"Душа" - читать интересную книгу автора (Триоле Эльза)

XXXI. Галатея и бессонница

Проходили четверги, проходили воскресенья, a Марсель молчал и не звал к себе Кристо. И Кристо снова стал часто бывать у Натали. Только она одна могла еще развеять его тоску и пробудить в нем мечты столь яркие, что он забывал муки ожидания. В лицее он стал учиться из рук вон плохо, поэтому даже учитель математики, считавший Кристо вундеркиндом, решил, что ошибся: то, что поначалу казалось признаком одаренности, на самом деле лишь краткая вспышка раннего развития. Если бы каждый вундеркинд оправдывал возлагаемые на него надежды…, Кристо выходил из состояния тоскливого равнодушия только у Натали.

Она сидела здесь, за своей рисовальной доской, оба молчали, изредка перебрасывались словами. «Тебе хотелось бы быть Пигмалионом?» Кристо ничего не ответил – он уже перенесся в иной мир, где ему была дана власть оживлять по выбору любую статую, любую картину. Он уже оживил Венеру Милосскую, все статуи в парке Тюильри, и они ходили, улыбались… То он видел их раскрашенными, то белыми… в сущности, он предпочитал белые, так получалось красивее, необычнее, а главное, если уж они без одежды, то приличнее будет разгуливать по улицам Парижа белыми, а не раскрашенными. По тем или иным причинам Кристо оживлял только женские статуи, возможно, повинна в этом была Галатея. То же и с картинами – только женщины… Джоконда, женские фигуры Рубенса, девы Марии, которые, повинуясь его воле, расхаживали по улице в своих странных одеяниях. Конечно, на них глазели, но все-таки они не так бросались в глаза, как белые статуи. Кристо поделился своими соображениями с Натали.

– Это не вышло бы, – сказала Натали, – такая власть была бы дана тебе лишь при одном условии – быть самому творцом этих картин и статуй. Галатея была создана Пигмалионом, иначе он не сумел бы вдохнуть в нее жизнь.

Кристо сразу же впал в отчаяние: ведь на его картине изображены только живые. Ему не придется оживлять Натали, Натали и так живая… А Натали продолжала развивать свою мысль:

– История Пигмалиона ничего общего с наукой не имеет. Я живу среди ученых, только ученых, хватит с меня науки. А это история из области духа. Пигмалион посвятил себя искусству, искусство было единственной его страстью. Он не желал отвлекаться от нее, познать другие страсти. Не желал любить женщин больше искусства, или, что было бы еще опаснее, женщину. Он жил как монах. Это был фанатик. Тогда Афродита решила покарать человека, отвергающего любовь, не желавшего любить живую женщину в ущерб своему искусству: раз он таков, пусть же полюбит творение искусства, созданную им самим статую той любовью, какой любят живых женщин! Понимаешь, как жестоко поступила Афродита? И Пигмалион полюбил статую, которую назвал Галатея. Любил ее и не мог с ней говорить, ходить с ней гулять…

– …ни родить от нее детей, – добавил явно заинтересованный Кристо.

– …ни родить от нее детей, – повторила Натали, – словом, это была несчастная любовь, так как Галатея не отвечала на его чувства, была все той же статуей – мрамор и мрамор. От отчаяния Пигмалион чуть не потерял рассудок. Месть Афродиты была страшна, но, так как она была богиней любви, она сжалилась над ваятелем и оживила Галатею. Оживила по-настоящему, так что Пигмалион мог жениться на своей статуе и они родили сына, которого назвали Пафос. Когда Пафос вырос, он основал город Пафос и, желая возблагодарить Афродиту, посвятил его любви… Все это, как видишь, очень далеко от автоматов, от кибернетики: единственным оружием Галатеи была любовь, и любовь эта победила равнодушную материю.

Кристо потребовал, чтобы Малыш называл его Пафосом, и, казалось, вышел из своего оцепенения. Но ночью он лежал с открытыми глазами, его мучили вопросы, возникавшие в связи с Галатеей. Он пытался рассуждать логически, рассуждать, как математик: Натали существовала и в его картине и вне ее, у нее была двойная жизнь. Если живая Натали перестанет существовать, она будет продолжать жить на картине. Хорошо, но поскольку речь идет не о нарисованном образе, а о живой жизни, о Натали с картины, оживленной Афродитой, другими словами, оживленной силой любви Пигмалиона… Натали живая, по-настоящему живая. Марсель сказал, что в картине Кристо есть душа. Душа – это то, что отличает человека от автомата. Отличает не горячее живое тело, а именно душа. Имела ли ожившая Галатея душу или только живое тело? Вдохнуть душу куда труднее, чем создать автомат с кибернетическим управлением… Как вдохнуть нечто, когда не известно, что это такое? Нет, известно! Кристо привскочил на постели. Известно! Он знает, что такое душа. Это отношение… Это то, что в Натали… душа – это как человек относится к другим, к тому, что происходит, к тому, что есть. Душа – это взаимоотношения человека и вселенной. Это то, что откликается раньше, чем мозг… Некоторые клетки мозга управляют движением руки, они могут также действовать непосредственно, не проходя через руку. А что действует на мозг? Полученная им информация… Ну и что? Где же тогда помещается душа? Ох, черт! Кристо сел на постели… Полученная информация может нравиться или не нравиться. Мозг-то понимает, а душа… Что делает душа? Вот, к примеру, жалость, ее чувствуешь душой. Душа – это исходная точка чувств… Можно ли объяснить чувства физиологическим путем? Тогда почему не воспроизводить клетки, которые их порождают? Марсель сказал… Что же он такое сказал, Марсель?

Кристо не спалось, он искал душу. Утром он встал с синевой под глазами и на уроках в лицее дремал за партой. Его одноклассники не особенно им интересовались и беззлобно прозвали Кристо «поэтом», хотя он ни разу не был застигнут за сочинением стихов. Кристо вообще учился средне, кроме математики, не был ни чудо-ребенком, ни чудовищем-ребенком, он ни для кого не служил примером, не вызывал ни в ком зависти. У него были друзья, но скорее друзья по играм, по учению, чем по сердечной склонности. Для сердца у него были Натали, Луиджи, Марсель, этого оказалось больше чем достаточно, и поэтому его отношения с другими детьми не отличались особой сердечностью. Бегать, заниматься гимнастикой, быстро решить задачку, так быстро, что, кроме учителя, никто твоего объяснения не поймет, уроки, экзамены – все это связывало Кристо с товарищами, но не перерастало в серьезную дружбу. В глазах своих сверстников он был таким же, как и все остальные школьники, скорее бесцветный, безличный; а для взрослых – объект постоянной тревоги. Госпожа Луазель тряслась за Кристо еще больше, чем за прочих своих детей, хотя и они тоже доставляли немало забот…

Оливье не писал. О том, как он живет, родители знали лишь из писем художника и его жены, приютивших Оливье. Особенно из писем жены, и с каждым разом письма ее становились все длиннее и длиннее. Госпожа Луазель беспокоилась: ведь Луиджи сказал, что Оливье она, видимо, пришлась по вкусу и что она со своей стороны тоже… И вот эта женщина пишет и пишет им страницу за страницей, рассказывает о физическом, о моральном состоянии Оливье. Дело наверняка кончится бедой… Художник непременно их подстережет, потому что скоро, если уже не сейчас, их можно будет подстеречь… Или же она оттолкнет Оливье, и он бросится в озеро. Или она бросится в озеро из-за разницы в возрасте, из-за несчастной любви… Озеро, озеро!… Денизу мучали кошмары, и она будила мужа.

Он не разделял ее страхов; Дениза мало знает этого художника и жену, они его друзья, вместе проводили в свое время зимние каникулы. Художник – славный малый, настоящий деревенский житель, а жена его – прекрасная лыжница, чемпионка, так что зря ты выдумываешь, Дениза! Детей у нее нет, это в ней заговорил материнский инстинкт, она просто очень довольна, что Оливье обрел душевное равновесие, что он ухаживает за какой-то Вероникой, о которой она пишет в каждом письме…

– Это она от ревности пишет!

– Бедняжка ты моя…

Рене нежно обнял жену, как бы желая уберечь ее от тревог. Не скажет же он ей, какие заботы гложут его самого. Письма с угрозами… Дети под угрозой. Угроза, нависшая над страной… Споры… Неприятности на работе. В ячейке. Хотя Рене Луазель был человеком уравновешенным, он боялся, что в один прекрасный день сломает себе хребет.

– Спи, девочка, – сказал он, – и не мучай себя заранее… И без того не сладко.

Короче, у Луазелей спал, сжав кулачонки, один только Малыш, а все остальные, включая бабусю и Миньону, томились от бессонницы. И когда наконец Марсель позвонил Кристо по телефону и сказал ему: «Приходи…», это оказалось больше чем кстати. Кристо не выдержал бы дальнейшего ожидания. С быстротой космической ракеты он ворвался в чуланчик Марселя.