"Неизвестная рукопись Доктора Уотсона" - читать интересную книгу автора (Куин Эллери)

Глава 1 НАБОР ХИРУРГИЧЕСКИХ ИНСТРУМЕНТОВ

– Вы совершенно правы, Уотсон. Вполне возможно, что Потрошитель – женщина.

Было ясное утро осени 1888 года. Я уже не проживал постоянно на Бейкер-стрит, 221-б. После женитьбы, взяв на себя обязанность – причем приятнейшую – материально обеспечивать жену, я возобновил врачебную практику. Поэтому прежняя тесная связь с моим другом мистером Шерлоком Холмсом сменилась редкими встречами.

Что касается Холмса, то он без всяких на то оснований утверждал, что «злоупотребляет моей отзывчивостью», когда пользуется моими услугами в качестве помощника и доверенного лица. «Вы так умеете слушать, дружище», – говорил он обычно, и это вступление всегда доставляло мне удовольствие, ибо предвещало, что мне вновь может выпасть честь разделить с ним опасности и волнения нового расследования. Благодаря этому нить моей дружбы с великим сыщиком не обрывалась.

Моя жена, самая чуткая из женщин, воспринимала эти отношения с редким терпением. Постоянные читатели моих несовершенных повествований о делах, которые расследовал Шерлок Холмс, помнят ее как Мэри Морстен, с которой меня свела счастливая случайность, когда вместе с Холмсом я был занят делом, озаглавленным мною «Знак четырех». Преданная жена, каких мало, она коротала долгие вечера в одиночестве, пока я разбирал свои заметки о старых приключениях Холмса.

Однажды утром за завтраком Мэри сказала;

– Я получила письмо от тети Агаты.

Я отложил газету.

– Из Корнуолла?

– Да. Бедняжка. Жизнь старой девы такая одинокая. А теперь врач уложил ее в постель.

– Надеюсь, ничего серьезного.

– Она об этом не пишет. Но ей уже скоро восемьдесят, и кто знает…

– Она совершенно одна?

– Нет, с ней Бет, моя старая нянюшка, да еще работник, который следит за домом и участком.

– Приезд любимой племянницы, конечно, был бы для нее полезнее всех лекарств мира.

– Она прямо не просит, скорее, робко намекает, но я колеблюсь…

– Я думаю, тебе надо поехать, Мэри. Недельки две в Корнуолле и тебе пойдут на пользу. В последнее время ты немного побледнела.

Мои слова были вполне искренними, но отчасти они были подсказаны другой, более мрачной мыслью. Не будет преувеличением сказать, что в то утро в 1888 году всякий мужчина в Лондоне, обладающий чувством ответственности, рад был бы отправить свою жену, сестру или возлюбленную из города, представься ему такая возможность. Причина для этого была одна, и весьма веская. Ночами по улицам и темным переулкам рыскал Джек Потрошитель.

И хотя наш тихий домик в Паддингтоне находился далеко от Уайтчэпела, где орудовал маньяк, кто мог быть спокоен? Когда речь шла об этом чудовище, логика не помогала.

Мэри задумчиво вертела конверт.

– Мне не хочется оставлять тебя одного, Джон.

– Уверяю тебя, я вполне справлюсь один.

– Но тебе тоже полезно переменить обстановку, и в твоей практике как будто затишье.

– Ты мне предлагаешь поехать с тобой?

Мэри рассмеялась.

– Упаси Бог! В Корнуолле ты бы с ума сошел от скуки. Лучше сложи чемодан и погости у своего друга Шерлока Холмса. Я знаю, что тебе всегда рады на Бейкер-стрит.

Боюсь, я не слишком сопротивлялся. Предложение Мэри было весьма соблазнительным. Итак, отправив ее в Корнуолл и быстро уладив дела, связанные с практикой, я перебрался к Холмсу, не только к своему, но, льщу себя надеждой, и к его удовольствию.

Поразительно, с какой легкостью мы возобновили заведенный распорядок. Хотя я знал, что уже не смогу довольствоваться прежней холостой жизнью, вновь обретенная близость к Холмсу была восхитительна. И это подводит меня несколько кружным путем к неожиданному восклицанию Холмса: «Никоим образом нельзя исключить возможность того, что чудовище окажется женщиной!» Знакомая таинственная манера, и, должен признаться, я был несколько раздражен.

– Послушайте, Холмс, во имя всего святого, я ведь никак не дал вам понять, что такая мысль мелькнула у меня в голове.

Холмс улыбнулся, наслаждаясь игрой.

– Сознайтесь же, Уотсон, что это так.

– Ну хорошо, но…

– И вы не правы, утверждая, что не выдали своих мыслей.

– Но я сидел спокойно, фактически неподвижно, и читал «Тайме».

– Ваши глаза и голова вовсе не были неподвижны. Читая, вы остановили взгляд на крайней колонке слева, в которой описывается новое злодеяние Джека Потрошителя. Немного спустя вы отвели взор от заметки и возмущенно нахмурились. Было очевидно, что вы думаете о том, как это такое чудовище безнаказанно бродит по улицам Лондона.

– Совершенно верно.

– Потом, дружище, ваш взгляд остановился на журнале «Стрэнд мэгэзин», который лежит возле вашего стула. Он раскрыт на рекламе фирмы Белделл, предлагающей вечерние туалеты для дам якобы по умеренным ценам. Один из туалетов демонстрирует манекенщица. Выражение вашего лица сразу изменилось. Оно стало задумчивым. Это выражение сохранялось до тех пор, пока вы не перевели взгляд на портрет ее величества, висящий над камином. Мгновение спустя черты вашего лица разгладились, и вы кивнули головой. Вы укрепились в мысли, которая пришла вам на ум. В этот момент я выразил согласие с предположением, что Потрошитель может оказаться женщиной.

– Но, Холмс…

– Полноте, Уотсон. После отставки ваша проницательность притупилась.

– Но ведь когда я взглянул на рекламу в «Стрэнде», мне могла прийти в голову любая мысль.

– Не согласен. Ваш ум полностью поглощен историей Потрошителя, и, конечно, реклама дамских вечерних платьев слишком далека от ваших обычных интересов, чтобы отвлечь ваши мысли. Следовательно, идея, которая у вас возникла, должна была быть связана с вашими мыслями о злодее. Вы подтвердили это, подняв глаза на портрет королевы на стене.

– Позвольте спросить, как это могло выдать мою мысль? – воскликнул я запальчиво.

– Разумеется, Уотсон, вы не заподозрили ни манекенщицу, ни нашу милостивую королеву. Следовательно, вы рассматривали их просто как женщин.

– Допустим, – сказал я, – но разве не разумнее предположить, что я думал о них как о возможных жертвах?

– В этом случае у вас на лице появилось бы сострадание, а не выражение гончей, внезапно напавшей на след.

Я был вынужден признать поражение.

– Холмс, вы опять губите себя своей откровенностью.

Холмс нахмурил густые брови.

– Не понимаю.

– Представьте себе, какое впечатление вы производили бы, если бы отказались пояснять ваши поразительные дедукции.

– Но какой ценой для ваших мелодраматических повествований о моих скромных заслугах, – сказал он сухо.

Я поднял руки в знак капитуляции, и Холмс, который и улыбался-то не слишком часто, рассмеялся от души вслед за мной.

– Поскольку вы заговорили о Джеке Потрошителе, – сказал я, – разрешите задать вам вопрос: почему вы до сих пор не заинтересовались этим делом, Холмс? Вы оказали бы великую услугу жителям Лондона.

Холмс нетерпеливо махнул своими длинными тонкими пальцами.

– Я был занят. Как вам известно, я совсем недавно вернулся с континента, где мэр некоего города попросил меня разгадать прелюбопытную загадку. Зная ваш склад ума, я полагаю, вы назвали бы это дело «История безногого велосипедиста». Когда-нибудь я передам вам все детали для ваших записок.

– Буду счастлив! Но вы уже вернулись в Лондон, Холмс, а чудовище терроризирует город. Я полагал, вы совете себя обязанным.

Холмс сказал сердито:

– Я никому и ничем не обязан.

– Прошу, поймите меня правильно…

– Сожалею, мой дорогой Уотсон, но вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы не сомневаться в моем полном безразличии к подобному делу. Разве я не искал обычно проблем интеллектуального характера? Разве меня не притягивали всегда противники крупных масштабов? Подумаешь, Джек Потрошитель! Какую особую проблему может представлять этот полоумный? Кровожадный кретин, рыскающий по улицам после наступления темноты и бьющий наугад.

– Он поставил в тупик лондонскую полицию.

– Смею заметить, что это говорит скорее о беспомощности Скотленд-Ярда, нежели об особой находчивости Потрошителя.

– Но все же…

– Это скоро кончится. Думаю, что в одну из ближайших ночей Лестрейд споткнется о Потрошителя в момент, когда маньяк будет совершать убийство, и победоносно передаст его в руки правосудия.

Скотленд-Ярд постоянно раздражал Холмса своей неповоротливостью.

Звонок в дверь порвал наш разговор. Прошло несколько минут, и мы услышали шаги миссис Хадсон, поднимавшейся по лестнице. Когда она вошла, я с удивлением увидел у нее в руках пакет в оберточной бумаге и ведро с водой. На лице ее был написан откровенный страх.

Холмс расхохотался, второй раз за утро.

– Не бойтесь, миссис Хадсон. Пакет кажется вполне безобидным. Я уверен, что вода нам не понадобится.

– Вам виднее, мистер Холмс. После прошлого случая я боялась рисковать.

– Ваша осторожность весьма похвальна, – оказал Холмс, беря пакет.

Когда его многострадальная хозяйка ушла, он пояснил:

– Совсем недавно миссис Хадсон принесла мне пакет. Это было после того, как я привел к благополучному исходу одно пренеприятное дельце, и пакет был послан мстительным джентльменом, который недооценил остроту моего слуха. Я услышал тиканье механизма и попросил ведро воды. Этот инцидент так перепугал миссис Хадсон, что она до сих пор не оправилась.

– Неудивительно!

– Ну так что же нам принесли? Хм, размер примерно пятнадцать дюймов на шесть. Четыре дюйма толщины. Аккуратная упаковка. Простая оберточная бумага. Почтовый штемпель Уайтчэпела. Фамилия и адрес написаны рукой женщины, которая, я бы сказал, редко держит перо в руках.

– Весьма возможно, судя по каракулям. И почерк, несомненно, женский.

– Значит, вы согласны, Уотсон? Прекрасно! Заглянем внутрь?

– Разумеется.

Появление пакета вызвало живой интерес Холмса. Я уж не говорю о себе. Его глубоко посаженные серые глаза заблестели, когда он, развернув бумагу, достал плоский кожаный футляр и протянул его мне.

– Что вы скажете по этому поводу, Уотсон?

– Это набор хирургических инструментов. – Кому лучше знать, чем вам! Не считаете ли вы, что это дорогая вещь?

– Да, кожа высшего качества. И работа превосходная.

Холмс положил футляр на стол. Он открыл, его, и мы замолчали Это был стандартный набор инструментов. Каждый из них покоился в соответствующем углублении в темно-красном бархате, которым футляр был обит изнутри. Одно углубление было пусто.

– Какого инструмента недостает, Уотсон?

– Большого скальпеля.

– Ножа для вскрытия, – кивнул Холмс, протирая увеличительное стекло. – О чем же говорит нам этот футляр? – Он внимательно осмотрел сам футляр и его содержимое. – Начнем с очевидного: эти инструменты принадлежали медику, который впал в нужду.

Вынужденный, как обычно, признать свою слепоту, я пробормотал:

– Боюсь, что это более очевидно для вас, чем для меня.

Занятый осмотром, Холмс ответил рассеянно:

– Если бы вы оказались в стесненных обстоятельствах, Уотсон, что из своего имущества вы отнесли бы в ломбард в последнюю очередь?

– Конечно, мои медицинские инструменты, но…

– Вот именно.

– Почему вы считаете, что эти инструменты были заложены?

– Имеются два доказательства. Посмотрите вот сюда через увеличительное стекло.

Я посмотрел на указанное место.

– Вижу белое пятнышко.

– Это порошок для чистки серебра. Ни один хирург не станет чистить инструмент таким порошком. Эта же были начищены, как простые столовые приборы, кем-то, кого заботил только их внешний вид.

– После вашего объяснения не могу не согласиться. Какое же второе доказательство?

– Видите пометку мелом на боковой плоскости футляра? Она почти стерлась, но если вы присмотритесь, то увидите, что это номер. Такой номер ростовщик обычно пишет мелом на закладываемом предмете. Очевидно, он соответствует номеру на квитанции.

Я почувствовал, как краска бросилась мне в лицо. Теперь это было ясно, как день.

– Значит, футляр был украден! – воскликнул я. – Украден у хирурга и заложен за гроши в ломбарде.

Я уверен, что читатели простят мое негодование: мне было трудно поверить, что врач, даже при самых стесненных обстоятельствах, расстанется с инструментами, необходимыми для его благородной миссии. Холмс, однако, не замедлил вывести меня из заблуждения.

– Боюсь, мой дорогой Уотсон, – сказал он жизнерадостным тоном, – Что вы не улавливаете более тонкого смысла этой вещественной улики. Ростовщики – хитрые бестии. Они оценивают не только вещи, но и людей, которые их приносят. Это их профессиональная черта. Если бы ростовщик питал малейшее подозрение, что набор украден, он бы не выставил его в витрине, что, как вы, конечно, заметили, он сделал.

– Конечно, не заметил! – воскликнул я. – Откуда вы можете знать, что футляр лежал на витрине?

– Посмотрите внимательно, – сказал Холмс. – Футляр лежал в раскрытом виде в месте, куда падало солнце. Разве не свидетельствует об этом выгоревшая полоска на бархатной обивке с внутренней стороны крышки? Более того, этот край настолько выцвел, что, видимо, футляр пролежал там довольно долго.

Я мог лишь кивнуть. Как всегда, стоило Холмсу пояснить свои поразительные наблюдения, как они начинали казаться примитивно простыми.

– Жаль, – сказал я, – что мы не знаем, где находится ломбард, а то, пожалуй, стоило бы выяснить, откуда появился этот любопытный подарок.

– Быть может, в свое время выясним, Уотсон, – сказал Холмс с отрывистым смешком. – Ломбард, о котором идет речь, находится вдали от людных улиц. Он смотрит на юг и расположен на узкой улочке. Дела ростовщика отнюдь не блестящи. Можно еще отметить, что он родом иностранец. Вы, конечно, видите все это?

– Ничего подобного я не вижу, – сказал я, вновь уязвленный.

– Напротив, – проговорил Холмс, соединяя кончики пальцев и ласково глядя на меня, – вы все это видите, мой дорогой Уотсон, но вы не делаете никаких выводов. Разберем мои заключения по порядку. Эти инструменты были бы с радостью приобретены одним из многочисленных студентов-медиков в Лондонском Сити, что, несомненно, произошло бы, находись ломбард на большой проезжей улице. Отсюда я делаю вывод, что он расположен поодаль от людных улиц.

– Но почему именно на южной стороне узкой улочки?

– Обратите внимание на то, где находится выгоревшее место. Это ровная полоска у верхнего края бархатной подкладки. Следовательно, солнце падало на открытый футляр, когда находилось в зените, и здания на противоположной стороне улицы не закрывали его лучи. Значит, ломбард находился на южной стороне узкой улицы.

– А как вы определили, что ростовщик по происхождению иностранец?

– Взгляните на цифру семь в номере закладной, написанной мелом сбоку футляра. Вертикальную палочку перекрещивает короткая перекладина. Только иностранцы перекрещивают семерки таким образом.

Я снова почувствовал себя как пятиклассник, забывший слова национального гимна.

– Холмс, Холмс, – сказал я, качая головой, – я никогда не перестану вам удивляться… Но он не слушал. Он вновь нагнулся над футляром и просунул щипчики под бархатную подкладку. Она поддалась, и он отогнул ее.

– Ага! Что это, не попытка ли сокрытия?

– Сокрытия чего? Пятен? Царапин?

– Вот чего, – сказал он, указывая своим тонким длинным пальцем.

– Да ведь это герб!

– И, признаюсь, мне неизвестный. Поэтому, Уотсон, будьте добры, подайте мне «Справочник пэров» Бэрка.

В то время как я послушно направился к книжным полкам, он продолжал рассматривать украшение наверху гербового щита, бормоча себе под нос: «Тиснение по коже футляра. Поверхность по-прежнему в прекрасном состоянии». Он распрямился.

– Ключ к личности человека, которому принадлежал набор инструментов. – Он, видимо, аккуратно обращался со своими вещами.

– Возможно, но я имел в виду… Он не закончил фразу. Я протянул ему справочник Бэрка, и он начал быстро листать его.

– Нашел!

Бегло рассмотрев герб, Холмс закрыл книгу, положил ее на стол и сел на стул, уставившись в одну точку своим пронзительным взглядом.

Я не мог больше скрывать нетерпение.

– Чей это герб, Холмс?

– Прошу прощения, Уотсон, – сказал Холмс, очнувшись, – Шайрса. Кеннета Осборна, герцога Шайрского.

Это имя было мне хорошо известно, как, впрочем, всей Англии.

– Блестящий род.

Холмс рассеянно кивнул.

– Его владения, если не ошибаюсь, находятся в Девоншире, на краю болот, среди охотничьих угодий, пользующихся популярностью у спортсменов-аристократов. Помещичий дом – внешне он скорее напоминает феодальный замок – стоит уже четыреста лет, классический образец готического стиля. Я мало знаком с историей Шайрсов, если не считать того общеизвестного факта, что это имя никогда не было связано с преступным миром.

– Значит, Холмс, – сказал я, – мы снова возвращаемся к первоначальному вопросу.

– Поистине так.

– А именно: почему вам послали этот набор инструментов?

– Трудный вопрос.

– Может быть, объяснительное письмо задержалось?

– Не исключено, что вы попали и точку, Уотсон, – сказал Холмс. – Поэтому я предлагаю предоставить лицу, приславшему его, немного времени, скажем до… – Он сделал паузу и протянул руку за потрепанным Брэдшоу, отличным справочником движения английских поездов. – .. До завтра, 10.30 утра. Если к этому времени мы не получим объяснения, нам придется отправиться на Паддингтонский вокзал и сесть на девонширский экспресс.

– С какой целью. Холмс?

– С двоякой. Во-первых, короткое путешествие по сельской местности в это время года, когда природа меняет краски, подействует освежающе на двух замшелых лондонцев. – А во-вторых?

Аскетическое лицо Холмса озарилось странной улыбкой.

– Справедливость требует, – сказал мой друг Холмс, – чтобы собственность герцога Шайрского была возвращена ему, не правда ли? – Он вскочил и взял в руки скрипку.

– Погодите, Холмс! – воскликнул я. – Здесь что-то кроется, о чем вы мне не сказали.

– Нет, нет, мой дорогой Уотсон, – сказал он, отрывисто ударяя смычком по струнам. – Просто у меня такое предчувствие, что нам предстоит трудное плавание.