"Где обитает любовь" - читать интересную книгу автора (Стюарт Элизабет)

2

Северный Уэльс. Апрель 1283 года

А-а-а-а!

Протяжный вопль разнесся в прохладном вечернем воздухе. Элен с тревогой посмотрела в сторону сплетенной из ивняка и обмазанной глиной хижины. Видимо, плохи дела у рожающей там Энид.

Вскочив с бревна, сидя на котором она провела последние несколько часов, Элен бросилась к хижине. Оттуда донесся спокойный голос Тангуин. Правда, Элен не могла разобрать, о чем говорит повитуха.

Элен нахмурилась. Все утро она ухаживала за своей рожающей подругой, но после полудня Тангуин неожиданно прогнала ее. И тон повитухи был настолько властен, что с ней бесполезно было спорить.

Теперь повитуха появилась на пороге. За последние часы она словно постарела, даже прибавилось морщин на лице. Элен подбежала к ней, заговорила торопливо:

— Тангуин, сделай же что-нибудь! Энид так мучается уже с рассвета… У тебя должно быть какое-то средство или заговор, чтобы дитя поскорее появилось на свет.

Тангуин решительно помотала седыми космами:

— Энид слишком слаба, чтобы рожать. Я предсказывала это еще два месяца назад. Зима в горах была чересчур суровой, да и еды для Энид не хватало.

Темные глаза старухи уставились на Элен, словно обвиняя в этом ее.

— Ребенок ее погубит. Она уже столько крови потеряла… Чудо, что еще жива.

Элен лишь в третий раз помогала при родах в зимнем лагере. В первых двух случаях роды прошли легко, поэтому для нее слова Тангуин были полной неожиданностью.

Собственная беспомощность испугала ее. Только не Энид! Кроме Оуэна, жизнерадостная Энид и ее муж Дилан были последними, кто остался в живых из самых близких к ее семье людей.

— Она не должна умереть! Она не умрет! — взорвалась Элен. — Сделай что-нибудь! Ведь есть какое-то колдовство…

Повитуха посмотрела на Элен с жалостью.

Она была рядом со своей порывистой юной госпожой и в радости, и в горе все шестнадцать лет со дня появления Элен на свет. Разумеется, по молодости Элен не хотела поверить в ту печальную истину, что женщине иногда приходится расплачиваться жизнью за продолжение рода.

А то, что они всю зиму убегали от английской гончей своры и прятались в северных горах„ не благоприятствовало нормальному разрешению от бремени.

— Она уже при смерти, — отозвалась Тангуин. — Можно спасти лишь ребенка.

— Но…

Снова из хижины донеслись стоны, и Тангуин исчезла в задымленном пространстве, где чадили смоляные факелы.

Элен зажмурилась, сжала кулаки так, что ногти впились в кожу ладоней. О Боже, как она устала от боли, от крови, от смертей, от зрелища израненных мужчин, от вида изможденных женщин с пустыми глазами и голодных детей, следующих за матерями неотступно в этой бессмысленной войне, в которой нельзя было победить.

Вероятно, мать была права. Наверное, им следовало махнуть на все рукой и отплыть во Францию.

У нее защемило сердце от подобных мыслей. Не она ли сама настаивала на продолжении войны после сокрушительного поражения при Айронбридж? И ее воля взяла верх. Они остались в Уэльсе. Но слабое здоровье и подорванный дух леди Гвен не устояли перед испытаниями, которые их ждали. Она скончалась в приступе лихорадки вскоре после их поспешного бегства из Тайви.

Новые для ее слуха, какие-то жалобные звуки вернули Элен из прошлого в реальность. Приотворив шаткую дверь, она проскользнула в тускло освещенную хижину. Две женщины старательно обтирали извивающегося в их руках хнычущего младенца.

— Девочка, — коротко объявила Тангуин, потом добавила, глядя на Элен: — Сомневаюсь, что ей удастся прожить долго. Она уйдет от нас скоро, вслед за матерью.

Элен взглянула на безжизненное тело своей подруги и усилием воли сдержала слезы.

Разве не говорил ей отец? Принцессы Уэльса не плачут.

Элен покинула хижину, не оглядываясь, молча, без прощальных слов. Словно слепая, шла она, натыкаясь на стволы могучих елей, на плетеные хижины зимнего лагеря. Какая-то чуждая ей воля направляла ее к реке, протекавшей внизу, в ущелье. Она устала быть мужественной, и притворяться таковой у нее тоже уже не было сил.

Достигнув каменистого берега потока, Элен углядела зеленеющее пятнышко влажного мха и опустилась, почти упала на мягкую подстилку.

Стремительный поток пробивал себе извилистый путь через темные хвойные леса по мрачным ущельям, стекая с вершин Кемберлийских гор. Вода была чиста и холодна, но не прозрачна, черна из-за отражений крутых утесов, с которых взлетали и парили в воздухе горные орлы.

Лежа на животе, Элен окунула руки в поток, испытывая жалящее прикосновение ледяных струй.

У нее перехватило дыхание от боли, но это была иная боль, чем та, что терзала ее сердце. Она погрузила обе руки по локоть и испытала острое желание войти в поток, отдать свое тело ему во власть, чтобы оно очистилось.

Постепенно оцепенение охватило Элен. Руки сделались странно невесомыми, утеряли чувствительность. Течение шевелило их, они как бы отделились от нее, таинственными движениями своими заманивая Элен в воду.

Усилием воли она вырвала руки из ледяного плена и вновь склонилась над темной водой. Ее отражение на колеблющейся поверхности искажалось, словно гримасничая, принимало самые странные очертания, но все же она разглядела в воде смотрящую на нее девушку с суровым лицом. Это призрачное существо, как ей показалось, заслуживало сочувствия и даже жалости за все выпавшие на его долю испытания — голодом, холодом в утратами. Она не узнала в своем отражении себя, все-таки это была она.

Элен отвела взгляд от завораживающего коварного водного потока, посмотрела вверх на темнеющее над сплетением голых ветвей небо, столь далекое и безжалостное. Постоянные удары судьбы оказывали на нее губительное воздействие, ух ее был сломлен, отчаяние все чаще охватывало ее. Неоткуда взяться силе и бодрости при том жалком существовании, какое они вели.

Пока лишь голодные муки и вечный холод усугубляли ее ненависть к англичанам, которая не находила себе выхода.

Образ старшего брата Родри вдруг возник у нее в воображении. Если 6 он был жив, то сейчас бы, наверное, шутливо сказал, что тяжкими испытаниями расплачивается она за свою дьявольскую красоту, намекая на необычный цвет ее волос. В ее каштановой, густой гриве светились огненно-рыжие пряди, и это Родри называл «клеймом дьявола».

А Энион говорил, что колдовская корона венчает личико ангела и что он влюбился в нее без памяти еще задолго до того, как попросил у лорда Олдуина руки его дочери.

Тоска по прошлому, по дому, безнадежно утерянному, охватила Элен с новой силой. Она, Родри, Энион — беспечные дети, скачущие на послушных своих пони вдоль берега по-матерински ласковой речки Тайви или азартно фехтующие деревянными мечами, подражая лорду Олдуину и его воинам.

Вспомнился ей и отец, прославленный рыцарь Олдуин, самый знатный и могущественный из лордов Среднего Уэльса, родственник самого Луэллина. Как она тоскует по теплу отцовских рук, по его голосу, всегда ободряющему, вселяющему уверенность, что все в мире идет как надо и все лучшее еще впереди.

Он никогда не относился к ней пренебрежительно из-за того, что она родилась девочкой, а, наоборот, гордился ею и поощрял ее участие в военных играх с Энионом и Родри — занятии столь необходимом для выживания уэльского народа и ставшем издревле неотъемлемой частью его бытия.

Молодая троица, выросшая на берегах Тайвн, была неразлучна.

Даже после того, как по настоянию матери она сменила не сковывающую свободу движений короткую тунику на платье, а легкий меч специально сделанный для нее все понимающим отцом, на вышивальную иглу…

Но она подчинилась этому лишь потому, что Энион хотел увидеть в ней женщину.

Элен откинула голову, ударившись затылком о прибрежный камень. И смежила веки, уйдя вновь в воспоминания.

Шорох шагов по опавшим листьям был ею мгновенно услышан. Трое людей спускались к реке, трое, которые еще как-то согревали сердце Элен.

Она тотчас вскочила, чтобы они не увидели ее расслабленной, впавшей в отчаяние.

На всякий случай схватилась за рукоятку меча, которого при ней не было.

— Полегче, дитя. Это я, Оуэн!

Она изобразила на лице улыбку.

— Слава богу, что это ты!

Смущенно она глянула вниз, на свой пояс, где отсутствовало оружие — привычные кинжал и меч.

— Я проявила неосторожность, — извиняющимся тоном произнесла Элен. — Я была так расстроена смертью Эннд, что ушла из хижины Тангуин. позабыв про оружие.

— Знаю, Тангуин мне все рассказала. Я догадался, что ты пойдешь сюда.

Эти простые слова, произнесенные им, окутали ее словно теплым плащом.

Она глянула в серые глаза Оуэна, всегда спокойные, как сумерки, наступающие после шумного и веселого дня, какие бывали в детстве…

Он читал ее мысли — она знала, что Оуэн знает ее, как никто другой. В тот день, когда ей исполнилось три года, он посадил ее впервые на пони. И прошел вместе с ней жизненный путь.

В ее жилах текла кровь древних уэльских королей. Он был простым вассалом ее отца, одним из многих. Но есть связи покрепче, чем простая верность присяге.

Горячая волна радости вдруг обожгла ее душу. Слава богу, хоть Оуэн возвратился из набега на англичан живым и, кажется, невредимым.

Хоть на этот раз небеса оказались милостивы к малочисленному бунтующему отряду, кочующему по промерзлым горам.

— Ну как дела, Оуэн?

Его белые зубы обнажились в широкой улыбке, будто он выкинул белый флаг, означающий поражение.

— Они сдались, отстали от нас, миледи. Твой план сработал. Они пустились наутек, испугавшись ловушки, которой на самом деле и не было. Ричард Кент укрылся в замке Гуинлин, бросив по дороге трех раненых рыцарей из свиты, которых мы прикончили… из милосердия.

Элен усмехнулась.

Дотоле дрожащая от холода, она согревалась полученными известиями, словно огнем в очаге и поджаренной аппетитной пищей.

Ее план действовал… Убивать по одному, по двое, по трое, если удастся, вражеских рыцарей, освобождать их от стальных лат, будто вареных раков от панциря, а заодно и от одежды, оставлять их тела на съедение грызунам и птицам и тем самым пугать англичан, напоминая им, какая участь их ждет в Уэльсе и при жизни, и после смерти.

— Что ж, значит, Кентский Волк получил по носу! Жаль, что он удрал, прежде чем ты отрубил ему голову.

— Господь не был так милостив ко мне, — с раскаянием произнес Оуэн. — Мой меч почему-то только скользнул по его латам. Но он не уйдет от нас живым.

Оуэн осмелился обнять госпожу и убедился, что она промокла насквозь и дрожит от холода.

— Как ты можешь так не беречь себя? Нельзя разгуливать по сырым ущельям без теплой одежды.

Он по-отечески пожурил ее, но она резко сбросила с плеча его ласковую руку и возразила:

— Я вся обливалась потом, когда бежала к реке, и мне надобно было охладиться. Я не сделала ничего плохого.

— Кроме того, что ты сляжешь в постель с лихорадкой…

Он скинул меховой плащ и закутал в него свою госпожу.

— Ты принадлежишь не только себе, но и всем нам. Ты последняя в своем роду и последняя наша надежда.

Элен опустила вниз до того вскинутый заносчиво вверх подбородок и уткнулась в мягкий лисий мех.

Этот драгоценный меховой плащ когда-то принадлежал лорду Олдуину и, может быть, до сих пор хранил его запах.

Она подарила его Оуэну в ночь их бегства из Тайви. И в прошедшие после этого события горестные месяцы этот плащ сослужил хорошую службу — он стал пугалом для англичан.

Где бы ни видели рыжий плащ, там гибли рыцари и солдаты, а уэльсцы неизменно одерживали верх. Все новых и новых воинов посылал английский король, и никто из них не возвращался назад. Исчезали обозы с продовольствием, а сильные гарнизоны трепетали в страхе.

Но победы уэльсцев были призрачны. Великая сила противостояла им, и их все дальше оттесняли в горы. Войско короля Эдуарда пробивало широкие просеки в дремучих лесах, и устраивать засады становилось все труднее. Крепкие замки занимали английские рыцари, деревни сжигались, жителей выгоняли в пустошь, где им нечем было кормиться.

И когда Ричард Бассет, прозванный Кентским Волком, окружил сплошным железным кольцом горную область Элир, а затем направил острие удара в ее сердце — твердыню Гуиннед, англичане принялись шутить, что Рыжий Лис Уэльса уже пляшет на раскаленных угольях.

Элен поглядела на Оуэна. Печаль затуманила ее голубые глаза.

— Зачем ты делаешь из меня Рыжего Лиса? Сомневаюсь, что мне удастся хоть одну ночь проспать спокойно, когда английское серебро назначено за мою голову.

Оуэн состроил гримасу, смешно пошевелив своими густыми, почти совсем седыми бровями.

— А кому еще, кроме тебя, моя девочка, лорд Олдуин нашептывает на ухо указания с того света? Про это знают наши враги, и поэтому они боятся тебя больше, чем вас всех, вместе взятых.

Элен опустила взгляд, любовно погладила мех окутывавшего ее плаща.

— Да, это так, я часто слышу его голос. Воздадим хвалу Господу, что отец воспитывал меня — свою дочь, так же, как сына. Его наука мне пригодилась. — Она печально улыбнулась. — К стыду своему, я лучше усвоила его уроки, чем матушкины. Я знаю, как надо воевать, но совсем забыла, как следует вести домашнее хозяйство.

Тяжелая рука Оуэна легла ей на плечи. Как всегда, он догадывался о том, что она не осмеливалась произнести вслух.

— Это неважно, девочка… сейчас неважно, — добавил он мягко. — Леди Гвен на тебя не в обиде. Ей спокойно там, на Небесах, где ока повстречалась с лордом Олдуином, и они снова живут в любви и согласии. Тревоги нашего мира их уже не касаются.

— Но почему отец все же разговаривает со мной? Его голос доносится до меня оттуда, с Небес.

— Потому что так велика его любовь к тебе. Это был вполне вразумительный ответ.

Элен согласно кивнула. Они двинулись гуськом по уже погруженной в сумрачную тень тропинке обратно к лагерю.

Там уже горели дымные костры. Вечерний воздух был пронзительно холоден, н Элен невольно сжалась, несмотря на теплый меховой плащ.

— Что нам делать дальше? — спросила она у старого воина, когда они приблизились к хижине, стоящей несколько особняком.

— И тебе, и мне известно, что Ричард Бассет не успокоится, пока не отплатит нам за свои потери сторицей. Он перевернет каждый камушек в горах и в конце концов обнаружит ваш лагерь. А сейчас прежде всего разведем хороший костер, чтобы ты, малютка, согрелась. А потом поджарим на нем мою сегодняшнюю добычу. Горячая еда поднимет твое настроение.

Чуть нахмурившись, он продолжал:

— Затем я съезжу в лагерь Лайверта. Надо обдумать нашу следующую совместную атаку. Нельзя позволить Ричарду занять Гунннед. Если он разместит в этом замке гарнизон, то от такой завозы мы уже не избавимся, и считай, что ваше дело совсем пропало. Нас прижмут к морю, и король Эдуард будет забавляться, видя, как мы мечемся у воды… И куда нам деваться тогда… с детьми… со всем нашим скарбом.

Дрожь пробрала Элен, когда она вообразила себе эту картину.

— Тебе обязательно ехать сегодня? Ты не можешь подождать до утра?

— Нет. Эта ночь все решает.

Оуэн ласково погладил ее каштановую косу, перекинутую через плечо.

— Не тревожься за меня, Элен. Ночь обещает быть лунной, а конь мой знает дорогу так хорошо, что я могу хоть спать в седле. Если мы заманим Ричарда в засаду завтра днем, то совершим великое дело. Правда, я боюсь, что он будет вдвойне осторожен после вчерашней стычки. Настоящая проверка — кто кого хитрее — нам еще предстоит.

Она молча кивнула. Говорить больше было не о чем. Сражаться до бесконечности, устраивать засады, побеждать в мелких схватках или терпеть поражения — вот на что они были обречены.

Ощутив озноб от отсыревшей одежды, она поежилась.

Оуэн кинул ей убитого им на охоте зайца. Элен поймала его за мягкие лапки.

— Я освежую твою добычу, а ты пока разводи огонь. Только одолжи мне нож, мой остался у Тангунн.

Оуэн выхватил привычным движением свой кинжал из ножен. прикрепленных к поясу, и протянул его Элен острием вниз, к земле.

— Я схожу за твоим кинжалом. Не будь так беспечна и не оставайся безоружной.

— Мне хотелось бы верить, что наш лагерь безопасен, но я не настолько глупа. Как только снег сойдет, недолго ждать нам в гости англичан. Нам придется лезть еще выше в горы, куда сатанинские выкормыши не доберутся.

Жареный заяц был необыкновенно аппетитен, и это был первый кусочек мяса, съеденный Элен за последние две недели. Зима — скудное время года, и сама Элен заставляла Оуэна распределять то, что удавалось добыть, прежде всего между здоровыми мужчинами-воинами. Следующими на очереди были беременные женщины, а потом уже все прочие.

Элен с наслаждением обглодала кость и высосала из нее вкусный костный мозг. Оуэн был прав — свежее мясо не только поддерживает тело, но и бодрит дух.

Простая их трапеза была окончена, и Оуэн стал готовиться к отъезду. Элен молча наблюдала за ним. Лишь когда он шагнул к порогу хижины, она вскочила, догнала его, обхватила за плечи и, встав на цыпочки, поцеловала в лоб.

Он тоже запечатлел отеческий поцелуй на ее лбу.

— Теперь запомни, что я скажу. Если все пойдет плохо, молодой Гриффильд доставит тебя в Конви и посадит на корабль. У тебя будет пропуск во Францию. Парень знает, кто ты есть на самом деле, но ему можно довериться. Он никогда не выдаст тебя англичанам, сколько бы серебра ни сулили за твою голову.

Темные глаза Оуэна впились в ее личико. Он искал в нем ответа на вопрос, который не решался задать, потому что все равно она никогда на него не ответит.

— Обещай мне, что ты так поступишь и не упустишь времени. Не будь упрямой. Если Эдуард захватит тебя в заложницы…

Он задохнулся при этой мысли и не смог продолжить.

Элен кивнула. Лишь немногие из людей Тайви знали, что она дочь лорда Олдуина, и еще меньше, что в ней течет кровь Луэллинов — уэльских властителей.

В простой тунике и грубых сапогах, она везде сходила за одну из многочисленных племянниц Оуэна. А все остальные беженцы в лагере были уверены, что благородная леди, наследница Тайви, давно уже во Франции.

— Я верю Гриффильду. Он наш друг. И Тангуин верит ему. А кто еще знает правду про меня? Никто, — успокоила она Оуэна.

Элен нахмурила брови, так что они почти сошлись на переносице, и произнесла сурово:

— О ком надо беспокоиться, так это о тебе, Оуэн. За тебя объявлена награда, и англичане берут тебя в кольцо.

Оуэн нарочито беспечно пожал плечами:

— Чему быть, того не миновать! Я простой солдат и способен только загадывать на один день вперед и составлять планы, как и где я буду сражаться завтра.

Он мрачно усмехнулся:

— Но это не значит, что я буду без толку искушать судьбу. Хоть мой прохудившийся плащ не греет так, как меховой плащ твоего отца, я сегодня ночью предпочту его. А ты, девочка, спрячься в хижине, и пусть меховой плащ греет тебя, но не попадайся никому на глаза.

Оуэн вышел, отвязал повод лошади, закрученный вокруг ствола дуба, вскочил в седло и поднял руку в прощальном приветствии.

Несколько мгновений всадник был еще виден в лунном сиянии, потом тьма поглотила его.