"Наследницы" - читать интересную книгу автора (Адлер Элизабет)

Глава 13

Роузи вскоре вспомнила о пятидесяти девяти тысячах долларов, которые унаследовала от Дэвида. Она поехала в Сан-Антонио и купила себе новенький сверкающий автомобиль марки «додж» и целый ворох новых нарядов: шелковые платья, кожаные туфли на высоких каблуках и с полдюжины самых модных шляп. Затем она доехала на поезде до Хьюстона, сняла номер в отеле «Уорик» и снова отправилась по магазинам, на этот раз купив себе норковое манто, которое всегда обещала купить себе при первой возможности. Смело отправившись в салон красоты, она подстригла свои длинные светлые волосы, сделала короткую модную прическу и снова прошвырнулась по магазинам, покупая помаду, тени, пудру. Не отказала она себе в удовольствии купить самый большой, какой только был в магазине, флакон французских духов.

Чувствуя головокружение от полученного удовольствия, она вернулась в свой номер и со счастливым вздохом бросила пакеты на кровать. Позвонив мальчику по обслуживанию клиентов, она заказала себе бутылку самого дорогого виски вместе со льдом и, уютно устроившись в кресле, стала размышлять о том, где она может продемонстрировать свои обновки.

– Теперь меня даже некому оценить, – слезливым пьяным голосом говорила она в стакан. – Сейчас, когда нет Дэвида, кто оценит меня?

При мысли о Дэвиде и о том, как они занимались любовью, по ее телу пробежала знакомая приятная дрожь. Она действительно скучала по нему. Проглотив еще две порции виски, Роузи пришла к заключению, что ей нужен мужчина.

В этот вечер она надела черное, потому что как-никак носила траур. Мягкое, облегающее, с низким V-образным вырезом платье у ворота было украшено бриллиантовой брошью в виде кролика. На шею она повесила две нити фальшивого жемчуга, так как, лишившись длинных волос, чувствовала себя несколько голой, а на голову надела шикарную маленькую шляпку-котелок, украшенную черными перьями. Было очень тепло, но Роузи тем не менее надела новое норковое пальто. Ни с чем не сравнимое удовольствие она испытала, когда швейцар бросился искать ей машину, на которой она покатила в театр бурлеска.

«Вот что делают деньги», – удовлетворенно думала она дорогой. Если бы Дэвид относился к ней так почаще, то она, возможно, не скучала бы. И только подумать, как нелепо он погиб: под колесами грузовика, полного этих проклятых телок.

Но Роузи не собиралась думать о Дэвиде сегодня вечером. Не будет она думать и о Ханичайл, которой досталось ранчо, когда оно должно принадлежать ей. По крайней мере у нее есть пятьдесят девять тысяч баксов, ну, может, немного меньше после сегодняшнего набега на магазины. Сейчас она должна забыть обо всех своих горестях и постараться хорошо провести вечер.

Роузи внимательно изучила афиши около театра, но единственным лицом, которое она узнала, было лицо Джо-Джо.

Женщина в билетной кассе, изучающе посмотрев на Роузи, спросила:

– Я не могла вас видеть раньше?

– Определенно нет, – высокомерно ответила Роузи, плотнее запахнула норковое манто и прошла в театр.

Заняв место за столиком, она огляделась. Естественно, она была единственной женщиной в зале. Мужчины поглядывали на нее, но она делала вид, что не замечает их внимательных взглядов.

«Господи, – думала Роузи уныло, – неужели все парни, собравшиеся здесь, такие старые и дряхлые?»

Но все-таки один из них таким не был. Он был высоким и хорошо сложенным. У него были черные, гладко зализанные волосы, и его можно было назвать красивым, если вам по вкусу смуглая ирландская красота.

Свет в зале погас, оркестр заиграл увертюру, и на сцену вышел комик со своими избитыми шуточками. Вскоре Роузи была настолько поглощена всем происходящим, словно она никуда и не уходила. Однако с тоской в сердце она заметила, насколько молодыми были стриптизерши. Такими же молодыми, как и она когда-то.

Роузи закурила и сидела с унылым видом, пуская в потолок колечки дыма и думая о будущем. Сцена манила ее, как манит детей мороженое, но она понимала, что ее время ушло. Она была слишком стара для этого дела.

Она со злостью затушила сигарету и, услышав за спиной мужской голос, оглянулась.

– Прошу прощения. – Это был красивый ирландец. – Я вижу, вы одна... ну и подумал, почему бы не угостить вас каким-нибудь освежающим напитком.

Он вежливо улыбнулся. Роузи окинула его изучающим взглядом. Хорошо сложен, хорошо одет, без усов. Роузи не выносила мужчин с волосами на лице.

– Без всякого алкоголя, – добавил он улыбаясь. – Обещаю.

Роузи отметила про себя, какие у парня белые зубы, ровные и крепкие, а когда он наклонился к ней, она уловила запах хорошего одеколона. Вероятно, он джентльмен, так как по ее понятиям только джентльмены пользовались одеколоном. Ее настроение сразу улучшилось.

– А почему бы нет? – сказала она, вставая. Молодой человек взял ее под руку, и они прошли в бар, в котором продавались только безалкогольные напитки. Юноша спросил Роузи, что она хочет, и заказал две содовых. Вынув из кармана серебряную фляжку, он спросил:

– Виски?

Роузи кивнула.

– Меня зовут Джек Делейни, – представился молодой человек, глядя Роузи в глаза.

– Роузи Хеннесси, – сказала она, но тут же поправилась: – Я хотела сказать, Роузи Маунтджой.

– Вы замужем?

– Вдова. Вот почему на мне черное платье. Это вполне естественно.

– Конечно, – согласился Джек. – Какое на вас чудесное норковое манто! Не слишком ли жарко в нем?

– Я только что купила его. – Роузи от удовольствия улыбнулась. – И мне так захотелось надеть его. Я подумала: черт с ней, с погодой. Какое имеет значение, сколько градусов на улице?

– В самом деле какое, миссис Маунтджой.

– О, пожалуйста, зовите меня Роузи. И почему бы мне не называть вас Джеком? Это было бы гораздо естественнее.

– Согласен, – ответил Джек, и они вместе рассмеялись. Во втором отделении Джек сел рядом, и Роузи снова подумала, что он ведет себя как джентльмен. Он даже не положил ей руку на колено – ничего подобного. Но она чувствовала его взгляд на себе, а не на Джо-Джо, выступавшей на сцене и выглядевшей не старше, чем шесть лет назад, конечно, если не считать, сколько на ней грима. Однако, по мнению Роузи, тело у нее было потрясающим. Джо-Джо всегда говорила, что «ее задница – главное ее достоинство», так и было на самом деле. Подрагивая грудями, она прошлась по сцене и приняла конечную позу: стоя к залу спиной и расставив ноги, она через плечо улыбнулась публике. Две половинки занавеса сошлись вместе.

– Кошмар! Эта сука украла мое выступление! – возмущенно закричала Роуз. – Я выступала именно так. Черт побери, в наши дни нет ничего святого!

– Полагаю, что нет, – ответил Джек. – Я не думал, что ты знаешь Джо-Джо. Ты тоже занималась этим?

– Нет, уже нет, – ответила Роузи, идя рядом с ним по проходу, когда свет зажегся. – Я вышла замуж за богатого парня, владельца ранчо. У меня больше нет нужды работать.

– Знаешь, что я скажу тебе, – шепнул Джек, когда они вышли из театра. – У меня сегодня свидание с Джо-Джо, но я предпочел бы тебя. А что, если нам вместе поужинать?

Роузи заулыбалась при мысли, что Джо-Джо останется с носом.

– Это послужит ей уроком за то, что она украла мой финал, – сказала она, беря Джека под руку.

– Идем в «У Виктора». Они меня там знают.

«У Виктора» был уютным маленьким баром без алкогольных напитков и располагался в темной аллее рядом с Хьюстон-стрит. Роузи задрожала от возбуждения, поняв, каким эксклюзивным был бар, когда они позвонили в колокольчик и их, прежде чем впустить, долго рассматривали через оконце.

– Почему они тебя знают? – спросила она шепотом, когда дверь открылась и их впустили в темное фойе.

Джек нажал кнопку лифта и вежливо пропустил Роузи вперед.

– Я один из их поставщиков, – небрежно ответил он.

Роузи никогда не была в подобном месте. В старые, давно минувшие времена она посещала дешевые места, где подавали дешевые напитки, а компанию ей составляли дешевые парни. Они никогда не доставляли ей удовольствия, поскольку принадлежали к низшему классу, а «пойло» было таким отвратительным, что от него першило в горле. Сейчас все было по-другому: мягкий свет, оркестр, парочки танцующих и первоклассное виски, которое подавали в маленьких чайных чашечках из китайского фарфора.

– Чтобы обмануть федеральные власти, – объяснил ей Джек. – Но нам нечего беспокоиться. Все, кто ответственен за это, сегодня здесь и наслаждаются вместе со всеми.

Выпив по чашечке виски, они стали танцевать. Роузи нравилось, как Джек двигается, как прижимает ее к себе, приложившись щекой к щеке. «Он настоящий мужчина», – думала она и чувствовала себя счастливой.

В машине по дороге в ее отель она спросила Джека, где он живет, и была удивлена, когда он ответил:

– Там, куда мы едем, в «Уорике». Я всегда снимаю там номер, когда приезжаю в город.

– Итак, Джек, – сказала Роузи, сгорая от возбуждения, когда они поднимались на лифте. – Твой номер? Или мой?

Ханичайл была самой счастливой на свете, когда ее матери не было дома, а ее, казалось, почти никогда сейчас не было. «В Хьюстоне, – говорила ей Элиза, когда девочка спрашивала о матери. – Шляется».

Ханичайл не знала, где находится Хьюстон, но название города звучало как нечто далекое; она также не знала, что означает «шляется», но ей это слово казалось веселым. Каждый раз Роузи удивляла их, когда вела с большой скоростью свой красный «додж» по проселочной дороге, что есть силы нажимая на гудок и тем самым пугая лошадей, пасущихся в загоне, разгоняя кроликов в полях и вспугивая грачей, которые с громкими криками взмывали с деревьев в небо.

Элиза выбегала из кухни и стояла с мрачным лицом, уперев руки в бока, а с ней рядом – притихшая Ханичайл.

– Посмотрим, что она скажет на этот раз, детка, – говорила Элиза. – Ничего хорошего ее приезд не обещает.

Роузи всегда привозила подарки – «моим сладким», как она, смеясь, называла их. Аляповатые платья с оборочками для Ханичайл, цветастые хлопчатобумажные для Элизы, рубашки и шорты для мальчика.

– Возможно, она не так уж и плоха, – говорила Элиза, несколько смягчившись, увидев подарки для сына.

Но ни одно из платьев не годилось для Ханичайл, которая была такой же худой, как и ее отец. К тому же она росла не по дням, а по часам, и все подаренные матерью платья были для нее слишком короткими и едва прикрывали ее жеребячьи ножки с исцарапанными коленками.

Ханичайл всегда вежливо благодарила, но вздрагивала, замечая критический взгляд матери.

– Из тебя не выйдет красавицы, Ханичайл, – со смехом говорила Роузи. – Что правда, то правда.

Ханичайл спросила Элизу, что такое «красавица», и когда та сказала ей, что это леди с правильными чертами лица, хорошей фигурой и шелковистыми волосами, Ханичайл, посмотрев на себя в зеркало, поняла, что мать права. Худое лицо, глубоко запавшие голубые глаза, на носу горбинка, а волосы в беспорядке. Красавицей такую девушку не назовешь.

Поэтому Элиза вешала новые платья в шкаф, а Ханичайл ходила в своем синем комбинезончике с подвернутыми штанинами и босоногой, как Том. Ей хотелось быть похожей на него: быть такой же коричневой, сильной и красивой. Вообще ей хотелось быть мальчиком, чтобы никогда не носить эти глупые платья с оборочками, бусы и мазать губы красной помадой – все то, что так любила ее мать.

Ханичайл любила Элизу; она была большой, круглой, уютной и, главное, всегда рядом. Хлопоча по дому, Элиза пела; она готовила им еду: рис, свинину, цыплят, зеленый горошек и делала потрясающее мороженое в маленькой деревянной сбивалке с ручкой. Но рука Элизы никогда не уставала, а ее колени всегда были готовы приютить Ханичайл, когда той нездоровилось или она чувствовала себя очень одинокой.

От Элизы исходил запах свежевыстиранного белья, высушенного на солнце, с легкой примесью розового масла, которым она приглаживала свои густые черные кудри. Для Ханичайл это был самый приятный в мире запах. Для нее она была матерью, потому что Элиза была ей гораздо ближе, чем Роузи с ее французскими духами и вечным отсутствием. Ханичайл любила Элизу сильнее. После Элизы она любила Тома. Но никого она не любила так, как своего отца.

Время текло медленно. Ханичайл каждый день ездила верхом; они вместе с Томом осматривали ранчо, вместе чистили конюшни, кормили и объезжали лошадей. Она помогала Элизе готовить, пекла с ней хлеб и уже никогда не носила туфли.

Один раз в неделю она шла на проселочную дорогу, чтобы положить букетик свежих полевых цветов под каштан, на место гибели отца.

– Тебе уже давно пора ходить в школу, – обеспокоенно говорила Элиза.

Ханичайл должно было исполниться шесть лет, но она и слышать не хотела о школе. Ей хотелось жить там, где она жила, выполняя работу, которая делала ее счастливой. То, что она редко видела других детей, за исключением тех случаев, когда ездила с Элизой в Китсвилль на рынок, ни на йоту не беспокоило ее. Она чувствовала себя с Элизой в безопасности, и самым счастливым днем для нее был ежегодный праздник, во время которого устраивались состязания ковбоев, выставка сельскохозяйственных продуктов и танцы.

Тогда Ханичайл полировала свое седло и серебряную уздечку Лаки так, что она сверкала на солнце. Она надевала кожаные штаны с бахромой, белую хлопчатобумажную рубашку, повязывала на шее красный платок, облачалась в высокие кожаные ботинки с серебряными шпорами и в миниатюрную копию стетсона своего отца. Элиза говорила, что с волосами, спрятанными под шляпу, она походила на мальчика.

– Худой, изголодавшийся мальчик, – с недовольным видом добавляла она, потому что, как ни старалась она посытнее накормить Ханичайл, у нее так и не появлялись пышные округлости, которые могли бы удовлетворить Элизу. – У тебя телосложение отца. Он, как и ты, не поправлялся ни на одну унцию.

Была середина мая, когда Роузи привезла домой Джека Делейни. В это время проходил праздник ковбоев. Ханичайл принимала в нем активное участие. Том очень гордился ею.

– Ты словно родилась в седле, – восхищенно говорил он, потому что не знал другого ребенка, особенно девочку, который бы так умело управлял лошадью.

Они отвели лошадей в конюшню. Ханичайл возбужденно говорила о празднике и что они теперь в грязи с головы до пят и она едва дышит. Солнце клонилось к закату, и Ханичайл стояла у насоса, охлаждая водой разгоряченное лицо, когда раздался знакомый гудок и она увидела машину матери, мчавшуюся на бешеной скорости по проселочной дороге.

Том и Ханичайл молча наблюдали, как авто подъехало к дому и резко остановилось. Хлопнула дверца, раздался взрыв смеха, и из машины вылезла мать. Ханичайл напряглась, увидев, что из другой дверцы вышел мужчина и встал, оглядываясь вокруг.

– Вот я и дома, Джек, – громко сказала Роузи. – Это ранчо Маунтджой. Мое родовое поместье, – добавила она и разразилась громким смехом.

– Как ты думаешь, кто это может быть? – шепотом спросила Ханичайл, прижимаясь к Тому.

– Полагаю, что дружок, – ответил Том, пожимая плечами. Но вид у него был обеспокоенный: раньше Роузи никого не привозила домой.

– Ханичайл, это ты там? – строгим голосом спросила Роузи, прикрывая глаза рукой. – Господи, я думала, это мальчик. Иди сюда и познакомься с моим другом. – Она нервно рассмеялась. – Дети, – сказала она, глядя на Джека, – когда ты хочешь представить их в лучшем виде, словно нарочно, выглядят вывалявшимися в грязи.

Ханичайл медленно направила Лаки через двор. Она молча сидела на лошади, избегая взгляда матери.

– Джек, это моя маленькая девочка. – Роузи заискивающе улыбнулась ему: никогда не знаешь, как мужчина отреагирует на твоего ребенка. Ну вы только посмотрите на эту девчонку: грязную, вонючую и страшную как смертный грех. Она ей покажет, когда они останутся наедине. Да и Элизе попадет за то, что она довела ее до такого состояния.

– Привет, Ханичайл, – сказал Джек без тени улыбки на лице.

– Привет, – пробормотала девочка, отворачивая голову и косясь на гостя краем глаза. Ханичайл показалось, что он выглядел странно в своем городском костюме и галстуке вместо обычных голубых джинсов, которые носили все в округе. Она заметила, как мужчина положил матери руку на талию, затем дотронулся до ее груди и что-то прошептал ей на ухо, заставив рассмеяться.

Ханичайл почувствовала, что краснеет. Повернув Лаки, она направила кобылу к конюшне.

– Эй! – закричала ей вслед Роузи. – Ты куда?

– В конюшню, – через плечо ответила Ханичайл.

– Но знай, тебе придется вернуться вовремя, чтобы пообедать со мной и мистером Делейни. К тому же сначала прими ванну. – Роузи и Джек снова рассмеялись, а Ханичайл вспыхнула от стыда и негодования.

Элиза с первого взгляда невзлюбила Джека. Она считала его слишком городским и фальшивым, к тому же он пытался к ней подлизаться и клал ей руку на плечо, словно они были лучшими друзьями.

– Никакой я тебе не друг, мистер, – ворчала она себе под нос, наблюдая, как Джек рассматривает их старый дом, вникая в каждую деталь. «Он ведет себя так, словно хочет купить его», – думала Элиза.

Она накрыла ужин на веранде, но не поставила приборы для себя и Тома, как это обычно делала, когда Роузи была в отъезде. Они поедят позже в своем доме в четверти мили езды отсюда. Она знала, что если этот парень намеревается остаться ночевать, то он будет спать в комнате Роузи, и ей лучше не оставаться в доме, чтобы не слышать их вскриков.

– Он уехал? – с надеждой спросила Ханичайл, просунув голову в дверь кухни.

– Никуда этот парень сегодня не уедет, – шепотом ответила Элиза. – Будет спать в постели твоей матери. – Она оглядела Ханичайл, всю покрытую пылью. – Тебе лучше помыться, юная леди, да побыстрей. Они с минуты на минуту позовут тебя ужинать.

– Я должна туда идти? – с мольбой в глазах спросила Ханичайл.

– Полагаю, что должна, детка. – Элиза ободряюще улыбнулась. – Не обращай на них внимания: скоро все кончится. К тому же я приготовила жареных цыплят, подливку и бисквиты. Все то, что ты любишь.

– Я не голодна, – упрямо ответила Ханичайл. – Меня даже тошнит от мысли о еде.

– Мне жаль, девочка, но из этого ничего не выйдет. Тебе придется ужинать с твоей мамой и ее другом. У тебя осталось пятнадцать минут.

Позвякивая серебряными шпорами, Ханичайл направилась в комнату. Сегодня был такой веселый день. Зачем ее матери надо было приехать? Да еще с этим ужасным городским человеком. Она не желает с ним ужинать. Она ненавидит его.

Захлопнув за собой дверь, Ханичайл уныло посмотрела на платье, которое Элиза отгладила для нее и положила на кровать. Оно было из белой вуали в красный горошек, с рукавами-фонариками и красным атласным поясом, а по вороту и подолу шли оборочки. Ханичайл знала, что будет выглядеть в нем смешной и мать снова будет смеяться над ней.

Сбросив с себя одежду, она встала под душ, который Том смастерил для нее из старой жестяной банки. Холодная вода приятно покалывала ее разгоряченное тело. Через несколько минут Ханичайл вытерла тело, надела глупое платье, завязав красный атласный пояс пышным бантом. Проведя щеткой по длинным мокрым волосам, она вышла на веранду.

– Пришла наконец! – воскликнула Роузи, критически оглядев дочь. – Господи, это платье тебе уже коротко! А где твои туфли, девочка?

– У меня их нет, – тихо ответила Ханичайл, опустив глаза. – Последняя пара мне уже мала.

Роузи, нервничая, посмотрела на Джека, прикрывая смущение хихиканьем.

– Ханичайл, не говори таких вещей. Мистер Делейни может подумать, что я плохая мать. У дочери нет туфель, в самом деле. Элизе следовало бы сказать мне об этом, и я бы купила тебе целых две пары.

– По мне, она выглядит чудесно, – добродушно заметил Джек. – Это что, запах жареных цыплят? Господи, как долго я не ел их. – Он одарил Ханичайл заискивающей улыбкой. – Полагаю, что это тоже твоя любимая еда, Ханичайл? Я прав?

– Нет, – соврала Ханичайл. – Я их не люблю.

Роузи бросила на дочь сердитый взгляд: с этой девчонкой хлопот не оберешься.

– Удивительно, какими безжалостными могут быть дети, – пожаловалась она Джеку. – Сколько для них ни делай, взамен ни благодарности, ни уважения.

Джек молча пожал плечами. Вынув из кармана фляжку, он поставил ее на стол, затем снял пиджак и, закатав рукава рубашки, разлил содержимое фляжки по двум стаканам.

– Хорошо здесь у тебя, Роузи, – сказал он, глядя вдаль на широкие просторы. – И какое чудесное стадо, готовое для аукциона.

– Это только часть стада, – залебезила Роузи. – У меня его тысячи голов. Я уже даже не помню сколько.

Джек положил себе цыпленка, полил его подливкой и, удовлетворенно кивнув, приступил к еде.

– Думаю, что Ханичайл знает, сколько у вас голов скота.

Опустив глаза, Ханичайл смотрела в пустую тарелку. Роузи положила ей кусочек цыпленка и густо полила подливкой. От еды шел чудесный запах, а Ханичайл была так голодна, что ощущала во рту вкус еды. Но она постаралась подавить в себе голод и крепко сжала рот. Лучше она останется голодной, чем будет есть с этим мужчиной.

– Не теряй зря времени, разговаривая с ней, Джек, – злобно сказала Роузи. – Она прикидывается.

– Ты не понимаешь, от чего отказываешься, детка, – сказал Джек, вгрызаясь в ножку цыпленка.

«О, знаю, – с горечью подумала Ханичайл, – но все равно не буду есть вместе с тобой».

– Ради Бога, почему бы тебе не оставить нас одних и не дать спокойно поесть, – сказала наконец Роузи, и Ханичайл обрадованно выскочила из-за стола еще до того, как Роузи закончила предложение. Она вбежала в дом и спряталась за оконной занавеской, слушая, как мать рассказывала Джеку все о ранчо, о том, каким большим оно было, сколько в нем голов скота и какую прибыль оно приносило.

– Мне повезло, – заключила Роузи, откидываясь назад и закуривая сигарету. – Мой муж был хорошим хозяином. Он оставил меня богатой женщиной. Но просто удивительно, как быстро деньги утекают сквозь мои пальцы, – добавила она, хихикая.

– Но ты всегда можешь рассчитывать на ранчо, – сказал Джек. – Должно быть, оно приносит хороший доход.

Роузи кивнула, глубоко затянулась и посмотрела на Джека.

– Думаю, что да.

Элиза убрала со стола тарелки и стала мыть их в большой раковине на кухне. Ханичайл прибежала к ней и, взяв полотенце, стала молча вытирать посуду.

– Твой ужин стоит там нетронутый, – сказала Элиза, посмотрев на нее через плечо.

– Я не хочу есть.

Элиза уловила дрожь в ее голосе. Она всегда оставалась с ней в доме, когда Роузи уезжала, но сейчас она сказала:

– А почему бы тебе сегодня не переночевать у нас дома? Мы можем поужинать там вместе с Томом.

Ханичайл обвила Элизу руками за талию и крепко прижалась к ней.

– О, Элиза, а можно?

– Конечно, можно, детка, – ответила Элиза и ворчливо добавила: – Можно подумать, что я оставлю тебя с ними пьяными, словно ты какая-нибудь собака.

Она ушла сказать Роузи, что забирает Ханичайл с собой.

– Иди пожелай матери спокойной ночи и поцелуй ее на сон грядущий, – приказала Элиза, вернувшись.

Ханичайл выполнила приказание и поцеловала мать в щеку.

– Вот так-то лучше, – сказала Роузи, внезапно осыпав дочь поцелуями. – Она так похожа на отца, – сентиментально вздохнув, добавила она.

Сбегая с веранды, Ханичайл даже не оглянулась.

Дом на ранчо определенно не был дворцом, но у Элизы был совсем маленький домик с крошечной кухней и удобствами во дворе. Его бревна стали серыми от времени, и Ханичайл нравилось находиться там во время грозы. Дождь барабанил по оловянной гофрированной крыше, в окно блистали молнии, а она чувствовала себя уютно и в безопасности, прижавшись к большому, мягкому телу Элизы. Она даже не возмущалась, когда Элиза храпела: лишь бы та была рядом.

Ханичайл, Том и Элиза сидели на крыльце, ели цыплят и говорили о чем угодно, только не о Роузи и Джеке. Словно их вообще не было на свете.

Когда на следующее утро ровно в семь Ханичайл с Элизой вернулись домой, к их удивлению и восторгу, Роузи и Джек уже уехали.

Этой ночью Джек Делейни со знанием дела и с удовольствием занимался с Роузи любовью. Когда она наконец заснула, он долго лежал без сна, думая о разных вещах. Он был умеренно успешным человеком. У него были хорошие связи, он поставлял виски в бары, где запрещалось торговать спиртными напитками, сразу в несколько городов, но конкуренция на рынке была сильной. Он был связан с мафией и нужными людьми, но в этом бизнесе нужные люди часто исчезали без всякого предупреждения. Всегда можно было оказаться вне игры, так и не узнав, что случилось. Кроме того, ходили упорные слухи, что «сухой закон» еще долго будет действовать. Ему надо думать о будущем.

Роузи была не слишком умной, к тому же старше Джека на несколько лет, но все еще оставалась привлекательной и сексуальной. И она была богата. Ранчо Маунтджой было прекрасным полем деятельности, и Джек легко представлял себя в роли техасского ранчеро. С его хваткой он может без конца улучшать это место. И первое, что он должен сделать, построить приличный дом вместо этой полуразвалившейся лачуги, которую, казалось, мог снести первый порыв хорошего ветра.

– Роузи, – позвал Джек, слегка толкнув ее в бок. – А почему бы нам не пожениться?

Роузи моментально проснулась.

– Ты действительно этого хочешь?

Ее глаза округлились от изумления, и при свете начинавшегося дня она, лежа в постели голой, выглядела очень хорошенькой.

– Действительно, – ответил Джек. – Я все обдумал и пришел к выводу, что это будет хорошо для нас обоих.

– О, охх... Джек! – воскликнула Роузи, сплетая на нем руки, а затем и ноги. – Где мы проведем наш медовый месяц?

Перед рассветом Джек снова разбудил Роузи.

– Собирайся. Давай убираться отсюда, – сказал он, игриво шлепнув ее.

Он привез ее в самый лучший магазин в Сан-Антонио и сказал, чтобы она выбрала себе платье. Здесь Роузи была в своей стихии и, окруженная продавщицами, перемерила все платья. Наконец она остановилась на девичьем шелковом платье персикового цвета с узкой юбкой в оборочках. Каждая оборочка была обшита атласной ленточкой. Она купила подходящие по цвету к платью атласные туфли и шляпку-колокол с огромной кистью цветов персика сбоку.

Затем Джек отвез ее в ювелирный магазин, где она, прежде чем принять решение, перемерила несколько бриллиантовых колец, остановившись на одном – с единственным круглым бриллиантом, который был в два раза больше маленького рубина и бриллиантов в кольце, подаренном ей Дэвидом. Она еще купила и золотое обручальное кольцо. Роузи сама расплатилась за свои покупки.

– Я верну тебе деньги, как только мы приедем в Чикаго. Там находится мой банк, – сказал ей Джек.

Затем он повез ее на красном «додже» в городскую управу, где они получили лицензию.

В тот же день Джек и Роузи поженились и немедленно отправились в свадебное путешествие в Чикаго, где у Джека были дела. Чикаго был одним из любимых городов Роузи.