"Персик" - читать интересную книгу автора (Адлер Элизабет)

17

Сироты Леони были ее второй семьей. Она основала этот дом много лет назад, когда была на вершине славы, поддерживая старый дом отца, замок д’Оревилль, деньгами от своих турне по всему миру, чтобы содержать сорок ребятишек в счастливом скромном комфорте и обеспечивать им присмотр молодых любящих нянь. Леони знала, что значит отказаться от своего ребенка, не видеть, как он растет. Это случилось с ней, когда она отдала Эмилию в д’Оревилль, и им пришлось спасаться бегством в Бразилию, чтобы защитить ребенка от гнева Месье. Приют начал существовать как путь к искуплению вины, но перерос в часть ее жизни, часть, которую она любила. Она спросила фон Штайнхольца, не разрешит ли он ей раз в месяц посещать детей, как она делала это всегда.

– Мы сделаем больше, – ответил он. – Машина и шофер будут в вашем распоряжении в любой день, когда вы захотите поехать.

Леони могла себе представить, какой ужас она вызовет, если будет раскатывать в немецкой машине с немецким шофером.

– Будет лучше, если вы дадите мне нужные документы, и я поеду туда сама, – ответила она. – Я просто не хочу отрывать шофера от его более важных обязанностей.

– Как пожелаете, – ответил фон Штайнхольц, но она видела, что он был расстроен ее отказом. На его столе стояли фотографии жены и детей в серебряных рамках. Предлагая машину в личное распоряжение Леони, фон Штайнхольц хотел таким образом участвовать в благотворительной деятельности в пользу детей, а она лишила его этого удовольствия.

– Согласно вашим документам, мадам Леони, вы можете выезжать три дня в месяц, – сказал он холодно. – Я думаю, что этого времени будет достаточно.

– Я была бы вам очень признательна, если бы вы смогли сделать небольшое дополнение к этим документам, герр комендант, – спокойно сказала Леони. – Моей маленькой внучке нравится ездить со мной к детям.

Фон Штайнхольц раздраженно проставил печать на бумагах, вручил их со вздохом.

– Вы всегда получаете все, что хотите, мадам Леони? – спросил он, уверенный, что ни один мужчина никогда ей ни в чем не отказал.

– Почти всегда, – скромно согласилась Леони.

Подъезжая к замку, Пич увидела стоявших на ступенях ивесело махавших руками детишек. Она выглянула из окна машины и тоже помахала им.

– Привет, Ив, – крикнула она, – привет, Моника! Эй, Вероника, ты остригла волосы? – Пич ездила сюда вместе Леони, сколько себя помнила. Леони даже говорила, что привозила ее сюда совсем малышкой, чтобы показать детям. Они были ее друзьями, и когда она приезжала в приют, то становилась одной из них.

Пич быстро выбралась из машины и побежала по ступенькам, чтобы поскорее обнять своих сестер.

– Спокойно, спокойно, Пич, – смеясь, протестовали они, когда Пич обняла сначала всех сразу, а затем каждую сестру по очереди.

Пич переполняла гордость, когда дети вежливо делали реверансы и кланялись бабушке, а затем, отбросив чопорность, бросались к ней, желая, чтобы их всех обняли и поцеловали.

Затем наверху, в детских комнатах, оклеенных обоями в цветочек, с открытыми настежь окнами и накрахмаленными шторами, которые развевались на ветру, они делились секретами.

Позже Леони проверяла их школьные работы и одобрительно улыбалась, слушая отчет об успехах детей.

В машине по дороге домой Пич заметила, что улыбка все еще играла на губах бабушки. Она знала, что Леони всегда много делала для сирот, что она известна во всем мире и заработала много денег, чтобы поддерживать приют.

– Они обожают тебя, бабушка, – тихо сказала она, положив голову на руки Леони. – Не так уж плохо быть сиротой, да?

– Это означает, – сурово ответила Леони, – что нет ни мамы, ни папы, чтобы баловать тебя, и нет сестер, и нас с тобой, и многие дети вырастают, не зная, что такое любовь.

Пич закрыла глаза, стараясь представить, как такое может быть, когда тебя никто не любит. Это было трудно вообразить, она даже не смогла уловить это чувство.

«Это должно быть ужасно, – уже задремав, думала Пич, – никогда не быть любимым».

Был теплый ясный вечер. Последние розовые облака ползли к темному горизонту, и шелест и писк маленьких ночных летучих мышей смешивался с треском цикад и медленным спокойным плеском моря. Пич шла от виллы к отелю, через прохладные зеленые сады, вдыхая ночной аромат деревьев и жасмина и тех белых, как звездочки, цветочков, название которых Пич никак не могла запомнить, хотя они были ее любимыми цветами. Она подколола тяжелые золотистые волосы на макушке, но все равно было жарко. Однажды, когда было так же жарко, Пич хотела взять ножницы и отрезать свои роскошные волосы. Она знала, что ее мама, когда была девочкой, сделала то, что собиралась сделать Пич, и бабушка д’Оревилль была очень расстроена. Пич подумала, что, может быть, бабушка Леони и не будет так расстраиваться, но вдруг закончится война, приедет мама и не узнает ее с короткими волосами? Об этом Пич думала постоянно, и ее огорчало, что она выросла и настолько изменилась, что родители могут не узнать ее, что теперь, когда она подросла, она не понравится им. В хорошие дни Пич сама смеялась над этим и говорила себе, что глупо так думать, но в другие, тяжелые дни она плакала. И тогда однажды Леони прижала ее к себе и сказала, как Эмилия и Жерар будут гордиться ею, гордиться тем, что Пич победила полиомиелит, что она выбросила свое приспособление для ноги и занималась гимнастикой до тех пор, пока не осталась лишь едва заметная хромота, которая со временем пройдет. Теперь она была как все, думала Пич с детским страхом боязни отличаться чем-либо от других. А сейчас она помогает Франции. Пич помнила, как была удивлена, когда, побежав по ступенькам вниз, в подвалы отеля, она вдруг услышала радио. Не радио Парижа, которое передавало музыку Вагнера и оголтелую немецкую пропаганду, это было английское радио. Затем она услышала английскую речь. Двое мужчин были похожи на водителей грузовиков, и она подумала, что они, наверное, привозят шампанское. А мужчины, улыбнувшись, спросили:

– Ну, привет, красавица, ты кто? – и были очень удивлены, когда она ответила им по-английски.

– Я? Конечно, Пич.

– Конечно, – рассмеялись они. Затем она объяснила, что живет на вилле, что Леони – ее бабушка, а Лоис и Леонора – сестры.

Лоис была вне себя от гнева, она сердилась не на Пич, а на того, кто был так небрежен и оставил открытой дверь. Но потом Лоис открыла Пич большой секрет, и та поклялась, что никогда никому не скажет – что бы ни случилось. Пич даже немного испугалась, когда Лоис сказала, что их собственные жизни и жизни многих людей зависят от этого. Лучше бы ей никогда не спускаться в подвал за котенком, но Пич не могла позволить Зизи потеряться. Это ведь ее котенок. А потом это стало необыкновенно интересно.

Лоис, уставшая, озабоченно нахмурившаяся, спросила ее серьезно, не сможет ли она доставить записку. «Очень секретную записку, – сказала она. – Я бы не просила тебя, если бы не была уверена, что этот ужасный капитан Крюгер следит за мной, и будет подозрительно, если я или бабушка неожиданна отправимся в Монте-Карло. Леонора не сможет поехать, она должна быть в гостинице, скоро приезжают итальянские генералы на конференцию, и Крюгер не выпустит ее из поля зрения. Он сводит ее с ума своими приказами. А это ужасно срочно». Волнение Лоис чувствовалось и в том, как она положила маленький листочек бумаги в пенал и засунула его в коричневый портфель, и как помахала на прощанье рукой, когда Пич села в автобус. В Монте-Карло Пич присоединилась к маленькой группе девочек в голубых форменных платьях, которые шли в школу. Пенал с секретной запиской стоял на столе весь день, и она снова и снова смотрела на него, но Лоис предупредила ее никому ничего не рассказывать и особенно ни с кем не разговаривать на улице. Когда звонок возвестил конец занятий, Пич быстро опустила записку себе в карман. И она почувствовала, как кусочек бумаги прожигает дыру в кармане, как еженедельные карманные деньги, которые давала Леон и и которые она тратила на мороженое.

Он ждал на углу. Невысокий мужчина, довольно полный, усатый, в пиджаке крупье казино. Когда Пич проходила мимо, записка выскользнула из ее руки на тротуар, спустя несколько секунд она наклонилась, чтобы подтянуть носок, и, оглянувшись, внимательно посмотрела на него. Он уже уходил, насвистывая. Листок бумаги тоже пропал. В восторге от того, что ее секретная миссия удалась, Пич пропрыгала всю дорогу по склону горы к автобусу, гордясь тем, что так помогла Лоис, тем, что совершила для Франции, гордясь своими сильными ногами, которые могли так прыгать. В возрасте семи лет Пич стала членом движения Сопротивления.

Леонора ожидала ее в большой кладовой за кухнями отеля, проверяя запасы. Сестра всегда выглядела такой спокойной, несмотря на постоянные придирки Крюгера и требования Штайнхольца. Только постоянная маленькая морщинка между бровями говорила о напряжении. Лоис и Леонора были так непохожи, что иногда Пич думала, как они могли быть сестрами. Почти одинаковые, они в то же время выглядели абсолютно по-разному. Выдержанность Леоноры, ее холодная решительность была резкой противоположностью порывистому нраву Лоис. Лоис сначала отрезала, а потом отмеривала. И, разумеется, Леонора гладко зачесывала светлые волосы и подкрашивала губы бледно-розовой помадой, а иногда она забывала, что сдвинула очки на макушку, и думала, что потеряла. Даже кожа у нее была другой, бледнее, чем у Лоис, которая загорала каждый день. И платья Леонора носила простых строгих фасонов. Леонора очень хорошая, нежная, неброская, решила Пич, а Лоис – яркая и красивая.

– Пич, я не слышала, как ты вошла. – Леонора убедилась, что двери закрыты. Достав маленькую коробочку из-за банок с джемом и медом, она засунула ее в портфель Пич, прикрыв книгами. – В подвале только один человек, – прошептала она, – и он сегодня уезжает. Здесь для него инструкции. Убедись, что он сожжет ее, как только прочитает, Пич. Это очень важно.

Пич кивнула.

– Я не могу пойти сама, потому что Крюгер следит за мной. Он очень осложняет жизнь, – добавила Леонора со вдохом. Ее морщинка стала еще глубже. – Пич, ты уверена, что справишься?

– Конечно, – сказала девочка уверенно. – До меня никому нет дела, Леонора. Крюгер едва ли даже знает о моем существовании. – Наспех поцеловав Леонору в щеку, она быстро вышла в сад.

Когда Пич завернула за угол отеля, откуда-то из тени припаркованных машин возник Крюгер, под его сапогами хрустел гравий. Пич запаниковала, горячий пот выступил у нее па спине. Глаза тревожно расширились, она крепко сжала портфель. Знает ли он? Он идет арестовать ее? Арестовать их всех? Неожиданно она вскипела от гнева. Пич относилась к Уолкеру Крюгеру так же, как к своему ненавистному приспособлению для ноги. Он был дерьмом. Откинув назад голову, она запрыгала вниз по дорожке навстречу ему, размахивая портфелем и тихонько напевая.

– Здравствуйте, фрейлейн Пич. – Уолкер остановился, вынудив остановиться и девочку.

– Здравствуйте, месье. – Пич нехотя перевела взгляд с сияющих сапог гораздо большего размера, чем нужно, на его лицо. У Крюгера были короткие крепкие ноги крестьянина, враставшие, казалось, в узкую грудь, форма головы напоминала лампочку, а глаза – выпуклые зеленые шарики. Мертвые темные волосы усыпаны белыми чешуйками перхоти. И он все время принимал позу – надменную позу маленького человека: ноги широко расставлены, локти прижаты к бокам, а кулаки – к бедрам.

– И где же вы были? – спросил он, пристально глядя на ее портфель. – Разве вам не следует быть дома, готовить уроки назавтра?

Пич беспокойно переступала с ноги на ногу.

– Я как раз иду домой, месье, – сказала она, обходя его, почти перепрыгивая через его огромные ноги. Преодолевая безумное желание побежать, она запрыгала дальше по дорожке. – До свидания, месье, – сладко пропела Пич.

Крюгер уловил обрывок английской песенки, которую девочка весело напевала, удаляясь: «Она придет и гору обойдет». Сбитый с толку, Крюгер направился в большой розовый отель.

Лоис сидела на своем обычном месте в баре отеля «Ля Роз дю Кап», потягивая шампанское, в окружении восхищенных офицеров. Она выглядит великолепно, подумала Леонора, с трудом пробираясь по переполненному в предобеденные часы бару, пытаясь приблизиться к Лоис, чьи золотисто-рыжеватые волосы выгорели на солнце и казались еще светлее. На ней было прозрачное платье цвета аметиста. Леонора узнала платье Леони, которое уже давно было далеко убрано и которому, по крайней мере, лет тридцать, но Лоис выглядела в нем шикарно и экстравагантно. Откинув назад длинные волосы, она, сделала знак бармену подать еще шампанского и попросила пианиста играть погромче, чтобы слышать музыку сквозь гул голосов и смеха.

Краем глаза Леонора заметила Крюгера, который в неловкой позе застыл у пианино, сжав в руке бокал и неотрывно глядя на Лоис. Челюсть его отвратительно отвисла, а язык, облизывал влажные раскрытые губы. Леонора никогда не видела такого неприкрытого желания на лице мужчины, и ей стало плохо от дурного предчувствия. Заставляя себя быть спокойной, она села рядом с Лоис. Наклонившись ближе, она прошептала:

– Пич выполнила свою работу.

Лоис подняла стакан с шутливым тостом, улыбаясь сестре.

– Пора выпить еще перёд обедом, – обратилась она к офицерам. – Кто едет в казино в Монте-Карло?

Леонора наблюдала, как Крюгер смотрел на Лоис. Он выжидал, подобно зверю, выслеживающему свою жертву, – выжидал нужный момент, чтобы напасть. Толпа в баре начала редеть, так как все направились в столовую; она слышала, как Лоис мимоходом извинялась, обещая настойчивым офицерам, которые с неохотой уходили, присоединиться к ним, возможно, позже. Резко поставив на белое пианино стакан, так, что пиво расплескалось, Крюгер неловко вышел из бара.

– Лоис, пожалуйста, будь осторожнее, – озабоченно сказала Леонора, – Крюгер ненормальный, и он ревнует.

– Ревнует? Он? – Лоис с презрением посмотрела на удаляющуюся фигуру Крюгера. – Этот отвратительный маленький человечишка знает, что я даже не взгляну никогда на него.

– Ты видела, как он смотрит на тебя? Он хочет тебя, Лоис!

– Он – ничто, – сказала Лоис. – Маленькая спица в большом колесе.

– Он непредсказуем и опасен, – повторила Леонора, но Лоис рассмеялась.

– Хорошо, не говори, что я не предупреждала тебя, – вздохнула Леонора. – Ладно, я ухожу проверить, что делается на кухне.

– Женскую работу никогда не переделаешь, – насмешливо бросила ей вслед Лоис. Ее охватила усталость, как и каждый вечер, когда она играла свою роль возлюбленной высшего чина, любовницы Карла фон Брюгеля, одной из членов семьи де Курмон, которая знала, с какой стороны хлеб намазан маслом, и была вместе с победителями. Но постоянный поток беглецов и беженцев, спрятанных в грузовиках, уже двигался по «шампанскому пути» из Эперно. И, внимательно приглядываясь и прислушиваясь к сплетням в баре, Лоис время от времени получала крупицы ценной информации. Коктейль с шампанским был частью спектакля: веселая, очаровательная Лоис, бывшая любовница фон Брюгеля – и свободная сейчас.

– Лоис, вы меня помните? Мы встречались в Париже, Лоис подняла голову. На нее смотрели ореховые, в золотую крапинку, глаза майора Ферди фон Шенберга.