"Сплетающие сеть" - читать интересную книгу автора (Гладкий Виталий Дмитриевич)

Глава 12

Смотреть как стряпает Зосима было сплошным удовольствием. Он даже не стряпал, а священнодействовал – словно какой-нибудь знаменитый шаман из плохо изученного наукой племени гурманов.

У него был запас различных трав и кореньев, которые мой приятель хранил в банках и холщовых мешочках, закрытых в сундуке, – чтобы мыши не добрались. Что собой представляли эти приправы, я так и не смог определить.

А Зосима на мои расспросы по этому поводу отвечал весьма расплывчато, даже уклончиво. Что ж, у каждого повара есть свои фирменные секреты.

Вот и сейчас Зосима устроил из приготовления глухаря целое представление. Он одновременно варил суп и делал жаркое.

Открыв одну из своих банок, Зосима некоторое время раздумывал, глядя на ее содержимое – коричневые листики неизвестного мне растения, при этом бессознательно совершая какие-то пассы. А затем торжественно бросил щепотку в кастрюлю с бульоном и три щепотки в огромную чугунную гусятницу, где благоухала разрубленная на куски жирная тушка птицы.

После этого он достал из сундука несколько мешочков, распустил завязки и долго с сомнением принюхивался. Сокрушенно покачав головой, Зосима вернул один обратно, а из остальных начал составлять смесь, отмеряя пропорции все той же щепотью.

Во время этой процедуры он что-то монотонно и тихо бормотал, будто произносил заклинания, и раскачивался со стороны в сторону. Вскоре и эти компоненты стряпни перекочевали в пункт назначения.

– Ты чего гляделки выставил? – спросил Зосима с неудовольствием, заметив мой пристальный взгляд. – Дров в печку подбрось, бездельник. Затухает.

– Сие мы мигом… – Я направился к двери.

– Да возьми дубовые поленья! – крикнул он вслед. – Они горят жарче. И еда от них вкуснее.

– Не замечал, – ответил я с сомнением.

– Дык, это и ежу понятно. Благородное дерево облагораживает пищу…

Зосима принял позу оратора, намереваясь удариться в философские рассуждения, но я поторопился выскочить за дверь. Сегодня у меня совсем не было желания выслушивать его посконную крестьянскую правду из серии: "Вот мы когда-то пахали…".

Когда я возвратился с охапкой дров, Зосима возился со связкой сушеных грибов – тщательно сортировал их и мыл. Высушенные особым способом грибы он добавлял в пищу только в торжественных случаях, в основном по праздникам.

– У нас сегодня что, байрам? – полюбопытствовал я с ревностью.

– Это что такое?

– Почти то же, что и сабантуй. Есть такой праздник у мусульман.

Зосима неожиданно смутился.

– Дык, это… Ну, значит, девушке… Чтобы выздоравливала быстрее.

– Никак в очередной раз влюбился на старости лет?

– Эка ты сказал… – Зосима обиженно отвернулся и снова занялся грибами.

– Прости. Это я из ревности… – Я не стал развивать эту тему и пошел на попятную; Зосиму иногда заклинивало, и он переставал воспринимать шутки.

Зосима хитро ухмыльнулся и ответил:

– Значит, она здорово запала тебе в душу. А что, хорошая девка. Женись, давно пора. Гляди, меня на свадьбу пригласишь. Ох, погуляем…

– Размечтался… о городской любви с сельским паспортом. Она для меня чересчур лакомый кусок. Такие достаются чаще всего крутым и богатым. А у меня, кроме старой избы и нескольких пар стоптанных штиблет, за душой почти ничего нет.

Я немного покривил душой – денег у меня было вполне достаточно. Для личных нужд. Но для Каролины с ее замашками моих сбережений хватило бы максимум лет на пять, не более. А дальше: скандалы на бытовой почве, придирки, капание на мозги, обвинения во всех смертных грехах и в итоге развод.

Современные женщины – особенно красивые (или мнящие себя красивыми) – просто помешаны на деньгах.

Они выжимают несчастных мужиков как губку, оставляя после себя жалкие развалины в предынфарктном состоянии и нередко без гроша в кармане. Да-а, перспектива не из радужных…

Но я уже далеко не мальчик, чтобы без оглядки броситься в омут. Спрашивается в задаче: зачем папуасу пианино? Вот-вот… Хотя… Чем черт не шутит.

Неожиданно раздались грузные шаги, сопровождающиеся скрипом половиц, дверь, которая вела в "гостиницу" Зосимы, отворилась и на пороге появилась внушительная фигура Пал Палыча. Он был невысок ростом, но широк в плечах, а потому заполнил почти весь дверной проем.

– Здравствуйте, – сказал постоялец Зосимы каким-то деревянным голосом, глядя сквозь нас в неведомые дали.

Его круглые большие глаза казались застекленными, а от того безжизненными. Одутловатое лицо Пал Палыча носило на себе неистребимую печать сановного высокомерия, сквозь которую проглядывала – будто просачивалась – растерянность. С чего бы?

Он не был, по своему обыкновению, пьяным в стельку. Выпившим, и крепко, – да. Но что ему какой-то литр? По словам Зосимы, Пал Палыч обычно выпивал за день не менее четырех бутылок – с небольшими перерывами на сон.

А так как до вечера было еще далеко, он не мог осилить свою "норму". По идее. Впрочем, не исключено, что именно сегодня Пал Палыч взял повышенные обязательства.

– Пал Палыч! – радостно возопил мигом оживившийся Зосима. – Здравствуйте, доброго вам здоровьица!

Присаживайтесь… – Он схватил табурет, быстро накрыл его не очень чистым полотенцем и услужливо пододвинул поближе к своему постояльцу.

Тот механически кивнул и грузно сел. В руках Пал Палыч держал начатую бутылку очень неплохого виски.

Когда он садился, в его голове, наверное, щелкнул какой-то переключатель, потому что глаза Пал Палыча ожили и подозрительно уставились на меня.

– Кто этот человек? – спросил он раздраженно.

– Дык, это… – Зосима несколько растерялся, пытаясь сообщить мой статус. – Ну, в общем, сосед… Мой приятель.

– Он не деревенский. – В хрипловатом голосе Пал Палыча явственно звучало подозрение.

– Ясное дело. Он дачник. Избу здесь купил.

– А-а… – Пал Палыч хмуро кивнул. – Дачник – это хорошо. Пьющий? – спросил он уже у меня.

– Если наливают, то не отказываюсь.

– Истинно христианская душа… – Пал Палыч попытался приветливо улыбнуться, но на его лице появилась лишь гримаса – что-то среднее между хищным оскалом и улыбкой по требованию фотографа, который просит на американский манер вымолвить слово "чи-и-из", а настроение у тебя хуже некуда. – Зосима, давай посуду.

Зосима неестественно бодро подбежал к буфету и принес нам три стакана.

– Ты их когда-нибудь мыл? – спросил с неожиданной для пьяного брезгливостью Пал Палыч.

– А как же! Мы это завсегда… – Тут голос Зосимы виновато дрогнул, и он поторопился к мойке, где тщательно вымыл стаканы горячей водой и содой.

Пал Палыч придирчиво осмотрел каждый стакан и одобрительно кивнул.

– Льда нету, – сказал он, как бы между прочим, наливая мой стакан почти доверху.

– Невелика беда, – ответил я и заглянул в гусятницу. – Зосима, закуска еще не готова?

– Еще бы чуток… – Зосима сокрушенно посмотрел на часы. – И специи еще не все я положил…

– Горячее – значит уже не сырое. Мечи наши порции на стол. А что касается специй… Как по мне, то свежая дичь нуждается только в соли.

– Ну, как скажешь…

Выпив стакан, Пал Палыч будто проснулся. Его взгляд стал осмысленным, а движения более уверенными.

– Вот ты мне скажи, когда в нашей стране закончится бардак? – спросил он требовательно, ткнув в мою сторону толстым коротким пальцем.

– Извините, но я не силен ни в политике, ни в экономике.

– А все-таки. Неужто у тебя нет своего мнения?

– Разве интересовались моим мнением, когда решили развалить Союз?

– Не интересовались, – ответил с пьяным удивлением Пал Палыч. – И моим тоже.

– Вот видите. Мы с вами люди маленькие, – сказал я с постной миной на лице; и тут же, спохватившись, поправился: – Простите – я человек маленький. Куда вожди укажут, туда мы и пойдем.

– Вожди… – На лице Пал Палыча появилась циничная ухмылка. – Что ты знаешь о вождях…

Похоже, слово "вождь" прозвучало для Пал Палыча как голос трубы для боевого коня. Он приосанился, выпрямил спину и надул губы. Холодное начальственное выражение, появившееся на лице, будто влажной губкой стерло, в общем-то, добродушную пьяную мину.

Я мгновенно почувствовал огромную дистанцию, отделяющую меня от этого человека. Слава Богу, что я никогда не имел склонности к карьеризму…

– Не хотите ли супца? – спросил раскрасневшийся Зосима, мудро смекнув, что нужно срочно менять тему разговора. – А под него – по второй…

– Кто спорит, – живо откликнулся я, смекнув, куда он клонит. – До революции горячий суп и щи были наипервейшей закуской под хлебное вино.

Мне, как и Зосиме, вовсе не хотелось чувствовать себя в присутствии Пал Палыча мелкими клерками. А дело шло к тому. Спорить с пьяным – это все равно, что плевать против ветра.

Удивительно, однако, факт: Пал Палыч с удовольствием съел миску наваристого "охотничьего" супа, как именовал похлебку из глухаря Зосима. Нет, точно с ним что-то случилось. Раньше он во время запоев никогда не появлялся на половине Зосимы, благо "гостиница" имела свой вход. И тем более не сидел за обеденным столом Зосимы.

Возможно, Пал Палыч брезговал простой деревенской едой и потреблял только прошедшие стерилизацию продукты, получаемые им по спецзаказу. Но, скорее всего, он считал ниже своего чиновного достоинства заводить приятельские отношения с простолюдинами. А тем более – делить с ними кусок хлеба.

И вот сейчас он жадно хлебал обжигающе горячий суп, не обращая внимания на обильный пот, орошавший его лоб. Хлебал без церемоний, как простой мужик, крестьянин, возвратившийся домой после тяжкой пахоты поздним вечером.

Да-а, знать прижало Пал Палыча… Похоже, Зосима не ошибся – его квартиранта турнули с работы. Или думают это сделать – с отягчающими обстоятельствами, предполагающими судебное разбирательство и даже отсидку на нарах. Хотя бы на время следствия.

Тому, что Пал Палычу могут дать длительный срок, я не верил – в нашей стране больших шишек не сажают; максимум, что им светит, – это лет пять-семь условно, даже если они награбили миллионы. У них есть чем откупиться; если не деньгами, то неразглашением компрометирующих материалов на своих более удачливых коллег, занимающих высокие посты.

А то, что у нас можно сажать всех чиновников без суда и следствия, простой народ знает от мала до велика.

Знает, да только безмолвствует. Или глухо, безнадежно ропщет. О времена, о нравы…

Насытившись, Пал Палыч сходил в свои "апартаменты" за второй бутылкой. Мы с Зосимой дружно отказались поддержать компанию, но это его не удивило и не огорчило.

– Оклеветали, сволочи! – сказал он с нажимом, когда выпил очередную порцию. – Оклеветали… И кого!? Я одним из первых перестройку начинал. Служил верой и правдой. А что теперь? Что теперь, я вас спрашиваю!?

Я и Зосима с деланным сочувствием кивали, деликатно пряча глаза. Конечно, можно было уйти, сославшись на занятость (а нам и впрямь нужно было нести обед Каролине), но жаркое, по мнению моего приятеля, еще не было готово.

Пока Пал Палыч доедал суп, Зосима положил в гусятницу несколько мелко нарубленных светло-желтых корешков. И теперь терпеливо ждал, когда они придадут жаркому нужный вкус и запах.

– Предлагают уйти совсем… или возглавить управление… – Какое именно, он произнес сквозь зубы и так тихо, что я не расслышал. – На кой оно мне!? Я им так и сказал. А в ответ… Ах, мерзавцы! Они смеют мне угрожать. Мне! Я их в бараний рог сверну! Да я!..

Все это он говорил будто в забытьи, совершенно не обращая на нас внимания. Для него в этот момент мы просто не существовали. Ему нужно было высказаться. Знакомое чувство… Разговор с самим собой. Со стороны может показаться, что у человека приступ шизофрении. -… Никогда! – Пал Палыч для большей убедительности грохнул кулаком по столу. – Не дождутся. – Он снова налил, уже полстакана, и медленно, врастяжку выпил. – Пойду… – сказал он угрюмо и встал. – Нужно отдохнуть…

Оставив недопитую бутылку на столе, он грузно пошагал на свою половину. Вскоре мы услышали скрип кровати, а через минуту-две – богатырский храп.

– Ну? – спросил с горестным выражением Зосима. – Я прав?

– Похоже, что прав. Придется тебе подыскивать нового благодетеля.

– Где такого сыщешь? Эх!.. – Он в отчаянии махнул рукой. – Закончились золотые деньки…

То, что они и впрямь закончились, я уже не сомневался. Только в более широком смысле, нежели думал Зосима.

Неприятное чувство тревожного ожидания пока еще неведомой опасности угнездилось внутри и медленно, но верно, отравляло мое существование на лоне природы. Интуиция мне подсказывала, что беда приближалась, но я, к сожалению, не знал с какой стороны ее ждать и как от нее спрятаться.