"Ликвидатор" - читать интересную книгу автора (Гладкий Виталий)ВолкодавВот и не верь народной мудрости – не зарекайся от сумы и тюрьмы! Ладно бы посадили меня за дело (к такому повороту в моей, с позволения сказать, "профессии" я, как пионер, всегда готов), так ведь нет, совсем наоборот – на тюремные нары я припрыгал, словно глупый воробей, по своей доброй воле, если так можно классифицировать приказ начальства. Дурак, трижды дурак! Ведь мог отказаться, мог! Мало мне Афгана, где я оттрубил в спецназе, или вонючих притонов дальнего зарубежья, где меня носила нелегкая под крылом ГРУ[1], так я еще вляпался и в нашу родную исправительную систему, где заграничное дерьмо теперь показалось медом. Черт бы побрал все высшие соображения вкупе с моим идиотским патриотизмом и служебным долгом! А ведь совсем недавно, всего два месяца назад, жизнь казалась удивительно прекрасной, благоухающей шампанским и розами, за которые я отвалил такую сумму, что можно было накормить всех нищих города. Я валялся на поистине царской кровати в люксе самой престижной гостиницы, потный и расслабленный, а рядом сидела клевая птичка с фигуркой греческой богини и острыми грудками восьмиклассницы, поправляя растрепанные за бурную ночь перышки. Я подцепил эту кралю в каком-то кабаке, предварительно начистив хлебальники ее ухажерам, сопливым переросткам, корчившим из себя крутых. Разогнав их по углам, я неспешно ретировался, за компанию прихватив и эту экстравагантную цыпу, вовремя заметив ее восхищенный взгляд и еще кое-что, скрытое под модным уродливым балахоном. Может, я и не ударился бы в блуд тем вечером, не случись нечаянной драчки. Но какой мужчина устоит перед возможностью покрасоваться перед слабым полом после столь эффектного "выступления"? Тем более, человек моей профессии, говоря высоким слогом – "боец невидимого фронта", а проще – диверсант-ликвидатор на отдыхе, просто обязанный "на холоде"[2] быть невидимкой, чью выучку и мастерство имеет возможность лицезреть и оценить (и то не всегда) только сам "объект" в основном в промежутках между предпоследним и последним своим вздохом в этой жизни. А я как раз и находился в заслуженном отпуске, воротясь из-за бугра с очередного задания, как всегда исполненного в лучшем виде. Короче, я наслаждался ничегонеделанием и дураковалянием – не называть же работой акробатические номера с фигуристой дурочкой, пусть даже и в ночное время, когда нормальные люди дрыхнут? – и ни сном, ни духом не ведал, что мой горячо любимый шеф уже раскинул свой дьявольский пасьянс, и наугад ткнул пальцем прямо в джокера-шута. И, понятное дело, быть этим Иванушкой-дурачком из всего нашего спецподразделения выпало майору Максиму Леваде по прозвищу Волкодав. То бишь, мне. Пейджер засигналил как раз в тот момент, когда меня наконец сморил сон. Подскочив как ужаленный и выдав несколько этажей пролетарского сленга, я с мученическим видом набрал въевшийся в мозги номер и спросил, когда подняли трубку: – Иван Тарасыча можно? – Вы ошиблись. – Ну как же, Иван Тарасыч… он сам мне этот номер дал. – Ошибка, гражданин… Прозвучали гудки отбоя, но я вновь набрал этот же номер. Ответь дежурный спецподразделения по нашей явочной квартире: "Ошибка, товарищ…", я бы уже тер подошвы туфель по соседней улице, унося ноги подобру-поздорову. Потому как эти слова обозначали большие неприятности, предполагавшие немедленную смену дислокации и документов – а настоящая моя фамилия значилась только в досье, находившемся в спецхране ГРУ под грифом "Совершенно секретно". Но поскольку кодовое слово на дисплее пейджера обозначало сигнал общего сбора по форме "А" – то есть аллюр три креста, или мухой на реактивной тяге, – а ответ на пароль был положительным, я с удивительной для непосвященных настойчивостью опять проблеял: – Иван Тарасыча… э-э-э… можно? – Он прогуливает пса. Надо же, объявился, сучий потрох! Если бы мне ответили, что он в отъезде или в больнице (второе вообще голубая мечта для "борзых"!), я немедленно заказал бы ящик шампанского с доставкой в номер. "Отъезд" обозначал перенос сбора на другое время, хотя все сотрудники спецподразделения, кого это касалось, должны были находиться в полной боевой готовности. Не то, чтобы совсем лафа, но терпимо. А вот кодовое слово "больница" в переводе на общедоступный язык гласило: "Лечь на дно и не высовываться до особого распоряжения". Короче – незапланированный отпуск по меньшей мере дней на десять. Ешь, пей, отсыпайся, что в нашей "профессии" ценилось по самой высокой шкале, – у ликвидаторов "на холоде" сон большей частью смахивал на отдых хорошо вышколенного сторожевого пса, готового в любой момент обнажить клыки. – А когда вернется? – Не раньше чем в девять. – Какая жалость, мне пора в аэропорт. Передайте ему привет от Максима. – Обязательно… "В девять" на самом деле значило, что мой шеф, полковник Кончак, будет ждать меня в заранее обусловленном месте спустя четыре часа – к названной дежурным цифре нужно было добавить число "три"; а сейчас мои "котлы" показывали восемь утра. И за это время я должен обмотать полгорода, чтобы не притащить за собой хвост… Кончак выглядел отвратительно. Он еще больше похудел и почернел, будто его вялили по меньшей мере неделю на самом солнцепеке. С момента нашей последней встречи – десять дней назад – он успел пробить еще одну дырку на поясном ремне, и теперь напоминал Кощея Бессмертного, ненароком сожравшего контейнер с таблетками для похудения "Гербалайф". Но его тяжелый змеиный взгляд по-прежнему давил, буровил и проникал в мозги раскаленным сверлом. – Отдохнул? – спросил он, забавляясь высоким стаканом с крепким коктейлем, в котором постукивали льдинки. – Честно? – И не иначе. – Нет. – Хорошо… – рассеянно бросил Кончак в ответ, занятый своими мыслями. Понятно. Появилось что-то срочное, и ему глубоко плевать на мои личные обстоятельства. В его понятии у "борзого", невзирая ни на что, должно быть всегда железное здоровье, соколиный глаз и готовность в любое время дня и ночи выполнить самое сложное и опасное задание. – А что здесь хорошего? – нагло поинтересовался я и жестом показал официантке, что нужно повторить – на дне стакана остался только подтаявший лед. – Ты о чем? – Все о том же. – А-а… – протянул полковник, тряхнув головой – видимо прогоняя навязчивые видения, – и натянуто улыбнулся. – Извини, задумался. Обстоятельства сложились так, что требуется немедленное вмешательство нашей конторы. Так что отдохнешь по полной программе позже. (Если бы я в тот момент знал – насколько позже!) – Почему я? – Потому что приказы не обсуждаются, – жестко отрезал Кончак. – Виноват. – Я выпрямил спину и начал преданно есть глазами угрюмое лицо шефа. – Иди к черту. Кончай ваньку валять. – Кончак с силой потер щетину на подбородке и устало продолжил: – Ситуация хреновая, дальше некуда. В обстоятельства дела посвящен очень узкий круг лиц, и мне поручили использовать только сверхнадежного и всесторонне проверенного сотрудника. Под мою личную ответственность. Наверное, в этот миг я должен был завизжать от радости – как же, такое доверие и такая высокая оценка моих профессиональных качеств! – но почему-то в душе вдруг появился неприятный холодок, а железа, ответственная за производство адреналина, казалось, заработала во всю мощь. Узкий круг… Хуже не придумаешь. Мне уже случалось выполнять задания с такой формулировкой, и, похоже, только благодаря моей счастливой звезде я не остался вечным молчальником "на холоде", а затем не сыграл в ящик в родных пенатах – тайны "узкого круга" потому и остаются тайнами, что их сохраняют могильные холмики; лучше и надежней сейфа пока никто не выдумал. – Еще заказать? – спросил я Кончака, указывая на его опустевший стакан, чтобы хоть как-то заполнить гнетущую паузу, воцарившуюся после слов шефа. – Не возражаю… Мы сидели за крохотным столиком в летнем кафе под полотняным навесом, защищавшим от взбесившегося солнца. Год выдался засушливым, дожди уже третий месяц обходили город стороной, и запах плавившегося асфальта доносился даже сюда, на берег изрядно обмелевшей реки, казалось уснувшей в летаргическом сне, настолько недвижимой и гладкой была зеленовато-коричневая поверхность воды. Кроме нас в кафе находилась официантка, заторможенная девица с крутыми бедрами и печальными коровьими глазами, и взъерошенный бармен в насквозь пропотевшей белой рубашке с черной бабочкой, с маниакальным упрямством терзавший калькулятор. Воздух был горячий, тяжелый и какой-то липкий, и лишь изредка от реки тянуло робкой прохладой, вносящей приятное разнообразие в наши с Кончаком посиделки. – И в чем заключается проблема? – наконец не выдержал я несколько затянувшегося перерыва в разговоре. – В нашей родной безалаберности, – зло отчеканил Кончак и продолжил уже совсем тихо, повинуясь больше привычке, нежели надобности, – подслушать нас было практически невозможно из-за целого комплекса контрмероприятий, предшествовавших нашей встрече в этом убогом кафе на окраине запущенного городского парка: – Ты знаешь, что в последнее время для работы по твоей специальности мы стали использовать и ликвидаторов с несколько… кгм… сомнительным прошлым… – Деньги не пахнут, – философски заметил я, приканчивая очередную порцию коктейля. – По-моему, не имеет значения, кто платит. Для них это главное. А если учесть еще и нашу крышу, то "борзым" вместе с вашим покорным слугой Волкодавом остается только слюнки глотать – уж эти "посторонние" получают капусту по полной программе. Нам о таких бабках можно только мечтать. – Ты упустил из виду оборотную сторону медали при работе с посторонними… – с садистской ухмылочкой подковырнул меня полковник. – Путь их недолог, ибо он во мраке, – перефразировал я библейское изречение. – Так ведь "оборотная сторона медали" – само собой разумеющийся этап и в жизни ликвидаторов-профи на госслужбе. Только не говорите мне сейчас высоких слов о долге перед Отечеством, воинской дисциплине и прочая! Я давно уже не пользуюсь детскими слюнявчиками. Не знаю, как другие, а я не страдаю повышенной кровожадностью или огромной любовью к приключениям в стиле Джеймса Бонда. И уж если размениваю свою жизнь на презренный металл, то, представьте себе, хочу, чтобы цена была повыше. Это, если хотите, проявление эгоцентризма в самой извращенной форме, учитывая особенности моей профессии. – В нашем спецподразделении только философов и не хватало, – раздраженно огрызнулся Кончак. – У меня сейчас нет времени для продолжения столь занимательного диспута, а потому давай опустим сей академический бред и займемся делом. Хотя бы из-за того, что твоя новая легенда еще сыра до омерзения и над ней нужно пахать и пахать. – Я весь внимание. – Я больше не рискнул испытывать терпение шефа и принял соответствующий моменту глубокомысленный и серьезный вид. – Около пяти лет назад отдел вербовки спецконтингента для работы по нашему профилю нашел весьма перспективного парня. Фамилия – Толоконник, оперативный псевдоним – Малыш. Вот копия заключения аналитиков: не пьет, не курит, в хорошей спортивной форме (бывший борец), психологически устойчив, честолюбив, стопроцентное зрение, отличный стрелок – во время прохождения службы неоднократно занимал в спортивных состязаниях призовые места. Он даже учился в Высшей школе МВД, пока оттуда его не попросили из-за повышенной любвеобильности… – Бобик… – Что? – не понял Кончак, отрывая от бумаг сухие воспаленные глаза. – Я говорю – бобик. Так наши ребята называют выскочек. Я бы этого хмырька и на пушечный выстрел не подпустил к нашей работе. – Ты у нас известный умник, – съязвил полковник. – Маг и толкователь вещих снов. Между прочим, отдел вербовки не зря харч переводит, смею тебе доложить. В чем ты убеждался неоднократно. – Кто спорит, – не стал я обострять обстановку. – Но только осел может порекомендовать в наше подразделение человека с наполеоновскими замашками. Честолюбец в качестве ликвидатора – это прямой путь в могилу. Хорошо если только для него самого, а не с "прицепом". Такие люди не признают авторитетов и плюют на субординацию. Что из этого выходит, вы знаете лучше меня. – М-да… в некотором роде ты прав, – неохотно согласился Кончак и снова уткнулся в бумаги. – Его пытались завербовать добровольно, но что-то там не склеилось… – И парня подставили, – опять не удержался я подлить масла в огонь. – Спецы хреновы, пора бы уже изменить тактику. Чтобы потом не кусать себе локти. Кончак посмотрел на меня своим змеиным взглядом, словно пытаясь загипнотизировать, похоже, начал было звереть, но передумал, только скрипнул зубами и втихомолку выматерился. – Все, умолкаю, – поднял я руки, чтобы изобразить кающегося грешника. – Ему дали восемь лет лишения свободы в колонии усиленного режима… (Ни хрена себе! Интересно за что? Ну и ушлый народец собрался в отделе вербовки…) – …Но туда он не попал, – закончил фразу полковник. – Это как же? – поинтересовался я – исторический экскурс шефа меня заинтриговал. – В перерыве между судебными заседаниями, когда до него дошло, что ему светит, он наконец дал согласие на сотрудничество. Чтобы не задействовать дополнительные силы и средства, что всегда, как тебе известно, чревато осложнениями из-за… м-м… трений между спецслужбами, ему организовали побег прямо из зала суда. – Лихо! – восхитился я. – И все это дельце спроворил отдел вербовки? – Естественно. – Беру свои слова обратно. Оказывается, они еще не разучились работать по высшей категории. – То-то… Ну а затем его пропустили через спецучебку и внедрили в мафиозные образования. – Умыли руки, – констатировал я не без сарказма. – Можно сказать и так, – жестко отрубил полковник. – Чересчур плотная опека с нашей стороны не осталась бы без внимания как милиции и службы безопасности, так и криминальных структур: у первых осведомителей, работающих на теневиков, пруд пруди, а у вторых немало подвизается отставных спецов из бывшего КГБ и прочая. Им платят большие деньги, и конечно же не за былые заслуги. – Значит, этот бобик надежд не оправдал? – Наоборот. По нашей наводке он отправил на тот свет около десятка воров в законе… и еще некоторых, но про то лучше ни тебе, ни мне не знать. – И после этих "подвигов" Толоконник все еще жив? – Не скрою, я был поражен. – Не то слово… Мать его!.. – от всей души выругался Кончак. – Ко всему прочему он еще и двух милиционеров грохнул, а затем, так сказать для полноты картины, дал себя схватить и очутился в СИЗО режимного корпуса одной сверхнадежной тюрьмы. А ведь я предупреждал кое-кого, что игра чересчур затянулась. Но у этих раздолбаев мякина в башке. – Он что, запел? – А как ты думаешь? – Что тут думать? Все эти микронаполеончики на поверку всегда жидковаты. – Верно. Вывалил с три короба – почти все, что знал. Правда, в тот момент он был тяжело ранен… – И ему позволили вертеть мельницу[3]? Я был искренне удивлен – уж кому-кому, а мне ли не знать, с какой оперативностью и четкостью работает в подобных случаях отдел планирования спецопераций, в составе которого есть глубоко законспирированная группа "чистильщиков". – Поздно спохватились. А потом, как говорится, поезд ушел – наши конкуренты из службы безопасности вцепились в него мертвой хваткой. – Обычное дело… Компру на нашу контору ковыряли? – Пытались. К счастью, он так до конца и не раскрылся, о нас умолчал. Но в ФСБ тоже не ослы сидят, сразу учуяли, откуда ветер дует. Поэтому мы решили оставить его в живых, чтобы не завязнуть еще больше и не дать повод службе безопасности копать глубже. – Так этот Толоконник до сих пор в СИЗО? – Нет. Пришлось пожертвовать нашим агентом, внедренным в службу охраны тюрьмы, чтобы его оттуда вытащить. Они бежали вдвоем. Иного выхода не было. К сожалению. Побег выглядит гораздо естественнее, нежели устранение. – И наверное, на этого вашего Малыша кое-кто еще имел виды… – Я ехидно ухмыльнулся. – Да… – после небольшой паузы неохотно подтвердил мое предположение Кончак. – Идиоты… – Еще какие, – согласился я с ним. – Он теперь засвечен со всех сторон, и его ценность для нас равна нулю с минусом. – Все обстоит хуже, чем ты думаешь. – Злобная гримаса на миг перекосила строгие правильные черты лица Кончака. – Толоконник ушел за границу и оттуда начал диктовать нам свои условия. То, что для нашей работы он уже не пригоден, ему известно. Да он, похоже, и не претендует на вакантную должность ликвидатора. Но вся беда в том, что ему не заплатили за последнюю ликвидацию, а там сумма весьма приличная. Вот он и требует свое. – И имеет на это полное право. – Имеет. Но наши толстозадые с большими погонами считают иначе. – Решили сэкономить на отработанном материале? – Увы. Забыли, что скупой платит дважды. – Я так понимаю, у Малыша есть возможность сильно надавить… – К сожалению. У него в руках документы неимоверной взрывной силы. И терять ему уже нечего – за ним, кроме нас, охотятся и криминальные структуры, и спецслужбы других стран. – И ему дали спокойно слинять за бугор?! – Тогда о документах никто не знал. – Как они к нему попали? И что это за документы? – Во-первых, собственноручно написанный отчет о всех его похождениях в качестве ликвидатора, а вовторых, видеоматериалы, где фигурируют наши агенты-связники во время постановки заданий… и коекто еще… – Да-а, башка у парня варит… – Еще как. Никто не ожидал от него такой прыти. Когда он передал нам копии этих документов, койкого едва кондрашка не хватил. – Достать его пробовали? – Подняли на ноги всю заграничную агентуру. Вычислили местонахождение, послали спецгруппу, но опоздали. – Ушел? – Еще как ушел. На тот свет. – Так тогда и дело с концом. – Если бы… Он сымитировал свою смерть, подставив другого человека. – А как с опознанием? – На уровне. У всех остальных, кроме нас, сомнений в его кончине не было. К сожалению, все это случилось в Греции, а там наша резидентура представлена слабо. Потому на первых порах мы и свернули поиски, тоже поверили в официальное заключение. – А документы искали? – Ищи иголку в стоге сена… Решили, что он не такой дурак, чтобы держать их при себе. А в тайнике они могут пролежать сотню лет. Что и требовалось доказать. – Я так понимаю, он дал о себе знать… – Да. И потребовал такую сумму, что наше начальство до сих пор в трансе. – Колобок… – Я поневоле восхитился этим парнем. – Не понял… – Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Что здесь непонятного? Он обрубил все хвосты. И проделал это блистательно. Ну а нашей конторе, ясное дело, не стоит кричать на всех углах о том, что он жив-здоров, – по вполне известным мотивам. – Ты прав. – Где он теперь? – Знай мы это, ты еще успел бы надавать по мордам целой роте и перетрахать пол-города, прежде чем уйти на новое задание, – с мрачной язвительностью ответил Кончак. Черт бы побрал мою профессию! Даже на отдыхе нет покоя от всевидящего и недремлющего ока службы внутренней безопасности! Интересно, не умудрились ли они заснять на видео мои вчерашние ночные услады? Думаю, что там есть на что посмотреть… Этот вопрос так и вертелся на кончике языка, и при других обстоятельствах я бы не преминул задать его Кончаку, но сегодня не рискнул – кому охота связываться с тигром-людоедом, да еще когда он не в настроении и голоден? – Но если толпа наших спецов не смогла его вычислить, то как я могу провернуть это дело в одиночку? – изобразив смущение, тихо спросил я. – Есть только один человек, которому известно, где он скрывается… – И я должен найти к нему подход. – Я не удержался от тяжелого вздоха; Волкодав, похоже, ты скоро превратишься в затычку для каждой дырки… – Именно. – Что для этого нужно? – Попасть в колонию усиленного режима. – Чего?! – Не ори, – строго осадил меня полковник. – Ты не на митинге. – Значит, я должен сесть в тюрягу… Моб твою ять! Виктор Егорович, за что?! Прошу вас, куда угодно, только не на нары! – Надо, – отрезал он, но глаза все-таки отвел. Жалеет? Как же, от него дождешься… – Ну, если надо… – жалобно проблеял я и с жадностью допил остатки фирменного пойла – когда еще придется? А что было делать? Служба… Я всегда знал, что моя жизнь – сплошное дерьмо; но не до такой же степени! Ага, уже подъем… Барачные шестерки уважительно тормошат бугра. Коцы[4] на копыта[5], бушлат на плечи – и вперед, в светлое будущее. Эх, Волкодав… |
||
|