"Виктория и Альберт" - читать интересную книгу автора (Энтони Эвелин)

Глава 1

Ливрейный лакей открыл ставни на двух больших окнах в Зеленой гостиной Кенсинггонского дворца. Сумеречный предутренний свет разлился по комнате, придав неприятный грязно-серый оттенок строгой старомодной мебели и большим фамильным портретам на обитых шелком стенах. Двое мужчин в черном стояли у холодного камина. Более высокий господин, лорд Конингем, прислонился к каминной полке и достал часы.

– Какого черта, когда она спустится вниз? Уже седьмой час.

Другой господин пожал плечами:

– Они, видимо, постарались осторожно сообщить ей эти новости. Она ведь еще дитя, и ей нужно время, чтобы свыкнуться с происшедшим.

Конингем цинично усмехнулся:

– А мне кажется, причина в том, что ее мать желает сойти вниз вместе с ней.

– Ну нет! – воскликнул архиепископ Кентерберийский. – Даже герцогиня должна придерживаться протокола.

Конингем зевнул и отошел от камина.

– Бедный старый матрос Билл… Он с большим достоинством умирал, чем делал что-либо при жизни. Однако его самое заветное желание исполнилось: он дожил до того времени, когда подросла Виктория, а значит, у власти не будет регента. И за это благослови его, Боже.

– Мне кажется, что именно это и давало ему силы жить, – заметил архиепископ. – Знаете, Конингем, можно пренебрегать христианским смирением или нет, но я бы не вынес, если бы герцогиня стала регентшей.

Нам и так стоило большого труда сдерживать ее вмешательство, и это, заметьте, в то время, когда у нее не было никаких законных прав вмешиваться в государственные дела. Какая жалость, что принцесса так молода.

– Какая жалость, что она – дочь, а не сын! – парировал Конингем. – Все пошло бы совсем по-иному, милорд, если бы королем стал мужчина с чувством собственного достоинства и умный. Я не собираюсь поносить покойника, но милостивый Боже, вы только посмотрите, кто нами правил! Вот, скажем, три последних поколения. Георг III – сумасшедший, как мартовский заяц. Мой отец рассказывал мне, что, приходя в Виндзор, он видел, как тот расхаживал по комнате и болтал не переставая, как попугай. И было невозможно отличить его и этих сумасшедших птиц, которых он развел повсюду.

Затем принц-регент. Для него важнее всего прочего был покрой вашего жилета. В последнюю сотню лет у нас на троне сидели исключительно идиоты да клоуны. Бог ты мой, да вспомните скандалы королевских герцогов и их браки! Каждая шлюха, подвизающаяся на сцене лондонских театров, могла появиться перед публикой и заявить, что она жена герцога Кларенса, Суссекса или Кента. Причем, клянусь Богом, чаще всего так оно и было. И приходилось обеспечивать ее и целый выводок детей… Даже король Вильгельм, чье тело еще не успело остыть, и тот всегда уютнее чувствовал себя на шканцах, чем на троне.

Конингем покачал головой.

– Виктории следовало быть мальчиком. Сейчас Англии менее всего нужна восемнадцатилетняя мисс, да еще и находящаяся под пятой у своей мамаши. Она ведь совсем недавно покинула детскую!

– Король весьма ценил ее, – заметил архиепископ. – Впрочем, у него была такая манера: если уж кого-то полюбит, то потом ни за что не изменит своего мнения. И он мало что знал о Виктории. Герцогиня на славу постаралась, чтобы о девушке было известно как можно меньше. Пожалуй, ее никто как следует не знает. Ее видели, когда она совершала поездки по стране, однако она лишь смиренно сидела на возвышении, скромно сложив ручки на коленях, а ее мать произносила речи. Я не завидую Мельбурну: ему придется иметь дело с герцогиней.

– Он ни с кем не имеет дела, – сказал Конингем. – Вы же его знаете. Как только события приобретают слишком крутой характер, он вздыхает и выбирает наилегчайший путь. Пару раз я видел его раздраженным, но он оттачивал свое знаменитое спокойствие до тех пор, пока оно не стало его привычкой. Ему бы следовало кое-чему научить нашу новую королеву и держать ее мать на задворках. Но, сказать честно, я не представляю, как он сможет это сделать. И не только это: здесь живут еще эти чертовы немцы. Герцогиня буквально окружена ими. Народу не нравится подобное положение вещей и не понравится еще сильнее, когда вся эта клика сгрудится вокруг трона.

– Мельбурн прекрасно осознает эти трудности, – сказал архиепископ. – Да, многое зависит от того, как это дитя станет справляться со своими обязанностями. Но она очень молода, и к тому же женщина. Так что на некоторое время этот факт прибавит ей популярности. Кстати, она может оказаться более независимой, чем мы считаем.

– Мне кажется, не стоит на это надеяться, – возразил Конингем. – Никто не ждет от нее чего-либо подобного. Она никогда не произнесла ни единого слова, не совершила ни одного поступка без чьей-либо подсказки. Она просто ничтожество и ничего больше.

– Потише, – перебил его архиепископ. – Мне кажется, что она идет.

Мужчины двинулись к середине комнаты и встали рядом. Двойные двери в дальнем конце покоя растворились. Первое мгновение они почти ничего не видели в полумраке. Потом разглядели крохотную хрупкую фигурку девушки, направлявшейся к ним. Она вошла в круг света, падавшего из окон, на которых открыли ставни, и Конингем сразу двинулся ей навстречу. Его поразило, насколько маленькой она была. Совсем ребенок. Одета в ночную сорочку, только на плечи накинута обычная шерстяная шаль, а светлые волосы свободно распущены по спине. Она медленно протянула правую руку. Конингем преклонил колени и приложился к ее руке. Он обратил внимание, что рука была теплой и спокойной.

– Король умер! Боже, спаси королеву!

– Спаси, Боже, ваше величество!

– Милорд архиепископ. Милорд Конингем. Вы весьма любезны, что пришли сюда. Я очень опечалена вашими новостями. Даже не могу вам передать, насколько сильно!

Ее голос был высоким и очень молодым. Но он не дрожал от волнения, как и ее рука. Конингем поднялся с колен и поклонился.

– Ваш дядюшка король умер в два часа утра, мадам. Архиепископ и я сразу же поспешили к вам. Нам пришлось долго будить привратника, иначе мы прибыли бы сюда немного раньше.

– Мне так жаль, – заявила новая королева. – Король не мучился перед смертью?

Конингем внимательно наблюдал за девушкой. Голубые глаза сухи – ни слезинки. И крохотное тело не дрожит от волнения. На какое-то мгновение ему показалось просто неприличным подобное бессердечие.

– Нет, он умирал очень спокойно, – ответил ей архиепископ. – Я находился рядом с ним, и его последние слова были обращены к королеве Аделаиде. Он просил ее крепиться.

– И как себя чувствует вдовствующая королева? – холодно произнес детский голосок. – Надеюсь, она держится? Я готова сделать все, что в моих силах, чтобы как-то успокоить ее. Она и мой дядюшка были так преданы друг другу.

– Мадам, она очень расстроена. Вы правильно заметили – они были чрезвычайно преданы друг другу. Но она переживает невосполнимую потерю в своих покоях и вполне владеет собой. Думаю, вам лучше сейчас ее не тревожить.

– Я все понимаю. К тому же в ближайшее время у меня будет масса дел. Вы должны мне сказать, что нужно делать в первую очередь, лорд Конингем. И когда я должна впервые появиться как новая королева. Пока я ничего не знаю о своих обязанностях, но скоро всему научусь.

Лорд Конингем откашлялся.

– Мадам, я в этом не сомневаюсь. Ваш премьер-министр лорд Мельбурн прибудет в течение часа и все вам объяснит. Мне кажется, что сначала, видимо прямо сегодня, должен собраться Тайный Совет. Впрочем, по всем этим вопросам вы можете полагаться на рекомендации лорда Мельбурна.

– Я именно так и поступаю. Милорд архиепископ, милорд Конингем, благодарю вас за то, что вы пожаловали сюда. Вы, наверное, очень устали. Разрешаю вам сейчас удалиться.

Мужчины ушли, и за ними закрылись двойные двери. Виктория, королева Англии, осталась одна в покоях во дворце Кенсингтона в первый раз в жизни. Одна. Она произнесла это слово вслух. Потом медленно оглянулась. Знакомая мебель, портреты ее предков в пыльных позолоченных рамах… Сколько вечеров она провела в этой комнате, сидя выпрямившись в одном из этих кресел с высокими спинками. Она шила и слушала, как вела беседы ее мать. Тогда разговаривали все, кроме нее.

«Что ж, слушая, я узнала очень многое», – подумала Виктория. Люди постоянно обсуждали ее персону так, будто она при этом не присутствовала. Они разговаривали о таких вещах, которые ей не следовало слышать. Она так зависела от герцогини, ее мать постоянно повторяла, что она так молода, просто дитя. Даже спускаться по лестнице ей не дозволялось без того, чтобы кто-то не держал ее за руку.

Но сегодня утром она впервые в жизни спустилась по лестнице одна, легко касаясь перил. Виктория старалась, чтобы ее мать и даже баронесса Лизен, ее гувернантка, не видели выражения ее лица.

Сейчас она подошла к окну и широко распахнула его. Поднималось солнце. Оно расцвечивало мрачный горизонт розовыми и золотыми полосками. И птицы снаружи уже вовсю распевали на деревьях.

Все кончено. Больше не будет вечеров, когда ей не удастся раскрыть рта. И никаких материнских лекций о том, что нужно достойно вести себя, быть послушной, скромной и тихонько держаться позади, пока мама-герцогиня будет вырываться вперед. Она стала королевой Англии. С того момента, когда ей, в ту пору двенадцатилетней, Лизен объяснила, что она – племянница короля и наследница трона, Виктория ждала этого дня. Ей было жаль дядюшку, доброго, немного странного старика. Виктория понимала, как ему были ненавистны постоянные попытки матери вырваться вперед, таща за собой Викторию и постоянно напоминая ему, что у него не было детей и что ему прямая дорога в могилу.

Некоторое время Виктория стояла у окна, придерживая на груди концы своей простой шали, чтобы защититься от холодного утреннего воздуха. Она думала, как же, наверное, злятся мама и остальные придворные дамы, ожидая послушную девушку, их дорогое дитя, которое должно немедленно прибежать наверх и рассказать им, что именно случилось.

«Ей не следовало бы идти вниз одной! Я ее мать, и должна быть с ней, чтобы поддерживать ее…»

Вспомнив эти слова и недовольное выражение лица матери, Виктория улыбнулась. Пусть они подождут. Она доставит им это удовольствие. Она – королева!

Три женщины были королевами Англии. Мари Тюдор, Кровавая Мария, Мария-католичка – папистка. Ее осуждали в книгах по истории – паписты были чудовищами. Виктория получила весьма посредственное образование, но это ей внушили достаточно четко.

Потом была Элизабет. Ее хвалили и прославляли. Но сама Виктория считала ее ужасной, больше похожей на пирата в юбке, чем на женщину. Кто-то сказал ей об этом. Конечно, не Лизен: она была малообразованной женщиной. И, наверное, не мистер Дэвис, настоятель Честера. Но кто-то ей сказал об этом, и она запомнила эту фразу.

Она не хочет походить на Марию или Элизабет, и уж тем более на королеву Анну. Та правила позднее. Анна, женщина весьма недалекая, находилась под влиянием фаворитов, и народ смеялся над ней, так же как над ее бедным сумасшедшим дедом Георгом и ее дядюшками, принцем-ренегатом и королем Вильгельмом. Вот их портреты висят на стенах позади нее. У нее в жилах течет та же кровь, что и у этих людей, но они были глупцами, и она не собирается становиться похожей на них.

Конингем не ждал от нее многого. Она поняла это, когда он целовал ей руку. Наверняка подумал, что она еще девчонка, ни на что не годна, и решил не обращать на нее внимания. Но ему придется поменять свое мнение. Она лучше других понимала, что такое корона, если даже до последнего времени ее носил клоун-матрос, которого никто не воспринимал всерьез.

Виктория закрыла окно и тщательно заперла его. Она ненавидела что-либо не доводить до конца.

Потом она пошла вдоль длинного зала и примерно в центре неожиданно повернулась и сделала несколько веселых танцевальных па. Но, едва приблизившись к двери, перешла на степенный шаг.

Они все собрались за дверью: герцогиня Кента, баронесса Лизен, в своем халате напоминающая взволнованную ворону с крючковатым носом и быстро бегающими черными глазками. Здесь была и леди Флора Гастингс, любимая дама герцогини, и ревизор финансов лорд Джон Конрой. Лорд Конингем и архиепископ уже уехали, но все остальные спустились вниз, чтобы узнать, что же случилось с Викторией.

Когда дверь открылась и она предстала перед ними, герцогиня инстинктивно шагнула вперед. Ее полное лицо было краснее обычного.

Она кипела от возмущения при виде своей дочери, такой спокойной и собранной. Из-за безудержных вспышек гнева герцогиня уже нажила себе множество врагов и сейчас прямо-таки была вне себя оттого, что девушка так долго пробыла внизу, когда ей ясно приказали сразу же подниматься наверх.

Она открыла рот, чтобы потребовать от Виктории объяснений, но слова застряли у нее в горле, когда в первый раз в жизни она увидела прямой, устремленный на нее взгляд дочери. Довольно выпуклые голубые глаза Виктории, которые лишь с натяжкой можно было назвать привлекательной чертой ее лица, скользнули по ней и устремились на толпу леди и джентльменов. И вдруг кто-то склонился в реверансе.

Герцогиня впоследствии не могла понять, почему она так смутилась, но все присутствующие один за другим начали приседать и кланяться, пока не осталась только новая королева, спокойно стоящая в дверях. Мать и дочь еще раз взглянули в глаза друг другу. Герцогине Кентской показалось, будто этот момент длился столетия. Наконец она побагровела и тоже присела в реверансе.

Стояла мертвая тишина, пока королева прошла мимо них, слегка кивнув головой, и спокойно начала подниматься по лестнице, чтобы переодеться и быть готовой к новому дню.

– Лорд Мельбурн, ваше величество!

Собравшиеся в небольшой гостиной герцогини были весьма напряжены. Маленькая группа состояла из придворных дам и самой герцогини с каменным лицом и красными глазами оттого, что она прорыдала полдня. Была здесь и баронесса Лизен, одетая в лучший наряд из черного шелка. Она постаралась как можно ближе придвинуться к своей бывшей воспитаннице. Виктория в глубоком трауре восседала в большом старинном кресле, которое прежде занимала ее мать.

Она встречалась со своим премьер-министром сегодня уже третий раз. Сначала он появился в девять часов утра, одетый в мундир члена Тайного Совета, поцеловал ее руку и преподнес текст речи, которую королева должна была произнести на первом заседании Совета.

Лорд Мельбурн был очень высоким и благообразным мужчиной с начинающими седеть волосами, и казалось, что ему гораздо меньше, чем пятьдесят восемь лет, Виктория посмотрела на него и улыбнулась.

– Мадам, ваше королевское высочество. Прежде всего он ей очень низко поклонился, и она увидела легкую заговорщическую улыбку, прежде чем он повернулся к ее матери.

– Позвольте сказать вам, мадам, что ее величество произвело фурор на утреннем совещании. Я слышал, все только об этом и говорили. Герцог Веллингтонский заявил, что королева не просто вошла в комнату – она наполнила ее своим присутствием! Сегодня счастливейший день для Англии, и вы должны этим гордиться.

– Я всегда старалась выполнять свой долг. – Герцогиня запнулась, чуть не заплакав опять. – И поверьте, я делала это, не рассчитывая на награду. Если я сумела воспитать мою дорогую дочь так, чтобы она могла с честью выполнять свое великое предназначение, то, значит, я уже получила свою награду.

– Мадам, вы прекрасно справились со своей задачей, – ответил ей Мельбурн и быстро взглянул на маленькую фигурку в кресле. – Ваше величество были очень добры, когда позволили мне еще раз навестить вас сегодня вечером, – тихонько сказал он Виктории. Она ему улыбнулась.

– Вы правы, милорд. Вы мне так необходимы! Я не знаю, что бы я делала без вас. – Она повернулась к матери. Мельбурну было забавно наблюдать за ней, и он подумал, что никогда не видел такого холодного и равнодушного взгляда. – Мама, сегодня был такой важный день, но, пожалуй, слишком утомительный для вас, как мне кажется. Я приду и пожелаю вам доброй ночи, когда уйдет лорд Мельбурн.

Герцогине не оставалось ничего иного как встать, гневно подобрав шуршащие юбки. Она была из тех женщин, у которых всегда шуршали юбки, решил Мельбурн. Быстро попрощавшись с дочерью, герцогиня вылетела из комнаты. Гувернантка Лизен продолжала сидеть, глядя вслед герцогине с явной радостью.

– Дорогая Лизен, доброй ночи.

Ей тоже пришлось покинуть помещение, хотя Мельбурн обратил внимание, что девушка ласково пожала ей на прощанье руку. Он остался наедине с королевой. Она выглядела совсем девчонкой, очень милой в черном. Внимание привлекали ее ярко-голубые глаза и розовый ротик, который не полностью прикрывал мелкие зубы. В этот момент вы забывали о надменном подбородке и решительном крючковатом носе. Королева покраснела и протянула к нему руку. Улыбка осветила лицо, и она стала почти хорошенькой.

– Дорогой лорд Мельбурн! Как вы были добры ко мне сегодня! Идите, сядьте рядом со мной. Мне нужно поговорить с вами о многом. Я даже не знаю, с чего начать.

– Начнем с тайного советника, – предложил он. – Я уже сказал вашей матери, что вы были великолепны, мадам. Просто великолепны!

– Герцог Веллингтонский и в самом деле так сказал? Ну, будто я заполнила комнату?.. А что он имел в виду?

– Он хотел сказать, что вы привнесли в помещение достоинство монархии. Очень красивая фраза! Мне бы хотелось самому придумать нечто подобное. Вы хорошо произнесли речь и растрогали некоторых весьма твердых джентльменов до слез.

– Но это была ваша речь! – заметила Виктория. – Вы написали ее для меня. Все прошло хорошо, и я вам вдвойне благодарна. – Она улыбнулась. – Признаюсь, я очень волновалась, но рада, что пришла туда одна. Мне не хочется, чтобы кто-либо думал, будто я не смогу самостоятельно справиться с возложенными на меня обязанностями.

– Никто и не думает этого, – уверял ее Мельбурн. – После сегодняшнего дня так не думает никто. Раскрыть вам один секрет, мадам?

Виктория порывисто кивнула головой, и снова его поразил контраст. Он видел импульсивный темперамент за сдержанной внешностью. То же самое поразило ее министров и пэров.

– Прежде чем вы вошли в зал сегодня утром, там раздавалось какое-то ворчание. Ваши королевские дядюшки волновались, сможете ли вы произнести речь до конца – это очень серьезное испытание для человека, не имеющего опыта публичных выступлений. Я знаю, что думали некоторые из них – ведь, откровенно говоря, я думал то же самое, пока не приехал сюда в первый раз. Они опасались, что вы можете запутаться, сбиться, разрыдаться… словом, поведете себя как нервная женщина. Конечно, вас постарались бы извинить, но вы доказали, на что способны, ведь с вами не случилось ничего подобного.

– Могу себе представить, как волновались мои дядюшки, – заметила Виктория. – Они милые, добрые люди, но я чувствовала, что им было бы легче, если бы вместо меня сегодня утром речь произнес кто-либо из них. Разве это не страшно, лорд Мельбурн? Столько людей желали бы стать королем…

– Вы тоже почувствовали это, мадам, когда узнали о своем предназначении?

– Это так, – откровенно ответила ему Виктория. – С тех пор как я узнала о своей будущей судьбе, больше ни о чем не думала и не мечтала. А знаете, как я узнала об этом?

Он покачал головой.

– Мне сказала об этом Лизен. То есть она не сказала мне об этом напрямую, но как-то, открыв книгу, чтобы начать заниматься историей, я обнаружила вложенный в нее листок с изображением генеалогического дерева. Я увидела, что мой отец, герцог Кента, старший из братьев короля и если он переживет короля, то заменит его на троне. А я была его дочерью. Лизен подчеркнула мое имя. И тогда я поняла: если у дядюшки не будет детей, то когда-нибудь я стану королевой. В то время мне было двенадцать лет.

– И что вы сделали, когда обнаружили это? Вы, наверное, расспросили обо всем свою мать?

– Я всегда старалась по возможности ни о чем не спрашивать маму. Позже я поговорила с Лизен.

Снова Лизен. Лизен рассказывает будущей королеве о ее судьбе. Лизен с ехидством наблюдает, как удалили герцогиню, и продолжает сидеть, пока ей тоже не приказали уйти. Лизен, кажется, имеет огромное влияние на королеву. Ему следует побольше выяснить об этой женщине.

– Мадам, по-моему, баронесса вам весьма предана, – заметил Мельбурн. – И вы, видимо, хорошо к ней относитесь.

– Это так, – подтвердила Виктория. – Я очень ее люблю. Она с детства воспитывала меня. Вы же знаете об этом. И если бы не она, сомневаюсь, чтобы я знала, что означают слова «любовь» и «приязнь». – Она неожиданно улыбнулась. – Между прочим, лорд Мельбурн, как странно. Я никогда за всю свою жизнь так откровенно не разговаривала ни с одним человеком. Я никогда не обсуждала свои чувства. Надеюсь, мои откровения не показались вам слишком скучными?

– Скучными, мадам? Да я молю Бога, чтобы вы всегда разговаривали со мной о всех важных для вас проблемах. Если я почувствую, что вы мне доверяете, то стану самым счастливым человеком!

– И мне это тоже будет весьма приятно, – серьезно ответила ему Виктория. – Кроме баронессы, я никогда никому не открывала душу. И хотя она дорога мне, но теперь я не могу всего ей рассказывать – она гораздо ниже меня по социальной лестнице. Мне весьма важно, лорд Мельбурн, чтобы я могла позвать вас и обратиться к вам за помощью.

Премьер-министр всегда был сентиментальным человеком. С ранних лет в его характере эта черта превалировала надо всеми остальными, вступая в конфликт с циничным и высокомерным миром эпохи Георга, на которую пришлась большая часть его жизни. Его мать, властная амбициозная женщина, ни за что бы не простила своего любимчика-сына, если бы узнала о существовании в его характере такой смешной буржуазной черты.

Его семья и окружение ценили превыше всего интеллект. Чувствам же не отводилось сколь-нибудь важного места в человеческой натуре. Но он не мог полностью подавить своих чувств и как ни пытался загнать их поглубже, они упорно оживали в кризисные моменты его жизни. И хотя он даже не подозревал об этом, но тот момент, когда восемнадцатилетняя королева предложила ему стать ее конфидентом и обратилась к нему за помощью, стал поворотным в его жизни и карьере.

Его обуревали сентиментальные чувства – Мельбурну хотелось встать на колени, как он часто делал, склоняясь перед женщинами, которых стремился заполучить себе в любовницы, целовать ей руки и обещать, что станет преданно служить ей. Ему не нужно от нее ничего, кроме привилегии выслушивать ее мысли…

– Моя дорогая мадам, – наконец сказал он, – я не только ваш премьер-министр, но и преданный слуга вашего величества. Позовите меня в любое время, и я к вашим услугам.

– Я так и сделаю, – пообещала ему Виктория. – Я стану спрашивать вас обо всем, пока вам это не надоест. О лорд Мельбурн, какой сегодня был день! Произошло так много событий, но я совершенно не устала, а вы?

Он улыбнулся ей. Ему стало тепло, как замерзшему человеку у огня. Когда мужчина приближается к Шестидесяти годам и чувствует себя усталым да к тому же, несмотря на свое высокое положение, разочаровался в жизни, то, оглядываясь назад, он припоминает слишком много неприятных и горьких моментов и ему наплевать на будущее – оно ведь может стать таким же бессмысленным, как и прошлое… Но сейчас сама королева предложила ему свое доверие! Доверие и кое-что еще…

Он был не совсем уверен, что же такое это «кое-что еще», но понимал: нечто сильное, живое и здоровое. В комнате от хрупкой девушки распространились удивительные флюиды. Она могла быть его дочерью, эта молодая королева, которую ему следовало наставлять в ее обязанностях и учить пониманию политики.

Она может разочаровать его, если окажется нудной, глупой или чрезмерно игривой и не понимающей, что значит держаться с достоинством. Как он всегда ненавидел эти черты в женщинах! Какой бы ни была его жена, леди Каролина Лэм, сумасшедшей, трагичной и нелепой, она, бесспорно, обладала грацией. Грация движений, изящество манер, вот что лорд Мельбурн ценил превыше всего…

И Виктория обладала грацией. Обучение ее науке управлять государством могло доставлять ему удовольствие, вместо того чтобы стать нудной обязанностью. Он сможет довольствоваться ее дружбой, нежиться в лучах ее обаятельной личности, такой свежей, прелестной, неиспорченной… Перед ним открывается чудесная перспектива!

– Мадам, я в жизни не чувствовал себя более бодрым! – заверил он ее. – Я счастлив слышать подобное признание от вас. Но вы не должны себя перетруждать. Мне показалось, что ваша мать выглядела весьма усталой.

Он умышленно попытался перевести разговор на герцогиню. Он давно знал ее, эту взрывную вездесущую женщину. Любой ценой следует добиться, чтобы она не мешала Виктории, не вмешивалась в государственные дела, не давала ей плохих советов и не пробовала давить на нее. Но прежде всего ему следует выяснить, как относится королева к своей матери и в зависимости от этого давать ей советы, как лучше действовать в той или иной ситуации. Ему следует убедиться наверняка, что резкий жест, когда час назад она отослала мать из комнаты, не был случайным.

– Так как мы условились ничего не скрывать друг от друга, – весело засмеялась Виктория, – вам лучше знать, что мама совсем не устала. Она просто злится. И весь день злилась, бедняжка, да только не может сказать мне ни слова по этому поводу!

– Что случилось, мадам?

– Ну… – Королева откинулась в кресле и кокетливо скрестила ножки на бархатной скамеечке. – Ну, после Тайного Совета я спросила ее, стала ли я настоящей королевой. Она здорово разозлилась, потому что желала принять участие в церемонии, а ей там не нашлось места. Вот поэтому-то я и спросила ее, хотя сама прекрасно знала ответ, и когда она ответила мне «да», я ей сказала, что хочу, чтобы она оставила меня одну на час. Я просила ее об этом в качестве королевы, понимаете? Мне показалось это самым безобидным способом дать ей понять, как сейчас обстоят дела.

Но больше всего ее расстроило, , когда я приказала вынести мою кровать из ее комнаты. Понимаете, я всегда спала в одной комнате с ней и больше не могла ждать, когда наконец окажусь в своей собственной комнате. Она прямо-таки весь день умирала от желания отчитать меня, но я не дала ей подобного шанса.

– Я так и думал, – заметил Мельбурн. – У меня есть еще кое-какие соображения. Мне показалось, что она не нравится баронессе.

– Она ее ненавидит, – сказала Виктория. – Меня мама раздражает, а Лизен ее ненавидит. Иногда она плохо относилась к бедняжке Лизен. Но теперь с этим покончено. Мама должна понять, что ей не следует неприязненно относиться к тем людям, которые нравятся мне. Вся беда в том, что она надеялась, что король умрет, когда я была еще малышкой – ведь тогда она смогла бы стать регентшей. Она всегда мечтала об этом. Не считайте меня нелояльной по отношению к матери, дорогой лорд Мельбурн. Мама очень хорошая женщина и у нее чудесные намерения, но она все делает неправильно. У нее полностью отсутствует чувство собственного достоинства. Я не могу позволить ей заниматься какими-либо государственными делами или пытаться вмешиваться в политику. Это все весьма неприятно, как было бы неприятно для любой дочери, – спокойно добавила она, – но мне придется дать ей понять, что сейчас я – королева Англии и наши отношения полностью переменились.

– Мадам, это просто чудесно, что у вас такие взгляды! Некоторые из нас волнуются, до какой степени герцогиня сможет вмешиваться в дела. В стране никому не понравилась бы ее слишком активная деятельность.

– Не волнуйтесь, лорд Мельбурн. Моей матери не будет позволено ни во что вмешиваться.

– Верю вам, мадам, и я передам это моим коллегам в правительстве.

Девушка поднялась с кресла с удивительной легкостью и грацией, на которую он уже ранее обратил внимание. Лорд Мельбурн тоже быстро встал. Аудиенция была окончена.

– Я не устала, – объяснила ему Виктория, – но мне кажется, что лучше пойти спать. Я хочу хорошенько отдохнуть, завтра мне предстоит приступить к выполнению своих обязанностей. Лорд Мельбурн, сегодня великолепный день, а утром вы должны прийти сюда снова и помочь мне с вализами для официальных бумаг. Вы мне расскажете, что я должна подписать, и вообще, мне столькому придется научиться! Вы помните, что обещали мне помогать во всем?

– Я сделаю все возможное, мадам. И вам еще кое-что обещаю: обучение не будет скучным!

Виктория рассмеялась:

– Я в этом не сомневаюсь. С нетерпением стану ждать своего учителя и его урока. Доброй ночи.

Лорд поцеловал кончики ее пальцев и откланялся. Была уже почти полночь, когда он ехал через Кенсингтон, приближаясь к Лондону. Его карету подбрасывало на ухабах проселочной дороги.

Мельбурн сидел, прикрыв глаза. Оказывается, он ужасно устал. Но устало только его тело, а ум работал весьма четко. Его ожидает блестящее будущее. Нет, он имеет в виду не рутинные дела в правительстве, они ему скучны. И не дебаты в парламенте – там ему редко представлялась возможность поупражняться в своем остроумии. И не приемы в Холланд-Хаус или карточные игры в клубах – он выигрывал и проигрывал с одинаковым безразличием.

Иметь дело с покойным королем было чрезвычайно сложно, признался он себе. Пусть он мертв, но непорядочно делать вид, что он был кем-то иным, нежели мягкотелым болваном. Мельбурн всегда не выносил глупцов. А вот молодая королева не глупа. У нее ясный ум и к тому же она достаточно решительна. Это весьма редкая и привлекательная черта в молодой женщине. Она так непосредственно обратилась к нему за помощью! Лорд Мельбурн был поражен ее честностью и до глубины души тронут этим.

Он никогда не мог сопротивляться подобным «детским» просьбам. В этом, кстати, заключался и секрет Каролины. Как бы она ни позорила себя и его, и даже несмотря на то, что она родила ему ненормального сына, он не мог отказать ей, когда она умоляла его о чем-то так капризно, как избалованный ребенок. Просила, чтобы он дал ей еще один шанс. Поэтому он не развелся с ней. Поэтому скандал из-за ее связи с лордом Байроном, который разразился на весь мир и сделал из Мельбурна посмешище, все же казался ему ничтожным и достойным прощения, когда она садилась к нему на колени, моргала блестящими от слез глазами и обещала больше не закатывать публичных сцен или не заводить очередного любовника…

На самом деле они не были похожи – Каролина, взбалмошная, глупая, которая всегда причиняла себе самой куда большую боль, чем ему, и эта сдержанная чистая девочка, ставшая королевой Англии. Жизнь, конечно, не раз ранит Викторию, но она встретит удар, одетая в кольчугу природной силой духа. Нет, этих двух женщин было невозможно сравнивать, и если что и роднит их, то лишь этот налет невинности, который даже экстравагантность и безрассудство не смогли уничтожить в Каролине. И всплески удивительной честности, которым, как ни странно, удавалось пробиваться через наслоения лжи и самообмана…

Виктория… Мужчина мог восхищаться в ней этими качествами, не опасаясь разочароваться, что за искренностью скрываются обман и безответственность. Жизнь слишком часто обманывала Мельбурна в его отношениях с женщинами, но сейчас она предлагала ему удивительное утешение. Дружба, дружба без соблазна, шанс восхищаться женственностью, не боясь, что идол когда-нибудь сойдет с пьедестала и окажется, что он из плоти и крови.

Еще до того, как карета остановилась у дверей его дома в Сент-Джеймсе, он уже спал.

А в спальне новой королевы все еще горел огонь. Лизен ждала ее, когда Виктория поднялась наверх. Она настояла на том, чтобы помочь ей раздеться и как обычно сто раз расчесать ее волосы щеткой. И Лизен без умолку болтала, от возбуждения то и дело переходя на немецкий язык, и жевала свои любимые семена тмина так энергично, что Виктория отвернулась от нее и улыбнулась. Баронесса весьма болезненно реагировала на шутки по поводу семян тмина, которые важные английские леди из окружения герцогини частенько отпускали в ее адрес.

– Как чувствует себя моя маленькая Виктория? – взволнованно спрашивала она. – Не устала? О чем беседовала с премьер-министром? Вы только подумайте, – радовалась Лизен, – моя малышка наконец стала королевой! Все эти годы я ухаживала за ней, учила ее и ждала этого великого дня… И теперь моя малышка подросла и стала королевой!

Баронесса даже не скрывала сентиментальных слез. Ведь Виктории по-прежнему нужна ее старушка Лизен, не так ли? Чтобы помогать ей одеваться и причесывать волосы… Никто не сделает это лучше Лизен. О, она не забыла те времена, когда малышка Виктория не доставала до ее колен… Она была такая баловница! И такая упрямая!

– Но с тех пор прошло много времени, – напомнила ей Виктория. – Она сидела на постели, а баронесса примостилась на кончике кровати.– А теперь я могу быть какой угодно своенравной.

Лизен сразу пришла в ужас. Своенравной… Королевы не могут быть своенравными. Интересно, какие идеи внушает девочке этот лорд Мельбурн? Виктория захохотала:

– Ну, Лизен, не читай мне нотаций! Лорд Мельбурн ничему плохому меня не учит, все это я знала и раньше. Что ты, кстати, о нем думаешь? Правда, он приятный мужчина?

Баронесса кивнула головой:

– Да, он очень привлекательный, если только вам нравятся англичане, и к тому же еще английские лорды. У этих людей такой вид, будто они считают, что не существует никого, кроме им подобных. Виктория, мне не нравится их надменность. Многие из них ведут такую ужасную жизнь. Этот лорд Мельбурн, возможно, красавец, знатный лорд и все такое прочее, но он весьма распущенный человек. Вокруг него всегда были скандалы. Тебе, наверное, даже трудно в это поверить. Виктория наклонилась вперед.

– Расскажи мне, Лизен. Я только слышала, как дамы постоянно обсуждали его жену.

– Леди Каролину Лэм? Да, это было всего хуже. Но, дитя мое, тебе не стоит слушать подобные вещи, – заметила баронесса. – Просто поверь мне на слово, что он – плохой человек!

– Дорогая Лизен, – возмутилась Виктория, – я сама решаю, что мне следует слушать, а что нет. Я хочу все знать о лорде Мельбурне. Начни, пожалуйста, с самого начала.

Лизен откашлялась – дорогое дитя, она, наверное, устала и поэтому так резко разговаривала с ней…

– Мне кажется, что еще у его матери была плохая репутация. Очень плохая. Она была любовницей вашего дядюшки принца-регента. Говорят, что благодаря этой связи она и заняла высокое положение в обществе. У нее было еще много других любовников. Я даже слышала, будто отец лорда Мельбурна был одним из них… Лорд Эгремонт. Хотя никто не может в этом поклясться.

Лизен заколебалась. Ей стало неудобно перечислять все эти скандальные факты, но Виктория кивком приказала ей продолжать. Если бы в прежние времена герцогиня услышала подобные разговоры… Но Лизен понимала, что теперь ей нечего бояться герцогини. Она уселась поудобнее и приготовилась с удовольствием внимать своему собственному рассказу. Каждый клочок информации, услышанный ею от людей, стоявших гораздо выше ее на социальной лестнице, остался навеки в ее цепкой памяти. И главным образом, видимо, потому, что ей приходилось весьма внимательно прислушиваться, чтобы все услышать. Ее немецкий титул был всего лишь даром короля Вильяма, когда она стала гувернанткой его племянницы. Лизен была дочерью обедневшего прусского священника, и высокородные леди в Кенсингтонском дворце всегда старались ее унизить.

– Первый лорд Мельбурн был практически никем. Его жена вмешивалась в политику и старалась продвинуть детей всеми возможными средствами. Это именно она устроила брак своего сына Вильяма, вашего лорда Мельбурна, с этой ужасной Каролиной. Она была дочерью леди Бессборн, и ее мать знала принца-регента гораздо лучше, чем этого требовали приличия!

– Расскажи мне о Каролине, – сказала Виктория. – Она была хуже всех остальных женщин?

– Гораздо хуже, – кивнула Лизен. – Начнем с того, дитя мое, что она – просто сумасшедшая. Ненормальная. Она переодевалась мальчиком и шаталась по улицам. Она заводила любовников и устраивала скандалы, с тем чтобы все знали: она изменяет мужу. Когда она встретила этого поэта Байрона, разразился жуткий скандал. Когда она надоела Байрону, то воткнула в себя ножницы прямо посередине бального зала в Лондоне!

– И она умерла? – через мгновение спросила Виктория.

– Умерла? – фыркнула Лизен. – Такие женщины всегда стараются не навредить себе по-настоящему. Нет, она просто устроила очередной скандал, и тогда все поняли, что она сумасшедшая. Потом Каролина написала книгу о своей связи с этим Байроном. Она издевалась над всеми в Лондоне, включая и своих родственников. Это ее и прикончило: больше никто в обществе ее не стал принимать, – злорадно заключила Лизен. – Все дело в другом: как мог лорд Мельбурн простить ее и принять обратно после такого поведения… Значит, у него нет чувства чести, вот что я могу тебе сказать. Если бы такое случилось с человеком, имеющим столь высокое положение там, у меня дома, в Германии, его жена была бы примерно наказана!

– Бедняга, – промолвила Виктория. – Как это все было для него ужасно. Не понимаю, почему он не отослал ее. Если она сумасшедшая, ее следовало отправить в больницу. Его снисхождение было проявлением доброты, но это ошибка. Я ему очень сочувствую.

– Но ты не должна этого делать! – отчитала ее Лизен. – У него самого хватало скандалов. Чего стоят две его связи с замужними женщинами! Их мужья даже начали бракоразводные процессы. Леди Брендон и леди Нортон. Дорогое дитя, связь с госпожой Нортон была у него лишь в прошлом году!

– В прошлом году?..

Двенадцать месяцев назад она, Виктория, продолжала оставаться в тени герцогини, учила уроки и вышивала, вела жизнь по строгому расписанию и повиновалась матери. А вне этого замкнутого мирка люди спешили жить и чувствовать. И лорд Мельбурн, такой добрый, очаровательный и красивый, был влюблен в женщину по имени госпожа Нортон.

– Какова эта госпожа Нортон? Она хорошенькая?

– Она красива, – поправила ее Лизен. – Я как-то видела ее на прогулке в парке, когда мы ехали во дворец Сент-Джеймса. В то время никто ничего не сказал, потому что ты ничего не должна была знать о подобных вещах. Но я ее хорошо разглядела и, должна признаться, что она весьма красива. Она – темная и не очень благородного происхождения. Мне кажется, что она из семьи актеров или кого-то вроде этого, да к тому же из этого ужасного места – Ирландии. И милорд Мельбурн выставил себя дураком, связавшись с этой девкой. Как ему удалось выдержать столько скандалов, знает только Бог! Я не могу понять этого!

– Он, наверное, очень умный, – медленно проговорила Виктория. – Надеюсь, что он покончил свою связь с этой женщиной?

– Да, – неохотно признала Лизен. – Мне кажется, что у него хватило ума, а не совести и чувства приличия закончить эту связь.

Некоторое время Виктория молча смотрела на свою гувернантку. Лизен была прелесть. В грустное детство Виктории баронесса привнесла столько доброты. Она – милая, но ей не следует быть предубежденной против человека, которого она не знает. Этот человек гораздо выше ее, жил в современном и модном мире, о котором сама баронесса не знала ничего и довольствовалась одними лишь слухами. И самое главное, думала Виктория, пока она молчала, а Лизен глядела на нее, не подозревая, будто сказала что-то не так, самое главное – лорд Мельбурн, премьер-министр королевы. Узнав все, что желала, она больше никогда не позволит Лизен неуважительно говорить о нем.

– А сейчас, дитя мое, – ласково заявила Лизен, – ты должна лечь спать. Уже очень поздно.

– Да, я устала, – ответила ей Виктория. – Нет, оставь здесь свечку, я загашу ее сама. – Последовала короткая пауза, и когда баронесса подошла к двери, добавила: – Да, Лизен…

– Что, моя милая?

– Теперь, когда я стала королевой, – ласково сказала ей девушка, – мне кажется, тебе будет лучше обращаться ко мне «мадам». Доброй ночи, дорогая Лизен. Хороших снов!

Через определенные интервалы дворцовые часы отбивали четверти часа. Герцогиня их не слышала. Она заснула после еще одного припадка злобных рыданий и тирады, обращенной к своей подруге леди Флоре Гастингс по поводу неблагодарности детей.

Она так и не дождалась, что Виктория придет пожелать ей доброй ночи и выслушает все упреки и поучения.

Лизен тоже хорошо спала. Она проснулась только раз, когда ей приснилось, что маленькая девочка, которую она любила как собственную дочь, внезапно строго посмотрела на нее и потребовала, чтобы ее называли «мадам», и потом отвернулась, не желая, чтобы ее обижали. Саму Лизен часто обижали и разочаровывали. Ее единственным утешением была любовь маленькой принцессы. Если молодая королева желает, чтобы ее называли «мадам», ну что ж! Лизен не собирается терять доверие Виктории из-за гордости. Она не может себе позволить быть гордой. Женщина начала было всхлипывать в подушку, но потом выкинула обиду из головы и заснула.

Но в спальне Виктории свеча догорела дотла. Виктория не могла заснуть. Она слушала тишину, впервые в жизни оставшись одна в ночи. Она размышляла о событиях этого длинного и полного событий дня. Тайный Совет – она вошла в большую комнату и на мгновение остановилась на пороге, прекрасно осознавая театральность своего появления. И глупая Лизен трещала об испытании. Она так волновалась за Викторию, но та решила, что никогда больше не позволит баронессе фамильярничать с ней, хотя та не имела в виду ничего дурного. Просто все они решили, что она нервничала или боялась впервые появиться перед людьми в официальном статусе королевы и получить признание и преклонение самых важных ее подданных.

Виктория делала каждый жест и произносила каждое слово с уверенностью и прилежанием великой актрисы, которая наконец вышла из-за кулис на середину сцены. Она не притворялась. От нее ждали подобного поведения – так должна была вести себя королева, когда появлялась на людях. И чего никогда не делали ее дядюшка Вильям и ее распутный дядюшка Георг IV. Недостаточно быть по праву королем, нужно достойно вести себя и контролировать свои действия, как это делают даже простые люди.

Виктории теперь не пристало вести себя как обычной девушке. Ее гувернантка и давний друг, как бы сильно она ни любила ее, не должна называть ее по имени. И мать, и родственники, даже если она не имела ничего против них, должны понять, что она королева и выше личных отношений.

Лорд Мельбурн понимал это. Он знает так много, а у нее вообще нет никакого опыта. Ее расстроил рассказ Лизен о его жизни. Но если его жена действительно была такой ужасной, тогда все выглядит по-другому… Наверное, он любил эту женщину, если мирился с ее похождениями. Но выходит, что он любил и госпожу Нортон? Конечно, иметь любовницу – это очень плохо, но мужчины их все равно заводят. Она твердо решила, что не стоит волноваться о том, что было в прошлом. Прошлое есть прошлое. Если он станет ее конфидентом – а она на это надеялась, – как это будет интересно! Но у него не должно быть больше никаких скандалов! Никаких больше миссис Нортон, если он надеется вести дружбу с королевой… Ей казалось, что это совершенно ясно и самому лорду Мельбурну.

Он придет завтра и должен будет объяснить ей политическую ситуацию. Она знала, что существуют виги, и тори, и радикалы. Но она не имела понятия, какие позиции они занимают или почему все заявляли, что следует посильнее надавить на радикалов. Ей хотелось докопаться до сути, потому что теперь все люди, которые заседали в парламенте и формировали правительство, зависели от нее – ведь именно она должна была санкционировать принимаемые ими законы. Без ее подписи они не стали бы министрами. А еще она должна была подписывать договоры или нечто в этом роде…

Она поняла все это из краткого обзора новостей, который сделал ей Мельбурн. Он также очертил ей круг обязанностей. Как странно… и как чудесно! Она – королева! Неудивительно, что ее дядюшка из Суссекса и Камберленда выглядели такими расстроенными, когда она вошла в зал, чтобы провести Тайный Совет. Они, конечно, завидовали ей. А кто бы не стал завидовать?

Два эпизода прошедшего дня особенно ясно свидетельствовали об изменениях в ее жизни. Когда герцог Веллингтон, легендарный воин и старший государственный деятель, которым восхищались все, припал на колено, чтобы поцеловать ее руку, и потом, пятясь, отходил к своему месту. И еще, когда после ее нескольких слов за герцогиней Кента закрылась дверь гостиной.

Ранний утренний свет начал просачиваться по краям занавесей, и Виктория услышала, как часы в коридоре пробили шесть. Завтра она прикажет, чтобы эти часы унесли отсюда… Перед тем как закрыть глаза, Виктория улыбнулась: 12 июня… Она уже сутки королева Англии.