Глава 1. «Двигательная буря» и «Рефлекс мнимой смерти»

Если девушке предстоит нежелательное для нее замужество, то у нее две возможности избегнуть его. Она может действовать планомерно, после размышления использовать слабые места своего противника; то энергично сопротивляясь, то разумно отступая, она, наконец, достигнет цели путем разговоров и действий, избирательно направленных, приспособленных к каждому новому повороту в положении. Или же в один прекрасный; день она внезапно упадет, станет судорожно биться, дрожать и подергиваться, будет бросаться из стороны в сторону, изгибаться дугой и повторять это до тех пор, пока не освободится от немилого претендента. Двое Солдат не в состоянии справиться с ужасными переживаниями войны: Первый подумает о своем прекрасном почерке, о своих технических способностях, о своих связях на родине, взвесит все за и против, сделает много ловких шагов и очутится под конец в спокойной канцелярии. Другого после сильного обстрела находят окопе беспорядочно бегающего взад и вперед, его уводят у него начинается сильнейшая дрожь, он попадает на пункт для нервно – больных, а отсюда на гарнизонную службу в канцелярию, и здесь встречается со своим умным товарищем, занятым уже писанием.

Это два пути. Первый свойствен почти исключительно человеческому роду. Второй же – показательная биологическая реакция, которая проходит через весь животный ряд – от одноклеточных существ до человека.

Если плавающая инфузория[5] приближается к месту с подогретой водой, то она реагирует переобилием оживленных движений, продолжающихся до тех пор, пока одно из движений не выведет ее из опасной области, после чего она продолжает плыть спокойно. Пчела или птица, пойманная в комнате, не усаживается в угол для размышления, не обследует по определенному плану окон и дверей, чтоб найти открытое место. Вместо того, наряду с полетом, инстинктивно направленным к свету, у нее вспыхивает целая буря движений; животное бьется, трепещет, беспорядочно бросаясь во все стороны; движения эти повторяются в виде приступов до тех пор, пока одно из них случайно не выведет его через форточку на свободу, после чего тотчас возвращаются спокойные летательные движения.

Двигательная буря – это типическая реакция живых существ на положения опасные или припятствующие течению жизни. Двигательная буря – это самопомощь с относительной биологической целесообразностью. Быстро пускаются в ход одно за другим все движения, находящиеся в распоряжении отдельного существа, причем они постоянно повторяются в вертящемся круговороте. Если между этими многими беспорядочными движениями найдется одно, которое случайно спасет животное из опасной области, то это движение продолжается дальше, сопровождаясь вместе с тем быстро наступающим общим успокоением. В случае удачи, двигательная буря имеет, следовательно, тот смысл, что она дает возможность быстро выбрать из всех двигательных актов, находящихся в распоряжении в данный момент, наиболее целесообразный, притом без размышления, почти чисто в силу механической игры движений, сопровождаемых самое большое общим смутным аффектом. Как действие инстинктивное, протекающее чисто схематически, без приспособления к специальной ситуации, оно, понятным образом, часто пропадает напрасно или даже может оказаться вредным.

Двигательная буря, в течение хода развития, как биологическая оборонительная реакция, отступает все Долее и более на задний план. На более древний реактивный тип наслаиваются более молодые и, в среднем взятые, более целесообразные образования. Мы встречаем у собак и очень отчетливо у обезьян[6] зачатки целесообразного искания и спокойного, т. е. менее выражающегося в двигательной сфере, размышления.

У взрослого человека по отношению к новым ситуациям преобладающим типом реакции является обдуманное действие по выбору; только при исключительных условиях реагирует и он двигательными бурями. Другими словами – «попытки» извне постепенно переносятся внутрь – из периферической двигательной области в центральный нервный орган, из школы движений – в школу двигательных зачатков.

При каких условиях встречаем мы в человеческой биологии двигательную бурю, как вид реакции? Прежде всего в панике, т.е. под действием чересчур сильных переживаний. Высшие душевные функции мгновенно парализуются чрезмерным раздражением, а вместо них автоматически начинают действовать филогенетически более старые приспособления. Толпа во время землетрясения[7] ведет себя точно так же, как пойманная птица. Между прочим появляется буря «бестолковых» гиперкинезов: крик, дрожание, судороги, подергивания, бегание взад и вперед. Если между многими начавшимися движениями найдется какое-либо, случайно выводящее человека за пределы места, где ему грозят падающие дома, то наступает успокоение; двигательная буря достигла своей выравнивающей цели, как у инфузории и птицы.

Во – вторых, двигательная буря – явление, часто встречающееся у детей. В качестве реакции на неприятные раздражения, вместо обдуманной речи и движений взрослого человека, появляется бестолковое метанье, толчки, крик и барахтанье.

Между этими двумя группами – паникой и детским барахтаньем – укладываются истерические гиперкинезы: бурные аффективные кризы, сумеречное убегание, истерический припадок, пароксизм дрожи и судорог, которые затем часто застывают в виде периодических повторений или хронических абортивных форм; последнее происходит вследствие воздействия фиксирующих вторичных моментов, как мы это увидим позже.

Истерический припадок служит особенно прекрасным примером атавистической двигательной бури, поскольку в нем вспыхивает целый пожар всяческих, вообще только мыслимых, произвольных, выразительных и рефлекторных движений, одно вслед за другим.

Истерические двигательные бури переходят, с одной стороны, без резких границ в острые синдромы испуга, страха и паники, с другой стороны – существуют тесные отношения между ними и детскими пароксизмами аффекта.

Вызванный недовольством крик и барахтанье здорового ребенка, повышенные тенденциозные, аффективные разряды плохо воспитанного и невротического ребенка с помрачением сознания, посинением и вызывающими сочувствие судорогами, наконец, истерические приступы у юношей, у остановившихся на инфантильной ступени развития женщин и у отсталых в умственном развитии субъектов, приступы, еще полные бестолкового аффективного выражения, – все они образуют единый ряд психомоторных феноменов, в главных чертах которых существует лишь количественное различие. И точно также двигательные проявления испуга и страха образовали общую почву, как для быстро преходящих реакций страха у здоровых, так и для многих, военных истерий. Истерическая двигательная буря имеет следующие общие черты с родственными явлениями в животном царстве, у детей и в панике:

1. Двигательная буря – инстинктивная оборони тельная реакция на помехи в виде внешних раздражений.

2. Она состоит из «перепроизводства» бесцельных движений.

3. Поскольку принимаются в расчет психические явления, она рождается не из отчетливых размышлений, но из аффективного состояния с диффузным напряжением, состояния, которое непроизвольно излучает двигательные разряды.

4. Двигательной буре не свойственно размышление, но в ней скрывается тенденция – смутное сильное стремление прочь из области, где находится помеха.

5. Действие двигательной бури таково, что тенденция к устранению препятствия часто в самом деле осуществляется, как у животного, так и человека.

6. С этой стороны она является приспособлением с относительной биологической целесообразностью.

Истерические реакции можно, следовательно, рассматривать и вне вопроса: «здоровое» это или «больное». Они во многих случаях представляют собой использование готовых более древних путей, когда высшие пути по каким – либо основаниям непроходимы. Во время войны они служили часто предохранительными клапанами на случай чрезмерного давления у конституций с пониженной сопротивляемостью, т. к. последние, благодаря им, избавлялись от нагрузок, до которых они не доросли.

Анормальностью у взрослого человека они являются лишь постольку, поскольку эти пути у него обычно уже не используются и пускаются в ход лишь при переживаниях, вредных по слишком большой силе или же у малоценных и недозревших конституций; и также потому, что они, на основании вышесказанного, часто служат началом опасных нарушений в душевном аппарате.

Истерическая реакция – это низший путь, высшим путем служит рассудочное действие по выбору. Низший путь ведет непосредственно от неприятного раздражения через разлитое и бедное представлениями аффективное напряжение к двигательному разряду; последний же происходит без приспособления к отдельному случаю по предуготованным филогенетически шаблонам. Высший путь начинается от неприятного раздражения, проходит через чувственно – окрашенные представления, и приводит после интрапсихического просевания (Sichtung) двигательных импульсов к избранному уже двигательному ряду, соответствующему данной ситуации. Истерическая реакция относится, следовательно, к нормальной человеческой реакции, как инстинкт к интеллекту. И высший и низший путь могут вести к той же цели – к освобождению от затруднительного положения. Не всегда высший путь наиболее целесообразный. Иногда истерическая реакция прямее приходит к цели, чем интеллект.

Она – слепа, могуча и стремится к цели, точно так же, как инстинкт. Под инстинктом мы понимаем в общем «готовое к употреблению наследственное богатство различных родов поведения». Инстинктивная реакция обладает известной суммарной целесообразностью, но (в противоположность рассудочному волевому действию) – это нечто застывшее, подобное формуле, втиснутое в неподвижные шаблоны и вовсе неприспособленное к частному случаю. Субъективное состояние сознания у человека во время инстинктивных действий (напр., во время смертельной опасности), это состояние разлитого бедного представлениями аффекта, которое непосредственно, без целевого размышления, переходит в двигательную установку. «Инстинктивное служит у нас всегда противоположностью разумному», последнее же охватывает высшие душевные способности, т. е. взвешивающий интеллект и продуманное волевое действие. Эти две противоположности – «инстинктивное» и «разумное» – яснее объясняют отношения между известными истерическими реакциями и нормальной реакцией, чем противоположность между «сознательным» и «бессознательным». Во всяком случае, неправильно было бы утверждение, что у человека эти филогенетически предуготованные механизмы действуют вполне инстинктивно. Вернее, в области истерии, встречаем мы нечто своеобразное, как бы переливающееся, сплетение разумных и инстинктивных побуждений.

Другая крупная область широко распространенных инстинктивных действий в животном мире группируется вокруг, так называемого, рефлекса мнимой смерти (рефлекс иммобилизации), который, со своей стороны, тесно связан с каталептическими и гипнотическими явлениями[8].

В нем наблюдаются все переходы от простого прятания, «вклинивания» между камнями, заползания в песок, и вплодь до гипноидных состояний. Так, например, Babak, производивший много исследований над рыбами (Callichthys, Corydoras u Anabas scandens) описывает это явление следующим образом: В естественных условиях вспугнутое животное почти мгновенно меняет окраску – из черной в белую или красноватую, быстро начинает двигать грудными плавниками и вместо того, чтобы обратиться в бегство, бросается на бок и долгое время остается в таком положении.

При этом наступает известного рода моторное окоченение, плавники растопырены, дыхательные жаберные движения надолго исчезают, затем понемногу появляется слабо выраженное периодичное дыхание. В положении на спине несколько наклоненное на бок животное может оставаться недвижимым в течение четверти часа и более. Изредка можно заметить вращательные движения больших глаз, иногда сильные движения в виде подергиваний в жаберном аппарате. Различные попытки разбудить животное, как быстрое движение руки вблизи от глаз, затемнение, иногда даже легкое прикосновение, одинаково мало достигают цели. Часто для этого требуется посильнее встряхнуть животное и глубже погрузить его в воду, после чего иногда тотчас появляются вполне нормальные плавательные движения, но нередко животное вновь спонтанно впадает в это гипноидное состояние, даже повторно, и просыпается окончательно лишь после более сильного раздражения. Сходные состояния многократно встречаются в животном царстве и поддаются экспериментальному изучению, напр.: у насекомых, пауков, раков, змей, кур, лошадей.

В частности, эти состояния у животных отличаются следующими особенностями: частичное отсутствие реакции на внешние раздражения, особенно резко выраженная анальгезия. В мускулатуре, помимо неподвижности, проявляется вялость или хорошо выраженные каталептические состояния с усилением напряжения, восковой гибкостью и т. п. Замечается также дрожание. Длительность такого состояния может доходить до 24-х часов. На основании капитальных исследований Mangold'a, мы с полным правом можем эти состояния у животных с физиологической точки зрения считать в существенных чертах тождественными с человеческим гипнозом[9]. И не только с экспериментальным гипнозом, но с находящимися с ним в тесной связи родственными, самопроизвольно наступающими гипноидными явлениями, как со ступорами и сумеречными состояниями в испуге и истерии. Ведь и у животных видим мы двоякое появление гипноидных состояний: с одной стороны, при экспериментальных, с другой – при естественных условиях, особенно под влиянием моментов аффективных или вернее, аналогичных человеческому аффекту.

Замечательно далее, что этот животный гипноз проявляется чаще всего при тех же положениях, которые благоприятствуют появлению и истерических реакций: при смертельной опасности и при обстоятельствах, связанных с продолжением рода.

«Рефлекс иммобилизации», двигательное окоченение при угрожающей опасности у целого ряда животных, является неоспоримо целесообразным приспособлением; это защитный рефлекс, который полезен в особенности животным, лишенным способности к быстрому передвижению. Он скрывает их от преследователя или же делает их непривлекательными в глазах хищников, которые часто гонятся лишь за движущейся добычей, неподвижной же избегают. У некоторых животных, как напр, у палочников (Dixippus), каталепсия, наряду с переменой окраски, развились в очень совершенное защитное приспособление.

Продолжению рода служит, как мы видим, рефлекторная неподвижность у кур, а особенно хорошо у фаланги (Galeodes). У последних копуляция начинается с того, что маленький, уступающий по величине, самец прыгает на самку и захватывает ее в дорзальной области. Самка при этом, как по мановению жезла, замирает в застывшем, сжавшемся положении, в котором она и остается неподвижной, пассивной и неспособной к сопротивлению. Экспериментально этот рефлекс наступает лишь у самок, созревших к оплодотворению, в остальных же случаях он отсутствует. И здесь создается впечатление, как – будто при бурном натиске окоченение наступает от действия шока, как при испуге.

Попытаемся сравнить с гипноидными каталептическими явлениями у животных соответствующие состояния у человека, как они вызываются теми же раздражениями: опасностью и эротическим шоком. Они относятся, главным образом, к области истерии и родственных ей эмотивных реакций. Соответственно большой Сложности человеческой психики они развиты здесь разнообразнее, но без того, чтобы при этом существенно изменился основной сенсорно – двигательный комплекс, эта постоянная коренная основа. Это вариации, построенные на ту же тему. Чем человеческие гипноидные состояния отличаются от животных, так это тем, что в них гораздо больше сноподобных представлений и образных внутренних переживаний, которые и могут при некоторых истерических сумеречных состояниях сильно видоизменять и скрыть основной сенсорно – двигательный комплекс.

Прекрасные двигательные застывания и ступоры встречаются у человека, как острые последствия испуга, и они незаметно переходят в область истерии или же с самого начала имеют истерический характер. Stierlin, между прочим, рассказывает о землетрясении в Мессине: «Одна женщина оставалась трое суток в своей постели, в 3-м этаже, онемев и без движения, хотя она без труда могла спастись, а ребенок за это время умер». В человеческом психозе испуга и истерии испуга, наряду со ступором, одинаково часто встречается сумеречное состояние; оно сопровождается двигательной связанностью или наступает без нее и воплощает собой, главным образом, сенсорную сторону рефлекса мнимой смерти; загораживание (Absperrung) от внешних раздражений телесных и психических. Состояние сознания гипноидное, сноподобное или грезоподобное, и «доходить оно может до настоящих реактивных состояний сна, до нарколепсии. Оба проявления – каталептический ступор и гипноидное сумеречное состояние, представляя реакцию на испуг и другие аффективные раздражения, проявляют в человеческой истерии тесные родственные отношения друг с другом и часто переплетаются между собой; подобно тому, как существуют все переходные и смешанные формы, ведущие от сумеречных состояний с выраженной задержкой через ажитированные сумеречные состояния к двигательным бурям истерического припадка, нервозов, дрожания и т. д.

Наконец, нужно напомнить об известной наклонности экспериментального гипноза переходить в истерические сумеречные состояния, что и сказывается часто досадной помехой во время гипноза, применяемого как врачем, так и не врачей; обстоятельство это является новым доказательством в пользу тесного родства между гипнозом у человека и истерическим гипноидом.

У истерии обнаруживается наклонность, без нового к тому повода, постоянно впадать в реакцию, появившуюся впервые в ответ на острое аффективное раздражение. И для этой особенности встречается частично параллель в животном рефлексе мнимой смерти. Babak говорит: «сплошь и рядом животное снова впадает также спонтанно в это гипноидное состояние и притом даже неоднократно и просыпается окончательно лишь после более сильного раздражения». Это описание можно было – бы дословно применить к некоторым военным неврозам, т. к. среди них большая часть острых реакций испуга исчезла очень быстро, некоторые же больные продолжали постоянно повторять свой ступор или сумеречное состояние и просыпались окончательно лишь после более сильного раздражения (лечение по Kaufmann'y).

Существует еще группа ограниченных истерических явлений, которые, по меньшей мере частично, имеют тесную связь с «рефлексом мнимой смерти». Kleist[10] говорит относительно своих наблюдений над психозами и истериями испуга следующее: особенно поучительно бывает наблюдение над обратным развитием общего ступора. При этом заметно, что то известная беспомощность походки, то паралич руки, то – и это особенно часто – разнообразные затруднения в речи остаются на более долгое время, и явления эти кажутся как бы застрявшими остатками общей двигательной задержки. И иные истерические признаки встречаются как раз при ступорозных состояниях с правильным постоянством и с поразительной частотой. Один из двух единственных виденных мною случаев истерической слепоты касался как раз ступорозного больного. В случае 20 наблюдалось концентрическое сужение поля зрения высокой степени. Истерические анальгезии представляют обычное явление. Из более или менее значительного повреждения барабанной перепонки или внутреннего уха может вырасти истерическая тугоухость или глухота… Эти сообщения вполне соответствуют действительности. И в моих наблюдениях напр, часто встречается типическая постепенность разрешения:

1) Общий ступор.

2) Истерическая глухота /или глухонемота.

3) Истерическое заикание.

А после этого, наконец, постепенно или путем терапии, переход к излечению. Помимо глухонемоты, нужно несомненно причислить к абортивным или остаточным формам ступорозно – гипноидного синдрома («рефлекс мнимой смерти») многие формы истерической нечувствительности и расстройств зрения в области сенсорной: вялых параличей, спазмов и нарушений походки в моторной области. Можно, видимо, считать, что неврологически – точные истерические картины с автоматическим «непроизвольным» характером, как общие вялые параличи, автоматический «спазм» дрожания, мышечные судороги, тяжелые анэстезии, – все они, в большей или меньшей степени, имеют корни в стареющих для всего животного мира рефлекторных механизмах. Все они, в частности, стоят как раз в связи с обоими крупными областями инстинктов: с «двигательной бурей» и «рефлексом мнимой смерти»; имеют, следовательно, отношение к тем же корням, из которых вырастают элементарные аффективно – выразительные движения («трясется от страха», «дрожит всеми членами», «парализован от страха»).

Из неточно очерченных истерических картин нужно выделить только астазию – абазию, нежелание ходить и стоять и частое, месяцами наблюдаемое, залезание в кровать от неприятных внешних положений. Во многих случаях этого рода есть нечто инстинктивное, нечто от того диффузного, бедного представлениями общего состояния эффективности, которое затем со смутной импульсивностью выливается в общую двигательную установку. Их можно сравнить с простым прятаньем животных, вклиниванием, заползанием в песок, с тем, что и Babak упоминает в качестве переходный форм к полному гипноидному состоянию. Если одна большая группа истерических явлений, без особой натяжки, может быть сведена к биологическому корню, к примитивной двигательной буре, –вторая, гипноидно – ступорозная, с ее более ограниченными рефлекторными добавочными формами, – к рефлексу мнимой смерти. Остается еще третья большая группа, которой общебиологический интерес свойствен в меньшей степени, т.к. ее механизмы уже по природе своей у животных могут быть наблюдаемы лишь в слабой степени, у низших же животных вообще не могут ясно выступить; это группа проявляющихся при случае нагромождений, истерических наслоений или тех форм, где закрепляются остатки уже проходящих болезней и последствия от тех или иных повреждений. Являющееся и здесь более или менее инстинктивным стремление к защите и бегство от угрожающих жизненных ситуаций использует в таких случаях уже не старые – рефлекторные корни, но любой материал, находящийся у него под рукой, благодаря случайностям индивидуальной жизни; стремление это преобразует проходящий уже ишиас в истерическую хромоту, случайное расстройство желудка в истерическую рвоту, легкие последствия травмы головы в мнимое слабоумие. При переработке этого случайного материала оно (стремление) действует не любым образом, но пользуется также биологически – предуготованными путями, как, напр., полурефлекторными положениями, служащими защитой от боли, самопроизвольно наступающим привыканием и автоматическими закреплениями долго упражняемых функций.

Эта группа – мы познакомимся с ней ближе при «истерическом привыкании» – образует переход от внутреннего центра истерического типа реакции с его готовыми законченными старыми корнями к внешней его периферии, где уже начинаются простые аггравации и симуляции. Последние не вырастают инстиктивным образом из смутного аффективного состояния и не пользуются предуготованными путями; здесь царствует рассудочное продуманное намерение, импровизирующее представления со свободным выбором.