"Виктория и Альберт" - читать интересную книгу автора (Энтони Эвелин)

Глава 2

На следующий день во время церемонии официального представления у дворца Сент-Джеймса народ в первый раз увидел свою новую королеву. Люди сотнями стекались ко дворцу в это великолепное утро. Они смеялись, разговаривали, толкали друг друга, показывая на кареты великих лордов, подъезжавших к выходу. Все дружно приветствовали герцога Веллингтонского, когда тот появился перед входом во дворец. А вот Мельбурна никто не приветствовал.

Прошло всего семь лет с той поры, когда сельские рабочие, получавшие мизерную плату, взбунтовались. Восставшие жгли стога, разбивали сельскохозяйственные машины, которые лишали их заработка. Тут же последовало наказание: лорд Мельбурн стал организовывать суды, на которых зачинщиков приговаривали к смерти или надолго заключали под стражу. Одним из наказаний было переселение в Ботани-Бей на всю оставшуюся жизнь. Волнения затихли: огонь потушили, заперли двери тюрьмы, и суда с грузом закованных людей, униженных и оскорбленных, отправились в Австралию. Несчастным предстояло оставаться там до самой смерти. Землевладельцы вздохнули с облегчением, поздравляли себя и премьер-министра с принятием жестких мер. И снова потекла спокойная жизнь.

Времена были трудные и законы бесчеловечные. Об этом все помнили, и Мельбурна, возможно, и простили бы, если бы он не расправился таким образом с шестью тихими рабочими из Толпаддла в Дорсетшире. Это произошло спустя четыре года после подавления восстания. Власти узнали, что они осмелились просить нанимателя, чтобы тот платил им вместо семи – девять шиллингов в неделю, и эта дерзкая просьба закончилась для них отправкой в Австралию на всю жизнь. Мельбурн, спокойный, все понимающий муж, умный и воспитанный человек, приказал судье признать их виновными и дать максимальное наказание. Трагическая судьба этих шестерых человек вызвала к нему неукротимую злобу и ненависть в народе. Гораздо большую, чем горькая доля сотен людей, которых отправили в Ботани-Бей в 1830 году. Делая вид, что не обращает внимания на враждебное настроение толпы, Мельбурн поспешил наверх, в покои, где была Виктория. Когда на балконе появились герольды и провозгласили выход королевы к народу, у него на глазах выступили слезы.

У королевы глаза тоже блестели от слез. Она растрогалась, когда толпа начала приветствовать ее – крохотную фигурку в трауре, стоящую у окна. Шум становился громче. Куда бы она ни взглянула, всюду видела приветственно машущие руки и поднятые вверх лица, точно сотни бледных цветов.

Виктория, милостью Божией, королева Англии, Ирландии, Шотландии и Уэльса…

Люди увидели движение руки, заметили, как платок коснулся ее глаз, и волна сочувствия захлестнула толпу. Все позабыли о грязи и голоде, о невзгодах и о Давней неприязни к монархии, которая усилилась за время правления ее предшественников. Она вовсе не походила на жирного распутника принца-регента, который нанял профессиональных бандитов, чтобы не допустить свою жену в аббатство, пока его короновали. Или на этого бродягу и клоуна, только что умершего короля Вильгельма, который спотыкался на каждом шагу. Толпа кричала, что она – ангел, милый, светлый, маленький ангел… Благослови ее, Боже! Боже, спаси Викторию!

Она слышала те же самые крики, когда выезжала на прогулку. А она часто отправлялась кататься, просто чтобы увидеть, как люди выстраиваются вдоль дороги, приветствуют ее, машут руками и бегут за каретой. Виктория была удивительно, сказочно популярна. В первые недели ее правления такое же настроение охватило палаты лордов и общин.

Министр внутренних дел, лорд Джон Рассел произнес речь, а Мельбурн пересказал ее королеве. Он выразил надежду, что она не предпочтет Рассела из-за этой речи, потому что ее премьер-министр не произносил ничего подобного, Виктория легонько стукнула его веером и приказала прекратить дразнить ее и объяснить толком, о чем же говорил Рассел.

В Англии были великолепные правители женщины, королевы Елизавета и Анна вели их нацию к великим победам. Они надеются, что правление и этой женщины будет подобно правлению Елизаветы, но без ее тирании, и правлению Анны, но без ее слабости. Пусть будет навсегда отменено рабство, введены более гуманные методы борьбы с преступностью и предоставлена возможность народу получать образование. И тогда правление Виктории станет поистине великим и прославит ее.

– Очень милая речь, – заметила Виктория. Она не смогла сдержаться и покраснела от удовольствия. Двор находился в Виндзоре. Теперь у нее были на выбор несколько королевских дворцов, и новоявленной королеве нравилось переезжать из одного дворца в другой. Букенгемский дворец она предпочитала, когда останавливалась в Лондоне. Он вскоре должен был быть готов к ее приезду.

При дворе только что отобедали, и все собрались в дворцовой гостиной. Эти великолепные покои, пусть холодные и достаточно мрачноватые, как нельзя лучше подходили для вечерних приемов королевы. Как обычно, с Викторией был Мельбурн. За обедом он сидел по левую руку от нее.

Теперь, по прошествии нескольких месяцев, это место всегда оставляли для него. Королева взяла за правило: если за обедом присутствовали иностранные гости, то важному гостю отводилось место справа от нее. Но если разговор с ним становился скучным, она поворачивалась к Мельбурну. Или, как она его называла, «лорду М». Этим же именем она обозначала его в своем дневнике.

– Мадам, Рассел произнес прекрасную речь, а ведь он говорил сущую правду. Ваше правление будет самым великолепным правлением королевы в нашей стране, и ни к чему эти смехотворные упоминания по поводу наказаний, образования и тому подобного.

– Вы с ним не согласны? – спросила его Виктория. Ей не показалось странным, что Рассел упомянул об этих вещах. И когда лорд Рассел говорил о пересмотре системы наказаний, он имел в виду весьма небольшие изменения.

– Нет, не согласен! – заявил Мельбурн. – Мадам, я считаю, что желание все реформировать – опасно само по себе. Порядок вещей не следует менять. Я не против теории реформирования как таковой, я возражаю против практики – против желания разрушить системы, которые прекрасно служили нам столетиями и были действительно прочными и надежными. И ради чего? Ради новых понятий о том, что следует предоставить свободу и возможность голосовать людям, которые не умеют ни писать, ни читать, и ведут себя не лучше диких животных, если бы их впустили в эту комнату вашего величества.

– Ну, животных можно извинить, – заметила Виктория. – Я, например, очень люблю моих собак, но я вас понимаю, когда вы так говорите о людях.

Мельбурн серьезно продолжил:

– Мадам, низшим классам следует оставаться там, где они находятся в настоящий момент. Поверьте мне, У меня есть опыт. Я видел, как тень восстания нависла над страной, пока эти глупцы радикалы и некоторые люди из моей партии блеяли по поводу более короткого рабочего дня и лучшего образования детей. Ради бога, для чего им образование? Неужели человек должен быть образован, чтобы работать за ткацким станком или в поле? Это чушь, мадам, но это опасная чушь! Страна стоит на пороге нового столетия. Грядет эра процветания. Мы станем гораздо богаче, и тогда нам понадобится каждый час лишнего труда и новые продукты для наших рынков, а эти негодяи станут ограничивать время работы!

Королева нахмурилась:

– Но неужели они не понимают, что людям нужно работать? Вот если бы они остались без работы и умирали с голоду, тогда все было бы по-иному. Я работаю, и вы тоже, дорогой лорд М. Подумайте, сколько я должна подписать бумаг, а вся эта работа правительства… Но когда я еду по Лондону, всегда собирается толпа, чтобы посмотреть на меня. Значит, эти люди не так уж сильно заняты… хотя мне очень нравится, как они меня приветствуют, – быстро добавила она.

Люди ей вообще нравились. Она была их королевой, и они хорошо и лояльно относились к ней. Они олицетворяли собой ее власть, и эта власть нравилась ей все больше, с тех пор как она поняла ее масштабы и возможности. Абсолютно правильно, что она должна воспринимать своих подданных с любовью и приязнью. Но в то же время ей следует относиться к ним непредвзято и точка зрения людей, подобных Мельбурну, должна быть и ее точкой зрения. Общество представляло собой пирамиду. В основании находились массы народа, средние классы формировали грани пирамид, аристократия находилась наверху, а она, королева, служила ее верхушкой. Народ был обязан послушно трудиться под командой людей, которых над ними поставил Господь. Было просто невозможно, чтобы Бог, создавший вселенную, не подумал, как лучше устроить социальную систему!

– Мадам, они даже не понимают, насколько им повезло, что у них такой правитель, – уверял ее Мельбурн. – Я знаю, вы хорошо относитесь к народу, и молю Бога, чтобы люди смогли оценить это. Однако все дело в том, мадам, что они корыстны по своей натуре, неблагодарны, неверны и не понимают собственного блага. И мне всегда казалось, что попытки изменить их, сделать их лучше, как твердят эти идиоты, могут привести только к катастрофе. Вы не сможете укротить дикое животное, если порвете его цепи!

Виктория засмеялась. Ей всегда нравилось поддразнивать Мельбурна, становилось легче после весьма сдержанного общения с остальными людьми.

– Сейчас вы рассуждаете как тори, а не виг, лорд М. Должна признаться, у меня такое впечатление, что я слышу герцога Веллингтона, а не вас!

Мельбурн улыбнулся девушке. С его лица исчезло раздраженное выражение, появившееся во время тирады, он вновь стал веселым, и его красивые глаза ярко засверкали для своей королевы.

– Не говорите так громко, мадам, а то мне придется распрощаться со своей должностью.

– Не позавидую тому человеку, который попытается занять ваше место, чтобы работать со мной, – быстро заметила королева. – Ему со мной придется слишком туго, уверяю вас… Но скажите мне, милорд, почему вы – виг, а не тори, если у вас подобные настроения?

– Ну вот, я вас совершенно запутал, – удрученно заметил Мельбурн. – Моя дорогая мадам, разрешите я вам все объясню. Тори – слишком нудные люди. Чертовски нудные, простите меня за вольность.

Виктория никому не позволяла грубо выражаться в ее присутствии или отступать от правил, но тут она понимающе покачала головой.

– Они противники прогресса и любых реформ и основываются на принципе, будто время стоит на месте: что было хорошо для наших дедов, должно быть прекрасно и для нас. Между этими взглядами и философией вигов огромное различие. Если бы мы прислушивались к мнению тори и к самому герцогу, то сейчас на нас были бы парики и мы путешествовали бы на носилках. Нет, мадам, конечно необходимы кое-какие реформы для образованных классов. Ответственные люди сами могут исправить некоторые искажения, уничтожив несправедливость… Мадам, это всегда было нашей обязанностью. Отмена рабства – прекрасная идея! Может, и не удастся уничтожить его полностью, но такое стремление указано в своде законов и свидетельствует о наших благих намерениях…

– Слава Небесам, что вы – мой премьер-министр! – взволнованно заявила Виктория. – Не могу себе представить никого, кто бы мог так идеально сочетать в себе осторожность и желание реформ, как вы. Я знаю, что, пока вы возглавляете мое правительство, не будет предпринято необдуманных шагов.

– Мадам, в этом вы можете быть абсолютно уверены. Я – старая собака, мне известны все эти игры, и никто не заставит меня сделать что-то рискованное.

Но королева уже не слушала его. Кто-то в комнате забылся и громко захохотал. Это оказалась леди Флора Гастингс. Она играла з углу в покер со своей госпожой герцогиней Кента. Тишину, наступившую в комнате, казалось, можно было пощупать. Ее величество не переносило шума, и поэтому все разговоры велись шепотом. Сейчас все и вовсе замолчали и в покое воцарилась мертвая тишина. Виктория уставилась на флору холодным злобным взглядом.

Компания была смешанная, потому что теперь мужчинам не позволялось посиживать с вином в столовой. Королеве было скучно в женском обществе и, кроме того, прежнее правило не позволило бы сидеть в гостиной Мельбурну. Когда она вставала из-за стола, все следовали ее примеру и оставались на местах, ожидая, что с ними заговорят или позволят снова сесть, если королева займется беседой с кем-нибудь другим.

– Мне кажется, что уже поздно, – четко промолвила Виктория и встала со своего кресла. Сразу же заскрипели стулья, и все присутствующие поднялись. Несчастная леди флора была красной, как мак, затем кровь моментально отхлынула от ее лица под злым пристальным взглядом королевы. Виктория медленно повернулась к Мельбурну, и лицо у нее смягчилось.

– Дорогой лорд М., мне было приятно провести с вами вечер. Завтра утром увидимся, не так ли? А днем мы можем поехать на прогулку в парк, если будет хорошая погода.

Он очень низко склонился над ее рукой и поцеловал ее.

– Я буду ждать этого, мадам. Доброй ночи.

– Леди!

Герцогиня Сатерленд, ответственная за королевский гардероб, леди Тевисток и леди Ленсдаун подошли к ней. Их черные кринолины изящно покачивались. Виктория подошла к матери и чмокнула ее в щеку. Герцогиню чрезвычайно унижало то, что ее дочь тщательно выполняла при людях все формальности.

– Доброй ночи, дорогая мама. Доброй ночи, леди и джентльмены. Вы можете покинуть меня.

Мужчины поклонились, а леди сделали реверанс. Маленькая фигурка в сопровождении своих придворных дам покинула покои. Последней вышла Лизен. Когда она проходила мимо, Мельбурн улыбнулся и особо любезно поклонился ей. Баронесса в ответ ласково улыбнулась ему и поспешила выйти. Несмотря на то, что он ей не нравился и она ревновала к нему свою воспитанницу, слишком уж хорошо относившуюся к нему, Лизен заметно смягчилась по отношению к этому человеку. Лорд Мельбурн был с ней удивительно любезен, внимателен и вежлив. Он, как никто другой, умел слушать ее, и Лизен понимала, что для него важно, как ее любит и ценит королева. Кажется, им двоим хватит места в сердце Виктории. Уверившись в этом, баронесса прямо-таки упивалась его лестью и вскоре начала нахваливать его Виктории.

Мельбурн прекрасно отдавал себе отчет, насколько сильно привязываются к своим воспитанницам старые девы. Несколько комплиментов были для него малой ценой, которую он готов был заплатить за ее дружбу, зато теперь никто не сможет помешать его отношениям с королевой. Он поражался, как много для него значили их отношения – ведь прошло всего несколько месяцев, а она уже стала в его глазах совершенно безгрешной.

Его забавляла ее настойчивость в соблюдении этикета. Виктория весьма ценила свое положение, и можно было поклясться, что она желает, чтобы и остальные тоже не забывали об этом… Ее придворные считали свою жизнь ограниченной и скучной. Мельбурн прекрасно понимал, что модные и важные леди уставали от ежедневных прогулок, музыкальных концертов после пятичасового чая и чопорных ужинов, за которыми следовали весьма натянутые вечера.

Что же касается мужчин, Мельбурн прямо-таки не мог глядеть на мистера Гревилля, секретаря Тайного Совета, который волей-неволей часто должен был бывать в Виндзоре. Мельбурн с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться прямо ему в лицо.

Он мог представить себе раздражение Гревилля, когда того отрывали от его портвейна. Ему не было позволено курить или откидываться на спинку кресла – королева настаивала, чтобы в ее присутствии все держались весьма сдержанно, – кроме того, ему приходилось вести скучнейшие разговоры, да еще шепотом!

Все так забавно, черт побери! Мельбурн думал об этом, направляясь в свои покои. Чертовски забавно и абсолютно правильно… К нему самому относился только запрет в отношении курения. Ему доводилось вести громкие разговоры, шутить и смеяться с королевой. Он всегда сидел с ней рядом, а когда они совершали прогулки верхом, ехал справа от нее. Он занимал особое положение. Каждый раз, когда Мельбурн смотрел ей в глаза или когда они вели серьезный разговор, он брал ее руку, когда смешил ее или когда она говорила ему комплименты, как сегодня вечером, он все больше забывал о прежних развлечениях.

Он и думать перестал о блестящих приемах у себя дома, о компании прекрасных, опытных женщин, суливших более близкие отношения. Мельбурн убедил себя, что с этим покончено. Он слишком стар и разочарован для романтических историй. Ему было так горько за связь с бедняжкой Каролиной Нортон! Как же ей худо после развода! Ее жуткий муж получил опеку над детьми, и теперь бедная женщина засыпала Мельбурна слезными письмами, умоляя помочь ей. Их связь погубила ее, и лорду было не по себе, его даже немного мучила вина, что ему самому все сошло с рук.

Впрочем, так было всегда, когда обманутый муж поднимал шум. И только идиот вроде Джорджа Нортона мог выставить на всеобщее обозрение свои личные дела. Бедная Каролина. Мельбурн регулярно посылал ей деньги. Позже, когда будет уверен, что его правильно поймут, он попросит Викторию принять ее при дворе. Всего лишь один раз. Если королева выполнит его просьбу, миссис Нортон автоматически будет оправдана в глазах общества. Это самое малое, что он может сделать для нее, в особенности после того как решил никогда больше не встречаться с ней. Это просто невозможно – ведь у него сложились такие близкие отношения с королевой. Он не станет рисковать и портить все, поддерживая отношения с Каролиной Нортон.