"Убийство на верхнем этаже" - читать интересную книгу автора (Беркли Энтони)

Глава 6

Роджер — в халате — наслаждался жареной камбалой. Чашка кофе исходила ароматным паром. Мистер Шерингэм завтракал. Он был глубоко убежден, что существеннейшее преимущество писательского положения заключается в том, что человек волен завтракать в халате когда вздумается и не торопясь, и никто — если ты, конечно, холостяк, — никто не вправе тебе это запретить. Это все, что осталось нам от здорового гедонизма, и этот, разумеется, пережиток невыносимо раздражает тех стоиков, кои ежедневно и в ужасное время — восемь тридцать утра — выходят к семейному столу при полном параде и весь оставшийся день таят на дне души гордость этим актом жестокого смирения плоти.

По давней привычке кофейник служил опорой для развернутой газеты, однако, пробежав глазами заголовки и поспешно изучив заметку «Квартирное убийство на Юстон-роуд», уже перекочевавшую на страницу новостей второй свежести, Роджер больше не дарил газету своим вниманием. Когда его захватывало дело, будь то прикладная психопатология, отравление или убийство, он больше не мог думать ни о чем, не имеющем отношения к этому делу, — и, кстати, именно потому и достигал успеха: сосредоточенность, пусть узкая и односторонняя, свое берет. В настоящий момент дело «Монмут-мэншинс» захватило его целиком.

Вот почему со смятением, граничащим с паникой, Роджер встретил принесенную Мидоузом весть о том, что явилась молодая леди, называющая себя новой секретаршей мистера Шерингэма, и желает видеть его немедленно.

— Немедленно? — эхом отозвался Роджер. — Она так и сказала: немедленно?

— Да, сэр. — Мидоуз хранил невозмутимость.

— Ну, немедленно она меня не увидит.

— Разумеется, сэр.

Острому слуху Роджера ответ Мидоуза показался недостаточно уверенным.

— Она не может увидеть меня немедленно, ведь правда, Мидоуз? — опять поинтересовался он.

— Ну конечно нет, сэр, — успокоил его Мидоуз.

Оба доблестных мужа вперились друг в друга, и перед взором каждого витал один и тот же образ — образ мисс Барнетт-младшей. Во взоре Мидоуза читался вопрос, который его губы никогда бы не отважились выговорить: «Зачем, сэр, о, зачем, мой добрый хозяин, вы это сделали?» И взор Роджера вторил: «Зачем?»

— Как вы с ней поступили? — произнес он вслух.

— Я провел ее в кабинет, сэр, и попросил подождать.

— Попросили? И она послушалась?

— Не могу сказать, сэр. Я сразу вышел, сэр.

— Ага. Ну… — Роджер лихорадочно соображал. — Послушайте, Мидоуз, вы вот что… Вы пойдите и скажите ей, что я не в состоянии диктовать сегодня. Я… я очень занят другими делами, очень важными. Просто скажите ей это, ладно?

— Очень хорошо, сэр.

Роджер проводил его вздохом облегчения. Но ход мысли был нарушен, а завтрак закончен. Он выждал минуту-другую, чтобы его новая секретарша успела уйти, и пошел в спальню одеться.

Только когда он уже завязывал галстук, в нем шевельнулось, укрепилось и расцвело подозрение: где-то слабо стучала пишущая машинка, почти явственно ощущалось, будто она стучит у него в кабинете. Роджер надел жилет, пиджак и отправился посмотреть. Тихонько приоткрыв Дверь кабинета, он был вознагражден зрелищем единственной в своем роде верности долгу: за маленьким столиком у противоположного окна сидела мисс Барнетт-младшая, без пальто и шляпки, и трещала на его машинке так, словно он и не отпускал ее сегодня с работы. Роджер застонал про себя, предчувствуя грядущие неприятности.

Он постарался тихонечко прикрыть дверь, но, видно, недостарался. Прежде чем он успел сделать два осторожных шага по коридору, дверь широко распахнулась и ясный голосок окликнул его — живой, свежий, утренний голосок Исполнительной Секретарши.

— Доброе утро, мистер Шерингэм. Не могли бы вы зайти на минутку? Вы, любезно прибавила мисс Барнетт-младшая, — вы мне не помешаете.

— Благодарю вас, — сказал Роджер и пошел за ней следом.

— Мне передали, что вы слишком заняты сегодня, чтобы диктовать, поэтому я решила — займусь перепечаткой. На вашем столе я нашла эти бумаги. Верно ли я поняла, вы оставили их мне для перепечатки?

— Бумаги? — слабо переспросил Роджер. Он поглядел на аккуратную стопку возле машинки и тут же отчаянно схватил ее, как, бывает, хозяин выхватывает у щенка полупрожеванный воротничок — и совершенно напрасно, сам ведь знает: никогда уже воротничку не быть таким, как прежде. Это были его заметки, предназначавшиеся для досье Тайна «Монмут-мэншинс».

Вчера вечером он как раз их просматривал.

И, видимо, забыл убрать в папку перед тем, как отправиться спать.

— Вы прочли это? — сурово, как ему показалось, осведомился он.

Мисс Барнетт на его суровость никак не прореагировала.

— О да, я вполне разобрала. Наверно, вам действительно нужно, чтобы было так много вставок и поправок? Это, знаете ли, очень осложняет работу. Но в целом да, мне кажется, я вполне справляюсь.

Роджер сглотнул что-то, застрявшее в горле:

— И до каких пор?

— До какого места? — мягко уточнила мисс Барнетт. — Я на середине третьей страницы. Медицинское освидетельствование тела моей тети, — добавила она так, словно речь шла о чужой тете.

— Я буду диктовать, — заявил Роджер.

— Прекрасно, — спокойно согласилась она, снисходительно подразумевая, что должны же писатели иметь свои маленькие прихоти и настроения; тактичная секретарша принимает подобные капризы как нечто естественное. Она уселась за пишущую машинку и вставила чистый лист бумаги.

— «Надо спрашивать маму», — объявил Роджер почти свирепо.

— Прошу прощения?

— «Надо спрашивать маму».

— Боюсь, что я не вполне понимаю.

— Название рассказа. Роджер Шерингэм, «Надо спрашивать маму».

— О, простите.

Шелковистые щечки мисс Барнетт слегка порозовели, обретя чуть более темный тон, отчего могло показаться, что мисс Барнетт действительно смущена. Смягчившись, Роджер продолжил диктовку.

Диктовал он без перерыва до часу дня. «Если ей действительно хочется работать, — думал он, — так, богом клянусь, пусть работает». Но и ему приходилось усилием воли направлять свое воображение по нежеланному руслу, ибо если способность к сосредоточенности — это достоинство, то еще большее достоинство — способность сосредоточиться на теме, не вызывающей ни малейшего интереса. Впрочем, рассказ не задался, и Роджер отдавал себе в этом отчет. Было очевидно, что и для мисс Барнетт это не тайна. Она молчала, но движение ее бровей было достаточно красноречиво.

Ровно в час дня она встала из-за стола, накрыла машинку чехлом и надела шляпку, а Роджер помог ей облачиться в пальто.

— Я вернусь, — сказала она, — ровно в два тридцать.

— Сегодня вы мне больше не понадобитесь, — заявил Роджер со всей доступной ему твердостью. — Я буду занят другими делами и диктовать не смогу.

— Но вы не закончили свой рассказ, — в тоне мисс Барнетт был слышен упрек.

— Ничего. Я закончу его завтра.

— Отлично. В таком случае я продолжу перепечатку ваших заметок по поводу убийства моей тети. — И, вынув из сумочки пудреницу, она принялась пудриться.

— Нет, — сказал Роджер, как завороженный наблюдая за этой процедурой. Вообще-то ему не раз приходилось видеть, как женщины пудрятся, но с мисс Барнетт пуховка как-то не сочеталась. Результат тем не менее вполне мог восхитить.

Она помолчала, подняв на него свои красиво очерченные брови.

— Почему?

— Потому что мне не нужно, чтобы вы их печатали, — упрямо ответил Роджер.

Этот смехотворный довод мисс Барнетт отвергла живой гримаской:

— Вздор! Там так все перечеркано! Если вы вообще хотите ими пользоваться, их конечно же следует перепечатать!

Он не нашелся что возразить и вдруг совершенно неожиданно для себя самого согласился:

— А впрочем, ладно, печатайте. — И, в последний раз бросив взгляд на прелестно выточенный носик мисс Барнетт, в это мгновение покрываемый вторым слоем пудры, Роджер вышел из кабинета.

Позже, в одиночестве сидя за обеденным столом, он обдумывал причины, побудившие его принять это внезапное решение, и расположил их примерно в такой последовательности:

1) Она сказала, что прочла лишь столько, сколько напечатала, но я не поручусь, что она в данном случае не лукавит.

2) Если я прав и она прочла все, нет смысла возражать против перепечатки всех заметок, потому что в перепечатке они, что и говорить, нуждаются.

3) Если же я не прав и она их не прочитала, ничего плохого не случится, если она узнает, что я думаю об убийстве ее тетки. Не является ли желание скрыть от нее мои мысли просто инстинктивным стремлением к секретности? Уверен: предупреди я ее, что это конфиденциальная информация, можно не сомневаться, что она не разнесет ее дальше.

4) Безусловно, она очень умна. И, если помнить, что речь идет о смерти ее собственной тетки, на редкость объективна. Разве не может меня интересовать, само по себе, ее мнение о моей версии? Разве не стоит узнать его и принять к сведению? Думаю, что следует.

5) Разве не может она быть мне полезной в сборе данных по этому делу? Уверен, что может.

6) Мысль, побудившая меня согласиться с перепечаткой, подсознательно состояла, видимо, в том, что перепечатка дает прекрасную возможность ознакомить ее с моими соображениями, не требуя от меня комментария. Я, следовательно, ни о чем ее не спрошу и буду ждать, что она сама скажет.

7) Почему мое решение совпало по времени с моментом, когда она пудрилась? Каюсь, но это именно так. Может, я остерегался довериться механизму, хотя и эффективному, пудреница навела меня на мысль, что под эффективным механизмом скрывается живое существо? Интересно. Надо подумать.

8) Я рад, что принял это решение.

Окончание обеда Роджер провел в раздумьях скорее о своей новой секретарше, чем о деле «Монмут-мэншинс». Три часа в ее обществе подтвердили его предварительные умозаключения. Девушка была не просто хорошенькая, а красавица — с истинно классическими чертами лица, прямым носом, чистым лбом, широко посаженными ореховыми глазами, чудесным ртом и твердым подбородком, и фигура ее была спортивной, а вовсе не коренастой. В общем, внешне, с безопасного расстояния, она была, по совести сказать, замечательна. При этом перспектива более близкого знакомства Роджеру, человеку вообще-то с широкими взглядами, казалась совершенно немыслимой. Интересно, как воспринимают мисс Бариетт другие представители мужской половины рода человеческого? Если так же, как он, то возможно ли, чтобы девушка, по всем меркам красавица, была лишена привлекательности? Все меньше и меньше сожалел Роджер, что взял ее в секретарши. Как писателю она будет ему бесконечно полезна. Он уже набрасывал в уме сюжет будущей книги, который вращался бы вокруг такого характера, насколько он сейчас может о нем судить.

После обеда, однако, он позабыл о мисс Барнетт-младшей. Перед ним стояли совсем другие задачи — может быть, рутинно-утомительные, но все-таки не лишенные интереса. Оставив на досье «Тайна „Монмут-мэншинс“ наспех нацарапанную записку, оповещавшую мисс Барнетт о том, что ей доверили перепечатку конфиденциальных сведений, Роджер взял такси и направился в сторону Юстон-роуд.

По предварительно разработанному плану следовало разобраться в нескольких вопросах. Следовало, прежде чем Малыш будет полностью исключен из числа подозреваемых, убедиться в том, что из дому нельзя было выбраться через окна других квартир (на эту мысль натолкнула Роджера миссис Бонд). Затем хорошо бы расспросить шофера о человеке, которого тот видел перелезающим через стену, и убедиться в достоверности его показаний. И наконец, требовалось переговорить со всеми соседями мисс Барнетт, хорошенько разобравшись в их жизненных обстоятельствах, особенно финансовых. Пожалуй, Морсби и его подчиненные не досуха выжали миссис Палтус. И кто последним видел покойницу живой? Этот вопрос оставался открытым и три дня назад, когда Роджер впервые посетил „Монмут — мэншинс“, и вчера Морсби тоже об этом ни словом не упомянул, а ведь Скотленд-Ярду пора уже было это знать.

Поразмыслив, Роджер решил начать с шофера как с наиболее важного свидетеля. Только что пробило полтретьего, и, если повезет, Роджер застанет его в гараже. Расплатившись с таксистом, он пошел узким переулком и свернул налево. Гаражи располагались точно напротив заднего двора „Монмут-мэншинс“, широко охватывая его с обоих флангов, их протяженность была вдвое длиннее. Здесь переулок расширялся, ибо строения, в которых помещались гаражи, были отодвинуты вглубь примерно футов на двадцать пять, и таким образом перед ними простирался мощеный конный двор, сразу вызывающий в памяти ландо и кабриолеты. Очевидно, когда Юстон был куда более фешенебельным кварталом, чем сейчас, тут располагались конюшни, сдаваемые в аренду состоятельным лондонцам, их было примерно десять-двенадцать, каждая с высокими двойными воротами. Теперь, на склоне их дней, они использовались как гаражи и склады.

Мальчишка, одиноко играющий в классики на булыжной мостовой, единственное живое существо в округе, охотно сообщил Роджеру все, что требовалось.

— Мистер Кросс? Так не о шофере ли леди Пиммитон вы спрашиваете, сэр? В седьмом гараже, вот он где, сэр. Да, сэр, вы увидите номер на воротах, номер точно седьмой. Он и сейчас там, сэр, если не уехал уже.

Роджер наградил его шестипенсовиком, и ребенок тут же бросил свои „классы“ и умчался, неистово вопя во все горло. Роджер подошел к седьмому гаражу. Везение продолжалось, и на стук в ворота изнутри откликнулся бодрый голос.

Одна из створок отворилась, и на пороге появился Джон Кросс, маленький человечек с живым веснушчатым лицом, в бордовой ливрее, цвет которой мучительно не сочетался с его рыжей шевелюрой.

— Чего надо? — осведомился он.

— Вас зовут Джон Кросс, не так ли?

— Так, мистер, а как же еще, — с грубым йоркширским акцентом откликнулся человечек.

— Родом из Йоркшира, я полагаю? — поинтересовался Роджер с тонкой улыбкой, ибо сыщик — это тот, кто разыскивает, а логические выводы, даже простейшие, производят впечатление на непосвященных.

Джона Кросса, однако, логика Роджера не столько ошеломила, сколько позабавила. Его лицо перерезала широкая усмешка.

— Нет, мистер. Мы из Девоншира будем, как есть природные девонширцы.

— Это… это очень странно, — Роджер даже заикаться стал от неожиданности. — Я мог бы поклясться… Простите, а вы совершенно уверены, что из Девоншира?

— Точно, из Девоншира, не сомневайтесь, — отвечал шофер все с той же усмешкой и акцентом более йоркширским, чем у самих йоркширцев. — Может, вы потому так подумали, что у меня такой выговор? Здесь многие думают, что я из Йоркшира. Ведь я там работал много лет, в Йоркшире, и могу дать вам совет, господин хороший, если придется зарабатывать на жизнь в Йоркшире, лучше говорить с ними так же, как они там говорят.

— Понятно, — рассмеялся Роджер, — благодарю за совет, я его не забуду. Но, знаете ли, вам не следует до такой степени вводить полицию в заблуждение.

— Так вы, стало быть, из полиции будете?

— Да, я некоторым образом связан со Скотленд-Ярдом, — ответил Роджер с большим достоинством, хоть и не слишком правдиво. — Я бы хотел задать вам несколько вопросов о человеке, который три дня назад, как вы видели, перелезал через стену.

— Да сделайте милость, — невозмутимо сказал девонширец. — Только ведь я уже рассказал вашим парням все, что знаю.

— Конечно, но дело в том, что есть еще кое-какие непроясненные обстоятельства… Итак, давайте посмотрим. Вот тут есть вход во двор, как раз напротив этого гаража, видите? Насколько я понял, стоя именно там, где мы сейчас стоим, вы увидели, как этот человек переваливается через стену сразу за этим входом по ту его сторону. Правильно я говорю?

— Пожалуй что так, сэр.

— И вы совершенно уверены в том, что вы это видели?

Мистер Кросс убежденно подтвердил, что да, совершенно уверен.

Роджер сделал все что мог, чтобы сбить его с толку. Какая погода была той ночью? Туманная, сыпал дождь, плохая видимость? Ничего подобного, такая ясная ночь, что лучше некуда, и луна яркая, так что мистер Кросс мог бы газету читать, если бы захотел. Что он делал, когда увидел этого человека, и почему обратил на него внимание? Мистер Кросс только что поставил машину в гараж; его хозяйка — большая любительница вечеринок допоздна и всякого-прочего, полвторого для нее еще рано, вот почему он так хорошо запомнил время; ровно в четверть второго, по часам в автомобиле, он въехал в гараж, и это точные часы, больше чем на минуту в неделю не отстают; ну, он повозился там немного, перекрыл бензин, накинул чехол на радиатор и все такое, но управился не больше чем за семь-восемь минут. Выйдя, он запер на шпингалет Одну створку ворот и только собрался проделать это со второй, как услышал какой-то шорох и… ну, такой странный звук, словно кто-то запыхался и тяжело дышит, это заставило его оглянуться, и тут он и увидел парня, который вскарабкался на стену как раз где вы говорите, мистер. Он стоял и наблюдал за парнем, и тот прямо у него на глазах поставил ногу на стену, подтянулся, спрыгнул наземь и так рванул по переулку, что мистер Кросс не успел и глазом моргнуть.

— А он видел, что вы на него смотрите?

Этого мистер Кросс сказать не мог, но луна была такая яркая, что если бы только парень глянул в его сторону, то непременно б увидел.

— Значит, в том, что он перелез через стену, сомнений быть не может? — тускло спросил Роджер, который, хотя и не очень надеялся на слабость показаний в этом пункте, все-таки почувствовал разочарование.

Тут мистер Кросс показал себя человеком проницательным. Мало того что у него не было никаких колебаний относительно данного факта, мало того, он так же, как Роджер, был удивлен этим, поскольку решительно вся округа знает, что вход во двор „Монмут-мэншинс“ никогда не запирался; так зачем ему понадобилось лезть через стену?

— Вот именно — зачем? — подхватил Роджер.

Мистер Кросс допускает — и это его личное мнение, — что человек, которому об этой двери в стене не было известно, в отличие от местной публики, пребывая после убийства в разгоряченном состоянии, увидев в стене эту дверь, мог подумать, что она, конечно же, заперта, и даже не стал тратить время, чтобы ее открыть, потому что мистеру Кроссу кажется, если сейчас хорошенько напрячься и припомнить все заново, что парень этот карабкался на степу, пользуясь выступами на двери как опорой для ног, так, по крайней мере» подумалось мистеру Кроссу в самый первый момент, потому что уж очень прочно упирался парень во что-то перед тем, как вскарабкаться на верх стены; и уж это как пить дать говорит о том, что он не мог не заметить двери.

— Да, все так и не иначе, — заключил мистер Кросс с очень серьезным выражением на веснушчатом лице. — Парень, похоже, был вне себя, да, а когда человек вне себя, он скорее перемахнет через препятствие, прежде чем взглянуть, а нельзя ли под ним проползти, согласитесь, сэр.

Роджер охотно согласился, испытывая известное восхищение проницательностью мистера Кросса. Отчаяние действительно может заставить человека преодолеть препятствие, не задумавшись, насколько оно трудно, и карабкаться вверх куда естественней, чем внизу проползать. Это несомненно очень здравое объяснение. Потом Роджер сообразил, что для подтверждения его последней гипотезы надо исключить парня. А шофер исключать наотрез отказался. Эка жалость.

Роджер продолжил расспросы, переключившись на внешность бежавшего. Тут мистер Кросс проявил меньшую непреклонность, но все равно держался твердо. Он утверждал, что бежавший был в шляпе, поскольку хорошо помнил, что его удивило, как это шляпа не свалится от всей этой акробатики; больше того, шляпа была низко надвинута на глаза. Но тут вот перед гаражом, почти напротив двери в стене, горит фонарь, так что как бы незваный гость ни прикрывался, пару раз во время его кульбитов мистер Кросс увидал-таки его физиономию, но вряд ли признает ее, доведись еще встретиться.

— Значит, вам кажется, опознать его вы не сможете? — задумчиво проговорил Роджер.

— Нет, не смогу, это уж точно, — подтвердил мистер Кросс. — Ваши парни приставали ко мне с этим, но я твердо сказав им, за себя не поручусь потому что не слишком-то хорошо я его разглядел. Насчет чего могу поклясться, так это насчет того что скажу — он это или не он. Я что хочу сказать: если вы схватите кого-нибудь другого, я точно отвечу — нет, это не он. И еще могу поклясться — невысокий такой паренек, вот не выше меня, а я ведь не великан. Но он потоньше будет, худенький такой паренек. И в груди я вдвое шире.

— Вы так хорошо рассмотрели его фигуру, потому что он был без плаща, как вы говорите?

— Верно. Без плаща он был, могу присягнуть. Да вот прямо как живого я его вижу: лезет, словно обезьяна, на стену, да еще ухмыляется во весь рот! Теперь, когда разговор пошел серьезный, речь мистера Кросса почти очистилась от йоркширизмов, и он пристально смотрел своими маленькими глазками с насмешливым прищуром на пресловутую стену. — Нет, парень был без плаща. Темный костюм, да, и ладного покроя. Я в костюмах кое-что понимаю, у меня дядя закройщик в одной швейной фирме в Экстере, и костюм этого парня был не из магазина готового платья. Это был костюм джентльмена, я это понял в секунду.

Слегка усомнившись, вправе ли он раскрывать чужие служебные секреты, Роджер заметил все-таки, что относительно плаща или дождевика мистер Кросс расходится в показаниях с другими свидетелями. Тут, однако, мистер Кросс заявил, что помочь ничем не может. Он знает, что видел и чего не видел, и решительно отнес плащ к последней категории. Полицейские, видимо, уже подъезжали к нему с этим, но сбить не смогли.

— Что ж, и отлично, — произнес Роджер, не слишком переживая из-за этой путаницы. И покоритель стен, и бегун — оба ему мешают. Чем больше несовпадений в показаниях на их счет, тем меньше вероятность, что это один и тот же человек. — Значит, вы видели, как он пробежал и скрылся из глаз — я вас правильно понял? — Мистер Кросс кивнул. — Я полагаю, он пробежал по этому переулку и завернул за угол направо? Впрочем, он и не мог поступить иначе, здесь ведь нет другого пути, не так ли?

— Именно так. На улицу отсюда только один путь.

— И он на полной скорости исчез за углом?

Мистер Кросс кивнул было, но вдруг на лице его произошла быстрая смена эмоций. Он был одновременно озадачен, удивлен и даже пристыжен.

— Вот это да, — пробормотал он и крепко поскреб в шевелюре.

— Что такое?

— Вот об этом я не подумал… Я просто сказал вашим ребятам, что он пробежал по переулку и исчез за углом. Так-то оно так, все так и было, только вот вы сейчас сказали… и в голову мне ударило… ну кто бы мог подумать? Совсем выскочило из головы, а сейчас как на ладони. Он ведь не побежал прямо сразу за угол. Он сначала остановился, заглянул за угол, вернулся назад — бежал прямо на меня, — а после, будь я проклят, я скорее забуду, откуда я родом, из Девон тира или из Йоркшира! — он подхватил что-то с земли, что-то вроде свертка, да, и вот теперь и впрямь скрылся за углом. Как я мог позабыть — ума не приложу.

Роджер словно ожил. Хотя новая подробность не показалась ему особенно значительной, пренебрегать ею не следовало. Он попросил шофера показать, в каком точно месте, согласно свежайшим воспоминаниям мистера Кросса, лежал на земле сверток. После нескольких прикидок было установлено, что искомое место располагалось в дальнем конце стены, примерно за двадцать футов до того, как переулок сворачивает вправо. Возможно ли, что сверток был не чем иным, как свернутым дождевиком? Мистер Кросс склонялся к мысли, что сверток был для этого чуть великоват.

— Вот что я вам скажу. — Шофер был взбудоражен. — Это мог быть дождевик с чем-то еще внутри!

— Ага! — проговорил Роджер.

Последовало еще несколько вопросов, но ничего существенного больше не обнаружилось. Роджер достал бумажник.

— Ну и ну! — пробормотал мистер Кросс с благодарным удивлением. Истинные представители Скотленд-Ярда, без сомнения, выплачивали гонорары не столь щедро.

И опять Роджер велел таксисту доставить себя в Британский музей. Надо было раскинуть мозгами.

Очевидно, отделаться от стенолаза возможности не представлялось. Роджер хорошо знал, как опасен индуктивный метод, когда сначала сочиняется версия, а потом отдельные неудобоваримые факты приспосабливают к ней; теми же, которые приспособить не удается, просто пренебрегают. Он никоим образом не собирался попадаться в эту ловушку. Стенолаз существовал. Приспособить его — не получается. Пренебрегать им не следует. Либо он аккуратно уляжется на положенное ему место, либо вся соблазнительная Роджерова теория идет прахом. Да, так что ж с этим делать?

Ну, возьмем в качестве отправной точки тот факт — Роджер чувствовал себя вправе относиться к этому как к факту, — что никто не спускался по веревке из окна кухни мисс Барнетт. Это, по крайней мере, позволяет сделать один утешительный вывод: в любом случае он не этим путем выбрался из ее квартиры. В равной мере сокращалась и вероятность того, что он вообще появился оттуда. В равной? Даже меньше, чем в равной. Потому что если он возвращался из квартиры мисс Барнетт по лестнице, зачем занесло его во двор? Нет, он наверняка спустился из окна какой-то другой квартиры. Но почему не сразу на улицу?

Здесь завязаны и другие факты. Если стенолаз явился из квартиры мисс Барнетт с пересадкой в одной из квартир нижних этажей, он должен был сначала проникнуть в эту вторую квартиру, а потом и выбраться из нее, куда б он ни вылез в конечном счете — во двор или прямо на улицу. Вряд ли он мог это проделать, не оставив следов (если, конечно, он заранее не обзавелся ключом от этой квартиры, что вполне возможно, будь он предусмотрительный человек, проведший большую подготовительную работу). Как бы то ни было, у полиции о таких следах пока сведений нет, но, несомненно, она б их имела, если б они существовали. Отсюда с неизбежностью следует, что стенолаз вообще не проникал в дом, а лишь посетил задний двор. Взвесив все обстоятельства, Роджер почувствовал себя вправе тут остановиться. Но чем в таком случае занимался стенолаз во дворе? Почему он был в панике? Что было в свертке? И… и, господи, как ответить на эти вопросы?

Впрочем, есть ли четкое свидетельство, что он действительно был в панике? Полиция, разумеется, пришла к самоочевидному выводу, что этот человек — убийца, поскольку время, когда его видели, почти точно совпадает с шумом в спальне мисс Барнетт, от которого проснулись Эннисмор-Смиты, а паника является как бы непременным атрибутом стремительного побега с места свежесовершенного преступления; когда в уголовном розыске узнают о свертке, они почти наверное решат, что в нем было содержимое сундучка, обернутое мужским плащом, что сверток был переброшен через стену и подобран преступником после того, как он сам через нее перебрался. С точки зрения полиции, все нормально. Однако с точки зрения Роджера, безотчетный ужас стенолаза не мог быть вызван чувством вины за содеянное преступление. По мнению Роджера, он не мог его совершить. С другой стороны, было бы слишком большой натяжкой полагать, что некто, слонявшийся по двору с преступными намерениями в душе, внезапно впал в панику и решил — именно в момент совершения убийства — не совершать преступных деяний. Нет, убийство и побег должны быть как-то увязаны, и в этом случае паническое бегство через стену означает именно причастность к преступлению. Но что это нам дает? Что стенолаз каким-то образом узнал об убийстве в той самой квартире, которую собирался ограбить (именно так, поскольку в доме больше нет квартир, достойных ограбления), и в спешке ретировался с тем, чтобы никоим образом не оказаться замешанным в убийстве. В общем, это возможно. Но как он узнал об убийстве?

Исходя из того, что было известно Роджеру, наверх был только один путь: по веревке. Но если он поднялся таким образом, то так же он должен был и спуститься, а у Роджера не осталось сомнений в том, что веревка — муляж и никто по ней не лазил — ни вверх, ни вниз.

Роджер почесал кончик носа. Похоже, это тупик.

Еще с полчаса он ломал голову, пока не решил, что и вправду уперся в стену. Человек как-то узнал об убийстве, но как — пока неизвестно. Вот что: игнорировать стенолаза он, конечно, не станет, но пока — его в сторону.

И Роджер принялся методично записывать все, что узнал от шофера.

Покончив с этим, он покинул читальный зал и направился в свой клуб выпить чаю. Он решил пока не возвращаться домой, потому что там хозяйничала мисс Стелла Барнетт, а увидеть ее сегодня еще раз — это уж слишком.