Оба качают головой.

— А Мэри Фолкоп?

Нет. Никакой связи с другими жертвами. Приходится сознаться, что в серийных убийствах я не мастак.

Я ищу наугад — ищу хоть что-нибудь.

— Сохранилось у вас письмо, которое прислал мистер Уотерс?

— Да. Сейчас принесу. — Мистер Барнс скрывается за кадром, а мы с мисс Барнс молча смотрим друг на друга.

— Вы хорошо себя чувствуете, мисс Шестал? Вид у вас неважный.

— Хорошо, — поспешно отвечаю я. Мистер Барнс возвращается, к счастью. Он читает письмо:

— «Я чувствую себя ответственным за вашу потерю. Мои соболезнования». Подпись: Ричард Уотерс.

Гм-м. Интересно. Ведь Ричард не ее босс. Впрочем, они вряд ли уловили разницу. А Ричард, похоже, занимается всякими мелочами, на которые у босса нет времени.

Они по-своему чрезвычайно устойчивы, эти селяне. Мисс Барнс за время разговора несколько раз с трудом удерживается от слез, но мистеру Барнсу нечем выразить свое горе или вину за то, что не уберег дочь. Оба кажутся потерянными, потеряв дочь — жизнь обернулась к ним жуткой стороной, и их взгляды на мир подверглись жестокой перемене.

Действительно ли мы стремимся к справедливости? Барнсы об этом не упоминают. Они не ищут

мщения. Я не знаю, насколько черно у них на душе, насколько затемнила тень убийцы их жизненное пространство. Я завидую их благостной темноте, мне противно насильственное шуршание тысячи незнакомцев у меня в голове.

А если не к справедливости, то к чему? К пониманию? К тому, чтобы усвоить наконец некий необходимый урок, страшную истину от злонамеренного Бога?

Не знаю.

Ночью я думаю о Барнсах, о том, что принадлежу к людям, с которыми Рива Барнс не общалась. К цирковым уродам. К «способным». Но я не всегда была телепатом. Не всегда была уродом.

Однажды летом, когда мне было пятнадцать, мы отдыхали на «Джерсийском побережье, Инкорпорейтед» с множеством толстых туристов и детишек всех возрастов. Никто еще так не старался получить удовольствие, как мы.

Рано утром мы шли на пляж. Песок, уносимый ветром, висел над бесконечным пространством, как желтый дым. Пляж был широк, и прибой бесшумно разбивался о противозагрязнительный плексигласовый барьер, поставленный в море за двести ярдов от берега.

— Этот пляж такой длинный, что по нему можно идти, и идти, и идти, пока не увидишь себя идущей с другой стороны! — Глупость, но как раз такая, которую хорошо выкрикнуть против ветра. И как тут чисто, думаю я, старательно переступая через темные нефтяные пятна на песке.

«Джерсийское побережье» — самое большое и притом не забитое бетоном, что я видела в жизни.

Когда ветер меняется, слышно даже, как трещит огонь там, где прямо из моря поднимается черная дымовая завеса. Этот звук даже четче, чем тихие удары прибоя, — кажется, будто шелк рвут. Если присмотреться как следует, в черном облаке видны ацетиленовые проблески — точно сварочная горелка, питаемая бесконечным током газа прямо из океана.

Мой отец зажег сигарету, когда облако накрыло нас. На миг мы испытали непривычное чувство — песок шуршит кругом, и света нет… Когда снова просветлело, стало так, как будто мы пережили приключение.

Папа оглядел пляж и сказал: «Здесь». Мы с мамой расстелили одеяла и сбегали к разносчикам за шезлонгами. Мы поставили их, пока папа пускал свой дым.

— Пойду погуляю, — сказала я, и он кивнул. Потом закрыл глаза и уснул — даже не велел мне надеть что-нибудь поверх бикини, и хорошо, я ведь хотела, чтобы мальчишки обратили на меня внимание. Пойду погуляю. Буду идти, пока не увижу себя идущей с другой стороны. Мне нравится ступать по песку, несдуваемому и бесконечному. Нравится, как пахнет океан — соль с примесью гнильцы и мазута, немножко даже нефтью от пылающего в море костра. Вышки нефтеперерабатывающего завода вдалеке напоминают мне о доме и о ржавых насосах, качающих нефть из песка.

Мне, конечно, встречаются и другие люди. Старые курильщики, как мой отец, и стайки ребятишек, которые таращатся на черное облако в море. Карнавальная атмосфера, вызванная близостью к стихиям. Вековечные, насыщенные атлантические волны накатывают на берег, и смотреть на это очень занятно. Скважина горит уже четыре года, и слишком много времени, денег и жизней потрачено на то, чтобы ее перекрыть. Подумывают о том, чтобы прибегнуть к атомному взрыву.

На черном полицейском форма цвета хаки, такая же, как пляж. Он улыбнулся мне, когда я спросила, где здесь можно перекусить. Я старалась не смотреть на свое искаженное отражение в его зеркальных темных очках.

— Тут почти все ходят в «Прибой», детка. Полмили по набережной. Пять минут, если сядешь на трамвай.

— Спасибо, сержант.

— Твои родители, конечно, знают, где ты?

— Мне уже пятнадцать, сержант.

— Уайт. Боб Уайт.[5] Хохма такая. А тебя, детка, как звать?

— Дженни.

— Хорошо, Дженни. Значит, о тебе в ближайший час не заявят, как о пропавшей. Ты уже взрослый, ответственный человек.

— Конечно.

— Вот и ладно. «Прибой» — не забыла? — Черное облако накрыло нас, и я подумала, увижу ли я белки глаз Боба Уайта…

но не увидела.

Но меня манил не «Прибой», а увеселительный центр, один из многих на берегу. И еще мальчик, пускавший змея неподалеку, красивый, с длинными волосами.

— Эй, осторожно — бечевка. — Я шла наискосок через пляж к центру, который стоял на мысу, пальцем, указывающим в океан. — Сказал же — осторожно! — Я наконец посмотрела под ноги, поняв, что обращаются ко мне. Он сматывал бечевку от змея, готовясь запустить его снова — с океана дул крепкий бриз.

— Извини, — сказала я, вложив в подтекст «ах, какая я неловкая, хотя и хорошенькая». Подтекст молил обратить на меня внимание.

— Нет проблем, — сказал он и дернул рукой. Вороток, прикрепленный к руке, щелкнул, и змей взвился в воздух, плавно и сексуально. Мальчик наблюдал за змеем и за мной сквозь темные очки.

— Красивая штука.

— Ты когда-нибудь пробовала запускать?

— Не-а. Но похоже, это легко.

Он снял очки, чтобы окинуть меня высокомерным, avec le grand octant,[6] взглядом.

— Стильное легким не бывает.

— Ну, извини.

— Как тебя звать? — Он протянул мне руку.

— Дженни. А тебя?

— Кайл. — Он с ухмылкой поклонился, одновременно покрутив вороток, и змей тоже отвесил поклон. — К вашим услугам. — Он выпрямился, и драконовый летун передразнил его.

У него были длинные каштановые волосы, которые развевались по ветру, и гибкое мускулистое тело. Он сам казался мне змеем, готовым улететь.

— Возьми меня за руку.

— Зачем?

— Ты почувствуешь его полет. Не бойся, он не укусит.

Я взяла его за руку, ту, с воротком. Мы переплели пальцы, а змей нырял в небе, переплетаясь с черными струйками дыма, и я почувствовала, как напряжена его рука, но не только это. Странно, но факт.

Я чувствовала, что возбуждаю его.

Я чувствовалаего.

Позже, когда Кайл освободился от змея, мы выпили по йогуртовому коктейлю в фирменном баре. Сержант Боб увидел нас и помахал рукой.

— Привет, Дженни. Не потерялась еще?

— Нет еще. Это Кайл, сержант Боб.

— Я его знаю, — спокойно ответил Боб, но Кайл все-таки отвесил ему свой дурацкий полупоклон.

— Сержант…

— Будь умницей, Дженни. Помни, что я сказал: ты взрослый, ответственный человек.

— Да, конечно.

Боб коротко кивнул моему спутнику, и мы отправились в увеселительный центр.

— А ты разве не задерживаешь дыхание, когда набегает ведьминское облако?

— Не-а. Я из Лос-Анджелеса, там всегда так.

— Черт. Никогда в этом сраном городе не бывал, а хочется.

— Ты серфингом занимаешься?

— Немного.

Ночная набережная освещена оранжевыми натриевыми фонарями, продавцы выкликают свой товар. Игры-приключения по дешевой цене. Фирменные бары, морские прогулки, футболы, пункты первой помощи для тех, кто не привык к сероводородному дыханию черного облака.

И полно ребят. Они шляются повсюду, курят, ржут над туристами, обзываются, пинают друг друга понарошку. Девчонки смотрят на Кайла и на меня с завистью, и я чувствую, что мне повезло.

— Это он и есть, тот самый центр? — Надо же сказать хоть что-то, чтобы вывести разговор на высший уровень и дать парню намек.

— Ага. Ты как, при деньгах?

— А как же. — Я уже порядком разорилась, напоив его фирменным йогуртовым коктейлем, за который дерут будь здоров, однако сую ему в ладонь три долларовые монеты. Он кивает.

— Ну, тогда пошли развлекаться.

Плохое начинается в зеркальном зале, где Кайл прижимает меня к себе. Мы вошли и сразу увидели себя с разных сторон, разбитых на мелкие кусочки.

— Клёво, правда?

У меня кружится голова. Кайл стоит позади меня, обхватив меня руками за пояс, продев пальцы в поясные петли моих джинсов. Повернешь голову — и видишь себя под другим углом, задерешь — и видишь себя сзади…

— На, послушай. — Он надевает мне наушники, гитары бьют у меня в голове, его язык, пахнущий горячим фаджем и опиатным никотином, лезет мне в глотку, а руки перемещаются к груди, все еще упакованной в купальный лифчик под майкой.

В этот момент я оказываюсь на пляже и вижу себя идущей с той стороны —

lt;эх, и устрою я ейgt;

— но это не мои слова. То есть ничего похожего.

Не знаю, как я вернулась в гостиницу утром. Я очнулась в той же одежде, и песок натирал мне в тех же местах. Я лежала на полу своей комнаты, и плохо прикрытая дверь толкалась о подошвы моих шлепанцев с каждым порывом ветра.

Горничная хотела войти, и мне показалось, что я выныриваю из глубокого колодца. Я прогнала горничную, быстро приняла душ, встретила маму с папой приличествующей улыбкой, когда они вышли из смежного номера. Да, я хорошо провела время. Да, проголодалась. Вот пепельница, папа.

Плохое представлялось мне расплывчатым и нечетким, когда мы вышли на набережную, чтобы позавтракать. На «Джерсийском побережье» летом приборы всегда сальные, и можно с тем же успехом позавтракать с видом на панораму, за которую мы столько заплатили, правда?

Если бы не то, плохое. Впереди на набережной какая-то суета, и у меня мурашки бегут по коже, когда я вижу мигалки «скорой помощи» и полиции. Люди толпятся внизу на песке, за деревянным ограждением. Папа закуривает новую сига-

рету, и мне хочется попросить у него одну — так начинает вдруг болеть голова. К черту лживое правило, запрещающее подросткам курить. Мне надо затянуться, позарез надо.

Черный сержант Боб Уайт стоит на набережной около машин полиции и «скорой» и велит всем проходить. На пляже лежит что-то, прикрытое, вспышка фотоаппарата пересиливает пламя из горящей скважины. Она сверкает еще и еще, мне больно; время, движение, мысли — все замедляется. Сердитый голос Боба Уайта велит нам проходить — он смотрит на меня, на меня одну, а потом переводит взгляд к тому, что лежит на пляже. Этот предмет, прикрытый одеялом, о чем-то говорит мне.

— Уберите отсюда вашу семью, мистер! — сердито говорит Уайт моему отцу.

— А что случилось? — Папа ищет, куда бы бросить окурок.

— Проходите, будьте добры. — Сержант Боб смотрит прямо на меня, он прямо пронзает меня взглядом, и мне это очень не нравится, как будто я слышу, о чем он думает, — мне это совсем не нравится, потому что его голос и выражение его лица словно задают мне вопрос, который мне не под силу, а уж ответ — тем более.

И тогда, прямо при папе и маме, я расплакалась, и Боб Уайт обнял меня.

На следующее утро меня ожидает на столе стопка листов, аккуратно отпечатанных на «Селентрике». Результаты поисков Диди. Прекрасно. Вес у стопки солидный. Пожалуй, мне лучше начать с полицейского резюме по «Уотерс Индастриз» и Риве Барнс.

Знаете, какое паскудное это занятие — читать? Тут уж не до хитрых кибербанковских штучек — мне нужно просто сканировать, составлять таблицы, сопоставлять. Даже самый тупой компьютер справился бы с этим.

Взять, к примеру, информацию о Риве. У меня есть распечатка всех ее телефонных звонков за последние полгода. Не слишком длинная. Что, если дать Диди сравнить его со списком запретных лиц? Пусть искиночка тоже поработает!

Есть кое-что интересное (если этим можно искупить несколько чашек кофе и резь в глазах). Одна из областей бизнеса, отсутствующая в полицейском перечне, но включенная в запретный список Диди, называется «биохимическая промышленность». Диди говорит, что к клонированию это как будто отношения не имеет. Тут можно накопать кое-что.

Заглянем теперь в «персональный» список Диди. Биохимик там только один — Филип ван Меер, президент «Целлюдина». Не слишком оригинальное название для компании, Фил. Его телефонный номер напечатан тут же — он имеется в справочнике. Гм-м. Даже два номера.

Наберем первый. Не надо, Дидс, с этим справлюсь я сама.

— «Целлюдин Мануфэкчюринг»! — Одна из этих поганых систем искусственного интеллекта, которая предлагает вам четыреста разных вариантов, прежде чем соединить с оператором. Значит, это телефон его офиса, а другой — домашний, или сотовый, личный, одним словом.

Взглянем на телефонные звонки Ривы. Ближе к концу, за последние два месяца.

Что ж, ничего удивительного. Одно совпадение с деловым телефоном ван Меера. Звонок был из дома, может, отмена встречи, ничего особенного.

А вот это уже интересно. Одно — нет, два совпадения со вторым номером. И это при том, что я ткнула в список наугад. Это не обязательно что-то важное — может, это номер его вертолета. Вспомним старое правило: если у него четыре ноги и оно быстро бегает, это скорее лошадь, чем зебра.

Для очистки совести я ищу домашние телефоны Женевьевы или Мэри. На беглый взгляд совпадений нет, но это мы тоже поручим Диди.

Я продолжаю читать резюме. У «Уотерс Индастриз» обширные связи — имеются снимки Арнольда с разными знаменитостями, политиками, губернатором штата, вице-президентом. Приложен список дел, возбужденных в суде компанией или против нее.

И личное дело Ривы.

Обычные данные: возраст (двадцать девять), рост, вес, размер жалованья (очень неплохо для недавней выпускницы) и послужной список, где прослеживается быстрое восхождение к высотам секретарского дела. Краткие отзывы Арнольда о ее работе — ничего сексуального ни в них, ни во всем досье.

Образцовая служащая, прихожанка (если верить также и этому), примерная дочь.

Ясно, что про секс тут нет ничего. И столь же ясно, что Рива занималась сексом перед смертью.

Посмотрим на данные вскрытия. «Причина смерти» и т. д. и т. п. «На жертве отсутствуют ушибы или ссадины, свидетельствующие о насильственных действиях». Под ногтями ничего, и они не сломаны. Никаких физических указаний на то, что она сопротивлялась сексуальным поползновениям человека, который спал с ней в последний раз.

Если ее убил телепат, то присутствие следов сексуального насилия, по крайней мере внешних, не обязательно. Если любовник был телепатом, это объясняет хотя бы то, почему он не предохранялся. Объясняет, но не приводит к единственному выводу.

Либо у нее был постоянный партнер, с которым она не боялась заниматься любовью «о натюрель», либо она была рисковая девушка, либо мистер Икс изнасиловал ее телепатически. Если у нее был друг, почему он не объявится? И почему никто о нем не знает?

Я уговариваю Деррика посетить ледник еще раз. Он ворчит и выламывается, но наконец соглашается слетать еще разок в мертвую зону. Теперь не на «Доссо», а на обычном черно-белом полицейском вертолете, даже без вооружения.

Деррик держится спокойно. Но я чувствую, что прячет что-то за своим фармацевтическим заслоном, как будто часть моего сыскного пыла передалась и ему.

— Ну как, нашли вы дружка?

— Чьего дружка?

— Ривы.

— Нет.

— Ты не находишь, что это странно?

— Может быть, она часто меняла любовников.

— Превосходно. И ты можешь назвать кого-то, с кем я могу поговорить?

— Нет.

— Да расколись ты, Трент. Сколько можно клещами из тебя тянуть? Есть у тебя что-то на предмет ее любовных дел или нет?

Он качает головой.

— Разве это так важно?

— Симпатичная женщина, чей образ представляется невероятно чистым и светлым.

— Ну и что?

— А если она была не такой, как казалась?

— По-твоему, она была стимоманкой, склонной к насилию? Вся прелесть в том, Дженни, что вообразить себе можно что угодно.

И отноигу ехидство Деррика на счет обширной болезненной области, именуемой «СЕКС».

— Стало быть, никаких мужчин.

— Ни мужчин, ни лесбийских связей. Вертолет снижается. В зоне сегодня спокойно, и я вижу ледник сквозь прозрачный колпак. Ограду уже починили. Грузчики таскают огромные глыбы льда в обшарпанные грузовики. Вокруг — кольцо вооруженных охранников.

Мы садимся на автостоянке среди множества хмурых лиц. Достаточно малейшего повода, чтобы они обернули оружие против нас. Человек в синем комбинезоне и теплой куртке (хотя на улице больше двадцати градусов) подбегает к вертолету, вид у него недовольный.

— Ты ведь звонил сюда предварительно? — спрашиваю я Деррика, когда винт замедляет вращение. Он машет рукой, что следует понимать как «да», и мы выходим.

Табличка на груди оповещает нас о том, что человека в синем зовут Зак. Один из его ребят подает ему дробовик.

— Так звонил или нет? — шепчу я, глядя, как Зак прикидывает ружье на вес. Ну конечно, он звонил, Зак просто занятой человек, который не любит, чтобы его прерывали.

— Какого хрена вам тут. надо? — спрашивает Зак.

А может, и не звонил.

Зак — лохматый негр с легкой проседью в усах. На леднике холодно. Зак задирает ноги на стол у себя в офисе и отодвигает стул поближе к электрообогревателю.

Не слишком удачное начало. В наше время расизм из прививаемого стал врожденным, и я четко вижу, что думает Зак о белых полицейских, которые лезут на его территорию из-за того, что тут пришили какую-то белую суку.

Деррик — сама официальность. Он полагает, что своими начальственными штучками склонит этого человека к сотрудничеству.

— Здесь работают. — Зак не желает, чтобы мы расхаживали по леднику. — У нас свои правила.

— Мы ведем следствие, ниггер.

— Тут вам не центр города. lt;главное, всем наплевать, что и эдди в тот день пристрелилиgt;

— Слушай, Зак, золотко. — Он смотрит на меня так, будто я хуже последней белой швали. Я и правда хуже — я легавая. — Мы просто хотим осмотреться. Может, мы пропустили что-нибудь, когда обнаружили труп.

lt;эдди, к примеруgt;

— Моим клиентам не нравится, когда на товаре кровь. Иду на риск.

— Могу я дать тебе что-нибудь… для родных Эдди? — У меня в ладони зажата бумажка — пятьдесят долларов. Зак замечает это, прежде чем я кладу руку на стол. Он протягивает руку — я пожимаю ее. — Ну, вот и договорились. — И бумажка переходит к нему на глазах у ничего не подозревающего Деррика.

Меловой контур тела уже стерся под колесами погрузчиков, перевозящих товар Зака. Мы движемся от контура к центру, а потом — по спирали. Я смотрю в пол, Деррик и Зак не отстают от меня.

— Как умер Эдди? — спрашиваю я Зака.

— Это случилось в тот же день, когда нашли женщину. Эдди был ночным сторожем. Мы обнаружили его, когда вы уже ушли. — И когда стрельба наконец прекратилась.

Пол холодный и скользкий, кое-где на нем слякоть. Я что-то не помню, чтобы было так холодно, когда нашли Риву.

— Генераторы вырубились, когда началась стрельба. А помещение нагревается быстро.

Мы идем по кругу футов двадцати в диаметре вокруг места, где лежало тело.

— Эдди был твоим другом? Зак качает головой.

— Он был славный старик. Это место потому и не трогали, что не хотели делать плохое Эдди.

Перед нами ледяная стена, которой я не помню. Мы в тридцати футах от мелового контура.

— Как же его убили?

— Пристрелили, как собаку. Один раз в грудь, другой в голову. — Он косится на Деррика. Тут своя история. Два или три года назад двое полицейских детективов совершили в Южном Централе серию убийств. Не помню, что с ними было не так — наркотики или взятки. Их почерком были два выстрела: в грудь и в голову, причем обе раны были смертельны. «Служить и защищать» — так называли это те двое подонков. Оба стреляли в жертву по разу, чтобы совершить убийство вместе. Этот способ стали называть СИЗ. До сих пор множественные смертельные ранения называются СИЗ-выстрелами.

— Ведь этого льда здесь не было два дня назад? — спрашиваю я. Зак пожимает плечами.

— Если его не вывозить, он тает, — просто отвечает он.

— Что говорит полиция по поводу Эдди? Есть какой-нибудь след? — Зак бросает на меня взгляд, говорящий: «Ты что, сука, спятила?» Неудивительно, что он так зол. Растерянно качаю головой для пущего эффекта. — Да, так оно и бывает.

Мне кажется важным почтить минутой молчания «славного старикана», который, возможно, стоит между моим убийцей и идеальным местом для трупа Ривы Барнс. Мне нужно, чтобы Зак сделал кое-что прямо сейчас — убийством Эдди займемся позже.

— Можно убрать отсюда эти глыбы? На минутку? — Зак колеблется. — Тот, кто убил ее, убил, вероятно, и твоего Эдди. Ты знаешь это, Зак.

— Я знаю одно: полиция всегда своих защищает. У Деррика хватает ума промолчать.

— Я не из полиции.

Зак переваривает сказанное. Не знаю, верит он или нет, но он садится на один из своих погрузчиков и начинает убирать лед.

Позади открывается другая стена с небольшим просветом между блоками в нижней части. Повинуясь вдохновению, я соскабливаю иней с одной из глыб.

— Эй, Деррик, иди-ка сюда. — Деррик наклоняется, не желая преклонять колени на холодном полу. — Как по-твоему, что это?

На стыке двух глыб виден наполовину вмерзший в лед черный продолговатый предмет.

— Похоже вроде бы на женскую сумочку. Я выпрямилась.

— Спорим, что это сумочка Ривы.

Я зациклилась на этой сумке, просмотрев список вещей, найденных на теле и в квартире Ривы. Не было ничего такого, в чем бы Рива могла носить разные свои мелочи — ну, знаете, то, без чего девушке не обойтись. Меня чрезвычайно заинтересовало то, что полиция опознала Риву по образцу сетчатки, снятому там же, на месте.

Я действовала с дальним прицелом, и это оправдалось. Убийца мог оставить сумочку там, где убил, а потом избавиться от нее. Но нет, он привез ее сюда и воткнул, наверное, между двумя ледяными блоками. Во время нашего первого визита генераторы отключились, лед стал таять, и сумочка как бы вплавилась в лед. Теперь над ней работают судебные медики.

Диди тоже кое-чего добилась. Наконец-то нашелся Фредерик Барнс, брат Ривы. Он из тех, кто любит жить на природе и работает кем-то вроде лесоруба в Северо-Западном Тихоокеанском заповеднике. Его доставят сюда, и завтра я, надеюсь, его увижу.

Диди потрудилась на славу. Все мои резюме и сопоставления сведены в файл, который подмигивает мне из портативного терминала. Что мне действительно нужно — так это анализ содержимого сумочки Ривы. Что-то подсказывает мне, что там есть ключ.

Еще я хотела бы поговорить с Филипом ван Меером. Это интересное имя, связанное с интересной отраслью. Что-то, о чем не знает ни общедоступная сеть, ни полиция. Я жду, когда он мне перезвонит, и обдумываю, как разыграть свою партию. Удивит ли его то, что я знаю о его связи с Уотерсом?

Компьютер сигналит, извещая, что полиция посылает мне отчет о сумочке Ривы. Хорошо. Сейчас посмотрим.

Отпечатков нет. Это первое разочарование. Убийца, наверное, вытер ее, прежде чем спрятать, потому что отпечатки Ривы тоже отсутствуют. Остальное — стандартный набор: косметика, водительские права и прочее.

Кажется, список довольно полный. Я сравниваю его с личными вещами, найденными в квартире Ривы. Все, что нужно, и ничего лишнего…

Но кое-чего, как ни странно, недостает. Мы все носим при себе личную карточку. Она лучше удостоверения, потому что включает в себя медицинский полис, банковский и сетевой код, сведения о группе крови и прочее, и прочее. Можно, правда, обходиться и без нее, поскольку все мы зарегистрированы по отпечаткам пальцев и сетчатке. Но всегда досадно, когда Тебе нужно получить деньги, а кто-то держит линию, пока его проверяют.

Так где же личная карточка Ривы? Убийце она совершенно ни к чему. Ривы больше не существует, а значит, и ее доступ к чему бы то ни было прекращен.

— Попрошу дела по убийствам Уилкерсон и Фолкоп — список личных вещей.

Компьютер выводит оба списка на мою стену.

— Прошу выделить графу «личная карточка». Поиск, загорается над списками.

Я притопываю ногами от нетерпения. Мне кажется, это длится целую вечность.

Указанная графа отсутствует.

Что же убийца — берет сувениры на память? Эта мысль заставляет меня выйти из-за стола и уставиться на желтую дымку за окном.

Трофеи? Сувениры? Ответ, который я даю себе сама, покрывает мою кожу мурашками. Послания ко мне, заложенные в сознание убитых. Рива Барнс, оставленная на леднике. Личные карточки. Это не «остановите меня, пока я не убил снова». Нет.

Как иначе убийца докажет, что это он, когда тайна раскроется?

Он хочет, чтобы я его нашла.

Филип ван Меер прямо аристократ — не из тех лабораторных крыс, благодаря которым его компания существует. Он перезванивает мне и материализуется на дальней стене.

— Мисс Шестал, не так ли? Ваш звонок удивил меня.

— Но ведь у вас имеются деловые связи с «Уотерс Индастриз», мистер ван Меер?

— Нет. Мы никак не связаны с Арнольдом Уотерсом или его компанией.

Он нервничает. Даже на экране видно, что он врет — все время вытирает лицо носовым платком и даже в глаза мне не смотрит.

— Позвольте удостовериться еще раз. У вас нет деловых связей с «Уотерс Индастриз»?

— Нет.

— И вы никогда не встречались с Арнольдом Уотерсом?

— Нет. Не припомню, во всяком случае.

— И наконец: имя Рива Барнс вам о чем-нибудь говорит?

Это джекпот. Мистер ван Меер заметно вздрагивает при упоминании Ривы.

— Никогда не слышал о ней.

— Понятно. Что ж, мой номер у вас есть, если вспомните что-нибудь насчет «Уотерс Индастриз» или покойной мисс Ривы Барнс. Извините, что отняла у вас время.

Он молча кивает. Ему не терпится закончить этот разговор.

И он не среагировал на «покойную Риву Барнс». Непричастные люди в таких случаях обычно спрашивают, какое они могут иметь отношение к этому покойнику.

Изучив архивы отдела по расследованию убийств за последние три года, я сумела выделить еще семь случаев знакомого образца: неизвестная травма как причина смерти привлекательных молодых женщин в возрасте от двадцати двух до двадцати девяти лет, личные карточки отсутствуют. Могут быть и другие — есть случаи, когда список найденных при жертве вещей неполон по различным причинам.

Между первой и второй жертвами прошло шесть месяцев. Между третьей, четвертой и пятой — в среднем четыре. Между шестой и седьмой — три.

Между седьмой и Мэри Фолкоп — два месяца. Между Фолкоп и Уилкерсон — тоже два. Между Уилкерсон и Барнс — три недели.

Три недели. Мистеру Иксу неймется.

Ему нужна я. Он утаивает фокусы с сознанием убитых, играет со мной в прятки. Мэри Фолкоп нашли в ее уютном домике в долине — по видифону набрали номер полиции, 911, наведя кадр на ее нагое тело. Женевьеву Уилкерсон обнаружили в лифте небоскреба — кабина была остановлена, и следящий монитор показывал ее обмякшее в углу тело. Убийца вылез через люк в потолке. В обоих случаях полиция и я прибыли на место немедленно. Трент вылез через люк на крышу кабины, показывая мне, как это было сделано.

— Джен? — Диди по селектору.

— Да.

— Деррик Трент на первой. Говорит, это важно.

— Деррик?

Он появляется на стене.

— Мне очень жаль, Дженни, но к тебе летит вертолет. Ориентировочное прибытие — через пять минут.

— Ну-ну. Что на этот раз?

— Еще одна высокопоставленная жертва. Теперь Беверли-Хиллз.