"Роза и лев" - читать интересную книгу автора (Стюарт Элизабет)

8

Когда Джоселин в сопровождении безмолвного соглядатая по имени Джеральд появилась в холле, Роберт де Ленгли уже ожидал ее.

На соломенных подстилках или просто на голом полу лежали порубленные, словно на бойне, тела раненых. Вокруг них суетились женщины из числа прислуги. В центре этого кровавого хаоса, за столом на возвышении, восседал сам милорд. В руке его было перо, перед ним поставили чернильницу. Он яростно черкал какие-то строки на листе пергамента.

Джоселин, не думая о том, как может быть воспринято всеми окружающими ее поведение, устремилась к де Ленгли, желая поздравить его с победой, но ее задержала Аделиза, которую по приказу милорда только что привели сюда из спальни.

— Там было сражение? — прошептала она едва слышно.

Джоселин кивнула.

— Да. Отец напал на замок, а де Ленгли со своими воинами встретили его.

Бледное личико Аделизы еще больше побелело.

— Боже милостивый! А с ними все в порядке?

О ком она печется? Об отце и брате, конечно. Джоселин успокоила сестру:

— Со всеми все в порядке. Это была лишь небольшая потасовка. — Она искоса взглянула на милорда.

Роберт де Ленгли в мрачном молчании наблюдал за встречей сестер.

— Подойдите поближе, мадам. И подведите ко мне это белокурое создание, — произнес он тоном, который не сулил ничего хорошего обеим девушкам.

Обняв Аделизу, Джоселин вместе с сестрой приблизилась к столу, за которым расположился милорд. Де Ленгли так резко отодвинулся от них, что стул, на котором он восседал, проехал некоторое расстояние по полу. Потом он встал и выпрямился во весь свой громадный рост.

Он еще не успел снять с себя обагренных кровью доспехов, и от него исходил жар только что закончившейся битвы. Он был озлоблен и утомлен до предела.

— Как вам, мадам, понравилось зрелище, которое вы наблюдали со стены?

— «Понравилось» — это слово вряд ли применимо к тому, что я увидела. Я сожалею, что была свидетелем того, как мужчины резали друг друга, словно свиней. Но все-таки это было мне интересно. Такой ответ вы хотели от меня услышать, сэр?

— Рад, что немного развлек вас, мадам… Значит, не зря мои люди проливали кровь.

— Люди сэра Монтегью, как я заметила, пролили больше крови, чем ваши.

— И поделом им. Но боюсь, что нам придется отпевать сегодня одного из самых наших доблестных воинов.

— Если вы потеряли убитым только одного, то Бог был на вашей стороне. Думаю, что у моего отца не хватит пальцев на руке, чтобы подсчитать его сегодняшние потери.

— Разные бывают потери. Горечь утраты зависит от того, кого ты потерял.

Его возбуждение не спало, он весь был еще в битве и нервно расхаживал взад-вперед.

— Ваш отец чудом спасся сегодня. Он был обречен пасть от моей руки, но дьявол помог ему уцелеть на этот раз.

Заслышав эти слова де Ленгли, Аделиза вскрикнула и начала оседать на пол. Джоселин успела подхватить ее. Сестра впала в бесчувствие и беспомощно повисла на ее руках.

Роберт, казалось, не обратил ни малейшего внимания на этот неприятный инцидент.

— Каждому человеку своя цена. Ваш отец покупает людей задешево, а я — за полновесную монету. Моя потеря стоит полдюжины потерянных им воинов.

— Вы одержали победу, милорд, так празднуйте, а не срывайте свое раздражение на беззащитных дочерях своего противника. Не мы, женщины, ранили вашего воина. Война не обходится без потерь, и не мы затеяли эту войну.

— Я злюсь, потому что не добился главного. Ваш отец должен был умереть сегодня, мадам. В этом все дело. Я жалею, что он остался жив.

— Ваши счеты с ним меня не касаются. Скажите мне, в чем я провинилась перед вами?

— В том, что вы его дочь!

Аделиза пришла в себя как раз в тот момент, когда были произнесены эти грозные слова. Ее хрупкое тело задергалось в рыданиях. Джоселин едва удерживала на ногах свою сестрицу. Какими унизительно слабыми они выглядели в глазах упоенного своим успехом вояки! Джоселин сжала пальцами тонкое запястье сестры, предостерегая, чтобы та не обронила ненароком неосторожное слово. Уж слишком хищный огонек тлел в глазах Нормандского Льва. Почему он так озлоблен? Как казалось Джоселин, наблюдавшей за сражением со стороны, он блестяще руководил всем ходом событий и должен был сейчас только радоваться.

— Вы уже проявляли к нам свою ненависть и раньше, сэр. И не стоит возвращаться к разговорам на подобную тему. Господь рассудит вас по справедливости с сэром Монтегью, я надеюсь. А что касается этого воина… — Джоселин взглянула на умирающего юношу, — … мы с сестрой достаточно знакомы с наукой врачевания. С вашего разрешения мы посмотрим, что можно для него сделать…

Аделиза издала протестующий возглас, и тотчас же темные с желтым горящим ободком зрачки Нормандского Льва словно вонзились в ее бледное личико.

— Что такое? Вы не имеете желания, леди, помочь раненому?

Не к месту и не ко времени проявив несвойственную ей заносчивость, Аделиза упрямо вздернула вверх подбородок.

— Нет! От меня вы не дождетесь никакой помощи. Вы убийца! Надеюсь, что ваш воин испустит дух и что вы все за ним последуете! Всем вам место в преисподней… Там, откуда вы и вышли…

— Прекрасно сказано!

Похвала де Ленгли, обращенная к Аделизе, привела Джоселин в трепет.

— Моя сестра не в себе, милорд. Она только что узнала о сражении. Можно понять ее чувства.

— Значит, я убийца? — прервал Джоселин де Ленгли и, сделав огромный шаг, приблизился вплотную к Аделизе. — Я и предполагал, что кто-то здесь считает меня таковым. Но даже в бою я не убиваю человека ударом в спину. Я хочу, чтоб мой враг видел, кто отсылает его в загробный мир. А там уж все подсчитают на костяшках… и, надеюсь, по-честному. Я удачлив лишь только потому, что не жду, когда на меня навалятся всей кучей, а расправляюсь с врагами по одному, в очном поединке. А уж рубящий удар мне всегда удается.

Джоселин следила за тем, как конвульсивно сжимались огромные кулаки де Ленгли, имитируя его движения во время битвы. Он как бы снова перенесся туда — из сумрачного холла — на поле боя. Он уже не управлял собой. Он был весь во власти воспоминаний о недавнем сражении.

— Но ваш родитель тоже ловок. Он нанес мне удар, за который я предъявлю ему счет и тем очень огорчу вас, леди Аделиза. Если мой Аймер умрет, то и сэру Монтегью не жить.

Он внезапно умолк, схватил Аделизу за руку, выдернув белокурую красавицу из объятии Джоселин. От его рывка она закрутилась на месте, будто марионетка в руках опытного кукольника. Серебряные волосы Аделизы взметнулись и закрыли ей лицо. Ослепшая, напуганная до смерти, она вертелась волчком, подчиняясь силе, исходившей от победителя.

Роберт резко остановил ее, сжав ручищей ее нежный подбородок, и запрокинул ее голову так, что Джоселин ужаснулась. Девичья шея, казалось, вот-вот могла переломиться.

Он склонился над Аделизой и произнес ей нечто на ухо шепотом, который, однако, прозвучал так громко, что пробудил эхо, дремавшее в углах огромного холла.

Джоселин разобрала его слова, повторенные многократно грозным эхом:

— Я хочу, чтобы ты молилась, белокурая сучка, о выздоровлении моего воина. Он стоит дороже, чем сотня, чем тысяча таких подстилок для мужчин, как ты! Если он умрет, ты расплатишься за его смерть. Ты! Именно ты! И уж я придумаю, каким способом ты будешь расплачиваться.

Джоселин не успела помешать де Ленгли вытащить из ножен кинжал. Острое лезвие коснулось лица Аделизы. Роберт явно был намерен оставить на нем порез, который впоследствии превратился бы в уродливый шрам.

— Милорд, остановитесь!

Его рука не дрогнула. Так было и в сражении, когда он поочередно убивал противостоящих ему рыцарей.

— Это недостойно вас, милорд!

— Если вы рассчитываете, мадам, что я откажу себе в удовольствии расквитаться с милашкой Монтегью, то плохо знаете мой характер.

— Сколько бы обид ни нанес вам мой отец, Аделиза здесь ни при чем. Отпустите ее! Вы уже и так напугали ее до полусмерти.

Де Ленгли пронзил Джоселин взглядом. На какие еще унижения ей пойти, чтобы спасти сестру?

— Пожалуйста… — попросила она. — Смилуйтесь…

Он грубо накрутил на палец прядь светлых волос Аделизы.

— Какой поразительный цвет… Как он возбуждает! Вот еще одно напоминание Монтегью о том, что у меня в руках его «серебряное» сокровище. А ваш папаша, как известно, охоч до серебра. Не правда ли, мадам? Он всегда опускает его в кубок с элем «на счастье» и, кстати, оберегая себя от отравления.

Де Ленгли вдруг обернулся и увидел, что люди в холле, которые вроде бы должны были заниматься делами, на самом деле, разинув рты, слушают его разглагольствования. Он опомнился.

— Неужели вы настолько глупы, леди Джоселин, что впрямь подумали, что я способен прикончить или изуродовать вашу сестрицу? Я лишь собираюсь отрезать клок столь дивных волос и послать эту безделицу вашему отцу. Как вы считаете, он признает, что это локоны его обожаемой дочурки? Если так, то подарок лишний раз напомнит ему, какую ценную добычу я ухватил по воле случая.

Аделиза взвизгнула и забилась в его руках.

— Потише, милая леди. Мне неприятна даже мысль, что я по неосторожности вдруг перережу это нежное горлышко. Если я кого-то убиваю, то делаю это с определенной целью. А вы слишком очаровательны, чтоб лишать вас жизни… Мертвая вы будете выглядеть гораздо менее привлекательно.

Аделиза закрыла глаза и закусила жемчужными зубками нижнюю губу. Из-под ее густых ресниц катились одна за другой крупные слезы, Джоселин больше не могла выносить это зрелище. Она шагнула вперед и властно вытянула руку.

— Отдайте мне кинжал! Если вы хотели чем-то раздразнить моего отца, то, по-моему, в этом уже преуспели. Моей сестре хватит сегодняшних переживаний вперед на долгие годы. И мне, кстати, тоже.

К ее удивлению, он согласно кивнул.

— Вероятно, вы правы. Призраки прошлого слишком назойливы. Настала пора дать им пинка под зад, чтобы они убрались вновь на тинистое дно, где им и место.

Когда Джоселин брала из его рук кинжал, небывалое чувство облегчения охватило ее. Разумеется, она не верила, что он убьет Аделизу. Ни один мужчина, будучи в своем уме, не поднимет руку на подобное воплощение красоты. Но все же, все же он был близок к совершению безумного поступка.

— Успокойся, Аделиза, — твердила она захлебывающейся в истерических рыданиях сестре.

Аделиза, задыхаясь, глотала слезы, но все же старалась гордо вскидывать головку, чтобы показать этому чудовищу, что она его не боится.

Джоселин натянула ее волосы и аккуратно срезала небольшую прядь. Серебряный локон поддался отточенной стали, словно мягкое, растопленное в тепле масло.

— Получите то, что вы хотели, сэр Роберт. Конечно, наш отец узнает волосы Аделизы. А теперь позвольте нам удалиться.

Де Ленгли разжал свою железную хватку, и Аделиза грудью упала на стол.

— Вы чудовище! Чудовище! — вырывались из ее уст дерзкие восклицания. Более сильных ругательств она не знала. Ее уши не воспринимали грубости, которые позволяли себе ее отец и брат. — Пусть не будет у вас потомства! Сгорите вы в адском пламени! — выкрикивала она.

— Зачем предсказывать то, что уже в прошлом? Я один как перст, а за моей спиной пепелище. То, что я пока еще существую, больше всего огорчает герцога Генри Анжу и его прихвостней. Да и родитель ваш расстроится, когда получит послание с сувениром от покойника.

Ему не надо было оглядываться, чтобы убедиться в присутствии верного сэра Джеффри. Поэтому он бросил через плечо:

— Отведи женщину в ее покои. Пусть посидит под замком и погадает, что еще может сотворить с ней ее тюремщик.

Джеффри с готовностью исполнил приказ хозяина и повел, вернее, понес обессилевшую Аделизу к лестнице.

— Крепитесь, леди! Шаг… еще один. Я принесу вам наверх вина для подкрепления. А служанка вас разденет и уложит в кровать.

Джоселин растерянным взглядом проводила удаляющуюся наверх сестру.

Де Ленгли явно ожидал, когда она обернется к нему, и наконец дождался…

Их глаза встретились в безмолвном поединке. Только сейчас до ее сознания дошло, что она по-прежнему держит в руке обнаженный кинжал. Вряд ли он опасается выпада с ее стороны. Они оба уже один раз убедились, что ее воинственность ни к чему не приведет.

Она возвратила ему оружие.

Вдруг ей вспомнилось, что он сейчас в горе из-за смертельной раны своего друга. Как сказал сэр Джеффри, милорд в своей жизни терял многое, а приобретал малое. Джоселин почувствовала к нему почти материнское сострадание. Она была готова все ему простить.

— Забудьте проклятие Аделизы, милорд. Она искренне любит отца. Вы ее слишком напугали, а даже кролик способен в страхе нападать на того, кто ему угрожает.

Де Ленгли молча принял от нее кинжал, но усмешка на его лице не позволила Джоселин увериться, что состоялось окончательное примирение.

— Я не думаю, что вы были способны ранить ее, сэр. Даже царапнуть женскую кожу кинжалом — это не в ваших правилах. Но только не играйте со мной и с нею, как кот с мышью. Когда вы в гневе, милорд, то становитесь отвратительным.

— Согласен. Многие мне это говорили. Ярость, которая накатывала на Роберта, вдруг стихла. Джоселин поняла, что он до предела измотан и недавним сражением, и многими предшествующими бессонными ночами.

— Когда вы за последние дни отдыхали, милорд? — сочувственно спросила она.

— За пять лет — ни разу, — искренне ответил он.

— Так лягте в постель. Солнце совершит свой путь по небу, закатится и взойдет снова, и ничто не изменится за эти часы. Моему отцу с его войском ничего не остается, как разбить лагерь на лужайке под стенами крепости и переночевать в холоде.

Де Ленгли сонно помахал головой.

— Нет, нет, мадам. Я должен присмотреть за тем, как ваши женщины ухаживают за ранеными. Аймер Брайвел! Он ведь держал ворота открытыми из последних сил, когда я брал штурмом ваш замок… пока не подоспел Джеффри… Я не могу оставить его умирать здесь.

— Вам очень дорог этот человек?

— Он был со мной, когда та церковь в Нормандии горела… и уши у нас поджаривались, как ломти бекона на сковороде… А потом… потом…

Он повертел в руках отданный ему Джоселин кинжал, как бы любуясь отблесками остро отточенного лезвия. Для женщины это было, конечно, оружие, но для мужчины лишь игрушка.

— Потом… мы прошли через ад, мадам. Он мог покинуть меня, предать и тогда был бы обеспечен до старости, но так не поступил. Это… связывает мужчину с мужчиной цепью, крепче, чем… Вы, женщины, не способны на подобную верность.

Столько страдания было в его голосе, что Джоселин захотелось как-то утешить его.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы ваш друг выжил…

Роберт засыпал на ее глазах.

— Простите меня, мадам, за грубость. Это дьявол повелевал мною… И передайте сестре, чтобы она меня тоже простила… Я пугал ее, был с нею жесток, чрезмерно жесток… Я раскаиваюсь. То был не я, а другой человек.

— Я понимаю, — мягко сказала Джоселин, не убежденная, что он тут же вновь не превратится в свирепого Нормандского Льва. Слишком часто с ним происходили подобные метаморфозы.

Она решила заняться раненым, как обещала. Но ее задержал его резкий окрик.

— Постойте!

Джоселин обернулась.

— Ваш отец умеет читать?

— Нет. Но мой брат Брайан обучен грамоте.

— Я подготовил вашему отцу послание, но кое-какие детали хотел бы уточнить.

Опять призрак издевательской улыбки мелькнул а на лице этого вроде бы смертельно усталого человека.

— Это касается волос его дочерей. Вложите и свою прядь в конверт.

—Что?!

— У Монтегью ведь две дочери. — Де Ленгли кончиком кинжала указал на ее волосы. — Приклоните вашу головку на этот стол. Я слишком утомлен, чтобы проделать с вами то же, что и с вашей сестрой, поэтому будьте более послушны.

Джоселин некоторое время колебалась, но мужчина, в ожидании взирающий на нее, был явно серьезен в своих намерениях.

Она опустила голову на широкую дубовую доску, освободив волосы от ленты, и раскинула по столу свое шелковистое богатство. Если бы она сейчас вдруг выпрямилась, то волосы ее упали бы тяжелой волной ниже талии.

Де Ленгли, приблизившись, потянул густую прядь и отсек ее кинжалом у самых корней. У Джоселин перехватило дыхание, когда его пальцы коснулись ее. Нежная кожа головы откликнулась на мучительное прикосновение ознобом. Она поспешно отстранилась, пальцы его показались ей раскаленными и словно обожгли ее. Каждый нерв в ней был натянут до предела, и ей казалось, что он также испытывает это напряжение. Они были словно две арфы, настроенные на один тон, и стоит лишь ударить по струнам, как польется совместный аккорд. Почему-то ей представилась в воображении голая Алис, распростертая на постели в сумраке замковых покоев, а потом еще и другие обнаженные тела женщин, которые безропотно ложились под него когда-то в Нормандии или где-то еще. Что это? Позорное желание отдаться ему? Да об этом Джоселин и подумать не посмела бы. Она окаменела, когда его руки мягко легли на ее волосы.

— Не бойтесь, мадам, я не перережу вам горло. Он погладил кончиками пальцев ее шею, нашел бешено бьющуюся жилку и задержался на этом месте, будто проверяя, какой у девушки пульс. Конечно, он теперь понял, что ее кровь взбунтовалась, и этот бунт означает не что иное, как ее похоть.

Напрягая всю свою волю, Джоселин удалось отодвинуться от него. Она, чтобы отвлечься, уставилась на засохшее кровяное пятно у него на груди. Чья это кровь? Раненого Аймера или убитых им врагов?

Он отпустил ее волосы и взглянул на свою ладонь, как будто кожа на ней еще пылала после соприкосновения с темным огнем ее волос. Потом он положил рядом две отрезанные пряди — серебряную, взятую им у Аделизы, и черную — с головы Джоселин.

— Странно. Как могли две такие разные дочери быть зачаты одним и тем же негодяем?

Долгие годы Джоселин задавалась этим же вопросом, сравнивая себя с Аделизой, и обычно не в свою пользу.

— Господь, вероятно, изволил пошутить, — сказала она.

— В вас нет ничего от отца. Народ в замке мне уже успел об этом донести.

Джоселин постепенно все дальше отодвигалась от него, и охватившая ее горячечная похоть понемногу угасала.

— Он женился на моей матери лишь для того, чтобы обезопасить границы своих владений от набегов из Уэльса. Он вовсе не желал моего появления на свет.

— Это делает вам честь, мадам.

— Но доставило мне и немало горестей. Многие наши знакомые, следуя примеру отца, пренебрегали мною.

— Вам не повезло со знакомствами… Но за последние дни ваша жизнь стала интереснее. Ведь правда? — Он помахал перед лицом Джоселин только что полученным от сестер сувениром. — Я собираюсь отослать эти драгоценные локоны вашему папаше Монтегью. Настало время убедить его, что я восстал из мертвых и начал охоту за ним. Наверное, вы торопитесь к своей сестрице. Конечно, она нуждается в вашем обществе, но я был бы благодарен вам, если бы все-таки взглянули на Аймера. Боюсь, что он плох, и вряд ли можно его спасти. Хотя говорят, что вы достигли совершенства в искусстве врачевания.

Джоселин нашла в себе мужество оборвать его насмешливые намеки.

— Я с готовностью осмотрю его, сэр.

Роберт де Ленгли молча кивнул и, пошатываясь, ушел в глубь холла.

Молодой рыцарь действительно едва цеплялся за жизнь. Возле умирающего Аймера столпилось с десяток воинов с печально опущенными головами. Он был раздет до пояса и прикрыт набухшей от крови простыней. Джоселин откинула ткань. Рана была ужасна. Широкий разрез открывал взгляду разрубленные кости и мышцы плеча. Лишь ничтожные доли дюйма отделяли смертоносное лезвие, обрушившееся на него во время схватки, от позвоночника. Кровь, вернее, ее последние капли сочились из разрезанных артерий и вен и засыхали в страшных сгустках, заполнявших рану. Как он мог, обескровленный, еще держаться в седле и добраться до спасительных крепостных ворот? Сам Господь Бог, видимо, помогал ему — иного ответа не было.

Джоселин подумала — не по этой ли причине Роберт Де Ленгли столь внезапно прекратил сражение, и не потому ли он так яростно набросился на дочерей Монтегью, как будто они были в чем-то виновны? Неужели он так ценит жизнь этого воина, что мог потерять разум и мстить за его возможную смерть беззащитным девушкам?

Тихим голосом она подозвала Мауди и с ее помощью наложила страдальцу чистые повязки. В особое чутье и в лекарское искусство этой женщины Джоселин давно уверовала. Сейчас она с трепетом наблюдала, как старая служанка очищает рану от кровяных сгустков и сыплет на нее порошки из высушенных чудодейственных трав.

Потом они совместно, слабыми женскими руками, приподняли отяжелевшее, безжизненное тело мужчины и, убрав пропитавшуюся кровью ткань, обернули его в свежее полотно.

— Ну что вы скажете, мадам? Нормандский Лев, появившись как всегда неожиданно, дышал ей в затылок.

— Он в руках Божьих. И все-таки поторопитесь послать за вашим капелланом.

— Я уже это сделал. Надеюсь, Аймер очнется хоть на пару минут. Этого хватит, чтобы исповедаться в его малых прегрешениях.

Тут же появился священник в мрачной сутане и встал на колени меж Робертом и Джоселин. Она слушала традиционные утешающие слова, сопровождающие душу смертного на тот свет, смотрела, как этот невежественный человек по праву, дарованному ему каким-то далеким Папой Римским, льет масло, называемое церковным елеем, на растерзанное тело юноши. Все мы — и мужчины, и женщины — когда-нибудь закончим свой жизненный путь, и как легко погасить искру Божью, зароненную в нас при рождении.

И все же Аймер еще жил.

В предрассветный час Джоселин сменила ему повязку, с брезгливостью отбросила пропитавшуюся гноем ткань, но подумала, что раз есть гной, значит, организм еще борется. Страшно было касаться этой искалеченной плоти, но она выдержала это испытание. Она полила рану медом и вновь посыпала лекарственным порошком. Когда она накладывала чистую повязку, Аймер издал едва слышимый стон. Это был неплохой признак — значит, оставалась какая-то надежда.

На протяжении ночи Роберт де Ленгли больше не подходил к ней, но все время находился где-то неподалеку. Он возникал внезапно то тут, то там, в пятнах света, отбрасываемых факелами, и опять удалялся в тень. Он был по горло занят обустройством жизни в замке, и ей казалось, что незримая ниточка общих забот связывает их. Вряд ли он заснул хоть на минуту. Конечно, отец ее не станет штурмовать замок в ночное время, тем более, что ему уже, наверное, доставлено грозное послание с вложенными туда прядями волос его дочерей. Но неизвестно, как долго будет сэр Монтегью размышлять, и выдержит ли Нормандский Лев им самим определенный срок. Не сорвется ли он снова в порыве ярости, обрушив свою ненависть на беспомощных сестер? Конечно, он дал честное слово, но можно ли рассчитывать на его соблюдение при таком взрывном, непредсказуемом характере лорда Белавура?

Джоселин не покидала ложа Аймера. Его боевые товарищи и слуги замка подходили и молча стояли неподалеку, и их взгляды излучали столько сочувственной энергии, что, казалось, могли поднять на ноги даже уже остывшего мертвеца.

Сэр Джеффри, вечно куда-то спешащий, подбегал к ней несколько раз справиться, как дела, и исчезал.

— По милости Господней, у него открытая рана и, кажется, нет опасности заражения, — объясняла она неоднократно.

— Черт побери! Будет жаль, если он отдаст концы! Хороший он парень!

— Будьте добры, — попросила она одного из воинов, — позовите служанку по имени Мауди, чтобы сменить меня, я ничего не ела со вчерашнего утра. И мне надо немного отдохнуть.

— А не хочешь ли отдохнуть со мной, милочка? — вздумал развязно пошутить какой-то грубиян и тут же был сбит с ног кулаком сэра Джеффри.

— Некоторые наши люди страдают от недостатка воспитания, мадам. Позвольте мне охранять вас от недостойных поползновений.

— Буду вам только благодарна.

Сэр Джеффри опустился на табурет рядом с ложем Аймера. Он с трудом держал открытыми слипающиеся от бессонницы веки. Джоселин уже успела понять, что этот вежливый рыцарь чем-то отличается от прочих воинов, похожих на орду оголодавших разбойников. Ее тянуло завести с ним беседу.

— И сэр Роберт, и вы, сэр Джеффри, кажется, высоко цените Аймера. По-видимому, он ваш большой друг. Или он совершил какие-то особые подвиги?

Обычно словоохотливый сэр Джеффри на этот раз хранил гробовое молчание.

— Я все время сталкиваюсь с какими-то препятствиями, когда начинаю разговор о прошлом сэра де Ленгли. Связано ли это с какими-то тайнами, которые, вы считаете, нужно скрывать?

Сэр Джеффри ничего не ответил.

Джоселин перевела взгляд со своего безмолвного соседа на раненого юношу. Каковы же были узы товарищества, скрепляющие войско Роберта де Ленгли, чтобы суровые мужчины так скорбели о единственном потерянном ими в битве соратнике? Ведь они должны были бы уже давно привыкнуть к ранам и смертям.

Ее отец был заносчив, горд, богат и этим привлекал к себе людей, избравших ратное ремесло. В жестокие времена междоусобной войны он не стеснялся брать то, что, по его мнению, плохо лежит, нарушать клятвы и присягу, уверенный, что победить может только наглый и сильный. А если кто погибнет, туда ему и дорога, тем больше достанется тем, кто смог остаться в живых.

Де Ленгли назвал его бесчестным негодяем. В глубине души Джоселин была с ним согласна. Когда-то ее отец обещал уважать права семьи де Ленгли и охранять их земли, а вместо этого присвоил себе чужое достояние.

Так же поступал и эрл Честер и прочие лорды в западных, пограничных с Уэльсом областях. Когда начинался дележ земель, тут уж о чести и совести напрочь забывалось: словно голодные одичавшие псы, благородные дворяне грызли друг другу глотки за лишний клочок политой кровью земли, а исконные их враги по ту сторону границы Уэльса со смехом следили за этой унизительной сварой. Для ее отца, эрла Честера и им подобных уже не было ничего святого ни на земле, ни на небесах. Джоселин не забыла, как равнодушно отнесся лорд Монтегью к смерти своей второй супруги — ее матери, как он кощунственно радовался известию о страшной кончине Роберта де Ленгли.

— Сегодня меня мучает совесть, сэр Джеффри, — сказала она. — Я стыжусь, что само понятие чести развеялось бесследно в нашей стране, что самые торжественные клятвы теперь не стоят ни гроша. Как мне хочется сделать какое-нибудь доброе дело! Если б я смогла вернуть вашему хозяину Аймера живым и здоровым, если бы я могла возвратить из царства мертвых его возлюбленную супругу и малолетнего сынишку, если б я была колдуньей, да простит меня Господь, я бы всю свою колдовскую силу употребила на то, чтобы осчастливить милорда! Если Джеффри и удивился ее внезапному страстному порыву, то не показал вида.

— К сожалению, мы бессильны. Я тоже желаю милорду счастья, как и вы, но я не колдун, а вы не ведьма, и не вы отвечаете перед Всевышним за жизнь Аймера. Господь соизволил так распорядиться, что он получил, боюсь, смертельную рану. Теперь для всех нас настали трудные времена, и опять же только Господь знает, как долго они продлятся и сколько еще честных и невинных душ раньше срока попадет на небеса. Может быть, мы все умрем еще до восхода солнца.

После паузы он добавил с неожиданной для закаленного в сражениях воина мягкостью:

— Вы как-то обронили словечко, мадам, и сами не заметили. Но я это слово запомнил. Вы сказали, что мы отличаемся от вас. Да, вы были правы, говоря это. Мы прошли через то, что вряд ли кому-либо из мужчин выпадало в жизни. Вы сказали, что наш милорд человек жесткий, а он и вправду такой, но стать таковым его заставили. И всех нас тоже. Я говорю это вам искренне, как на исповеди, и надеюсь, что вы мои слова запомните. Роберт де Ленгли твердо следует своим путем, и, если он что-то сказал, так и будет. Вот поэтому люди и тянутся к нему и идут за ним даже на смерть. Кому можно верить в наши времена? Ни Папе Римскому, ни королям, и уж менее всего владетельным сеньорам. Но у каждого рыцаря, у каждого простого воина и даже смерда теплится в душе надежда, что есть на свете вождь, который достоин доверия. По этой причине, даже когда сэр Роберт говорит то, во что поверить невозможно, мы ему верим. Назовите это магией, мадам, колдовством… Может быть, он действительно маг и волшебник. А вернее всего, мы, воины, следуем за ним, потому что не осталось на земле вождя, за кем можно было бы идти, не продав душу дьяволу…

Справившись со своей многословной речью, сэр Джеффри позволил себе улыбнуться. У Джоселин тоже на душе посветлело, она даже решила пошутить.

— Не удивлюсь, что ваша дружина добьется для милорда и английской короны.

Сэр Джеффри воспринял это ее высказывание вполне серьезно.

— Многие в Англии считают, что так было бы лучше для государства, но сэр Роберт присягнул на верность Стефану. А раз он признал Стефана королем, то будет служить только ему. Пусть разрежут его на кусочки, но под любой пыткой он не отречется от присяги. Но, по-моему, я уже чересчур долго воздавал перед вами хвалы моему господину. Я утомил вас.

Сэр Джеффри, когда улыбался, был очень привлекателен.

— Я должен вернуться к своим обязанностям, но вы обязательно пошлите за мной, если в состоянии Аймера наступит перемена.

Джоселин осмелилась обратиться к нему с просьбой:

— Вы сможете оказать мне услугу?

— Если это в моей власти…

— Пожалуйста, распорядитесь, чтобы моей сестре и ее служанке принесли хоть какую-нибудь еду. Они голодают уже с прошлого утра. И пусть ее предупредят, что я всю ночь пробуду здесь, в холле.

— С радостью выполню ваше поручение, мадам. Желание леди для меня закон.

— А я преисполнена благодарности к вам, сэр Джеффри.

Мать когда-то учила Джоселин рыцарскому и придворному этикету, но впервые она столкнулась с такой манерой обращения в доме, где обычно царили грубость и презрение к женскому полу со стороны самих Монтегью и их слуг.

— Счастлив буду оправдать вашу благодарность, — произнес сэр Джеффри при расставании.

Едва он удалился, как раздался зычный голос, заставивший ее вздрогнуть:

— Что с Аймером?

Роберт де Ленгли опять появился поблизости.

— Ему не хуже, но и не лучше.

— Что ж! Это тоже неплохая новость.

Он держал в руках две источающие горячий пар деревянные чаши. Роберт приблизился и уселся на полу, скрестив ноги по-восточному. Одну чашу он протянул ей.

— Вот ваш ужин, мадам!

Удивлению Джоселин не было предела, когда он предложил ей разделить с ним трапезу.

— Я не рассчитывала, что меня будет обслуживать сам милорд.

— Я тоже проголодался. А раз я все равно собирался навестить Аймера, то почему бы не прихватить с собой и ужин для его лекаря.

Ни отец Джоселин, ни ее брат не могли даже подумать о том, чтобы зайти на кухню, взять там блюдо и подать его женщине.

— Я заметила, что вы не чуждаетесь простолюдинов и часто совершаете поступки, не свойственные знатному лорду. Так же, как и ваши рыцари.

Он ничего не ответил и молча достал из-за пояса приобретенный у Джоселин в качестве трофея кинжал. Де Ленгли разрезал им пополам принесенный с собою свежеиспеченный хлеб и каждый кусок положил поверх дымящейся чаши.

— Если вас объявили преступником и на каждом шагу расставили на вас капканы, как на зверя, тут уж не до соблюдения условностей. Я много чему научился за свою долгую жизнь, и мои люди тоже. Военное ремесло — это лишь малая часть наших знаний. Прокормить себя — это целая наука. Хотите узнать, сколько есть способов добывания пищи там, где ее нет и быть, кажется, не может? Нелегко сохранять неприступный вид перед смердами, когда твой живот пуст. Лучше поскорее его набить каким угодно способом, отбросив всякую гордыню. К вашему сведению, мадам, голодный желудок иногда издает такие громкие стоны, что враги обнаружат тебя везде, где бы ты ни спрятался.

Джоселин украдкой посматривала, как жадно он ест.

Покончив с мясной поджаркой, они приняли из рук подошедшего слуги два полных кубка пенистого эля.

Джоселин давно обратила внимание, что в окружении де Ленгли нет мальчиков, а только взрослые молодые мужчины. Она этому удивлялась, потому что отец и брат ее всегда забирали себе в услужение подростков из подвластных им деревень. На ее вопрос де Ленгли ответил:

— Я гоню мальчишек, следующих за моим войском. Риск погибнуть слишком велик. Мне часто приходилось видеть, как гибнут дети на войне.

Джоселин вспомнила о его четырехлетнем сыне, похороненном в Нормандии, и о трех мальчиках, ради спасения которых он предпринял рискованную вылазку из крепости.

— Вы ведь хотели их спасти, да, сэр? Ведь войско моего отца превосходило вас числом.

Он мрачно усмехнулся.

— Хотел бы ответить вам «да», но не терплю лжи. Мальчики были лишь поводом… Я желал сразиться с Монтегью. Я не такой благородный герой, защитник слабых и угнетенных, как обо мне говорят. Я вспыльчив и тщеславен, поверьте, мадам.

— Но вам трудно заставить поверить в это мальчиков, спасенных вами, — возразила Джоселин.

— Этих юнцов мои воины здорово отхлестали за непослушание, да и я приложил руку и еще отругал их как следует. Может быть, они предпочли бы лучше остаться за воротами крепости, чем выслушивать то, что я им сказал.

Роберт опустошил кубок, вздохнул и с вожделением поглядел на разостланный неподалеку пустующий тюфяк.

— Я уже наполовину сплю, мадам. До рассвета осталось совсем немного, а весь следующий день мне придется провести на ногах. Неплохо было бы ухватить пару часов для отдыха. Могу ли я доверить вам Аймера?

Она кивнула.

Лицо его разгладилось и осветилось улыбкой. «Он решил подарить мне немного тепла в зимнюю стужу», — подумала дочь Монтегью.

— Могу ли я рассчитывать, что вы не прикончите меня во сне? — невесело пошутил де Ленгли. — Я ведь буду совершенно беззащитен.

Уж кого нельзя было представить себе беззащитным, так это Нормандского Льва — спал ли он или бодрствовал.

Джоселин пошутила в ответ:

— А вы засните, милорд, покрепче и проверьте, удержусь ли я от искушения.

Глаза его затуманила усталость, трудно было понять, как он отнесся к ее двусмысленной шутке. Отдав воинам несколько распоряжений, он растянулся на тюфяке, подложив под голову согнутую в локте руку вместо подушки.

— Разбудите меня, если будут какие-либо перемены с Аймером… к лучшему или худшему. Он хороший парень, не хочу, чтобы он умирал в одиночестве. Я должен проститься с ним, если это случится.

Глубоко вздохнув, он уснул. Джоселин выждала несколько минут, а потом осторожно укрыла одеялом спящего хозяина Белавура. Ей подумалось — в скольких битвах сражался Роберт де Ленгли и сколько раз провожал он в мир иной добрых своих друзей. Ей опять вспомнились те мгновения на крепостной стене, когда, вцепившись пальцами в шершавые камни, он шептал: «Трое мальчишек, всего лишь трое мальчишек, которые уже не успеют стать мужчинами».

А потом он ринулся в бой.

Худенькая фигурка появилась из темноты и остановилась в трех ярдах от ложа Аймера. Джоселин узнала кухонного служку, того самого подростка, который когда-то с такой горячностью преградил ей путь в часовню в памятную ночь панихиды по сожженному милорду.

Кажется, мальчика звали Адам. Это о нем шептались, что он не дал запереть дверь в цитадель и тем обеспечил успех дерзкой атаке де Ленгли на Белавур. И он был среди тех трех мальчишек, ради которых милорд вывел войско навстречу Монтегью.

В холле происходило что-то странное. Какие-то люди подходили ближе к тому месту, где спал Роберт, и окружали его ложе, словно живым кольцом. Может быть, они охраняли де Ленгли от нее — дочери его врага, но разве могла она поднять руку на владельца Белавура? Она сама готова была послужить ему щитом от всех будущих несчастий.