"Дневники няни" - читать интересную книгу автора (Маклохлин Эмма, Краус Николь)Глава 2 КУЧА ОБЯЗАННОСТЕЙ— Няня! Няня! — раздается бесплотный голос миссис N., когда я одолеваю квартал, оставшийся до детского сада. — Что? — Сюда! Я оборачиваюсь. Из распахнутой дверцы «линкольна» мне машет холеной ручкой миссис N. — Как я рада, что вы приехали, — пыхчу я, наклоняясь, чтобы получше разглядеть миссис N., восседающую в роскошной полутьме среди магазинных пакетов. — Мне необходимо спросить… — Няня, я всего лишь хотела напомнить, что просила вас приходить за десять минут до конца занятий. — Разумеется. — Но сейчас без пяти двенадцать! — Мне очень жаль, но я пыталась найти классный список Грейера. Не могу понять, какой именно Алекс… Но она уже деловито достает из сумочки кожаный блокнотик. — Я хотела бы немного поговорить о вечеринке, которую устраиваю в конце месяца для чикагского филиала компании мистера N. Она то и дело скрещивает и разводит ноги; лиловые туфли от Прады описывают яркие дуги на темном фоне обивки лимузина. — Там будет вся администрация; это очень важное событие, и я хочу, чтобы все прошло идеально. — Звучит чудесно, — бормочу я, не совсем понимая, какое отношение имею ко всему этому. Она поднимает глаза в темных очках, желая убедиться, что я ловлю каждое ее слово. Следует ли мне отнести в чистку свой деловой костюм? — Поэтому я просила бы вас выполнить в этом месяце несколько поручений. Беда в том, что со всеми этими приготовлениями я кручусь как белка в колесе, а Конни мне не помощница. Если что-то потребуется, я оставлю вам записку. Это ведь не слишком обременительно. Мы обе слышим тяжелый стук двойных дверей, сопровождаемый нарастающим детским смехом. — Мне нужно ехать, иначе он увидит меня и расстроится. Скорее, Рикардо! — окликает она водителя, еще не успев захлопнуть дверцу. Машина сорвалась с места. — Подождите, миссис N., я хотела спросить… — взываю я к удаляющимся габаритным огням. В классе Грейера имеются четыре Александра и три Александры. Я знаю. Я проверяла. И теперь, когда миссис N. удрала с бешеной скоростью, я окончательно запуталась и совсем не представляю себе, кого именно она имела в виду. Однако Грейер прекрасно знает, о ком идет речь. — Это не он, а она, — поясняет он, показывая туда, где сидит на корточках малышка, явно занятая чем-то интригующим. Я хватаю Грейера и направляюсь к ней. — Привет, Алекс. Сегодня мы будем играть с тобой! — с энтузиазмом сообщаю я. — Меня зовут Кристабель. На Алекс рубашка, — отвечает она, ткнув пальцем в толпу детей в рубашках. Грейер равнодушно смотрит на меня. — Грейер, мамочка велела тебе играть с Алекс, — напоминаю я. Он пожимает плечами: — Как насчет Кристабель? Кристабель, хочешь, поиграем вместе? Значит, для него нет особенной разницы. — Гровер, милый, мы можем поиграть с Кристабель в другой раз. Согласен? Девочка удаляется. Даже в четыре года она, похоже, уже понимает, что если свидание откладывается, значит, возможно, оно вообще не состоится. — Так, Гровер, думай. Что сказала мама сегодня утром? — Сказала, чтобы я выдавливал на щетку больше пасты. — Алекс Бранди… тебе это ни о чем не говорит? — спрашиваю я, пытаясь припомнить все имена из списка. — Он в носу ковыряет. — Алекс Кашман? — Она плюется жвачкой. Я вздыхаю, оглядывая оживленный двор. Где-то в этом хaoce толчется другая пара, с такими же планами на сегодняшний день. Я немедленно представляю что-то вроде встречи в аэропорту — себя в шоферской фуражке, с Грейером на плечах и с большой табличкой, на которой написано: АЛЕКС. — Привет, я Мернел. — Перед нами появляется женщина постарше и в униформе. — Это Алекс. Простите, никак не могли оторваться от красок. Нужно было докончить рисунок. Я замечаю следы синей краски на ее нейлоновой куртке. — Алекс, поздоровайся с Грейером, — наставляет она с сильным вест-индским акцентом. Познакомившись, мы толкаем наших подопечных к Пятой авеню. Они развалились на своих сиденьях, как маленькие старички в инвалидных креслах. Осматриваются и перебрасываются репликами. — Мой «Пауэр-рейнджер» своим субатомным автоматом может снести твоему голову! Мернел и я в основном молчим. Несмотря на то что наши должности называются одинаково, по ее мнению, у меня с Грейером гораздо больше общего. И немудрено: между ней и мной по меньшей мере пятнадцать лет разницы, а также долгое путешествие на метро из Бронкса. — Сколько времени вы у них служите? — спрашивает она, кивком указывая на Грейера. — Месяц. А вы? — О, почти три года. Моя дочь присматривает за Бенсон, Кузиной Алекса, на Семьдесят второй улице. Знаете Бенсон? — Не думаю. Она в их классе? — Нет, ходит в школу около парка. Сколько вам лет? — В августе исполнился двадцать один, — улыбаюсь я. О-о, как раз ровесница моего сына. Нужно бы вас познакомить. Хороший мальчик! И такой способный! Недавно открыл свою закусочную у Ла-Гуардиа[19]. У вас есть бойфренд? — Нет, я еще не встретила такого, от которого был бы хоть какой-нибудь толк, а не одни неприятности. Она согласно кивает. — Должно быть, это совсем нелегко… я имею в виду управлять рестораном. — Да, но он у меня труженик. Весь в мать пошел, — гордо объявляет она, нагибаясь, чтобы поднять пустую коробку из-под сока, брошенную Алексом на тротуар. — Мой внук тоже молодец, а ведь ему только семь. Едва ли не лучший в классе. — Здорово! — Моя соседка говорит, он такой старательный! Она сидит с ним днем, то есть часов до девяти вечера, пока моя дочь не приедет от Бенсон. — Няня! Я хочу еще сока! — «Пожалуйста», — наставляю я, сунув руку в боковой карман коляски. — Пожалуйста, — мямлит Грейер, когда я протягиваю ему вторую коробку с соком. — «Спасибо», — поправляю я, и мы с Мернел обмениваемся понимающими улыбками. Я замыкаю процессию, которая входит в квартиру Алекса. За годы работы няней я многое повидала, но тут ошеломленно хлопаю глазами при виде длинной тесьмы, разделяющей прихожую надвое. Согласно закону штата Нью-Йорк, если один из супругов перебирается в другое место, второй может предъявить иск об оставлении жены и ребенка и почти наверняка получит квартиру. Порой такие гнездышки стоят от пятнадцати до двадцати миллионов, что приводит к затяжным многолетним сражениям не на жизнь, а на смерть, когда каждый супруг старается измотать противника, поселив, скажем, в доме полуголого инструктора по гимнастике и любовника по совместительству. — Мальчики, играйте только здесь, — объявляет Мернел, показывая на левую сторону. — Няня, а почему здесь лен… Под моим Смертоносным Взглядом Грейер замолкает. Я расстегиваю пряжку прогулочной коляски, затем, дождавшись, когда Алекс окажется у меня за спиной, прикладываю к губам палец и показываю на ленту. — Мама и папа Алекса так играют. Поговорим об этом дома, — шепчу я. — • Мой па не хочет делиться! — поясняет Алекс. — Кто хочет жареного сыра? Алекс, пойди покажи Грейеру свое новое фотонное ружье, — вмешивается Мернел и, когда дети убегают, выразительно закатывает глаза: — Будьте как дома! Я бреду в гостиную: смесь поддельного Людовика XIV и Джеки Коллинз, — которой хорошенькая широкая полоса изоляционной ленты, протянутой по полу, придает несколько легкомысленный вид. Я сажусь на диван, в котором сразу распознаю работу Антонио. Он помощник одного из самых популярных декораторов, и его предупредительность простирается так далеко, что сам частенько наведывается к заказчикам «взбить подушки». По сути своей он профессиональный взбиватель подушек. Я пытаюсь втащить двадцатифунтовый том «Тосканских домов», ставший за последнее время настольной книгой богатых квартир, себе на колени и при этом не покалечиться. Через двадцать минут после начала перелистывания страниц с изображениями вилл я замечаю маленький нос, упирающийся в подлокотник дивана. — Эй! — тихо окликаю я нос. — Эй! — отвечает он, обходя диван, чтобы рухнуть лицом в подушку. — Что случилось? — спрашиваю я, глядя на его спину, такую узенькую на фоне широких полос черного бархата. — Я должен был принести игрушки. — Ну да? Он забирается ко мне на колени, прячется под «Тосканскими домами» и помогает мне переворачивать страницы. Мягкие волосы щекочут мне подбородок, и я слегка сжимаю его щиколотку. Почему-то мне совсем не хочется напоминать ему об игре. — Ленч! — слышим мы издалека голос Мернел. — Что вы тут делаете? Алекс! Мы встаем. — Я забыл принести игрушки, — признается Грейер. Мернел грозно подбоченивается: — Ах, этот негодный мальчишка! Пойдем, Грейер, сейчас все уладим. Мы с Грейером проходим мимо кухни, где что-то громко жужжит. — Погодите, погодите, — вздыхает Мернел, направляясь к домофону, маленькой коробочке над подносом, заставленным тарелочками с нарезанными фруктами и сандвичами с жареным сыром. — Да, мэм? — спрашивает она, нажимая кнопку. Из коробочки с треском вырывается женский голос: — Говнюк звонил? — Нет, мэм. — Мать его за ногу! С тех пор как он заморозил мою гребаную карточку, приходится ждать долбаные чеки. И что теперь? Тварь! Как мне кормить Алекса? Вы захватили мое платье из «Ла Мер»? — Да, мэм. Мернел поднимает поднос, и мы молча следуем за ней в комнату Алекса. Я, как всегда, плетусь в хвосте. Половина комнаты совершенно пуста. Цепочка моделей машинок посредине служит импровизированной разделительной линией. Алекс, босой и без рубашки, обходит гору своих сокровищ, наваленных в другой половине. Увидев нас, он останавливается и поднимает голову: — Я сказал говнюку, чтобы он принес свои игрушки, а мои не трогал. Я перечитываю записку, размышляя, следует ли вытащить свое волшебное кольцо, чтобы отгадать, какое количество вышеуказанных предметов мне нужно купить. Ее сотовый не отвечает, поэтому я решаю позвонить в офис мистера N., предварительно узнав его телефон из списка, висящего на внутренней стороне двери кладовки. — Что? — бросает он в трубку. — Э… мистер N., это няня. — Кто? Откуда у вас этот номер? — Няня Грейера… — Кто? Не совсем представляя, как прояснить ситуацию без того, чтобы не показаться наглой, я все же продолжаю: — Ваша жена просила меня купить подарки для вечеринки… — Какая вечеринка? Что вы несете, черт возьми? Кто вы? — Двадцать восьмого. Для чикагского филиала… — Моя жена велела вам позвонить мне? — рассерженно цедит он. — Нет. Мне просто нужно узнать, сколько приглашено гостей, чтобы… — О, ради всего святого! Уши сверлит пронзительный писк коротких гудков. Зашибись. Я бреду к Третьей авеню, пытаясь на ходу сообразить, сколько всего нужно купить, словно решаю задачку на сообразительность. Это ужин за столом, следовательно, народу не должно быть слишком много… ну, скажем, больше восьми человек, если она звонит в фирму, обслуживающую званые обеды, и берет напрокат столики. За каждым усядется человек шесть или восемь, значит, всего будет восемнадцать или двадцать четыре. Так что сегодня вечером я приду либо с пустыми руками, либо выполню поручение. Двенадцать! Я останавливаюсь перед винным магазином. Двенадцать. Как-то сразу легче стало. Возвращается уверенность. Я тащу двенадцать бутылок «Пайпер хайдсик» в «Грейшес-Хоум» — хозяйственный магазин, два основных отделения которого, как ни странно, находятся друг против друга на Третьей авеню. Там есть все: от предметов роскоши по роскошным ценам до вещей повседневного обихода, также по роскошным ценам. Любая женщина может войти, купить десятидолларовую бутылку очистителя и затем выйти с модной хозяйственной сумкой и сознанием, что она неплохо провела время. Я начинаю выгребать с полок рамки и мыло, но никак не соображу, где находится лавандовая вода и что это вообще такое. Смотрю на список. Как и другие женщины, на которых я работала, миссис N.. не задумываясь, употребляет заглавные буквы, но мне сейчас кажется, что эти два слова просто кричат! Словно сама ее жизнь зависит от ЛАВАНДОВОЙ ВОДЫ, или МОЛОКА, или ЭДАМСКОГО СЫРА. Так и хочется заткнуть уши, но буквы поднимают свои головки, как в «Терминаторе-2», и вопят: ХЛОРОКС!!! Я продолжаю прочесывать полки в поисках лавандовой воды и обнаруживаю, что фирма «Касвелл-Масси» производит только воду «Фризия», но она определенно хотела лаванду. «Крэбтри и Эвелин» выпускает лавандовые саше, но это совсем не то. «Роджер и Галлет» делает лавандовое мыло, а «Риго», как мне сообщили, «не занимается лавандой». Но тут, когда Грейер должен появиться и выкатиться из лимузина ровно через пять минут, я вижу на самой нижней полке, с другой стороны «Душистый туман». Лавандовый освежитель воздуха от «Тайме лимитед». Наверняка это то, что мне нужно. Единственное, что ближе всего по смыслу к лавандовой воде. Я возьму «туман». Двенадцать флаконов. — Привет, ма. — Да? — Я говорю с тобой по сотовому. Знаешь почему? — Потому что ты теперь одна из них? — Нет. Я настолько не одна из них, что мне нельзя даже дать самое простое поручение, например, купить лавандовую воду. — Лавандовую что? — Наливаешь ее в утюг, и взятые напрокат скатерти начинают пахнуть югом Франции. — Полезная штука. — И мне ткнули в нос этой водой, заставили почувствовать себя полной иди… — Цветочек! — Что? — Не желаю слышать никаких жалоб от умнички-с-собственным-сотовым-телефоном. — Ла-а-адно. — Целую, до свидания. Девушка с собственным сотовым звонит лучшей подруге Саре. «Привет, вы позвонили Саре, порадуйте меня. Би-и-ип…» — Эй, это я. В настоящий момент бреду по улице и говорю с тобой. Совсем как из поезда, с корабля и даже из косметического отдела «Барниз», потому что… у меня есть сотовый. Она дала мне сотовый! Видишь, не то что жалкие надбавки, которые ты получаешь как ассистент профессора! Пока! Потом я звоню бабушке. «Простите, меня нет дома, не могу поболтать с вами, но все равно расскажите что-нибудь захватывающее. Би-и-ип». — Привет, о, c'ect moi[20]. Гуляю по улице и говорю с тобой по моему новехонькому сотовому. Остается заиметь бикини от Донны Каран, и можно покорять модные курорты! Йо-хо-о-о! Поболтаем позже! Удачи! Еще один звонок домой, узнать, нет ли чего для меня. — Алло? — отвечает голос моей соседки по комнате. — Чарлин? — Да. — Просто хотела спросить, мне ничего не передавали? — Абсолютно. — Ладно, спасибо. Представляешь, я говорю по сотовому! Она подарила мне сотовый! — И при этом предупредила, кому можно звонить? — неожиданно спрашивает Чарлин. — Нет, а в чем дело? Я лихорадочно роюсь в сумочке в поисках указаний миссис N. — В том, что внеплановые звонки стоят семьдесят пять центов за минуту, а в телефонных счетах подробно расписаны все входящие и исходящие звонки, так что она будет точно знать, с кем ты говорила и во сколько это ей обойдется. — Прости, нужно бежать… И на этом мой короткий роман с сотовым безжалостно обрывается. Миссис N. принимается названивать по двадцать раз на день, и все с новыми поручениями насчет вечеринки, которые я благополучно проваливаю одно за другим: покупаю подарочные пакеты не того цвета, не те ленты к ним, а заодно и сиреневую оберточную бумагу для подарков не того оттенка. И в довершение всего приобретаю карточки для приборов неверного размера. Но при этом она упорно отказывается поговорить с Грейером, несмотря на его отчаянные мольбы, потому что, видите ли, «это его расстроит». А потом он плачет. Иногда, правда, она звонит именно ему, и тогда он жадно вслушивается, словно получая полную сводку с поля боя. СРЕДА Звонок… «воздействие на мозжечок»… Звонок… «может быть описано здесь как»… Звонок. — Алло? — шепчу я, пряча голову под письменный стол. — Няня? — Да. — Это миссис N. — Э… видите ли… я на консультации… — О… вот как. Но беда в том, няня, что бумажные полотенца, которые вы выбрали для гостевой ванной, не совпадают по цвету с туале… Кому-то может показаться, что бельэтаж для обслуживания посетителей в «Тиффани» обставлен достаточным количеством стульев, чтобы разместить всех нас, так называемую обожающую публику. Однако неяркое освещение и свежие цветы мало помогают скрыть тот неприятный факт, что здесь толкается больше народу, чем в аэропорту Кеннеди в канун Рождества. — Грейер, ты пачкаешь стены своими кроссовками. Немедленно прекрати, — говорю я. Мы ждем, пока выкликнут имя миссис N. и она сможет наконец получить золотые часы с гравировкой, которые предполагает подарить мистеру N. на вечеринке. Прошло уже больше получаса, и Грейер не находит себе места. Сама она успела занять свободный стул, но предложила мне «не спускать глаз с Грейера», который по ее настоянию должен оставаться там, «где ему всего удобнее», то есть на одном месте, причем в легкой прогулочной коляске. Сначала я стоически подпираю стену, но когда блондинка с сумочкой от Фенди плюхается на пол, чтобы как следует изучить свой «Таун и кантри», не выдерживаю и соскальзываю вниз. Миссис N. перманентно виснет на сотовом, так что я не спускаю вышеуказанных глаз, а заодно и руки с Грейера. Того самого Грейера, который вздумал отталкиваться своими двухцветными туфлями от кремовой стены с пестрым рисунком, чтобы посмотреть, как далеко можно откатиться, прежде чем врезаться в очередного клиента. — Няня, ну пойде-ем! — Гровер, я три раза просила тебя прекратить. Давай лучше поиграем в «Я вижу». Я вижу что-то зеленое… «Я вижу лица посетителей». Он пытается дотянуться туда, где лежит моя рука, служащая тормозом для правого колеса коляски. Его мордочка багровеет, и мне понятно, что он вот-вот взорвется. Сначала она заставила его после занятий позировать для портрета, а потом мы колесили по всему городу, занятые очередным раундом приготовлений к вечеринке. Бедняга целое утро провел в саду, несколько часов щерился деланной улыбкой в студии художника и в довершение всего сидит на привязи в шумном и жарком помещении. Стоит ли винить его за начинающуюся истерику? Похоже, он сейчас перейдет все границы и будет прав. — Ну же, давай! Держу пари, что не угадаешь! Я вижу что-то зеленое! Найди где! Я крепче сжимаю колесико, но Грейер в слепой решимости освободиться пытается выскочить из коляски. Ремни тянут его обратно. Те, кто стоит поблизости, жмутся к соседям, подальше от опасной зоны. Я с застывшей улыбкой на лице стоически терплю боль в придавленных колесом пальцах. Начинаю понимать, что испытывал Джеймс Бонд, держа в руках тикающую бомбу, и лихорадочно ищу возможные пути отступления в менее людное место, где можно будет переждать надвигающуюся грозу. Пять… четыре… три… два… один… — Я ХОЧУ УЙТИ, — повторяет он, подчеркивая каждое слово очередным рывком. — N? Миссис N., мы ждем вас за столом восемь. Девушка моего возраста, с которой в этот момент я с величайшей охотой поменялась бы местами, жестом приглашает миссис N. следовать за ней к находящемуся за углом длинному ряду столиков из красного дерева, — ПОЙДЕМ! Я хочу выйти! Не хочу играть! Не хочу сидеть! Перед тем как завернуть за угол, миссис N. зажимает ладонью микрофон телефона, поворачивается ко мне, расплывается в улыбке и шепчет, показывая на Грейера: — Эмоциональность. Он проявляет эмоции, чтобы донести до нас свои переживания. — Верно, — шевелю я губами в ответ, наклоняясь, чтобы расстегнуть ремни, пока он не поранился. Она исчезает в темно-синем коридоре, а я тем временем вывожу нашего Эмоционального Грейера на лестницу, где он сможет доносить до нас свои переживания, пока новым часам отца уделяется то внимание, которого они заслуживают. Кокийе… что? Что плохого в макаронах с сыром и брокколи?! В отчаянных поисках поваренной книги я открываю буфет тикового дерева, пытаясь не оставить следов на стеклах, но там нет ни одной книги, даже традиционных «Радость стряпни» и «Тонкий вкус». Судя по ценам на рождественской распродаже в «Уильяме и Сонома», она, по-моему, владеет кухонной утварью тысяч на сорок, и все выглядит так, словно только что вынуто из заводской упаковки. Все лучшего качества, от окрашенной по спецзаказу плиты «Ла корню ле шато», с электрической и газовой духовками (самое меньшее — пятнадцать штук), до полного набора медной посуды за тысячу девятьсот двенадцать долларов. Но единственный прибор, которым здесь явно пользовались, — это кофеварка «Капрессо-С3000»: две четыреста на распродажах. Нет, за эту цену мужчину не найдешь. Я спрашивала. Я заглядываю во все шкафчики и ящички, пытаясь привыкнуть к каждому предмету, словно, подержав нож из Вест-хофа, можно узнать секрет «сен-чего-то там». Того, что мне поручено приготовить. Поиски рецепта приводят меня в ее кабинет, где нет ничего, кроме каталога от «Неймана Маркуса» с пометками и Конни, домоправительницы N-ов, на коленях полирующей дверную ручку зубной щеткой. — Привет, не знаете, где миссис N. держит поваренные книги? — Миссис N. не ест и не готовит, — бурчит она, опуская зубную щетку в банку с полиролью. — Она велела вам стряпать для вечеринки? — Нет… только ужин для Грейера. — Не пойму, что такого особенного в этой вечеринке! Она ненавидит гостей. С тех пор как она появилась здесь, у нас было три званых ужина, не больше. Продолжая энергично отскребать накладку вокруг замочной скважины, она говорит: — Во второй комнате для гостей целая куча книг — поищите там. — Спасибо. Я продолжаю бродить по бескрайним пространствам комнат, пока не дохожу до гостевой спальни. Старательно читаю заглавия книг в шкафу от пола до потолка. И так далее и тому подобное. Все, что только можно найти в этом жанре, стоит на полках шкафа. Я молча стою с раскрытым ртом, совершенно забыв о кокийе и овощах. Ха! — Очень опасаюсь, что ты собираешься бросить университет и до конца дней своих готовить ужины посторонним людям. Это уже предел всему, Нэнни! Если память мне не изменяет, ты бралась ухаживать за ребенком этой женщины. И это все, верно? Она что, приплачивает тебе за сверхурочную работу? — Нет. Ма, сейчас не время… — По-моему, ты могла бы провести этот день на кухне убежища. Получить некоторое представление… — Возможно, но сейчас не время… — По крайней мере помогла бы людям, которые действительно в этом нуждаются! Может, тебе следует остановиться, задуматься, заглянуть в свою душу… — Мам!!! — Я прижимаю сотовый подбородком к плечу, одновременно хватая другой рукой кастрюльку с кипящими овощами. — Я не могу заглянуть в себя прямо сейчас, поскольку звоню, чтобы узнать, как готовятся эти чертовы кокийе! — Я помогу! — объявляет Грейер. Маленькая ручка переползает через край стола и пытается схватить разделочный нож, который я только что выпустила. — Мне нужно идти. Я успеваю поймать нож, сбив одновременно двадцать ракушек на пол. — Здорово! Как на пляже, няня! Не поднимай, оставь! Пойду принесу ведерко! Он вылетает из кухни, а я, бросив нож в раковину, принимаюсь ползать по полу и собирать моллюсков. Поднимаю одного, потом другого, но когда тянусь за третьим, первый выскальзывает из пальцев и летит под высокий каблук из змеиной кожи. Я вскакиваю и вижу высокую рыжеволосую женщину, намертво утвердившуюся в дверях. Из-за угла несется Грейер с песочным ведерком в руках, но, увидев мое лицо, замирает у нее за спиной. — Простите, могу ли я чем-то помочь? — мямлю я, делая знак Грейеру подойти. — Да. Я приехала, чтобы обсудить, как лучше рассадить гостей. Она вплывает на кухню, стягивает шарф от Гермеса и завязывает вокруг ручки своего сланцево-серого портфеля от Гуччи. Потом встает на колени, чтобы подобрать ракушку, и вручает ее Гроверу. — Это твоя? Он смотрит на меня. — Все в порядке, Грейер, — киваю я, беря у нее ракушку. — Здравствуйте, я Нэнни. — Лайза Ченовит, главный менеджер чикагского филиала, — отвечает она, опуская портфель. — А ты, должно быть, Грейер. — Я помогаю, — объясняет он, подгребая ведерком оставшиеся морепродукты. — Мне помощник не помешает, — улыбается она. — Ищешь новую работу? — Угу, — гудит он в ведерко. Я бросаю ракушки в дуршлаг и включаю плиту. — Если дадите минутку, я провожу вас в столовую. — Готовите к вечеринке? — спрашивает она, показывая на раковину, забитую сковородками. — Нет… это его ужин, — вздыхаю я, отскребая пригоревшие овощи от дна кастрюли. — А что случилось с арахисовым маслом и желе? — смеется она, ставя портфель на стол. — Няня, я хочу арахисовое масло и желе! — Прошу прощения, я не собиралась затевать революцию, — извиняется она. — Грейер, я уверена, что твоя няня прекрасно готовит! — Собственно говоря, «арахисовое масло» и «желе» звучит идеально, — решаю я, вытаскивая арахисовое масло из холодильника. Усадив Грейера на банкетку, я веду ее в столовую, где длинный стол орехового дерева заменили на три круглых. — Ну и ну, — бормочет Лайза, шагая за мной. — Она велела установить их за день до вечеринки: все, должно быть, обошлось в несколько тысяч. Мы обе рассматриваем столы, покрытые пахнущими лавандой скатертями, уставленные блестящим серебром, сверкающим хрусталем и тарелками с золотой каймой. — Жаль, что меня тут не будет. — Не будет? — Мистеру N. я нужна в Чикаго. Она обходит комнату, восхищается Пикассо над камином и Ротко над буфетом. Я веду ее в гостиную, а потом в библиотеку. Она осматривает переливающиеся всеми цветами радуги комнаты с таким видом, словно оценивает их для аукциона. — Прекрасно, — констатирует она, щупая занавески из натурального шелка, — но несколько кричаще, вам так не кажется? Привыкнув к тому, что в этом доме моим мнением не интересуются, я стараюсь подыскать точные слова. — Э… у миссис N. вполне сложившиеся вкусы. Кстати, раз уж вы здесь, не скажете, как вам эти пакеты? — спрашиваю я, наклоняясь к столу миссис N., чтобы вытащить из-под него образец. — Что это? — удивляется она, откидывая волосы. — Подарки для гостей. Я завернула их сегодня утром, но не уверена, что все сделала как надо, потому что не смогла найти подходящую оберточную бумагу, а ленты, которую просила найти миссис N., нет в магазине… — Няня! — перебивает она. — Что-то горит? — Простите?.. — растерянно говорю я. — Это всего лишь подарки. Для кучи старых болванов, — смеется она. — Все просто идеально. Расслабьтесь! — Спасибо, но похоже, что для миссис N. это очень важно. Она оглядывается на полку с фамильными фотографиями. — Сейчас позвоню в офис и надпишу карточки для приборов. Миссис N. скоро придет? — Обещала в восемь. Она берет трубку и наклоняется над столом красного дерева, чтобы получше рассмотреть снимок мистера N. с Грейером на плечах у подножия заснеженной горы. — НЯНЯ, Я ЗАКОНЧИЛ!!! — Я пойду. Скажете, если что-то понадобится, — говорю я с порога. Она снимает сережку с черной жемчужиной, набирает номер, говорит одними губами «спасибо» и оттопыривает большой палец. — Мартини, чистый, без оливки. Доведя ужин воспитанника до массы неопределенного цвета, я сильно обожглась в процессе стряпни и едва не ошпарила Грейера несколько раз, а потом, устроившись на сиденье его туалета, мечтала только об одном: немного выпустить пар. И сейчас ерзаю на высоком табурете, гадая, могла бы я работать на эту рыжую из Чикаго: переехать в Иллинойс, заняться банковскими инвестициями и проводить дни, готовя ей сандвичи с арахисовым маслом и желе. Я роюсь в сумке, достаю конверт с жалованьем и выуживаю двадцатку для бармена. На этой неделе конверт значительно потолстел, я насчитала уже свыше трех сотен наличными. Осознаю, что, хотя устала, вымоталась и очень зла, оборотная сторона медали моих неприятностей заключается в том, что, работая в три раза больше условленного времени, я получаю тоже в три раза больше. Вторая неделя месяца, а за квартиру, считай, уже уплачено. А кроме того, я присмотрела себе черные кожаные брючки… Теперь посидеть с полчасика в покое, прежде чем возвращаться домой к Чарлин и ее волосатому бойфренду-пилоту. Не хочу говорить, не хочу слушать и совершенно определенно не желаю готовить. Господи Боже, приводить своего волосатого бойфренда на ночь в однокомнатную квартирку, которую делишь с соседкой! Нехорошо. Совсем нехорошо. Я считаю дни до той благословенной минуты, когда ее переведут на азиатские маршруты. — Эй, смотрите-ка! Блондинчик в ансамбле от «Брукс бразерс» машет своей банде, приглашая полюбоваться новым наладонником[22] на угловом столике. Отпад. Обычно я как чумы избегаю «Доррианс» и богатеньких молокососов, толкущихся здесь. Но этот бар недалеко от моего дома, а бармен делает потрясающий мартини. И мне нужно выпустить пар. Кроме того, в несезон здесь абсолютно безопасно, поскольку все разъезжаются по колледжам. Я насчитываю пять белых бейсболок, склонившихся над новой игрушкой приятеля. Несмотря на то что все они студенты, каждый успел обзавестись новеньким сотовым телефоном, свисающим с модного ремня. Годы идут, и вельветовые куртки семидесятых уступают место поднятым воротничкам восьмидесятых, клетчатым рубашкам девяностых и «гортекс»[23] нового тысячелетия, но их мышление остается столь же неизменным и банальным, как скатерти в красно-белую клетку. Я так увлечена своими мыслями, что, когда они оборачиваются к двери, невольно следую их примеру. В довершение ко всем ужасам сегодняшнего дня в бар входит не кто иной, как мой герой Гарвард Страстный, без chapeau bland[24]. И он знаком с ними. Фу-у-у! Я делаю большой глоток, с сожалением понимая, что образ подвижника, исцеляющего тибетских детей, который так грел мне душу, прямо на глазах трансформируется в молодого брокера, стоящего посреди Нью-Йоркской фондовой биржи. — Вкусно? Вам нравится? О Боже, один из них стоит прямо за спиной. Налетайте, детки, налетайте! — Что? — переспрашиваю я, отмечая его южнокаролинскую бейсболку, с гордой надписью «COCKS»[25] трехдюймовыми ярко-красными буквами. — Ма-ар-ти-и-и-ни-и-и. Довольно крепкая штука, не находите? Он придвигается слишком близко к моему лицу и неожиданно орет прямо над ухом: — Эй, вы там! Пошевелите своими задницами и помогите мне с выпивкой, ленивые суки! Г.С. подходит, дабы помочь с транспортировкой пива. — Кажется, мы знакомы. Подружка Грейера, не так ли? — широко улыбается он. Значит, помнит! Нет, плохая няня! Фондовая биржа, фондовая биржа! И все же не могу не заметить почти полное отсутствие всяких прибамбасов на его «ливайсах». — Счастлива сообщить, что он отключился после одного чтения «Доброй луны», — против воли улыбаюсь я. — Надеюсь, Джоунз не слишком вам надоедает. Иногда его тяжело вынести, — продолжает он, сверля неодобрительным взглядом вышеупомянутого Джоунза. — Не хотите к нам присоединиться? — Нет, я немного устала. — Пожалуйста, хоть ненадолго. Выпейте с нами. Я скептически оглядываю его компанию, но сердце так и тает при виде его свалившихся на лоб волос. Он подхватывает кружки, и я иду следом. Потеснившись, парни освобождают мне место. Он представляет поочередно каждого, и мне приходится пожимать их влажные руки. — Откуда вы знаете нашего приятеля? — спрашивает одна бейсболка. — Мы сами знакомы уже сто лет, — поясняет другая. — Еще с тех самых времен, когда… — Со старых времен… Они кивают головами, как заводные цыплята, тысячу раз повторяя «со старых времен». — Они считают, что это были счастливые деньки, — тихо поясняет Г.С, поворачивая голову ко мне. — Ну, как работа? — Работа? Бейсболки навостряют уши. — Где вы работаете? — Кем? Аналитиком? — Нет… — Моделью? — Нет, я няня. Начинается взволнованное перешептывание. — Пижон! — восклицает один, толкая Г.С. в плечо. — Пижон, ты никогда не говорил, что знаком с ня-я-яней. Судя по сальным улыбочкам, они уже успели представить меня во всех порнофильмах на тему нянь, которые смаковали тайком в подвалах студенческих обществ. — Ну, как папочка? — интересуется самый пьяный из всех. — Горяч? — Он хоть раз на вас набрасывался? — Э… нет. Я вообще его еще не видела. — А мамаша? Горячая штучка? — допрашивает другой. — Ну… Не думаю. — А как насчет ребеночка? Горяч? Он когда-нибудь к вам клеился? Теперь уже все кричат хором. — Ему всего четыре, так что… Но их тон слегка меняется, становясь все назойливее и лишаясь всякого подобия добродушия. Рассеивая иллюзию пьяного веселья, я поворачиваюсь к джентльмену, который привел меня сюда, но он, казалось, застыл. Щеки пламенеют, карие глаза опущены. — А вообще бывают горячие папики? — Наверное. Прошу извинить… Я встаю. — Бросьте, — вступает Джоунз, пригвоздив меня взглядом. — Хотите сказать, что никогда не трахались ни с одним папиком? Мое терпение лопается. — До чего же оригинально! Жаждете узнать, какими бывают папики? Точно такими, какими станете вы года через два. И они не трахают нянь. Они не трахают своих жен. И вообще никого. Потому что толстеют, лысеют, теряют аппетит и много пьют. По обязанности. По необходимости. Не из желания. Так что веселитесь, мальчики, пока можете. Нет-нет, пожалуйста, не вставайте. Я с колотящимся сердцем натягиваю свитер, хватаю сумочку и иду к двери. — Эй, подождите! Г.С. нагоняет меня уже на улице. Я поворачиваюсь, ожидая, пока он скажет, что у всей его компании рак в последней стадии и царство террора — это их предсмертное желание. — Послушайте, они ничего такого не хотели… — начинает он. — Вот как? Я киваю. — Интересно, они с каждой девушкой позволяют себе нечто подобное? Или только с теми, кто работает в их домах? Он скрещивает голые руки и ежится от холода. — Послушайте, это просто школьные приятели. Теперь я почти не встречаюсь с ними… И тут во мне просыпается Злая Ведьма. — Неужели? Какой стыд! — Они просто пьяны… — лепечет он. — Нет. Они просто мудаки. Мы смотрим друг на друга, и я жду, что он скажет еще что-то. Но его, похоже, парализовало. — Что же, — наконец выдавливаю я, — мне пора. Я едва держусь на ногах и еще острее ощущаю пульсирующую боль в обожженной ладони. Бреду по улице и заставляю себя не оглядываться. ПРАДА! П-Р-А-Д-А! Как у Мадонны! Как будто бы в «Вог»! Эй вы, смотрите, как я гордо вышагиваю! Вы, напялившие хаки, обвешанные пейджерами, играющие в гольф, смакующие «Уолл-стрит джорнал», слушающие «Хэнст хип-хоп», поклоняющиеся Говарду Стерну[26], хвастающиеся белыми-бейсболками-надетыми-задом-наперед, спесивые жлобы! |
||
|