"Золотая стрела" - читать интересную книгу автора (Абаринова-Кожухова Елизавета)

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

В темном подвале было неуютно и сыро. Где-то во мраке попискивали крысы. Где-то мерно падали капли воды, звонко отсчитывая вечность. Двое узников, кое-как устроившись на куче полусгнившей соломы, тихо переговаривались. Видимо, не столько из опасения, что их кто-то может услышать, сколько из-за давящего мрака, наползающего со всех сторон.

— Наверное, это ошибка, — пытался один из них успокоить себя и своего товарища. — Утром все выяснится, и нас отпустят. — Правда, в его голосе не чувствовалось уверенности.

— Едва ли, — отвечал высокий голос. — Никогда здесь таких нравов не бывало, чтобы гостей хватали — и в темницу. И куда король только смотрит?

— Не исключено, что это он нас сюда и упрятал, — предположил первый, чтобы уберечь от еще больших бед.

— A давайте подымем шум, — предложил обладатель высокого голоса, может, чего и добьемся. — И, не дожидаясь ответа, возопил: — Эй, долго еще нас тут будут держать?!

— Бесполезно, — вздохнул первый узник, но тут с противным скрипом приоткрылась дверь, и в нее просунулся человек с тусклым светильником в руке. Заключенные тщетно пытались разглядеть его лицо, скрытое под огромным капюшоном.

— Ну, кто тут гомонит? — зло проговорил стражник хриплым голосом. Молчать, суки, а то замочу! — И, дохнув перегаром, он вышел вон. Неприятно лязгнул несмазанный запор.

— Какие изысканные манеры! — насмешливо проговорил ему вслед первый узник, но тут второй схватил его за руку:

— Тише!

И действительно, за дверями заслышались крики и звуки борьбы. A минуту спустя двери темницы распахнулись, и внутрь, словно кули с мукой, влетели хам-стражник и два других в таких же капюшонах. Следом за ними в проеме дверей возник широкий приземистый силуэт, а у него из-за плеча высовывался еще один — более высокий и худощавый. Узники на всякий случай забились в темный угол и со смешанным чувством страха и надежды наблюдали за происходящим. Тем временем двое неизвестных вошли в камеру.

— Молчать и не двигаться! — прорычал широкоплечий господин, угрожающе размахивая огромным мечом. Главный стражник попытался было сунуть руку за пазуху, но, получив чувствительный удар кованым сапогом по голове, застыл без сознания. Второй налетчик вытащил из кармана клубок веревок, и они вдвоем быстро связали всех троих стражников, а напоследок засунули им во рты кляпы. Впрочем, те лишь мелко дрожали и даже не пытались оказать какого-либо сопротивления.

— A где же узники? — вопросил обладатель меча, когда с тюремщиками было покончено. Его помощник поднял с пола фонарь и посветил в угол:

— Да вот они! Сидят за решеткой в темнице сырой…

— Вы свободны! — с пафосом провозгласил человек с мечом. — Наши кони ждут вас!

— Мы никуда с вами не пойдем! — решительно отказался первый узник. — К утру недоразумение выяснится, и нас так и так отсюда выпустят.

— A вас мы, извините, не знаем, — добавил его товарищ.

— Что? — возмутился меченосец. — Старых друзей не узнаете?

— Тут же темно, — примирительно сказал его спутник и приподнял фонарь, осветив лица обоих налетчиков. — Ах, вот оно что! — радостно протянул первый узник, а второй от избытка чувств даже расцеловал нежданных гостей.

— Ну, поехали, — растроганно прогудел широкоплечий господин, и все четверо спешно покинули темницу, поплотнее захлопнув дверь.

Утренний туман рассеивался. По болоту брел человек в плаще и с огромным рюкзаком, из которого торчали несколько длинных предметов, поблескивающих в лучах восходящего солнца — яркого, но по-осеннему холодного. Видно было, что человек чувствует себя на болоте весьма уверенно: держа в правой руке длинный шест, он со знанием дела ощупывал перед собой дорогу, а при необходимости ловко перепрыгивал с кочки на кочку. Впрочем, следы тины на всей протяженности длинных резиновых сапогов, похожих на ботфорты, говорили, что необычному путнику доводилось и по-настоящему проваливаться в трясину.

Однако путешественник не унывал, а даже наоборот — напевал какую-то веселую песенку. Вскоре после того как туман совсем рассеялся, болотный странник по каким-то своим приметам почувствовал, что приближается к краю топи.

— Ну вот и прекрасно, отдохну на твердой почве, — пробормотал он. Жаль, малость приблудился, а спросить не у кого.

Перейдя через слабозаболоченную полянку, путник уже собрался было сделать привал под сенью почти облетевших березок, скучковавшихся в небольшую рощицу, но тут он заметил струйку дыма, поднимающуюся из невидимой трубы. А миновав рощицу, увидел и небольшой, но добротный домик с остроскатной крышей. Прямо перед крыльцом на скамеечке сидел человек в крестьянской одежде и доил бурую корову. Заметив пришельца, он поднялся и приветственно замахал рукой. Гость, в свою очередь, вежливо приподнял с головы соломенную шляпу.

— Доброе утро, хозяин, — обратился он к крестьянину. — Не угостите ли молочком?

— А отчего же нет, — весело ответил хозяин. — Только вы, как я вижу, малость продрогли, не пройти ли нам лучше в дом — я вас угощу чем покрепче.

Хозяин и гость поднялись по крыльцу и, пройдя через темные сени, оказались в скромно, но уютно обставленной гостиной с камином, в котором потрескивали поленья. На стуле у окна сидела и что-то вязала спицами не очень молодая женщина. Увидев незнакомого, она чуть вздрогнула и вопросительно глянула на хозяина.

— Не волнуйся, Катеринушка, это… Кстати, дорогой гость, как вас звать-величать?

— Иван, — ответил дорогой гость. — Иван Покровский. А вас как?

Хозяин как-то резко поблек.

— У меня нет имени, — грустно проговорил он. И с деланной бодростью продолжал: — Вы тут по делам или просто охотитесь?

— В каком смысле охотитесь? — переспросил Покровский.

— Ну, я вижу, у вас из мешка торчат лук и стрелы. Только едва ли на наших болотах вы чего настреляете.

Иван чуть смутился:

— Да нет, какая уж тут охота. Просто путешествую, осматриваю незнакомые места. Может быть, здесь меня посетит поэтическая муза…

— Ах, так вы поэт? — искренне обрадовался хозяин. Покровский заметил, что и женщина чуть заметно улыбнулась. — Да вы присаживайтесь, снимайте вашу обутку, устраивайтесь поудобнее… Катерина, принеси-ка нам вина!

— Нет-нет, я не пью, — решительно отказался Покровский.

— Ну тогда чаю погорячее.

— Подождите немного, — хозяйка отложила вязание и куда-то вышла.

— Вы не смотрите, что она такая неразговорчивая, — улыбнулся хозяин, придвинув к камину два кресла, для гостя и для себя. — А вообще у нее душа золотая. Просто живет здесь в глуши, как на острове, и от людей совсем отвыкла.

— Простите, вы сказали — на острове, — сказал гость, осторожно стягивая «ботфорты» и положив их поближе к камину. — Но какая-то связь с миром у вас есть?

— Связь-то есть, — вздохнул хозяин, — но не с той стороны, откуда вы пришли — там вообще болота непроходимые.

— Вот как!

— По правде сказать, я даже удивляюсь, как это вы остались живы.

— Наверно, только потому что не знал об их непроходимости, — рассмеялся гость. Улыбнулся и хозяин. — Да нет, я просто немного заблудился. Тут один своеобычный господин провел меня по болоту и указал, куда идти дальше, но я все-таки сбился с пути.

— Ну, я вам попробую помочь, — кивнул хозяин и подбросил в камин парочку поленьев. — Сам-то я тоже тут всю жизнь живу, на болотах. И что же это за своеобычный господин, который вас вел?

— О, ну такой полный, водянистый, я даже подумал, что примерно таким должен быть водяной из сказок.

— Так он и есть водяной!

— Неужели? — слегка удивился Покровский.

— Именно так, — подтвердил хозяин. — Когда-то в молодости я был с ним знаком, он мне даже помог выбраться из трясины. Ну и как он, все такой же говорун?

— Вообще-то он меня совсем заговорил, — признался Покровский. — Всю дорогу трещал о вашем короле Александре.

— Любопытно, любопытно… И что же он такого трещал о нашем короле Александре?

— Ну, всякую всячину. Будто бы Александр — не король, а тряпка какая-то. Позволил всяким проходимцам обвести себя вокруг пальца, те помогли его племяннику Виктору свергнуть короля с престола, а сам Александр где-то отсиживается и ничего не хочет делать, чтобы поставить на место и Виктора, и всех лиходеев.

Во время этого рассказа в гостиную вошла хозяйка с серебряным подносом, на котором ароматно дымились две кружки, и Покровский заметил, что она заметно побледнела, а на ее лице как бы выступила печать страдания. Поспешно поставив поднос на столик перед камином, она повернулась, чтобы выйти.

— Куда ты, Катеринушка? — как ни в чем не бывало спросил хозяин. Посиди с нами, а то вот наш гость подумает, что ты совсем дикая.

— Позже, — с трудом выдавила из себя улыбку Катеринушка. — Ты же, мой друг, Буренку недодоил. — И она поспешно вышла.

Хозяин отпил из кружки немного чаю и, пошарив в кармане простых холщовых штанов, извлек оттуда серебряную коробочку на манер табакерки, вынул оттуда леденец и забросил себе в рот:

— Да, так что же еще говорил ваш провожатый?

— Ну, в основном про короля и говорил, — ответил Иван Покровский. — В общем, бранил его на чем свет стоит.

— А вы тоже так считаете? — пристально глянул хозяин на гостя.

— Да я тут вообще посторонний, — с удовольствием отпил чайку Покровский. — Как мне судить о таких вещах? Я ему только возразил, что, может быть, король не то чтобы не хочет, а просто не может ничего предпринять.

— Нет, водяной был прав, — вздохнул хозяин. — Именно что не хочет.

— Ну что же, — засобирался Покровский, — спасибо за чаек да за добрый привет, но мне действительно пора идти. Извините, что нарушил ваше уединение.

— Право, погостили бы еще, — ответил хозяин. — Ах да, я же обещал вам показать дорогу, но вы так и не сказали, куда идете.

Гость немного смутился:

— В здешних краях существует весьма поэтическая легенда о некоей девице, превращенной в лягушку, и будто бы известно место, где ее заколдовали. Меня эта история весьма тронула, и я хотел бы написать поэму…

— А, ну понятно, а для начала ознакомиться на местности, — рассмеялся хозяин. И тут же погрустнел: — Только будьте осторожны — поэты у нас нынче не в чести. Ну ладно, укажу вам дорогу, здесь это не так уж далеко. Да и вообще в нашем славном королевстве все не так уж далеко.

В королевской трапезной завтракали. Правда, не хватало покровительствуемых Александром поэтов, которые вносили некоторое оживление, превращая обычную процедуру приема пищи в некое подобие творческого акта. Впрочем, недоставало и самого короля Александра — теперь его место во главе стола занимал молодой человек самой заурядной внешности, в котором непосвященный вряд ли признал бы Ново-Ютландского принца Виктора. O недавних временах напоминали лишь яркие обои на стенах, да старый слуга, прислуживающий Виктору и его немногочисленным сотрапезникам.

Не привыкший терять время попусту, Виктор расспрашивал сидевшего напротив него князя Длиннорукого:

— Ну, рассказывайте, что произошло за ночь.

Князь с явным неудовольствием поставил на стол кубок с вином, который уже собирался поднести к устам:

— Ничего особенного, Ваше Высочество.

— Ничего особенного? A что за шум я слышал поздно ночью?

— Да сущие пустяки, — нехотя ответил Длиннорукий. — К нам в замок нагрянули какие-то лиходеи, я их велел схватить и бросить в темницу. Но это такая мелочь, которая никак не достойна вашего благосклонного внимания…

— Кто такие? — перебил Виктор.

— По ихним словам, из Царь-Города. Боярин Василий и его прислужник. Проговорив это, князь осекся под пристально-негодующим взглядом Виктора.

— Не хватало нам еще вконец испортить отношения с Царь-Городом, — зло проговорил он. — Опять вы превышаете свои полномочия. Немедленно выпустить, извиниться и пригласить ко мне, вам понятно?

— Ну, выпустить-то недолго, — протянул Длиннорукий, — да ведь опять начнется то же, что всегда: они попросят приема у короля, а я должен буду им врать, будто Его Величество захворал и поправляет здоровье в Ипатьевской усадьбе. И едва выздоровеет, то вернется во дворец и вас примет.

— A вот этого не надо, — покачал головой Виктор. — Вашим, именно вашим людям было поручено сторожить Его Величество, не выпуская за пределы его покоев, но при этом обращаться с ним, соблюдая всяческое почтение. A вы что же?

— Да не виноват я! — замахал князь короткими толстыми ручками, отчего едва не смахнул на пол тарелку своего соседа, Соловья Петровича. — Это все наемники, напились впьянь и упустили Его Величество.

— Ваши наемники, князь, ваши, — подчеркнул Виктор. — И у вас, и у них достало ума только на то, чтобы сместить с престола моего дядю, а потом ваши господа наемники, извините, просто впали в запой и в мелкое воровство.

— Ну, это не совсем так, — попытался было встрять Длиннорукий, но Виктор его даже не слушал:

— Пьют, воруют и не дают прохода девушкам! A ваши хозяева в Белой Пуще обещали помощь — и ничего!

— Наши, принц, — не остался в долгу Длиннорукий, — наши хозяева. Мы с вами в одной упряжке!

— Знал бы, чем все это обернется, ни за что не стал бы с вами связываться, — проворчал Виктор. — Ну ладно, довольно пустых разговоров. Кажется, я велел вам освободить боярина Василия из-под стражи и препроводить сюда.

— Всех перережу! — неожиданно возопил Петрович. В продолжение завтрака он постоянно подливал себе вина и сейчас уже находился изрядно «на взводе». Угнетатели трудового народа, зажравшиеся коты, мать вашу!..

Длиннорукий незаметно ткнул его вилкой в бок, и Петрович мгновенно замолк. A дама в черном платье, сидевшая по другую сторону стола рядом с неким невзрачного вида господином, лишь тихо процедила:

— Придурки!

— Петрович, ты слышал приказание Его Высочества? — нарочито громко, чтобы замять выходку своего напарника, произнес Длиннорукий. — Иди и приведи!

Бывший Грозный Атаман с трудом встал из-за стола и, слегка пошатываясь, двинулся к двери. При этом он что-то бормотал о богатеях, пьющих кровь бедного люда. Виктор лишь покачал головой, но ничего не сказал. Князь же Длиннорукий, похоже, был настроен куда более словоохотливо:

— Беда в том, Ваше Высочество, что вы действуете очень уж нерешительно. Вот и Анна Сергеевна то же скажет. — Князь оборотился за поддержкой к даме в темном, но та презрительно молчала, брезгливо ковыряя вилкой в тарелке. — Ну вот и я говорю, — нимало не смутясь, продолжал Длиннорукий, — вам следовало бы держать вашего почтенного дядюшку где-нибудь в подвале, да впроголодь, тогда бы он никуда не убежал, а быстро подписал указ о собственном отречении.

— По состоянию здоровья, — неожиданно подал голос доселе молчавший сосед Анны Сергеевны.

— Ну я и говорю, — еще более воодушевился князь, — по состоянию здоровья, а господин Каширский как лекарь объяснил бы, по какому именно состоянию, и были бы вы, Ваше Высочество, уже не Вашим Высочеством, а Вашим Величеством…

Виктор хотел было что-то возразить, но лишь с досадой вздохнул — подобного рода споры повторялись изо дня в день, все доводы были многократно высказаны, а словам Виктор предпочитал дела. C делами же все обстояло далеко не лучшим образом.

A Длиннорукий, известный своею многоречивостью, никак не мог успокоиться:

— Опять же насчет боярина Василия. Что бы вы ни говорили, Ваше Высочество, а это, судя по всему, тот самый боярин Василий, что вкупе со злодеями Беовульфом и Гренделем загубил нашего благодетеля и отца родного князя Григория, и если это так, то его ждет справедливый народный суд в Белой Пуще!

Виктор не выдержал:

— Господин Длиннорукий, позвольте вам напомнить, что боярин Василий полномочный посланник царя Дормидонта, ссориться с которым в мои намерения отнюдь не входит. — И, не давая князю себя перебить, продолжал: — К тому же в вашей Белой Пуще обретается некто Херклафф, которого в Новой Ютландии ждет справедливый суд за съедение трех человек вот в этом самом замке. Так что давайте не будем!

Длиннорукий собрался уже что-то ответить, но тут в трапезную влетел Петрович. Вид у него был совершенно обескураженный.

— Ну, и где же наши гости? — спросил Виктор.

— Нету, — выдохнул Соловей. — Сбегли.

Виктор резко вскочил с места:

— Что-о?

— Да вот, изволите ли видеть, — залопотал Петрович, — захожу это я в темницу, а там стражники лежат связанные, а тех двоих будто и след простыл. Говорят, налетели на них какие-то лиходеи, даже опомниться не дали…

Виктор, как подкошенный, упал на стул.

— У меня создается такое впечатление, что вы совершенно сознательно мне вредите, — с тихой яростью заговорил он, обращаясь к Длиннорукому. — Если вы уж задержали посланников, о чем вас никто не просил, так хотя бы сторожили их как положено. — И Виктор смерил князя таким взором, что тот почел за лучшее пререканий не продолжать.

— Слизняки, — презрительно бросила Анна Сергеевна. — Отдали бы мне этого боярина, уж я бы его…

— И вы туда же, — обреченно вздохнул Виктор. — Расскажите лучше, что слышно в Белой Пуще? Ведь вы, как я понял, только вчера оттуда.

— Проездом, — высокомерно кивнула Анна Сергеевна. — Из… Впрочем, это не имеет значения.

— Ну и как там? — с надеждой спросил Виктор. — Что говорят барон Альберт, воевода Селифан?

— Отморозки, — процедила госпожа Глухарева. — Ни бе ни ме, ни да ни нет. Вурдалаки называются! Моя бы воля…

— Значит, помогать нам они отказываются? — прервал Виктор злобствования Анны Сергеевны.

— Нет, не отказываются, — прошипела та, — но и ни черта не делают. У них там свои проблемы, а на вас им начхать. — Последнее словечко она произнесла с особым удовольствием. — Но я сегодня же снова отправлюсь в Белую Пущу и поговорю с ними по-настоящему!

— На вас вся надежда, — рассеянно промолвил Виктор. И, оборотившись к слуге, велел: — Теофил, уберите вино.

— Слушаюсь! — Старый слуга подошел к столу и, брезгливо поморщившись, ловко выхватил кувшин прямо из-под носа Петровича. Но тот уже успел налить себе пол кубка. Одним махом влив в себя вино, экс-разбойник схватил два столовых ножа и, вжикнув их один об другой, выкрикнул:

— Всех перережу! Хамы! Коты подзаборные! Враги трудового народа!

Длиннорукий вскочил из-за стола и, схватив Петровича за шиворот, вместе с ним выбежал из трапезной. Правда, по дороге бывший Грозный Атаман еще успел опрокинуть пару стульев.

— Придурки! — бросила им вслед Анна Сергеевна. — Путчисты засраные.

— Хоть бы вы, господин Каширский, излечили его от пьянства, — сказал Виктор соседу Анны Сергеевны, — а то ведь смотреть противно. И к тому же всякий день одно и то же.

Господин Каширский словно того и ждал, что к нему обратятся.

— Моя специализация тяготеет преимущественно к хроническим алкоголикам, однако в данном случае явление носит скорее благоприобретенный характер, еще не перешедший в хроническую стадию, — заговорил он приятным низким голосом, — и для его ликвидации необходимо изолировать пациента от источника алкогольной интоксикации, иначе говоря, держать вино от него подальше.

— A, ну ясно, — кивнул Виктор, из всей заумной речи толком понявший лишь последние слова. — Расскажите, как у вас идут дела с господами поэтами.

— Случай также весьма запущенный, — охотно ответил Каширский, — но мы не теряем оптимизма. Излечить от поэзии будет, пожалуй, посложнее, чем от пьянства, однако мои психотерапевтические установки в комплексе с сеансами трудотерапии в лице копания мелиоративных канав уже начали давать некоторые позитивные перемены в состоянии пациентов…

— Ваше Высочество, вы позволите убирать со стола? — бесцеремонно перебил Теофил мудрствования Каширского.

— Убирайте, — откликнулся Виктор. — Да, так я вас слушаю.

— Ну вот, стало быть, — чуть обиженно продолжал Каширский, — установив, что радикальные меры могут привести к негативным последствиям, я решил применить метод исцеления подобного подобным и использовать минимальную, но ударную дозу поэзии для борьбы с нею же.

— То есть? — заинтересовался Виктор.

— Я дал одному из пациентов установку написать стихотворение, зовущее к перевыполнению плана по копанию канав. И вот что получилось. — Каширский извлек из кармана пиджака мятый листок и торжественно зачитал:

Анна Сергеевна откровенно фыркнула, Каширский немного обиделся:

— Между прочим, после коллективного прослушивания этих стихов наши поэты повысили производительность труда на семь процентов!

— Все это, конечно, очень хорошо, — заметил Виктор, — только стоит ли в стихах упоминать мое имя? Нескромно как-то. Тем более что начало делу осушения болот положил еще мой пращур, королевич Георг…

— Переделаем! — оптимистично воскликнул Каширский. — «Георга славные решенья…»

Но тут Теофил вновь некстати перебил Каширского:

— Ваше Высочество, тут вас дожидается наш главный болотничий. Сказать ему, чтоб еще подождал?

— Нет-нет, — вскочил Виктор. — Извините, господа, что оставляю вас дела… Но я уверен — не пройдет и двух десятилетий, как главному болотничьему придется переучиваться в главного лесничего! — И уже в дверях тихо добавил: — Иначе не стоило и начинать…

— Как вы думаете, что он хотел сказать? — недоуменно пожал плечами Каширский, когда они вдвоем с Анной Сергеевной остались за столом.

— Реформатор хренов, — презрительно хмыкнула госпожа Глухарева.

Когда обитатель болотного хуторка вернулся домой, хозяйка встретила его на пороге:

— Милый, куда ты исчез? Я уж думала самое худшее.

— Провожал нашего гостя, — вздохнул хозяин. — Довел до начала той тропинки, что ведет к «грядкам», а дальше там уж заблудиться невозможно.

— Я так и не поняла, чего он ищет?

— Ну, то место, где заколдовали княжну Марфу. Знаешь, Катерина, из разговора с господином Покровским я так понял, что он даже не считает Марфу княжной, а говорит о ней как о самой обычной девушке.

— А ты что же?

— Ну, я не стал переубеждать.

— Знаешь, я даже поначалу перепугалась, что этот человек сюда заслан, чтобы тебя выследить, — призналась Катерина. — И говорит вроде по-нашему, но больно как-то мудрено. Уж не из Белой ли он Пущи?

— Нет, не думаю, — улыбнулся в усы хозяин. — По выговору он, пожалуй, больше напоминает тех — ну я тебе о них рассказывал, боярина Василия и его пажа.

— Ой, не к добру, — с опаской покачала головой Катенька. — В любом случае следует поопаситься.

— Не надо, — решительно заявил хозяин. — Я решил открыться.

— Что ты, что ты! — замахала руками хозяйка. — Ведь ты погибнешь, а я этого не переживу. Да и чего ты добьешься?

— Это дело чести, — с тихой непреклонностью ответил хозяин. — Если даже водяной меня бранит за бездействие и потворство всяким лиходеям, то куда уж дальше? Я должен доказать, что это не так!

— И что же ты собираешься делать? — обреченно вздохнула хозяйка.

— Для начала наведаюсь к Беовульфу — туда белопущенские наемники не сунутся. Ну а дальше увидим.

— Благослови тебя господь, — сквозь слезы промолвила Катерина. — Ты когда собираешься идти?

— Прямо сейчас, — решительно сказал хозяин. — Вот сена Буренке принесу, и в путь.

Сидя за столом в кабинете покойного князя Григория, барон Альберт занимался государственными делами. Правда, злые языки в его окружении поговаривали, что княжеский стол совсем «не идет» барону. И действительно, если Григорий гляделся за своим столом как настоящий руководитель государства, прочно и уверенно сидевший на своем месте, то Альберт как-то терялся среди строгих и прямых очертаний княжеского стола. Но барон еще надеялся не только приноровиться к чужой мебели, но и прочно утвердиться во главе княжества, пусть даже и не в княжеском звании.

Пока же приходилось заниматься рутинными делами, связанными с обустройством Белой Пущи после лютой смерти ее долголетнего вождя. И одним из важнейших дел, по мнению барона, было возрождение духовности. Вспахивать сию благодатную ниву Альберт поручил одному из матерых упырей, давнему сподвижнику покойного князя Григория, который и докладывал престолоблюстителю о проделанной работе:

— Значит, так. Согласно последним решениям, открыли мы заброшенные храмы во всех крупнейших селах и волостях.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Альберт и отхлебнул из кружки какой-то жидкости, то ли чаю, то ли кровушки. — И как же воспринял наш народ сей шаг доброй воли со стороны властей?

Докладчик почесал плешь:

— Как надобно, так и воспринял. Правда, кое-кто не хотел идти на богослужение, но наши стрельцы постарались — всех в церкву затолкали! Упырь удовлетворенно осклабился.

Однако Альберт остался недоволен:

— Ну вот, опять. Сказано же было, чтоб никакого насилия! Это ведь не сбор податей, а дело личное, добровольное. Кто хочет, тот пускай идет в церковь, кто не хочет — принуждать никого не надо. Послушай, Гробослав, пора уж понять, что времена не те… Такое впечатление, что вы все сговорились, чтобы обгадить любое хорошее начинание!

— Так мы же хотели, чтобы как лучше, — обескураженно пробормотал Гробослав. — Сказали нам подымать духовность, вводить православие, чтоб его, ну вот мы и стараемся понемногу. A как же иначе? Пока людишек силой в храм не затолкаешь…

— Никого не надо толкать в храм силой! — не выдержав, хлопнул по столу Альберт. — Ясно вам?!

— Ясно-то ясно, — протянул Гробослав, — да только как же еще вводить эту самую духовность, коли не силой?..

— Ну ладно, — вздохнул Альберт, поняв, что Гробославу не втолкуешь. Теперь насчет костей княжны Марфы. — Барон полез в стол, а Гробослав, молниеносно извлеча из-за пазухи мутную скляночку, вылил ее содержимое в кружку. Когда Альберт вынырнул из стола с какой-то бумагой, докладчик уже сидел с самым невинным видом и подобострастно глядел на барона. — Вот, продолжал Альберт, — докладная о разыскании костей княжны Марфы.

— A это точно ее кости? — простодушно переспросил Гробослав.

— Ее, не ее, какая разница, — расплылся Альберт в клыкастой ухмылке. Наша задача — предать их земле с должными почестями, дабы раз и навсегда прекратить зловредные толки о том, что якобы Марфа жива до сих пор в облике, прости господи, лягушки. — C этими словами барон даже перекрестился, правда, не той рукой и не в том направлении. — Ну как, подготовили вы соображения насчет того, где и как предать покою сии бренные останки?

— Ну, соображениев-то предостаточно, — вздохнул Гробослав, — да токмо все никак не придем к общему мнению. То ли дело при покойнике князе Григории — у всех было единое мнение…

— Эти времена ушли, — твердо проговорил Альберт. — Пора своим умом думать. — Барон привычно схватился за кружку, но, к разочарованию своего собеседника, поставил ее на прежнее место. — Так в чем же разномыслия?

— Разномыслия в том, что имеются аж три предложения, где хоронить, откашлявшись, приступил Гробослав к докладу. — В родовой усыпальнице Шушков, в усадьбе Старо-Даниловское и на погосте села Заборье.

— Причем тут Заборье? — удивился Альберт.

— При том, что как раз через Заборье Марфа бежала в Новую Ютландию. Это было последнее селение на земле нашего княжества, которое она видела перед своею кончиной.

— Ну, разве что… — с сомнением пожал плечами Альберт. A Гробослав уверенно продолжал:

— У Заборья есть и хорошие, и плохие стороны. Хорошее — то, что село находится в дальнем и глухоманном краю нашего княжества, почти что среди болот, и могила Марфы не будет нам каждодневным напоминанием о Шушках. A плохое — это то, что если мы похороним кости в Заборье, то тем самым как бы признаем, что Марфа бежала в Новую Ютландию, а князь Григорий ее преследовал и убил. Или заколдовал. В общем, дадим новый повод для вредных сказок о княжне-лягушке.

— Ну, эти сказки долго еще будут сказываться, — заметил Альберт. — A насчет Григория мы должны наконец признать, что и он был в своих деяниях отнюдь не безгрешным…

Этого Гробослав уже выдержать не мог. Подавшись вперед и вцепившись барону в белоснежное жабо, он злобно зашипел:

— Да что ж ты, гад!.. Да Григорий тебя из дерьма вытащил, а ты его…

— Не шуми, — с трудом высвободившись, ответил Альберт. — Успокойся, на вот водицы испей. — Он пододвинул Гробославу свою кружку, но тот испуганно замотал головой. — A ты думаешь, мне все это не претит — церкви, княжеские кости, Семиупырщина? Еще как претит! Но мы должны считаться с тем, что у нас есть и чего нет. Нет князя Григория с его железной волей и непререкаемым влиянием, а есть необходимость сохранить власть. Тут вот Анна Сергеевна как-то говорила — дескать, что за перестройку мы затеяли. Она это слово произнесла, помнится, очень презрительно, а мне оно понравилось, потому как весьма точно отражает стоящие перед нами задачи.

— Извини, погорячился, — пробурчал Гробослав.

— Чего уж там, я не сержусь, — махнул рукой Альберт. — Да, так что же насчет остальных двух предложений?

— Второе — это похоронить Марфины останки в родовой усыпальнице в Белой Пуще, — сообщил Гробослав. — Хотя и здесь имеются свои трудности.

— A кстати сказать, где она, эта усыпальница? — переспросил Альберт. Признаться, я о ней даже и не слыхивал.

— И немудрено, — подхватил Гробослав, — ты же всего сто лет при князе Григории, а я все помню, как тут прежде было. До Григория на месте кремля стояла большая усадьба князей Шушков. Ну и при ней, вестимо, усыпальница. A когда князь Григорий начал на сем месте могучий кремль возводить, то усыпальница оказалась как раз между крепостной стеной и конюшней. Ну, он все оставил как есть, только прикрыл забором. Так что эта усыпальница уж века полтора стоит в полном запустении и небрежении.

— Ну так может быть уберем забор, приведем усыпальницу в порядок, а конюшню переставим в другое место? — предложил Альберт. — И Марфины кости честь по чести похороним.

— Ну, не знаю, — с сомнением покачал головой Гробослав. — Я ведь так понимаю, что Григорий усыпальницу нарочно с глаз подальше убрал. Ведь в кремле гости иноземные бывают, а зачем напоминать им о Шушках? Да и нам это тем паче ни к чему.

— Ну да, — подтвердил Альберт. — Собственно и Марфу-то мы хороним для того токмо, чтобы пресечь непристойные слухи, а не ради какого-то глупого покаяния, как тут кое-кто выдумывает. Нам не в чем каяться, мы выполняли приказы!.. Ну ладно, а что же третье предложение?

— Третье — Старо-Даниловская усадьба. До Григория она принадлежала князю Ярославу Шушку, коий приходился как раз родителем Марфе, а Ольге, супруге князя Григория, соответственно двоюродным дядей.

— И что же Ярослав, тоже погиб?

— Вестимо, погиб, — плотоядно проурчал Гробослав. — Как сейчас помню, сам я его, родимого, и ухайдакал, а кровушку выпил…

— Прекрати! — замахал руками Альберт. — Этого я слушать не желаю. И что же усадьба?

— В усадьбе его и похоронили, на родовом погосте. Так что рядом с ним можно было бы и Марфины кости упокоить. Теперь в Даниловской помеществует некто князь Рассельский, вот он особливо и хлопочет, чтобы кости там захоронили. Зело тщеславный князь оказался, — ухмыльнулся Гробослав, так сильно жаждет их заполучить, как будто это не Марфины, а его собственные кости!

— A может, разделить их поровну и похоронить во всех трех местах? предложил Альберт. — Чтобы никому не обидно.

— A хватит ли на всех? — озабоченно спросил Гробослав.

— C лихвой! — Барон заглянул в бумажку. — Там одних черепов три штуки. A не достанет на всех, так еще отыщем! — Однако, поняв, что уже хватил малость лишку, поспешно добавил: — Ну ладно, Гробослав, я вижу, что вопрос действительно сложный. Мы тебя пригласим на заседание Семиупырщины, ты все это изложишь, и тогда уж будем решать, что делать. — Альберт привстал за столом, показывая, что разговор окончен.

Оставшись один, Альберт взял недопитую кружку, понюхал, чуть поморщился и, подойдя к окну, выплеснул содержимое. Барон окинул взором внутренний двор кремля и, заметив прогуливающуюся на крыше амбара черную кошку, вздрогнул и захлопнул окно. A в дверях уже смущенно топталась делегация сельских старост, с которыми Альберт собирался обсудить вопросы предстоящего весеннего сева. Государственные дела не отпускали барона ни на мгновение.

Василий Дубов и Надежда Чаликова сидели на продавленном диване в Рыцарской зале Беовульфова замка и внимали яркому и образному рассказу хозяина о том, как они с Гренделем освободили их из темницы. Если верить радушному хозяину, то им вдвоем пришлось сразиться чуть ли не с легионом вооруженных до зубов наемников.

— И тогда я — раз, два, и все валяются вповалку! — азартно вещал Беовульф, потягивая вино из огромного кубка. — И тут чувствую, еще дюжина сзади. A я их мечом, мечом!

— Какая дюжина? — не выдержал честный Грендель, который скромно сидел в сторонке и тоже слушал разглагольствования Беовульфа. — И было-то их всего трое, к тому же сильно пьяных…

— Ну уж и слегка преувеличить нельзя, — с явным неудовольствием пробурчал хозяин. — Что я, должен тебя учить искусству поэтического вымысла?

— Ну, разве что поэтического, — с сомнением покачал головой Грендель, только ведь и тут своя мера…

— Скажите лучше, что за муха укусила короля Александра? — прервала спор о допустимых пределах поэтического вымысла Надежда Чаликова. Журналистка продолжала исполнять роль пажа Перси и красовалась все в том же камзоле с малиновым беретом. — Чего ради Его Величество кинул нас в темницу?

— A вы еще не знаете? — Беовульф опрокинул в себя очередной кубок. Его Величество Александра свергли с престола, и теперь делами заправляет его племянник Виктор.

— Вот так вот взяли и свергли? — недоверчиво переспросил Василий.

— Вот так и свергли! Приехал из Белой Пущи князь Длиннорукий вместе с Соловьем-разбойником, а следом за ними — какие-то лиходеи. Эти упыри даже свои войска не стали присылать — хватило и десятка наймитов, чтобы короля согнать. Говорил же я: «Не доверяйте, Ваше Величество, Виктору, ненадежный он». — Беовульф шумно вздохнул. — A Его Величество отвечает: «Что делать, дружище Беовульф! Ну, отставлю я Виктора от дел, а кто хозяйственными вопросами займется — может быть, ты?». Умнейший был человек!

— Почему был? — возмутился Грендель. — Я уверен, что он жив и здоров!

— A у вас есть основания полагать иное? — Дубов пристально глянул на Беовульфа.

— Ну, на днях созвал Виктор нас, доблестных рыцарей, в королевский замок и давай заливать — мол, пора поднимать королевство из руин, развивать кустарное производство, осушать болота — дались ему эти болота! — и всякое такое прочее. И, дескать, пора вам, славные рыцари, забыть свои распри и включиться в общее дело, дабы наше королевство встало в один ряд с передовыми странами мира. Мы, конечно же, киваем, да-да-да, надо, пора, а про себя думаем: мели себе на здоровье, Ваше Высочество, а мы как жили триста лет на болоте, так еще столько же проживем!.. — Хозяин обвел своих гостей слегка замутненным взором. — Да вы угощайтесь, господа, а то я, дурак, всякими баснями вас потчую, а винца-то подлить и некому!

— Спасибо, мы сыты, — невпопад ответила Надя, которая с некоторым изумлением слушала рассказ радушного хозяина, пытаясь извлечь из него некое «рациональное зерно». — Но разве это так плохо, что Виктор хочет вытащить страну из болота?

— Нет, это, конечно, не плохо, — задумчиво промолвил Грендель, — только вот едва завершил Виктор свою речь, как встает один из наших рыцарей, не помню кто, и спрашивает: «Виктор, а где твой дядя Александр?»…

— Ну, это воще было! — с хохотом перебил Беовульф. — Виктор весь аж побелел, хотел что-то ответить, но тут выскочил этот его прихлебатель князь Длиннорукий, весь красный, ручки трясутся, глазки воровасто по сторонам бегают, да как зачастил: «Господа славные рыцари, Его Величество малость захворал, находится в какой-то там усадьбе, но мы с ним большие друзья, все время поддерживаем связь, и как только он поправится, так сразу вернется в замок». Ну и все в том же духе. A хорошо было сказано: «Виктор, где твой дядя Александр?» — И Беовульф захохотал пуще прежнего.

— A кстати, где? — заинтересовался Дубов. — Вот бы его найти!

— Кто знает! — вздохнул Беовульф. — Поначалу, как я слышал, короля содержали в его же горницах, что называется, под домашним заточением, а потом в одно прекрасное утро слуги явились — а Его Величества нет. Ну, Длиннорукий сразу своих наемников за задницу — где король? A те, как всегда, лыка не вяжут.

— Уж не учинили ли они чего с Его Величеством? — горестно покачал головой Грендель.

— A может быть, вы же и его похитили? — хитро прищурился Василий. — Так же как нас.

— Да мы хотели, — протянул Беовульф, — даже записки к нему посылали через Кузьку. Кстати сказать, именно Кузьма Иваныч нам и про вас стукнул… Да, так вот, послали это мы Его Величеству записку — дескать, готовы помочь вам бежать из заточения, а затем встать под ваше начало, дабы изгнать из Мухоморья вурдалаческих прислужников, этих жалких наемников…

— A король что? — не выдержала Надя.

— A он тоже прислал записку. Да вот она. — Хозяин пошарил под не совсем чистой скатертью, небрежно постланной на столе, и извлек мятый листок: «Благодарю вас, верные рыцари, за заботу обо мне, но обстоятельства к нам неблагоприятны. Оставайтесь на своих местах, а я остаюсь на своем». Ну, мы решили, что Его Величеству виднее. A чуть не на следующее утро он исчез.

— Может быть, они узнали о его переписке с вами и сплавили куда подальше? — предположила Надя. — A объявили, что исчез.

— C них станется, — проворчал Грендель.

— Король — не иголка, — глубокомысленно заметил Дубов, в котором уже пробудился детектив высокой квалификации. — Будем искать. Если его, конечно, не вывезли тайно в Белую Пущу.

— A кстати, что в Белой Пуще? — спросила Чаликова. — Установилась там стабильная власть, или нет? То есть я хотела сказать — устойчивая.

— Какая уж там власть, — хмыкнул Беовульф. — Одно название. Я, конечно, не знаю подробностей, но один мой хороший приятель, купец Авелат, ездил туда по своим торговым делам и даже встречался с кем-то из Семиупырщины…

— Чего-чего? — удивленно переспросил Дубов.

— Ну, Семиупырщина — так теперь называется ихняя шайка. То есть вообще-то она зовется более красиво — Временный Совет по управлению Белой Пущей, или черт его там знает как. Но все зовут их Семиупырщиной, это и короче, и суть точно отражает.

— И кто же эти семь упырей? — заинтересовалась Чаликова.

— Да нет, упырей среди них Авелат насчитал только двоих — самого барона Альберта и воеводу. A остальные — какие-то бояре, потомки еще тех, шушковских, недорезанные князем Григорием, да парочка богатеев. Но заправляют, конечно же, упыри во главе с Альбертом. A барон будто бы после смерти князя Григория совсем с крыши спрыгнул — верит во все приметы и собственной тени боится. Хотя пардон — у вурдалаков тени не бывает…

— Ну хорошо, вероятность того, что короля вывезли в Белую Пущу, мы рассматривать не будем, — задумчиво промолвил Дубов, — тем более что у них там, как я понимаю, и своих проблем хватает. Значит, Его Величество либо держат где-то в тайном месте, либо похитили, условно говоря, «третьи силы».

— A ну как убили? — ахнул Грендель.

— Не думаю, — покачал головой Василий. — Король им нужен живым, во всяком случае до того момента, пока не подпишет отречения в пользу Виктора. Да и каким бы Виктор ни был, но титул убийцы собственного дяди ему совершенно ни к чему.

— Да уж, это вам не королевич Георг, — заметил хозяин. — Тот, говорят, на своего дядюшку чуть не с ножом кидался!

— Теперь относительно предположения, что его могли перевести в более закрытое место, чем королевский замок, — продолжал детектив. — Я знаю Его Величество Александра как человека отнюдь не глупого, он не мог не понимать, что его положение более чем ненадежное, и тот факт, что он отказался от вашего предложения о побеге, может означать только одно: Его Величество уже ждал помощи совсем с другой стороны. Это подтверждает и его исчезновение сразу после вашего письма. Так что скорее всего король жив, здоров и находится в надежном месте.

— Боюсь, боярин Василий, что вы просто пытаетесь нас успокоить, пристально глянул на Дубова Грендель. — A заодно и самого себя.

— Не без этого, — развел руками детектив.

Тут в залу заглянула горничная. Вид у нее был весьма растерянный:

— Господин Беовульф, к вам гость…

— Гость? Прекрасно. Ну так ведите его сюда, — прогудел радушный хозяин. — A заодно и винца принесите.

Но когда объявленный гость появился на пороге, то все непроизвольно вскочили из-за стола и почтительно склонились перед ним, хотя тот был одет очень скромно, по-крестьянски. Нежданный гость был король Новой Ютландии Его Величество Александр.

Петрович со спущенными штанами стоял посреди длинноруковской комнаты, а князь, макая тряпочку в миску с водкой, собственноручно протирал бывшему Грозному Атаману царапины на заднице.

— Что, шибко больно? — участливо спросил Длиннорукий, когда Петрович, не выдержав, слегка визгнул.

— Все с того раза, — проворчал Петрович. — Котяра проклятый. Так меня цапнул, что до сих пор ни сесть, ни встать. A нынче ночью снова на меня броситься хотел, хорошо я успел удрапать!

— Ничего, скоро поймаем твоего кота, — обнадежил Длиннорукий. — Ну все, можешь одеваться.

Но тут в неплотно закрытой двери появилась благообразная фигура Теофила. Старый слуга держал в руке небольшое блюдечко с молоком. Завидев сию двусмысленную сцену, он несколько смутился и деликатно кашлянул.

— Извините, господа, — почтительно проговорил Теофил и снова было повернулся к двери, но тут его как ни в чем не бывало окликнул Длиннорукий:

— Постой, любезнейший, как там тебя, Теодор?

— Теофил, Ваше Сиятельство, — с достоинством ответил слуга, проходя внутрь. Петрович едва успел натянуть штаны.

— Послушай, Теофил, — немного смущаясь, заговорил князь, — тут ведь у вас в замке живет кот, белый такой, пушистый?.. — При этом князь покосился на блюдечко, которое держал слуга.

Теофил непринужденно отпил немного молока и поставил блюдечко на комод:

— Жил, Ваше Сиятельство. Но вот как Его Величество исчезли, так и Уильям пропал. Должно быть, ушел вместе с Его Величеством.

— A кто же тогда меня ночью?.. — начал было Петрович.

— A-а-а, так это призрак! — радостно подхватил Теофил. — Еще чуть ли не во времена достославного королевича Георга тут поселился какой-то злой дух в облике кота, и он все эти годы по ночам преследует тех, кто злоупотребляет хмельным зельем. Но вы не опасайтесь, он совсем безобидный, уверяю вас.

— Ничего себе безобидный! — потер задницу Петрович.

— A я вам вот еще что скажу, — доверительно понизил голос Теофил. — Этот Уильям, пока Его Величество находились в домашнем заточении, служил ему верным письмоносцем: разносил куда надо записки, кои король привязывал ему к хвосту. Умная бестия!

— Что-о? — вытаращился на Теофила Петрович, а Длиннорукий зло проговорил:

— По-моему, он над нами смеется.

— A ты только сейчас заметил?! — истерично взвизгнул Петрович.

— Ну что вы, господа, — скорбно покачал головой Теофил, — разве я позволил бы себе смеяться над столь почтенными особами?

— Ничего, дайте с делами разобраться, я еще этого кота поймаю и шкуру спущу! — пообещал Длиннорукий. — Вот, как сейчас помню, в бытность мою градоначальником учинили мы как-то отлов бродячих котов — любо-дорого! Уж мы их душили-душили, душили-душили, душили-душили, душили-душили… Князь аж прикрыл глаза, а на его лоснящейся физиономии заиграла блаженная усмешка.

— Извините, Ваше Сиятельство, — деликатно кашлянул Теофил, — что же вы делали с этими несчастными задушенными котами?

— Шубейки боярыням шили, — осклабился князь. — Собольи…

— O темпоре, о морес, — горестно вздохнул старый слуга и, взяв блюдечко, покинул комнату.

— Чего он сказал? — скривился Петрович.

— Умник, — фыркнул Длиннорукий. И, немного подумав, добавил: — A кота я изведу — теперь это для меня дело княжеской чести!

В корчме, как обычно, было тихо и малолюдно. Лишь корчмарь-леший за стойкой протирал посуду, а водяной за столиком потягивал свою любимую болотную водицу.

— Ну что, опять без работы остался? — сочувственно спросил водяной, опрокинув в себя очередную кружку.

Леший со стуком поставил тарелку на стойку:

— Да какая уж работа в нашей глухомани! Боюсь, совсем придется корчму закрывать. Тут вот на ночь глядя боярин Василий пожаловал, да не один, а с двумя спутниками. — Леший тяжко вздохнул. — Думал, погостят хотя б денек какой, так нет же — ни свет ни заря отъехали. Тебе хоть работенка подвалила, и то неплохо.

— Ну да, — важно кивнул водяной. — Вел по болотам этого, как бишь его, Ивана.

— По болотам? — несколько удивился корчмарь. — И чего он там потерял?

— A кто его знает! — отхлебнул водицы водяной. — Должно быть, тоже по делам боярина Василия.

— Ох, не к добру все эти дела боярина Василия, — озабоченно проворчал леший. — В тот раз приехал тоже якобы по своим делам, а князь Григорий погиб.

— Ну так чего ж ты не радуешься?

— A я и радуюсь! Да только едва Григория не стало, так его вурдалаки сразу сюда полезли.

— Какие вурдалаки? — удивился водяной.

— Да, ты прав, вурдалаки пока еще не полезли, — согласился корчмарь, да князь Длиннорукий с наемниками хоть и не вурдалаки, а того навроде. Ну а короля Александра, скажи, зачем с престола согнали?

— Но не боярин же Василий в этом виноват, — возразил водяной. — Он ведь хочет чтобы как лучше, чтобы жить по людским законам, а не по вурдалачьим.

— Хочет-то как лучше, — протянул леший, — а что выходит? A ежели еще и Иван тут по делам боярина Василия… Он тебе что-нибудь по дороге рассказывал?

— Не, все больше молчал, — горделиво приосанился водяной. — Меня слушал. Сразу видно, умнейший человек.

— От этого ума одно горе, — проворчал леший. — Вот и Виктор, говорят, умный человек, а с кем связался!

— Ну, мы еще не знаем всех обстоятельств, — чуть понизил голос водяной. — Кто знает, может быть, он просто вынужден был идти с ними, чтобы всем нам не стало еще хуже!

— Пока что я вижу только одно — ежели и дальше так будет продолжаться, то очень скоро сюда придут настоящие упыри, и мне опять придется убираться не знаю куда! — чуть не выкрикнул леший. И, пристально глянув на своего друга, тихо добавил: — Да и тебе тоже.

Тут за дверью послышались какие-то крики и грохот.

— Ну, вот и тебе работенка подвалила, — обрадовался водяной. Однако леший отнюдь не разделял оптимизма своего приятеля.

— Это они, — зло проворчал корчмарь.

— Кто, упыри? — удивился водяной.

— Хуже. Те, когда кровь пускают, то только чтоб насытиться, а эти… Бес их знает, ради удовольствия что ли?

Тем временем дверь опрокинулась вовнутрь, и в корчму с гиканьем ввалились несколько человек в черных накидках и капюшонах, закрывающих лицо. Один из них выхватил из-под плаща какую-то чудную длинную палку и направил один конец в потолок. Леший поспешно зажал уши пальцами, и тут же раздался оглушительный тарахтящий звук, а с деревянного потолка посыпались щепки. Водяной от неожиданности аж сполз под стол, а леший, уже привыкший к подобным набегам, вытащил из-под прилавка бутыль с мутной жидкостью и молча поставил на стойку. Один из налетчиков схватил бутыль в охапку, и вся ватага с радостными криками покинула корчму.

Водяной выполз из-под стола и с трясущимися руками отправился ставить дверь на место.

— И вот так чуть ли не каждый день, — вновь вздохнул леший. — A попробуй не дать — убьют!

— Кто они такие? — дрожащим голосом спросил водяной.

— Да наемники, кто ж еще, — проворчал корчмарь. — Никакой на них управы…

— A может, Виктору пожаловаться? — предложил водяной. — Он, говорят, беспорядка не терпит.

— Виктор-то, может, беспорядка и не терпит, — подумав, ответил леший, да он и сам от этих наемников целиком зависит. Так что жаловаться — себе дороже.

Но тут дверь вновь отворилась, и в корчму вернулся совсем молодой парень из числа наемников — во время налета он стоял у входной двери. Подойдя к стойке, он неловко сунул лешему пару смятых бумажек.

— Нет, вы не подумайте, мы же не бандиты какие, — смущенно пробормотал парень. — Мы только ради справедливости, против всяких антинародных режимов. — Сказав это, он поспешно вышел вон.

Водяной подошел поближе к стойке, и они вдвоем принялись разглядывать бумажки — те были зелененькие и расписаны разными непонятными буквицами. Кроме того, на обоих наличествовал вытянутый круг с каким-то бородатым мужиком.

— Ты что-нибудь понял из того, что он сказал? — удивленно спросил водяной, осмотрев необычные листки.

— Все очень странно, — озабоченно покачал головой леший. — И бумажки какие-то непонятные суют, и изъясняются вроде как по-нашему, да ничего не поймешь. Совсем как боярин Василий со своим парнишкой.

— A ведь и Иван так же само говорит, — вставил водяной, — только, пожалуй, еще мудренее.

— Не к добру все это, ох не к добру, — прокряхтел леший и, заняв привычное место за стойкой, вновь принялся протирать тарелки. Водяной вернулся за столик и, налив себе из кувшина очередную кружку, залпом выпил. В корчме опять воцарилась сонная тишина, и лишь несколько щепок на полу напоминали о налете.

Устало откинувшись в кресле, король Александр рассказывал своим друзьям, как ему удалось исчезнуть из собственного замка:

— Извините великодушно, что пришлось отказаться от вашего предложения. Я ценю ваши высокие порывы, но к тому времени побег уже был почти подготовлен.

— И кто помог вам бежать? — не без скрытой ревности вопросил Беовульф. Уж не…

— Нет-нет, — вздохнул король, — все равно не угадаете. Могу ли я положиться на вашу скромность, друзья мои? Мне помогла бежать моя возлюбленная, простая девушка, но чистая и светлая душою, будто горный ручеек среди мрачных скал.

Услышав это, Надя чуть заметно улыбнулась — наконец-то ей стало ясно, куда исчезал Александр в дни ее первого пребывания в королевском замке и чем вызваны его предосудительные разговоры о династических браках.

— Вот оно что, — протянул Беовульф, — то-то Ваше Величество были столь неотзывчивы, когда я пытался вам сосватать свою кузину, графиню Бернадетту Прокопьевну!

— A по-моему, это необычайно поэтично, — закатил глаза к почерневшему потолку Грендель. — Один король, весьма достойный, влюбился в девушку простую… Я уже чувствую, как в моей душе слагается возвышенная песнь всепобеждающей любви, стоящей много выше всех сословных предрассудков!

— Все это, конечно, замечательно, но отчего же вы, Ваше Величество, не желаете собственноручно возглавить борьбу за престол и справедливость? вопросил Беовульф. — Сами-то мы разобщены и тяжелы на подъем, но стоит вам только свистнуть… То есть я хотел сказать — кинуть боевой клич.

— A что толку! — безнадежно махнул рукой Александр. — Виктор с князем Длинноруким просто ввели де юре то, что уже многие годы и так существовало де факто. То есть нашу полную зависимость от Белой Пущи.

— Но для чего им тогда понадобилось устраивать этот дворцовый переворот? — удивился Дубов. — Не вижу логики.

— Видимо, у покойного князя Григория были какие-то свои виды, а его преемники просто впопыхах забыли отменить то, что он задумал, — не очень уверенно ответил король. — Вот все и шло как бы по накатанной.

— Почему «как бы»? — переспросила Чаликова.

— Потому что Длиннорукий обещал Виктору, что тот получит из Белой Пущи и денежные средства, и новейшие орудия производства, и умельцев, которые обучат моих подданных искусным ремеслам. Очевидно, князь Григорий так бы и сделал, но его нет — и все встало. — Александр помолчал, подлил себе в кубок немного вина. — Возможно, что Виктор и руководствовался лучшими побуждениями, но что вышло — сами видите.

— Хотели как лучше, а получилось как всегда! — во всю глотку захохотал Беовульф.

— Погодите, господа, — неуверенно заговорила Чаликова, — но если руководителям Белой Пущи теперь не до вас, то…

— Ну-ну, говорите же, — поторопил ее Беовульф.

— Нет-нет, это, в конце концов, не мое дело. Мы с Василием Николаичем здесь иностранцы…

— Ничего, князь Длиннорукий здесь тоже иностранец, — заметил Грендель. A уж эти его наемники так вообще неведомо откуда.

— В общем, я хотела сказать, — продолжала Надя, — что пока наследники князя Григория заняты своими семиупырскими дрязгами, вы вполне можете прогнать и Виктора, и Длиннорукого, и всех наемников.

— Вряд ли, — с сомнением покачал головой король, — боюсь, вы не совсем представляете себе…

Но договорить Александр не успел, так как Беовульф с грохотом опустил кубок на стол, слегка забрызгав и без того не совсем чистую скатерть:

— Вот! Вот речь не мальчика, но мужа! — И, немного остыв, добавил: Извините, госпожа Чаликова, в этом прикиде я вас принимаю больше за мальчика…

— Думаю, что Надя права, — раздумчиво заметил Василий. — Но решать это действительно вам. Не нам.

— Ну, не знаю, — колебался король. — Так-то оно так, но ведь раньше или позже власть в Белой Пуще установится, и тогда они снова за нас примутся. Не стало бы еще хуже.

— Господа, — понизил голос Василий, — могу вам сообщить, что власть упырей в Белой Пуще, по моим данным, скоро может подойти к концу.

— Как это? — изумились и Грендель, и Беовульф, и Александр.

— Элементарно, — по привычке произнес Василий. Но, поняв, что для его собеседников все это не столь элементарно, пояснил: — Так же как вы, Ваше Величество, являетесь на данный момент единственным легитимным правителем в Новой Ютландии, так и у Белой Пущи скоро появится легитимная наследница княжеского престола Шушков.

— Иван-царевич уже отправился ее расколдовывать, — почти конспиративным шепотом добавила Надя. — Но все это до поры до времени должно оставаться в глубокой тайне.

— Что за Иван-царевич? — пристально глянул на Василия и Надю король Александр. — Уж не тот ли молодой человек с заплечным мешком, что искал дорогу через болота?

— Надеюсь, Ваше Величество не сказали ему, что Марфа — это княжна? волнуясь, спросила Надя.

— Да нет, просто показал дорогу, и все, — ответил король. — A что, это имеет какое-то значение?

— По нашему плану, Иван-царевич не должен знать, кто она такая на самом деле, — пояснил Дубов. — Мы даже проинструктировали нашего знакомого водяного, чтобы он просто провел Ивана по болоту и оставил неподалеку от искомого места, но не говорил, кто такая эта заколдованная лягушка.

— Иначе расколдование Марфы может сорваться, — добавила Чаликова.

— Но ведь болота весьма обширны, — пожал плечами король, — и где уверенность, что Марфа и ваш Иван-царевич непременно встретятся?

— Уверенность есть, — рассмеялся Василий, — и даже более чем уверенность. Известный Вашему Величеству колдун Чумичка так заговорил стрелы, что куда бы господин Покро… то есть куда бы наш Иван-царевич не выстрелил, стрела сама должна найти дорогу к Марфе.

В это время в зале появилась горничная:

— Боярин Василий, к вам гость.

— Ко мне? — удивился Василий. — Но кто же мог узнать, что я тут?

— Кузьма! — догадался Беовульф. — Он-то уж точно знает, что вы у меня. Ну, скажи ему, пускай входит, да побыстрее.

Однако на пороге, ко всеобщему удивлению, возник отнюдь не домовой Кузька, а королевский слуга Теофил.

— Ваше Величество… — почтительно пробормотал он, увидав своего короля.

— A, ну ясно, уже пронюхали, что я здесь, — добродушно сказал Александр.

— Да нет, Ваше Величество, пока что пронюхали только то, что здесь боярин Василий. — И, обращаясь к Дубову, Теофил добавил: — Ваша Светлость, по поручению Его Высочества Виктора я должен вам передать извинения за ночное недоразумение…

— Так что же, это было недоразумение? — переспросил детектив. — Странно, очень странно…

— Ну да, это все князь Длиннорукий, а Виктор ни сном, ни духом. В общем, Его Высочество приглашает вас пожаловать в замок. — И Теофил уже совсем доверительно понизил голос: — Только я бы на вашем месте ехать туда поостерегся.

— A что, разве Виктор…

— Да нет, Его Высочества вам опасаться нечего, но вот князя Длиннорукого… Да еще эта женщина, госпожа Глухарева — мне кажется, она вас несколько недолюбливает.

— Как, и она тут?! — взревел Беовульф. — Подлая, коварная изменщица!

— A я посвящал ей свои лучшие стихи, — тихо вздохнул Грендель. — Не ты темна, темны твои дела…

— Вася, ведь Анна Сергеевна и вас чуть не отправила на тот свет, напомнила Чаликова. — Так что для вас отправляться в замок — чистое безумие.

— Я еду, — решительно заявил Василий. — Нет-нет, Наденька, вы оставайтесь здесь, а я постараюсь там что-нибудь разузнать — и сразу назад. Когда выезжаем?

— Прямо сейчас, — сказал Теофил. — Его Высочество изволил выслать за вами собственную карету.

— Теофил, только не говори им, что и я здесь, — попросил король. — Хотя, впрочем, можешь сказать. Если уж они так быстро прознали про боярина Василия…

Беовульф торжественно поднялся из-за стола и подошел к Дубову:

— Дорогой боярин Василий, если с вами что-нибудь случится, то знайте — мы весь королевский замок по бревнышку раскатаем, по камешку разберем, но вас вызволим.

— Я в этом не сомневаюсь, — улыбнулся боярин Василий.

Следуя подробным указаниям своего нового знакомого, обитателя уединенного хутора, Иван Покровский быстро шел по узкой тропинке, еле заметной в пожелтевшей траве. Обогнув несколько весьма живописных, но сильно заболоченных полянок и покружив по небольшому перелеску, тропинка вывела путника на край обширной равнины, всем своим видом напоминавшей следы какого-то непонятного природного катаклизма: местность была как бы расчерчена на длинные прямые полоски суши (стрелки или «грядки», как именовал их водяной) и столь же прямые, уходящие в бесконечность канавки. На обрывистых берегах «грядок» тут и там торчали красавцы-мухоморы, хотя Покровский заметил немало и благородных грибов, не то белых, не то подберезовиков — просто они явно проигрывали и как-то терялись в соседстве ядовито-красных щеголей, давших прозвание всей стране.

Неподалеку, на самом краю болота, одиноко возвышался клен, уже почти облетевший, и он-то как раз и служил главным ориентиром: отсчитав слева от него три «грядки», Покровский свернул на четвертую. Путь был не слишком легким — ноги то и дело увязали во мхе, приходилось продираться сквозь густой кустарник, разросшийся кое-где от края до края, несколько раз довелось перепрыгивать через довольно широкие щели, которые, будто трещины, пересекали «грядку».

Когда Иван достиг-таки окончания стрелки, скупое осеннее солнце достигло зенита. Болотная водица тускло поблескивала с трех сторон — слева и справа тянулись параллельные «грядки», имеющие выход ко второму берегу необычного болота, но канавки, отделяющие их от той стрелки, по которой шел Покровский, сходились как раз впереди. Иван представил себе чувства несчастной девушки, выбравшей для бегства ту «грядку», которая вела в тупик, и как бы воочию увидел трагические события, которые разыгрались в этих сумрачных краях два столетия тому назад. Картину дополнял крупный замшелый камень на самом окончании «грядки». На камне Иван разглядел выбитый когда-то знак, напоминающий букву «М».

Покровский поставил рюкзак на землю рядом с памятным камнем, извлек из колчана лук с гербом и золотую стрелу, выданную Чумичкой — всего их было три. По словам колдуна, этого количества должно было хватить с лихвой.

Заправив стрелу в лук, Иван натянул тугую тетиву и, совершенно не целясь, выпустил ее вверх. Несмотря на почти безветренную погоду, какая-то неведомая сила подхватила стрелу, и она, несколько раз перевернувшись в воздухе, медленно полетела через канавку к противоположному берегу. Покровский схватил заранее приготовленный компас и, пока стрела не скрылась за молодым еловым перелеском, определил точное направление полета.

— Ну что же, придется еще разок искупаться, — вздохнул путешественник и принялся шестом исследовать дно канавки. Оно оказалось не очень глубоким и достаточно твердым — правда, только у самого берега. Мысль, что можно было бы вернуться и пройти по соседней «грядке», в голову к Ивану не пришла, да и путь в таком случае оказался бы слишком длинным. Покровский осторожно слез с обрыва прямо в воду и, держа рюкзак над головой, медленно двинулся вперед. Водица была по-осеннему холодной, но путник, видимо, уже успел привыкнуть к подобным неудобствам. И когда до заветного берега оставалось всего несколько шагов, Иван почувствовал, что дно буквально засасывает ноги. Лишь с неимоверным усилием ему удалось вырваться и, зацепившись шестом за какой-то кустик на краю низкого, но крутого бережка, достичь твердой почвы. Правда, рюкзак сильно промок, но его обладатель не горевал: во-первых, он радовался, что вообще выбрался на берег, а во-вторых, наиболее ценные вещи были завернуты в несколько слоев полиэтилена.

Еще раз справившись с компасом, Покровский направился прямиком через лесок, за которым начиналось уже обычное болото, коего не успели коснуться лопаты мелиораторов эпохи королевича Георга. Идти в промокшей одежде, с которой живописно свисала тина, было не очень-то уютно, однако Иван старался не обращать внимания на подобные мелочи, справедливо полагая, что в пути еще не раз придется искупаться в болоте.

Через несколько минут, миновав перелесок, Покровский вновь вступил в очередное болото. Трудность передвижения на сей раз заключалась не столько в том, что приходилось прыгать с кочки на кочку, сколько в том, что при этом нужно было следовать определенным курсом, по возможности с него не сбиваясь. A путь, указанный полетом стрелы, как назло заводил в самые топкие и труднопроходимые места. Однако шест и некоторые навыки жизни на болоте делали свое дело — и Иван добрался до середины болота, ни разу по-настоящему не провалившись.

Идя по направлению стрелы, Покровский вдруг оказался на ровной и по-летнему зеленой лужайке, раскинувшейся посреди болота. Однако, сделав пару шагов, Иван явственно ощутил, что проваливается в какую-то страшную, обволакивающую бездну, куда более безысходную, чем незадолго при переходе через канавку. Болотопроходец мгновенно скинул с плеч рюкзак и отбросил его на край лужайки, но это почти совсем не помогло — Иван уже погряз в трясине выше колен и продолжал стремительно тонуть. Любое движение, любое усилие только убыстряли погружение.

Находясь уже по пояс в вязкой холодной трясине, Покровский увидел, как прямо по предательской зелени лужайки, поблескивая на солнце, огромными прыжками к нему приближается крупная зеленая лягушка. Когда она подскакала совсем близко, Иван понял, что блестит не сама лягушка, а золотая стрела, которую она держит во рту. «Неужто та самая?», промелькнуло в сознании Ивана. A лягушка, подпрыгнув совсем близко, выпустила стрелу, и та мгновенно ушла в трясину.

Левая рука Покровского уже почти завязла в болоте, а правую он протянул лягушке. Та вспрыгнула на ладонь, Иван поднес ее к лицу и поцеловал.

Раздался грохот, и рядом с Покровским возникла высокая стройная девушка в темном платье. Легко отпрыгнув к ближайшей кочке, она подняла болотопроходческий шест и быстро протянула его Ивану. Последним усилием выдернув левую руку из трясины, он ухватился за шест. Девушка изо всех сил тянула, Покровский, насколько позволяло положение, отчаянно двигался, и в конце концов их общие усилия увенчались успехом — зеленая трясина была вынуждена отдать вожделенную добычу.

Когда Теофил ввел боярина Василия в трапезную залу, то тому показалось, что он попал в настоящий гадюшник — четыре пары глаз глядели на него с откровенной ненавистью: всем им, и Каширскому, и Анне Сергеевне, и князю Длиннорукому, и Соловью-разбойнику он успел в разное время и в различных «действительностях» что называется наступить на хвост. Лишь Виктор с неподдельным радушием вскочил из-за стола и кинулся навстречу гостю:

— Дорогой боярин Василий, вы должны извинить нас за этот досадный случай нынче ночью! Поверьте, я совсем не хотел…

— Да ну что вы, Ваше Высочество, — прервал августейшие излияния боярин Василий, — я прекрасно понимаю, что лично вы тут не при чем. — Гость бросил мимолетный взор на Длиннорукого и заметил, что тот как-то скукожился и даже позеленел от злости. Анна же Сергеевна полезла в декольте своего черного платья.

— И в знак того, что вы не сердитесь, — продолжал Виктор, — прошу вас принять участие в нашем скромном обеде.

— Благодарю Ваше Высочество, — вежливо отказался боярин Василий, — но я уже пообедал у господина Беовульфа. Возможно, у него подают не столь изысканные блюда, но зато там я могу быть уверен, что худо мне от них не будет. — Украдкой глянув на Анну Сергеевну, Василий заметил, как та, злобно зашипев, вынула руку из декольте.

Виктор же как ни в чем не бывало сказал:

— Ну, не буду настаивать. Я и сам не люблю переедать. Теофил укажет вам горницу, где вы сможете отдохнуть, а после обеда прошу пожаловать ко мне на небольшую беседу.

— С удовольствием побеседую с Вашим Высочеством, — церемонно откланялся боярин Василий и в сопровождении старого слуги покинул трапезную.

— Теофил, вы не могли бы устроить мне встречу с Кузькой? — негромко спросил Дубов, пока они шли по длинному коридору.

— Кузьма Иваныч ожидает в отведенных вам покоях, — столь же тихо ответил Теофил.

Кузька бросился в объятия своего задушевного друга боярина Василия, едва тот вошел в комнату:

— Василий Николаич! Какими судьбами?!

— Погоди, погоди, — говорил Василий, отряхивая свой боярский кафтан, который уже оказался безнадежно запачканным — Кузька был весь в саже и копоти. — А ты, как я вижу, заделался заправским трубочистом. Ну как тебе новая власть, не обижает?

— Не, совсем наоборот, — весело откликнулся Кузька. — Виктор уважает тех, кто делом занят. Вот грозится дать мне сельских девушек для обучения домоводству…

— Спасибо, что выручил нас, — прочувствованно сказал Василий.

— Да пустяки, — махнул рукой Кузька.

— Слушай, Кузьма Иваныч, — по-деловому заговорил Дубов, — появилась реальная возможность прогнать упырей из Белой Пущи…

— Ты уж не впервой обещаешь, — перебил домовой, — и что?

— Уже сейчас преемники Григория, как я слышал, вынуждены поджать хвосты. Эти упыри поняли, что если даже князь Григорий не такой уж неуязвимый, как считалось два столетия, то сами они тем более. Теперь главное — нанести по ним решающий удар. В прошлый раз твоя помощь, Кузьма Иваныч, была для нас неоценима…

— Ну-ну, не подмазывайся, — засмеялся Кузька. — Выкладывай, чего нужно.

— Тебе с первой же оказией предстоит отправиться в Белую Пущу, в княжеский замок…

— Ни-ни-ни! — замахал ручками домовой. — Ты чего, на верную погибель меня посылаешь?! — И, помолчав, уже совсем по-деловому спросил: — И что я там должон делать?

— То же, что и здесь, — ответил Дубов. — Нет-нет, я имею в виду не чистить дымоходы, а следить за тем, что там у них происходит. А еще… Василий нагнулся к уху Кузьки и что-то зашептал. Домовой понимающе закивал.

Тут в дверь постучали, и на пороге появился Теофил:

— Боярин Василий, вас просит к себе Его Высочество.

— Иду-иду, — поднялся с кресла Василий. — Ты все понял, Кузьма Иваныч?

— Все, Василий Николаич! — весело ответил домовой и юркнул прямо в камин.

В коридоре на Дубова чуть не налетела Анна Сергеевна.

— Здравствуйте, Василий Николаич! — скривив губки, деланно обрадовалась она.

— Добрый день, Анна Сергеевна, — как ни в чем не бывало поздоровался детектив. Теофил деликатно прошел вперед и дожидался боярина Василия в конце коридора.

— Явились, чтобы вредить мне? — сощурившись, продолжала Анна Сергеевна. Дубов вздохнул:

— Вы сами себе вредите и своими действиями, и всем образом жизни. А я сюда явился в поисках истины и справедливости!

— Слова, слова… — покачала головой Глухарева. — А я вам предлагаю действовать заодно — у меня уже есть парочку заманчивых делишек на примете!

— Этого не будет никогда, Анна Сергеевна, — тихо, но непреклонно ответил Дубов. A госпожа Глухарева уже решительно запускала руку за корсаж.

— Если вы отвергаете меня, — с пафосом говорила она, откупоривая скляночку с прозрачной жидкостью, — то и жизнь мне ни к чему! — C этими словами Анна Сергеевна основательно приложилась к бутылочке и, крякнув, вытерла рукавом рот. — Ах, я умираю! — решительно заявила она.

— Ну и на здоровье, — улыбнулся Дубов.

Анна Сергеевна начала плавно оседать, томно закатывая глаза и издавая предсмертные стоны. Василий галантно подхватил даму одной рукой, другой же незаметно ущипнул ее.

— Ах вы противный! — взвилась лже-покойница, и тут же, изогнувшись, как кошка, прошипела: — Значит, война?

— Между нами другие отношения просто невозможны, — усмехнулся Василий. Извините, Анна Сергеевна, если у вас ко мне все, то я должен спешить меня ждет Его Высочество.

Анна Сергеевна посторонилась, и Дубов поспешил вслед за Теофилом. Но даже затылком он ощущал полный холодной ненависти взгляд госпожи Глухаревой.

— Вздорная женщина, — заметил Теофил. — Его Величество Александр такую и на порог не пустил бы.

Виктор встретил боярина Василия в своем рабочем кабинете — там, в отличие от покоев Александра, не было ничего лишнего, не говоря уж о всяком хламе, который у короля валялся даже на рабочем столе. Единственное, что привлекло внимание гостя, так это ржавая шпага, висевшая на стене.

— По преданию, эта штуковина принадлежала еще Георгу, — пояснил хозяин, уловив интерес боярина Василия. — Якобы она и послужила причиной его изгнания. Или, вернее сказать, последней каплей.

— Вот как?! — искренне подивился Василий.

— Ну да. Будто бы он выхватил шпагу и с криком: «Крыса!» проткнул занавеску. А там стоял некий почтенный царедворец.

— Ну, так эта шпага историческая реликвия, — заметил Дубов и подумал, что баронесса Хелен фон Ачкасофф дорого бы дала, чтобы заполучить такой экспонат к себе в коллекцию.

— Да пустяки, — пренебрежительно махнул рукой Виктор, — я ощущаю себя наследником не безумных выходок Георга на родине, а его полезных начинаний здесь.

— А начали с безумной авантюры, — подхватил боярин Василий и, спохватившись, добавил: — Надеюсь, Ваше Величество, я не позволил себе излишней?..

— Я как раз хотел поговорить с вами откровенно, — перебил Виктор, — безо всех этих утонченных церемоний… Скажите, что мне оставалось делать? Они бы так и так своего добились, ведь у нас даже собственных войск нет, уж не говоря обо всем прочем. А вступив с ними в соглашение, я могу хоть как-то держать положение под своим надзором и что-то сделать если и не во благо, то хоть бы не во зло Ново-Ютландскому государству и народу.

— Извините, Ваше Высочество, но мне кажется, что вы просто пытаетесь успокоить свою совесть, — отбросив «утонченные церемонии», откровенно высказался Василий. — И потом, вы все время говорите «они». Кто — они? Виктор подавленно молчал. — Князь Длиннорукий, Соловей-разбойник да неизвестно чьи наемники. Если что, их хозяева в Белой Пуще тут же от них открестятся — мол, знать не знаем, ведать не ведаем всю эту шушеру.

— Крыть нечем, — через силу усмехнулся Виктор.

— А вы для них — просто, извините, половая тряпка, которую они выжмут, вытрут ноги и выбросят, — продолжал боярин Василий.

— Что же делать? — с болью вырвалось у Виктора.

— Положение не столь уж безнадежное, — понизил голос Дубов. — Вы же сами видите, что упырям, которые в Белой Пуще, не до вас и не до князя Длиннорукого. Вам нужно повиниться перед вашим дядей и вместе с Беовульфом и прочими славными рыцарями изгнать отсюда всю эту нечисть.

— Легко сказать, — горестно протянул Виктор.

— Беовульф готов созвать рыцарей, — напористо продолжал Василий, — а Его Величество уже почти согласен их возглавить если не как военачальник, то как символ законной власти. А вы должны, находясь здесь, всячески им способствовать, чтобы по возможности нейтрализовать князя Длиннорукого и его наемников. Вы согласны?

Виктор молчал. Казалось, он готовится принять самое важное в своей жизни решение. Точно так же он молчал несколько недель назад, слушая разглагольствования и посулы князя Длиннорукого.

И тут в тишине Василий явственно расслышал неясный шорох, доносившийся из-под небольшого диванчика в углу комнаты.

— Что это? — вскрикнул Василий. — Нас подслушивают?!

— Кому тут подслушивать! — оторвался от раздумий Виктор. — Мышка, должно быть. Или крыса. Дядюшкин кот куда-то пропал, вот они волю и почуяли…

— Вы позволите? — Не дожидаясь позволения, боярин Василий сорвал со стены «историческую» шпагу, подбежал к дивану и, нагнувшись, несколько раз наугад несильно ткнул. Раздался дикий визг, и из-под дивана, как ошпаренный, выскочил Петрович.

— Что это значит?! — тоном, ничего доброго не предвещающим, спросил Виктор.

— Крупная, однако же, крыса оказалась, — хмыкнул Дубов.

— Снова этот кот проклятый, — заныл бывший Грозный Атаман. — Погнался за мной, я сюда шмыгнул, а тут вы вошли… — Пятясь задом в сторону двери, Петрович споткнулся о край ковра и растянулся на полу.

— Вон! — рявкнул Виктор, и Петрович на четвереньках очень быстро покинул кабинет, отворив двери лбом.

— Вот с кем приходится иметь дело, — вздохнул Виктор, оставшись наедине с гостем.

— Вы сами выбрали этот путь, Ваше Высочество, — возразил боярин Василий. — Так что же я могу передать вашему дяде?

— Передайте мои сожаления, что так все вышло, — помолчав ответил Виктор. — А насчет ваших предложений я должен подумать. Если что, дам знать.

— А теперь, Ваше Высочество, позвольте мне откланяться, — сказал гость. — Темнеет рано.

— Ну что ж, не смею задерживать, — кивнул Виктор. — Счастливого пути.

— Извините, Ваше Высочество, у меня к вам одна не совсем обычная просьба, — вспомнил Василий. — Не могли бы вы лично проводить меня до кареты?

— С удовольствием, — несколько удивленно ответил Виктор. — Теофил, где вы?

— Я здесь, Ваше Высочество, — тут же вошел в кабинет старый слуга. В руке он держал некое подобие швабры с тряпкой, от которой неприятно пахло. Тут наш уважаемый господин Петрович, выходя от Вашего Высочества, немного обмочился…

То, что увидел Василий, когда вместе с Виктором и Теофилом вышел во двор, утвердило его в самых худших подозрениях: посреди двора, вдоль каменной дорожки от выхода из замка, до площадки, где ждала карета, стояли несколько человек в темных плащах с капюшонами — по всей видимости, те самые наемники, что ночью схватили и сторожили Василия и Надежду.

Увидев, что боярин Василий выходит из замка в сопровождении самого Виктора, наемники топтались в нерешительности, и детектив даже успел заметить, как один из них спрятал в широкий рукав какой-то блестящий металлический предмет — им вполне мог бы оказаться и нож, и кастет. Сделав вид, что хочет поправить штанину, Дубов кинул мимолетный взгляд на замок — и в нескольких окнах увидал Анну Сергеевну, Каширского, Длиннорукого и Петровича.

Поравнявшись с одним из наемников, Дубов чуть пригнулся и заглянул ему под капюшон. От такой наглости тот чуть было не обнажил вновь свой не то нож, не то кастет, и только присутствие Виктора заставило его сдержаться.

Василий же удовлетворительно хмыкнул и поспешил к карете. Все поняв, Виктор не отставал от него ни на шаг. У самой кареты Виктор и боярин Василий по царь-городскому обычаю три раза расцеловались, Теофил вскочил на кучерское место, и запряженный тройкой вороных коней экипаж быстро повез Дубова прочь из негостеприимного замка.

Василий Николаевич прокручивал в голове послужной список наемника, чье лицо он только что как следует разглядел: Мстислав Мыльник, командир отряда особого назначения, Кавказ, Прибалтика, опять Кавказ; октябрь девяносто третьего — Москва, штурм Останкино, оборона Белого дома, особая благодарность генерала Макашова. Погиб при артобстреле четвертого октября, затем был оживлен шарлатаном Каширским, который превратил его в зомби. И новые места службы: Кислоярск, Придурильская Республика, снова Кислоярск, затем переход в «параллельную реальность», наемничество у князя Григория, участие в провалившемся походе на Царь-Город и, наконец, Новая Ютландия… И всюду кровь, разрушения, насилие, смерть.

Иван Покровский и Марфа сушились возле небольшого костерка на опушке елового перелеска, отделявшего «грядки» от того болота, где произошло чудесное превращение. Они пили горячий чай из маленького ковшика, а из котелка побольше, висящего на перекладине прямо над костром, вкусно попахивало боровиками, собранными тут же под елками и сваренными в бульоне из кубиков, которыми Иван запасся в путешествие.

— Значит, ты не Иван-царевич? — с некоторым удивлением произнесла Марфа. Голос ее звучал как-то неуверенно — видимо, по причине двухсотлетнего перерыва, когда ей приходилось изъясняться только по-лягушечьи.

— Увы, — вздохнул Покровский и помешал варево длинной деревянной ложкой. — Но ты не беспокойся — и я, и мои друзья, мы все поможем тебе вернуться на верный путь… — Поняв по взгляду девушки, что сказал что-то не то, Иван замолк.

— Погоди, Ваня, — удивленно заговорила Марфа, — что значит на верный путь? Разве твои друзья не говорили тебе, кто я такая?

— Ну, вообще-то говорили, — нехотя согласился Покровский, — но зачем старое ворошить? Главное, что ты вернулась в человеческое обличье, а все остальное пустяки!

— A все-таки? — допытывалась девушка.

— Ну, будто бы тебя заколдовали в наказание за… — Иван пытался подобрать наиболее мягкие выражения того, за что наказали Марфу, но в голове, как назло, вертелись только неприличные слова. — Ну, в общем, за нехорошее поведение…

— Чего? — Марфа уставилась на Ивана, по-лягушечьи выкатив свои прекрасные серые глаза.

— A что, разве это не так?

— Я — Марфа, из рода князей Шушков, превращенная в лягушку по указанию князя Григория, мужа и убийцы моей двоюродной сестры Ольги. — Все это Марфа произнесла как-то устало и даже грустно.

— Ух ты! — несколько невпопад изумился Иван. — Как жаль…

— Тебе жаль, что ты освободил из многолетних пут не падшую девицу, а княжну? — покачала головой Марфа. — Может быть, если бы ты знал, кто я на самом деле, то не стал бы этого делать?

— Нет, ну почему же, — совсем смутился Покровский, — я очень рад, что помог Вашей Светлости вернуть прежний облик. Только видишь ли, Марфа, выходит, что меня просто использовали… Но я не в обиде!

— Как это, использовали? — Марфа с удовольствием отпила глоток чая. И хоть заварен он был на болотной водице, но в сочетании с черносмородинной заваркой из пакетиков вкус получился неожиданно приятным.

— Когда мне предложили отправиться на твои поиски, то нажимали в основном на чувство сострадания — нужно, мол, освободить бедняжку из лягушачьей шкуры, — объяснил Иван. — A про то, что ты княжна, ни слова. Но я на своих друзей без претензий — они люди порядочные и дурного дела не стали бы предлагать в любом случае.

— A что это за друзья такие? — пристально глянула Марфа на Ивана. Можешь не называть их имен, скажи только, откуда они — из Белой Пущи, из Царь-Города, из Новой Ютландии? Или еще откуда?

— Из Кислоярска, — простодушно ответил Покровский. Княжна промолчала, но ясно было, что это название мало о чем ей говорит. Ну разве что о Кислоярском царстве. — A их имена никакой тайны не представляют — это частный детектив Василий Дубов и журналистка Надежда Чаликова.

Марфа кивнула, хотя ни имена, ни род занятий тоже ничего ей не говорили. Возможно даже, что названия профессий она приняла за какие-то неведомые ей заморские почетные титулы.

Тем временем Иван снял с костра котелок и поставил его прямо на кочку перед Марфой:

— Прошу к столу!

Княжна зачерпнула немного варева в ложку и, подув, осторожно проглотила.

— Ну как? — чуть заметно улыбнулся Покровский.

— Бесподобно! — совершенно искренне ответила Марфа. И ничего удивительного — даже столь незатейливая стряпня могла показаться изысканным блюдом после двух сотен лет питания мошками, комарами, бузиной, осотом и прочими дарами болота.

— Как же я не сообразил сразу, — заговорил Покровский, — что здесь что-то не так. Например, что я должен проводить тебя не куда-нибудь, а прямо в королевский замок.

— Вот оно что! — протянула Марфа. — A ведь именно туда, к королю Иову, я и бежала от злодея Григория. Он ведь сгубил всю мою семью — и отца с матерью, и дядю, и сестру Ольгу… — Не очень красивое, но чем-то необычайно привлекательное лицо княжны на миг омрачилось. — Да, я должна идти в замок. Немного огляжусь, а потом решу, что делать дальше, если, конечно, твои друзья уже этого не решили за меня… O, уже вот-вот начнет темнеть. Так что скоро пойдем. — Марфа зачерпнула еще ложку похлебки с кусками грибов и с удовольствием проглотила.

— A я, по правде говоря, не очень-то в тебя верил, — признался Покровский. — Думал, что все это просто красивая легенда.

— Но ведь сюда пошел? — проницательно глянула на него княжна.

— A отчего ж не пойти! Если честно то, мне здесь нравится, — ответил Иван, — тишина, покой… Вот как вернусь домой, непременно напишу поэму о том, какие чудеса на свете творятся.

— Ты еще не знаешь всех здешних чудес, — вздохнула Марфа. — Вот, помню… когда ж это было? И счет годам потеряла. Давно, хоть к тому времени я уж долго в лягушках прожила. Как-то вижу — едет прямо по болоту золотая телега, запряженная четверкой черных коней. A на телеге хрустальный гроб. Подскакала я поближе и увидала, что куда кони идут, там болота расступаются. A лошадьми правит тот самый колдун, что надо мною надругался. Тут я недолго думая вскочила сзади на телегу и спряталась в уголке. A колдун правит прямо к Черной трясине, это самое топкое место на наших болотах. A как раз посреди трясины стоит такой как бы островок с невысоким пригорком — туда-то он гроб и завез. Я спрыгнула с повозки и в траве затаилась — жду, что дальше будет. A колдун стащил гроб с повозки и поставил его прямо на землю. Открыл крышку, а там женщина лежит. Этот колдун что-то над ней проговорил, должно быть, какое заклинание. A когда крышку закрывал, то пробормотал так злорадно: «Ну все, Наталья Кирилловна, лежи здесь до скончания веков, пока за тобой твой внучек не явится!». И захохотал так, что вся трава полегла. A потом сел на повозку и обратно поехал. A за ним дорога опять в болото превраща… Ваня, что с тобой? перебила сама себя Марфа, увидев, как побледнел ее слушатель.

— Наталья Кирилловна, — прошептал Покровский. — Значит, это она…

— Кто — она?

— Баронесса Наталья Кирилловна Покровская, бесследно исчезнувшая более полутора века назад. Моя прабабушка.

— Да что ты говоришь! — изумилась Марфа.

— Все сходится, — радостно подхватил Иван. — В бумагах моего предка барона Саввы Лукича, супруга Натальи Кирилловны, сохранились сведения о его знакомстве с неким Херклаффом. И похоже, что это тот самый колдун, что заколдовал и тебя, и мою прабабушку.

— Ну, меня-то понятно почему, — вздохнула Марфа, — чтобы убрать еще одну помеху князя Григория на пути к власти. A Наталью-то Кирилловну зачем?

— A вот это мы от нее самой и узнаем, — заявил Иван. — Хотя выяснилось, что я к тем баронам Покровским прямого отношения не имею, но попытаться можно.

— И не думай! — замахала руками княжна, едва не опрокинув котелок. — Там ведь топи непролазные. A этот колдун, как из трясины выбрался, наложил на нее страшное заклятие, и теперь там не только человек не пройдет — даже лягушка не проскочит.

— A я все-таки пойду, — упрямо повторил Покровский. — Вот провожу тебя в королевский замок, и… Постой, но ведь в замке теперь нет короля. Будто бы какие-то лиходеи свергли Александра с престола, а на его место посадили кого-то другого. Так что не знаю, стоит ли тебе туда идти?

— Пойду в замок, — решительно заявила Марфа. — Не съедят же меня там, в самом деле!

— Не съедят, пожалуй, — вынужден был согласиться Иван, еще не знавший о недавних нашумевших событиях в королевском замке.

— Я тоже так думаю, — улыбнулась княжна. — Но тебе со мною лучше туда не идти.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Иван. — Да, уж вечереет. Пора. Кажется, и одежка совсем высохла. — Покровский встал и принялся укладывать вещи в рюкзак. Марфа, как зачарованная, глядела на угольки догоравшего костра.

— A ты куда? — спросила княжна, легко вскочив. Иван привычно накинул рюкзак на плечи:

— В корчму. A завтра попрошу водяного, чтобы провел меня к этой, как ты сказала, Черной трясине. — И, заметив протестующий жест княжны, добавил: — Но я буду осторожным, ты не беспокойся.

За разговорами они довольно быстро прошли по сквозной «грядке», менее заросшей кустарником, чем та, ставшая роковою для Марфы, миновали опавший клен, а когда тропинка вывела их на дорогу, уже почти стемнело.

— Ну, теперь тебе туда, а мне сюда, — сказала Марфа. — Спасибо за все, Иван-царевич.

— Тебе спасибо, — ответил Покровский. — Только какой уж я Иван-царевич. Скорее, Иванушка-дурачок.

Княжна рассмеялась и крепко расцеловала своего избавителя — видимо, чтобы надежнее закрепить чудесное превращение.

Совещание в зале Беовульфова замка напомнило Дубову знаменитую картину «Совет в Филях», о чем детектив не преминул тихонько сообщить Надежде Чаликовой.

— A Беовульф — прямо вылитый Кутузов, — смешливо шепнула Надя в ответ.

Сам же «Кутузов» тем временем брал осадой короля Александра. Впрочем, «крепость» не была столь уж неприступной, и Беовульф, чуя это, усиливал натиск:

— Поверьте, Ваше Величество, все наши славные рыцари только и ждут, когда будет кинут боевой клич. Но мы слишком разобщены, да еще всякий со своим гонором.

— В том-то и наша беда, — вздохнул король. Он сидел в глубоком кресле у тлеющего камина и довольно рассеянно слушал речи Беовульфа.

— Увы, это так, — подлил себе немного вина славный рыцарь. — Вот скажи мне кто угодно, дескать, нужна твоя помощь в благородном деле, но придется встать под начало какого-нибудь, ну, скажем, Дионисия. Нет, ну я, конечно же, глубоко уважаю Дионисия и всегда готов признать его лучшие качества, но чтобы сражаться под его началом — ни в жизнь! И сам Дионисий то же самое, и все остальные! A вот ежели поход возглавите Ваше Величество, так это уже совсем другое дело — всяк рад служить своему Королю и Повелителю!

— Но я же мало смыслю в военных походах, — тихо промолвил Александр. Да и вообще, ничего у нас не получится…

— Конечно, не получится, если ничего не делать! — громогласно заявил Беовульф. — И вообще, нам надобно поспешить, чтобы взять их тепленькими. Пока эти упыри не прислали подкрепления.

— Ну хорошо, допустим, мы войдем в замок и восстановим законную власть, с сомнением проговорил король. — A что дальше? Сможем ли мы оказать достойное сопротивление, если Белая Пуща все-таки пришлет свои отборные дружины? — Александр вздохнул. — Поймите, господин Беовульф, если бы это касалось только меня или только вас, то я не раздумывая сказал бы «да». Но приходится думать еще и о том, как любое событие обернется для моих подданных. — И, погрустнев, добавил: — Бывших подданных.

Тут уж не выдержала Надя:

— Стыдитесь, Ваше Величество!.. Вася, не удерживайте меня, я знаю, что это вмешательство, но молчать не могу. Главное же не военная сила, а воля к свободе! Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!

— Замечательно! — во всю глотку загромыхал хозяин. — Вот под этим вот боевым кличем мы и отправимся в поход за правое дело!

— Ну ладно, я согласен, — обреченно развел руками король. — Что вы собираетесь делать?

— Перво-наперво пошлю гонцов к своим соседям, благородным рыцарям, деловито заговорил Беовульф. — Думаю, к завтрему все соберутся. И под вашим мудрым руководством, — церемонно поклонился хозяин в сторону Его Величества, — будем думать, с какой стороны нам лучше наступать на королевский замок…

И тут Дубов со всех сил хлопнул себя по лбу:

— Замок! Боже мой, какой же я дурак!..

— Не вы один, — утешил его Беовульф. — A в чем, собственно, дело?

— За всеми сегодняшними хлопотами я совсем забыл о Покровском. Ну, об Иване-царевиче. Ему же было дано указание в случае удачи проводить расколдованную княжну в королевский замок. — Василий даже поежился, вспомнив о недавней поездке к Виктору.

— Да уж, туда им идти никак нельзя, — озабоченно покачала головой Надя.

— Вряд ли Иван так быстро расколдовал Марфу, — несколько успокоившись, заговорил Дубов. — Но предупредить его непременно нужно. Попросим Гренделя, он же обещал повести нас к тому месту, где заколдовали Марфу.

— Точно! — радостно подхватил Беовульф. И уже тише продолжал: — Жаль, что сам я лично не смогу туда пойти — нужно готовиться к приезду доблестных рыцарей. Но вы с Гренделем запросто можете туда прогуляться… Эй, Грендель! — гаркнул хозяин, так что у гостей аж уши заложило. Грендель же в это время рассеянно прохаживался в дальнем конце залы с отрешенно-задумчивым выражением на лице.

— A? Что? — обернулся он. — A я тут стихи сочиняю… — И поэт нараспев прочитал:

— Это он все о той змеюке, о госпоже Глухаревой, — вполголоса пояснил Беовульф, украдкой смахнув сентиментальную рыцарскую слезу. — Все никак не забудет ее, бедняга.

— Господин Грендель, мне вновь нужна ваша помощь, — заговорил Василий, когда поэт дочитал свой новый шедевр.

— Да-да, я все слышал, — откликнулся Грендель. — Ну что же, сходим. Прямо с утра и отправимся.

A Беовульф тем временем развертывал перед Александром грандиозную картину:

— Представляете, Ваше Величество, собираются здесь, в этой самой зале, все наши благородные рыцари — ну, как всегда, свары, старые дрязги, никто друг друга слушать, конечно, не хочет. И тут распахиваются вон те двери, и въезжаете вы на белом коне и говорите: «Друзья мои, доблестные рыцари, отложите в сторону свои разномыслия, и вперед за свободу!». И все как один преклоняют колена и, целуя свои булатные мечи, отвечают: «Веди нас, наш славный и законный король, на грозную битву за справедливое дело!»

— Ну, насчет белого коня это уж как-то немного слишком, — с сомнением покачал головой Александр. — Я ж не Калигула все-таки.

— Ну ладно, можно и без белого коня, — нехотя согласился Беовульф. Тогда так: открывается дверь, и на пороге вы — весь в белом… — Беовульф аж сладко зажмурился, представляя себе в подробностях сию восхитительную мизансцену.

Уже начало смеркаться, когда черная карета, запряженная рысаками, прогрохотала по каменному мосту и, миновав мощные ворота Белопущенского кремля, остановилась перед входом в Военный приказ. Подскочившие стрельцы с низкими поклонами отворили дверцу, и из кареты вышла высокая светловолосая дама в темном платье. A уже на крыльце ее лично приветствовал воевода Селифан:

— O, Анна Сергеевна, вы приехали! — Воевода церемонно поклонился и в порыве чувств даже поцеловал даме ручку. — A мы вас так ждали… Барон Альберт готов побеседовать с вами хоть сей миг.

— Ну что ж, побеседуем, — процедила Анна Сергеевна, и Селифан повел гостью в сторону мрачного серого здания, где на втором этаже располагался кабинет князя Григория, ныне занимаемый бароном Альбертом.

Кучер щелкнул кнутом, и лошадки зацокали в сторону каретного амбара. И никто даже не заметил, как из кареты выскочило какое-то маленькое существо.

— Эх-ма, совсем растрясло в дороге, — бормотал необычный пассажир, быстро семеня по каменной площадке перед Приказом, — то ли дело у бабки на печке… — И с этими словами он юркнул под крыльцо.

В это время Анна Сергеевна и Селифан неспеша шли по территории кремля.

— A я ведь, как вы понимаете, не просто так сюда приехала, — говорила госпожа Глухарева, — а со вполне определенными целями.

— Догадываюсь, — вздохнул воевода. — Поверьте, Анна Сергеевна, я целиком на вашей стороне, но от меня мало что зависит.

— Так делайте же что-нибудь! — повысила голос Глухарева. — A то заварили всю эту кашу, и в сторону, а Виктора оставили на произвол судьбы. Или, вернее, на произвол этих мерзавцев Беовульфа и боярина Василия. Тогда уж не стоило и начинать!

— Да я уж говорил барону, — безнадежно пожал плечами Селифан, — а он словно и не слышит.

— Не слышит, говорите? — прошипела Анна Сергеевна. — Ну так я сама с ним поговорю. Уж меня-то он услышит!

— Ну, только вы не очень-то усердствуйте, — охладил Селифан пыл дорогой гостьи. И, остановившись под облетевшей осиной, надолго задумался. Глухарева ждала, брезгливо поглядывая на охранников, которые торчали чуть не на каждом шагу. — Кажется, я догадался, как можно воздействовать на Альберта, — наконец заговорил воевода. — Только вы, Анна Сергеевна, ни во что не вмешивайтесь.

— Попытаюсь, — выдавила из себя Анна Сергеевна. И так резво двинулась вперед, что воевода едва за нею поспевал.

— Погодите, — бормотал он, — я уж не мальчик. Пятьсот годков без малого, как-никак…

Барон Альберт при виде входящей в кабинет Анны Сергеевны был сама любезность:

— Ах, дорогая моя, как я рад вас видеть! Хорошо ли доехали?

— Премерзко, — бросила Анна Сергеевна. — И я вообще предпочла бы сюда не ездить!

— Ну что вы, Анна Сергеевна, — расплылся в радостной улыбочке Альберт, ведь вы же знаете, как мы вам завсегда рады! Вы для всех наших начинаний как соль, необходимая в любом кушанье.

Благосклонно выслушав сей сомнительный комплимент, Глухарева хотела уже приступить к делу, но ее опередил Селифан:

— Видишь ли, Альберт, положение в Мухоморье тревожит не только Анну Сергеевну, но и лично меня. Я уверен, что и ты всполошился бы, если бы узнал истинное положение вещей!

— Я прекрасно знаю истинное положение вещей, — холодно ответил барон. Мой тайный приказ работает без сбоев. И поверь мне, Селифан, когда возникнет надобность, я приму все надлежащие меры.

Анна Сергеевна уже раскрыла было свой симпатичный ротик, чтобы высказать все, что она думает о надлежащих мерах, но Селифан поспешно заговорил сам:

— Насчет тайного приказа, ты извини, конечно, барон, но и он порою дает сбои. Это ведь именно он допустил гибель, — Селифан непритворно вздохнул, — нашего дорогого князя Григория. A ведомо ли твоему тайному приказу, о чем мне намедни рассказывал купец Авелат?

— Неведомо, — буркнул Альберт.

— Авелат как раз прибыл из Новой Ютландии, где проездом гостил у нашего злейшего врага Беовульфа. И передал мне дословно то, что говорил ему за чаркой вина этот изверг.

— Ну и что же? — без особого интереса спросил барон. — Впрочем, догадываюсь…

— Он говорил, что после гибели князя Григория все эти вурдалаки, Альберт и его семиупырщина, дрожат, как осиновый лист, и с содроганием своих мелких душонок ждут, когда доблестный рыцарь Беовульф со своими друзьями нагрянет в Белую Пущу и собственноручно изрубит их в капусту.

Все это было истинная правда, и Альберт мог бы при случае удостовериться у самого Авелата, что такой разговор действительно имел место. A Селифан передавал его барону в подробностях по той причине, что зная Альберта многие годы, ведал и некоторые струнки его души, на которых при случае можно было бы сыграть.

— Ну, Беовульф — известный суеслов, — пробормотал Альберт. Он был изрядно уязвлен, однако виду старался не подавать. A Селифан ковал железо, пока горячо:

— Беовульф-то суеслов, а мы сами что? Меня тут все спрашивают — когда, мол, вы свершите отмщение за нашего князя Григория? Ну ладно, Чумичка далеко, боярин Василий находится под покровительством царя Дормидонта, но Беовульф-то и Грендель — кто нам мешает схватить их и предать грозному, но справедливому суду?

Альберт молчал — возразить было нечего. Анна Сергеевна с нескрываемым любопытством наблюдала за «наездами» воеводы.

— Всему свое время, — выдавил наконец из себя барон.

— A еще говорят, — понизив голос, продолжал Cелифан, — что ты нарочно впустил князеубийц в кремль, дабы самому сесть на место Григория…

— Кто говорит? — как ошпаренный, вскочил из-за стола Альберт.

— A на что твой хваленый тайный приказ? — насмешливо переспросил воевода. — Все кому не лень говорят, а ты последний узнаешь. Так что единственный способ унять все эти кривотолки — послать в Мухоморье отборную дружину, дабы укрепить власть нашего поставленника Виктора, а злодея Беовульфа вкупе с Гренделем, заковав в железо, доставить сюда на справедливый народный суд!

— Я должен подумать, — ответил Альберт. — Такие дела с наскока не решить.

Анна Сергеевна вновь открыла рот, чтобы вмешаться, и вновь ее остановил воевода.

— A еще, — заговорил он, понизив голос до интимного полушепота, — нынче ночью я вновь видел князя Григория… — Это означало, что Селифан решил затронуть другую, не менее трепетную струнку бароновой сущности. — И он сказал мне: «Что ж вы не выполняете усех моих заветов? Даже мой замысел у Мухоморье до конца довести не можете!»

Это заявление Альберту проверить было бы сложнее, но он и сам видел по ночам подобные сны, хотя являвшийся ему князь Григорий пока что ценных указаний по части руководства государством не давал.

— Ну ладно, вижу, все-таки придется послать в Новую Ютландию нашу дружину, — вздохнул барон, — хотя я предпочел бы обойтись наемниками.

— Ну так завтра же с утра и выступим, — обрадовался воевода. — Если ты не против, то я сам поведу войска в наступление!

Не удержавшись, Анна Сергеевна громко фыркнула. Селифан поглядел на нее с укоризной.

— Не будем спешить, — охладил воеводин пыл барон Альберт. — Завтра с утречка заходите ко мне, обговорим подробности. Ну и для вас, уважаемая Анна Сергеевна, дельце найдется.

Когда обнадеженные воевода и госпожа Глухарева покинули кабинет, барон взял со стола кружку и на всякий случай выплеснул содержимое на двор. Хотя во время аудиенции он ни разу не отворачивался от стола, но после Анны Сергеевны любая предосторожность не была бы излишней.

После ужина, прошедшего в самой что ни на есть унылой обстановке, Виктора в коридоре задержал Теофил:

— Ваше Высочество, извините, что беспокою, но вас желает видеть одна особа.

— Что за особа? — безо всякого интереса спросил Виктор.

— Молодая девушка. Говорит, что пришла с болот…

Виктор невесело усмехнулся:

— Неужели вы полагаете, Теофил, что мне теперь до девушек? Тому уж радуюсь, что нынче я лишен счастья лицезреть за ужином почтеннейшую госпожу Глухареву.

— Нет-нет, это что-то совсем другое, — доверительно понизил голос старый слуга. — Она и одета как-то совсем не по-осеннему, да и на обычную селянку совсем не похожа.

— Ну хорошо, накормите ее, оставьте переночевать, не знаю, дайте что-нибудь из одежды, — слегка рассердился Виктор. — Мне ли вас учить?

— Мне кажется, Ваше Высочество, что вам следовало бы с ней поговорить, совсем тихо сказал Теофил, заметив Петровича, который затаился в конце полутемного коридора и явно пытался подслушивать. — Поверьте моему жизненному опыту — она тут неспроста.

— Ну ладно, — сдался Виктор, — проводите эту таинственную незнакомку в мою рабочую горницу.

C этими словами Виктор вместо опочивальни отправился к себе в кабинет, и вскоре Теофил ввел туда молодую девушку в темном платье и с длинными, ниспадающими до плеч волосами.

— Прошу вас, сударыня, — нарочито сухо указал Виктор на кресло.

— Приношу извинения Вашему Высочеству, что отрываю от важных государственных забот, — проговорила гостья, усаживаясь в кресло и оправляя платье.

— Попрошу к делу, — буркнул Виктор, стараясь не смотреть на девушку. Кто вы и что вам от меня нужно?

— Извините, я хотела бы поговорить с вами наедине, — искоса глянула девушка на Теофила. Слуга молча повернулся, но Виктор остановил его:

— Сударыня, Теофилу я доверяю всецело. Так что смело можете говорить при нем.

— Ну ладно, — вздохнула гостья, — тогда сразу к делу. Я — княжна Марфа.

— Очень приятно, — усмехнулся хозяин. — A я — принц Виктор.

— Нет, Ваше Высочество, вы, кажется, не совсем поняли, — чуть нахмурилась девушка. — Я — княжна Марфа Ярославна, из рода князей Шушков, превращенная в лягушку более двухсот лет назад по указанию князя Григория.

Услышав это, Теофил удивленно поднял брови. Виктор же, кажется, не особо удивился:

— Я вам, конечно же, м-м-м, верю, но чем вы могли бы подтвердить ваши слова?

Марфа ненадолго задумалась:

— Кроме меня самой, это может подтвердить Иван Покровский, который и был тем самым Иваном-царевичем, что поцеловал лягушку и превратил ее обратно в меня. Еще это мог бы подтвердить господин Херклафф, тот колдун, который меня заколдовал, но его, должно быть, давно уж нет в живых…

— Ну, Херклафф-то и по сей день живее многих живых, — заметил Виктор, а в настоящее время, сколь мне ведомо, находится в Белой Пуще. Сомневаюсь только, что он стал бы что-либо подтверждать, даже если бы его очень об этом попросили… Да, так где же ваш Иван-царевич?

— Ивана можно найти в ближайшей корчме, где он остановился на ночь, объяснила Марфа. — Но завтра вы его вряд ли там застанете.

— Мы могли бы послать за ним, — почтительно предложил Теофил.

— Думаю, это ни к чему, — подумав, сказал Виктор. — Тем более что вряд ли свидетельству господина Ивана Покровского можно будет доверять больше, чем словам нашей уважаемой гостьи.

— Но, Ваше Высочество!.. — возмутилась княжна.

— Извините, сударыня, я не хотел бросать тень сомнения ни на вас, ни на кого бы то ни было, но нужны доказательства.

— Ну, разве что… — Княжна запустила руку под высокий воротник платья и извлекла оттуда медальон на серебряной цепочке. — Здесь наш родовой знак.

Виктор бросил мимолетный взор на медальон, перевел его чуть выше, на лицо Марфы и, встретившись с прямым спокойным взглядом княжны, отвел глаза в сторону:

— Я в этих родовых знаках ничего не смыслю…

Теофил деликатно кашлянул:

— Ваше Высочество, можно было бы пригласить господина Пирума.

— A ведь верно! — обрадовался Виктор. И пояснил для гостьи: — Пирум это наш древлехранитель и скрижалеписец.

Теофил бесшумно вышел из комнаты. Виктор молчал. Молчала и Марфа. Наконец хозяин разомкнул уста:

— Сударыня, пока вы здесь, вам не следует никому больше говорить, что вы — княжна Марфа.

— Почему? — гордо вскинула голову гостья.

— Видимо, вы еще не знаете истинного положения вещей и в Белой Пуще, и у нас в Новой Ютландии… Ну что там опять?!

В коридоре раздался какой-то шум, визг, а затем в кабинет вошел летописец Пирум в сопровождении Теофила.

— Да там, похоже, опять наш Уильям с господином Петровичем повздорил, скорбно вздохнув, пояснил слуга.

— Вечно с этим Петровичем всякие приключения, — проворчал Виктор. — Кота уже неделю никто не видал, а Петрович… Ну ладно, ближе к делу. Я пригласил вас, господин Пирум, дабы посоветоваться по некоему вопросу, в котором вы, несомненно, разбираетесь куда лучше меня.

— Сие зело похвально, что Ваше Высочество залюбопытствовали древними скрижалями, ибо прошедшее наше всегда остается с нами, — неторопливо заговорил Пирум. — И мы должны помнить наше прошедшее, дабы не порвалась нерасторжимая связь времен…

— Господин Пирум, прошу вас посмотреть на родовой знак, изображенный на медальоне у этой девушки, — прервал Виктор мудрствования летописца.

Пирум перевел взор на Марфу и вдруг стал медленно оседать на пол. Теофил подскочил к нему и помог добраться до ближайшего кресла.

— Это она, — прошептал Пирум.

— Кто — она? — как ни в чем не бывало переспросил Виктор.

— Она, — несколько пришел в себя древлехранитель. — Княжна Марфа.

Девушка встала во весь рост.

— Я узнала тебя, — сказала она Пируму. И, оборотившись к Виктору, спросила: — Надеюсь, теперь Ваше Высочество более не сомневаетесь в правдивости моих слов?

— Да, — коротко ответил Виктор. И, немного помолчав, обратился к Теофилу и Пируму: — У меня к вам будет одна настоятельная просьба. Или даже приказание. Никто в замке, кроме нас троих, не должен знать, кто эта девушка на самом деле. И князь Длиннорукий — в особенности.

Барону Альберту не спалось. Он ворочался в своем любимом дубовом гробу, а сон все не шел. И когда барон все же немного задремал, в спальне послышался какой-то шорох.

— Что там такое? — вскрикнул Альберт. Он прекрасно знал, что его «перестроечные» нововведения многим в Белой Пуще не по нраву и что эти многие не прочь бы от него избавиться, и оттого ожидал опасности в любой миг.

Шорох повторился, а затем послышалось чье-то ворчание:

— Совсем без меня распустились, дымоходы не чищены…

— Что?! — возопил барон, но тут голос резко усилился:

— Это ты, барон Альберт?!

— Д-д-да, я, — от страха лязгая клыками, пролепетал Альберт и дрожащею рукой зажег тусклый светильник в изголовии гроба. В спальной никого не было. — Почудилось, — облегченно вздохнул барон, но тут вновь раздался странный голос. Он звучал достаточно ясно, но доносился как будто из какой-то трубы:

— Ну что, убедился теперь, каково править страной без меня?!

— Это ты, князь Григорий? — боязливо спросил барон.

— Да, я! — горделиво ответствовал голос. — Я явился из Преисподней, дабы не дать вам, глупцам и корыстолюбцам, развалить то, что я создавал тяжкими трудами и заботами две сотни годов!

— Князь, научи нас, как жить! — возопил Альберт.

— Эх-ма, вот возьми да научи вас, — ворчливо откликнулся голос князя Григория. — То ли дело при мне… — И, перейдя на буднично-деловой тон, продолжал быстро и напористо: — Первым делом — ежели не способны справиться с домашними делами, так не лезьте к соседям.

— Но мы же…

— Никаких но! И не вздумай отправлять моих отборных стрельцов в Мухоморье, иначе нашлю я на тебя, паршивца, все кары из адского пекла! — Голос князя загремел еще грознее: — На колени, червь!

Кряхтя, Альберт выбрался из гроба и послушно пал ниц. И если бы он не был столь взволнован явлением покойного князя и прислушался повнимательнее, то услыхал бы шорох в печке и чье-то ворчливое бормотание:

— Что за печки, что за дымоходы? Все у них не как у людей. Вот в избе у бабки…

A барон лежал распростертый на холодном полу и тщетно ждал, когда князь Григорий вновь заговорит с ним.

— Жаль, что так скоро удалился, — вздохнул Альберт, медленно подымаясь с пола. — Но на случай, ежели явится вновь, надо будет составить списочек вопросов. Вопрос первый: где хоронить кости Марфы? Вопрос второй… Барон подошел к небольшому столику наподобие конторки, стоящему в углу спальни, и, обмакнув гусиное перо в чернильницу, принялся что-то черкать на листке пергамента.

На столе стоял кувшин водки и кое-какая незатейливая закуска. За столом сидели князь Длиннорукий и Соловей-разбойник, причем Петрович ерзал на табуретке и то и дело вскакивал — давали знать недавние ранения. Длиннорукий был уже изрядно «под мухой», но еще не утратил некоторых способностей к рассуждениям.

— Чую, что бросили нас наши дорогие хозяева, — говорил он, размахивая куском соленого огурца. — Послали сюда вместе с этими полоумными наемниками, и все, и справляйтесь, как можете.

— Уползать надо, — мрачно проворчал Петрович. — Покаместь бить не начали.

— Ну, уползти-то мы еще успеем, — отхлебнул Длиннорукий из кружки и закусил огурцом. Петрович выпил залпом и не закусывая. — Да, так ты говорил, что к Виктору какая-то баба пришла, — продолжал князь. — Ну-ка, расскажи, дружище Петрович, что это за баба и что он с нею, хе-хе, делал!

— Да не баба, а молодая девка, — нехотя ответил Соловей.

— O, да так это ж еще лучше! — скабрезно захихикал Длиннорукий. — Ну-ну, и что же?..

— Да ничего. Там через скважину не подглядишь.

— Ага, значит, нарочно скважину заткнул. Но ты хоть подслушал-то? Это вообще замечательно — когда не видишь, такого можно себе напредставлять! — Князь противно потер пухленькими ручками. — Ай да Виктор, а я-то уж грешным делом начал думать, что на девок у него, хо-хо, не стоит. Ну-ну, значит, завалил он ее на лежанку…

— На какую еще лежанку? — пробурчал Петрович. — Он же принимал ее у себя в рабочей горнице.

— O, ну так это же просто прелестно! — пуще прежнего обрадовался Длиннорукий. — Завалил прямо на стол…

— Ну причем тут стол? — озабоченно потер ноющую задницу Соловей. — Они же там не одни были, еще и Теофил…

— A-а, так они ее вдвоем! — расплылся в скабрезной усмешечке Длиннорукий. — Что ж ты мне сразу не сказал? Мы бы пустили золотое яблочко по тарелочке и посмотрели, что они там вытворяют!

— Да ничего они не вытворяли, — не вытерпев княжеских похабствований, топнул ножкой Петрович. — Просто разговаривали, и все.

— Ну и дает, однако же, наше Высочество, — разочарованно протянул Длиннорукий. — Привел к себе на ночь глядя молодую девку — и разговорами потчует. — Князь подлил себе и Соловью еще водки. — Ну и о чем же таком они говорили?

Петрович выпил, занюхал надкушенной луковицей и наморщил лоб, пытаясь вспомнить:

— Говорила-то больше та девица. И такую околесицу несла, что у меня аж уши завяли. Будто бы она — бывшая лягушка, которую поцеловал какой-то Иван-царевич Покровский, и она сделалась княжной…

— Что? — вскочил Длиннорукий как ошпаренный, едва не опрокинув кувшин с остатками водки. — Я должен немедля передать об этом в Белую Пущу!

— Да они ж тебя засмеют, — хмыкнул Петрович. — Скажут, совсем с крыши князь съехал, уже всякие сказки рассказывает.

— Это не сказки, — стукнул Длиннорукий кружкой по столу, — а самая истинная правда!

— A я чего-то припоминаю, — почесал задницу Петрович. — Еще в самый первый день, как мы сюда прибыли, я тогда подслушал разговор этой сволочи боярина Василия с его дружками о какой-то лягушке да об Иване-царевиче. Стало быть, все это и впрямь не сказки?

Князь внезапно успокоился:

— A правда, куда торопиться? Завтра с утра на свежую голову все и передам. Ну и что еще твоя княжна рассказывала?

— A я больше ничего не услышал, — горестно вздохнул Петрович. — Тут на меня снова тот изверг набросился!

— Какой еще изверг?

— Да кот, чтоб ему пусто было!

— Опять кот, — проворчал Длиннорукий. — Тебе, братец, пить меньше надо. Или больше закусывать.

— Вы мне никто не верите! — взвизгнул Петрович. — A он меня, сука, снова цапнул! — И Соловей, задрав штанину, продемонстрировал совсем свежую царапину на правой ноге.

Длиннорукий лишь вздохнул, а Петрович опрокинул в себя еще одну кружку и, пригорюнившись, затянул старинную разбойничью песнь: