"Спящее золото, кн. 1: Сокровища Севера" - читать интересную книгу автора (Дворецкая Елизавета)

Глава 14

Так получилось, что Вигмар сын Хроара удостоился от Бьяртмара конунга немалых почестей: ему достался отдельный спальный покой. Маленькая клетушка была не шире трех шагов в длину и ширину, и почти всю ее занимала лежанка. Должно быть, раньше она служила спальней какой-то супружеской чете, возможно даже самому конунгу, пока он не овдовел. Кроме лежанки, тут имелся большой ларь, а на нем глиняный светильник с тресковым жиром. Двери же выходили в гридницу, где устроилось на ночь множество людей.

Где поместили Сторвальда, Вигмар не знал, но не сомневался, что у того есть в этом доме свой покойчик. По лицу красавца нетрудно было понять: он не из тех, кто согласится спать вповалку в общем дружинном покое. А уж заслужить себе отличия он сумеет.

В придачу к светильнику Вигмару оставили, по приказу доброго конунга, краюху хлеба, несколько жареных рыбин на деревянном блюде и большой ковш пива.

– Конечно, не поэтический мед, но тоже сгодится! – проворчал пожилой гест, расставлявший угощенье на ларе. – Если еще чего или на двор выйти – ты стукни в дверь, мы тут до утра будем.

Высказав это предложение-предостережение, гест ушел, плотно прикрыв дверь. Железного стука засова Вигмар не услышал, но, судя по близким голосам, тот гест с тремя-четырьмя товарищами расположился на скамьях и на полу прямо под дверью. Вигмар прислушался: одни играли в кости, другие спорили, чей жеребец победит на ожидавшемся завтра бое коней. Пожилой благодетель Вигмара ставил на Бурую Гриву какого-то Бримира Полосатого Щита из Логинфьорда. Серебряную пряжку в полмарки весом ставил против ножа с костяной ручкой. Значит, уж очень верил в победу. Может, так и надо?

Отойдя от двери, Вигмар бросился на широкую лежанку, вытянулся и задумался, глядя в темный бревенчатый потолок. Хвалебная песнь! Едучи к Бьяртмару конунгу и вообще к раудам, он меньше всего думал о хвалебных песнях. Норн приговор у мыса узнаешь, как говорила Грюла. Вообще-то сочинять хвалебные песни не намного труднее, чем другие. Даже легче: кто под небосклоном Бьяртмару подобен? Волки рвали трупы, храбро дрались квитты… Нет, рауды. Только вот что: надо ведь знать, с кем дрались. Что победоносно – это и так ясно, но вот как дело было?

Вигмар сел, без почтения подтянув ноги прямо в башмаках на одеяло из облезлой медвежьей шкуры. Так не честно. Хорошо этому Сторвальду. Выговор у него не раудский, он тут тоже пришлый, но живет, как видно, давно и все про Бьяртмара знает. С кем он сражался, когда сражался, как… А Вигмар не знал ничего. Сочинять подвиги – засмеют, потому что даже самая пышная похвала должна быть в основе своей правдива, иначе ей и цены никакой не будет. А как сочинять о том, чего не знаешь и о чем не слышал?

Прыжком соскочив с лежанки, Вигмар мягко и стремительно прошелся два шага до стены и обратно. Вот он каков, тролль безбородый! Или думает, что слава о его подвигах гремит по всему Морскому Пути и любой квитт знает их не хуже, чем собственный род в семи поколениях? Или нарочно втолкнул его в эту ловушку? Заставит опозориться и спокойно снесет голову. Прямо за завтраком, поскольку убийство утром уже не ставится в укор. И никакой опасности нет ни для его обожаемого Сторвальда, ни для кого другого. И все довольны. А рыжий квитт с наглыми глазами – кому он нужен?

«Мудрый Один, Отец Поэзии, подскажи же мне что-нибудь! – воззвал Вигмар, напряженно глядя в темный потолок, точно ожидая, что закопченные бревна сейчас разойдутся и в просвете покажется престол Одина, с самим Властелином, с двумя воронами у него на плечах и двумя волками у ног. – Не зря же ты получил от меня такую славную жертву – Эггбранда сына Кольбьерна. Я думаю, тебе понравилось все то, что я натворил. Помоги же мне!»

Но темный потолок молчал и не шевелился. Вигмар прошелся еще пару раз и снова сел. Сосредоточившись, он пытался вспомнить, не слышал ли когда-нибудь, хоть в детстве, хоть чего-нибудь о подвигах Бьяртмара Миролюбивого. Впрочем, тому под шестьдесят, а значит, во времена его подвигов Вигмар был ребенком. Если вообще родился на свет.

«Может, постучать? – Вигмар задумчиво покосился на дверь. – Позвать какого-нибудь славного воина, отмеченного сединой и шрамами, пусть расскажет. Едва ли конунг догадался это запретить. И на помощь это не похоже. А вдруг…»

Принять никакого решения он не успел – дверь тихо отворилась сама собой. Вигмар успел заметить отблеск огненного света в гриднице, и на пороге встала высокая темная фигура, кажется женская. В тесный покойчик влетел свежий запах летней грозы, неожиданный и радостный в продымленном доме. Тут же дверь опять затворилась, и Вигмар оказался лицом к лицу с гостьей.

Явись к нему мужчина, Вигмар схватился бы за оружие. Но при виде девушки он просто шагнул назад, наткнулся на край лежанки и остановился, разглядывая незнакомку.

Он видел ее впервые и в то же время испытывал смутное ощущение, что когда-то уже с ней встречался, но так давно, что и не вспомнить – словно в детстве. Но в его детстве и она была ребенком, так что ей полагалось измениться до полной неузнаваемости. Так откуда же ощущение, что он видел эту высокую, чудно сложенную красавицу, такую стройную и величавую, что вовсе не кажется долговязой. Пышнейшая грива ярко-рыжих, огненных волос окутывала девушку до колен, и в их обрамлении тонкое и подвижное лицо казалось особенно белым. Ее черты не отличались строгой правильностью: нос у нее был длинноват, а рот широковат, но это же придавало лицу неповторимость и живость, а одухотворенность в чертах делала это лицо ослепительно прекрасным. Вигмару подумалось: это не человек. Обыкновенные смертные девушки такими не бывают. Мелькнула мысль, что это Грюла явилась к нему в новом обличии, но растаяла сама, как слишком нелепая. Грюла – дух Квиттингского Севера, как она попадет к Островному проливу, в самое сердце земли раудов? И у Грюлы были золотые глаза, а глаза ночной гостьи даже в полутьме тесного покойчика светились своим собственным, ярко-голубым светом.

– Ты всегда так неучтив? – тихо спросила девушка, и в голосе ее звучала легкая ласковая насмешка. – За что же тебя любят женщины, если ты даже не поздороваешься и не попросишь войти?

Голос был глубок и звучен, в нем таилась веселость, готовая прорваться искрами смеха; вдруг подумалось, что она очень хорошо поет.

– Так ты же уже вошла, – как дурак, ответил Вигмар и попытался сделать шаг назад, но опять наткнулся на край лежанки и чуть не опрокинулся на спину.

Девушка усмехнулась, и ему тоже стало смешно: хорош бы он был!

– Войди, о липа льда ладони! – ответил он, улыбаясь углом рта и смущенно потирая щеку. – Правда, у меня сегодня тесный покой и войти-то особенно некуда. Ты можешь сесть на это ложе, если оно не слишком недостойно тебя.

– Я и не на таких сидела и, как видишь, жива! – Девушка неслышно шагнула к лежанке и уселась. Она двигалась так легко, что Вигмару вспомнился пляшущий язык пламени.

Он сел там, где стоял, и повернулся к гостье.

– Как ты прошла? – спросил он. – Мне как-то не думается, что милостивый Бьяртмар конунг прислал тебя рассказать мне о его подвигах. Хотя именно это, по правде сказать, мне и нужно больше всего.

– Нет, меня прислал другой конунг. – Девушка мягко качнула головой. Волна ее волос шевельнулась, на Вигмара повеяло приятным теплом, смешанным с бодрящим запахом летней грозы. Сейчас он осознал всю невозможность этого запаха в пасмурную осеннюю ночь, но он был частью самой гостьи, а она вся – чудо. – Другой конунг, гораздо более могущественный, но и еще более прихотливый, – продолжала она. – Никогда не знаешь, что ему понравится, кого и за что он полюбит и захочет наградить сегодня или завтра.

– А меня он, значит, полюбил? – спросил Вигмар, еще не представляя, о чем идет речь, но уже смутно ощущая рядом с собой что-то неоглядно огромное.

– Нет, я бы так не сказала! – Девушка лукаво усмехнулась, склонила голову к плечу.

Взгляд ярко-голубых глаз обжег Вигмара и одновременно окатил ледяной прохладой. Горячий лед или раскаленное небо – он не знал, что так бывает. Но это не пугало, а было приятно; странное ощущение как будто поднимало над землей и уносило прочь от мира. Вигмар одновременно и сидел на убогой лежанке в тесной темной клетушке, и поднимался в какие-то небесные дали, сам становился огромным и величественным, полным каких-то новых сил и новых целей, снисходительно смотрел с небес на себя самого и даже не особо заботился, что будет дальше с тем, земным маленьким Вигмаром.

– Он не отпустил меня, – с каким-то скрытым намеком продолжала девушка. – Он просто сделал вид, что отвернулся… О, в лукавстве с ним никто не сравнится! Но раз уж он позволил мне отлучиться, я должна поспешить и сделать то, зачем пришла.

– А зачем ты пришла?

– Затем, что ты просил. Я расскажу тебе о подвигах Бьяртмара!

Девушка усмехнулась, по тонким чертам ее лица пробежала мгновенная нервная дрожь, словно в самих этих словах заключалось что-то очень смешное. Вигмар, с каждым мгновением изумляясь все больше и больше, криво, будто через силу, усмехнулся в ответ. Все, что она делала, заражало и завораживало, и он с трудом помнил, где находится и как сюда попал.

– Так он нарочно… – начал Вигмар, но не мог подобрать слов для вопроса.

– Нет! – Девушка качнула головой, волна ее волос снова обдала Вигмара потоком мягкого жара. Казалось, его одежда загорится там, где ее коснулись пламенеющие кудри. Ну и пусть… – Бьяртмар конунг не зол. Он просто ехиден и любопытен. Он просто хотел посмотреть, как ты будешь выпутываться. Нетрудно понять, что ты из тех, кто из любой беды выбирается упрямо и отчаянно. На это очень любопытно смотреть! Он не так уж любит свою дочь и не так уж опасается за свою честь, как хочет показать. Поэтому и к тебе он и не добр, и не зол. Ему просто любопытно.

– Ему все равно? – проговорил Вигмар, с отвращением вспоминая дряблые щеки и прищуренные глаза Бьяртмара.

– Да, ему все равно. Он просто посмотрит, как вы со Сторвальдом его позабавите. Ты лучше слушай меня.

– Подожди. Как тебя зовут?

– Ну, Альвкара. Это неважно. Не теряй времени. Тебе ведь еще складывать висы, а ночи осенью не те, что зимой.

Вигмар кивнул, думая вовсе не о протяженности осенних ночей. Альвкара – «Неистовая из рода альвов»! Хорошее имя. Очень ей подходит. Другого и не подберешь. Имя не показалось совсем уж незнакомым – когда-то и где-то он его слышал. И даже недавно и недалеко. Но вспомнить не удавалось, да это и не казалось важным.

– Первый подвиг Бьяртмар совершил, когда ему было шестнадцать лет, – начала рассказывать Альвкара. – Да ты слушай, не любуйся на меня! – с дружеской досадой прикрикнула она на Вигмара, заметив, что его мысли ближе к неожиданной гостье, чем к подвигам Бьяртмара конунга. – Завтра утром тебе предстоит любоваться Бьяртмаром, а старый безбородый тролль далеко не так приятен на вид, как я.

– Это верно! – Вигмар не мог не согласиться и улыбнулся.

– Так вот, слушай дальше. Когда Бьяртмару было шестнадцать лет, его отец решил, что сыну уже пора совершить какие-нибудь подвиги. А в те годы особенно славились наглостью два херсира из вандров – Фасти и Хьертинг. У обоих имелись огромные боевые корабли и большие дружины. Здешний конунг Хардмунд, отец Бьяртмара, снарядил пять больших кораблей и самый большой отдал под начало Бьяртмару. А с ним послал его воспитателя Торкеля. Распоряжался и сражался по большей части Торкель, но слава, конечно, досталась Бьяртмару. Фасти сбросили в море, и он утонул, а Хьертинга взяли в плен, вывели на берег и там отрубили голову. Это первый подвиг. Второй Бьяртмар придумал сам. Сорок лет назад было много разговоров о Гуннтруд дочери Сварторма, конунга граннов. Ее просватали за Скъяльга конунга, из барскугов. Правда, у них тогда было целых три конунга зараз, так получилось, но у Сварторма было девять дочерей, как у Эгира, так что он не слишком привередничал. Говорили, что она красива, во всем искусна… но ты знаешь, мало о какой невесте до свадьбы так не скажут!

Альвкара улыбнулась Вигмару, будто намекая на что-то известное им обоим, но тот едва сумел выжать кривую улыбку в ответ. При слове «невеста» ему сразу пришла на ум Рагна-Гейда, а это воспоминание не располагало к веселью.

– Бьяртмар решил, что ему пора жениться, а чем искать свою невесту, показалось и проще, и почетнее отбить чужую.

– И забавнее, – деревянным голосом вставил Вигмар. Его неприязнь к прославляемому конунгу с каждым словом становилась сильнее.

– Да, и забавнее. Ты, я вижу, уже стал разбираться в его нраве. Ну, не хмурься! – Альвкара улыбнулась и слегка коснулась руки Вигмара. – Не надо его за это осуждать. Разве ты сам никогда не думал отбить чужую невесту?

– Так это же совсем другое дело… – в задумчивости начал Вигмар и вдруг спохватился: – А ты откуда знаешь?

Но Альвкара лишь загадочно повела глазами и продолжила рассказ:

– Бьяртмар подстерег корабли граннов возле Островного пролива и предложил всем людям Сварторма сойти на берег, оставив ему невесту и все ее приданое. Людей у него было больше, до берега раудов гораздо ближе, и те согласились. Сказали, что, мол, если Скъяльг посчитает себя обиженным, то пусть сам и отбивает девушку. Скъяльг пробовал, но неудачно.

– А чего хотела сама невеста?

– Она до той поры не видала ни того, ни другого, так что ей было все равно. Ульвхедин ярл – ее сын. Она умерла лет через шесть. Третий подвиг: здешние берега пару раз приходили грабить молодые конунги кваргов, но Бьяртмар прогнал их обратно и перебил больше половины. И взял себе всю добычу, которую они успели награбить. Они так и не поняли, как это он сумел узнать места их стоянок. И совсем недавно, лет десять или двенадцать назад, сюда явился ваш квиттингский великан из Медного Леса. То ли Свальнир, то ли кто-то из его родни. Похватал скотину на южных пастбищах, но свинина ему не понравилась, и он ушел. А Бьяртмар к тому времени успел собрать войско и долго гордился, что прогнал великана. Вот тебе четыре подвига. Бьяртмар конунг очень любит, когда о них упоминают. Так что он будет доволен, если ты сложишь песнь именно об этом.

– Подвиги славные, что и говорить! – протянул Вигмар. – Один лучше другого! То чужая невеста, то великан… Куда там Сигурду и Хельги!

– Я вижу, ты все понял, – весело сказала Альвкара и встала. – У тебя еще есть время, до утра ты сочинишь песнь хоть из двадцати вис с припевом.

– Еще и с припевом! – Вигмар фыркнул. – Многовато будет!

– Думаешь, это слишком роскошный выкуп за твою голову? – Девушка насмешливо прищурилась, глядя на Вигмара сверху вниз.

– Послушай, да кто ты все-таки такая? – Вигмар шагнул к двери, словно хотел помешать Альвкаре уйти.

– Если тебя кто-нибудь спросит, кто тебе рассказал об этих подвигах, назови меня! – лукаво посоветовала она. – И ты все узнаешь. Но только если спросят! А пока прощай. Помогать тебе сочинять стихи я не буду. Я не умею этого делать!

Альвкара шутливо вздохнула, улыбнулась, положила белую руку на дверное кольцо. Вигмар не успел заметить, как она ушла: дверь чуть скрипнула, на миг блеснул трепетный свет огня из гридницы, а потом дверь снова оказалась закрытой, но девушки на пороге уже не было.

«Все-таки это Грюла!» – решил Вигмар, вернувшись к своей лежанке и опять вытянувшись. Непонятно, каким образом дух Квиттингского Севера оказался бы в самом сердце Рауденланда, но эта девушка не могла принадлежать к обыкновенным земным созданиям. Ночная гостья была прекрасна так, что захватывало дух, но ему и на миг не пришло в голову, что она лучше Рагны-Гейды. Их невозможно сравнивать, они просто разных кровей.

Да, но хвалебная песнь! Двадцать вис, не двадцать, но хотя бы по четверостишию на каждый подвиг надо сложить. Хотя бы и без припева. Не он первый выкупает свою драгоценную и беспутную голову таким образом, и не он последний. Эта братия, которая зачем-то тщится складывать стихи получше других, вечно ввязывается в неприятности. Про одного такого рассказывали, всю ночь на столбе сидела кукушка и куковала без перерыва, так что он двух слов связать не мог. Это была колдунья, очень хотевшая, чтобы он проиграл свою голову. Хорошо хоть сейчас без кукушки обошлось.

Ты о чем думаешь, Лисица-С-Границы? – спросил где-то в глубине души суровый голос, похожий то ли на отцовский, то ли на голос самого Вигмара в дурном расположении духа. – Ночь-то проходит! Для дочки Кольбьерна, помнится, так стихами и сыпал! Как горохом из мешка! А собственная голова что, не дорога?

Скальду, сочиняющему «Выкуп головы», следует начать с того, как его угораздило попасться. Один по морю не туда заплыл, другой в битву пошел не на той стороне… Перепутал. А тут попросту: никогда не знаешь, где и на чем попадешься злой судьбе. Норн приговор у мыса узнаешь.

Вигмар сел, обхватил руками колени и принялся подбирать слова. Размер сам собой получался дротткветт – шестисложник с тремя ударениями. Вигмар и раньше предпочитал этот размер, кроме последних «Вис Рагны-Гейды», которые получились восьмисложными. Стало быть, никогда не знаешь, где и на чем попадешься. Скальд судьбы не ведал…

Утром пожилой гест, бодрый и полный надежд на победу жеребца Бурой Гривы, явился в клетушку и долго не мог добудиться рыжего квитта.

– Ну, ты, пятнадцатихвостый! – покрикивал он, теребя Вигмара за плечо. – Вставай! Успеешь еще отоспаться. Не на этом свете, так на том! Конунг уже сидит за столом!

– Так рано? – зевая, промычал Вигмар.

– А чего ждать? – Гест хмыкнул. – Когда в доме много еды, то чего же не сесть за столы пораньше? Не умеете вы жить, квитты! Да, правда, какая у вас там еда! У вас там хоть чего-нибудь растет, кроме мха и железа?

– Нет, – гордо ответил Вигмар. – Копаем болотную руду и из нее печем хлеб. Так что зубы у нас у всех – любой тролль позавидует!

– Пойдем, пополоскайся! – Довольный весельем собеседника гест кивнул в сторону двора. – Не пойдешь же к конунгу с такой заспанной мордой! А покормят тебя уж там, если понравишься. А нет – так жить недолго, не проголодаешься!

– Умный правду без подсказки скажет! – одобрил Вигмар и пошел за гестом умываться.

Когда он вошел в гридницу, Бьяртмар конунг уже сидел на своем обычном месте в окружении бесчисленных гостей, а второе почетное место оставалось пустым.

– Ты уже здесь! – обрадовался Бьяртмар конунг, увидев Вигмара. – Эй, сходите за Сторвальдом! – крикнул он гестам. – Пора нам начинать!

Бьяртмар конунг довольно хихикал и потирал ручки. Вигмар смотрел на него, с трудом скрывая омерзение. И такому-то человеку, вот этим самым ручкам, больше похожим на троллиные лапки, он сочинил хвалебную песнь! Может, не самую лучшую из тех, что пелись под луной за все прошедшие века, но достаточно хорошую, чтобы она сделала свое дело: закрепила удачу конунга и призвала на него новые дары судьбы.

Посланные за Сторвальдом не возвращались довольно долго, и гости удивленно гудели.

– Неужели не успел за ночь? – бормотали люди. – Нет, он сочинил такую длинную песнь, с такими сложными припевами, что сам в ней запутался и теперь не может дойти! Никак не донесет! Нет, он расчесывает свои роскошные волосы!

– А вот это вернее всего! – тихо сказал Вигмару Бальдвиг, сразу вставший возле него. – Сторвальд говорит, что его поэтическое мастерство – в волосах. И всегда вытаскивает их из-за пояса, когда сочиняет или рассказывает свои стихи.

Из женских покоев показалась Ульврун, за ней – фру Уннгерд и Ингирид. Ингирид сразу впилась глазами в лицо Вигмара, как будто хотела сказать ему что-то очень важное, и его передернуло: весь вид девушки говорил, что она что-то задумала. Ужасное, как бурные валы возле крутых скалистых берегов. Вигмар мысленно воззвал к богам о помощи. И гнев, и любовь Ингирид дочери Бьяртмара были опаснее буйства пьяного Эгира, а последняя Вигмара ожидала, как видно, во всей полноте.

Наконец в переходе зазвучали шаги, раздались изумленные крики. Ингирид поджала губы и приняла вид гордой неприступности. Вигмар смотрел на дверь, ожидая появления своего противника. Сторвальд ступил на порог, и его встретил общий крик изумления. Даже Вигмар не удержался.

Где же они, краса и гордость конунгова скальда? Роскошные волосы Сторвальда были обрезаны, притом так неровно и нелепо – одни пряди висели ниже, другие выше, одни срезаны прямо, другие косо…

Даже конунг привстал со своего места, охнул и рассмеялся: скрипучий и довольно мерзкий, этот смех все же звучал приятнее вчерашнего, потому что в нем слышалась искренняя непосредственность. Бьяртмар конунг не умел любить или ненавидеть, беспокоиться или сочувствовать, но он умел забавляться. И сейчас он забавлялся от души, уже понимая, что не зря затеял это состязание.

Впрочем, очень быстро он взял себя в руки и сел.

– Что с тобой случилось, Сторвальд? – приторно-участливым голосом спросил он. – Уж не отъели ли крысы за ночь твои прекрасные волосы? Ты, кажется, так часто мыл голову! Уж не повыдергала ли их мара?

– Как видно, без мары тут не обошлось, – спокойно ответил Сторвальд, держа изуродованную голову так же высоко и гордо, как и вчера. – Кто-то обрезал мне волосы, пока я спал.

Было видно, что он с трудом сдерживает дикую ярость, досаду и обиду на незаслуженное окорбление, но не знает, кого именно в нем обвинить. И, по мнению Вигмара, он держался просто отлично.

– Это очень опасно! – с преувеличенно заботливой тревогой сказал Бьяртмар, качая головой. – Очень опасно! Наверное, тебя хотят сглазить. Хотят навести порчу через волосы!

Больше никто в гриднице не смеялся: ворожбой через волосы человека легко свести в могилу, и это вовсе не смешно.

– Не думаю! – Сторвальд качнул головой, но тут же скривился от бессильной горькой досады, поскольку это легкое движение снова напомнило ему о потере. – Все обрезанные пряди лежали там же, на подушке. Не похоже, что этот ночной гость забрал с собой хоть что-то. Я думаю, кто-то просто хотел помешать мне сложить стихи. Но он опоздал: когда я заснул, песнь уже была сложена.

Говоря, он не сводил глаз с лица самого Бьяртмара, а в сторону Вигмара даже не посмотрел. Зато посмотрел кто-то другой.

– Я знаю человека, у которого были причины помешать тебе! – отчеканила дочь конунга Ульврун, переглянувшись с Уннгерд.

Теперь уже все смотрели на Вигмара.

– Спроси у твоих людей, конунг, выходил ли я ночью хоть куда-нибудь? – невозмутимо произнес тот.

И тут же испугался: а что, если эти добродушные рауды скажут, что выходил? После увиденного ни на что нельзя положиться.

– Он никуда не выходил! – отрезал Бальдвиг. – Я сам сидел всю ночь возле дверей и могу поклясться богами: он не выходил ни на миг, и никто к нему не входил!

«Ах, вот как!» – отметил Вигмар. Он был благодарен верному другу, который, оказывается, всю ночь охранял его от возможных покушений. Но как же он не заметил Альвкару? Разве такую красавицу можно не заметить? Стой! А существовала ли она на самом деле?

– Значит, это сделал кто-то из его тайных друзей! – непримиримо подхватила Уннгерд.

Она не знала, что один такой «тайный друг» стоит с ней плечом к плечу. Вигмар перехватил взгляд Ингирид: он просто жег и резал, его было нельзя не заметить. Она подавала такие откровенно-ликующие знаки глазами, что не увидеть их мог только слепой. К счастью, на нее-то сейчас никто не смотрел. И Вигмар торопливо отвел глаза. Пропали его вчерашние мольбы к Фрейе! Он стыдился, что ради него девчонка придумала такую подлость. Так опозорить человека! Если бы кто-нибудь покусился на его собственные пятнадцать кос, Вигмар в бешенстве удавил бы гада голыми руками. Нет, вот ведь придумала! А вдруг кто-нибудь решит, что он с ней в сговоре! Вот сраму-то!

Сейчас Вигмар так сочувствовал своему противнику, что готов был пожелать ему победы в состязании. Он-то знал, что сила скальда не в волосах, как сила воина не в мече. Либо ты хороший скальд – либо нет. Учить-то всех учат, но о путешествии Одина за поэтическим медом тоже не зря рассказывают.

– Бедный Сторвальд! Ты лишился своего главного амулета! – жалостливо приговаривал Бьяртмар, качая головой.

– Довольно разговоров! – поморщившись, ответил Сторвальд. – Мы пришли сюда не за этим. Я думаю, квитту стоит начать первым. Он – гость.

Вигмар кивнул. По тому, как спокойно и уверенно держался конунгов скальд, Вигмар был почти уверен, что песнь противника может называться лучшей из всех сложенных если не под луной, то на этом берегу Островного пролива точно. О своей же он того сказать не мог. Поэтический мед – самый капризный напиток на свете. Он приходит, только если сам того хочет. А нет – хоть бейся головой о стену и кричи, что от этого зависит твоя жизнь, – его не дозовешься. И та песня, которая у Вигмара получилась, медом пахла очень слабо. Сторвальду что – он давно при конунге и привык. Он знает здешние вкусы. И мастерства у него достаточно, чтобы скрыть недостаток вдохновения. Поверить в то, что подвиги Бьяртмара вдохновят этого сдержанного и умного человека, Вигмар никак не мог.

Бьяртмар конунг милостивым кивком позволил начинать. Вигмар сделал шаг вперед и начал, стараясь выговаривать слова просто и спокойно, чтобы не выдать лжи:

Бьяртмар конунг откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, и меж его оплывших щек блуждала скользкая улыбка удовольствия. Он так явно наслаждался стихами Вигмара, что тот тревожился, вместо того чтобы радоваться: это было не к добру и обещало какой-то подвох. Только вот кому?! – внезапно осенило Вигмара, так что он едва не забыл, что там дальше в собственной висе. Ему ли это подвох? А что, если Бьяртмар за что-то затаил злобу на собственного обожаемого скальда и хочет его унизить, предпочтя ему квиттинского пришельца? Троллячьи уши! Да не он ли и приказал остричь Сторвальда? Но требовалось продолжать, на раздумья не имелось времени.

Вигмар умолк, и в гриднице некоторое время шуршал нерешительный шепот. Песнь была как песнь, две висы дротткветтом по всем правилам. Не хуже и не лучше других.

– Хорошо, очень хорошо! – бормотал конунг, не открывая глаз. – Я уже чувствую, как мне прибавилось удачи! Она так и вливается в мою кровь! Но послушаем, что приготовил Сторвальд, – неожиданно трезвым голосом закончил он, открыв глаза и выпрямившись.

Вигмар сделал шаг назад, Сторвальд встал на его место и гордо поднял голову. В косящем левом глазу, как в более верном окне в душу, Вигмар заметил искры злобной решимости. Сторвальд, как видно, тоже подозревал, что конунг желает его проигрыша, но не собирался осчастливить любимого повелителя.

заговорил Сторвальд, и с первой же строфы Вигмар понял, что проиграл поединок. Хрюнхент – восьмисложник, более просторный размер, больше подходящий для хвалебной песни. Строчки были переплетены так ловко, что слова как будто шли друг за другом по кругу. А имена вандров-разбойников! Фасти назван Брандом – и то и другое означает «огонь», а вместо «Хьертинг» поставлено «Свертинг», но тоже – «тинг мечей». Такие замены имен делали самые лучшие скальды всех времен! А в начало вплетена пословица, а в конце припев, наверняка он повторится… Так и оказалось.

«Ах, Фригг и Фрейя, про невесту-то я забыл!» – почти с ужасом сообразил Вигмар, отразивший в своей песни лишь три подвига. Правда, забыл не совсем случайно: ему претило восхвалять похищение чужой невесты и тем отчасти равнять Бьяртмара с собой. Тогда, ночью, казалось, что обойдется, достанет с этого безбородого и трех подвигов. Сейчас же Вигмар остро осознал тяжесть упущения. Не исключено, что именно похищением чужой невесты Бьяртмар конунг особенно гордится. Как раз по причине отсутствия бороды.

Да, это еще Сигурд Убийца Фафнира говорил, что смелый добьется победы и неточеным мечом. Ах, Отец Поэзии, все мы черпаем из одного источника, все сочиняем про одно и то же. Но, да возьмут меня великаны, как же по-разному у нас получается! Вигмара терзали самые противоречивые чувства: он понимал, что проиграл безнадежно, что проиграл свою голову, и впервые в жизни охотно признавал чужие стихи лучше своих, и страдал от этого, и просто радовался прекрасным стихам. Да этого Сторвальда и сам Один посадит напротив себя! Даже такого вот, остриженного!

Сторвальд кончил, и вместо шепота раздался оживленный гул. Лица раудов прояснились: теперь уже никто не сомневался, что конунгов скальд одолел чужака. Звонкие строчки звучали в памяти Вигмара, как будто перед ним пересыпали груды серебра. По вплетенной пословице в каждой висе и общий припев! Только кеннингов маловато, но зато все по делу: ни один завистник не скажет, что Сторвальд перепевает чужие стихи о подвигах чужих конунгов. Эта песнь – про Бьяртмара и только про него!

Сам восхваляемый конунг сидел на своем месте грустный и задумчивый. Чувствуя, что сотня ожидающих взглядов подталкивает его со всех сторон и молчать больше невозможно, Бьяртмар испустил глубокий вздох.

– Да, песнь отменная… – промолвил он. – Но мне самому не годится решать, которая лучше. По-моему, они обе чудо как хороши! Ответьте нам, люди, кто же победил?

– Сторвальд! Сторвальд! – закричали со всех сторон десятки голосов.

Рауды орали изо всех сил, очень довольные, что конунг предоставил решение им и не обидел своего скальда предпочтением чужака.

А Вигмар, именно этого и ждавший, оглядывал ликующие лица и непочтительно посвистывал. Вот сейчас Бьяртмар спросит, кто из них хочет исполнить приговор богов и отсечь квитту голову, – и эти же десятки голосов так же радостно и дружно закричат: «Я, я!»

Почему-то потрясения и ужаса не было, Вигмар смотрел на происходящее как бы со стороны и сам себя не понимал. Обидно уходить из мира, не осознав своего ухода, закрыть глаза, как будто через мгновение откроешь их снова, и толком не попрощаться – не словами, а душой. Как там сказал вчера Бьяртмар: если квитт победит, значит, он невиновен. А если… Постой… А дальше он вообще ничего не сказал!

– Боги обвинили его! – с торжеством воскликнул Оддульв, указывая на Вигмара. – Конунг, он должен быть обезглавлен!

Толпа притихла, ожидая приказа.

– Боги обвинили его? – переспросил Бьяртмар. – Боги показали, что он плохой скальд? Его висы были так плохи?

– Хуже некуда! – с торжествующим презрением ответила Уннгерд.

И гридница подтвердила ее слова тихим согласным гулом. После песни Сторвальда любые другие стихи казались детским лепетом.

– Не думал я, что вы так низко оцените мастерство… – Бьяртмар грустно покачал опущенной головой. – Но про меня не скажут, что я люблю спорить со своей дружиной и никогда не слушаю ее мнения. Пусть будет по-вашему. Признаем квитта плохим скальдом. А раз он плохой скальд, то, значит, и вреда его стихи причинить никакого не могли. Так что и наказывать мне его не за что, – неожиданно бодро закончил он. И с лукавым торжеством добавил: – Меня не назовут Бьяртмаром Несправедливым.

Гридница молчала, как пораженная громом. Даже рауды, привыкшие к неожиданным выходкам своего конунга, к такому окончанию необычного божьего суда готовы не были.

Оддульв дрогнул и привалился к стене, Уннгерд открыла рот, как рыба на берегу, и судорожно пыталась вдохнуть. Ингирид, первой сообразившая, что смертный приговор отменяется, подпрыгнула на месте и ликующе взвизгнула.

А Сторвальд Скальд вдруг расхохотался. Стоя на том же месте, где произносил строфы своей песни, он запрокинул голову, красивую и гордую даже в обрамлении безобразных беспорядочных прядей, и хохотал раскатисто и звонко, от всей души, всей грудью – как, возможно, умел во всей этой усадьбе он один.

Утром Вигмара разбудило гудение голосов во дворе.

– Вставай и расчесывай свои косы! – сказал ему Бальдвиг, уже одетый и совсем было собравшийся его будить. – Сегодня жертвоприношение, ты не забыл? А на твои косы нужно много времени – ты же не хочешь предстать перед богами лохматым, как тролль?

– Я и так всегда перед богами! – проворчал Вигмар, лениво разворачивая вынутую из-под головы рубаху.

– Но святилище – это особое место!

– Да уж я помню! В последний раз, когда я там был, я так порадовал богов жертвой, что они меня не забудут!

Бальдвиг подошел поближе, подождал, когда голова Вигмара покажется из ворота надеваемой рубахи, и серьезно попросил:

– Ради нашей дружбы – не делай так больше! Или хотя бы не сейчас!

– Думается, это я могу тебе пообещать! – весело ответил Вигмар.

Расплетание, расчесывание и новое заплетание кос заняло немало времени. Судя по голосам во дворе, Бьяртмар конунг с родичами и домочадцами уже готов был отправиться в святилище; Бальдвиг, не желая опоздать и прослыть непочтительным, ушел вслед за ним. Когда Вигмар наконец вышел из покоя, широкий двор почти опустел.

– Эй, квитт! – вдруг окликнул Вигмара смутно знакомый голос. – Ты, наверное, не знаешь, где тут святилище? Идем со мной.

Обернувшись, Вигмар увидел Сторвальда Скальда. Золотистые волосы того были аккуратно подрезаны со всех сторон и выглядели теперь вполне пристойно, хотя и не так роскошно, как прежде. Ярко-синий плащ с красными шелковыми полосами на груди, большая золоченая застежка и шитая золотом повязка на лбу смотрелись богато и нарядно. А главное – Сторвальд Скальд держал голову так же высоко и гордо, как и до злодейского нападения «мары».

– И ты, стало быть, собрался со всеми! – недоверчиво усмехаясь, ответил Вигмар. – Я на твоем месте посидел бы дома!

– Многие на моем месте посидели бы дома! – ответил Сторвальд, отлично понявший намек. – Именно поэтому я иду в святилище. Ты идешь со мной?

– Рядом с таким красавцем идти обидно – кто же на меня посмотрит? – с несчастным видом ответил Вигмар. – Впрочем, мне не привыкать. Со мной бывало и похуже.

– Я заметил. – Сторвальд кивнул. – Мне понравилось, как ты держался, когда два десятка славных воинов щупали рукояти секир. А теперь все они думают, что мы с тобой терпеть друг друга не можем. Особенно я тебя.

– Ах, вот почему ты пожелал пройтись со мной по тингу! – догадался Вигмар.

– А ты соображаешь, как я погляжу! – одобрил Сторвальд.

Даже без провожатого, Вигмар едва ли смог бы заблудиться. В святилище спешили десятки людей, сбегались, как ручейки в море, многочисленные дорожки и тропинки. На высокой прибрежной скале, открытой всем ветрам, стояли резные идолы Одина, Фрейра и Ньерда, богато украшенные по случаю праздника серебряными цепями и золоченым оружием.

– А где острова? – поинтересовался Вигмар, впервые видевший Островной пролив, это знаменитое среди хирдманов и торговых людей место.

– А вон первый! – Сторвальд прищурил свой чуть косящий левый глаз и показал на север, в сторону моря. – Это Бримирсей – Огненный Остров. Когда-то на нем зажигали огонь для раудов, если плыли враги. Правда, обычно оказывалось уже поздно. А за ним лежит Виндсей – Остров Противного Ветра. На нем ночуют те, кому ветер мешает плыть через пролив. А такое случается нередко, особенно осенью.

Перед святилищем волновалась пестрая толпа и билась о края Скалы Богов, как другое, живое море.

– Не пойдем дальше, – решил Сторвальд, выбрав удобное место на пригорке и усевшись на серый округлый валун. – На этом отличном мягком камне нам будет гораздо удобнее, чем даже самому конунгу. Если боги в самом деле подадут Бьяртмару какой-то знак, мы его увидим и отсюда. А слушать еще раз громкие вчерашние речи нет надобности. Верно?

– Куда уж вернее, – хмуро согласился Вигмар.

Вчерашних речей ему хватило с избытком. Тот рябой одноглазый тролль, то есть фьялль, который привез в Островной Пролив «губительницу кудрей Сторвальда» и задавал Вигмару странные вопросы об Эггбранде, вчера на вечернем пире произнес целую речь перед Бьяртмаром конунгом и его дружиной. Ее примерную суть Вигмар уже знал, и от повторения она не стала лучше. Глаза раудов сверкали от жадности, а кулаки сжимались, как будто все действительные и воображаемые богатства Квиттинга уже были в их руках. Но Бьяртмар конунг не был храбрецом, который бросается в битву ради самой битвы. Даже жадность не смогла сделать его достаточно отважным, и Ульвхедин ярл, горячо поддержавший речь Эрнольва, не смог добиться от него твердого решения.

– Мы спросим совета у богов! – нашелся Бьяртмар конунг. Он понимал, что новых богатств жаждут многие, а совместный поход с фьяллями обещает немалый успех. Другого такого случая может не представиться никогда.

– Фьялли все равно пойдут! – отвечал Ульвхедин ярл. – И я не понимаю, что может помешать нам пойти с ними и взять свою долю.

«Свою! – с возмущением подумал Вигмар. – Если бы свою. Но ведь это наше!»

«Молчи! – приказал неслышный суровый голос, похожий на голос отца, но звучавший глухо, как из-под земли. – Это больше не твое. Ты для квиттов – вне закона. Это не твоя земля, и пусть ее берет кто хочет!»

«А Рагна-Гейда? – мысленно огрызнулся Вигмар. – Ее тоже пусть берет кто хочет? Например, этот одноглазый? Нет уж!»

На это суровый голос не нашел ответа.

«О великий Отец Побед, Повелитель Ратей, Властелин Битв! – молился по себя Эрнольв сын Хравна, стоявший среди конунговых родичей на самой площадке святилища возле жертвенника. – Помоги нам! Вели раудам согласиться на этот поход! Войны все равно не миновать, так пусть же на нашей стороне будет больше! Сколько воинов присоединится к твоей дружине, сколько вражеских трупов останется волкам и воронам! Ты будешь доволен жертвами, Отец Павших! Помоги Торбранду конунгу!»

– О великий Отец Побед! – словно повторяя мысленную мольбу Эрнольва, взывал перед тремя идолами Ульвхедин ярл. Раскаты его мощного голоса долетали до самых отдаленных рядов толпы, и даже Сторвальд с Вигмаром смогли разобрать все до последнего слова. – Много лет племя раудов живет в мире с соседями, наши воины добывают богатство и славу в далеких краях. Но пришло время вернуть те земли, которые Фрейя отмерила для нас, а Тюр отнял. Дай знак племени раудов – идти ли нам в поход вместе с фьяллями? Поможешь ли ты нам вернуть утраченное, даруешь ли добычу и славу в веках?

Перед идолами богов был сложен большой костер, на котором уже лежал белый конь с перерезанным горлом. Ульвхедин ярл принял из рук жреца горящий факел и шагнул к жертвенному костру. Но едва лишь он сделал шаг, как сильный порыв морского ветра пригнул пламя, словно прихлопнул невидимой ладонью, и погасил. Толпа вздохнула тысячей грудей: боги отказались от жертвы. Даже Вигмар не сдержал крика и вскочил на ноги. Боги запрещают раудам поход!

Но в следующее мгновение толпа ахнула снова, еще громче, потрясенно, изумленно и недоумевающе. Сильнейший ветер стремился к земле прямо с неба, шевелил волосы, трепал одежду, хлопал полами плащей, как крыльями, и в то же время завораживал неведомой силой – этот ветер был дыханием небесных миров. Где-то в вышине, среди мягких серых облаков, вдруг родился пронзительный свет; с каждым мгновением он усиливался, словно прорастало зерно небесного пламени. Ожидание чуда, вера во встречу с божеством полнила людей чувством священного ужаса и одновременно восторга. Боги услышали призыв и не оставили его без ответа.

Вместе со всей толпой Вигмар завороженно смотрел в небо. Облака расходились в стороны, как будто открывались ворота. От их движения раскатывались и замирали вдали отзвуки грома. В просвете показалась человеческая фигура, сперва неясная, окутанная прозрачной огненной дымкой. Но с каждым мгновением она делалась четче и росла, приближаясь к земле. Уже можно было рассмотреть женщину, словно сотканную из чистейших мягких облаков и грозной грозовой тучи. Длинная, белее лебединого оперения рубаха скрывала ноги, поверх нее блестела черными колечками кольчуга. А волосы, как пламя, широкими волнами бились над плечами валькирии и простирались, как казалось, на половину небесного пространства.

Не чувствуя собственного тела, забыв, кто он и где он, Вигмар смотрел на небо и видел на прекрасном, сияющим неземным светом лице знакомые черты, видел те же огромные ярко-голубые глаза, полные небесного огня. Альвкара! Неистовая из рода альвов!

Яркий свет бил из открытых ворот у нее за спиной, там мелькали видения: казалось, в эти чудесные мгновения взорам смертных открылось небо, можно рассмотреть Асгард с его стеной, палатами и рощами, дрожание листвы на ветвях Иггдрасиля, чистейший поток источника Урд, радужный мост… Но вьющиеся медленной волной волосы валькирии, блестящие пламенным золотом и красноватыми отблесками рассвета, мешали смотреть туда, ее лицо властно притягивало все взоры.

Посланница Одина встала над Скалой Богов, возвышаясь, как Мировой Ясень, растущий из земли и поднимающийся к самым небесам. Валькирия медленно подняла руку, и протянулся длинный светлый луч; еще миг – и все увидели сверкающий меч с огненной рукоятью. Плавно опустив меч над головами толпы, затаившей дыхание от ужаса и восторга, Альвкара коснулась сияющим острием жертвенного костра. Мгновенно вся груда дров оказалась охвачена ослепительным белым светом; еще миг – и вспыхнуло пламя. С ревом и гулом пламя охватило весь костер, туша белого коня исчезла среди пляшущих языков.

Валькирия подняла меч и вытянула его перед собой, указывая острием на юг. Ее сияющие ярко-голубые глаза скользнули по толпе, и у каждого словно оборвалось сердце: всякого присутствующего окатила волна ледяного жара или палящего холода.

И только Вигмар вспомнил, что с ним такое уже было. Разом все оцепенение пропало: в мыслях прояснилось, и он понял, что сделала прекрасная Всадница Бури, не давшая ему опозориться с хвалебной песней. Да она же послала раудов в поход! Теперь-то ни Бьяртмар конунг, ни кто-то другой не сможет отрицать: Один желает, чтобы рауды вступили в войну. Отец Колдовства хитер и любит загадывать загадки, но сейчас он выразил свою волю яснее некуда.

Фигура валькирии с пламенеющим мечом растаяла, облака сомкнулись. Только жертвенный костер пылал, огонь жадно пожирал свою пищу. Опомнившись, все заговорили и закричали разом. Никто из ныне живущих не видел валькирии наяву, и свидетелям сегодняшнего чуда предстояло рассказывать о нем детям и внукам.

– Ну, вот! – удовлетворенно сказал Сторвальд. – Если бы мы были там, нас бы просто оглушило. И мы бы никогда больше не слышали хвалебных песен – ни чужих, что даже к лучшему, ни своих, что уже обидно.

– Кто… что это было? – не слушая, воскликнул Вигмар. Он все еще не мог отвести глаз от сомкнувшихся туч, словно надеялся, что Один передумает и распорядится по-другому.

– Это была Альвкара, – без особого волнения ответил Сторвальд, словно его спросили о служанке, прошедшей через двор. – Про нее недавно рассказывал Видкунн… Я не помню, ты при этом присутствовал? Она была дочерью Хлодмунда конунга пятьсот лет назад. И с тех пор рауды считают ее своей покровительницей. Она появляется перед большими событиями – перед набегом, мором… Или перед войной.

– А какая она? – спросил Вигмар, наконец оторвав взгляд от неба.

– Какая? – Сторвальд удивился его вопросу. – Ты что, внезапно ослеп? Ее же все видели.

– Когда? – глупо спросил Вигмар.

– Сейчас. – Невозмутимый Сторвальд даже встал со своего «мягкого» камня. – Только не рассказывай мне, что ты ее не видел.

– Я видел, – согласился Вигмар. – И еще не сейчас. То есть… Короче, она приходила ко мне ночью перед нашим с тобой… Когда надо было сочинять песни.

– Да ну! – Вот тут Сторвальд изумился по-настоящему и положил руку на плечо Вигмару. – Ну, расскажи! – с самым искренним интересом потребовал он. – Я ее видел раз-другой… Не здесь, а в других местах, но меня она по ночам не посещала!

– Отстань! – Вигмар отмахнулся. – Она мне рассказывала про подвиги вашего… «дуба стрел». Я без нее двух строчек не связал бы!

– А я думал, тебе рассказала Ингирид, – отозвался Сторвальд. Похоже, ответ Вигмара его несколько разочаровал: ему больше понравилась бы краткая песнь о новой любви Альвкары. – Она тоже в своем роде валькирия.

– Да уж! – окончательно придя в себя, Вигмар не таясь окинул взглядом обрезанные волосы Сторвальда и усмехнулся: – Не хотел бы я встать у нее на дороге.

– Я ей отомщу, – спокойно и уверенно пообещал Сторвальд. – Но я не знаю, кто из нас кого должен жалеть. Что страшнее: ее вражда или ее любовь? Тут призадумаешься, что выбрать. В ней ведь есть троллиная кровь. Я ее чую. А на мое чутье в таком деле можно положиться. У нас в Эльденланде много таких.

– Вот оно что! – Вигмар присвистнул и дернул себя за одну из кос.

Теперь многое прояснилось. Про полуостров Эльденланд рассказывают разные вещи: что северным концом он упирается в ледяную стену Йотунхейма, что прямо под ним располагается Муспелльсхейм, потому-то в ключах Эльденланда кипит горячая вода, а из расселин в скалах поднимается горячий пар. Ни одно порядочное племя не хотело жить в такой стране, и полуостров заселили беглецы из разных мест, объявленные вне закона у себя на родине. А поскольку невест им не хватало, они брали в жены троллих. Короче, к восьмому веку после Ухода Асов Эльденланд оброс такими слухами, что признаться в происхождении оттуда означало проявить немалое мужество. И, как в насмешку, именно из Эльденланда происходили все лучшие скальды всех времен.

– Надеюсь, ты не побежишь от меня прочь с криком ужаса? – насмешливо поинтересовался Сторвальд.

– Ноги от страха отнялись, – пожаловался Вигмар. – Не ешь меня, дяденька тролль, я сейчас невкусный!

– Я сегодня не голоден! – благодушно утешил его Сторвальд и посоветовал: – Не бойся, подумай о чем-нибудь приятном. Если я хоть что-нибудь понимаю, скоро твои ноги тебе понадобятся. И руки тоже.

– А голова? – на всякий случай уточнил Вигмар.

– А когда это ты с ней советовался? – Сторвальд удивленно поднял брови, отчего уголок косящего глаза съехал еще ниже и мягкое, трудноуловимое несходство с простыми людьми на миг усилилось. – Если бы ты думал головой, а не сердцем, то не оказался бы здесь.

Вигмар промолчал. Отдаленный потомок троллих был прав, как сам мудрый Один.