"Ванесса" - читать интересную книгу автора (Арсан Эммануэль)

Глава четвертая ВЕЧНОСТЬ ОДИНОЧЕСТВА И СКОРОТЕЧНОСТЬ ЛЮБВИ

— Холеная остроконечная борода Незрина Адли, его благожелательная улыбка, приветливое выражение лица и костюм из «Сесиль Роу» внушали доверие. Глубокий серьезный голос соответствовал роскошной обстановке кабинета. Гвидо признался себе, что сам едва ли способен так же правильно говорить по-итальянски, как этот иностранец. За минуту до этого Адли обращался к своему секретарю, и Гвидо отметил, что этот дипломат так же силен и в английском. Он говорил, как выпускник Оксфорда, которым, без сомнения, и являлся.

— Рад с вами познакомиться, — сказал он. — Тем более, что вас горячо рекомендовал мой лучший друг Гатто, первый секретарь вашего посольства. Ему я ни в чем не могу отказать.

Гвидо ошеломленно посмотрел на него, вспоминая этого типа, настаивавшего, чтобы его имя не упоминалось при Адли.

— Ах, этот, — услышал он свой запинающийся голос. — Он…

— Да?

— Нет, ничего. Извините.

Хозяин несколько секунд разглядывал его с явным удивлением, потом продолжал:

— Я знаю, что ваш атташе по культуре, профессор Андре, тоже питает к вам глубокое уважение.

— Кто? — выпалил вконец растерявшийся Гвидо.

— Никое Андре, — уточнил хозяин, продолжая с любопытством глядеть на него.

Гвидо почувствовал, что беспокоящее его с момента прихода в это министерство чувство нереальности усилилось.

— Его фамилия Андре? — почти простонал ошеломленный итальянец.

— А разве он не ваш старый друг? — в свою очередь удивился Незрин Адли.

— Да. Вы, я вижу, хорошо информированы о моих знакомствах.

Адли, удовлетворенно улыбнувшись, продолжил:

— Я знаю также, что вы близкий друг дочери моего однокашника Селима эль-Фаттаха. Замечательный администратор! Побольше бы нам таких людей! К сожалению, я не имел удовольствия познакомиться с его женой — говорят, это удивительный человек. Жаль, что она не приезжает к нам чаще, но ее, кажется, держит в Барселоне работа. Вы же знаете, она хранитель архитектурного музея Антонио Гауди. Интересная работа. Она написала на эту тему книгу, очень заинтересовавшую поклонников архитектуры, ценителей творчества этого незаурядного зодчего.

Он мило улыбнулся, как бы давая Гвидо понять, что уж они-то не относятся к числу этих чудаков.

Потом наклонился к гостю, подчеркивая конфиденциальный характер того, что собирается сказать.

— Как вы думаете, наша Ванесса тоже собирается в один прекрасный день поразить нас великолепным трактатом по археологии? Она, конечно, на это способна. Он снова уселся в кресло.

— Тем лучше для наших библиотек, да?

«Наша Ванесса? — подумал Гвидо. — И зачем столько упоминаний о семейных делах? Чтобы дать мне понять, что Вана здесь не бедная родственница? Положительно, в этой стране все словно одержимые!»

— Я не знаю ни отца, ни матери Ванессы, — немного раздраженно признался он, с огорчением чувствуя, что принимает правила игры своего противника. Он уже понял, что этот человек не на его стороне, и немедленно получил этому подтверждение.

— Ну а теперь, господин Форнари, будьте добры, расскажите мне, почему вам так хочется посетить Сивах? — неожиданно отрывисто спросил Адли.

— Андреотти, — сказал Гвидо.

— Простите?

— Моя фамилия Андреотти. Инженер Гвидо Андреотти.

— В самом деле? Извините. Так вы, кажется, говорили мне о своем интересе к Сиваху.

— Я хочу провести исследование, — объяснил Гвидо. — Подготовить монографию об этом удивительном месте — о его расположении, растительности, богатствах и цивилизации.

Незрин Адли изобразил крайнее удивление.

— Его цивилизации? Что вы хотите этим сказать? Чем он отличается от остальной страны? Мы все египтяне, тысячи лет живем на древней земле Нила и в окружающих пустынях. Вы знаете это не хуже меня, ведь вы же образованный человек.

Он предложил гостю еще одну сигарету из золотой коробочки и продолжил:

— А что вы сказали о сокровищах? Какого рода сокровища и богатства вы имеете в виду?

— Я имею в виду духовные ценности, — успокоил его Гвидо. — Вопреки тому, что вы сказали, народ Сиваха представляет собой, насколько это известно в Египте и в остальном мире, изолированную культуру. Рассказывают, что они все еще исповедуют религию фараонов, продолжая поклоняться Амону. А это, согласитесь, интересный материал для этнографического исследования!

— Да. Но есть ли, по-вашему, в культуре Сиваха нечто более специфическое, заставляющее стремиться туда таких высококвалифицированных специалистов, как вы?

Гвидо почувствовал, что снова теряет почву под ногами.

— Кроме того, в Сивахе установились общественные отношения, основанные на гомосексуализме. А это, по-моему, представляет интерес для всех.

— В самом деле?!

Незрин Адли молчал, глубоко втягивая дым своей ароматной сигареты с золотым ободком. Наконец он спросил с неожиданной и нескрываемой скукой:

— Так вы еще и сексолог?

Гвидо почувствовал, что устал от этого разговора так же, как и его собеседник. Стоит ли настаивать? Он уже собрался сказать какую-нибудь грубость…

— Ну хорошо, я подумаю, что можно для вас сделать, — сказал Адли.

У Гвидо прорвался поток красноречия:

— Я хочу своими глазами увидеть этот храм с оракулом, в котором, по преданию, Александр Великий был назван Возлюбленным Амона. Мне хочется опубликовать книгу по истории этого оазиса. Насколько я знаю, подобной книги еще не было. Она будет отличаться от обычной литературы о пирамидах, сфинксе и храмах Абу-Симбела.

Незрин Адли потер широкий лоб, словно мысли его витали где-то далеко. Потом рассеянно взял новую сигарету и вздохнул:

— Вам должны были сказать, что в этой части страны сейчас идут военные действия. Никому не позволяют там бродить, словно по Аппиевой дороге. Хотя могил там, действительно, не меньше.

— Но вы же позволяете десяткам археологов, этнографов и журналистов болтаться там круглый год!

— Их там не так много, как вы думаете, хотя, конечно, слишком много. Во всяком случае, они ездят там только с сопровождающими.

— Вы представляете, как я буду исследовать культ Юпитера-Амона зажатым между двумя полицейскими?

— Возможны более приемлемые варианты. Более информированный и соответствующий вам эскорт, менее дорогостоящий и лучше отвечающий вашим требованиям. Но мне потребуется некоторое время, чтобы это обдумать.

— Я не могу ждать неопределенно долго. Я ведь не богатый повеса, за которого вы меня принимаете.

— Я вовсе не считаю вас одним из них. А чтобы умерить нетерпение, советую вам отдать должное нашим великолепным библиотекам. Документы, которые вы там найдете, — отличное средство против миражей.

— Вы считаете, я склонен обманываться миражами?

— Может быть, не вы, а те, кто вас послал.

Незрин Адли встал и протянул гостю руку.

— Не беспокойтесь, все будет в порядке. Поверьте, я все устрою. Спасибо вам за визит, господин…

— Андреотти, — быстро вставил Гвидо. Адли поднял бровь, показывая, что он немного рассержен.

— Конечно. И вы сказали мне, что вы инженер. Инженер-гуманитарий Гвидо Андреотти.

«Что если дать ему в зубы?»— подумал Гвидо. Но счел этот поступок неуместным для столь раннего часа и по отношению к человеку, столь прилично одетому.

Вернувшись в гостиницу, Гвидо, поддавшись мгновенному импульсу, позвонил Никосу. Грек ответил ему так радостно и душевно, что у Гвидо, к его удивлению, внезапно началась эрекция.

«Неужели я испытываю наслаждение, слушая мужчину? — спросил он себя. — Такое со мной происходит, безусловно, впервые».

Стараясь выбрать для разговора менее эмоциональную тему, он рассказал о своей встрече с Адли.

— У мена сложилось впечатление, что Адли просто водит меня за нос. За кого он меня принимает?

— Он, конечно, ни на минуту не поверил в ваш интерес к истории Хат-ан-Шо и в ваши научные тезисы. А кто бы на его месте поверил? Но это неважно. Вы ведь просите не о доверии, а о праве ехать куда вам хочется и делать то, что нравится. С какой стати Адли будет этому мешать? Он просто хотел, чтобы вы остались у него на крючке. Адли ведь сластолюбец, вы заметили?

— Не заметил, — пробурчал Гвидо.

— Ну конечно, он сластолюбец. Только не говорите, что не знаете, как по движениям человека определять его желания.

Гвидо уже не пытался сориентироваться среди окружающих его миражей. Он сухо спросил:

— Так что я должен делать?

— Ничего. Вообще ничего. Предоставьте событиям развиваться.

Некоторое время оба молчали. Гвидо коснулся своего члена и расстегнул две брючные пуговицы. Он так часто ублажал самого себя, разговаривая по телефону с женщинами, что это стало своего рода привычкой. Сейчас Гвидо не хотел задумываться над тем, что Никое — мужчина. Никое снова заговорил — негромко, тепло и нежно:

— Меня беспокоит не отношение каирских властей. Гораздо важнее, как вас примут в Сивахе. У тамошних жителей прямо аллергия на чужаков.

— Они сразу поймут, что я хочу им добра.

— Надеюсь, вам удастся это доказать. Мне бы очень не хотелось, чтобы вам причинили вред.

— Человек должен рисковать, чтобы стать счастливым.

— Не ждите там особых удобств. В этом оазисе нет ни «Хилтона», ни мягких постелей.

— Я и не рассчитываю на эти удовольствия. Надеюсь, что там мне встретятся другие.

— О, конечно! Вам очень многое понравится в Сивахе. И вы забудете о нас.

— Вы говорите, словно уверены, что я получу разрешение туда отправиться.

— Гвидо, почему вы сомневаетесь во мне? Разве вы не верите, что я ваш друг? Неужели вы думаете, я не позабочусь о вас?

Сейчас Гвидо беспокоился только об одном — чтобы эта беседа не прервалась раньше, чем он достигнет кульминации. И Никое, несомненно, знал об этом — его голос тешил Гвидо до тех пор, пока возбуждение, раздув его естество до взрывоопасного состояния, бурным потоком не излилось в его сжатый кулак.

Гвидо неохотно повесил трубку и лег. Как всегда после мастурбации, у него появилось желание немедленно начать все сначала.

— Инженер-сексолог, — вздохнул он. — Инженер рукотворного оргазма.

— Ванесса? — звонил Незрин Адлй. — Мы с вами сто лет не виделись. Давайте вместе поужинаем. Я хочу рассказать вам нечто такое, что должно вам понравиться. По крайней мере, я на это надеюсь.

Вану не нужно было просить дважды. Ее взволновало воспоминание о том почти извращенном наслаждении, которое доставила встреча с этим человеком, годящимся ей в отцы, два… нет, три года назад. Вана помнила, как после ухаживания, достойного пера романтического писателя, очаровав ее больше, чем она того хотела, Адли провел с ней ночь.

Эта ночь не разочаровала обоих. Но они ни разу не повторяли этот опыт. Может быть, Незрин чувствовал себя виноватым? Или он никогда дважды не занимался любовью с одной женщиной? А может, все проще — служебные обязанности отнимают у Адли столько времени, что ему просто некогда продолжать связь?

Тем временем у Ванессы появлялись новые увлечения. Но она хорошо помнила эту встречу. И жалела, что все так быстро кончилось.

Интересно, Адли пригласил ее, чтобы начать все снова? Но тон его разговора не оставлял такого впечатления. Сама Ванесса была сейчас настолько занята своей неожиданной любовью к Гвидо, что ее просто не хватило бы еще на одно увлечение. Она надеялась, что Незрин не будет чересчур настойчив. Но, хоть она и не горела желанием принимать его приглашение, Ванессе не хотелось, чтобы Адли решил, что она зла на него за столь долгое молчание, за пренебрежение. Вана терпеть не могла, когда ее принимали за женщину такого сорта.

К моменту, когда она увидела Незрина в турецком кафе за мечетью, первоначальная холодность Ванессы совершенно исчезла. Она почувствовала желание предложить ему свое тело раньше, чем он решится попросить об этом.

Адли довольно формально поцеловал Вану, сделал комплимент по поводу ее внешности и внимательно посмотрел на едва прикрытые блузкой груди. Ванесса села, положив ногу на ногу, так что разрез юбки раскрылся до самого лона, обнажив точеные бедра.

— Ваш отец в Сивахе, — сказал Адли.

Некоторое время она не двигалась, словно парализованная. Потом механически прикрыла ноги краем юбки. Открытыми остались только колени, и Вана поглаживала их, но не кокетливо, а так, словно они болели.

— В Сивахе? — недоверчиво повторила она. И вдруг насмешливо спросила: — А что он там делает? — Она громко рассмеялась. — Почему именно в Сивахе?

Потом посерьезнела и спросила задумчиво:

— Какой бес в него вселился? Почему он тогда исчез?

— Он не исчезал.

— Он сбежал от меня и моей матери! Он даже ни разу не дал нам знать о себе. Мама была уверена, что его где-то убили и скрывают это. Я же никогда в это не верила. Я чувствовала, что отец жив, но не знала, где он. Много лет я пыталась его разыскать. А почему вы до сих пор не говорили мне, где он?

— Я не знал.

— О!

Ванесса надула губы — задумчиво и немного скептично.

— В любом случае, я бы и сама его нашла. Конечно, это внезапное желание отправиться в Сивах не могло появиться у меня случайно, само по себе.

— О, у вас действительно появилось такое желание?

— Это интуиция, правда? Телепатия. Хотя я в телепатию не верю!

— Вы так любите Селима?

— Сама не знаю. Наверное, я его идеализировала. Во всяком случае, когда он нас оставил, я была одержима им. Я прекрасно понимаю, как это глупо, но я ведь не совершенна!

— А когда вы видели его в последний раз?

— В последний?.. Я никогда больше его не видела. Мне было два года, когда он исчез.

— Тогда вы не можете его помнить.

— Но я уверена, что сразу его узнаю.

— Едва ли он чувствует себя связанным отцовским долгом. Почему же вы должны испытывать к нему дочерние чувства?

Вана улыбнулась широкой, открытой улыбкой. Повинуясь внезапному импульсу, погладила руку собеседника.

— Незрин! Вы хорошо знаете, что я не принимаю на себя обессмысленных обязательств. Я сознаю, что имею мало прав, и чувствую себя связанной соответственно малым количеством обязательств.

— Мои уши государственного служащего тактично закрыты.

— Вольности, которые я себе позволяю, не вредят моей стране. Я даже думаю, что они ей помогают.

— Слова бывают иногда опаснее поступков, — предостерег Незрин.

— Это правда, слова важны. Я придаю им большое значение — будь это названия вещей или имена людей.

— Но вы изменили свое имя. Помню, когда вы были маленькой девочкой…

— Меня звали Ванессой. Значит, вы понимаете, что я имею в виду. Привязанность, которую я чувствую к своим родителям, хоть оба они очень непостоянны, не повлияла на убежденность в том, что я имею больше прав, чем они, на выбор своего имени. Я думала, что имя бабочки даст мне и характерные черты бабочки.

— У вас всегда были прекрасные способности к языкам. На скольких языках вы говорите?

— Не на многих. Итальянского я не знаю.

— Так это вы для изучения итальянского все время общаетесь с этим симпатичным Парнем, который недавно сюда прибыл?

— А какой смысл жить, если все время не заниматься самоусовершенствованием?

— Вы уже очень много знаете. Вы хороший археолог и образованная женщина.

— Мои стремления направлены не в эту область. Я боюсь стать интеллектуалкой.

— Всеми нами управляет специфика и жаргон наших профессий. Мы становимся рабами своих привязанностей.

— Я делаю все возможное, чтобы не поддаваться предрассудкам, фальшивкам и претензиям, которых в моей профессии предостаточно. Я стараюсь оставаться в стороне от ее мелочных интриги закулисной политики. И мне, кажется, удалось устроиться таким образом, что я сейчас никому и ничему не принадлежу. Это, наверное, главная причина моей любви к работе. Я проявляю к ней единственный интерес, не являющийся обманом, — относительный интерес.

— А постоянная работа с прекрасными предметами не подвергает вас риску предпочесть вещи людям?

— Настоящий риск в том, что начинаешь обращаться с людьми, как с вещами. Этого я пытаюсь избежать любой ценой.

— А разве не должно быть легко иметь с вами дело?

— Вы хотите меня как-то использовать, Незрин? Поэтому вы и захотели снова со мной встретиться?

— Ну, не совсем использовать вас. Скорее заручиться вашей поддержкой. Впрочем, вам нечего опасаться за свою независимость. Наши взгляды и убеждения не противоречат друг другу.

— Вам нужна я, мое тело? Я понимаю, что нужна не вам лично. Государственное дело, верно?

— А вы к этому готовы?

— Нет. А впрочем, смотря по обстоятельствам. Вы хотите, чтобы я отправилась с Гвидо в Сивах и следила за ним? А в обмен предлагаете помочь мне найти отца?

— Готов держать пари, вам удастся его отыскать. Но я не уверен, что Селим снова захочет вас видеть.

— Надежное пари, ничего не скажешь! Главное, что я этого хочу. А если я откажусь от вашего предложения, у меня не будет ни одного шанса получить разрешение на эту поездку?

Незрин ответил неопределенно-вежливым жестом.

— А что там делает мой отец?

— Он помощник губернатора. Одна из его обязанностей состоит в том, чтобы держать иностранцев на расстоянии.

Вана снова весело рассмеялась.

— Вы должны признать, что жизнь это вопль! — с трудом выговорила она.

Перегнувшись через стол, Вана поцеловала Незрина, не обращая внимания на стоящего рядом полицейского — официального телохранителя Адли.

— Мои условия таковы, сказала она. — Я отправлюсь с Гвидо в Сивах. Меня не смущает перспектива продавать себя человеку, которого я люблю. Но я не буду сообщать о Гвидо ничего такого, что может причинить ему вред. Я буду информировать вас только о том, что не касается его лично. Меня не очень беспокоят интересы транснационального общества контроля за нефтью, и я не хочу, чтобы они волновали Гвидо. Договорились? Когда мы можем выезжать?

— Не так уж скоро. Сначала мне нужно изучить этот проект. А вы пока покажите своему другу окрестности Каира. Скажите, чтобы он набрался терпения. Если вам понадобится транспорт, я это устрою. Вам нужны деньги?

— А вы знаете хоть одну проститутку, которая не берет платы? — дерзко улыбнулась она.

— Вы наслаждаетесь этой ролью, правда? Кто знает, может быть, вы когда-то втайне мечтали об этом.

— Скажите откровенно, Незрин, ведь это была ваша личная фантазия — стать государственным сводником? Заручившись услугами единственной дочери своего школьного друга в качестве высокооплачиваемой шлюхи?

— Почему высокооплачиваемой? — любезно спросил Незрин. — Видите, и вы не свободны от мирских соблазнов!

— Завтра, — сказала Вана, открыв дверь пришедшему Гвидо, — мы посетим Гизу.

— Позволь тебе напомнить, что меня интересует Сивах.

— Ты должен еще пройти все инстанции. Я решу, как это сделать побыстрее. С завтрашнего дня я становлюсь твоим официальным гидом.

— Кто это тебя назначил? Незрин Адли? Он хочет, чтобы ты шпионила за мной?

— Точно. И не воображай, что можешь от меня ускользнуть, даже когда я сплю.

— И чем я должен отплатить за такое покровительство?

— Учись. Кажется, ты хочешь изображать археолога, историка и сексолога. Вот и обучайся этим профессиям. Хочешь, чтобы я стала твоим учителем?

— А ты искушена во всех этих науках?

— Цель науки — не знать, а задавать вопросы. Правильные вопросы.

— А ответы на эти вопросы тебя не интересуют?

— Черепки и надписи на камне, бронзовые и гипсовые скульптуры не дают ответа. И потом, то, что меня интересует, не находят, но ищут.

— Но эти фрагменты рассказывают тебе об исчезнувших цивилизациях.

— Ни одна из цивилизаций на Земле еще не исчезла — цивилизация еще не создана.

— Разве ты не считаешь пирамиды, которые собираешься мне показать, продуктом цивилизации?

— По-твоему, люди, способные задумать и осуществить такое техническое чудо, — дикари?

— Хуже, чем дикари, — слуги власти.

— Зачем их посещать и заставлять других приезжать к ним, раз они кажутся такими чудовищами?

— Потому что они вызывают желание понять.

— А что тут понимать? Что, по-твоему, важнее для достижения цели — материальные средства, с помощью которых эти каменные глыбы могли транспортироваться и точно устанавливаться на место, или религия и политика, благодаря которым фараонам, их министрам и жрецам удавалось заставить миллионы подданных страдать и умирать, как рабочую скотину, чтобы создать это совершенство?

— А ты думаешь, что здесь играет роль вера?

— А кто распространил эту веру? Давай вернемся в наше время: что ближе к науке — изучать связи между первичной мерой длины — локтем и размерами и расположением пирамид по отношению к солнечной системе или выяснять причины, по которым вынужденная доверчивость моих предков привела к порабощению и жалкому состоянию моих современников?

— Неужели это правительство действительно могло поручить такой, как ты, за мной шпионить? Кажется, у тебя больше шансов, чем у меня, попасть в одну из здешних темниц.

— Я не склонна к измене и так же честна со своей страной, как и с тобой. И я на свободе только потому, что не боюсь.

— Если принять все это во внимание, то я не так уж плохо устроился, взяв тебя телохранителем!

— А ты думаешь, Египет поручил бы тебя мне, если бы ты ему не понравился?

Гвидо попытался обнять ее, но Вана мягко освободилась от его рук.

— Всему свое время под солнцем, как говорили древние. Время тянуться через столетия и время тянуться к гиду. Делу время. Ты лучше поймешь пирамиды Гизы, если прежде увидишь ступенчатую пирамиду Джосера.

Поэтому мы начнем с нее, и сегодня же.

Гвидо не спросил, откуда взялся поджидающий их шикарный лимузин с кондиционером и ловким чернокожим шофером. Через час они оказались в Сахаре, возле того места, где был построен Мемфис. Над суровой пустыней, вид которой как-то подавил Гвидо, доминировала усыпальница первого из царей III династии.

Они вошли через единственный вход, миновали колоннаду и большой внутренний двор и оказались в зале церемоний.

— Архитектора звали Имхотеп, — жужжала Ванесса, пародируя профессиональных гидов. — Прежде чем стать верховным жрецом в храме бога солнца в Гелиополисе, он был придворным врачом, канцлером, главным архивариусом, хранителем печати и, самое главное, казначеем! А напоследок он стал богом.

— Тем лучше для него, — заметил Гвидо.

— Поскольку вы любитель, обратите внимание, что происхождение каменной архитектуры, — а этот господин был одним из первых, кто строил из этого материала, — тесно связано со стремлением к бессмертию, с концепцией Ка, невидимого двойника человека, судьба которого связана с судьбой тела. Ка может погибнуть, если при погребении покойника не обеспечат всем необходимым, включая жилище.

— Абсолютно верно, — согласился Гвидо.

— Менее известна распространенная еще и сегодня вера, что Ка Джосера и сегодня бродит здесь, невидимый, живет в подземных комнатах, прогуливается по церемониальной тропе великого двора Хеб-Седа, закрывает за собой открытые двери и легко проходит сквозь фальшивые выходы, высеченные на наружной стене.

Гвидо не обратил на это особого внимания. Его интересовало то, что он видел. Особенно ему понравилась одна погребальная комната, мрачные стены которой были украшены маленькими, слегка выпуклыми бирюзовыми прямоугольниками. Их обманчивое мерцание напоминало отблески крыла бабочки.

— Сейчас мы находимся во владениях Ка, — объявила Вана.

Гвидо расстегнул платье Ваны до самого верха и овладел ею стоя, прижимая спиной к древним таблицам. Двигался он медленно и лениво, как бы аккомпанируя вечности.

На следующий день, стоя на краю Ливийской пустыни, Гвидо пытался представить себе, где среди этих бескрайних песков прячется Сивах. Но Вана не дала ему времени на размышления. Она велела шоферу поставить машину перед палаткой, в которой шумно хлебали чай и кока-колу погонщики верблюдов.

— Вам предстоит новый урок, — объявила она. — На спине верблюда. Скоро вы увидите, что это необходимо.

Выбранный ею погонщик поставил свою животину на колени и жестом показал, чтобы они Садились в узкое деревянное седло.

— Как? Одно седло на двоих? — спросил пораженный Гвидо.

— Я дама, — сказала Ванесса, словно ее пол объяснял такую экономию средств.

Араб показал Гвидо, чтобы он садился позади Ваны. Верблюд встал, и седло резко наклонилось назад, повергнув итальянца в панику: так он долго не продержится! А падая с такой высоты, можно покалечиться, не говоря уже о том, что станешь посмешищем. Хорошее начало, ничего не скажешь!

— Скоро ты почувствуешь себя лучше, — пообещала Ванесса.

И действительно, через несколько минут у Гвидо появилось чувство равновесия. Но прежняя тревога сменилась новой — повороты и наклоны верблюда привели к неожиданным результатам. Неожиданным, конечно, для Гвидо, а не для погонщика верблюдов, который несколько раз похотливо подмигнул ему.

Гвидо сидел тесно прижавшись к ягодицам Ванессы, и ритмичное покачивание с роковой неизбежностью привело к тому, что через несколько минут начинающий дромадерист почувствовал могучую эрекцию. Погонщик пустил верблюда в галоп.

— Я же говорила, — с видом знатока заметила Ванесса, — что женщина может здесь пригодиться.

— Но у меня нет никакого желания вытаскивать член на такой высоте, да еще взгромоздившись на верблюда, — запротестовал Гвидо.

— Тебе все равно придется через это пройти, — сказала Ванесса. — Таков обычай. А разве ты не говорил мне, что интересуешься местными традициями?

— Но это же просто смешно! И к тому же неприятно.

— Переступи через это! В фольклоре можно найти много хорошего.

— А что если бы тебя здесь не было?

— Сын хозяина верблюдов счел бы своим приятным долгом занять мое место.

— Я бы на это не согласился.

— Ну что ты! Это было бы для тебя наслаждением.

— Вана…

— Да, дорогой?

— Я больше не могу!

— Я знаю. Входи же, любимый! Входи со всем своим семенем и со всей душой.

— Но как, черт возьми, я буду выглядеть! Мы же станем всеобщим посмешищем!

— А что я могу сделать? Ты сможешь дольше цепляться за свою добродетель, если я начну декламировать таблицу умножения с кучей ошибок или прочитаю Евангелие задом наперед?

— Мне уже ничто не поможет, — мрачно сказал Гвидо.

Вана почувствовала, что он пытается поднять ее юбку.

Она наклонилась вперед, показывая свои ягодицы. Гвидо судорожно пытался расстегнуть брюки в тот момент, когда он окажется как раз позади Ванессы. Очередной изгиб тела верблюда помог ему добиться желаемого.

Гвидо закрыл глаза, пока верблюд, словно чувствуя его потенциал, какими-то загадочными винтообразными движениями выжимал из него последнюю каплю семени. Едва Гвидо достиг оргазма, как погонщик что-то сказал по-арабски.

— Что он говорит? — заволновался Гвидо, опасаясь, что над ним смеются.

— Он спрашивает, хочешь ли ты продолжить экскурсию. Если думаешь, что можешь повторить все сначала, то давай. Но учти, за это придется доплачивать.

— Поблагодари его и скажи, что для первого раза хватит и этого.

— Скряга! — поддразнила его Ванесса.

Перед пирамидой Хеопса Гвидо, как обычно, испытал смешанное чувство взволнованности и разочарования. К счастью, они были избавлены от нашествия туристских орд — в этот день и час они, кажется, были здесь единственными посетителями. Итальянец старался не обращать внимания на выкрики торговцев безделушками и сувенирами, на карманных воров и самозваных гидов, охотно употребляющих ругательства, распространенные во всем мире. Вдруг, к удивлению Гвидо, Ванесса схватила одного из них за руку и, сделав шаг вперед, словно собиралась поцеловать, подтолкнула его к итальянцу и с гордостью представила.

Это был очень симпатичный парнишка лет восемнадцати. Его выразительные глаза скользили по лицу Гвидо с явным безразличием.

— Сегодня его черед показывать нам дорогу к вечности, — пошутила Ванесса.

Поднявшись на несколько ступенек, они пошли по полого ведущему вниз коридору. Сухая жара вконец измучила Гвидо. Ему даже пришлось ненадолго остановиться перед тем, как следовать за юным проводником. Ванесса шла вплотную за ними. Все трое молчали.

Коридор, описав крутую дугу, вывел их к следующему проходу, на этот раз ведущему вверх. У Гвидо вдруг начала кружиться голова. Прежде он ни разу не испытывал ничего подобного. Когда они пришли к центру пирамиды, он с трудом держался на ногах. Гид по традиции продемонстрировал им, что в зазор между блоками не может войти даже человеческий волос.

Выйдя из этой комнаты, они прошли по низкому коридору в вестибюль и наконец попали в царскую усыпальницу, сделанную из гранита и находящуюся в сорока метрах от поверхности.

В северо-восточном углу усыпальницы стоял сориентированный по сторонам света саркофаг фараона. Он был простым, без надписей, и свято хранил свою тайну — ведь когда сюда впервые пришли археологи, он был широко открыт и пустовал. Вана объяснила символическое значение связей, которые математики и другие специалисты установили в соотношении размеров этого зала и каменного гроба.

— Разве это не поразительно? — спросила она.

— Это было бы поразительно, если бы было правдой.

Она весело улыбнулась Гвидо. Он между тем наблюдал за юношей, который с момента их встречи не произнес ни слова. Держался их гид восхитительно прямо и с достоинством, точно статуя.

Ванесса улыбнулась и нежно обняла юного египтянина за талию. Лицо его стало нежным, но выражало скорее смущение, чем страсть.

— Вана, ты когда-нибудь была замужем? — спросил Гвидо.

Она расхохоталась.

— Ты думаешь, этот мальчик может быть моим сыном? Тебе кажется, что он похож на меня?

— Да, но тебе пришлось бы произвести его на свет лет в десять. Похоже, ты с ним знакома.

— Мы очень хорошо знаем друг друга, но как брат и сестра.

— Уж не хочешь ли ты заставить меня поверить, что не приемлешь кровосмешение?

— Я ждала, пока придешь ты и совершишь его с нами, — улыбнулась Вана.

Она поцеловала мальчика в губы, и тот долго стоял, не отворачиваясь. Потом резким движением приспустил штаны, полностью обнажившись.

Не прекращая поцелуя, Вана ласкала его фаллос, пока тот не отвердел настолько, что стал почти вертикально.

Потом Вана оторвалась от губ юноши и стала перед ним на колени, словно собираясь сделать ему фелляцию. Но мальчик резким повелительным тоном сказал что-то по-арабски. Вана отодвинулась и, расстегнув юбку до самого лона, легла в саркофаг. Мальчик изогнул спину дугой и тут же погрузился в нее с неистовой страстью. Вана задыхалась от боли, но египтянин не обращал на это внимания и, войдя в нее на всю длину своего естества, начал двигаться назад и вперед с яростью, какой Гвидо не видел еще никогда в жизни.

Итальянец не знал, прийти ли на помощь подруге или Вана привыкла к такому обращению. Поколебавшись, Гвидо выбрал путь непротивления, потому что это зрелище вызвало у него такое возбуждение, которое он не ожидал почувствовать так скоро после опустошающей поездки на верблюде.

Юный египтянин хрипло зарыдал. В тот самый миг, когда он, достигнув цели, выпустил Ванессу из своих объятий, Гвидо оттолкнул мальчика в сторону — и итальянский плуг занял место арабского.

Вана застонала от удовольствия. Гвидо сначала сжимал ее соски через платье, а потом рванул материю так грубо, что все пуговицы полетели прочь. Он ухитрился раздевать ее одной рукой и возбуждался от мысли, что когда они выйдут из пирамиды, все увидят их такими растрепанными и грязными.

Если они выйдут… Потому что, пока Гвидо в мучительном экстазе ввинчивался в Вану, у него появилась фантазия, будто они погребены здесь навсегда, все трое, и что это их агония.

— Господи, откуда ты узнал, что нужно делать с моими сосками?! — исступленно воскликнула Вана, снова достигнув оргазма.

— Я жажду! — простонала она. — Возьми мой рот!

Крепко обняв ставшую перед ним на колени Вану за шею, Гвидо исполнил эту мольбу-приказ. Он хотел сейчас не чувствовать нежность ее губ, а взорваться в глубине горла.

Мальчик снова подошел к ним. Гвидо успел уже забыть о нем. Он увидел, что египтянин энергично теребит свой агрегат, успевший уже снова прийти в рабочее состояние.

Гвидо протянул руку. Египтянин, должно быть, уже понял, что Гвидо — опытный манипулятор. Он допустил его к себе, отдал свое оружие в распоряжение чужестранца. Когда Гвидо решил, что этот орган уже достаточно затвердел, он приподнял бедра Ваны, не выходя из ее рта, и подтолкнул его прямо к ее чудесным скульптурным ягодицам. Победная улыбка юноши усилила эрекцию Гвидо, словно его гальванизировали электротоком. Потом египтянин плюнул на ладонь, смочил себя — и одним толчком вошел в Вану.