"Песни Перна" - читать интересную книгу автора (Маккефри Энн)

Глава 3

Уже темнело, когда Менолли наконец добралась до дома. Как всегда, по вечерам, там царила суматоха. Старушки накрывали на столы, прибирали главный зал и при этом оживленно болтали, как будто в последний раз виделись не нынче утром, а невесть сколько Оборотов тому назад. Менолли постаралась как можно незаметнее прошмыгнуть с мешком в моечную. Но не тут-то было: перед ней, как из-под земли, выросла Мави. — Уж не в Нерат ли ты ходила за зеленью? — грозно осведомилась она.

— Почти, — ответила Менолли и сразу же поняла, что шутки сейчас не к месту. Мать вырвала у нее из рук мешок и придирчиво оглядела содержимое.

— Берегись, если окажется, что ты весь день проболталась без толку… Вдали показался парус.

— Парус?

Мави закрыла мешок и сунула его Менолли.

— Вот именно, парус! Ты должна была вернуться уже давным-давно. Что придумала — забраться в такую даль, когда…

— Ближе зелени не оказалось…

— Когда того и гляди могут показаться Нити! Да ты, оказывается, еще глупее, чем я думала!

— Мне ничто не угрожало — я видела, как всадник пролетал дозором… Мави слегка смягчилась.

— Нам повезло, что мы подчиняемся Бендену. В высшей степени достойный Вейр. — Она подтолкнула дочь по направлению к кухне. — Вымой поскорее, да гляди, чтобы ни единой песчинки не осталось! Мало ли кто к нам пожаловал…

Менолли пробиралась через кухонную толчею, отмахиваясь от указаний, которые сыпались на нее со всех сторон, — хлопотавшие вокруг женщины норовили переложить на нее часть своей работы. Но Менолли только помахала мешком и скрылась в моечной. Там старушки, еще способные помогать по хозяйству, старательно драили песком парадную металлическую посуду.

— Тетушка, мне нужна миска — помыть зелень, — сказала Менолли, протиснувшись к шеренге каменных раковин.

— Для старых рук зелень-то будет получше, чем песок, — дрожащим голосом отозвалась старушка, с готовностью переставив груду тарелок в соседнюю раковину, и пустила струю воды.

— В траве тоже полным-полно песку, — язвительно заметила одна из женщин.

— Ничего, я его быстро смою, — сказала услужливая старушка. — А золотожилки-то сколько! И где ты только ее выискала, доченька, да еще так рано?

— На полпути к Нерату, — Менолли едва удержалась от хохота, услышав, как женщины встревоженно закудахтали. Они и в самый ясный день не осмеливались выбраться дальше окраины холда.

— Ах ты, озорница! Разве не знаешь, что в любую минуту могут появиться Нити? А про парус слышала? Как ты думаешь, кто это может быть? Новый арфист — кто же еще! — Они захихикали и загалдели, обсуждая достоинства нового арфиста.

— Сюда обычно присылают молоденьких.

— Но Петирон-то был старик!

— Не всегда — как и мы с тобой!

— Можно подумать, что ты помнишь!

— А почему бы мне и не помнить? Я пережила больше арфистов чем ты, подружка!

— А вот и нет! Меня привезли сюда с Исты, из Красной пустыни.

— Совсем спятила, дуреха! Ты ведь родилась здесь, в Полукруглом, и не у кого-нибудь, а у меня!

— Нет, вы только послушайте…

Менолли выслушивала перепалку четырех старух, пока Мави не явилась узнать, вымыта ли зелень и где все парадные тарелки, и как можно что-нибудь успеть с этими старыми сплетницами.

Девочка отыскала большое решето, вывалила в него всю траву и принесла на обозрение матери.

— Ладно, для главного стола, пожалуй, хватит, — решила Мави, вороша вилкой сверкающую зеленую груду. Потом оглядела дочь. — Не можешь же ты появиться перед гостями в таком виде. Эй, Барди, возьми зелень и заправь ее соусом — тем, что хранится в коричневой банке на четвертой полке в кладовой. А ты, Менолли, изволь привести себя в порядок и прилично одеться. На твоем попечении будет старый дядюшка. Как только он откроет рот, сразу суй ему что-нибудь — иначе нам придется слушать его весь вечер напролет.

Менолли застонала. Запах, шедший от старого дядюшки, был еще пострашнее его болтовни.

— Но Мави, Селла справляется с ним куда лучше…

— Селла будет прислуживать у главного стола. А ты делай, что тебе велено, да будь довольна! — Мави пронзила непокорную дочь грозным взглядом, напомнив ей о пережитом позоре. Но тут ее позвали попробовать подливку для тушеной рыбы.

Менолли нехотя побрела в купальню, стараясь убедить себя в том, что ей действительно повезло: могли ведь и вообще не пустить на порог зала. Хотя возиться со старым дядюшкой — немногим лучше. Просто Янус, свято чтивший традиции, считал, что все домочадцы должны присутствовать на встрече нового арфиста.

Менолли скинула испачканную одежду и плюхнулась в теплую воду. Она вертелась из стороны в сторону и поводила плечами, стараясь, чтобы вода безболезненно смыла всю грязь с воспаленной спины. Песок набился в волосы — пришлось вымыть их тоже. Девочка спешила: ее ожидал старый дядюшка. Хорошо бы успеть устроить его у очага, пока народ еще не собрался к ужину.

Менолли рискнула проскочить прямиком через верх, надеясь, что в эту пору ей никто не встретится. Кое-как прикрывшись грязной одежонкой она бросилась по тускло освещенной лестнице, ведущей на спальный уровень. Все светильники в главном коридоре сияли в полную силу, а это значило, что арфиста — если, конечно, прибыл именно он — с почетом проведут по всему зданию. Потом метнулась вниз, по крутым ступенькам, спускающимся к спальням девочек, и, никем не замеченная, добралась до своей комнатушки.

Когда она наконец пришла к дядюшке, ей пришлось умыть его и натянуть на его костлявые плечи свежий камзол. И все это время он болтал без умолку.

— Наконец-то в холде появится новое лицо. Хи-хи! А интересно, на ком женится новый арфист? Надо будет при случае сказать ему пару слов. Послушай, милочка, нельзя ли поосторожнее? И так все кости ломит! Должно быть, это к перемене погоды — ноги меня еще никогда не подводили. Разве я тогда не предупреждал, что надвигается шторм? Не послушались — вот и потеряли две лодки со всей командой. Мой сын тогда больше всех спорил. Да что это ты так торопишься? Я люблю все делать с толком. Ну-ка подай лучше синий камзол, тот, что когда-то подарила мне дочка. «Под цвет глаз», — так она сказала. А почему Турлон сегодня не зашел меня проведать? Я ведь сколько раз просил, только кто теперь ко мне прислушивается?

Старичок до того высох, что Менолли не составило никакого труда отнести его вниз на руках. Пока она спускалась с ним по лестнице, он без устали жаловался на своих сверстников, которые отправились на тот свет задолго до ее рождения. Старый дядюшка совсем запутался во времени — так говорил ей Петирон. Лучше всего он помнил те далекие дни, когда правил Полукруглым. Это было еще до того, как запутавшийся трос невода отхватил ему обе ноги чуть пониже колена. Когда они с Менолли появились на пороге, в главном зале все было уже почти готово к приему гостей.

— Корабль входит в гавань, — услышала Менолли, усаживая дядюшку в особое кресло у самого очага. Она заботливо подоткнула со всех сторон мягкую кожу и привязала старика к спинке кресла, — стоило дядюшке разойтись, как он начисто забывал, что давным-давно лишился ног. — Чей корабль? Кто к нам пожаловал? Из-за чего весь шурум-бурум? Менолли ответила на все его вопросы, и дядюшка слегка утихомирился, но уже через минуту стал жалобно ныть:

— Почему меня никто не кормит? Не иначе, собрались уморить старика голодом!

Мимо вихрем промчалась Селла, наряженная в платье, над которым трудилась всю долгую зиму, и сунула Менолли в руку пакетик.

— Не сможешь управиться — дай ему вот это! — бросила она и исчезла раньше, чем Менолли успела сказать хоть слово.

Открыв пакетик, Менолли обнаружила сладкие шарики — их готовили из сока водорослей, сдобренного семенем краснотравки. Жуй хоть целый час — и вкус приятный, и во рту не сохнет. Не удивительно, что Селла прекрасно справляется с болтливым стариканом! Менолли фыркнула и тут же подивилась: с чего это Селла так раздобрилась? Ведь она, поди, вне себя от радости с тех пор, как узнала, что Менолли больше не исполняет обязанности арфиста. Или она еще не знает? Не может быть, чтобы Мави ей не сказала. Хотя, какая разница — теперь все равно, раз прибыл настоящий арфист.

Усадив дядюшку, Менолли, сгорая от любопытства, проскользнула к окну. Паруса в гавани уже не было видно, зато она разглядела группу мужчин. Высоко подняв факелы, они шествовали от Корабельной пещеры в сторону холда. Только вот незадача — даже острые глаза Менолли не могли с такого расстояния разглядеть среди них новые лица.

Тут дядюшка начал пронзительно верещать, и Менолли метнулась к нему, пока мать не заметила, что она посмела отлучиться со своего поста. К счастью, вокруг царила суета — кто расставлял кушанья, кто разливал вино, все готовились достойно встретить гостей, так что на Менолли никто не обращал никакого внимания.

Внезапно старик пришел в себя и, уставив на девочку требовательный взгляд, стал ее допрашивать:

— Что за переполох вокруг, а, малышка? Богатый улов? Или, может, свадебка? Из-за чего весь сыр-бор?

— Все ждут нового арфиста, дядюшка.

— Опять нового? — возмутился старик. — Да, арфисты пошли совсем не те. Вот, помню, прежде, когда я правил Полукруглым, был у нас один арфист…

В наступившей тишине его голос прозвучал неожиданно громко.

— Менолли! — тихо, но с явной угрозой произнесла мать.

Девочка порылась в кармане юбки, нащупала два сладких шарика и сунула их дядюшке в рот. Поток его красноречия мгновенно иссяк, встретив на своем пути два посторонних круглых предмета. Старик принялся жевать, что-то довольно шамкая себе под нос.

Разнесли закуски, и все сели, так что Менолли удалось лишь мельком увидеть прибывших. Это и вправду оказался новый арфист. Она услышала его имя прежде, чем разглядела лицо — Эльгион, арфист Эльгион. Говорят, он молод и хорош собой. Он привез две гитары, две деревянных свирели и три барабана — каждый инструмент упрятан в отдельный кожаный футляр. Еще говорили, что он натерпелся от морской болезни, когда плыли через Керунский залив, и теперь не может отдать должное обильному ужину, который хозяева закатили в его честь. С ним прибыл мастер из Кузнечного цеха — нужно сделать металлическую оснастку для нового корабля да еще кое-какую починку, оказавшуюся не по плечу здешнему кузнецу. И еще говорят, что айгенцы просили прислать с обратным рейсом побольше соленой или копченой рыбы.

Со своего места рядом с дядюшкой Менолли могла видеть разве что затылки сидящих за главным столом да изредка профиль одного из гостей. Что за наказание! А еще хуже — сам дядюшка и прочие престарелые родственники, чей преклонный возраст давал им право на теплое местечко у самого очага. Тетушки по обыкновению начали препираться из-за лакомого куска рыбы. Тогда дядюшка решил призвать их к порядку, да только оказалось, что рот у него набит, и он поперхнулся. Тут тетушки набросились на Менолли: так, чего доброго, старику и задохнуться недолго. Они подняли такой гвалт, что Менолли совсем ничего не слышала. Она старалась утешить себя тем, что ей, может быть, все-таки удастся послушать пение арфиста, — ведь он наверняка будет петь, когда наконец закончится этот нестерпимо долгий ужин. Но рядом с очагом было так жарко, что от дядюшки пахло еще хуже, чем всегда, к тому же за день она ужасно устала…

От полузабытья ее пробудил тяжелый топот десятков сапог. Окончательно проснувшись, девочка увидела, как из-за главного стола поднимается высокий молодой арфист. Держа гитару наготове, он принял непринужденную позу, поставив ногу на каменную скамью.

— Так вы уверены, что зал не качается? — спросил он, взяв несколько аккордов, чтобы послушать, как настроен инструмент. Его поспешили успокоить: вот уже сколько Оборотов зал стоит, как скала, и никто не слыхивал, чтобы он хоть раз покачнулся. Но арфист сделал вид, что не поверил и, чуть подтянув седьмую струну, — к огромному облегчению Менолли — ударил по струнам, да так, что гитара застонала, будто бедолага, страдающий от морской болезни.

По залу прокатился смешок. Менолли вытянула шею, чтобы увидеть, как воспринял подобную выходку отец, — Морской правитель не очень-то понимал шутки. Встреча нового арфиста — достаточно серьезное событие, похоже, что Эльгион это не совсем понимает. Петирон часто рассказывал Менолли, как тщательно подбирают арфиста перед тем, как направить его в новый холд. Неужели никто не предупредил Эльгиона, какой крутой нрав у ее папаши?

Вдруг перезвон струн заглушил хриплый старческий хохот. — Наконец-то у нас появился человек, знающий толк в шутках! Вот чего не хватает в нашем холде: смеха, музыки — прямо тоска берет! А я так просто обожаю развеселые мелодии да забавные песенки. Ну-ка, арфист, сыграй нам какой-нибудь лихой мотивчик из тех, что мне особо по душе!

Менолли просто онемела от ужаса. Умоляя дядюшку помолчать, она судорожно искала в кармане юбки спасительные шарики. Надо же, чтобы случилось такое — ведь мать ее предупреждала!

Заслышав властный дядюшкин приказ, арфист повернулся, к старику и отвесил ему учтивый поклон.

— Я бы с радостью, почтенный, — самым любезным тоном произнес он, — да только времена нынче невеселые, — он взял несколько низких печальных аккордов, — совсем невеселые, так что со смехом и шутками придется пока повременить. Сплотим ряды перед лицом напасти… — он запел новую балладу, призывающую повиноваться Вейру и чтить всадников. От тепла шарики растаяли и прилипли к карману, но все же Менолли удалось отодрать несколько штук и запихать их дядюшке в рот. Старик принялся сердито жевать, явно сообразив, что ему заткнули рот, и стараясь поскорее избавиться от помехи, чтобы снова разразиться жалобами. Наконец, Менолли удалось разобрать, что новая мелодия звучит мощно и энергично, а слова так и берут за душу. У арфиста Эльгиона был сочный тенор, сильный и уверенный. Но тут дядюшка начал оглушительно икать, а в перерывах между приступами он вдобавок пытался продолжить свои жалобы. Менолли прошипела, чтобы он задержал дыхание, но старик до того озверел от того, что ему не дают высказаться, и от привязавшейся икоты, что принялся колотить кулаком по столу. Частые, не в такт звучащие удары заглушали песню арфиста, и из-за главного стола на Менолли устремились возмущенные взгляды.

Какая-то из тетушек дала старику воды, и он тут же опрокинул ее Менолли на платье. К ним тотчас подскочила Селла и передала приказ немедленно водворить дядюшку в его комнату. Пока его укладывали в постель, он то и дело икал, перемежая приступы размашистыми жестами и невнятными тирадами.

— Придется тебе остаться с ним, пока он не утихомирится, а то еще чего доброго свалится с постели, — сказала Селла. — Что же ты не давала ему сладкие шарики — от них он всегда затыкается.

— Я давала. Только от них у него началась икота.

— Вечно ты все делаешь невпопад.

— Ну, пожалуйста, Селла, посиди с дядюшкой! У тебя так хорошо получается. Я и так провозилась с ним весь вечер — ни словечка не расслышала…

— Тебе ведь, кажется, велели следить, чтобы он помалкивал. Ты не справилась — ты и сиди. — Селла выскочила из комнаты, оставив Менолли с неугомонным стариком.

Так закончился первый из череды ожидавших Менолли черных дней. Прошел не один час, пока дядюшка наконец угомонился и уснул. Когда вконец измученная Менолли дотащилась до своей комнатушки, заявилась Мави, чтобы как следует отчитать дочь за проявленную оплошность, — ведь это из-за нее дядюшка переполошил весь холд. Менолли пыталась оправдываться, но мать даже слушать не стала.

Назавтра случилось Падение — пришлось полдня сидеть взаперти. После Падения Менолли снова бегала по окрестностям с командой огнеметчиков. На этот раз передний край Нитей прошелся по болотам, так что пришлось часами шлепать по топкой трясине и вязким пескам.

Когда усталая Менолли вернулась домой, сразу же пришлось помогать грузить сети и снаряжать лодки для ночного лова — начинался прилив. На следующее утро ее подняли еще до рассвета — надо было потрошить и солить небывалый улов. На это ушел весь день, и к вечеру она так устала, что едва нашла в себе силы скинуть пропахшую рыбой одежду и заползти в постель.

Следующий день пришлось чинить сети. Обычно Менолли любила это занятие — собирались все женщины, за работой пели, оживленно болтали. Но на сей раз отец требовал, чтобы сети были готовы как можно скорее: он хотел еще раз выйти в море с вечерним приливом. Поэтому все сидели, уткнувшись носом в работу, — какие уж тут песни, когда сам Морской правитель бродит вокруг. Менолли казалось, что отец следит в основном за ней, и ей было не по себе.

Именно тогда она начала задумываться: уж не пожаловался ли ему новый арфист, что дети неверно затвердили баллады и предания? Но Петирон всегда говорил, что есть лишь один-единственный метод обучения, и она переняла его в точности — значит, и других должна была научить-правильно. Но почему же тогда отец так явно ей недоволен? Неужели все еще злится, что дядюшка разболтался за ужином?

Эта мысль не давала Менолли покоя, и вечером, когда лодки ушли в море и все смогли передохнуть, она не выдержала и спросила сестру.

— Злится на тебя? Из-за дядюшки? — Селла пожала плечами. — Что это тебе в голову взбрело, дуреха? Да об этом все и думать забыли. Слишком ты много о себе воображаешь, Менолли, вот что плохо. С какой стати Янус вообще будет обращать на тебя внимание?

Презрение в голосе сестры сразу поставило Менолли на место: ну, конечно, она всего лишь девчонка, к тому же слишком нескладная для своего возраста, да еще и младшая в большой семье — никому до нее нет никакого дела. Только не такое уж это утешение — быть никому не нужной, даже если отец меньше цепляется или помнит ее провинности. Только навряд ли он забыл, что она пела ребятишкам свои песни. Или Селла запамятовала? А может, и вообще не знала? Скорее всего, что так, — размышляла Менолли, стараясь поудобнее свернуться на старом тюфяке. — Только слова Селлы о том, что Менолли слишком много о себе воображает, гораздо больше подходят к ней самой: Селла только и думает, что о себе да о своей внешности. Ей бы уже пора найти себе мужа — глядишь, и для холда облегчение. Янус держал в Полукруглом всего троих воспитанников, а четверо из шести братьев Менолли учились рыбачьему ремеслу в других морских холдах. Может быть, теперь, когда у них есть арфист, что-то изменится…

На следующий день женщины холда занимались стиркой. Нитей не ожидалось, погода стояла солнечная — можно рассчитывать, что белье быстро высохнет. Менолли надеялась улучить минутку, чтобы спросить мать: не говорил ли чего арфист про ее уроки, но возможность так и не представилась. Зато она получила от Мави очередной нагоняй — на этот раз за неопрятную одежду, непроветренную постель, непричесанную голову, неряшливый вид и вообще за лень и неповоротливость. Так что вечером Менолли была рада забиться с миской супа в темный угол кухни, чтобы снова не попасться на глаза матери. Сидя там, девочка размышляла, почему именно ей так не везет.

Наверное, все дело в том, что она тогда так не вовремя сыграла несколько тактов своей песни. Да еще в том, что она — девчонка и притом единственная, кто смог в отсутствие настоящего арфиста играть и обучать детей. Да, — окончательно решила Менолли, — должно быть, именно поэтому она впала в такую немилость. Кому охота, чтобы арфист прознал, что с детьми занималась какая-то девчонка? Но если она учила их неверно, значит, ее неправильно выучил Петирон — но это уж совсем ни в какие ворота не лезет! А если старик и вправду написал о ней мастеру Робинтону, разве новому арфисту не любопытно на нее поглядеть? Правда, может быть, ее песни вовсе не так хороши, как полагал Петирон. А может, он и вовсе не посылал их Главному арфисту. И в письме о ней нет ни словечка. Правда, пакет исчез со своего места в хранилище Летописей, но, судя по тому, как все складывается, Менолли так никогда и не удастся хотя бы познакомиться с Эльгионом.

Ей было ясно как день, что предстоит делать завтра, — резать траву и тростник, чтобы заново набить все тюфяки в холде. Как раз подходящая работенка для того, кто попал в такую немилость.

Однако она ошиблась. С рассветом в гавань вернулись лодки, битком набитые желтохвосткой и голованом. Весь холд бросили на рыбу — потрошить, солить, коптить…

Из всех морских тварей больше всего Менолли ненавидела голованов. До чего же мерзкая рыба — вся утыкана острыми колючками да к тому же покрыта жирной слизью, которая въедается в руки, и они потом долго шелушатся. Ее потому и прозвали голованом, что в ней почти ничего нет, кроме башки с зубастой пастью. Но если отрубить огромную голову, отделить хребет, а мясо зажарить, то просто пальчики оближешь! А сушеную рыбу можно размочить, а потом сварить или потушить — и будет такая же вкусная, как будто только сегодня выловили. Но потрошить голованов — самое гнусное, скверное, нудное занятие!

Незадолго до полудня нож, которым Менолли чистила рыбу, соскользнул и раскроил ей левую ладонь. Девочку пронзила такая острая боль, что она застыла на месте, тупо глядя на обнажившиеся кости, пока Селла не заметила, что сестра не поспевает за остальными.

— Ты что, уснула что ли?.. Ох, ты, горе мое… Мави! Мави! — Селла часто бывала несносной, но в самообладании ей не откажешь. Вот и теперь она быстро схватила Менолли за руку и, прижав перерезанную артерию, остановила кровотечение.

Пришла Мави и повела девочку прочь, мимо шеренги мужчин, женщин и детей, которые работали так, что только руки мелькали. Менолли охватило чувство вины. Все смотрели на нее, как будто она нарочно порезалась, чтобы увильнуть от работы. Слезы навернулись ей на глаза, но не от боли, а от унижения и молчаливой враждебности окружающих.

— Ведь я же не нарочно! — выпалила Менолли, когда мать привела ее в лечебницу.

— А кто говорит, что нарочно? — осведомилась Мави, сурово глядя на дочь.

— Никто! Но они все так смотрели…

— Слишком много о себе воображаешь, милочка моя. Уверяю тебя, никто ничего такого не подумал. А теперь дай сюда руку, вот так.

Мави ослабила нажим, и кровь снова хлынула ручьем. Менолли испугалась, что вот-вот лишится сознания, но потом твердо решила больше ничего о себе не воображать. Она представила, что это вовсе не ее рука, и как-то сразу успокоилась.

Тем временем Мави ловко наложила жгут и стала промывать рану едким травяным настоем. Рука сразу онемела, как будто и вправду была чужая. Кровь перестала течь, но Менолли почему-то не могла заставить себя взглянуть на рану. Она наблюдала за сосредоточенным лицом матери, которая быстро скрепила перерезанный кровеносный сосуд и зашила длинный порез, потом наложила на шов целебную мазь и завязала руку мягкой тканью.

— Ну вот. Кажется, мне удалось смыть всю слизь.

Мави озабоченно хмурилась, голос ее звучал как-то неуверенно и Менолли вдруг стало не по себе. Она вспомнила: бывало, что в подобных случаях люди оставались без руки…

— Как ты думаешь, все обойдется?

— Будем надеяться на лучшее.

Мави никогда не лгала, и у Менолли все внутри так и сжалось от страха.

— Во всяком случае, рукой ты сможешь пользоваться.

— Что значит пользоваться? А играть я смогу?

— Играть? — Мави смерила дочь долгим пристальным взглядом, как будто та коснулась запретной темы. — При чем тут игра? Тебе больше не придется никого учить…

— Новый арфист привез песни, которые я никогда даже не слышала — например, ту балладу, что он пел в день приезда. Я не знаю нот и хотела бы ее разучить… — Менолли осеклась на полуслове: ее ужаснуло окаменевшее лицо матери, неожиданная жалость, мелькнувшая в ее глазах. — Даже если пальцы будут двигаться, забудь и думать об игре. И скажи спасибо, что после смерти Петирона Янус проявил такую снисходительность.

— Но Петирон…

— Больше никаких «но»! Вот, выпей. И скорее в постель, пока снадобье не подействовало. Ты потеряла много крови, и мне вовсе не хочется тащить тебя на руках.

Ошеломленная словами матери, Менолли залпом выпила горький напиток, даже не почувствовав вкуса. Опираясь на плечо Мави, она едва доковыляла по каменным ступеням до своей комнаты. Несмотря на меховое одеяло, девочка ощущала леденящий холод — холод тоски и одиночества. Но снадобье начало оказывать свое действие, и Менолли провалилась в сон. Затухая, мелькнула последняя мысль: теперь, когда ее лишили единственной в жизни радости, она понимает, что чувствует всадник, потерявший дракона…